1

Осенью 1785 года в рядах сторонников Мансура наметились разногласия. Костековские жители на приглашение имама присоединиться к нему для нового нападения на Кизляр выразили свое согласие не очень охотно и не спешили садиться на коней. Старейшины некоторых чеченских аулов отправили к русским властям посланцев с уверениями, что они не желают воевать с Россией, но без позволения имама не могут и не смеют вступать в переговоры с его врагами. «Мы находимся в точном послушании имама Мансура, — писали алдынские старейшины, — что он прикажет, то и делаем. Он есть удостоенный и избранный от Бога, человек добрый и справедливый и не велит обижать христиан и других беззаконников, а приказывает наблюдать закон мусульманский и его духовенства. К стороне вашей убытку не делал и не желал; да и ныне, что он прикажет, то и исполнять будем, а к стороне вашей убытку не желаем». Из этих слов видно, что авторитет Мансура в Чечне по-прежнему оставался непоколебимым.

Многие сторонники имама говорили, что Кизляр сильно укреплен, имеет много войск и пушек для обороны. Станицы же по Тереку защищены гораздо слабее, поэтому нападение на них должно увенчаться успехом и, главное, принести много ценной добычи. Сам Мансур не хотел, чтобы начатая им священная война превратилась в череду обычных разбойных набегов, но готов был временно согласиться с предложениями соотечественников. Воинский дух не должен был угаснуть. Имама твердо поддержали дагестанцы, которые к тому времени составляли значительную часть его ополчения. Они не возражали против набегов на станицы, но участие в таких операциях было для них очень неудобно. «Река Терек, — говорили дагестанцы, — вверху гораздо глубже и быстрее, переходить ее будет трудно. Идти нам в чеченские селения далеко, да к тому же мы не имеем провианта. Мы готовы наступать с имамом на Кизляр. В чеченские селения не пойдем, лучше вернемся домой».

12 октября 1785 года Мансур со своим отрядом двинулся к Аксаю. Приблизившись к Нижнему Яру, он стал готовиться к переправе через Терек. Недалеко от того места, где горцы собирались перейти реку, у Старогладковской станицы, располагался российский отряд во главе с полковником Савельевым. Отряд состоял из батальона гренадер, двух мушкетерских рот и казаков из станиц, расположенных по Тереку. Чеченский владелец Алибек предупредил Савельева, что Мансур со своими войсками продвигается вверх по реке и уже переправился через Аксай, а конные отряды его достигли села Брагуны.

Как только полковник Савельев узнал о приближении отряда Мансура, он взял эскадрон Моздокского казачьего полка и сотню гребенских казаков с одним орудием, а затем поспешил к месту предполагаемой переправы, чтобы преградить путь горцам. Густой лес прикрывал продвижение солдат Савельева. Горцы, расположившись лагерем на берегу Терека, спокойно готовились к переправе. Савельев, наблюдавший за ними с опушки леса, приказал открыть огонь по столпившемуся у берега противнику.

Частый ружейный огонь и выстрелы из пушки заставили горцев поспешно отойти с места переправы. Отряд Мансура двинулся вверх по течению Терека и скрылся за лесом. Савельев, дождавшись подкрепления, двинулся со своим отрядом по противоположному берегу реки в погоню за Мансуром. Посланные от полковника Савельева лазутчики донесли, что имам остановился и готовится совершить нападение на Кавказскую линию между станицами Щедринская и Червленая. Подойдя к реке Сунжа, Мансур остановился в лесу близ деревни Брагуны. Савельев расположился возле станицы Щедринской на противоположном берегу и стал наблюдать за действиями противника. Имам, оставив основную часть своего отряда у Брагунского леса, направился в Алды, чтобы уговорить земляков присоединиться к нему. Встреча прошла успешно — немало чеченских джигитов вступило в войско Мансура.

22 октября с отрядом в 6 тысяч человек Мансур переправился через Сунжу и взял направление не на Кизляр, а вверх по Тереку. Он намеревался соединиться с кабардинцами и действовать сообща. На протяжении всего продвижения с отрядом к Кабарде шейх находился под постоянным наблюдением уже двух российских воинских команд — соединения полковника Савельева и подоспевшего отряда полковника Лунина, которому подчинялись Томский пехотный полк, гренадерские роты Астраханского полка, два эскадрона Астраханского драгунского полка и несколько орудий полевой артиллерии.

Понимая, что предоставляется удобный случай для нанесения Мансуру решительного удара, генерал Потемкин решил подключить к операции еще и полковника Нагеля. Он приказал тому отправиться в Моздок, принять там войска и присоединиться к отрядам Савельева и Лунина. Сформировав ударную группу и приняв общее командование, полковник Нагель должен был перейти в наступление и пресечь возможность соединения отряда Мансура с кабардинцами, а также отрезать ему путь для отступления.

Сам Потемкин с войском в 5 тысяч человек двинулся в сторону Бештовых гор (Бештау) и расположился на реке Малке, собираясь принять участие в операции на завершающем этапе. Не теряя надежды призвать к «благоразумию» кабардинских князей и их подданных, перешедших на сторону Мансура, генерал послал им прокламацию, в которой призывал отстать «от обмана Мансурова». Послание это выглядело весьма необычно для генерала по форме и содержанию, так как касалось не столько текущих военных и политических проблем, сколько вопросов религиозной философии.

«Бог всемогущ, всесилен, премудр и бесконечен, — писал Потемкин, — Он устроил небеса, мир и непременное течение природы. Для блага человека силою духа своего поставил законодателей, из коих первый был Моисей, потом Иисус Христос и, наконец, вся Азия чтит Магомета третьим избранным пророком Божьим. Коран гласит, что после сих трех установителей законов не будет более пророчества. Откуда взялся имам Мансур? Почему верят ему слепо народы, не зная ни закона, ни писания Корана? Обманщик ших, пользуясь ослеплением людей, обещает им чудеса, но сделал ли хоть единое? Обнадежил народы пролить великий звук во все концы Вселенной — кто слышал звук сей? Обещал спустить глас с небес, чтобы ослепить и оглушить иноверных — кто слышал этот глас небесный, кто видел русских солдат глухих и ослепленных?

Ныне, возвратясь на линию, хочу обратить вверенное мне оружие в наказание дерзких преступников. Духовенство, да будет уверено, что не коснусь я их закона; народ, да будет уверен, что оставлю я всех верных в покое и приму их под покров императорского оружия; преступников же буду гнать, разить и карать, доколе не придут они с раскаянием просить помилования». Следует помнить, что это любопытное послание сочинял не грубый солдафон, а широко образованный человек, знаток литературы, переведший на русский язык несколько произведений Вольтера и Руссо.

Получив воззвание Потемкина и видя, что значительная часть царских войск прибыла на реку Малку, кабардинские князья, к которым генерал послал специальных представителей, решили не высказывать правителю края свое «недоброжелательство». Девлет-Гирей и Бекмурза Касаевы с братьями, Атажука Хамурзин со своей родней и старик Джанхот Седаков, явившись в лагерь царских войск, изъявили свою покорность России. Потемкин вручил всем им подарки. Через этих приверженных России владетелей он передал заявление для враждебно настроенной части кабардинских князей. В нем он требовал возвращения пленных и плату за убитых. Князья созвали собрание для обсуждения этих вопросов, но было очевидно, что кабардинцы хотят лишь затянуть время, поскольку перед собранием они спешно отправили в горы свои семейства, скот и имущество.

Между тем Мансур, получив известия о встрече, которую готовят ему объединенные русские войска на реке Малке, оставил прежние планы, намереваясь прорваться между станицами и уйти обратно в Чечню. 30 октября генерал Потемкин получил сведения о том, что имам подошел к Тереку, где в ближайшее время соединится с кабардинцами и может произвести великое опустошение по всему оставленному войсками российскому берегу. Однако Мансуру не удалось совершить этот маневр. Недостаток продовольствия парализовал движение горцев. Имам обратился к кабардинцам, с тем чтобы они выделили для его войска с каждого двора по одной корове и мешку муки. Ожидая прибытия транспорта с продовольствием, Мансур остановился недалеко от станицы Червленой.

При попытке приблизиться к станице отряд горцев был остановлен стрельбой из пушек. Это были войска полковника Лунина, неотступно следившего за продвижением Мансура. После нескольких дней, проведенных в ожидании помощи, Мансур решил двинуться в сторону Кабарды навстречу продовольственным обозам. Однако тут его поджидал отряд полковника Нагеля.

За год войны Мансур стал опытным военным предводителем. Впереди его войска всегда двигались летучие конные разъезды. Они-то и обнаружили стоявшие в засаде русские войска. Горцы успели быстро занять лес и ущелье, подступающее с тыльной стороны к селениям Малой Кабарды. Таким образом, они теперь уже сами окружили отряд Нагеля. В группу Нагеля входили Второй Московский полк, гренадерский батальон из рот Кабардинского и Селенгинского полков, два эскадрона Астраханского драгунского полка, Моздокский казачий полк, 150 человек гребенских и семейных казаков и 150 человек донских казаков.

При наступлении русских горцы начали отступать, но при этом вели сильный огонь, скрываясь за деревьями. Отдельные группы горских всадников, прикрывая основные силы, постоянно выезжали в разных местах перед царскими войсками, не приближаясь, однако, на расстояние прицельного выстрела. Намерение Мансура состояло в том, чтобы завлечь российские войска в лесистое ущелье, где у горцев было очевидное превосходство в ведении боя. Полковник Нагель, однако, хорошо помнил историю гибели отряда Пиери и не поддался на эту хитрость. Русские войска остановились на открытом пространстве и стали ждать подхода подкреплений. Спешить им было некуда.

В отличие от русских горцы долго выжидать не могли — продовольствие у них закончилось. Необходимо было как можно скорее попасть в кабардинские селения. Мансур отправил к жителям Большой Кабарды их соотечественника, князя Дола, с сообщением о том, что им необходимо приготовить продовольствие, так как он вскоре прибудет к ним со своим войском. Это произойдет сразу, как только он разгромит царские войска, которые уже окружены им со всех сторон. Через князя Дола Мансур убеждал кабардинцев, что он непременно разобьет отряд Нагеля или же перекроет воду в горных речках, отчего русские вынуждены будут сдаться.

На рассвете 30 октября Мансур принял решение атаковать русские войска с разных сторон. Ожесточенный бой в ущелье продолжался в течение пяти чесов, но так и не определил преимущества какой-то из сторон. Горцы отошли в лес и перекрыли несколько горных речек, отчего отряд Нагеля вынужден был оставить удобное для обороны место и приблизиться к укрепленному местечку Татартуп.

2 ноября в 7 часов утра Мансур во главе восставших горцев предпринял атаку на отряд Нагеля возле укрепления Татартуп. Получив подкрепление от владетелей Большой и Малой Кабарды, Мансур развернул мощную атаку. Чтобы не позволить русским сосредоточить на одном направлении огонь пушек, Мансур опять предпринял несколько атак с различных направлений. Справа наступали лучшие кабардинские наездники во главе с князем Долом. С тыла русских атаковали кумыки во главе с самим Мансуром. Слева были тавлинцы и, наконец, с фронта — главная сила, состоявшая в основном из чеченцев. Тавлинцы, сражавшиеся пешими, первыми пошли в атаку, чеченцы и другие отряды держались немного поодаль и, скрываясь в лощине, в месте безопасном от пушечных выстрелов, вели перестрелку. После отражения атаки тавлинцев полковник Нагель сам перешел в наступление и вытеснил чеченцев из лощины, где они укрывались.

Видя, что инициатива переходит к противнику, Мансур, бросив ободряющий клич чеченцам и находившимся вместе с ними кумыкам, сам ринулся в гущу наступающих русских солдат. В этом сражении впервые были использованы изобретенные Мансуром подвижные щиты на колесах для прикрытия от губительного огня русской артиллерии. Щиты были сколочены из двух рядов бревен с насыпанной между ними землей. Каждый щит имел по две пары колес. Таких щитов в этом сражении использовалось пятьдесят. «Солдаты наши ударили в штыки, — пишет П. Г. Бутков, — жестокая сеча продолжалась шесть часов».

Благодаря подвижным щитам и рассыпному строю (так позже стал именоваться в военной теории атакующий строй, впервые примененный имамом в бою с регулярными войсками) Мансуру удалось сохранить в этом сражении большую часть живой силы. Противоборствующие стороны были измотаны длительным и жестким боем, в котором никто так и не смог достигнуть решающего преимущества. По донесениям Нагеля, погибло до 60 русских солдат. Количество убитых горцев он оценил в двести человек, хотя и в этом случае российские военачальники, скорее всего, завысили потери противника.

В итоге поле битвы осталось за имамом — Нагель отошел к Моздоку и попросил помощи. Командующий войсками на Кавказе генерал Потемкин послал к нему в подкрепление две гренадерские роты Ладожского и Бутырского полков, двести егерей Кабардинского полка, сто человек волжских и семьдесят человек семейных казаков. Отступление Нагеля открыло горцам дорогу на Кабарду. Шейх Мансур был принят кабардинцами как победитель и некоторое время гостил у князя Дола.

Но как же капризна и переменчива судьба народных вождей! Из Кабарды имам перебрался в Алды, но, по сообщению того же П. Г. Буткова, «был принят соотчичами без того энтузиазма, какой питали к нему прежде». Алдынские старшины опасались скорого прихода русских войск и не очень верили, что Мансур сможет защитить их. Не только в родном селении, но и во всем лагере сторонников Мансура начались волнения. Если бедняки по-прежнему поддерживали его, то богачи и владетели, включая старшин различных деревень, поняли, что война с русскими регулярными войсками оборачивается для них большими потерями и не сулит богатой добычи. Эти временные союзники покинули шейха Мансура и тут же обратились с просьбами о помиловании к царской администрации.

8 декабря 1785 года о своей готовности жить в дружбе с Россией сообщили и старшины родного аула Мансура — Алды. Они обратились с письмом к полковнику Савельеву, в котором заявили, что впредь от них никакого вреда не будет. Они уверяли, что будто бы до сих пор удерживали народ от нападения на царские войска. «Вы же без всякой нашей причины и преступления, — писали они, — причинили нам неслыханную до сих пор досаду и огорчения, то пред кем же мы теперь предстанем с донесением нашим объяснить свою невинность». Письмо они заключали словами: «Если оставите нас на прежнем основании, то и мы будем как прежде верными Ее Величеству». Во втором письме от 23 декабря алдынские старшины сообщали, что они получили письма от генерала Потемкина, и вновь уверяли, что остаются в верности России «непоколебимо».

В конце 1785 года к кизлярскому коменданту поступили письма от многих чеченских старшин с уверениями в дружбе и с просьбой принять их аманатов. Жители селения Атаги числом 500 дворов также заверили российское командование на Кавказской линии, что от них больше не будет никакого вреда. Генерал Потемкин, почувствовав перелом в настроениях восставших горцев, вновь обратился к ним с воззванием. «Обещаю, — писал он, — что если народы кумыкские и чеченские, обратись на путь истинный, принесут раскаяние и, поймав возмутителя, выдадут его в руки мои, то будут во всем прощены, оставлены в покое. Дано будет тем, кто приведет его живого, три тысячи рублей, за голову же от мертвого — пятьсот рублей. Но если и за сим народы не раскаются, и паки к нему прилепляться будут, тогда подвину я гром оружия и меч острый на поражение преступников».

Недаром сказано, что нет пророка в своем отечестве. Мансур, почитаемый как имам и пророк многими народами Северного Кавказа, не чувствовал покоя на родной земле, в своем собственном доме. Ему опять пришлось жить в укрепленном подвале, окружив себя верными мюридами. Но теперь он опасался не русских лазутчиков, а своих же богатых соотечественников-узденей, желавших не только избавиться от его опасного присутствия, но и получить награду за голову имама.

Российские власти начали охоту на князей и владетелей, оставшихся преданными Мансуру. Так, полковник Матцен сообщал из Владикавказа, что за поимку кабардинского князя Дола обещает двести рублей, 600 аршин холста или 150 аршин сукна. Понимая, что новое наступление царских войск неизбежно, многие горцы оставляли свои дома и уходили в горы со всем имуществом и семьями. Оставшаяся мужская часть поселенцев готовилась к обороне. Андреевские жители выкопали вокруг деревни ров и соорудили высокий вал. Жители Алдынской деревни, собравшись у своего кади и придя вместе с ним к Мансуру, стали спрашивать у него, что им делать дальше. Мансур убеждал их, что нужно беречь силы и выжидать, но ни в коем случае не складывать оружия — иначе рано или поздно все они станут рабами чужеземцев или вовсе исчезнут с лица земли. Многих его речи убедили, но богачи и старшины открыто выражали недовольство действиями имама. Мансур мог пресечь их протесты, но не желал допустить братоубийства и раздробления сил в канун будущих сражений.

Тем временем в конце 1785 года российские войска пришли на реку Баксан. Кабардинцы созвали собрание, на котором, хотя и готовы были просить помилования, но долго не решались высказаться открыто, опасаясь гнева Мансура и возмущения простых людей, которые по-прежнму доверяли имаму. Зная настроение большинства князей, Мисост Баматов, как старший кабардинский владетель, предложил исполнить требование царских властей. Он возвестил крестьянам, что сопротивление может навлечь много бедствий. Что русскими военными уже построен мост через реку Баксан, и они готовятся к переправе, после чего последует жестокое разорение селений. Собравшийся народ выбрал четырех представителей, которых отправил в лагерь российских войск. Депутаты везли с собой письма к императрице и князю Потемкину. В качестве гарантии исполнения требования властей кабардинцы выдали аманатов — по одному узденю от каждой знатной семьи.

В конце ноября были отправлены депутаты в Россию от четырех влиятельных владетелей Большой Кабарды — Атажуки Хамурзина, Биарслана Касаева, Кайсына Джанхотова, Исмаила Темрюкова. От Малой Кабарды отправили Тепсаруко Таусултанова и с ним узденя — капитана Шабасгирея. Командующий войсками генерал Потемкин передал с горскими депутатами, отправлявшимися в Санкт-Петербург, свое письмо, в котором просил светлейшего князя Потемкина назначить пенсии наиболее преданным кабардинским владетелям. Он полагал, что при явной жадности последних к деньгам это будет лучшим способом привлечения их на сторону России. Сам генерал подарил инициатору примирения князю Мисосту Баматову перстень с бриллиантами и такой же подарок отправил андреевскому владетелю Муртазали.

Для предупреждения нападений горцев было решено сформировать большой отряд под командованием того же полковника Нагеля. В него вошли Астраханский, Томский и Московский полки, три батальона гренадеров, восемь полевых орудий и казачьи войска. Нагелю приказано было при малейшей возможности захватить Мансура в Алдах, обещая при этом помилование жителям селения.

 

2

Видя, что новые военные действия грозят его аулу полным разорением, Мансур покинул Алды и перебрался к брату своей жены в деревню Шалинскую (ныне город Шали). При нем к этому времени оставалось не более двухсот верных бойцов и мюридов. Из Шали Мансур разослал письма к закубанским, татарским (кумыкским) и другим народам, призывая их вступать в его войско, а также постоянно совершать нападения на русские укрепления. Своим односельчанам Мансур написал, что временно покидает их, чтобы не навлекать на село беду, но по-прежнему верит им и надеется на их поддержку. Он опять повторял: «Все беды наши есть гнев Божий, Господне наказание за ослабление веры, взаимные несогласия и неисполнение предписаний Пророка. Очиститесь, станьте верными воинами Аллаха, и победы непременно придут!»

Постепенно положение начало улучшаться. Вновь широко распространились слухи о чудодейственных способностях Мансура. Говорили, что он может появляться, где ему необходимо, и мгновенно исчезать. Рассказывали также о поездке его на волшебном коне к Азовскому морю и о мудрых наставлениях шейха мальчику по имени Юсуп из Шалинской деревни, которого Мансур называл своим сыном и который теперь, как и сам Мансур, может излечивать больных наложением рук. Все это поднимало авторитет имама среди горцев Северного Кавказа.

Последователи Мансура теперь ожидали от него энергичных действий против российских войск, перешедших к наступлению на горцев. Но что мог сделать Мансур без военной силы? Без нового набора бойцов и серьезной их подготовки организовать сопротивление было невозможно. Мансур уже убедился в том, что попытка перенести военные действия из предгорий на равнину закончилась неудачей. Чеченские джигиты, представлявшие грозную силу в горах и предгорьях, не могли столь же успешно сражаться на равнине, тем более против российских военных укреплений, оснащенных пушками.

Зато другая, не менее важная цель имама — максимально расширить масштабы военных действий против русских войск, — осуществлялась успешно. К началу 1786 года весь Северный Кавказ от Каспийского до Черного морей был охвачен пожарами восстаний. Волнения, охватившие многие участки Кавказской линии на всем ее протяжении, не позволили генерал-поручику Потемкину организовать в конце 1785 года торжественное открытие Кавказского наместничества в Екатеринограде. Отборный лес, припасенный для сооружения присутственных мест и генерал-губернаторского дома, был сожжен восставшими горцами. Постройки, начатые администрацией еще в ноябре, при всех усилиях могли быть закончены не ранее января 1786 года.

Согласно указу императрицы Екатерины II Сенату, в Кавказское наместничество должны были войти две области: Кавказская и Астраханская. Кавказская область включала в себя уезды Екатериноградский, Кизлярский, Моздокский, Георгиевский, Александровский и Ставропольский. В Астраханскую область входили Астраханский, Краснодарский, Енотаевский уезды и Черноярский, отторгнутый от Саратовского наместничества. Город Екатериноград назначался губернским, а Астрахань становилась областным центром.

В конце 1785 года всем закубанским мурзам, кабардинским и кумыкским владетелям как подданным России было разослано официальное приглашение явиться в Екатериноград на торжества по поводу открытия Кавказского наместничества. Торжества состоялись 18 января 1786 года в присутствии более чем ста российских дворян и сорока кумыкских, кабардинских и ногайских князей и мурз. 20 января были проведены выборы уездных предводителей дворянства. Затем из них все единогласно избрали губернским предводителем генерал-фельдмаршала светлейшего князя Потемкина-Таврического. Это событие было тревожным сигналом для Мансура и его сторонников — оно говорило о том, что Россия все крепче утверждалась на Кавказе. Еще немного, и все попытки вытеснить ее отсюда окажутся тщетными. Это хорошо понимали не только в чеченских горах, но и в Стамбуле.

