Комната в общаге оказалась вполне пристойной.

В ней было окно, которое можно было открыть.

В ней была дверь, которую можно было закрыть.

В ней была кровать, на которой можно было спать, стул, на котором можно было сидеть, стол, за которым можно было есть, шкаф, в который можно было бы повесить одежду, если бы у Гусева была лишняя одежда, и телевизор, который можно бы было смотреть, если бы он не был сломан.

Удобства находились в одном конце коридора, общая кухня — в другом.

Гусев осмотрелся и решил, что так жить можно. По крайней мере, пока.

Две тысячи пятидесятый год, значит. Гусев не представлял, чем он может заниматься в две тысячи пятидесятом году, кроме как мести улицы. Совсем другое дело, если бы он добрался до него своим, так сказать, ходом. К этому возрасту у него уже могла быть старушка-жена, дети, внуки, недвижимость за границей и хороший пенсионный вклад. Или, что гораздо более вероятно, Гусев бы до этого возраста просто не дожил.

Даже если бы его не прикончил первый же инфаркт.

Надо, наверное, вести более здоровый образ жизни, подумал Гусев, закурил и выдохнул дым в открытое окно. Что там полагается делать при более здоровом образе жизни? Есть овощи, бегать трусцой, чаще бывать не свежем воздухе, отказаться от вредных привычек… В итоге ты доживешь до ста лет и спросишь себя, а зачем?

За неимением пепельницы Гусев стряхнул пепел в окно.

За прошедшие тридцать семь лет Москва не слишком изменилась. Люди, дома, автомобили… Гусеву показалось, что домов стало чуть больше, а автомобилей — чуть меньше. Он прогулялся по улице и, несмотря на то, что движение было плотным, не увидел ни одной пробки. Это странно. В прежние времена в Москве царил транспортный коллапс, и не были ни единого намека, что дальше не станет еще хуже. Очевидно, потомкам таки удалось отыскать решение сей проблемы.

Гусев решил, что подумает об этом позже.

Людей на улицах было примерно столько же, сколько он помнил. Кац не соврал, большинство мужчин имели при себе оружие, и некоторые женщины тоже. Насколько Гусев заметил, оружие было принято носить не под пиджаками или в дамских сумочках, а открыто, используя для этого набедренные кобуры. Гусев нашел это логичным, ведь статусная вещь должна быть видна всем. Иначе какой в ней смысл?

Фанатом оружия Гусев не был. За многочисленными дискуссиями о разрешении короткоствола, которые велись в его время, следил с отстраненным интересом и в основном для того, чтобы пополнить запас бранных слов. Известие о том, что сторонники легализации в конце концов победили, не вызвало у него никаких чувств. Он вообще был удивительно спокоен, и сам этому спокойствию удивлялся. Может быть, во время… э… хранения он отморозил какую-то часть мозга, отвечающую за эмоции?

Или все куда проще? С ним случилось самое плохое, что только могло случиться с человеком — он умер. Так чего теперь волноваться-то?

Гусев решил, что об этом он тоже подумает позже.

Сначала ему нужно составить план. Узнать новое общество и вписаться в него. Вписываться Гусев умел. Как правило, это не приносило ему большого удовольствия, но умел. Он точно знал, как себя следует вести в той или иной ситуации, что можно и чего нельзя говорить в определенной компании, и всегда видел наилучшую стратегию поведения.

Правда, далеко не всегда он этой стратегией пользовался, но это уже другой вопрос.

Экзистенциальный.

Гусев открыл шкаф и глянул в зеркало, встроенное в одну из его дверей. Из зеркала на Гусева смотрел человек, которому было слегка за тридцать. Лысеющий, с еле видным, но уже начинающим отрастать животом. Гусев расстегнул рубашку и полюбовался на тонкий шрам, пересекающий его грудь в районе сердца. Единственное свидетельство перенесенной операции, если не считать многочисленных выписок из истории болезни, которые Гусеву обещали выдать всей пачкой, как только возникнет такая необходимость.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Гусев, закрывая шкаф и спешно застегивая рубашку.

Дверь открылась и перед Гусевым предстала строгая дама средних лет. Доброжелательная улыбка, которую она попыталась нацепить на свое лицо, шла ей, как корове гранатомет. И была столь же уместна.

