Здесь не разила смерть прямой наводкой, Не проносилась вихрем огневым И не бродила тяжкою походкой, Заглядывая к мёртвым и живым. Но рядом с гордым жизни воплощеньем, Где день и ночь рождается броня, Чужой металл, поверженный в сраженьях, Теперь лежит без силы и огня. Лафеты, гусеницы, элероны… Унылый лом! Но жизнь к нему добра. Последний раз скрежещет, покорённый, Он в челюстях железного копра. Искромсанный, раздробленный на части, Пройдя сквозь аммонал и огнерез, Раздавленный стальной огромной пастью. Рассчитанный шихтовщиком на вес, Ложится в мульды выверенной грудой… …Огни клубятся, словно ковыли, И парень ясноглазый, чернокудрый, Даёт команду мирную: — Вали! Не он ли шёл до самого Востока, Пыль Запада стряхнув с усталых ног? Не он ли эту пару синих стёкол, Сменил тогда на полевой бинокль? Не по его ли яростной команде, Вот эти танки обращались в лом, А он кричал: — А ну, сильнее гряньте! Ещё огня! Покрепче, поделом! …Металл завален. Спущены заслонки, Пять солнц сверкает в огненной печи, Шестое — сверху волоконцем тонким Роняет животворные лучи. Вплетает серебристые косички, В струящийся зеленоватый пар. — Ещё огня! — по фронтовой привычке Командует подручным сталевар. Кипит металл, носивший смерть и темень. Он вновь рождён, в нём сила бьёт ключом, Чтоб одолеть пути, пространства, время, А если надо — грозным стать мечом.

Не сложены ещё в народе сказы Весёлых электрических огней, Они слагаться будут много дней, О юности, открытой всем ветрам, О городе, Уральском самоцвете, О городе, в который свежий ветер Врывается, как песня, по утрам. Но песня, хоть она и не распета, Уже созрела, рвётся из груди, И сколько света знает песня эта, Огнём чудесной юности согрета, И сколько в ней напевов впереди! Она чуть-свет врывается с гудками В могучую симфонию труда. Её запев рокочет меж станками, В ней говорит магнитная руда, В ней сталь звенит — и огненною лавой Уже клокочет древняя гора, В ней возвещает воинская слава Своё непобедимое «ура». Её начало — в зелени предгорий В тот самый год, когда степной курай В последний раз о стародавнем горе Оповестил привольный этот край. И полетела песня без оглядки, Покинула кочевья над водой, Вспорхнула птицей в белые палатки, Крылатой, беспокойной, молодой. Потом приполз зубастый экскаватор. И землю грыз, и лязгал, и стонал, И содрогались скалы от раскатов, Когда им гулко вторил аммонал. Ошеломлённая гора внимала И встала человеку на поклон. Она в столетья видела немало, Но не было такого испокон. Металл рождался — гордый провозвестник, Ещё досель невиданной борьбы, И было тут начало новой песни О властелине жизни и судьбы.