С начала 1786 года турецкое правительство начинает проявлять особенно пристальный интерес к действиям восставших горцев. Все чаще поступают письма к различным князьям и владетелям от турецких властей. В это время генерал Потемкин с Московским полком и батальоном гренадеров подошел к станице Червленой и потребовал от кумыкских и чеченских владетелей и князей принесения присяги. Такая присяга была принесена аксаевскими князьями и старшинами аула Старые Атаги в Чечне, однако алдынцы и другие соседние общества от нее отказались. Распространился слух, что дагестанский владетель Ахмет-хан Дженгутайский, находившийся в Константинополе, прислал нарочного с письмами ко всем дагестанцам, кумыкам, андреевцам, аксаевцам и чеченцам, извещая их в том, «что Порта дает им деньги и обещает в помощь против русских властей свои войска».

«Сие известие, — доносил рапортом от 4 января 1786 года князю Потемкину генерал-поручик Потемкин, — было причиной, что народы в принесении присяги остановились и, не отказываясь совершить оную, видно проводят время для того, чтобы узнать, правильно ли дошедшее к ним известие». Разнесся также слух, что Ахмет-хан написал своему брату письмо, в котором сообщал, что Порта его приняла весьма хорошо. Он получил много подарков и был представлен султану, который якобы самолично спрашивал его, в чем он более всего нуждается — в деньгах или войсках. На что он, Ахмет-хан, ответил, что если будут деньги, то войска он всегда найдет. После этого султан якобы пообещал дать ему все необходимое для борьбы против «неверных».

С начала 1786 года Мансур вновь активизирует свою агитацию среди чеченцев и соседних народов. Об этом свидетельствуют донесения российских агентов. Посланный в Шалинскую деревню 23 марта 1786 года татарин Дада Булатов сообщил, что имам намерен из деревни Шали переселиться в урочище Мартан недалеко от Карабулакской деревни. Сюда же якобы должны переселиться из Малой Кабарды два кабака (небольших поселения) с их владетелем князем Долом. «Кроме того, — сообщал Булатов, — Ушурма намерен переселить сюда, в урочище, живущих по этой стороне Сунжи татар, а также брагунцев и девлетгиреевцев. Если же последние не повинуются его приказанию, то имам может их разорить».

В этом же месяце, согласно известиям, доставленным аксаевским князем Адылом, кизлярский комендант Вешняков сообщал светлейшему князю Потемкину, что намерение Мансура состоит в следующем: собрать сколько возможно горцев и идти на Большую Кабарду, а оттуда, соединясь с кабардинцами и закубанцами, совершать нападения на Кавказскую линию. Сейчас у Мансура в отряде не более трехсот человек.

Горские владетели не осуждали открыто своих крестьян, переходившх в лагерь восставших. Они оставляли за собой возможность, в зависимости от обстановки, быть либо на стороне российских властей, либо на стороне Мансура. Однако наказание якобы «непокорных» крестьян местные владетели неизменно доверяли российским властям. Причем старались делать это втайне, чтобы крестьяне думали, будто они, владетели, не имеют к подобным карательным акциям никакого отношения.

Другие князья и владетели выступали против своих бунтовавших крестьян открыто. 4 апреля 1786 года в письме на имя кизлярского коменданта Вешнякова аксаевские владетели доносили, что «бунтовщик Ушурма, собравшись с чеченцами, был в Качкалыковской деревне, где и сделал с народом единое по замыслу его условие». Оттуда Ушурма поехал в Аксаевскую деревню, владетели которой не выразили ему своего согласия. «Однако же наш народ, — жаловались владетели, — весь из нашего повиновения вышел и предался бунтовщику… Ваше Высокородие, — писали они далее, — если качкалыковцев совсем беспутных не накажете, то они более других будут поощряться к злоумышленное™, ибо мы, сколько ни отвращали от сих предприятий, но отвратить не могли». На письма аксаевских владетелей кизлярский комендант отвечал: «За уведомление Ваше о бунтовщике Ушурме благодарю Вас, почтенных князей, но только крайне сожалительно, что не могли вы до приезду бунтовщика уговорить своих подвластных отвергнуть его».

В начале 1786 года Мансур активно вербует новых сторонников. Генерал Н. С. Шемякин сообщал Командующему войсками на Кавказе, что Мансур, прибыв на реку Койсу с отрядом в 80 человек, «требует от чеченцев с каждой мечети по три человека и на содержание их по двадцати копеек со двора». Генерал Потемкин, в свою очередь, поставил в известность об этом князя Потемкина. В частности, он отмечал, что хотя и «не видно, чтобы народы к нему сильно стекались, но осталось в них еще великое к шиху уважение».

В середине года Мансур продолжает собирать повстанческие отряды как в чеченских, так и в соседних районах, которые до этого почти не были охвачены мобилизацией. Теперь имам требовал, чтобы каждая горская деревня выставила «по 10 человек для его войска с полным довольствием, по 2 человека с каждого купа (квартал, часть селения, объединяемая одной мечетью. — А. М.) для несения караула, а также отдавать 9-ю часть хлеба и урожая». Посланный Вешняковым в горские аулы татарин сообщал, что Мансур, набрав 500 человек, приехал на реку Кою (Койсу) выше Алдынской деревни для продолжения мобилизации. После чего он якобы собирался пойти к местечку между реками Сунжей и Гудермесом, оттуда переберется к качкалыковцам и, наконец, к аксаевцам и андреевцам.

Для содержания войска местное население выделило Мансуру от каждого купа (квартала), то есть в среднем от двадцати дворов, по одной корове и по мешку муки с каждого двора. Для большей организованности и оперативности действий своего войска Мансур решил разбить его на небольшие группы по десять человек. Во главе каждого из отрядов должен был стоять тамада (начальник), и каждый такой отряд располагал своим кошем (содержанием).

Придя в Андреевскую деревню, Мансур собрал здесь всех горцев, в том числе и аксаевцев, и привел их к присяге, потребовав без его согласия не начинать никаких боевых действий против российских войск. За нарушение этого запрета он велел брать штраф, а также наказывать за грабежи. Каждая военная операция должна была начинаться только по его прямому указанию. Имам по-прежнему не терял надежды обуздать народную стихию, но это удавалось ему только отчасти. Кроме того, Мансур приказал народам, живущим по эту сторону Кабарды, выставлять с каждого купа по два человека для караула. Вскоре андреевский владетель Темиров сообщал коменданту Вешнякову о том, что все андреевские, аксаевские и карабулакские жители обещали дать имаму по два человека от каждой квартальной мечети. Ему обещали дать и барабанщиков, которые в отрядах Мансура, как и в полках русской армии, использовались для сбора людей и поддержания боевого духа.

 

1

С начала 1786 года число сторонников Мансура вновь начинает расти. Андреевский владелец Али-Солтан Чепалов и другой кумыкский мурза Муртазали Чепалов, недавно отошедшие от имама, вновь помирились с ним и тайно приехали в Чечню. «Али-Солтан, — писал о Чепалове генерал-поручик Потемкин, — с самого начала здешних замешательств был главнейшим помощником и другом бунтовщика Ушурмы… а как он половиною всех кумыцких селений владеет, то дружба его бунтовщику тем была полезнее, что подвластные сего Али-Солтана составляли лучшую опору бунтовщика». В письме от тарковского шамхала Мухаммеда, направленном в российскую администрацию, сообщалось, что, несмотря на все его старания запретить дагестанцам помогать Мансуру, они самовольно уходят к бунтовщикам.

В рапорте от 20 февраля 1786 года генерал-поручик Потемкин сообщал светлейшему князю Потемкину, что он получил от своих агентов сведения о том, что к Мансуру приехали два турка, которые обнадеживают имама присылкой из Стамбула войск, пушек и денег. Такие же показания поступили от агентов, побывавших в селении Шали, где в это время проживал Мансур, и от агентов, находившихся в закубанском крае и в Грузии. «В предположении, что турки дадут войска, — замечал генерал Потемкин, — вероятности нет, ибо провести войско им невозможно, а что касается денег, то их они могут прислать». Через месяц кизлярский комендант Вешняков доносил, что аксаевский князь Адыл известил его о том, что Порта прислала к Мансуру письмо с тремя черными печатями. Письмо это было зачитано шесть дней назад в мечети Аксаевской деревни на собрании всех жителей. Его, как слышал бригадир Вешняков, привез посланный имамом в Мекку и Стамбул чеченец по имени Аджи. В этом письме Порта будто бы обещала в скором времени прислать имаму войска и артиллерию. После этого многие князья и уздени постановили «следовать повелениям оного лжепророка». Небольшое число более осторожных князей заявило, однако, что они не поверят известию, пока не увидят своими глазами турецкие пушки.

Намерение Мансура в начале 1786 года состояло в том, чтобы собрать возможно большее число восставших и пойти с ними в Большую Кабарду. Затем, соединившись с кабардинцами и закубанскими народами, он планировал совершить нападение на Кавказскую линию. В то время в отряде Мансура по-прежнему было не более 300 человек. Он продолжал рассылать по всем горским селениям прокламации и письма, в которых призывал горцев подняться с оружием против царских властей и проклинал тех, кто повинуется им. К этому времени для армии имама было изготовлено большое знамя на длинном копье с серебряным навершием, сшиты специальные мешки для провианта, закуплены огромные котлы для приготовления пищи. Зная о намерении властей захватить его, Мансур приказал расставить вокруг своего дома караул из местных жителей. Пленить или убить имама было невозможно, ибо преданные имаму горцы тщательно скрывали его местопребывание.

Были, конечно, среди них хищники, любители наживы. Одни являлись к русским властям на Кавказскую линию и предлагали за определенную сумму доставить голову Мансура, но не могли исполнить своих обещаний. Другие, пользуясь доверием администрации, все же получали деньги и бесследно исчезали. Говорили, что среди них были люди, которые действовали по указанию имама и таким образом зарабатывали деньги для восставших.

Как-то к полковнику Савельеву из селения Шали от одного из духовных сподвижников Ушурмы, Умар-Хаджи, явились два его ученика. Это были Курмат Алисултанов и Мурдар Турлов в сопровождении узденя Девлетгиреевской деревни Гулая Баматова. Они сообщили полковнику, что их якобы прислал сам Умар-Хаджи, который самолично обещал убить Мансура, но с тем условием, чтобы власти дали за голову имама две тысячи рублей. Из них тысячу он требовал вручить авансом его посланцам и переправить с ними в Девлетгиреевскую деревню. Все было сделано так, как предложил Умар-Хаджи. Полковник Савельев с разрешения высшего начальства выдал деньги на поимку Мансура. Однако последующие события показали, что деньги эти были потрачены на покупку оружия для восставших. Посланный по тайному приказу генерала Потемкина для захвата в плен или уничтожения шейха уздень Баташ со своими людьми, возвратившись, сообщил, «что по большой сего человека осторожности нет никакого способа выполнить этого дела».

В это время направленные российским командованием к закубанским народам и в Кабарду агенты доставляли на линию тревожные сведения о воинственных намерениях горских народов в связи с возобновившейся активностью шейха Мансура. Уздень Аслан-Гирей Бабуков сообщал генерал-майору Шемякину из Константиногорска, что будто бы от шейха, находящегося в Шали, прислали письмо кабардинскому эфенди Исаку. В письме имам возвелел кабардинцам готовиться к большому собранию, которое состоится в апреле на реке Баксан. Там должны были присутствовать многие мусульманские народы. Правда, в письме ничего не говорилось о планах, которые должны были утвердить на столь представительном собрании народов Кавказа. Однако казалось несомненным, что горцы готовились к объединенному выступлению против России под знаменем Мансура.

В рапорте генерал-майору Шемякину полковник Савельев извещал, что 23 февраля 1786 года в Шалинскую деревню приехал кабардинский князь Дол — один из первых и самых верных сподвижников шейха Мансура. Он пробыл там несколько дней и взял у имама письма владетелям Малой Кабарды — Кайтуке и Келемету. Полковник Матцен сообщал из Владикавказа, что он через ингушей и осетин узнал, что князь Дол уже третью неделю живет у Мансура и якобы в скором времени вообще «намерен уйти в Чечню и поселиться там». Вскоре стало известно, что Мансуру прислано письмо от казикумухского хана, в котором тот сообщал, что прибудет к нему весной со своим войском. Сообщалось также, что два человека из Шалинской деревни поехали к хану с ответным письмом от шейха Мансура. В связи с этим чеченцы и кабардинцы начали волноваться. «Сему злу теперь заводит корень разбойник Дол», — доносил полковник Савельев.

Среди жителей ингушских деревень также царило беспокойство в связи с распространявшимися слухами о том, что горцы во главе с Мансуром намереваются в ближайшее время совершить против них нападение. Дело в том, что некоторые ингушские старшины, сотрудничая с российскими властями на Кавказской линии, совершали нападения на отряды Мансура и Дола. Одним из таких постоянных противников Мансура был ингушский старшина Чош. Другой старшина Баков, предвидя возможность нападения, сообщал российским властям о том, что ингуши в случае опасности со стороны восставших чеченцев помышляют «прийти все к Владикавказу и просить об укрытии их в крепости».

Мансур продолжал рассылать письма, в которых просил князей и узденей извещать народ о том, чтобы они верили ему, ибо те, кто не верит, будут наказаны. Для того в будущем месяце он пойдет на язычников-горцев. Кумыкский владелец Девлет-Гирей Баматов, возвратившись из Большой Кабарды, рассказал, что во время своего пребывания там самолично видел, как князь Дол через посылаемых узденей распространяет известия о шейхе Мансуре — «уверяет в святости его, и будто бы все горские народы к нему уже преданы». Он своими глазами видел письмо от имама, в котором говорилось, чтобы кабардинцы ободрились, подавали бы милостыню бедным и надеялись на Мансура, ибо он в будущем месяце будет иметь войска, с которыми выйдет на реку Мартан для обращения ингушей и карабулаков в мусульманство.

Закубанские народы, подстрекаемые частыми письмами и воззваниями имама, также стали серьезно интересоваться проповедями Мансура. Они приезжали через Кабарду в Кумыкию в Чечню и наблюдали за действиями горцев. «К крайнему своему неудовольствию, — указывал генерал-поручик Потемкин в специальном рапорте, — получаю я донесения о том, что многие из кабардинцев отваживаются посылать своих людей в Чечню и иметь сношения с назвавшимся шейхом Мансуром. Другие же кабардинцы укрывают у себя приезжающих из-за Кубани… Сим даю знать всем кабардинцам вообще и каждому особо, дабы пресеклось всякое сношение как с чеченцами, так и закубанцами».

Немалые опасения российских властей вызывали действия самого влиятельного дагестанского владетеля — Умма-хана Аварского. Распространились слухи о том, что он отправил Мансуру письмо, в котором сообщал, что в будущем месяце, когда вырастет трава и будет корм для лошадей, он прибудет к имаму с конным войском. Аварский хан уверял имама еще и в том, что с ним к имаму прибудет и турецкое ополчение с пушками и тогда они совместно выступят против Кизляра. Относительно письма, в котором Умма-хан Аварский обещал прибыть к Мансуру с войском, генерал Потемкин указывал, что, зная осторожность хана, он не очень верит этому письму. Если Умма-хану будет хорошо заплачено, он перейдет на русскую сторону, хотя известно, что он постоянными подарками от турок «более к ним привязан». «И все же невероятно, — писал Потемкин, — что Ума-хан, будучи весьма не глуп и честолюбив, искренне желал бы с Мансуром соединиться».

Более других отличались сочувствием Мансуру и охотно следовали его призывам жители Чечни, а также кумыки — аксаевцы, андреевцы и костековцы. На требования генерал-поручика Потемкина, чтобы владетели и старшины запрещали своим подвластным подчиняться приказам Мансура и становиться под его знамена, те отвечали, что они не в состоянии удержать своих крестьян. «Сожалею, — писал 12 июля 1786 года в своей прокламации к андреевским и аксаевским владетелям генерал-поручик, — что не можете удержать подвластных ваших, кои прилепляются не к шейху Мансуру, как вы в письме своем сообщаете, но к бунтовщику Ушурме, который, ложно назвав себя имамом, достоин гнева Божия и казни… Вы просите моего повеления. Я даю вам оное кратко и ясно. Удерживайте подвластных ваших от нового зла. Вразумите их, что когда прошлого лета ослепленные, веря обманам Ушурмы, они прилепились к нему, много ли они получили чрез то выгод?» Потемкин писал, что, разбив прошлой осенью отряд Мансура, он прекратил военные действия с уверенностью, что бунтовщики поймут милосердие русской императрицы. Но если горские народы снова последуют советам лжепророка, то будут жестоко наказаны и их раскаяние после этого уже не будет принято.

Новое воззвание российского командования к горцам не возымело действия. Чеченцы и кабардинцы вместе с закубанцами продолжали совершать нападения на военные разъезды, пикеты и укрепления российских войск на Кавказской линии. Генерал-майор Шемякин доносил, что отряд чеченцев в сто человек, переправившись через Терек, совершил нападение на военный караул Томского полка недалеко от урочища Нижний Яр. В тот же день чеченцами был захвачен в плен кабардинский пристав, премьер-майор князь Ураков, когда он ездил по аулам, объявляя содержание прокламации, присланной от командующего войсками на Кавказе. Князь Ураков был выкуплен царскими властями у чеченцев за 500 рублей.

Ингуши, живущие вокруг Владикавказа, по-прежнему совместно с русскими выступали против Мансура. Между ними и отрядами восставших нередко происходили столкновения. Однако летом 1786 года после очередного письма, присланного Мансуром к ингушским старшинам и народу, они вдруг согласились дать аманатов и выступить совместно с чеченцами и кабардинцами против российских властей. Генерал-поручик Потемкин срочно затребовал это письмо к себе. Несмотря на все попытки горского князя Казбека получить послание Мансура к ингушам, их старшины не только не дали ему письмо от имама, но и сами не пожелали ехать во Владикавказ.

Генерал Потемкин послал ингушским старшинам и народу воззвание, в котором предостерегал их от присоединения к Мансуру: «Признавая ингушских старшин и народ верными Ее Императорскому Величеству подданными, даю знать ингушам, чтоб они с известным бунтовщиком Ушур-мою ни малейшего сообщения не имели. Никаких от него писем не принимали, ибо последнее письмо, которое от сего злодея и бунтовщика Ушурмы к ингушам прислано, приказал я, яко презрения достойного, сжечь с поруганием… Предписываю ингушам разорять Мансура и Дола, а всю добычу приобретенную оставляю в пользу вашу. Словом, будьте верны, как были прежде, и сверх того, что добыча будет ваша, получите еще от меня награждение. Но если на обман Ушурмы помыслите поползнуться, тогда скоро в том раскаетесь. Будьте верны как были, и благосостояние ваше умножится».

Между тем обстановка на всей протяженности укрепленной Кавказской линии продолжала оставаться напряженной. Брожение среди горцев и закубанских народов было настолько сильным, что командующий войсками на Кавказе генерал Потемкин вынужден был признать, что не находит возможности восстановить спокойствие на линии до тех пор, пока тут будет действовать Мансур.

 

2

Не видя прямой возможности захватить шейха, избавиться от него с помощью оружия или денег, российские власти решили опорочить горского вождя, представив его народу как тайного помощника России в присоединении к империи мусульманских народов. Создатели этого послания надеялись, что горцы поверят в скрытное предательство имама и с возмущением отвернутся от него. В июне 1786 года было составлено «тайное» письмо на турецком языке имаму Мансуру от русского командования. Письмо это «совершенно случайно» попало в руки армянских купцов и стало широко известно на Кавказе. Вот его содержание: «Доброжелательный и усердный к России шейх Али Мансуров! Почтенный приятель! Благодарю Вас дружески за Ваше усердное старание к России. Будьте уверены и никогда не сомневайтесь, чтоб Ваше благонамеренное предприятие осталось без награждения. По последнему Вашему уведомлению чрезвычайно хорошо Вы надумали и стараетесь скорее исполнить Вашей благоразумной предприимчивостью и хорошим расположением свое намерение, как уже Вы и положили подвести магометан, доведенных в Вашу покорность к границам российским. Наши войска, где бы Вы ни захотели, готовы встретить приятельски и утвердить их верность Всероссийскому престолу. О сем Вашем усердном старании я, куда следовало, писать не пропустил. Теперь больше не сомневаюсь, что Вы к пользе нашей употребите все способы в таковом Вашем чрезвычайном предприятии, и уверяю Вас, что Ваше благоразумное старание и усердие за магометанскую к России покорность, бессомненно получит достойное награждение. Прошу и впредь обо всех Ваших успехах, чрез известных Вам, почаще меня уведомлять… Вам доброжелательный и откровенный приятель известный».

Письмо это было составлено майором Иваном Абрамовым в первых числах июня 1786 года. Решено было разослать копии письма через приезжающих из Кизляра армянских купцов «в такие неприятельские места, где может между их черным народом пронестись о сем слух». «Я думаю, — писал Иван Абрамов в рапорте светлейшему князю Потемкину, — нельзя сомневаться, чтобы сие не произвело в народе возмущения, составляющего междоусобную брань, и не возымело бы своего действия к обращению оружия сподвижников бунтовщика на поражение его самого тем злосчастием, которым он многих невинных уже наградил». Но большие надежды, возлагавшиеся на подметное письмо, не оправдались. Горцы легко распознали обман и не поверили русским властям.

Турция, с каждым днем приближавшаяся к войне с Россией, по-прежнему интересовалась появившимся в Чечне имамом. Причем тут был двойной интерес, ибо имелось пророчество о том, что после Мухаммеда придет еще один пророк, который восстановит справедливость в мире. Следует заметить, что Блистательная Порта не очень-то желала, чтобы такой пророк где-либо действительно появился, так как справедливость в мусульманском мире, по ее мнению, устанавливалась именно Турцией — с пользой для себя и по своему разумению. С другой стороны, чеченский имам интересовал Турцию как возможный помощник в войне с Россией, которая неотвратимо приближалась. Потому в Порте желали знать, сможет ли Мансур поднять серьезное восстание горцев в тылу российских войск.

Русский посол в Турции Я. И. Булгаков представил императрице Екатерине II особый документ, который назывался «Записка словесных сообщений известного приятеля, учиненных им 29 августа 1786 года». Это был перехваченный тайным агентом посла протокол допроса: «Человек, которого бейликчи-эфенди допрашивал третьего дня и записывал все, что тот говорил, оказался посланным Портою посмотреть имама Мансура и определить, тот ли он, о ком предсказывал их Пророк. Человек тот был послан в Чечню под видом ученого путешественника — софты. Означенный софта всего пять дней как покинул имама Мансура в Чечне, где он пробыл с ним двадцать пять дней. Сразу же по возвращении в Константинополь софта рассказал все, что узнал о Мансуре. Он говорит, что имам родом не из Чечни, а пришел из других мест; что он не ученый и не особенно набожен, хотя и не уклоняется никогда от совершения молитв, предписанных законом. Он не говорит или делает вид, что не знает по-турецки, и беседовал с софтою не иначе как по-арабски. При нем находятся шесть человек, одетых улемами (улем — высокообразованный богослов и законовед) и оказывающих большое почтение своему наставнику. Имам имеет воинский отряд в шесть тысяч человек, составленный из людей разных наций».