— Варвара Николаевна, — представилась строгая дама. — Комендант нашего общежития, пришла познакомиться с новым жильцом.

— Гусев.

— Я знаю, — сказала Варвара Николаевна, и гостеприимная улыбка наконец-то покинула ее лицо. — Вы — пациент клиники, пребывали на хранении тридцать пять лет.

— Тридцать семь, — поправил Гусев. — Но это не столь важно.

— Как вам комната? Есть какие-нибудь жалобы?

— Телевизор не работает, — сказал Гусев.

— Заменим, — пообещала Варвара Николаевна. — Холодильник нужен?

— Да, наверное.

— Поставим. Курите?

— Курю, — не стал отрицать Гусев.

— В комнате курить нельзя.

— Извините, я не знал. А где можно?

— На третьем этаже есть специальная комната с хорошей вытяжкой. Там и курите.

— Спасибо, теперь буду знать.

— Но вообще, я этой привычки не одобряю.

— Я, в целом, тоже, — сказал Гусев.

— Тем более, в вашем положении.

— Наверное, я еще не совсем привык к своему положению, — объяснил Гусев.

— Привыкайте, — сказала Варвара Николаевна.

— Ага, — сказал Гусев.

— Теперь о правилах поведения в общежитии, — сказала Варвара Николаевна. — После десяти вечера не шуметь. Лучше вообще не шуметь, но после десяти вечера этого нельзя совсем. Понятно?

— Да.

— Женщин не водить.

— Это вообще не проблема, — сказал Гусев.

— В комнате не курить. Ну, это я уже говорила.

— Не буду, — пообещал Гусев.

— И вообще, ведите себя прилично.

— Постараюсь.

— Не надо стараться, — отрезала Варвара Николаевна. — Просто ведите себя прилично, и все.

Гусев кивнул.

— Так, что-то я еще хотела сказать, но забыла. Ладно, вспомню, скажу.

— С удовольствием выслушаю, — сказал Гусев. — Моя дверь всегда открыта для вас.

— Это конечно, — согласилась Варвара Николаевна. — Я же комендант.

Гусев не стал ждать, пока комендантша заменит ему телевизор и поставит холодильник. Он рассовал по карманам свои нехитрые пожитки и пошел знакомиться с миром.

Первым делом Гусев пошел в парикмахерскую и попросил, чтобы его побрили наголо. Он давно уже мечтал об этом, с тех пор, как у него начали выпадать волосы и появились первые залысины, но все не решался, боясь, что коллеги его неправильно поймут. Теперь же, в мире, где его никто не знал, такой проблемы не существовало.

Гусев относился к тому типу людей, которые, будучи недовольными своей нынешней жизнью, все время обещают себе, что вот-вот что-то изменят. В канун нового года, с очередного дня рождения или просто со следующего понедельника. И, как и подавляющее большинство таких людей, так и не начинал. Или начинал, но хватало его ненадолго.

Он обещал себе, что бросит курить к тридцати годам, но так и не бросил. Каждый Новый год он давал себе слово, что запишется в фитнес-клуб, но так и не записался. Доведенный до состояния белого каления идиотизмом начальника и собственных подчиненных, он трижды обещал себе, что бросит эту работу и найдет себе применение в другой области. В любой другой области, от которой его не будет так тошнить. Результат был немного предсказуем.

Теперь же судьба дала ему второй шанс. По-настоящему второй шанс. Гусев подумал, что он будет дураком, если в очередной раз все профукает.

Новая жизнь, новый имидж, новый Гусев. Версии 2.0, так сказать.

Расплатившись с парикмахером — за стрижку с него содрали двадцать пять рублей — Гусев вышел на улицу и зарулил в ближайший салон сотовой связи. К его великому удивлению, ассортимент магазина не слишком отличался от того, к которому он привык. То есть, по начинке, может быть, и отличался, но чисто внешне там было все то же самое. Видимо, научно-технический прогресс на самом деле достиг своего пика в конце нулевых годов этого века, и никаких принципиальных новшеств в области связи так и не случилось.

И продавцы тоже не изменились. Один из них тут же подбежал к Гусеву с голодным блеском в глазах.

