Шанс для неудачников. Том 2

Мусаниф Сергей Сергеевич

Злотников Роман Валерьевич

Устройство генерала Визерса сработало, но лишь отчасти. Оно не предотвратило войну, а лишь отодвинуло ее начало, и через двести пятьдесят лет все возвращается на круги своя, и боевые корабли скаари уже летят к человеческим планетам.

На этот раз в роли защитника человечества готова выступить Кленнонская Империя, быстрее Альянса оправившаяся от удара, но шансы на спасение невелики.

У Алекса есть свой собственный план действий, но для того, чтобы все получилось, Алексу предстоит ответить на главные вопросы: кто он такой на самом деле и зачем его вытащили в будущее из двадцать первого века?

Пролог

На горизонте красный диск солнца тонул в темных водах океана.

Волны накатывали на берег. Из соседнего домика доносились звуки легкой джазовой музыки. Чуть поодаль компания молодых людей играла в пляжный волейбол, лениво перебрасывая мяч через еле натянутую сетку.

Со стороны океана дул прохладный бриз, принося облегчение перегретому за день побережью.

Я сидел в шезлонге, курил сигару и очень старательно ни о чем не думал. В частности, я не думал о том, что уже на следующей неделе мне придется возвращаться в Москву, где у меня нет ни жилья, ни работы, и перспективы обзавестись хотя бы чем-то из перечисленного весьма туманны.

Кроме того, возвращение в Москву означало, что мое приключение закончилось, даже не успев толком начаться. Полторы недели блужданий по девственным джунглям Белиза закончились весьма предсказуемым пшиком. Наверное, глупо с моей стороны было рассчитывать на успех там, где успели обломать зубы лучшие разведки мира.

Дядя Том, первый из конкурентов, встреченный нами по возвращении и сразу прочитавший итог экспедиции по выражениям наших лиц, довольно скалил зубы, обещал поставить нам дармовую выпивку и всего раз помянул свой любимый авианосец на рейде. Израильский «энтомолог», на которого мы наткнулись чуть позже, халявной выпивки не обещал, зато попытался обнадежить нас соображением, что «когда-нибудь кому-нибудь обязательно повезет, и тогда мы всё узнаем, хотя, вполне возможно, к тому моменту все мы уже будем на пенсии и узнавать всё придется из телевизора и газет», и даже местные полицейские смотрели на нас с изрядной долей сочувствия.

— Холодное пиво, — объявил Холден, появляясь на пороге своего бунгало. В подтверждение своих слов он слегка позвенел бутылками. — У меня на льду стоит бутылка шампанского, но мне почему-то кажется, что при нынешнем раскладе мы его не заслужили.

— Ты прав, — сказал я. — Будем пить пиво.

Холден передал мне бутылку и плюхнулся в соседний шезлонг. На британском агенте были линялые шорты и мятая цветастая рубаха, которую я ни разу не видел на нем застегнутой.

— Я дал себе слово, что когда-нибудь откупорю эту бутылку шампанского, — сказал Холден. — В крайнем случае я откупорю ее, когда меня отзовут в Лондон и выдадут новое назначение в какое-нибудь долбаное Сомали, где агенту моего класса и вовсе нечего делать.

— Там пираты, — сказал я.

— Это они в море пираты. Но в море и без меня есть люди, которые с переменным успехом им противостоят, — сказал Холден. — А на берегу эти пираты — мирные рыбаки с метровыми мачете, которыми они отрежут голову любому белому, подошедшему к ним слишком близко.

— Зачем мирным рыбакам метровые мачете?

— Чтобы разделывать рыбу и при случае отрезать головы идейным противникам, — сказал Холден. — Надо признать, Джеймса Бонда из меня не получилось. Пора всерьез задуматься о новой карьере.

Я свернул пробку на своей бутылке и глотнул пива. Холодное.

— Я думаю, осталось совсем немного времени, а потом эту тему отдадут американцам, — сказал Холден. — Пусть они подгоняют сюда свой авианосец, разворачивают полномасштабную боевую операцию, вырубают джунгли… да пусть они хоть напалмом их зальют. Я хочу оказаться как можно дальше отсюда, когда они начнут свои обычные пляски вокруг «восстановления демократии» и «поисков оружия массового поражения».