Встреча турецкого агента с чеченским имамом произошла в Шали, у брата жены Мансура Чечи. «Поговорив с ним несколько раз, вышеупомянутый софта должен был сознаться ему, что он специально прислан Портою, чтобы ознакомиться с ним. Когда Мансур спросил, почему он не привез ему писем, софта извинился, сказав, что писем не дали, потому как не ведали, кто такой Мансур и можно ли будет его увидеть, но прежде всего из опасения, как бы письма не попали в руки русским».

Софту больше всего интересовали намерения Мансура в отношении России. В планы агента входило заинтриговать Мансура интересом к нему турецкого правительства, воздействовать на его честолюбие. «Софта осведомился насчет его намерений и действий, уже предпринимавшихся им против России. Мансур ответил, что не может еще ничего предпринять, пока не прибудет другой человек, которого он ожидает. Что он не будет пока ничего начинать против России, но часть его войск, не особенно ему послушных, совершила нападение на русские границы и разбила несколько полков. Мансур с уважением отозвался о калифе и поручил софте попросить последнего от его имени прислать начальника с войском и денег». Далее софта показал, что Мансур находится в переписке с крымским Шагин-Гирей-ханом, который несколько раз посылал к нему своих людей.

В целом путешествие турецкого эмиссара оказалось полезным — софта многое узнал о Мансуре, его намерениях и реальных возможностях. «По рассказу и уверению софты, чеченский имам есть не тот Мансур, которого ожидают на основании предсказаний Пророка, — писал русский посол Булгаков. — Мой приятель уверяет, что министерство Порты было очень обрадовано, что мнимый Мансур не имеет качеств, необходимых для того, чтобы называться подлинным пророком нового царства, так как если бы он мог быть принят за него, то вызвал бы большие беспорядки во всей империи и весьма опасные последствия».

Этот документ подтверждает, что восстание горцев во главе с Мансуром не было инспирировано Турцией, а имело внутренние побудительные мотивы. Это было освободительное движение, направленное против колониальной политики Российской империи, захвата ею кавказских земель и попытки лишить горцев столь дорогой для них свободы и права распоряжаться своей судьбой. Очевидно также, что Блистательная Порта попыталась воспользоваться этими обстоятельствами, чтобы взять реванш за поражение в последней войне с Россией.

В то время по всему Северному Кавказу действовало множество турецких агентов, внушавших горцам, что, если те примкнут к Мансуру и поднимут восстание против России, Турция окажет им не только денежную, но и военную помощь с единственной целью — освободить горские народы от непосильного гнета Российской империи. О том, что Порта проявляет интерес к чеченскому имаму, стремится сделать его своим союзником и заставить его поднять горские народы на войну за интересы Турции, российское командование знало давно. Однако к слухам о намерении турок помочь Мансуру войсками и артиллерией оно относилось скептически. Путь турецких войск на Северный Кавказ мог пролегать либо через враждебную Грузию, либо через черноморские порты и закубанские степи, где не было дорог, пригодных для передвижения крупных войсковых соединений, тем более с пушками.

Одной из важнейших причин восстания горцев, как уже было сказано, были безмерная жадность и самоуправство горских князей и владетелей, которые жестоко притесняли собственный народ. К царским властям на Кавказе продолжали чуть ли не ежедневно поступать письма с жалобами горских крестьян на притеснения владетелей и старшин. В июле 1786 года аксаевские и андреевские старшины и кади обратились с посланием к кизлярскому коменданту бригадиру Вешнякову от своего имени и от имени всех жителей. В письме они объясняли причины, которые побудили их присоединиться к Мансуру, и перечисляли обиды и притеснения от своих владетелей. «Просили мы запретить отнимать у нас безвинно скот наш, а за воровство и шалости наложить на творящих оное штраф, — писали коменданту крестьяне. — Не видя укрощения оных, дошли до совершенной крайности и принужденными нашлись присягнуть имаму. Он разбирает ссоры и тяжбы по закону. Его решением обидчики наши от их наглостей были отвращены, воры были наказаны».

Следует отметить еще и то, что бессмысленная жестокость некоторых российских военачальников, считавших, что к горцам полезнее всего применять жестокие репрессии, а не пытаться мирно договориться с ними, восстанавливала народ против России. К числу наиболее ретивых усмирителей следует отнести полковника Пиери, который за это поплатился. К ним относился и бригадир Кнорринг, который своим рапортом от 7 августа 1786 года доносил, что на реке Куме он в течение двух дней истреблял посланными для того казачьими полками и калмыками горские деревни. Он также распорядился потоптать лошадьми абазинский хлеб на полях, «а который за сим еще остался, предписал я господину премьер-майору и походному атаману Янову сжечь».

Еще недавно именно такой жесткий подход считался наиболее правильным. В фаворе у командования были командиры, подобные Пиери и Кноррингу. Однако в 1786 году политика российских властей была значительно смягчена, и наиболее эффективным оружием умиротворения были признаны не штыки, а деньги. «Сотня пушек, стреляющих ядрами и картечью, не даст того результата, который может дать сотня рублей, врученная в нужное время нужному человеку», — говаривал, размышляя о кавказских делах, командующий российскими войсками светлейший князь Потемкин-Таврический. Новый подход вскоре дал о себе знать и заметно изменил расстановку сил на Кавказе.

 

3

В конце июля 1786 года Мансур созвал к себе горцев и объявил им срок начала нового похода — сразу после праздника Курбан-байрам. Место сбора он определил на реке Козьме. После этого войско Мансура должно был выйти на встречу с отрядом князя Дола. Увеличив ополчение за счет кабардинцев и присоединив к нему жителей ингушских деревень, Мансур намеревался атаковать крепость Владикавказ. Российское командование на линии, узнав об этих планах, отправило против Мансура полковника Нагеля с отрядом, состоящим из Кабардинского полка с двумя гренадерскими ротами, Моздокского казачьего полка, Уральского полка, двух егерских батальонов и четырех орудий полевой артиллерии. В задачу Нагеля входило по прибытии к Сунже «призвать себе в помощь ингушей, дабы не ушли к Ушурме, и разрушить гнездо Долово». Чтобы не допустить кумыков из Андреевской и Аксаевской деревень к соединению с отрядом Мансура, генерал-майору Соломину с его бригадой было предписано двинуться от Кизляра к Каргину. Против аксаевцев были выставлены батальон гренадер премьер-майора Мансурова, три эскадрона драгун и 250 гренадерских казаков во главе с подполковником Аршневским.

Вскоре полковник Нагель со своим отрядом переправился через Терек и вошел в земли князя Дола. Появление русских войск оказалось для кабардинцев неожиданным. Нагель угнал принадлежащий Долу и его подданным скот и приготовился к разорению их селений и сожжению хлебов на полях. Крестьяне князя Дола вооружились и приготовились к бою, но, увидев большие отряды солдат и казаков, отошли в горы. Полковник Нагель сжигать хлеб не спешил, ожидая «раскаяния». Расчет его оправдался — проведя собрание, жители направили к полковнику делегацию с просьбой не обрекать их на голодную смерть. За крестьянами вышли и все уздени. Князь Дол, находившийся в это время со своей свитой в горных ущельях, оказался в трудном положении и отправил к русским узденя с предложением, что если он будет прощен, то придет с повинной, а скрывался он до сих пор якобы потому, что боялся казни со стороны царского командования.

Полковник Нагель, получив прямое раскаяние Дола и его народа, пообещал им помилование. Позже Дол вместе с узденями был представлен командующему войсками на Кавказе генералу Потемкину. Кабардинский князь объяснил генералу, что главной причиной его выступлений против русских было недовольство причиняемыми ему и подвластному народу притеснениями покойного пристава секунд-майора Жильцова, находившегося в то время в Малой Кабарде. Генерал Потемкин приказал полковнику Нагелю привести князя Дола, его узденей и весь народ к присяге, взять от них аманатов и вернуть на прежние места. Был составлен текст особенной присяги — «отречения князя Малой Кабарды Дола Мударова, узденей трех фамилий и черного народа от возмущений ложного пророка». Подписавшиеся под присягой каялись в своих заблуждениях, которые «послужили причиной их ослепления». Во всех бедах винили они «алдынского жителя Ушурму, который, ложно приняв на себя звание имама, соблазнил нас на все чинимые нами беззакония, и теперь клянем сами в чистоте сердца нашего и вину свою, и его самого… Отрекаемся навсегда от него, познавая и чувствуя, что не есть он истинный богоугодный учитель, но бунтовщик, оказавшийся на наше разорение и погибель».

Стараясь заслужить доверие, Дол рассказал о Мансуре и его приверженцах много шокирующих небылиц. Князь сообщил, что после поражения Мансура под Кизляром его люди разбежались по своим домам, а потом ловили друг друга, грабили и продавали в рабство. Кроме того, по словам Дола, когда он уходил от Мансура, то в отряде имама «никого из дальних народов (то есть турок или персов. — А. М.) не видал». Нынешней весной, рассказывал Дол, Мансур объявлял, что к нему из Турции и Ирана будет прислано войско, хотел по-прежнему собрать народ, но «никто ему о том не верит и не собирается».

Измена ближайшего помощника князя Малой Кабарды Дола стала для Мансура тяжелым ударом. Пытаясь исправить положение, он решил привлечь на свою сторону дагестанского владетеля Умма-хана Аварского. С этой целью в начале августа 1786 года имам послал в Дагестан своих представителей. Мансур не подозревал, что главный дагестанский владетель, еще недавно обещавший ему искреннюю дружбу и готовность прийти на помощь со всем войском своим, давно перекуплен царскими властями. В то время когда Умма-хан принимал послов чеченского имама, доверенный человек дагестанского владетеля по имени Дада, приехав в Кизляр, заверил российские власти, что «Умахан, верный присяге, не только не будет на стороне противящихся России, но и сам с войском своим готов на услуги Ее Императорскому Величеству».

Умма-хан и прежде был уверен в том, что не получит выгоды от союза с Мансуром. Он вел с ним тайные переговоры только для того, чтобы заставить русские власти заплатить за его верность хорошие деньги. Интрига аварского хана принесла ему немалый доход, и теперь он писал генералу Потемкину: «Хотя и просил у меня чеченского общества ших имам Мансур помощи, но только оной я ему не дал, наблюдая, чтоб прямая моя с Вами дружба и расположение мое на услуги Ее Императорскому Величеству было ненарушимо». Генерал Потемкин же по этому поводу замечал: «Привлечение Умахана почитаю я весьма нужным, ибо, во-первых, он именитый владелец в лезгинах. Турецкий двор без него не призовет и половины лезгинских войск, а притом что он, будучи в спине у чеченцев и прочих беспокойных народов, может и в сем случае быть удобен».

Переход князя Дола на российскую сторону и его помилование русскими властями внесли растерянность в ряды сторонников Мансура, а у многих горских владетелей вызвали полную растерянность и тревогу за свою судьбу. В письмах, которые пришли на имя командующего войсками на Кавказе генерала Потемкина, многие владетели, уздени и старшины спешили принести повинную и просили о помиловании за участие в нападениях горцев на российские отряды и селения. Андреевские и аксаевские владетели сообщали в письме Потемкину, что они «и прочие старшины и уздени все заодно в прилепленности своей к ложному имаму раскаялись, а если чеченцы, верные Ушурме, будут чинить вред нашим народам, то согласились с ними драться».

Полковник Нагель доносил, что кумыки-аксаевцы — как владетели, так и простой народ, — устроили у себя собрание и под присягой решили вместе с андреевцами принести повинную и просить о помиловании, раскаиваясь в своих преступлениях. Андреевский владелец Темир Хамзин в письме генералу Потемкину также сообщал, что «андреевцы в содеяниях своих пришли уже в раскаяние с тем, чтобы отстать вовсе от Ушурмы и быть по-прежнему верными Ее Императорскому Величеству рабами». В ответном письме Потемкин потребовал, чтобы андреевцы принесли новую присягу на верность Ее Императорскому Величеству и отреклись от всякого сообщения с известным бунтовщиком Мансуром и «в доказательство чистого раскаяния дали аманатов. Только тогда оставлю я в покое андреевский народ».

Вслед за князем Долом другой из давних и верных сподвижников Мансура — андреевский владелец Чепалов Хаджи Муртазалиев — также оставил имама. В письме кизлярскому коменданту Вешнякову 16 августа 1786 года он писал: «Доношу сим Вашему Высокопревосходительству, что я был по сие время к России злодеем и преступником. Ниже пришел в раскаяние, желая пребывать России верным». Чепалов обещал служить верно, ловить врагов России и доставлять их в руки властей. Все эти обещания и присяги вряд ли стоит принимать всерьез, поскольку они давались под прямым военным давлением. Владетели вовсе не стремились покориться русским властям, но были вынуждены сделать это, чтобы сохранить свои посевы, скот и жизнь своих подданных.

Обстановка на Северном Кавказе, в районе, охваченном движением горцев во главе с Мансуром, к лету 1786 года стала складываться не в пользу восставших. Если до этого многие князья и владетели занимали выжидательную позицию, то в августе — сентябре почти все они поспешили отмежеваться от имама и представить себя преданными сторонниками России. Кабардинские князья, шамхал Тарковский Мухаммед, казикумухский владетель Мухаммед-хан, табасаранский владетель кади Ростем, уцмий Каракайтагский из Дагестана, владетели и уздени Аксаевской и Андреевской деревень — все они отмежевались от Мансура. Они, как и другие горские князья, обратились к российскому командованию с письмами, в которых заявили, что «будут служить отныне Российской империи с усердием».

Мансуру был нанесен жестокий удар. Причем случился он не на поле боя, а был незаметно подготовлен в кабинетах российских генералов и чиновников. Удар был нанесен очень расчетливо не по войскам и даже не по самому Мансуру, а по примкнувшим к народному движению из корыстных побуждений горским князьям, старшинам и узденям.

В сентябре 1786 года из различных мест Кавказской линии стали поступать донесения о том, что Мансур ушел за Кубань. Специально распускались слухи о том, что его уход вызван расколом среди его сторонников, их разочарованием в своем вожде. Еще в июле администрации Кавказской линии стало известно, что закубанские народы отправили одного из влиятельных мурз для приглашения к себе имама Мансура, чтобы он, собрав и возглавив их вооруженные отряды, совершал нападения на селения, разъезды и крепости российских властей. В сентябре российским командованием были предприняты новые попытки захватить Мансура в плен. От кабардинских и дагестанских владетелей были взяты расписки о том, что, если имам явится в их селения, они должны будут непременно задержать его и выдать властям.

Кольцо вокруг Мансура продолжало сжиматься.

 

1

Турция готовилась к войне с Россией, надеясь взять реванш за недавнее поражение. Послы Англии, Франции, Швеции и Пруссии предлагали туркам любую помощь: деньгами, флотом, вооружением, инструкторами и даже войсками. Европа очень опасалась усиления России.

Движение горцев во главе с Мансуром не только осложняло положение на Северном Кавказе и в Грузии, но и отвлекало немалую часть русских войск от действий на европейском театре и в Крыму. Вот почему султанская Турция придавала такое большое значение ситуации в Чечне. В то время как в Константинополе велись дипломатические переговоры, турецкие агенты развернули на Кавказе бурную деятельность. Вместе с султанскими фирманами кавказским князьям и ханам щедро раздавались богатые подарки и деньги.

В январе — марте 1787 года турецкие агенты все чаще стали появляться у князей Дагестана, Кабарды и других кавказских областей. В письме к Аджи-Мурзе Кирякозову от уцмия Каракайтагского отмечалось, что люди, прибывшие к карабахскому Ибрагим-хану с богатыми дарами от турецкого паши, имеют своим главным намерением ехать оттуда «со знатными подарками к дагестанским владетелям с тем, чтобы, раздаря оные, наклонить их на единодушие туркам». В другом письме тому же Кирякозову от сына уцмия Каракайтагского также сообщалось о приезде турок с подарками в Дагестан и о том, что прибывший чиновник по имени Мамат-Алий утверждает, что «турки имеют повеление видеться с известным алдынским имамом Мансуром».

По мнению российских властей, турки планировали поддержать восстание чеченцев и других горцев, с тем чтобы впоследствии присоединить их земли к Османской империи. 3 апреля 1787 года полковник Савельев известил начальство, что от суджукского паши к Мансуру приехал человек с письмом. В задачу посланника входило помочь имаму вновь привлечь к себе горские народы. Из донесения бригадира Нагеля явствует, что Мансур предупреждал соратников о скором своем прибытии во главе турецких войск, а также о помощи от аварского Умма-хана, шамхала Тарковского и уцмия Каракайтагского. Это известие, однако, не возымело действия. Горцы не боялись аварского Умма-хана и знали, что турецкие войска никогда еще не появлялись в горных районах Кавказа. Туркам намного удобнее было идти в Крым или на Кубань, но даже и туда они не шли, опасаясь русских. «Когда чеченцы посылали специальных людей к шамхалу и уцмию, — докладывает Нагель, — чтобы справиться о том, готовы ли они оказать помощь имаму в борьбе с русскими, то всюду получали отказ».

В мае — июне 1787 года Мансур усилил агитационную деятельность. Он не только рассылал письма, но совершал с несколькими верными мюридами опасные походы, во время которых лично проводил собрания в различных горских селениях, настаивая на необходимости в кратчайшее время собрать войско для защиты людей и селений от российских войск. Такое собрание состоялось и в родном ауле Мансура — Алды. То, что мятежный имам, которого искала и пыталась уничтожить вся российская армия на Кавказе, беспрепятственно разъезжает по Чечне, доказывало, что его авторитет и популярность вновь поднялись до необычайных высот. Даже горские князья и владетели, давние его недоброжелатели, не решались не только напасть на Мансура, но даже информировать военные власти на Кавказской линии о его передвижениях.

Мансур искал все новые средства, с помощью которых он мог бы усилить боеспособность своих отрядов. Используя религиозные проповеди, он делал попытки вновь поднять горцев на войну с Россией, обещая своим приверженцам, что они в скором времени во главе с ним атакуют крепость Владикавказ и овладеют ею. «Да будет всем ведомо, — обращался Мансур в своем очередном воззвании к горским народам, — что в день пятницы намерен я идти на брань с беззаконными, почему приглашаю вас непременно в пятницу ко мне съехаться. Ибо, как писано в Коране, когда мусульмане начнут бой с неверными в пятницу, то беззаконных одолеют. Кроме того, написано в Коране, что если в сражении в пятницу хоть один беззаконный будет убит от руки мусульманина, то, сверх спасения души, зачтено ему будет убийство неверного за великое дело. Если же сам погибнет от руки неверных, то будет в раю».

Несмотря на колебания горцев, Мансур сумел собрать вокруг себя ополчение в тысячу человек. В него входили преимущественно чеченцы, а также аварцы, тавлинцы, андреевцы и аксаевцы. Состав участников отряда майор Елагин в своем рапорте от 30 мая 1787 года определил так: «…люди, лишенные всяческих условий, и абреки». Намерение имама состояло в том, чтобы прежде всего выступить с отрядом против карабулаков — жителей западной части Чечни. Карабулаки, особенно их старшины, по мнению Мансура, жили своевольно и не желали следовать учению Мухаммеда. Видя такой настрой со стороны карабулакских старшин, Мансур решил прибегнуть к силе и наказать их.

Карабулаки, жившие между реками Асса и Фортанга, вплоть до конца XVIII века не были исламизированы и потому считались отдельным народом. После принятия ислама процесс национальной консолидации привел их в состав чеченцев под именем объединения Орстхой или Арштхой. Цель похода имама против соседей заключалась в том, чтобы вынудить их примкнуть к восстанию. Нет сомнений, что Мансур не желал кровопролития между собратьями — чеченцами и карабулаками. Однако объективно его поход на карабулаков привел именно к таким последствиям. Он начался в середине июня 1787 года и завершился уже через неделю. Заняв несколько карабулакских аулов, воины имама столкнулись с сопротивлением местных жителей. Когда по просьбе карабулаков к ним на помощь двинулись российские соединения, малочисленные отряды Мансура были вынуждены отступить. Этот поход еще больше ослабил силы восставших в преддверии последних решающих боев.

Между тем горцы стали браться за хозяйственные работы, и весной почти все жители чеченских деревень начали распахивать земли вплоть до самой реки Сунжи. К весенним работам приступили и жители селения Алды. Зная о приготовлениях Турции к войне с Россией, Мансур решил перебраться к закубанским народам, которые и до этого много раз приглашали его к себе. В секретном донесении генералу Потемкину в конце июня 1787 года старшина Кайтука Баков отмечал, что горцы из войска имама разошлись по домам, сам же Ушурма вот уже четыре дня как ушел из своей родной деревни Алды.

 

2

Такого трудного времени не было в жизни Мансура за все годы его борьбы на Кавказе. Кроме нескольких верных людей вокруг него не осталось никого. Имам Мансур в этот переломный период своей жизни оказался практически беззащитен. Его положение немногим отличалось от положения волка, обложенного со всех сторон флажками. Отовсюду за ним следили внимательные глаза охотников, среди которых были не только русские генералы, но и недавние сподвижники — князья и владетели. Стали опасны даже простые хищники, которые готовы были принести в мешке его отрезанную голову, чтобы получить свои тридцать сребреников.

Но если Мансура можно сравнить с волком, попавшим в ловушку, то это был волк по-прежнему могучий и неукротимый. Охотники напрасно считали, что он уже обречен. Понимая, что оставлен верными сподвижниками, не имея места, где можно было бы надежно укрыться, Мансур предпринимает необычный ход. Он отправляет своего шурина Этту Батырмурзина к генералу Потемкину с сообщением о том, что «готов оставить свои предприятия и желает пребывать в мире с Россией». Это было не просьбой о капитуляции, а предложением о заключении мира. Послание было рассчитано на то, что российские военные, самые опасные на данный момент его враги, на время отложат операцию по его захвату. В этом случае остальные охотники за его головой тоже будут ждать, чем закончатся переговоры.

В мае 1787 года Этта Батырмурзин прибыл в расположение генерала Потемкина и дал показания. Он сообщил, что отправлен самим Мансуром, и так объяснил действия имама: «Он считает себя избранником Бога не для разбоев и войны, но для установления справедливости и удержания мусульман от злых дел. Ныне видит он, что те народы на него не смотрят и не слушаются». В заключение Батырмурзин сказал: «Если он будет свободен, то род татарский (горцы, которых русские по привычке называли татарами. — А. М.) не будет делать шалости против России, а всех он может от того удержать и успокоить».