— Мне нужен телефон, — сказал Гусев.

— Отлично, — просиял продавец. — Тогда вы точно пришли по адресу. Скажите, чего именно вы ждете от своего телефона?

— А есть модель, которая сама ходит за пивом? — поинтересовался Гусев.

— К сожалению, нет.

— Тогда мне нужен телефон, чтобы звонить, — Гусев помолчал немного, а потом добавил. — И чтобы читать интернет.

В обычной ситуации он предпочел бы купить для этих целей два разных устройства, но сейчас приходилось экономить.

— Вот идеальное решение, — продавец снял с витрины и сунул Гусеву в руки какой-то кусок пластика. По мнению Гусева, этот кусок пластика принципиально ничем не отличался от десятков других кусков пластика, которые остались без внимания продавца. — Восьмиядерный процессор, шестнадцать гигов памяти, гигапиксельная камера, операционная система «андроид-16», встроенные датчики Джи-Пи-Эс и ГЛОНАСС…

— Сенсорный, — констатировал Гусев.

— С кнопочными сейчас только пенсионеры ходят, — сказал продавец. Что ж, видимо, и с этой старой привычкой тоже придется расстаться.

— Батарейки до конца рабочего дня хватает?

— Батарейки хватает на неделю, — гордо сказал продавец. — И это при довольно плотном режиме использования. У меня у самого такой.

— Покажите, — сказал Гусев.

Вопреки его ожиданиям, продавец не стал отнекиваться и рассказывать, что как раз сегодня он забыл телефон дома, а на самом деле достал аппарат из кармана и продемонстрировал его Гусеву.

— Сколько стоит?

— Пятьсот девяносто девять рублей.

— Кудряво, — сказал Гусев.

— Простите?

— Дороговато, говорю.

— Это телефон из среднего ценового сегмента, — сказал продавец. — Если вы хотите что-то более бюджетное…

— Черт с ним, — сказал Гусев. — Давайте этот.

— Подключаться будете?

— А то ж.

Через пятнадцать минут, понадобившихся продавцу для оформления всех бумаг, банковская карточка Гусева полегчала еще на семьсот рублей. Гусев успокоил себя тем, что это нужная покупка, без которой он все равно не смог бы обойтись, и позвонил Кацу.

— Кац слушает.

— Это Гусев.

— Добрый день, Антон. Что-то случилось?

— Нет, просто опробую свой новый телефон.

— Рад вас слышать. Как вам новая Москва?

— Не слишком отличается от старой, — сказал Гусев. — Кстати, у меня тут возник вопрос о старости. Мне же за шестьдесят лет, если хронологически. Мне никакая пенсия не полагается?

— Боюсь, что нет, — сказал Кац. — Годы, проведенные в нашей клинике, в зачет не идут. Юридически вам слегка тридцать. Этот закон был принят недавно, и предполагается, что он позволит избежать определенных злоупотреблений в финансовой сфере.

— Вроде того, о котором я сейчас спросил?

— Вроде того.

— Ясно, — сказал Гусев.

— У вас что, уже деньги кончились?

— Нет, — сказал Гусев. — Это я просто размышляю.

— Если что, я постараюсь выбить из начальства еще денег для вас, — сказал Кац. — Все-таки, вы первый оживленный клиент и всякое такое. Но не обещаю, что получится, и лучше бы вам на это не рассчитывать.

— Ага, — сказал Гусев. — Слушайте, а как так получилось, что я первый?

— Не самое значительное по нынешним меркам заболевание, относительно молодой возраст. Разбудить вас было легче всего, — сказал Кац. — Большая часть клиентов попадает к нам в уже более преклонных годах. Или, что тоже не редкость, в таком виде, что восстановить их может только чудо. Автомобильные аварии, перестрелки… Вы ж понимаете, если мозг имеет механические повреждения, то там уже все. По крайней мере, на данном уровне развития медицины.

— Ну, у меня вот нет медицинского образования, — сказал Гусев. — Но я знаю, что когда сердце останавливает, то у человека есть не так уж много времени, прежде чем его мозг получит повреждения от кислородного голодания. А как получит, то тоже все. Тело вроде как можно восстановить, но человек уже превратился в овощ.

— С вами сработали очень оперативно, — сказал Кац.