— Они еще из Ирака не вылезли, да и с Афганистаном до конца ничего не понятно.

— Полагаешь, дядя Сэм с дядей Томом не потянут войну на трех направлениях?

— С кем тут воевать? С индейцами?

— А почему нет? Это было бы символично, — заявил Холден. — Американский спецназ против древнего пророчества майя, сулящего всему человечеству скорую и неотвратимую гибель. Они еще потом десяток блокбастеров на эту тему снимут.

— Не любишь ты дядю Тома.

— Он меня достал, — сказал Холден. — Ходит с самодовольным видом и ведет себя так, будто это его страна.

— У него авианосец на рейде, — напомнил я.

— А у вас — подводная лодка в заливе.

— Да? — удивился я.

— По крайней мере, рыбаки жалуются, что из-под воды доносятся звуки балалайки и короткие, но очень эмоциональные команды на незнакомом языке.

— Откуда им знать, как звучит балалайка?

— Понятия не имею, — сказал Холден. — Но говорят они об этом весьма уверенно.

Я глотнул пива и затянулся сигарой.

Что-то в происходящем казалось мне неправильным, но я пока не мог понять, что именно. Белиз, джунгли, Холден, холодное пиво, кубинская сигара, закат, бриз… Все это вполне могло бы иметь место в действительности, но в списке явно присутствовали лишние элементы.

Пиво, сигара и закат в схему вписывались…

— Что-то не так, — сказал я Холдену.

— Про рыбаков я приврал, — согласился он. — Но чья-то подводная лодка в заливе точно есть. Если не ваша, то китайская.

— Я не об этом.

— А о чем?

— О ситуации в целом.

— Это верно, — сказал Холден. — В целом в ситуации что-то не так.

— Может быть, ты даже скажешь, что именно?

— Нет, — сказал Холден.

— Почему?

— Ты должен это сам понять. Мне ты не поверишь.

— Ты, я смотрю, тоже доволен собой.

— Не без этого. Тебя раздражает мое самодовольство?

— Немного, — сказал я. — Тянет слегка подрихтовать тебе челюсть.

— Опять?

— Разве я когда-то это уже делал?

Он ухмыльнулся, и тогда я понял, что именно мне казалось неправильным. Джунгли, океан и закат были на месте. Двумя лишними элементами, которые не вписывались в эту идиллическую картину, были мы с Холденом. Я вспомнил, когда и при каких обстоятельствах я уже пытался подрихтовать ему челюсть, а вспомнив это, вспомнил и все остальное.

Холден просто не мог любоваться закатом и пить пиво на веранде своего бунгало в Белизе, потому что он был мертв.

И поскольку я и сам был недалек от этого состояния, меня тут тоже быть не должно.

— Вижу, ты начинаешь вспоминать, — констатировал Холден.

— Ты умер на Веннту, — сказал я. — Сгорел из-за того, что мы не смогли найти для тебя скафандра с герметичным шлемом.

— Как ты понимаешь, любви к скаари мне это не прибавило, — сказал он. — А где сейчас ты?

— Должен лежать в криостазисе на «Одиссее», — сказал я. — Сейчас и еще примерно двести пятьдесят лет, если нам повезет.

— Вам не повезет.

— Это угроза?

— Это предположение, основанное на моем знании жизни, — сказал он.

— Но если я сейчас физически нахожусь на «Одиссее», а ты и вовсе мертв, то как мы…

— Неверный вопрос, — сказал Холден. — Главное, не как мы с тобой беседуем. Главное — где.

— И где же?

— В твоей голове, — сказал Холден.

— То есть ты мне снишься?

— Типа того, — ухмыльнулся он. — Я же мертв, где я еще могу с тобой побеседовать?

— Визерс говорил, что во время криостазиса сны не снятся.

— Ну, это ж не первая аномалия, к которой ты причастен, — сказал Холден.

— Но почему ты? Почему из великого множества хранящихся в моем мозгу образов подсознание выбрало именно тебя?

— Из-за комплекса вины, я полагаю, — сказал он. — Ты завалил дело.

— Мы были бессильны, — сказал я. — Визерс включил свое устройство еще до того, как ты нам о нем рассказал.