Предложение Мансура произвело большое впечатление. Возможные переговоры мятежного имама и командующего войсками Кавказской линии Потемкина обсуждали не только на Кавказе, но и в Санкт-Петербурге. Событие это было отмечено в письме князя Потемкина к императрице. «Предписал я генерал-поручику Потемкину, — замечает светлейший, — Ушурме дать знать, что являющиеся с повинною к престолу Императорского Величества не отчуждаются монаршей милости, лишь бы только раскаяние их и исправление было истинно и чистосердечно».

Понятно, что в этот роковой период своей жизни имам Мансур затеял переговоры с российской стороной вовсе не для того, чтобы «явиться с повинною к престолу Императорского Величества». Ему нужно было выиграть время и подготовить возможность для отступления и перегруппировки сил. Но свою игру Мансур вел настолько умело и тонко, что никто не сумел разгадать его истинных намерений.

Обмен посланиями при полной неопределенности положения затянулся на несколько недель. Российские власти не желали обещать «бунтовщику Ушурме» каких-то особых льгот и предлагали прежде всего лично явиться с повинной. Мансур как бы колебался и требовал гарантий и почетных условий. Все это время он готовил бросок за Кубань. 9 июля 1787 года русскому командованию стало известно, что четыре дня назад Мансур перешел Кубань и находится в доме владетеля Камамата Мансурова на реке Большой Инжик вне пределов Российской империи.

Волк опять ушел от охотников.

 

3

11 июля 1787 года в рапорте генерал-поручика Потемкина князю Потемкину сообщалось, что «известный бунтовщик Ушурма с помощью Калги-Гирея Мансурова пробрался за Кубань, и уже все закубанцы генерально ему присягают».

Начался новый этап жизни Мансура — отныне он вел военные действия против России, возглавив закубанские и ногайские народы. С уходом за Кубань Мансур не собирался прекращать и борьбу в Чечне. Используя активные выступления закубанцев, свой вновь возросший среди горцев авторитет, а также приглашения со стороны отдельных владетелей и мурз, Мансур по-прежнему намеревался поднять горцев Северо-Западного Кавказа совместно с закубанскими народами против общего врага — России. Блистательная Порта, в свою очередь, добивалась перехода Мансура на службу султану. Кстати, заявления на этот счет она так и не получила. Мансур видел в Турции лишь временного союзника в борьбе за освобождение своего народа и вовсе не желал менять одного угнетателя на другого.

Накануне второй русско-турецкой войны султанская Турция рассматривала Закубанский край в качестве удобного плацдарма для вторжения в Кабарду и разгрома Кавказской укрепленной линии. Турецкое правительство возлагало большие надежды на закубанские народы, воинственно настроенные против колониальной политики российских властей на Кавказе. Вполне понятны их планы в отношении Мансура, который должен был бы действовать против русских во главе восставших горцев.

Среди многих факторов, способствовавших восстанию закубанцев против России, были и причины экономического свойства. Особое недовольство горцев вызвал специальный указ командующего на Кавказе генерал-поручика Потемкина, воспрещавший пропускать закубанские народы на территорию Северного Кавказа за солью. Ограничения были введены также для жителей Кабарды, которые имели право вывозить только по одной арбе соли с уплатой таможенного сбора 1 рубль 50 копеек. Соль широко применялась закубанскими кочевниками для сдабривания корма овец и баранов, что предохраняло их от падежа. Недовольство таможенными ограничениями, наряду с другими причинами, было использовано турками для возбуждения закубанцев против России.

Турция готовилась к войне и потому проявляла повышенный интерес к антироссийским восстаниям горцев и Мансуру в частности, понимая, что это единственный человек, способный превратить разрозненные выступления в настоящую войну в тылу русских войск. «Турецкое правительство, — указывал историк Н. Ф. Дубровин, — старалось войти с Мансуром в тесные сношения и употребить его орудием для исполнения своих видов».

Следует еще раз подчеркнуть, что Турция не имела прежде никакого отношения к движению горцев под предводительством Мансура. Восстание это имело внутренние причины, хотя еще во время выступлений Мансура против России современники сомневались в этом. Светлейший князь Потемкин, например, был убежден, что имам с самого начала был «подослан противной стороной». Императрица Екатерина II оказалась более проницательной. Она считала, что турецкое правительство не ведало «об известном бунтовщике, горские народы возмущающем», и, только задумав новую войну, решило использовать Ушурму и «составить тем себе партию во вред нам».

Мансур нужен был турецким властям, чтобы объединить под знаменем священной войны с «неверными» северокавказские народы и направить их против России. До турецких властей еще в начале 1785 года доходили слухи о мятежном имаме. Более частые сведения о восставших горцах начали поступать к комендантам крепостей Анапы, Согуджака и Чилдира с июня 1785 года. Сведения шли окольными путями и потому оказывались нередко искаженными, а то и вовсе фантастическими. Их приносили паломники с Кавказа, пересекавшие Чечню по пути в Мекку. Что-то сообщали осведомители-мусульмане, жившие за границами Турции, — кабардинцы и ногайцы. Немало узнавали из писем самого Мансура, адресованных знатным владетелям Адыгеи и Абхазии, которые считались вассалами Османской империи.

Первые рапорты губернаторов турецких провинций выявляют полную их неосведомленность о положении в Чечне. «Никто не ведает о человеке, которого называют имамом Мансуром, — пишет осведомитель великого визиря из Согуджака, — только некоторые Хаджи, которые приезжали сюда, говорят, что видели его». Судя по донесениям прусского посланника в Стамбуле Дица своему королю, в Османской империи в это время ходили самые невероятные легенды о личности новоявленного имама. Из уст в уста передавались таинственные истории о пророческих откровениях имама и освобождении, которое он должен принести всем мусульманским народам Кавказа.

«Здешние ученые улемы говорят, — отмечал Диц, — что на земле появились три великих человека, и они, как герои веры, очистят исламский мир от неверных. Мулла, или же имам, Мансур считается среди них первым. Имам Каррис в Бухаре, в стране узбекских татар — вторым. Имам Соусеан в Мекке — третьим. Все они называются реформаторами и мечами ислама. Последний названный имам, как утверждают, очистит религию арабов, а потом, совместно с двумя другими имамами — Каррисом и Мансуром, прибудет в Константинополь, чтобы заменить династию Османов и образовать в Турции истинно исламское правительство. Вследствие этого, — сообщал далее Диц, — в Османском государстве многие находятся в тревоге, ожидая явления этих духовных наставников, которые представляют, по мнению правителей Турции, немалую угрозу, прежде всего самому Константинополю». Говорили даже, что после освобождения Кавказа от «неверных» Мансур может предъявить претензии на титул главы всех мусульман — халифа, — который по традиции принадлежал турецкому султану.

Далее Диц сообщил прусскому королю неожиданную новость — турецкое правительство издало специальный указ, согласно которому во всех мечетях следовало официально объявить, что кавказский имам Мансур — это обманщик, фальшивый святой и вообще человек, который ищет для себя и своих последователей опасных приключений. «Письма от имама Мансура, которые распространялись на Кавказе среди закубанских народов, — продолжает Диц, — изымались и расследовались; пускалось в ход все, что могло бы поколебать сторону имама Мансура. Турецкие власти, опасаясь выступления против них имама Мансура, дошли до того, что решили привлечь на свою сторону посла России в Турции господина Булгакова и через него просить русских выступить против этого мятежника».

Таким образом, действия Мансура на Северном Кавказе вначале были крайне недоброжелательно встречены турецкими властями. Задолго до ухода имама за Кубань к черкесским племенам один из кумыкских жителей, который совершил паломничество в Мекку и возвращался обратно через Константинополь, был приглашен к великому визирю и подробно опрошен относительно слухов о шейхе Мансуре. Содержание беседы, состоявшейся между визирем и кумыкским Хаджи, было приведено в рапорте генерал-поручика Потемкина князю Потемкину от 21 августа 1787 года.

«Говорят, явился у вас имам, — спрашивал визирь, — и какие он делает чудеса?

— Никаких. Только в народе производит смятение, — отвечал Хаджи.

— Верят ли ему люди?

— Черные люди верят, ученые — нет.

— Разве у вас нет книг?

— Есть.

— Как же тогда люди верят в появление пророка, которого по нашему закону после Магомета быть не может?

Хаджи объяснил это неразвитостью народа, но в то же время уверял визиря, что имам Мансур имеет много приверженцев, распространяет ислам и возмущает горцев против России».

После первого большого успеха Мансура в сражении при Алдах и последующих нападений на Кизляр и Кавказскую линию турецкие власти обратили более пристальное внимание на чеченского имама. Причем отношение к нему в Стамбуле по-прежнему оставалось сложным. Обеспокоенность Турции действиями Мансура имела не только религиозные причины. Порта в то время не была готова к войне и боялась нарушить хрупкое перемирие с Россией. В отчете коменданта Согуджака Али-паши в начале сентября 1785 года высказывалось опасение, что если черкесские и абхазские племена, находящиеся под турецким протекторатом, вступят в войну с русскими по призыву имама Мансура, то это будет воспринято в Петербурге как нарушение обязательств по мирному договору с Россией.

К тому же воинственный призыв чеченского имама подвергал определенной опасности и другой район — Кубань, где Турция также стремилась сохранить спокойствие. В донесении согуджакского Али-паши великому визирю от 28 ноября 1785 года сообщалось о бунте ногайцев и адыгейцев, которые готовились перейти на сторону Мансура. Их возглавлял интендант крепости Согуджак черкес Хасан-Али, на сторону которого встало до сотни человек из гарнизона, включая турок. Чтобы усмирить бунтовщиков, турецким властям пришлось даже просить помощи у русских, и только благодаря вмешательству российских войск порядок был восстановлен, а зачинщики волнений наказаны.

Великий визирь почти ничего не знал о Мансуре. «Слухи, которые разносятся об этой личности, лишены всякого подобия правды, — замечал главный турецкий чиновник. — Необходимо, однако, соблюдать меры бдительности и осторожности. Следует потребовать от коменданта Согуджака беспрерывно наблюдать за происходящим, особенно зорко и неотступно следить за делами этого человека». Сулейман-паша, губернатор крепости Чилдир, получил из Стамбула предписание расследовать все обстоятельства, связанные с личностью Мансура. В своем ответе паша, ссылаясь на сообщения, полученные от информаторов — лезгин и других дагестанцев, — также подтверждает, что «действия имама в настоящее время не представляют угрозы, которая могла бы беспокоить турецкое правительство».

Великий визирь представил ответы губернаторов турецких провинций султану Абдул-Хамиду I, сопроводив их коротким докладом, который позднее был помечен рукой самого султана: «Прочел сводки писем и донесений, полученные от коменданта Согуджака. Приказываю передать паше Согуджака, что он должен очень серьезно разобраться в действиях шейха Мансура и обстановке, что складывается в тех районах. Обстоятельства настоящего времени требуют большой бдительности. Никакая непредвиденность не будет прощена».

Настороженность и даже некоторая враждебность правителей Турции по отношению к горскому бунту и его предводителю объяснялись мотивами движения и составом его участников. Турция искала и находила себе союзников в борьбе с Россией среди князей и владетелей Дагестана, Кабарды, Кумыкии и Адыгеи. Подкупами и интригами турки умело управляли действиями горских владетелей. Александр Беннигсен пишет, что «из анализа архивов турецких вытекает, что, как и раньше, Турция интересовалась в основном горскими князьями и очень мало — шейхом Мансуром». Примкнувших к имаму людей в турецких документах презрительно называли «наивными горцами, любителями воровства и грабежей». Сама мысль о том, что крупные князья и феодалы Кавказа могут примкнуть к Мансуру, вызывала у турецкого правительства тревогу и протест. Губернатор Чилдира писал об одном из самых коварных владетелей Дагестана Умма-хане Аварском, который готов был из-за подарков и денежных вознаграждений постоянно плести интриги, лавируя между турками и русскими. «Неверно мнение, что Умма-хан Аварский примкнул к шейху Мансуру. Его нет и быть не может в нищей толпе, окружающей этого бунтовщика».

Турецкие власти опасались непонятного для них «еретического и мятежного» характера движения горцев под предводительством Мансура. Их не устраивала также его религиозная направленность. Причина в том, что саму Оттоманскую империю постоянно сотрясали национально-освободительные восстания, которые нередко принимали форму борьбы за возврат к «чистоте» первоначального ислама времен Мухаммеда и первых халифов. А грозный меч «священной войны», газавата, направлялся не только против неверных, но и против «порочных мусульман» — находящихся у власти турок.

Массовые движения пуритан-реформаторов волновали в те времена весь мусульманский мир и самым серьезным образом угрожали целостности Османской империи и владычеству турок в подвластных им странах. Правительство Блистательной Порты вело с этими реформаторами ислама беспощадную войну. Подавив с большими трудностями движение ваххабитов в Аравии, оно изгнало агрессивное братство с территории империи.

В учении Мансура туркам не напрасно чудились знакомые освободительные реформаторско-религиозные идеи. Опасность их увеличивалась тем, что эти идеи легко проникали в среду подвластных Турции закубанских народов. Порта всеми силами стремилась сохранить свое владычество на Западном Кавказе. Турки подавляли постоянно возникающие волнения среди горцев, подкупали, а если не получалось, то беспощадно укрощали своих беспокойных союзников — горских феодалов.

«Вождей племен и хана Бакти-Гирея Кубанского… турки обвиняли в подготовке восстаний и даже предательствах, — отмечал А. Беннигсен. — Со своей стороны кавказцы, безгранично привязанные к своей независимости, требовали более широкой автономии, упрекали турецких правителей в жестокой эксплуатации и пренебрежении интересами подчиненных народов и стран».

В 1785 году турки провели специальное исследование учения Мансура. Великий визирь потребовал от коменданта Согуджака направить к имаму эмиссара «для внимательного наблюдения за проповедями имама и поведением татар» (под татарами здесь также имеются в виду горцы. — А. М.). Посланец коменданта Согуджака прибыл к Мансуру между июлем и сентябрем 1785 года, в момент, когда слава имама достигла высшей точки. В отчете великому визирю комендант Согуджака Биганзаде Али-паша отмечал, что по достоверному сообщению их посланца Мансур не является «мятежником ни для турецкого государства, ни для мусульманской религии. В нем нет также ничего чудесного и сверхъестественного».

Похоже, турецкие власти, весьма недостаточно осведомленные о действительном положении дел на Северном Кавказе, так и не решились в тот момент использовать имама Мансура как союзника для борьбы с русскими. Они опасались любого широкого народного движения, даже под руководством мусульманского имама. Кто мог дать гарантию, что со временем оно не станет угрозой для турецкого протектората на Западном Кавказе?

Позднее, когда призыв к «священной войне» разнесся еще шире, турецкие власти продолжали сохранять сдержанность по отношению к Мансуру. Об этом свидетельствует донесение императрице Екатерине II посла в Константинополе Я. И. Булгакова, к которому прилагалась уже упоминавшаяся «Записка словесных сообщений известного приятеля» от 29 августа 1786 года. Булгаков сообщал в Петербург, что Порта была очень обрадована сообщением своего эмиссара о том, что Мансур не настоящий пророк, ибо «появление действительного пророка могло создать беспорядок во всей Оттоманской империи и иметь для нее гибельные последствия».

Перед войной с Россией, когда Турция нуждалась в любых союзниках, особенно среди кавказских племен и народов, отношение турецких властей к Мансуру стало меняться. Желая использовать его как союзника, турецкие власти уже не проявляли к нему враждебности. Когда же после провала попыток овладеть русскими крепостями на Кавказской линии Мансур в начале июля 1787 года оставил Чечню и с помощью закубанского хана Казы-Гирея перешел за Кубань, Порта постаралась, наконец, привлечь чеченского имама на свою сторону.

Присланный от согуджакского паши эфенди осыпал чеченского имама подарками — позже они через верных людей были отправлены в Чечню и розданы неимущим. Мансур был приглашен на аудиенцию в Анапу, где в середине июля состоялась его встреча с местным пашой. Турецкий наместник на Западном Кавказе, который до этого не воспринимал Мансура всерьез и с некоторой опаской наблюдал за его деятельностью среди северокавказских племен, теперь стал расспрашивать имама о его наставлениях. Хвалил за то, что Мансур проповедует чистое учение ислама в таких отдаленных местах, как Чечня, и, наконец, стал интересоваться, не притесняют ли русские местных жителей.

Мансур сообщил, что притеснения имеются, причем немалые. К примеру, чеченцы дают русским властям своих аманатов, которые по прошествии года должны заменяться другими. Но с некоторого времени русские, получив от чеченцев новых аманатов, не отпускают старых, и чеченцы на это ропщут. Паша заметил, что удерживание русскими аманатов есть явный знак нарушения обязательств, и добавил, что неверные разрушили мир с султаном и замышляют вовсе истребить правоверных. Далее он «по секрету» сообщил, что вскоре разгорится война, в которой каждый истинный мусульманин должен будет, вооружась, защищать правую веру до последнего дыхания. Блистательной Порте известно, что благодаря ревности имама Мансура к чистоте веры ему послушны не только чеченцы, но и многие другие народы Кавказа. Война с неверными есть тот случай, который лучше всего позволяет правоверным обрести божественное милосердие и султанские щедрости для блаженства в этой и будущей жизни. Имам Мансур совершает великое дело, побуждая мусульман Кавказа ополчиться против русских и нанести вред неприятелю истинной веры. Имам может быть уверен, что высокое служение Богу и султану будет награждено таким воздаянием, какое только можно вообразить.

Мансур отвечал анапскому паше, что он и его мюриды служат Аллаху и до конца своих дней не сойдут с этого пути. Султану же они могут быть только союзниками, к тому же не вполне верят ему, так как до сих пор от него не было никакой помощи. Только если султан предоставит своим единоверцам помощь войсками и пушками, у них появится вера в него.

Паша обещал предоставить такую помощь.

После этих переговоров Мансур прислал своим землякам в Чечню письмо, в котором извещал, что в скором времени возвратится к ним. Он призывал всех правоверных мусульман быть единодушными, держаться данных им наставлений, и только тогда он обещал избавить их от притеснений царских властей. «Закубанские народы, — писал имам чеченским жителям, — меня чтут и ко мне присоединились». Как только из Турции будут получены войска и пушки, он сразу вернется в Чечню. Тогда русским придется навсегда уйти с Кавказа.

 

4

Открытое покровительство анапского паши и обещания предоставить в распоряжение имама регулярные войска подняли авторитет Мансура в Закубанском крае. С середины лета 1787 года русское командование стало систематически получать информацию о выступлениях закубанцев во главе с имамом против российских постов и селений. В ордере генерала Потемкина атаману Войска Донского Иловайскому сообщалось, что Мансур, живя среди закубанцев, направляет их к нападениям на российские границы.

Свою деятельность среди закубанских народов Мансур начал с религиозных наставлений, готовя при этом своих последователей к скорой войне с «неверными». Видя, как люди стекаются к нему и как успешно он побуждает их к выступлению против российских властей, анапский паша решил опять послать к Мансуру ученого муфтия, чтобы засвидетельствовать наставления «чеченского проповедника», а также склонить его к поездке в Турцию. Несколько раз Мансур и богослов встречались и разговаривали. Однако от предложения муфтия поехать вместе с ним «к самодержавному султану Цареградскому» Мансур отказался. Тем не менее для поощрения его проповеднической деятельности среди закубанских народов турецкое правительство решило официально присвоить Мансуру звание имама. Вот как рассказывает об этом П. Г. Бутков: «Султан спрашивал у муфтия: допускает ли Коран появление нового имама? И хотя ответ был отрицательный, султан дозволил, чтобы Ушурма действовал, для возмущения народов против России, как истинно признанный имам, и отправил ему в подарок часы и курительную трубку».

Российское командование, получив сообщение об этом от своих конфидентов, не замедлило выразить турецким властям по дипломатическим каналам недовольство по этому поводу. Генерал Потемкин в письме к турецкому эфенди Сеид-Магомату в августе 1787 года указывал, что он не может без удивления видеть, как турки чеченского Ушурму называют истинным имамом. «Я требую от паши его высылки, — писал он, — яко Российского подданного, и не знаю иного с ним мира, как разве повергнется он сам с раскаянием».

Ответа на российский демарш не последовало, так как в Стамбуле уже было принято решение о войне с Россией. Накануне войны турецкое правительство продолжало искать союзников среди владетелей Северного Кавказа. В январе 1787 года полковник Савельев сообщал русскому командованию, что один из крупных дагестанских феодалов Ахмед-хан Дженгутайский отправил в Стамбул посланца, который вернулся с письмом и подарками. Грузинский царь Ираклий II извещал российские власти о военных приготовлениях губернатора Чилдира и его сношениях с ханами Дагестана.

В 1787 году турецкие власти направили к горским владетелям капиджи-баши (командира дворцовой охраны) Хаджи-Мехмеда. С ним было послано 80 тысяч червонцев и 30 халатов для подарков влиятельным лицам. Кабардинские владетели обещали турецкому эмиссару восстать против России при подходе турецких войск. Однако более или менее значительными силами, реально противостоящими российским войскам, располагал в то время лишь имам Мансур. Закубанские народы, ободряемые его призывами, все чаще появлялись возле российских укреплений на Кавказской линии. Большими отрядами они переходили на противоположный берег Кубани и доставляли ощутимое беспокойство станицам, крепостям и находящимся в них жителям и гарнизонам. В донесении, полученном из Анапы 7 августа 1787 года, сообщалось, что отряд черкесов числом не менее тысячи человек намеревается в ближайшие дни совершить нападения на таманские или ейские укрепленные пикеты, а кочующих около тех крепостей ногайцев собираются они «склонить на свою сторону или согнать с теперешних их мест».

В рапорте кавказского командования светлейшему князю Потемкину от 11 августа 1787 года отмечалось, что «выбежавший» на днях из-за Кубани к российской укрепленной линии татарин (вероятнее всего, черкес) сообщил на допросе, что закубанцы после снятия урожая намереваются в разных местах на линии совершить «сильные нападения» и что «Ушурма их к тому поощряет».

Турция и Россия готовились к войне, строили укрепления и пополняли войска. Россия укрепляла свои пограничные пункты на Линии. Турция — форпосты Анапа, Суджук и Согуджак, куда было назначено новое начальство. Понятно, что в этих обстоятельствах деятельность Мансура среди закубанских народов стала представлять серьезную угрозу. В ордере генерал-аншефу П. А. Текелли сообщалось, что «народы, за Кубанью живущие, будучи признаны подданными Порты, явные нам враги, особенно теперь, при учреждении Паши в Суджуке и Анапе и прибытии туда новых турецких гарнизонов». Появившийся с некоторого времени среди закубанцев «пророк их имам Мансур имеет великую силу». По последним известиям, турки добиваются дружбы с ним, и «он возбуждает магометан противу христианства».