— Прям настолько оперативно?

— С чем связан ваш вопрос? — поинтересовался Кац. — Вы чувствуете себя овощем?

— Иногда, — признался Гусев. — Но это и до инфаркта тоже было.

— Тогда живите дальше и не забивайте себе голову вещами, которых не понимаете, — посоветовал Кац. — И, кстати, у меня тоже нет медицинского образования.

— Как это? — удивился Гусев.

— Вообще-то, я завхоз, — объяснил Кац. — Меня попросили заняться вашим случаем, потому что я почти ваш ровесник, немолодой уже человек, исполненный житейской мудрости. Сами понимаете, вы у нас первый пробужденный, и похоже, что в ближайших год таких больше не предвидится. Так зачем нанимать нового человека, если есть старый добрый Кац, доморощенный психолог и вообще умничка?

— Действительно, — сказал Гусев.

— Надеюсь, вы на меня не в обиде.

— Нет, что вы.

— А можно я дам ваш телефон нашему рекламному отделу? Они хотят записать с вами пару интервью для дальнейшего рекламного продвижения нашего бренда. Ну, это если их языком выражаться.

— Конечно, дайте, — сказал Гусев. — Иначе же они тупо заявятся в мою общагу, так?

— Точно, — сказал Кац, и Гусев даже по телефону услышал, как тот улыбается. — Они собирались нагрянуть к вам завтра с утра, но мне удалось их отговорить. Человеку нужно время и все такое.

— Спасибо, — сказал Гусев.

— И еще мой вам совет, — сказал Кац. — Бесплатно никаких интервью не давайте.

Гусев еще раз поблагодарил Каца и повесил трубку.

Когда Гусев вернулся в общагу, в его комнате уже стоял холодильник, а какой-то длинноволосый худощавый тип возился с его телевизором.

— А мне сказали, что его поменяют, — заметил Гусев.

— А фигли его менять-то, когда достаточно всего лишь плату перепаять? — удивился тип. — Я — Стас, кстати.

— Гусев.

— Да я знаю, выходец из средних веков и все такое.

— Всего-то тридцать семь лет прошло.

— Ну, я и говорю, реликт. Я твой сосед, кстати. Моя комната через две двери от твоей.

— Тоже врач, что ли?

— Не-а, — сказал Стас. — Работаю на родную корпорацию, но не врач ни разу. Я сисадмин.

— Бывает, — посочувствовал Гусев.

— Ну да, — сказал Стас. — Это вот как раз та самая работа, при которой все окружающие тебя люди кажутся идиотами.

— Страшная правда в том, что окружающие тебя люди, как правило, и есть идиоты, — сказал Гусев. — Это я тебе, как реликт, говорю.

— А я верю, — сказал Стас и отложил паяльник. — Похоже, все.

— Доломал?

— Починил, — обиделся Стас.

Подтверждая его слова, телевизор включился и показал серую муть.

— С настройками каналов надо поиграть, — сказал Стас. — Или, хочешь, я тебе цифровое сюда проведу? Тут делов-то на раз, один кабель от меня кинуть. Если через окно, то вообще за полчаса управлюсь.

— Не надо, — остановил его Гусев. — Я не собираюсь жить тут вечно.

— Как знаешь, — сказал Стас. — Кстати, жилье тут ничего так. Во-первых, бесплатное, а во-вторых, видел бы ты, какие цыпочки в корпорации работают…

— Я видел, — сказал Гусев.

— Ну и вот, — сказал Стас. — Переезд отсюда куда-то еще, это как изгнание из рая. Э… — он осекся. — Надеюсь, я не оскорбил твоих религиозных чувств?

— Нет, — заверил его Гусев.

— Ну и хорошо, — сказал Стас. — А то я частенько ляпну что-нибудь, а потом жду, чем все это кончится. Язык мой — враг мой.

— Знакомо, — сказал Гусев.

— Да вот, — сказал Стас. — Сидишь потом и думаешь, вызовут, не вызовут…

— Куда вызовут? — спросил Гусев. — К начальству, что ли?

— К какому еще начальству? — удивился Стас. — А, да, ты же реликт. В твое время дуэлей еще не было.

— Дуэлей?

