Чувство меры отказывало участникам событий 2003 года не единожды.

Однажды, через пару лет после окончания этих событий, в ресторане, где мы ужинали с женой и дочерью, к нам подошел крепко подвыпивший человек.

– Вы же Ростислав, да?

– Да.

– Я вас ненавижу, Ростислав. Я односельчанин Алсу, которую вы сделали беременной.

О том, что в поствыборной республике меня и должно не любить примерно столько же человек, сколько проголосовали не за Бабая, я, конечно, догадывался, но это обвинение было перебором, конечно.

Речь естественно, не шла о том, что я сделал Алсу беременной в физическом смысле. Обвинение было гораздо более серьезным.

Поддатый дядька, видимо, считал, что я управлял всей кампанией кандидата и готовил каждый предвыборный продукт. Включая невероятную по размерам урона, который понес имидж нашего кандидата тошнотворную телепередачку «Намедня», вышедшую несколько раз на государственном бабаевском ТВ незадолго до первого тура голосования.

Для тех, кто счастливо избежал контакта с этим шедевральным произведением телевизионных деятелей искусств, вкратце скажу, что это была как бы юмористическая передача, где высмеивали оппонентов Бабая и рассказывали о них различные небылицы, которые должны были, по замыслу авторов, сделать Веременко и Савина всеобщим посмешищем.

Посмешищем в итоге выглядел, правда, Бабай. Потому что на канале, где он с утра до вечера проявлял заботу о республике, эта «Намедня» воспринималась как прямая речь кандидата Бабая. И это была речь, которая его не красила.

Возвращаясь к истории с Алсу – эта была, в общем, ничем не примечательная халтура залетных предвыборных пиарщиков. В выше (не к ночи, надеюсь) упомянутой телепередаче (такие мои коллеги часто называют пеДерачами, понятно почему) рассказали сенсационную «новость» о том, что Алсу беременна от своего темнокожего охранника.

Как это должно было, по замыслу залетных политтехнологов, оплаченных сочувствующим семье Бабая крупным бизнесменом, повлиять на электорат – не знаю.

Но после пары выходов этой разлюли-малины в эфир я начал визжать как недорезанный поросенок на одном из совещаний у незадолго до меня подключившегося к кампании главы президентской администрации Радия Х., он со мной согласился, и проект был благополучно похерен.

Что же касается поддатого дядьки – то ему мной было твердо, правда не без дрожи в голосе заявлено, что хоть мне и глубоко безразлично, что там лично он обо мне думает, но если он хочет – то может узнать прямо сейчас, что «Намедню» я не открывал, а закрыл как раз.

После чего поддатый дядька тысячу раз извинился, сказал, что он крайне счастлив, что я не оказался тем негодяем, который оскорбил красу и гордость их села. Потом он сказал, что после выборов вообще-то «политика ущен улучшилась у вас» и подвел ко мне студента-сына, показав ему меня в качестве ориентира – докуда можно дорасти, если учиться хорошо.

Дядька просто не знал, что срок на журфаке МГУ я мотал лет десять, к зимней сессии приступая ближе к лету и наоборот, что и привело к тому, что на тот момент он беседовал с первым со времен революции башкирским министром без высшего образования. Я с первого курса работал, после каждой сессии меня выгоняли строгие люди из учебной части, но всегда подписывал заявление о восстановлении наш мудрейший и светлейший декан Ясен Николаевич Засурский, приговаривая, «правильно, чего здесь тебе сидеть, бегай, работай».