«Донесения о сборах черкесских племен для нападения на крепость Ею и слухи о присоединении закубанцев к Мансуру, — отмечал генерал Потемкин, — требуют принятия срочных и сильных мер к предупреждению набегов на наши границы». «Предписываю вам, — указывал светлейший князь генералу Потемкину, — в кратчайшие сроки собрать все раздробленные части и привести их в надлежащее состояние… Кизлярскую сторону обеспечить достаточным отрядом; главное внимание обратить на правый фланг».

Осмотрев берега Кубани, генерал-поручик Потемкин приступил к устройству здесь военных укреплений, которые, по его мнению, должны были хотя бы отчасти оградить здешних поселенцев от вторжения закубанцев. За короткое время на всей Кавказской линии протяженностью 800 километров, кроме уже действующих крепостей, были воздвигнуты еще 13 укрепленных редутов. Для более надежной защиты линии российские войска были разделены на два корпуса: Кубанский егерский под командованием генерал-аншефа П. А. Текелли и Кавказский, который оставался в ведении генерал-поручика Потемкина. Эти меры только до некоторой степени защищали российские границы от нападений горцев и закубанцев. При малочисленности войск практически невозможно было иметь сторожевые посты в близком друг от друга расстоянии, и горцы всегда могли выбрать удачное место для нанесения ударов.

Находясь за Кубанью, Мансур одновременно предпринимал попытки поднять чеченцев, дагестанцев и кабардинцев на новое восстание против России. С этой целью он вел переписку как со своими единоплеменниками, так и с другими горскими народами. Еще в июле 1787 года поступило первое сообщение о том, что в Андреевской и других горских деревнях получены письма от Мансура, в которых он призывает всех правоверных мусульман быть единодушными и следовать его наставлениям.

Докладывая об этих письмах командующему войсками на Кавказе, полковник Нагель указывал на то, что простодушные горцы верят словам Мансура о помощи со стороны Турции и что «письма Ушурмы колеблют народ». Далее Нагель сообщал, что многие горские представители упрекают себя за то, что не верили до сих пор Мансуру. Правда, добавлял Нагель, среди горцев есть и такие, которые сомневаются в том, чтобы бунтовщик имам может снова появиться в их краях. В другом рапорте Нагель сообщал генерал-поручику Потемкину, что Мансур в очередном письме к горцам просил их не давать России никаких обещаний, так как вскоре обстановка на Кавказе изменится. Можно предположить, что Мансур был осведомлен о сроках начала войны между Турцией и Россией.

«По известиям цареградским, — писал светлейший князь Потемкин своему родичу-генералу на Кавказ, — министерство турецкое, вопреки миролюбивым заверениям султанским, ищет разрыва мира: черкесы собираются за Кубань в свои набеги. Ваше превосходительство доносит об усилении там имама Мансура. Все сие требует принятия сильных мер. Я предписываю вам: во-первых, собрать раздробленные части и привести себя в почтительное состояние: лучше пожертвовать ненужным, нежели ослабить себя раздроблениями повсеместными. Генерал-поручику Иловайскому приказываю собрать Войско Донское, генерал-майору барону Розену расположиться на реке Ее и стоять обоим в полной готовности, каковой обстоятельства требуют».

Светлейший был прав: влияние имама Мансура на черкесов было чрезвычайно велико. Воспламененные его проповедями, они многократно усилили набеги на Моздокскую линию обороны. Самые сильные столкновения произошли у села Новосельцево, где черкесы захватили более двухсот жителей и угнали девять тысяч голов скота. Двухтысячный черкесский отряд под руководством шейха Мансура перешел Кубань, уничтожил пост Безопасный и нанес удар по Донской крепости. В этот раз повстанцы дошли до самого города Черкасска, вблизи которого атаковали Болдыревский редут на реке Ее, где находились три полка казаков. В завязавшемся бою черкесы продемонстрировали замечательное мужество. Наголову разбив противника, они взяли в плен полковника Донцова и с ним сто пятьдесят казаков. Эта победа вдохновила закубанцев и еще больше подняла популярность среди них шейха Мансура.

 

1

Началась вторая война между Турцией и Россией.

Хотя манифест о разрыве отношений с Турцией и открытии военных действий был подписан Екатериной II только 9 сентября 1787 года, турки еще 21 августа без объявления войны напали на два русских бота, находившихся в Очаковском лимане. В это же время из Суджук-Кале собранный Мансуром отряд отправился к черкесам для организации широкомасштабного вторжения в пределы России.

Узнав об этом, генерал-поручик Потемкин послал навстречу отряд в восемь тысяч человек с 35 орудиями. 6 сентября 1787 года русские войска переправились через Кубань у Прочного Окопа. Главной целью похода было уничтожение Мансура, который с восемью тысячами горцев и закубанцев расположился между реками Урупом и Лабой. Генерал-майору Елагину, командовавшему 4-й колонной, приказано было переправиться через Кубань ниже Овечьего Брода, с тем чтобы прикрывать действия головной части при переходе ее в наступление.

Высланный вперед со своим отрядом полковник Ребиндер 20 сентября 1787 года кратчайшим путем добрался до Зеленчука, но узнав, что Мансур находится на расстоянии всего 20 верст, поспешил навстречу, чтобы при возможности захватить его врасплох. Когда русские войска прибыли к месту, отряда Мансура там не оказалось, но обнаружился лагерь черкесов, окруженный оградой из 600 арб. Черкесы, охранявшие лагерь, оказали яростное сопротивление и несколько раз отбивали атаки русских войск. Силы и вооружение были неравны, горцы несли большие потери от русской артиллерии. Однако овладеть аробным лагерем полковнику Ребиндеру удалось лишь на следующий день. Битва оказалась очень кровопролитной, было много погибших и раненых с обеих сторон. Самой большой потерей для русских стала гибель походного казачьего атамана Янова.

На другой день, 21 сентября, Мансур во главе горцев неожиданно атаковал отряд полковника Ребиндера. Полк попал в засаду горцев и был в упор обстрелян с флангов. Два эскадрона и часть казаков были оттеснены и рассеяны, особенно сильно пострадали ростовские карабинеры. Отряд Ребиндера, находившийся на марше, оказался в чрезвычайно тяжелом положении. На их счастье на выручку вовремя подоспели астраханские эскадроны под командованием премьер-майора Львова и гренадерский батальон секунд-майора Дорша. После этой атаки Мансур отошел на расстояние десяти верст и остановился лагерем. Тут к нему подошло пополнение из темиргойцев, бесленеевцев, кипчаков и абазинов общим числом до трех тысяч бойцов.

22 сентября закубанцы во главе с Мансуром вновь сразились с русскими, к которым также подошло подкрепление под командованием генерал-майора князя Ратиева. И на этот раз войска имама первыми вступили в сражение и наступали дружно и яростно. Генерал-майор Ратиев, расположив войска в каре, выдержал первый сильнейший удар, а затем сам двинулся на горцев. Будучи не в силах противостоять сильному огню из пушек и ружей, закубанцы стали организованно отступать и, прячась в глубоких лощинах и густых рощах, предпринимали все возможное, чтобы сдержать натиск.

Несмотря на яростное сопротивление, русским войскам постепенно удалось вытеснить горцев из их укрытий. Преследовать их генерал Ратиев не мог, так как потерял много солдат. Генералу приказано было пройти со своим отрядом по горским селениям до верховьев Большого Зеленчука и предать огню дом, в котором поселился Мансур, а также все деревни здешних жителей. 25 сентября имам с отрядом из 300 человек под покровом ночи атаковал арьергард русских войск и едва не смял его, хотя многие горцы не имели огнестрельного оружия и были вооружены только луками и стрелами. После двухчасового боя воины Мансура отступили.

В тот же день генерал Ратиев с его войсками получил приказ отойти за Кубань. Главное дело, ради которого был затеян этот большой поход, не завершилось успехом. Российским войскам не удалось пленить мятежного имама и разбить его отряды. В боях с горцами русские понесли значительные потери. Было убито до 200 человек, имелось также большое количество раненых. В связи с этим 25 сентября 1787 года генерал Потемкин приказал войскам возвращаться к берегам Кубани.

Открытого сопротивления российским войскам горцы оказать уже не могли, так как тоже понесли большие потери в прошедших боях. И все же для безопасности продвижения через ущелье, где могли оказаться засады, вперед был отправлен батальон 4-го егерского Кавказского корпуса. Предосторожность эта оказалась не напрасной. Под покровом ночи Мансур совершил неожиданное нападение на Казанский пехотный полк, который составлял арьергард отряда. Потери полка могли быть очень значительны, если бы закубанцы, участвовавшие в этом нападении, были вооружены ружьями, но у большинства из них имелись только луки со стрелами.

В итоге прошедшую кампанию имам Мансур справедливо посчитал победой горцев. Основательно потрепанные русские войска вынуждены были отступить в свои пределы, не решив ни одной из стоявших перед ними задач. Так обстояли дела на Северном Кавказе, когда оттуда в конце сентября 1787 года был отозван генерал-поручик Павел Сергеевич Потемкин. Он отправился в армию фельдмаршала Суворова, где отличился во многих сражениях, в том числе при взятии в декабре 1790 года сильной турецкой крепости Измаил. На Кавказ Потемкин вернулся только после завершения войны, в конце 1791 года. 4 октября 1787 года его сменил в должности командующего войсками генерал-аншеф Петр Абрамович Текелли.

Войск Кубанского корпуса явно не хватало, чтобы принудить к повиновению беспокойные кавказские народы. Поэтому князь Потемкин, поздравляя генерала Текелли с вступлением в должность, убеждал его влиять на горцев не столько силой оружия, сколько лаской и мягкостью обращения: «Я надеюсь, что благосклонное ваше с ними обращение более произведет в них привязанности и усердия к Империи Российской, нежели страх наказания. Нужно иметь к ним снисхождение. К примеру, по закону магометанскому они носят шапки, которые приказали им снять, и сие их огорчило. Если Вы, Ваше превосходительство, оставите их в шапках, как и всех магометан, то больше их тем к себе привлечете».

В ходе войны с Турцией некоторые из живших по соседству с границами Российской империи ханов и владетелей искали помощи и покровительства у царских властей. Россия их к этому всячески поощряла. Шамхалу Тарковскому, перешедшему в русское подданство, был пожалован чин тайного советника. Фатали-хан Дербентский также просил помощи России. Несмотря на то, что этот правитель не был вполне предан русскому правительству, он стал одним из первых, кто отказался от подарков из Порты, а письмо, направленное ему турецким визирем, переслал князю Потемкину. Давний и непримиримый враг Фатали-хана Умма-хан Аварский по своему обычаю вел двойную игру — уверяя, что предан России, он продолжал совершать нападения на союзную ей Грузию.

Для защиты грузин и упрочения стабильности в Закавказье князь Потемкин поручил генералу Текелли принять меры к примирению враждующих правителей Грузинского (Картло-Кахетинского) царства и Имеретии (Западной Грузии). С этой целью на Кавказ были посланы братья Горичи, которым было поручено в устных беседах и переговорах с представителями горских народов «показать им выгоду от привязанности к России и для сохранения в этом крае тишины и спокойствия». Русские дворяне Горичи происходили из старинного кабардинского рода Басиатовых, и влияние их на своих соплеменников было достаточно велико. Именно они убедили кабардинцев прекратить войну с несравнимо более сильной Россией и выдать аманатов из знатных лиц. Эти люди в количестве 31 человека были отправлены к князю Потемкину, который с почетом принял их в свою свиту.

Генерал-майору Ивану Горичу Меньшому предписано было отправиться к народам, живущим между Моздоком и Каспийским морем. Население этих территорий в основном составляли «аульские татары» (кумыки) и окочены, как называли местных чеченцев. Бригадиру Ивану Горичу, которого в отличие от брата звали Большим, предписано было следовать к кабардинцам, осетинам, бесленеевцам, абазинам и другим закубанцам. Он же должен был посетить аварского и дербентского ханов и убедить их в том, что, вступив в подданство России, они будут иметь большую пользу. «Два брата Горичи, — писал светлейший князь Потемкин, — отправлены от меня в край Кавказский, чтобы по единоземству и уважению, которое там к ним имеют, способствовать к приведению народов в полезное для нас расположение».

 

2

Потемкин неуклонно следовал своей линии, напоминая подчиненным, что с горцами следует разговаривать уважительно, что нужно чтить их обычаи и веру, что их нельзя запугать, купить, вынудить отказаться от свободы и старинных прав. К сожалению, большинство русских командиров следовали типично колониальной психологии, считая горцев дикарями, не заслуживающими человеческого обращения. Эти ретивые служаки, подобные злополучному полковнику Пиери, завели ситуацию в тупик, из которого даже хитроумный Потемкин не смог найти выхода. С наступлением осени он отправил генерал-аншефа Текелли в новую военную экспедицию за Кубань. Это направление было признано самым опасным прежде всего потому, что тут действовал сам имам Мансур. Теперь его опасность для царской власти была признана на самом высоком уровне. По мысли Потемкина, теперь на Кубани уже не было места для дипломатии: тут должны были говорить пушки.

Генерал Текелли сформировал для похода два больших соединения, названных, как это было принято, отрядами. Один должен был следовать под его непосредственным командованием, второй возглавил войсковой атаман Иловайский. Отряд генерал-поручика Иловайского вышел первым и 13 октября 1787 года переправился через Кубань у Темишберга. Сам Текелли с отрядом в 12 тысяч 750 человек, разделенным на три колонны, 14 октября перешел Кубань у развалин бывшей турецкой крепости Аджи-Кале. Основная цель экспедиции заключалась в том, чтобы разбить «смежные народы, где и мятежный ших Мансур имел свое пребывание», на всей территории от владений на реке Кубань, по реке Лабе и «до самых вершин снежных гор».

Согласно распоряжению князя Потемкина российские войска должны были оставаться за Кубанью до тех пор, пока «надобность будет требовать, истребляя огнем и мечом неприятеля и его селения и приводя в несостояние покуситься когда-либо на границы российские». Взяв с собой месячный запас продовольствия, отряд генерала Текелли двинулся вверх по рекам Большой и Малый Зеленчук, но в течение трех дней нигде не встретил Мансура.

Закубанцы, не имея возможности сопротивляться регулярным войскам, оставляли свои села и уходили в сторону Черных гор. Абазины заняли труднодоступные ущелья между Кубанью и Большим Зеленчуком, считая себя там в полной безопасности. Внезапно подошедшие отряды генерал-майора князя Ратиева и полковника Ребиндера застали абазинов врасплох. В происшедшем 18 октября 1787 года сражении абазины понесли большие потери и отошли в горы. В это же время генерал Текелли получил известие, что Мансур собрал значительное число приверженцев из числа закубанцев, живущих недалеко от верховьев Большого Зеленчука и Кяфары.

19 октября генерал со своим отрядом двинулся навстречу Мансуру. Отправив команду полковника Ребиндера к верховьям Большого Зеленчука, он сам проследовал в ущелье реки Кяфары. Здесь он встретил войска Мансура и вступил с ними в бой. Не выдержав сильного огня русских пушек, горцы вынуждены были отступить к реке Уруп, где засели в ущельях. Преимущество русских в живой силе и особенно в вооружении было очень значительным — против 12 тысяч солдат и офицеров Текелли Мансур мог выставить не более пяти тысяч воинов, вооруженных пиками, кинжалами и устаревшими кремневыми ружьями.

20 октября русские войска подошли к реке Аксеки. Узнав, что отряды имама Мансура продолжают оставаться в верховьях Урупа, в ущельях Снеговых гор, Текелли послал отряд под командованием генерал-майора Ратиева в ущелья, а сам приблизился к верховьям рек Урупа и Тачена. Отряд генерал-майора Елагина подошел туда же с правой стороны. Оказавшись запертым в ущельях, войско Мансура понесло большие потери. Казалось, судьба мятежного имама наконец-то решилась и он непременно будет пленен или убит.

Однако Мансур был иного мнения. Со своими приближенными и командирами воинских отрядов он предпринял нечто такое, чего никто из русских генералов не мог ожидать. Он совершил, казалось бы, совершенно невозможный переход через вершины Снежных гор. Имам со своими людьми прошел никем не хоженым путем через вечные снега и ледники. Даже местные жители не могли быть для него надежными проводниками, так как никогда через хребты не ходили.

Успешно преодолев горы, Мансур оказался в турецкой крепости Суджук-Кале на месте нынешнего Новороссийска. При этом имам не только избежал пленения, но и сохранил главные силы своего войска и наиболее опытных командиров, что позволило ему в скором времени возродить армию. Это была явная неудача экспедиции генерала Текелли, который был убежден, что на этот раз навсегда покончит с беспокойным чеченским имамом, и уже готовился триумфально доложить об этом в Петербург. Победный рапорт светлейшему князю Потемкину лишился главного украшения.

Раздосадованный генерал Текелли дал указание генерал-поручику Иловайскому и генерал-майору барону Розену истребить остатки жилищ бесленеевцев и темиргойцев и вывести за Кавказскую линию покорившихся ногайских татар. Все они, численностью до тысячи семей, были переведены из-за Кубани и поселены по левому берегу Кумы и реке Подкумок. На этом крупнейшая военная операция русских войск накануне зимы 1787 года завершилась, так и не достигнув поставленной цели. Главный враг России избежал пленения и продолжил свою борьбу.

Генерал Текелли, как следует из его действий, игнорировал указания князя Потемкина по поводу осторожного, уважительного обращения с горцами. Он с гордостью доносил, что отрядами Кавказского корпуса «сожжено деревень более трехсот. Ароб с остатками имения, изыскано и разобрано войсками нашими, до четырех тысяч… весь хлеб, даже сокрытый в ямах, не остался без истребления, а сено по полям до самой Лабы преисполнено дыму и огня». Отряд донских казаков генерал-поручика Иловайского вместе с Кубанским корпусом барона Розена произвел не меньшее опустошение по левому берегу Лабы. Нет сомнения, что эти варварские карательные операции обильно пополняли отряды Мансура отчаянными бойцами, только и мечтавшими отмстить русским за разорение своих сел.

Бригадиру Горичу Большому было дано указание совместно с экспедицией Текелли и кабардинскими владетелями совершить нападение на восставших закубанцев. Собрав отряд в пять тысяч человек, во главе которых были 36 князей, кабардинские владетели напали на абазинов, башильбаев и темиргойцев, взяли у них аманатов и обязали быть верными России. Однако горские народы не устрашились, а, наоборот, раздраженные жестокостью карательных акций, продолжали совершать нападения на русские укрепления. Нередко и сами кабардинцы присоединялись к отрядам Мансура и были их лучшими проводниками.

В рапорте князю Потемкину генерал-аншеф Текелли доносил, что горские народы Закубанья не потеряли надежды на шейха Мансура даже после понесенного поражения и продолжают, исполняя его приказы, совершать нападения на русские войска. Вскоре генералом Текелли была сформирована кабардинская милиция. Большая Кабарда обязалась выставить в состав этой милиции 600, а Малая Кабарда — 300 всадников. Поначалу милиция эта оказалась совершенно недееспособной. «При замечательной способности горских народов к быстрому подъему в минуту необходимости, — отмечает Н. Ф. Дубровин, — медлительность этой милиции может быть объяснима внутренними неурядицами, а также нежеланием кабардинцев подчиняться русским командирам».

Как только Текелли назначил начальниками милиции братьев Горичей, ополчение очень быстро собралось в поход и немедленно открыло самостоятельные действия — одно на Кубани, другое в Чечне. Захваченных при нападении на русские укрепления горцев строго судили: одних — прогоняли сквозь строй, других — отправляли в ссылку. Впрочем, устрашение по-прежнему не могло остановить горцев, особенно закубанских. Они стали меньше тревожить российские укрепления на Кавказской линии, поскольку у них не было для этого значительных сил, но зато полностью контролировали горные дороги. В результате движение между Россией и Закавказьем чрезвычайно осложнилось — любые грузы можно было отправлять только с большим воинским сопровождением. Владикавказ и другие укрепленные пункты на пути из России в Грузию остались практически без защиты, поскольку их гарнизоны были присоединены к действующим войскам.

Осенние походы русских все же достигли одной важной цели. Мансур, постоянно поднимавший закубанские народы на борьбу против России, был оттеснен в турецкие владения. Его последователи частично ушли за ним, частично были переселены под надзор российских властей. Зимой 1788 года на линии было относительно спокойно, что дало возможность генералу Текелли посвятить все время подготовке своего корпуса к продолжению войны с Турцией. На это ему была отпущена князем Потемкиным немалая сумма — 669 тысяч 468 рублей 30 копеек.

 

3

В начале 1788 года шейх Мансур с частью закубанцев по-прежнему находился в турецкой крепости Суджук-Кале. Он рассылал письма и воззвания к различным мусульманским народам Северного Кавказа и закубанцам, в которых призывал не только не прекращать войну с «неверными», а, наоборот, всемерно усиливать ее. Имам обещал скоро вернуться в Чечню с большим войском. В январе кабардинские владетели и уздени получили написанное по-арабски письмо имама с призывом порвать дружбу с Россией. В нем говорилось: «Приношу хвалу и благодарение Всевышнему Создателю и пророку Мухаммеду, очищающему грехи народам его исповедания и спасающему оные, засим, изъявляя почтение владетелям и узденям, даю знать, что хотя вы с беззаконными и помирились, но не делайте в данном от Всевышнего Бога законе противного. Уповаю, что будете в мире с мусульманами, ибо покой мусульман уже близок. Никогда не примиряйтесь с беззаконными, ибо заповедь пророка Мухаммеда есть, чтоб для пользы веры употреблять временем в действо оружие и лишь с покорными обходиться союзом».

Генерал-аншеф Текелли сообщал в Санкт-Петербург, что Мансур 1 января написал к чеченцам письма, в которых извещал, что якобы им собрано из закубанских народов до шести тысяч конных и девяти тысяч пеших войск с пушками. С этим войском он намеревается после покрытия Терека льдом прибыть к своим соплеменникам. До этого срока имам требовал от них совершать постоянные нападения на российские границы. И чеченцы, отмечал генерал Текелли, «подкрепляемы будучи заверениями от шиха, собираясь большими отрядами, повсюду совершают нападения».

4 января 1788 года восставшие жители Шалинской, Герменчукской и Горячевской деревень Чечни совершили нападение на Новогладковскую казенную почту по Кизлярской дороге в трех верстах от станицы и захватили в плен сержанта кизлярского гарнизонного батальона Осипова и семь человек гребенских казаков. «Воспаляемые письмами Мансура, — сообщал Текелли, — чеченцы все более выходят из повиновения своим владетелям и старшинам и совершают нападения на российские границы».