— Ну да, дуэлей. Пиф-паф, ой-ой-ой, все дела.

— Постой, — сказал Гусев. — Мы сейчас о реальной жизни говорим?

— Куда уж реальнее.

— Значит, у тебя есть оружие?

— В комнате, — сказал Стас. — Какой смысл по общаге его с собой таскать?

— И тебя на самом деле могут вызвать на дуэль за оскорбление религиозных чувств?

— Могут, — подтвердил Стас. — Чаще всего, конечно, дело заканчивается простыми извинениями, но иногда бывают такие верующие, которые «око за око, зуб за зуб» и «мне возмездие, и аз воздам». Сам-то я с такими еще не сталкивался. К счастью.

— Ты сейчас меня точно не разводишь?

— А какой смысл мне тебя разводить?

— Мало ли, какой у вас специфичный юмор.

— Не, — сказал Стас. — Ни разу не развожу. Если хочешь, могу на винте с любимой порнухой поклясться.

— Это уже лишнее, — сказал Гусев. — А за что еще могут вызвать на дуэль?

— Да за любое оскорбление, — сказал Стас. — Я понимаю, что в ваше время такого не было, но ты что, совсем книжек не читал?

— Читал.

— Ну и вот.

— А если у меня нет оружия?

— Если у тебя нет ствола, то на дуэль тебя вызвать нельзя, — сказал Стас. — Но это тоже не вариант, так что рекомендую приобрести.

— Почему не вариант?

— Если тебя нельзя вызвать на дуэль, это не значит, что тебе нельзя съездить по зубам, например, — объяснил Стас. — Или нанести еще какую-нибудь травму нелетального характера.

— А если я сдачи дам?

— А у него пистолет.

— Застрелит?

— Как два пальца об асфальт.

— Это же будет превышением пределов необходимой самообороны, нет?

— Превышение пределов необходимой самообороны — это если на тебя стайка гопников напала, а ты их в них нейтронной гранатой кинул и весь квартал зафигачил. Но поскольку нейтронные гранаты у населения отсутствуют, черта с два ты эти пределы превысишь.

— А как же закон?

— Закон в этом случае на стороне того человека, у которого пистолет, — сказал Стас. — Как гражданина, взявшего ответственность за себя в свои руки.

— То есть, если он мне в зубы двинет или руку сломает, в полицию на него жаловаться бесполезно?

— Абсолютно, — сказал Стас. — Они такими мелочами не занимаются. Скажут, купи ствол и вызови его на дуэль. Не хочешь, терпи и держи язык за зубами.

— И давно у вас так?

— Дуэльный кодекс? Да уж лет двадцать, наверное.

— Все чудесатее и чудесатее, — пробормотал Гусев. — И часто случаются поединки?

— Не очень, но случаются.

— Много народу гибнет?

— Нет. В основном-то стреляются не до смерти, а до первой крови. Самые горячие головы еще в первые годы после принятия кодекса полегли.

— Ты сам хоть раз стрелялся?

— Дважды, — Стас задрал короткий рукав своей футболки и продемонстрировал Гусеву старый шрам на плече. — Это вот я проиграл.

— А когда победил, куда попал?

— В голову, — нахмурился Стас. — Случайно, конечно, я на самом деле не хотел его убивать. Но так уж вышло. Довольно неприятное ощущение, между прочим.

— Из-за чего стрелялись?

— Из-за женщины, — сказал Стас. — Ну, по пьянке. Кстати, реликт, хочу заранее предупредить, что такие вопросы малознакомым людям задавать не принято.

— Извини, — сказал Гусев.

— Да я-то ничего, просто имей в виду. На будущее.

— Буду знать, — сказал Гусев и подумал, как часто ему теперь придется повторять эту фразу.

— А ствол все-таки себе купи, — посоветовал Стас.

— Похоже, что придется.

— Не грузись, — сказал Стас, увидев озабоченное лицо Гусева. — Не знаю, как там что было в твои времена, но и сейчас жить тоже можно.

— Теперь я на самом деле чувствую, что я реликт.

— Это пройдет, — сказал Стас. — Пива хочешь?

— Хочу.

— А тебе вообще пить можно?

— А плевать, — сказал Гусев.

В конце концов, здоровый образ жизни может и подождать.