В ночь на 16 января отряд чеченцев в 600 человек перешел через Терек и совершил нападение на плантажный завод, находившийся в сорока верстах от станицы Червленой. В отряде, по сведениям российских властей, были жители тех деревень, владетели которых мирно относились к русским властям, «хотя на них были и некоторые подозрения, но не явные». Несмотря на то, что отряд проходил через деревню Горячевскую, подвластную аксаевским владетелям, у которых российскими властями были взяты аманаты, о военном походе чеченцев российским властям не было сообщено. В отряде участвовали в основном жители равнинной Чечни: Сунженской, Герменчукской, Шалинской, Алдынской и других чеченских деревень. «Владельцы же Касбулат Топлинский, Муса Росланбеков и Албек, — доносил генерал-аншеф Текелли, — как прежде, так и теперь отзываются, что они подданных своих, воспламененных письмами Мансура, удержать не сильны».

В это же время закубанские народы, хоть и не собираясь крупными вооруженными отрядами, как раньше, продолжали небольшими партиями совершать нападения на русские поселения и караваны. Мансур вновь разжег народную войну и прилагал большие усилия, чтобы поднять наиболее влиятельных мурз и владетелей закубанских народов и их крестьян на борьбу с Россией. В феврале 1788 года армянский торговец Погос Папин сообщил моздокскому коменданту полковнику Таганову: «По нахождению моему в Алдынской деревне получено от имама, то есть шиха Мансура, письмо, в котором упоминается, чтоб здешние жители веру свою крепко содержали и соблюдали и с русскими не мирились бы. Обещает через месяц быть у них с 20 ООО войск и смертною рубашкою, то есть когда он пойдет на российское войско, то ни один человек вживе не останется. Равно и у девлетгиреевцев оное письмо получено, да и в прочих окрестных деревнях читано, и на оные письма все единодушно утвердились и дали присяги. Еще письмо послано в Большую Кабарду, чтобы сделано было двадцать тысяч седел, оные теперь изготовляются и на потребной случай будут в готовности. Слышал также от приятеля моего чихинского князя Адиля, что приехал к ним аксаевский князь из Тарков и привез вести, якобы ко Авархану прислано от турецкого двора премножество денег, с просьбою, чтобы он с войском своим пошел в помочь к шиху Мансуру».

В первых числах марта Мансур послал к чеченцам татарина Ардбы с письмом, извещавшим о том, что к нему уже посланы из Турции тысяча человек и десять пушек. Призывая чеченцев быть единодушными, он обещал прибыть к ним с войском очень скоро. Несмотря на то, что российское командование не придало серьезного значения слухам о требовании Мансура к кабардинским владетелям изготовить двадцать тысяч седел, оно все же посчитало нужным предупредить кабардинских князей и, в частности, Мисоста Баматова, чтобы они ни в коем случае не шли на соглашение с «ложным имамом».

Между тем со второй половины 1788 года резко увеличился поток писем и фирманов от турецкого султана к горским народам и закубанцам, которых сам султан, а также начальники гарнизонов в Суджуке и Анапе призывали совместно выступить против Российской империи. В одном из дел московского Военно-исторического архива имеется перевод турецкого фирмана от имени султана Селима. Фирман был адресован народам Кавказа магометанского вероисповедания. «По случаю настоящей у меня с Россиею войны, — пишет султан Селим, — предписываю сим всем мухаметанского исповедания народам стараться денно и нощно вооружаться и ополчаться противу россиян, буде же поступит кто вопреки сего, то да будет яко беззаконный и жена его от него свободна! Фирмана же сего никто да не дерзает удерживать, а отправлять из города в город и из селения в селение для обнародования мусульманам, дабы они, видя сей фирман, стремились на ополчение».

Вслед за письмами и фирманами к горским народам устремились и тайные турецкие посланники. Кизлярский комендант полковник Рик доносил генерал-аншефу Текелли, что возвратившийся из Андреевской деревни поручик Терского войска князь Бекмурза Черкасский сообщил, что видел трех турок в кумыцкой одежде. Они агитировали андреевцев, чтобы те присоединились к дагестанцам для нападения на Грузию, говоря, что шамхал Тарковский и Девлет-Гирей Темиров дали на это свое согласие. К казикумухскому, аварскому и дженгутайскому ханам также были посланы нарочные для приглашения к совместному выступлению против Грузии. «Есть подозрения, — сообщал генерал Текелли в рапорте князю Потемкину, — что под предлогом сего приготовления намереваются сделать впадение и в наши границы».

В зависимости от политической обстановки на Кавказе отдельные горские князья и владетели склонялись то к русской, то к турецкой ориентации, однако у малоимущей части горцев, составлявшей подавляющее большинство населения, никогда не было тяготения к Турции. Заслуживает внимания высказывание по этому поводу генерал-аншефа Текелли: «Турки давно владеют сим берегом (Черноморским), но горских народов никогда не могли покорить, последние и теперь им мало подвластны. Они турков не только не уважают, но во многих местах не дают им пристанища и пропитания».

22 апреля главнокомандующий русской армией князь Потемкин предписал генералу Текелли спешно начать военные действия одновременно с Дона и с Кавказской линии, а затем следовать на турецкие крепости Суджук-Кале и Анапу. «Сие предприятие тем нужнее, — замечал светлейший, — что послужит к отвлечению неприятеля от Тавриды, куда, по всем известиям, устремляет он главнейшие свои силы. Чем более можете вы собрать с собою войска, тем полезнее из того должно ожидать следствий. Ежели разлитие Кубани воспрепятствует переходу войск на тот берег для предполагаемых действий, в таком случае движение ваше устремите к Таману».

И действительно, необычайно сильный в 1788 году разлив горных рек не позволил начать кампанию ранее осени. Только в августе генерал Текелли отправил Кубанский корпус под командованием генерал-поручика Талызина к переправе через Кубань с приказанием исследовать путь к Анапе и произвести разведку турецких сил. 11 августа генерал Талызин занял лагерь в семнадцати верстах выше урочища Заны. Сам генерал-аншеф Текелли 19 сентября перешел вместе со своим отрядом реку Кубань ниже Усть-Лабинской крепости и двинулся в сторону крепости Суджук-Кале. На левом берегу Кубани отряд Текелли встретил крупное формирование турок. Это, пожалуй, первое документально подтвержденное сообщение о появлении регулярных турецких войск в пределах Северного Кавказа за весь период второй русско-турецкой войны. Позже, почти через год, они появятся здесь еще раз. Все же остальные сражения с русскими войсками вели имам Мансур и его соратники-горцы.

Преодолевая частые атаки неприятеля, русские войска 25 сентября 1788 года подошли к реке Убинь. Возле реки генерал Текелли разделил войска на два отряда под командованием генерал-майора князя Ратиева и полковника Германа. Третий отряд под командованием подполковника Мансурова первым двинулся к верховью реки, чтобы встретить здесь турок. Пройдя около восьми верст, отряд Мансурова неожиданно наткнулся на турецкий лагерь Аджи-Мустафы-паши, вокруг которого расположилось большое число закубанских шатров. Встреча была столь неожиданной, что отряд Мансурова не успел даже перегруппироваться для боя, когда был со всех сторон окружен неприятелем. Построив отряд в каре под сильным огнем, подполковник Мансуров пять часов отбивал атаки объединенных сил закубанцев и турок.

На помощь Мансурову были посланы полковник Гротенгельм с Казанским пехотным полком и бригадир Савельев с батальоном гренадер и казачьими полками. Прибытие подкрепления, а затем заход в тыл отряда генерала Талызина заставили турок отступить с весьма значительными потерями. Согласно показаниям пленных, в этом сражении принимало участие 2500 турок и 8 тысяч закубанцев из разных племен. Горцами и турками командовал присланный для защиты Суджука и всего края Мустафа-паша.

Излагая ход этого боя и размышляя над причинами немалых трудностей, с которыми русские регулярные войска столкнулись на Кавказе, историк Н. Ф. Дубровин высказал следующие соображения: «Если мы припомним боевые строи того времени — каре и сомкнутые колонны для атаки — то должны будем признать, что в малой войне, в делах партизанского характера, горцы имели значительный перевес над нами. Их быстрым передвижениям благоприятствовала самая местность, а для наших войск эта местность, мешавшая тяжелым уставным построениям, оказывалась совершенно невыгодною. Вот почему бои на Кубани среди гор, лесов и камышей были прекрасною школою, приучавшею начальников проявлять частную инициативу, а солдат считать себя не бездушною машиной, а осмысленными бойцами. Генерал Талызин уже в то время доносил о каких-то “ползущих егерях” и о “скорострельном огне”, что, очевидно, стало переходом к тем своеобразным приемам, которые впоследствии выработались в кавказских войсках, были заимствованы ими у горцев и резко отличали их от войск собственно российских».

После происшедшего сражения генерал Текелли, не встречая больше сопротивления, прошел через урочище Заны и соединился с отрядом генерала Талызина. 13 октября 1788 года объединенные войска подошли к крепости Анапа, где в это время был сосредоточен значительный гарнизон турок, готовивший крепость к обороне. Здесь же, в Анапе, находился в это время имам Мансур, не принимавший участия в походе Мустафы-паши на Кубань. 14 октября полковник Герман с одной драгунской бригадой и Волжским казачьим полком произвел рекогносцировку крепости. Турки, подпустив два эскадрона нижегородцев из отряда Германа на близкое расстояние к крепости, внезапно открыли сильный огонь. Когда все крепостные орудия разом дали залп, на главной батарее показался начальник турецкого гарнизона Анапы Татал-бей в окружении многочисленной свиты, среди которой был замечен и Мансур.

В то же время турецкие пехотинцы, выйдя на вал, водрузили на нем свои бунчуки и знамена. Это был знак, по которому горцы, укрывавшиеся в лесистых ущельях вокруг крепости, внезапно выдвинули против россиян 11 орудий и под прикрытием их огня двинулись в атаку — столь яростную, что русские войска начали отступать. В это же время из крепостных ворот вырвались янычары в белых одеждах и устремились на русские эскадроны. Российская кавалерия оказалась в крайне затруднительном положении. Отряд полковника Германа был выручен подоспевшими егерями, а затем отрядом генерал-майора князя Ратиева. Драгуны получили возможность отойти назад, но егеря сами оказались в критической ситуации: заняв деревню Кучугуры, они с трудом отбивали здесь нападения закубанцев.

Внезапно анапский гарнизон сделал вылазку и ударил по российским батальонам с тыла. От полного разгрома егерей спасла подоспевшая драгунская бригада нижегородцев и владимирцев. Они стремительно ударили с фланга, смяли атакующих янычар и открыли егерям возможность присоединиться к своим. Горцы устремились было преследовать отступавших, но удачно поставленная Талызиным батарея обрушила на них картечь и заставила остановиться. К вечеру того же дня к Анапе подошел весь Кавказский корпус и объединенные русские войска обложили город.

Искушение штурмом взять крепость, гарнизон которой составлял четыре тысячи человек, было очень велико. Но опытный генерал Текелли рассудил иначе. В своем походном журнале он записал: «По примечаниям генерал-майора Шевича и полковника Германа, Анапу вскорости нельзя взять, иначе как штурмом, но я, с общего совету, не приступил к тому по причине, что, помянутый город взявши, удержать его не можно было. Для одной славы без всякого другого вида и пользы людей потерять показалось мне непростительно. Для формальной же осады не было ни артиллерии нужной и ниже довольно зарядов».

Соображения эти вполне оправдывают отказ генерала Текелли от штурма Анапы. Тем более что цель его экспедиции была достигнута. Гарнизон Анапы и другие войска, находившиеся на черноморском берегу, не могли теперь ничего предпринять для поддержки турецкого корпуса в Крыму. Турками отказ русских от штурма Анапы был представлен как победа, и горским народам были отправлены фирманы султана с призывом подняться для окончательного изгнания «неверных» с Кавказа.

Мансур в это время вновь начал свои зажигательные проповеди среди кавказских народов. Однако те, хотя и благосклонно внимали речам имама, к туркам относились не менее настороженно, чем к русским, поскольку видели у них такое же стремление к порабощению свободолюбивых горцев.

 

1

Так закончился 1788 год на русско-турецком театре военных действий.

Императрица Екатерина II и князь Потемкин были недовольны действиями генерала Текелли, обвиняя его в отсутствии энергичности и решительности. По предписанию Екатерины II была проведена реорганизация войск. Из Кубанского и Кавказского военных корпусов была сформирована особая армия, командовать которой поручалось генералу графу Салтыкову. Генерал-аншеф Текелли от должности командующего был отстранен, но остался продолжать службу на Кавказе. Граф Салтыков командовал недолго и вскоре был отозван по состоянию здоровья. Заменил его генерал-поручик Юрий Богданович Бибиков.

В 1789 году в ходе русско-турецкой войны на Кавказе возникла пауза. Заметных военных операций практически не велось. Только имам Мансур продожал рассылать свои письма кавказским народам, призывая их продолжать борьбу. В конце мая стало известно, что свежие турецкие войска высадились на восточном берегу Черного моря и вошли в крепости Анапу и Суджук-Кале. Князь Потемкин, опасаясь, как бы турки не захватили Таманский полуостров и не вошли в прямое сношение с крымскими татарами, приказал Кубанскому корпусу занять Тамань. Одновременно часть войск Кавказского корпуса должна была подойти к Кубани и обезопасить границу от вторжения закубанских народов.

Русскому командованию стало известно, что имам Мансур полностью восстановил свое войско и готовится к походу. Чтобы противостоять этой опасности, было сформировано несколько отрядов. При устье реки Лабы расположился отряд генерал-майора Булгакова (4 батальона, 8 эскадронов, 300 казаков и 2 орудия). У Темишбека — отряд бригадира Депрерадовича (1,5 батальона, 6 эскадронов, 200 казаков, 2 орудия). Оба отряда прикрывали главную черкасскую дорогу, а первый отряд к тому же поддерживал связь с Кубанским корпусом. Для защиты линии и русских поселений от вторжений закубанцев в укрепленных пунктах были расставлены войска. У поста Недреманного расположился отряд генерал-майора Елагина (4,5 батальона, 8 эскадронов, 300 казаков и 6 орудий), у Невинного Мыса — отряд бригадира Германа (2,4 батальона, 10 эскадронов, казачий донской полк и 5 орудий). Генерал Текелли расположился у Песчаного брода и имел в распоряжении отряд из 4 батальонов пехоты, 3 эскадронов кавалерии, 350 казаков и 4 орудия.

Оставшийся во главе войск вместо отозванного графа Салтыкова генерал-поручик Бибиков на исходе 1789 года получил известие о том, что турецкий султан Селим III направил имаму Мансуру новый фирман, в котором просил его склонить восставших горцев к совместным действиям против России. В январе закубанцы во главе с Мансуром вторглись на правый, русский берег Кубани. В ответ генерал Бибиков зимой 1790 года предпринял военную экспедицию за Кубань. Отряд состоял из 14 батальонов пехоты, 6 эскадронов драгун и семи казачьих полков — всего 7609 человек.

Это был первый за все времена пребывания русских войск на Кавказе зимний поход. Деянием этим генерал Бибиков надеялся прославиться подобно легендарному Ганнибалу, перешедшему со своей армией через снежные перевалы в Альпах. Заметим сразу, что честолюбивый русский генерал не снискал в этом походе ожидаемой славы. Напротив, на его долю досталось тяжелейшее поражение, которое можно сравнить только с разгромом отряда полковника Пиери. Тем более что в обоих случаях российским войскам противостоял один и тот же человек — имам Мансур, который сумел воспользоваться ошибками и просчетами генерала Бибикова.

Опыта ведения боевых действий в условиях зимы у Кавказской армии не было. Позже выяснилось, что в этом рискованном походе отряд не был обеспечен достаточным количеством продовольствия. Бибиков объяснил это тем, что рассчитывал на запасы провизии, которые армия должна была изъять у бунтующих горских народов. Когда отряд Бибикова пришел в Прочный Окоп, стало известно, что мохошевцы в числе нескольких тысяч вместе с другими горцами и закубанцами собираются напасть на Григориополисский редут, а потом совершить нападение на Донскую крепость, чтобы прервать связь с Черкасском.

Желая предупредить выступление горцев и закубанцев, генерал-поручик Бибиков 10 февраля 1790 года форсировал реку Кубань и направился во владения мохошевцев. Узнав о приближении русских войск, те покинули свои поселения и разошлись по горам. Отряд Бибикова преследовал их до реки Лабы. Жившие здесь черкесские народы заявили о своей покорности, и генерал объявил их подданными России. По его подсчетам, число покорившихся черкесов составляло около 1950 семейств — примерно 29 260 душ обоего пола.

После этого Бибиков направился далее, к темиргоевцам. «В рассуждении теперешней жестокой здесь зимы не могу я точно донести Вашей светлости, далеко ли продолжу путь мой, — докладывал генерал князю Потемкину, — но полагаю кончить оный поход тогда, когда найду совершенную невозможность достигнуть до пункта, к которому все сии народы привязываются (Анапе). Пребывание же войск в горах уже сделало видимую пользу: торгующие в Анапе армяне сказывают, что в оном городе, в рассуждении их (турок), что зимою русские войска не ходят, оставлено не более 500 человек гарнизона. Касательно до пропитания людей и скота, то оного есть здесь столько, чтоб, хотя и на всегдашнее пребывание корпус здесь остался, то недостатка быть не может».

Доверившись сведениям торговцев-армян о слабости гарнизона крепости и обилии продуктов в горских аулах, отряд Бибикова взял направление на Анапу. По мере того как войска продвигались вперед и углублялись в горы, местные жители начали оказывать им все более сильное сопротивление. По приказу Мансура закубанцы окружили отряд со всех сторон, сковывая его действия и не давая ни часа отдыха. Горцы постоянно заходили с тыла, отрезая сообщение между отдельными частями отряда, а на дорогах устраивали завалы, засеки и засады. Русским войскам трудно было продвигаться по заснеженным дорогам в морозную и ветреную погоду; кроме того, им приходилось ежедневно вести боевые действия. Не имея возможности остановить продвижение русских войск, горцы не вступали с ними в открытый бой, а старались заманить отряд Бибикова дальше в горы. На расстоянии полутораста километров по ходу движения и на десять верст по сторонам горцы сжигали селения со всеми запасами. Вступила в действие древняя скифская тактика выжженной земли.

Бибиков так и не сумел разгадать хитрый план Мансура и не понял опасности происходящего. Действия горцев он объяснял почему-то их ненавистью к туркам. «Видеть можно, — сообщал он в рапорте от 18 апреля 1790 года князю Потемкину, — что народы сии не согласны были в точности исполнить повеление, данное им от Батал-паши, а показывали только один вид своего ему послушания, ибо в зажженных деревнях находил я самую малую часть дворов и то ничего не значащих, сгоревших и зажженных. Прошел я по сим сгоревшим селениям верст семьдесят, не встретив для себя никакого препятствия, кроме пламени и дыму». Не встретил он там, однако, и ни грамма продовольствия, в котором его войска уже крайне нуждались. Ничего «кроме пламени и дыму».

15 марта 1790 года обессиленный отряд приблизился к двум ущельям, выходившим на Анапскую равнину. Бибиков пошел по левому ущелью и, дойдя до реки Шибзы, встретил там Мустафу-пашу с отрядом в две тысячи человек. После непродолжительного боя русские войска заняли высоты, и турки вынуждены были отступить. Дальнейшее продвижение отряда Бибикова сопровождалось постоянными стычками с закубанцами, которыми руководил Мансур. Через несколько дней Бибиков дошел до деревни Заны, находящейся вблизи Анапы, и занял ее. После двухдневного отдыха он предпринял рекогносцировку Анапы, в которой находилось до 40 тысяч жителей и солдат гарнизона. 24 марта 1790 года Батал-паша, видя приближение русских войск, с двумя отрядами вышел из крепости им навстречу. Одним отрядом командовал он сам, другим — Мустафа-паша.

Нападение было отбито. Батал-паша заперся в крепости, а Мустафа-паша не успел пробиться в Анапу и ушел в Суджук-Кале. Бибиков предпринял попытку штурмовать крепость. Однако 25 и 26 марта поднялась жестокая снежная буря и в одну ночь пало до 150 лошадей, которые до этого были ослаблены бескормицей. «Все начальники, — доносил Бибиков, — кроме меня, такую получили простуду и ослабли, что ни к какому действию уже приступить не могли».

В такой ситуации Бибиков решил возвратиться назад. С этого момента началось то, что в свое время имам Мансур проделал с отрядом полковника Пиери, когда тот начал отступать через лес к своему укрепленному лагерю. Никто и предположить не мог, какие лишения и потери ожидают отряд Бибикова. За время марша с 27 марта по 11 апреля он смог пройти всего лишь 120 километров. По всему пути отступления русские войска не имели ни грамма пропитания и непрерывно подвергались нападениям горцев. Солдаты питались травой, кореньями и мерзлой кониной. Мясо дикого кабана считалось деликатесом — за него платили по 20 копеек за фунт, что по тогдашним ценам было немыслимо дорого.

Только 4 мая отряд Бибикова (вернее, то, что от него осталось) подошел к Григориополису. Барон Розен доносил, что увидел «сих непоколебимых в твердости офицеров и солдат в такой жалости, которая выше всякого описания». Это были всего лишь утешительные слова. Зимний поход Бибикова закончился провалом и стал, по сути, новой большой победой Мансура и его горцев. Хотя успех, конечно, был присвоен турками, представившими отступление российского отряда как торжество военного искусства своих полководцев.

Князь Потемкин был чрезвычайно расстроен печальным результатом похода. «Сей недостойный офицер, — писал светлейший Екатерине II о Бибикове, — для снискания личной пользы пренебрег всем и подвергнул гибели людей, из которых каждый поистине дороже его. Из приложенных рапортов высочайше изволите усмотреть состояние корпуса, из большей и лучшей части составленного… Расстроил он связь и войска, а намерениям моим положил препону. Сколько сим возгордятся турки? А паче в краю, где все припишется чудесам лжепророка Шейх-Мансура».

Потери отряда Бибикова составили 233 убитых, 618 человек умерших от болезней, 121 пленный, 23 утонувших и 11 пропавших бесследно. Экспедиция обошлась для царского командования более чем в 52 тысячи рублей. Разгневанная Екатерина II приказала отдать Бибикова под суд и «заключить приговор на основании законов».

 

2

Неудачная зимняя экспедиция к Анапе вновь активизировала деятельность турок и горцев. Батал-паша был назначен сераскиром и теперь планировал поднять против русских весь Кавказ, уничтожить здесь российские укрепления и идти в Крым. Паша рассчитывал, что вслед за кавказскими мусульманами против «неверных» поднимутся все другие последователи этой религии, живущие в пределах России. Восстание распространится от Волги и Урала до самой Сибири, и тогда ему удастся присоединить к Турции не только Кавказ и Крым, но и древние татарские царства…

Мансур в это время вернулся в Чечню и появился на реке Сунже. Он готовился к еще одному штурму Кизляра, намереваясь лишить российские войска главной в этом регионе продовольственной базы. Волнение охватило весь Дагестан, о чем с тревогой сообщали шамхал Тарковский и хан Дербентский. Турецкие агенты проникли даже в Персию, склоняя персидского хана присоединиться к войне с русскими. Недавно присоединенный к России Крым тоже волновался — сообщалось, что местные татары вооружаются и готовят восстание под влиянием посланий «некоего закубанского шейха». Без сомнения, речь шла о Мансуре.

Тем временем турецкие корабли, не переставая, подвозили к Суджуку и Анапе новые воинские отряды. Российские агенты сообщали, что на побережье уже собралась не менее чем 25-тысячная армия. Ситуация оказалась тем более опасной, что при поддержке турок все кавказские племена, исповедовавшие ислам, невзирая на межплеменные противоречия, сплотились под знаменем имама для борьбы с русскими. Еще осенью 1789 года, находясь среди закубанцев, Мансур через торговых людей установил связи с киргиз-кайсацкими (казахскими) племенами, жившими в северо-восточной части Каспийского бассейна. Имам направил этим племенам письма, «в которых, — как указывал в своем рапорте от 5 мая 1790 года князю генерал-майор Брянчанинов, — между множеством лжепророческих, в рассуждении их закона, поучений, содержится поощрение и внушение киргизскому народу идти вооруженною рукою к Астрахани».

Призывы Мансура нашли отклик среди казахов. Так, в одном из донесений правителю Кавказского наместничества генерал-майору Брянчанинову уфимский губернатор генерал-майор Пеутлинг отмечал, что «из киргизских разных родов зломыслящие отправились к реке Волге для захвата наших людей и отгону скота». В Военно-Историческом архиве в Москве в фонде светлейшего князя Потемкина-Таврического имеются письма в переводе с татарского языка, адресованные Мансуром казахским племенам. В одном из этих писем после пространных богословских рассуждений Мансур призывает казахов к более решительным мерам в борьбе с русскими: «Итак, во-первых, надлежит вам, осадивши город Астрахань с четырех сторон, забрав скот их и имущество, требовать находящихся в городе правоверных мусульман, родственников ваших, с таковым настоянием, что без выручки их вы никуда от оного места не отступите. А потом добычу, разделя на пять частей, раздайте из оного бедным и неимущим; буде кто из ваших на то не согласится, то таковых гоните в Россию».

Понятно, почему Мансура так интересовала Астрахань — один из старейших торговых пунктов на Волге и Каспии. Город этот имел важное стратегическое значение и был связующим звеном на пути между Россией и Азией, Северным Кавказом и Закавказьем. Через Астрахань проходил путь, связывавший Россию с Кавказской линией. Она была также русским военно-административным и торговым центром в бассейне Каспийского моря. Здесь находились ближайшие к казахским племенам представители российской администрации. Этим объясняются призывы Мансура к казахам в первую очередь разгромить Астрахань. Парализовав с их помощью военное и экономическое влияние России в устье Волги, Мансур намеревался тем самым решительно ослабить ее влияние на Кавказе.

В середине 1790 года у влиятельных князей и владетелей Кабарды, Дагестана и Кумыкии опять стали появляться турецкие посланцы с деньгами, подарками и фирманами, в которых турки приглашали их к совместному выступлению против России. Тарковский шамхал Бамат сообщал генерал-майору И. П. Горичу, что от турецкого двора и верховного визиря через ахалцихского пашу Сулеймана в Дагестан посланы люди с письмами. Письма были направлены ханам Шекинскому, Шемахинскому, Карабагскому, уцмию Кай-тагскому, ему, шамхалу Тарковскому, а также другим владетелям Дагестана — Казикумухскому, Дженгутейскому, Акушинскому и Умма-хану Аварскому. В письмах сообщалось, что в города Суджук и Анапу отправлено большое число турецких войск с артиллерией, провиантом и денежной казной. Войска эти будут «иметь движение к городу Кизляру и сделают приступ». Всем закубанским народам также предписывалось, «собравшись, идти в Кабарду, и соединясь с турецкими войсками, вышеупомянутый город Кизляр атаковать».

В таком положении находилась Кавказская линия, когда командование ею принял генерал-поручик граф Антон де Бальмен, прибывший сюда, когда турки готовились перейти в наступление, рассчитывая на активную помощь кавказских народов, возглавляемых шейхом Мансуром. По отзывам современников, граф де Бальмен был человеком «просвещенным и мужественным», и от него ожидалось решительное изменение политики по отношению к горским народам, поворот ее от войны к сотрудничеству. Но случилось так, что сразу по приезде граф заболел и слег. Однако и в состоянии тяжелой болезни де Бальмен сумел привести в порядок Кавказский корпус, понесший значительные потери и укомплектовать его всем необходимым.

Российское командование было осведомлено о переговорах, которые турки вели с владетелями горских народов. Князь Потемкин надеялся все же удержать кабардинцев обещаниями улучшить их положение. «Что кабардинцы переписываются с турками, — наставлял он графа де Бальмена, — на сие не смотрите и скажите, что позволяю им от турков деньги брать, лишь бы пребывали верны к России. Объявите им, что я имею высочайшее повеление им сделать всевозможные выгоды, если пребудут верны, и отвести земли, и чтобы они от себя ко мне прислали шесть человек доверенных людей. Четырех от Большой и двух от Малой Кабарды, которым и дайте на путь пристойную сумму и как можно скорее отправьте».

Указание светлейшего было выполнено, и мир установлен. Кабардинские владетели дали присягу служить России. Не ведая о том, Батал-паша решил выйти к российской границе. Он по-прежнему был убежден, что с появлением турецких войск на Кавказской линии мусульманские народы немедленно присоединятся к нему в войне против русских. Установив контакты с ахалцихским пашой, дагестанскими и кабардинскими владетелями и князьями и собрав 8 тысяч пехоты, 10 тысяч турецкой конницы, до 15 тысяч закубанцев и 30 орудий, Батал-паша двинулся в Кабарду. Он рассчитывал на удачный выбор времени своего выступления и был уверен, что оборона линии после провалившейся экспедиции генерала Бибикова значительно ослаблена. Это было второе появление турецких регулярных войск на Северном Кавказе за два года войны.

Заранее узнав от кабардинских князей о намерениях Батал-паши, князь Потемкин в июле 1790 года поручил графу де Бальмену упредить наступление турок на главных направлениях. Русский план состоял в том, что генерал-поручик барон Розен должен со своими войсками подойти к Кубани, а русскому флоту из Тамани предстояло производить диверсии против Анапы. Подготовка операции была закончена, но тут граф де Бальмен скоропостижно скончался. Новым командующим войсками Кавказского корпуса был назначен генерал Сергей Булгаков.

Волнения среди кавказских народов тем временем не утихали. Турецкие власти морально поддерживали их сообщениями о приближении к российским границам большого турецкого войска и скором выступлении свежих воинских отрядов. Слухи эти весьма подбадривали горцев осенью 1790 года. Еще 23 августа генерал-майор Савельев сообщал кизлярскому коменданту Грызлову, что специальный человек, наблюдавший за селением Алды, известил его о том, что посланный из Андреевской деревни в Анапу сын узденя Бамат-Хаджи Бакер привез письма. Посланец этот уверял горцев, что Батал-паша с сильным корпусом турок и артиллерией движется к Кубани и кабардинцы готовы присоединиться к нему для набегов на российские укрепления. «Потому все чеченцы, — писал Савельев, — принимая сие за правду, без изъятия готовятся на скопища… и что все их наклонение есть при случае впасть к Кизляру».

Через месяц тот же Савельев доносил Грызлову, что прибывшие из турецкого лагеря восемь чеченцев известили своих земляков о приближении турецкого войска к Кубани и о том, что пришло время «создания сборищ для набега в российские селения». Командованием на Кавказской линии были сформированы три наступательных отряда во главе с генерал-майорами Германом и Булгаковым, а также бригадиром Матценом. Командиру Кубанского егерского корпуса генерал-поручику барону Розену и войсковому атаману Иловайскому было приказано совершить экспедицию за Кубань против адыгов.

28 сентября 1790 года турецкое войско перешло на правый берег Кубани и двинулось в Кабарду. Батал-паша рассчитывал разбить русские войска и занять крепость Георгиевскую, где к нему должны были присоединиться кабардинцы. Житель Девлетгиреевской деревни Байрам Исламов сообщил полковнику Таганову, что из Алды накануне вечером «выехала партия во сто человек, взяв с собою для переправы три каюка… да сверх того собирается еще и на реке Сунже партия в самом большом количестве». Генерал-майор Герман с отрядом около трех тысяч солдат пошел навстречу туркам, стремясь преградить им путь в Кабарду. К отряду Германа присоединился бригадир Беервиц. Герман просил генерала Булгакова также оказать ему помощь и выйти навстречу, не ожидая его прибытия.

29 сентября русские приблизились к лагерю Батал-паши, расположенному на реке Тохтамыш. Несмотря на то, что силы турок были значительно больше, генерал Герман решил атаковать. 30 сентября в восемь часов утра, разделив отряд на пять колонн, он двинулся к Тохтамышу. Авангард из 700 человек, с двумя орудиями, под предводительством майора князя Орбелиани первым вышел из лагеря. Он имел задание спешно занять высоту на вершине горы Подбаклеи и удерживать ее до прибытия основных сил. Как только горцы заметили команду Орбелиани, они бросились в атаку на фланкеров и казаков. Атака была отбита, и войска Орбелиани заняли высоту над рекой Тохтамыш. Колонна бригадира Матцена и отряд егерей бригадира Беервица, шедшие следом, также заняли господствующие высоты. Почти одновременно с русскими войсками к этим высотам подошли турки во главе с Аджи-Мустафа-пашой.

Разгорелась ожесточенная битва. Кавалерийский отряд полковника Буткевича отбил атаку черкесов, и генерал Герман отдал приказ колонне егерей во главе с бригадиром Беервицем атаковать левый фланг турок, а мушкетерской команде полковника Чемоданова — правый. Беервиц встретил сильное сопротивление со стороны турок и горцев, но подоспевший ему на помощь полковник Муханов своей неожиданной атакой совершенно расстроил оборону турок, и они стали отступать по всей линии. Русские войска, преследуя отступавших, ворвались в их лагерь.

В сражении у реки Тохтамыш (близ современного города Черкесска) русские войска полностью разгромили турок, завладели тридцатью орудиями и захватили в плен самого командующего Батал-пашу. После сражения генерал-поручик барон Розен переправился со своим отрядом через Кубань и, пройдя более пятидесяти верст между реками Шекупса и Пчаса, предал огню селения адыгских горцев. Не надеясь больше на помощь турок, закубанские народы покорились. Барон Розен стал приводить адыгских мурз к присяге и брать у них аманатов. Ногайцы, которые кочевали по реке Лабе, попросили у царских властей разрешения переселиться на правый берег Кубани и вскоре в числе двух тысяч семейств были отправлены в российские пределы. После этой экспедиции войска 2 ноября 1790 года возвратились на линию.

Согласно сведениям, доставленным в это время русскими разведчиками из селения Алды, Мансур в это время приезжал в Чечню и убеждал соплеменников продолжать борьбу с Россией. Старшина Гребенского казачьего войска Фролов специальным рапортом на имя полковника Таганова доносил, что прибывший к нему из-за Терека человек по имени Ломик сообщил, что «Ушурма из Алды с пятнадцатью человеками из лучших людей отбыл в Тарки к Дженгутайскому Ахмет-хану для соглашения сделать сборище с тем, чтобы дженгутайцы со своей стороны, а чеченцы с другой, соединясь, напали на Кизляр». Вероятно, Мансур перебрался из Анапы в Чечню несколько раньше, чем об этом узнала российская администрация на Кавказской линии. Он рассчитывал на то, что одновременно с возобновлением турками военных действий против России он сумеет поднять горцев.

Новый командующий Кавказским корпусом генерал Булгаков был очень озабочен энергичными действиями Мансура по мобилизации чеченцев и дагестанцев для нападения на Кизляр и другие укрепленные пункты. Он потребовал от генерал-майора Савельева разведать, где находится в данное время «возмутитель Ушурма», есть ли при нем вооруженные сторонники, и если есть, то «куда его намерение с ними выступить и не присоединились ли к нему войска Ахмет-хана Аджия и шамхала Тарковского».

На исходе 1790 года ничем себя особо не проявившего генерала Булгакова сменил на посту командующего войсками 48-летний генерал-аншеф Иван Васильевич Гудович. Ему приказано было срочно выехать на Кавказскую линию и приложить особое усердие к «открытию самой ранней кампании на Анапу, дабы истребить сие гнездо турков, положить навсегда предел беспокойствам, которые Порта, подкупая и подущая закубанцев, в том крае производила».

Чрезвычайно важное значение, которое имела Анапа, объяснялось ее выгодным положением на северо-восточном берегу Черного моря. Кроме того, что в Анапе находился сильный турецкий гарнизон, из этой крепости постоянно велась религиозная и политическая пропаганда, побуждавшая номинально подвластные Турции закубанские народы к враждебным выступлениям против России. В конце января 1791 года генерал Гудович прибыл в Георгиевск и стал готовить войска к походу против Анапы. Генерал значительно усилил полевую артиллерию, пополнил транспортные средства для установки понтонных мостов, увеличил количество подвижных магазинов. Было исправлено снаряжение, обмундирование войск, приведены в порядок обозы, накоплены необходимые припасы.

Пока шли приготовления к походу, турки по-прежнему пытались всеми силами поднять против России мусульманское население края. В марте 1791 года султан вновь разослал фирман, в котором осуждал тех мусульман, кто окажется в бездействии в войне «правоверных» с «беззаконниками». Мустафа-паша из Анапы уверял горцев, что им собрано огромное войско. Он обещал в скором времени доставить деньги и требовал аманатов от кабардинцев. Шейх Мансур, который находился тогда в Анапе, рассылал собственные воззвания к горским народам, призывая к решительной борьбе с русскими. «Изъявляю вам искреннее почтение мое, — писал Мансур, — и советую очистить сердца ваши от пороков и ходить путем истины, по закону Божию. Ополчайтесь против беззаконных и мужественно наступайте на них. Я знаю достоверно, что война русских уже страшит; собираю теперь силы; и после прибытия сюда войск правоверных начну наступление на русских. Не бойтесь угроз их. Настало уже время ослабления беззаконных и торжества мусульман».

9 мая 1791 года генерал Гудович с 11 батальонами пехоты, двумя тысячами егерей, 24 эскадронами кавалерии и 20 орудиями двинулся к Анапе. На соединение с ним из Ейского укрепления вышел генерал-майор Загряжский с Кубанским корпусом. В его отряде насчитывалось четыре батальона пехоты, 20 эскадронов драгун, два донских казачьих полка и 16 орудий полевой артиллерии. 24 мая отряды соединились в восьми переходах от Анапы, у Талызинской переправы через Кубань, и приступили к наведению понтонного моста. Для установления постоянного сообщения с Кавказской линией и обеспечения войска фуражом Гудович устроил по правому берегу Кубани по всему пути следования войск ряд укрепленных постов и редутов с небольшими гарнизонами. Такие же укрепления устраивал и генерал Загряжский по пути своего следования из Ейской крепости. Главный опорный пункт и склад для войск Кавказского округа был сделан в укреплении Темижбек, а для войск Кубанского корпуса — в Ейском укреплении.

До 1787 года Анапа представляла собой большое поселение, окруженное всего лишь земляным валом. Перед самой войной по указанию султана Абдул-Хамида с помощью приглашенных французских инженеров тут была возведена настоящая крепость. Весной 1791 года она состояла из семи бастионов, соединенных куртинами. Перед стеной был вырыт глубокий и широкий ров, усиленный палисадом; этот ров обоими концами соединялся с морем. Со стороны моря Анапа была недоступна благодаря скалистым берегам и обширной морской отмели, которая не позволяла большим судам подходить к крепости. На стенах было установлено 83 орудия и 12 мортир крепостного калибра. Гарнизон Анапы насчитывал 10 тысяч турок и 15 тысяч вооруженных татар, ногайцев и закубанских черкесов. Командовал гарнизоном трехбунчужный Мустафа-паша. Военный флот с экипажем до трех тысяч человек прикрывал Анапу с моря.

В Анапе проживало до 20 тысяч мирных жителей. Это был многонациональный город. Кроме турок, здесь жили армяне, имевшие торговые лавки с большим количеством продуктов, так что крепость была полностью обеспечена провиантом, как и боеприпасами. Жили тут грузины, персы, греки, вокруг Анапы расположилось множество горских народов, а в окрестностях кочевали ногайцы. Подогреваемые воинственными призывами шейха Мансура, который имел сильное нравственное влияние на защитников крепости и окрестное население, закубанские народы, гарнизон Анапы и ее жители готовились к упорному сопротивлению.

Взяв с собою сорокадневный запас продовольствия, отряд генерала Гудовича 29 мая 1791 года перешел на левый берег Кубани и двинулся к Анапе. 8 июня войска встретились с отрядом генерал-майора Шица, шедшего сюда из Крыма через Тамань. Встреча произошла у деревни Адалы на горной реке Нартпсухо. Отряд Шица насчитывал 800 егерей, 10 эскадронов кавалерии, 300 донских казаков. При нем имелось также 14 орудий полевой артиллерии и 90 штурмовых лестниц. 9 июня, когда русские войска находились в четырех верстах от Анапы, они были атакованы большим отрядом турецких войск и черкесов. Они заняли высоты за руслом Нартпсухо и намеревались воспрепятствовать переходу через нее русских. Передовой отряд бригадира Поликарпова, поддержанный драгунами, сумел выбить неприятеля с его позиций.

10 июня генерал Гудович, произведя разведку, расположился на берегу реки Бугура, а левый фланг его отряда перекрывал дорогу в Суджук-Кале. Отряд под командованием барона Шица занял левый берег реки. Этим маневром Гудович отрезал Анапу от горцев, большие отряды которых засели в окрестных горах, и оставил им возможность держать связь с Анапой только по морю. Несколько раз горцы делали попытки прорваться в Анапу, турки, со своей стороны, вылазками из крепости старались помочь им, но русские войска отражали все нападения.

12 июня по приказу Гудовича были заложены три батареи на 32 орудия, одна из которых расположилась в 250 саженях от крепостного вала. Сильным орудийным огнем крепостных орудий турки пытались воспрепятствовать установке батарей, однако русские артиллеристы успели укрепить позиции. На рассвете 18 июня батареи открыли огонь. Бомбовые удары произвели пожары в различных частях крепости. Громадное зарево озарило окрестности Анапы. Пожар продолжался всю ночь до рассвета, произошли взрывы, сгорело множество домов, в том числе дом самого паши. Были уничтожены провиантские склады и многие крепостные здания.

Полагая, что пожар устрашил турок, генерал Гудович 20 июня в восемь часов утра отправил паше парламентера с предложением сдать Анапу, обещая безопасность ее гарнизону и жителям. В противном случае он угрожал жестоким штурмом и полным разорением крепости. Мустафа-паша был готов принять предложение русских, но шейх Мансур, пользуясь своим влиянием на защитников, настоял на продолжении сопротивления. Его неукротимому духу была невыносима сама мысль о сдаче в плен. Обращаясь к своим землякам-горцам и турецким солдатам, он обещал им блаженство в этой и потусторонней жизни, если они не сдадутся, а будут сражаться до конца. Влияние имама на защитников крепости было столь велико, что пашу никто не стал слушать, а вместо ответа с бастионов крепости был открыт огонь.

Следует заметить, что положение Гудовича отнюдь не было однозначно преимущественным. С двенадцатитысячным отрядом он должен был штурмовать мощную крепость, защищаемую большим гарнизоном. К тому же с тыла русские войска постоянно атаковали многочисленные отряды горцев. Гудович провел совещание с командирами, на котором все пришли к согласию, что успех может принести только внезапность. Решено было, «призвав Бога в помощь», той же ночью предпринять штурм крепости, направив главный удар на ту часть, где стены были менее высоки и можно было использовать штурмовые лестницы.

В ночь на 21 июня лагерь был снят и солдат развели по местам, откуда предполагалась атака. Войска Кубанского и Кавказского корпусов были разделены на четыре штурмовые колонны по 800 человек каждая, с двумя резервами по 600 солдат и одним общим резервом в две тысячи штыков. К последнему резерву было присоединено 16 полевых орудий. Для отражения атак горцев и защиты вагенбурга (укрепленного лагеря) генерал-аншеф Гудович назначил отряд генерал-майора Загряжского из четырех тысяч человек. Таким образом, из общего числа 12 170 человек для главного удара при штурме было определено 6400 человек, составлявших четыре штурмовые колонны.

В полночь Гудович отдал приказ открыть огонь из всех батарей, под прикрытием которого атакующие колонны двинулись на приступ. К часу ночи батарея русских прекратила стрельбу и войска отошли. Перестали стрелять и турки. Они уже праздновали победу, когда за полчаса до рассвета русские войска вновь начали бомбардировать крепость, а затем бросились на штурм. Четвертая колонна левого фланга, которой командовал полковник Самарин, несмотря на сильнейший картечный и ружейный огонь турок, первой поднялась на стену и закрепилась там. Командовавший третьей колонной полковник Келлер, хотя и был тяжело ранен, пробился со своими солдатами на крепостной вал.

Майор Веревкин, занявший место Келлера, был также тяжело ранен, но все-таки сумел удержаться со своими солдатами на валу. Благодаря этому вторая колонна под командой полковника Муханова захватила бастион. В то время как у стен крепости шла ожесточенная битва между русскими и турками, восьмитысячный отряд закубанцев спустился с гор и атаковал вагенбург российских войск. Атака закубанцев была с трудом остановлена гребенскими и семейными казаками, а затем отражена отрядом генерал-майора Загряжского, специально выделенным на такой случай.

Между тем русские войска продолжали подниматься на стены вокруг Анапы. Призывы имама Мансура встать на защиту ислама и даже его личное участие в отражении атак на стенах крепости уже не смогли внести перелома в ход сражения. Непрерывные атаки и большие потери сломили силы защитников. Турецкий гарнизон больше не желал сражаться, даже отчаянные янычары начали сдаваться целыми отрядами. Теперь оборону держали только горцы, пришедшие в город с Мансуром. Но силы были неравны.

22 июня 1791 года в восемь часов утра войска генерала Гудовича ворвались в Анапу. Русскими было захвачено 95 орудий, 130 знамен и значков. Турция потеряла в этом сражении около восьми тысяч убитыми. Почти столько же осажденных утонуло в море, пытаясь спастись из крепости вплавь. В плен было взято 13 532 турок и всего несколько десятков горцев — тех, кто из-за тяжелых ранений уже не мог сражаться. Среди пленных оказались начальник гарнизона крепости Мустафа-паша и его помощник, сын плененного ранее Батал-бея, большое число турецких офицеров и чиновников.

Один только имам Мансур не желал сдаваться. Рядом с ним уже не осталось ни одного мюрида, все они были убиты. Укрывшись в пороховом погребе, имам продолжал упорно отстреливаться. Солдаты не решались идти на штурм, поскольку имам держал зажженный факел и угрожал взорвать склад. К нему был выслан парламентер, знающий чеченский язык. Он прокричал, что генерал Гудович лично обещает шейху Мансуру в соответствии с его званием положение почетного пленника и достойное содержание в Петербурге, куда его должны отправить для представления императрице Екатерине II. Генерал обещал также предоставить ему свободу как военнопленному сразу после заключения мирного договора с Турцией. Однако мятежный имам, не веря в эти обещания, продолжал стрелять. Он был захвачен только после того, как у него кончились патроны. Склад он так и не взорвал — как известно, самоубийство запрещено Кораном, и только поэтому шейха удалось захватить живым.

Взятие Анапы стало поворотным пунктом в войне. После этой победы вся Кубань оказалась в руках русских и в декабре 1791 года по Ясскому миру официально стала владением империи. Пленение Мансура лишило энергии его последователей, и выступления горцев против российских властей временно прекратились.

 

3

Под усиленной охраной имам Мансур в числе других знатных пленников был доставлен из Анапы в Петербург. 4 июля возок с ним прибыл в российскую столицу. Было обеденное время, когда плененного имама привезли в резиденцию Екатерины II. От желающих увидеть знаменитого горца отбоя не было. Появился и сам светлейший князь Потемкин, и даже императрица объявила, что желает поговорить с пленником лично. Зная слабость Екатерины к красивым мужчинам, Потемкин решительно воспротивился такой встрече, назвав ее очень опасной. «Он вам, матушка, всю обедню испортит. Взгляните лучше на него из окна», — посоветовал светлейший. Обаяние этого загадочного человека было столь велико, что и другие придворные принялись отговаривать императрицу от личной встречи с мятежником — это подтверждает историк Г. Прозрителев в своей монографии «Материалы для истории Кавказской войны».

Тем не менее 6 июля Екатерина приказала доставить Мансура в Царское Село, где она находилась в то время, и «водить его после обеда близ дворцовой колоннады». Таким образом, императрица, оставаясь сама невидима, могла как следует рассмотреть «опаснейшего врага России». В кругах, близких к императрице и князю Потемкину, шейха Мансура именовали мятежником, который принес России большие потери и разорение, чем вся Османская империя. Следует признать, что такая оценка вполне соответствует истине. Мансур действительно оказался гораздо более последовательным и непримиримым противником Российской империи, чем Османская империя, которая за всю войну отважилась лишь на два похода в пределы Северного Кавказа, в то время как шейх не прекращал борьбы ни на один день.

Секретарь императрицы А. В. Храповицкий постоянно вел записи обо всем, что происходило при дворе. События того дня, когда чеченский имам появился в Санкт-Петербурге, он также внес в свой дневник: «6 июля 1791 года привезли в Царское село шейха Мансура, взятого в Анапе. С 17 лет он начал проказничать против России и сделал большую смуту. Нам он стоит 30 тысяч войска. После обеда водили его близ колоннады, и Государыня изволила его видеть». Похоже, высокий стройный горец с природным благородством осанки произвел впечатление на императрицу. Недаром после этого осмотра ею было дано тайное распоряжение — в случае, если горский вождь раскается в содеянном, ему следует вынести мягкий приговор и оставить на постоянное жительство в России. Семьдесят лет спустя именно такой приговор будет вынесен третьему имаму Дагестана и Чечни Шамилю.

В ожидании «раскаяния» Мансура его перевели в столичную Петропавловскую крепость. 28 июля он был впервые допрошен начальником Тайной экспедиции, знаменитым «кнутобойцем» Степаном Шешковским. На вопрос, как он мог поучать народ, когда сам не знает грамоты, Мансур отвечал, что его проповеди были короткими и простыми, потому их понимали все. Людей он призывал к исполнению немногих основных требований ислама, которые должен соблюдать каждый правоверный, — это пост, молитва, посещение Мекки и Медины, подаяние милостыни бедным и неимущим. Всякий мусульманин обязан веровать в единого бога Аллаха и его посланника на земле Мухаммеда. Он также должен знать, что некогда свершатся воскресение мертвых и Божий суд, на котором каждому будет воздано по делам его.

Среди бумаг, которые Мансур всегда имел при себе, были тексты четырех молитв, распространяемых им среди своих последователей. Воинственных воззваний или каких-либо других обращений к горским народам среди бумаг имама не обнаружили. Не имелось при нем и каких-либо дорогих вещей, денег или драгоценностей. На вопрос о том, каково его личное достояние, Мансур, как уже отмечалось, ответил, что имеет дом в селении Алды, двух волов и коня. Такой ответ сильно удивил чиновников, производивших допрос. И действительно — будучи почти пять лет едва ли не единоличным повелителем горских народов Кавказа, этот человек ничего не приобрел для себя и своих близких.

Судейские чиновники не могли поверить в особый дар Мансура как проповедника ввиду его неграмотности и молодости — ведь, по словам самого Мансура, ему исполнилось только тридцать лет. Начальник Тайной экспедиции Шешковский, не составив для себя ясного представления о пленнике, медлил с сообщением Екатерине II об окончании следствия.

В своих показаниях Мансур упорно отрицал обвинение его в непримиримой враждебности к России и русским. Он утверждал, что проповедовал среди своих единоверцев и соплеменников терпимость и дружбу не только между собою, но и по отношению к другим народам. К борьбе же призвал, лишь когда притеснения со стороны русских властей на Кавказе стали нестерпимы. Отрицал он и то, что будто бы специально ездил в Стамбул, где заключил с самим султаном некое соглашение по совместной борьбе против России. На допросе в Тайной канцелярии через коллежского советника Константинова шейх Мансур заявил: «Я не имею никакого знакомства в Константинополе, ни в Сочи, ни в Георгии (Грузии. — А. М.), ни по ту, ни по сю сторону Кавказа. Я никогда не путешествовал и, кроме Анапы, никакого другого турецкого города не знаю».

Вопросы следователей и ответы Мансура переводил толмач-чеченец. Мы не знаем, был ли это тот же человек, что в Анапе пытался уговорить имама сдаться, передавая ему лживые обещания генерала Гудовича. Известно лишь, что он раскаялся в том, что помогал врагам Мансура, и, переводя слова пленника, пытался преуменьшить его вину и даже изобразить раскаяние, которого в словах имама не было и быть не могло. Когда к следствию подключился коллежский советник Константинов, знавший чеченский язык, обман переводчика был разоблачен и его отправили назад в Чечню. Во время последней встречи с Мансуром он согласился с риском для жизни передать на родину его послание. Последнее обращение имама к землякам, сохраненное народной памятью, было примерно таким:

«Дорогие мои соотечественники, отцы и братья, мужественные сыны гор! Я обращаюсь к вам из далекого и чужого края, города Петарбуха. Меня окружают здесь только гьаски, и я заключен в холодную темницу, за железные решетки. Но совершать намаз мне разрешают, и мой Бог всегда со мной. Оказывается, не все керстнаш такие дьяволы, как те, что пришли убивать нас. Я видел арестованных русских — с ними здесь обращаются еще хуже, чем со мной. Есть среди них и те, кто сочувствует нам и желает нам успеха в борьбе.

Только Бог знает, какой судьбой он наделил каждого из нас. Чем суровее Он дает человеку испытания, тем счастливее его будущее в загробном мире. Все испытания, выпавшие на нашу долю, исходят от Всевышнего. Поэтому я не жалуюсь на свою судьбу и не хочу, чтобы меня жалели. Я не искал ни богатства, ни славы и делал только то, что было угодно Богу и моему народу. И вас, мои земляки, призываю к тому же. Наша борьба с захватчиками — святое дело, за которое нам воздастся в ином мире.

Сейчас я нахожусь в руках гяуров, которые пытаются сломить меня. Мне то угрожают, то обещают свободу и все житейские блага, требуя за это отказаться от нашей борьбы и признать все, что мы делали, ошибкой и заблуждением. Они готовы отпустить меня, если я признаю их действия на нашей земле законными. Враги хотят, чтобы мы встали перед ними на колени и выполняли все их приказания, чтобы они распоряжались нами как скотиной, продавали в рабство и убивали, когда им вздумается.

По моей просьбе толмач, присутствующий на моих допросах, записал эти слова и доставит их вам. Я рассказал ему, как меня во сне навестили те же двое всадников на белых конях, что приходили ко мне раньше. Они известили меня, что Аллах разрешил мне распорядиться судьбой по своему усмотрению. Я могу остаться в живых и освободиться из плена или же, уйдя в мир иной, предстать перед Богом. Но разве я смогу променять встречу с Всевышним на двадцать, тридцать и даже сто лет жизни? Разве это была бы жизнь — набивать утробу и смотреть, как враги истребляют мой народ?

Врагов у нас много, и страна у них большая, но Аллах давал нам силы сражаться с этими захватчиками. И то, что сейчас они оказались сильнее и смогли захватить меня благодаря коварству и обману, еще ни о чем не говорит. Я бы не попал к ним в руки, если бы только Всевышний не запретил нам самим прерывать нить нашей жизни. Я находился в пороховом погребе турецкого гарнизона с зажженным факелом в руках. О, как мне хотелось взорвать этот погреб! Я не боялся за свою жизнь, но не мог нарушить заповедь — жизнь человеку дал Бог, и только Он имеет право ее отобрать. Поистине, я сделал все, что в моих силах, защищая крепость Анапу от гяуров. Богу было угодно, чтобы в этот раз мы проиграли, но я знаю и говорю вам, мои земляки, — этот бой не последний!

Я знаю, что мне не доведется больше взглянуть на нашу Богом данную, неповторимую землю. Знаю, что мы не встретимся больше с вами, мои дорогие братья. Скоро закончится срок, отпущенный мне Всевышним для жизни в этом мире. Вместе с вами я делал все для изгнания с наших земель ненавистного врага. Бог говорил: “Действуйте смело и решительно, и Я помогу вам”. И Он помогал нам и поможет еще, а вы не должны разочаровывать Его. Придется пролить еще много крови в борьбе за независимость, и многие из вас еще отдадут свои жизни. Но воевать надо — ведь без войны нам свободу не добыть.

Если бы врагу не помогали некоторые из вас — продажные, алчные, трусливые, соблазненные земными благами, — мы смогли бы намного раньше избавиться от врага. Этих людей нужно остерегаться. Враг привлекает их подкупом, ложью, хитростью, и они такие же враги нам, как и захватчики. Пока наш народ не объединится, ему не одолеть чужеземцев. Бойтесь и тех, кто под знаменем борьбы за свободу сводит счеты со своими кровниками, захватывает чужое добро, обижает стариков, женщин и детей. Помните — святое дело не делается нечистыми руками!

Мои дорогие братья! Не успокаивайтесь и не гонитесь за земными благами! Помогайте друг другу, давайте милостыню нуждающимся, молитесь Богу и храните чистоту веры! Любите нашу землю, берегите ее от врагов. Прощайте обиды друг другу и, прошу вас, простите меня, если я чем-то кого-то из вас обидел. Живите долго и счастливо! Для меня же самым большим счастьем было бы еще раз взглянуть на край отцов, на дорогие сердцу горы, реки, башни, и быть похороненным в земле предков, среди родных и близких людей. Дай Бог, чтобы мы с вами встретились в раю, который приготовил Господь для верных Ему. Прощайте!»

Между тем следствие подходило к концу. Частично сохранился протокол последнего допроса Ших-Мансура (так официально именуется в этом документе мятежный чеченский имам), записанный в Тайной экспедиции в начале сентября 1791 года. В него вошло далеко не все, поэтому попытаемся восстановить диалог между верным слугой императрицы Шешковским и плененным, но непобежденным чеченским имамом.

— Милостивые государи! Всем ведомо милосердие и человеколюбие государыни императрицы. Посему повелела она не предавать преступного злодея Ших-Мансура лютой казни, каковой он по душегубствам своим заслужил, но допросить его, дабы склонить к раскаянию и вин своих признанию, хлопоча о смягчении участи недостойного. Писцу же приказному, — бросил Степан Иванович в сторону, — дословно все записать, что толмач с речей Ших-Мансура говорить будет. Ответствуй, Ших-Мансур, признаешь ли, что лжепророчеством и обманом, выдавая себя за святого и обещая магометанам рай на том свете, склонил их к своей присяге и поднял народы гор на бунт?

— Сам я не называл себя святым. Имамом и шейхом меня назвали люди. Я не мог им того запретить. Они верили Господу, который вложил правдивое слово в уста мои. Обещал я людям рай на том свете, но и на этом тоже. Рай наступит, когда солдаты перестанут сеять смерть на нашей земле. Я стал воевать, чтобы вернуть свободу вольным народам Кавказа. Это был не бунт, а газават — «священная война». Как с нами поступали русские войска, так и мы поступали с ними.

— Не безумец ли ты, дерзнувший поднять меч на великую Россию?

— Не с Россией воевал я, а с теми, кто пришел, чтобы отнять нашу землю и свободу. Нет вины народа, когда защищает он Богом данную ему волю и землю свою.

— Смутны мысли твои, Ших-Мансур. Ты учинил великий разор, до тридцати тысяч войска российского извел. Ведаешь ли, сколь велик ущерб, причиненный тобой?

— Я не убивал мирных людей, не сжигал села, мне ничего не надо в русских пределах. Это ваш князь Потемкин решил вооруженной рукой сделать горцев рабами России. У нас нет рабов. Мы люди свободные, вольные. Это наш закон. Так жить нам завещали предки.

— Сии речи почитаю омерзительными. Человек в миру не равен другому. Надменность твою обуздать нелишне нахожу. Посему говорю: раскайся в злодеяниях, в прельщении умов, многих проказах и кровопролитии. Признай, что, дерзнув уязвить Россию в праве ее, ты есть преступник.

— Все, что совершил, я делал во имя Господа и народа своего.

— Ведай же, оскорбитель всех прав, что вспомоществование тебе в твоих руках обретается. Покайся в содеянном, признай заблуждения свои, обещай впредь не совершать подобного. Иначе не видать тебе прощения и свободы. Смирись и не ропщи, дай клятву не злоумышлять, не бунтовать, и получишь искомое — суд милосердный и праведный.

— Праведен только Божий суд. Что будет со мной, на то воля Аллаха.

— Упорством своим в заблуждении усугубляешь ты участь свою. По делам вору и мука! Имею на сей случай высочайший рескрипт — препроводить тебя, содержа как злодея под сугубой стражей, в крепость на безысходное в ней пребывание. Быть по сему!

 

4

15 октября 1791 года секретным рескриптом Екатерины II шейх Мансур, как бунтовщик и государственный преступник, был приговорен к пожизненному заключению в Шлиссельбургской крепости «за возбуждение народов гор против России и причинение большого ущерба Империи». В тот же день Ушурму передали в распоряжение коменданта крепости Михаила Колюбакина. Имама поместили в одиннадцатый «нумер» в нижнем этаже казармы и определили ему содержание по 25 копеек на день.

Маленький остров лежит у выхода реки Невы из бескрайнего Ладожского озера. Там на холодных камнях воздвигнуты неприступные стены Шлиссельбургской крепости, построенной в 1719 году Петром I. Мрачный замок этот многие годы служил самой страшной российской тюрьмой, в недрах которой человеческие судьбы скрывались безвозвратно и исчезали без следа. Мрачное узилище это недаром с давних пор называлось «Островом мертвых». Мало кто выходил отсюда живым.

Имам Мансур был заключен в темный сырой каземат вскоре после того, как здесь, после восьми лет одиночного заключения, был тайно убит и закопан в неведомую могилу претендент на русский престол, несчастный царевич Иоанн VI, много лет не видевший в своем заключении ни одной живой души. В истории он известен как «российская Железная маска». Многие считали, что приказ о его убийстве в 1764 году отдала императрица Екатерина II, опасавшаяся за прочность захваченного ею в результате дворцового переворота российского трона.

Двухэтажная солдатская казарма, где располагалась камера Мансура, примыкала к северной крепостной стене между Государевой и Светличной башнями. Прямо перед стеной находился широкий канал, начинавшийся от крепостного рва и уходивший через специальное отверстие в Неву. Казарма была одной высоты с крепостной стеной. В здании насчитывалось двенадцать жилых помещений, которые освещались окнами, выходившими на галерею. Одиночная камера Мансура находилась в подвальном помещении, где никаких окон не было вовсе и по стенам сочилась ледяная вода. В этом страшном месте в постоянной темноте, безмолвии и сырости чеченский имам пребывал около трех лет.

Нет для горца ничего более страшного, чем лишение свободы. Но Мансур, находясь в заточении, не падал духом и вел себя достойно. Постоянно молился Богу, держал уразу — тридцатидневный пост в месяц рамадан. В обиду себя не давал. Когда один из конвойных солдат оскорбил его, Мансур «оказал новую дерзость». «Его пылкая южная натура, — писал историк М. Я. Корольков, — не могла мириться с суровыми требованиями крепостного режима. В один из дней, в припадке гнева, Мансур ударом ножа убил оскорбившего его грубостью караульного солдата». После этого случая шейха заковали в кандалы.

Жестокие условия заключения, гнет неволи и тоска по родине развили в узнике скоротечную чахотку. 13 апреля 1794 года алдынский житель Ушурма, принявший имя имама Мансура, скончался. Тело его, как и трупы многих других заключенных крепости-тюрьмы, было тайно, без всякого обряда, погребено в безымянной могиле на Преображенской горе недалеко от города Шлиссельбурга.

После смерти Екатерины II и Павла I, в правление императора Александра I в Санкт-Петербург прибыла представительная делегация кавказских народов. Горцы добились аудиенции у царя и попросили передать им для захоронения на родине тело Мансура. Император благосклонно выслушал гостей и обещал помочь. Однако выяснилось, что известна лишь дата смерти имама, внесенная в книги тюрьмы. Место же захоронения, согласно традиции Шлиссельбургской крепости, осталось неизвестным.

 

5

Память о мятежном имаме живет не только среди кавказцев, но и среди русских людей. Смелостью и упорством чеченского вождя восхищался Александр Сергеевич Пушкин. Великий Лев Толстой в повести «Хаджи-Мурат» словами одного из ее героев, Хан-Магомы, так характеризует горского имама: «Это был настоящий святой. Когда он был имамом, весь народ был другой. Он ездил по аулам, и народ выходил к нему, целовал полы его черкески, и каялся в грехах, и клялся не делать ничего дурного. Старики говорили: тогда все люди жили, как святые — не курили, не пили, не пропускали молитвы, обиды прощали друг другу, даже кровь прощали. Тогда деньги и вещи, как находили, привязывали на шесты и ставили на дорогах. Тогда и Бог давал успех народу во всем, а не так, как теперь».

Многие из соплеменников Мансура и сейчас уверены, что имам не погиб в каменном мешке Шлиссельбургской крепости, а дожил свои дни в России, в деревне, которую будто бы пожаловал ему император Павел I. Это лишь одна из многих легенд, которые, подобно волшебному туману, окутывают все, что связано с жизнью, борьбой и смертью великого чеченца.

Как и все выдающиеся народные вожди, Мансур был умным, честолюбивым, умеющим увлекать других человеком. Он бесстрашно поднял народ на борьбу с неизмеримо более сильным и могущественным противником, каким была Российская империя. Имам сумел дать народу объединяющую идею, возвысившую его в собственных глазах, освятившую освободительную борьбу горцев идеей «священной войны» против российской колониальной политики на Кавказе.

Шейх Мансур был еще молодым человеком. Тридцати трех лет от роду он окончил свои дни в тюремной камере. Всего за пять лет своей войны с колониальным режимом он создал, по сути, новое направление в исламе, носящее название «кавказский мюридизм». Это учение сочетает в себе суровый аскетизм и бескорыстие суфизма с участием в газавате — войне за веру. Чтобы стать мюридом, не нужно быть богатым, родовитым или ученым. Мюридом может стать каждый, кто посвятил себя борьбе за веру и до конца жизни предан своему учителю. Основоположником мюридизма считается третий имам Чечни и Дагестана Шамиль, хотя он сам говорил о том, что учение это создал в своей непреклонной борьбе с царским режимом его великий предшественник имам Мансур.

Мансур, по существу, реформировал горское общество, заложил основы его государственности, воплощенной в жизнь имамами Чечни и Дагестана в 1830—1850-е годы. Он же поставил точку в процессе национальной консолидации чеченцев от реки Ассы на западе до Аксая и Акташа на востоке, от вершин Главного Кавказского хребта на юге до Терека на севере. Именно благодаря ему чеченцы, по свидетельствам современников, вступили в XIX век «сильнейшим народом Кавказа» и могли гордиться тем, что под руководством «Ших-Имам-Мансура» были «руководителями всем почти в Кавказских горах обитающим народам».

Чеченец по крови и духу, Мансур одним из первых понял необходимость единства народов Кавказа в борьбе за независимость. Его переход на Западный Кавказ предвосхитил маневр Шамиля, полвека спустя пославшего туда другого горца — народного вождя Магомет-Эмина. Отвергая замкнутость и национальную нетерпимость, имам приближал к себе представителей разных кавказских народностей — кабардинцев, черкесов, дагестанцев. Позже, в период спада движения, он обращается с письмом к казахским племенам, кочевавшим в районе Астрахани, призывая их к борьбе с царизмом. При этом имам боролся не только с колонизаторами, но и с пороками самого горского общества, опираясь при этом на исламскую веру. Многие современники отмечали, что благодаря ему ислам окончательно утвердился не только в Чечне, но и в соседних с ней областях Северного Кавказа.

Историческое значение Мансура заключается еще и в том, что он оказался на острие геополитических проектов двух великих держав того времени. Императрица Екатерина II настойчиво пыталась завладеть черноморскими проливами и создать «Греческое царство» во главе со своим внуком Константином, для чего провоцировала балканские народы на восстание против турок. С другой стороны, Османская империя пыталась отбросить с Кавказа Россию и Иран, чтобы объединить все мусульманские народы от Атлантики до Средней Азии под властью султана. Движение горцев Северного Кавказа под руководством Мансура, совпавшее по времени с Французской революцией и освободительным восстанием в Польше, заставило Российскую империю серьезно скорректировать свою внешнюю политику. О планах создания «Греческого царства» пришлось забыть, а присоединение Грузии и дальнейшая экспансия на Кавказ были отложены до начала XIX века.

Подобно сияющей грозной комете, шейх Мансур промчался по небосклону Кавказа, став предвестником многих будущих побед и страданий, подвигов и многолетней борьбы.

Удивительная судьба!