— Похоже, что твое подсознание это оправдание не устраивает.

— Возможно, — согласился я. — А почему именно Белиз?

— Земля, — сказал Холден. — Твоя родная планета и последнее место на ней, где было тихо и спокойно.

— Раз уж мы оба здесь, ответь на один вопрос…

— Кто я?

— Да.

Он покачал головой.

— Не могу. Я — всего лишь плод твоего подсознания, и я знаю только то, что известно тебе. А ты понятия не имеешь, кто я такой.

— Сколько времени прошло с начала полета?

— Не знаю.

— Гастингс еще жив?

— Не знаю.

— Похоже, толку от тебя немного.

— Ну извини. И потом, для покойников должны быть скидки.

— Ты и при жизни обожал недоговаривать.

— Помимо этого у меня были и другие достоинства, — вот уж воистину, сон разума рождает чудовищ.

— Могу ли я подрихтовать воображаемую нижнюю челюсть — порождение моего подсознания?

— Ты можешь попробовать, — сказал он. — А можешь продолжать пить воображаемое пиво и любоваться закатом. Благо, пиво тут всегда холодное, а закат будет длиться столько, сколько ты захочешь.

— Я все же предпочел бы другую компанию.

— Над этим я не властен, — сказал Холден. — Но не сомневаюсь, что я — не самое худшее, что тебе могло привидеться. Тебе могли бы сниться скаари и их чертовы танки, например. Едва ли это было бы очень приятно.

— В этом что-то есть, — согласился я.

— Наслаждайся отдыхом, — посоветовал Холден. — Как бы ни повернулась ситуация на «Одиссее», эта передышка вполне может стать последней для всего вашего экипажа.

Часть первая

ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР

ГЛАВА 1

Боль.

Визерс не предупреждал, что это будет так больно.

Каждую клеточку моего тела будто бы поджаривали на адском огне. Мне казалось, что моя кровь кипит, глаза вот-вот взорвутся, а мозг уже готов хлынуть из ушей горячей серой массой. Я орал бы во весь голос, но легким не хватало воздуха.

Это было невыносимо. Я попытался потерять сознание и вернуться в Белиз, к Холдену и холодному пиву, но у меня ничего не вышло. Наверное, это было правильно. Из ада не может быть такого легкого выхода.

Чтобы не сойти с ума от боли, я принялся считать, но сбился уже на второй сотне. Тогда я начал напевать все известные мне песенки, и… Не могу сказать, что это сильно помогало, но через какое-то время ад отступил.

Боль все еще присутствовала, но стала терпимой. Перед глазами плыла кровавая пелена, кислород ворвался в легкие живительной струей прохлады, и тогда… тогда я сказал, а точнее, прохрипел все, что у меня накопилось, и сделал это на всех известных мне языках.

Или мне только показалось, что я это сделал.

Тем не менее я довел свою тираду до логического завершения и только после этого потерял сознание.

Во тьме ко мне пришли голоса.

— Это он?

— Да, несомненно. Генетическая карта полностью совпадает.

— Мозг не пострадал?

— Не должен был. Здесь установлено самое совершенное на тот момент оборудование.

— Наше оборудование не тестировалось на людях.

— Они внесли изменения в конструкцию с поправкой на то, что криостазис будет использоваться для людей, и я полагаю, что все будет нормально.

— Полагаете?

— Я — всего лишь корабельный врач, а не криохирург. Я предлагал подождать…

— И еще вы говорили, что оборудование автономно и процедура вообще не требует вашего вмешательства.

— Да, я говорил…

— Тем не менее двое уже мертвы, а один полностью потерял память.

— Вероятность подобного исхода никогда нельзя исключить.

— И тем не менее вы настаиваете, что с этим все будет в порядке?

— Точно я смогу сказать только после того, как он придет в себя.

— Как скоро это случится?

— Судя по показаниям приборов, это уже случилось.

— Да? Но он все еще выглядит как овощ. Эй! Ты меня слышишь?

Вряд ли поблизости находился кто-то еще, к кому мог быть обращен этот вопрос, и я принял его на свой счет.

Первым делом я попытался открыть глаза, и, несмотря на успех этого предприятия, ясности оно не добавило. Перед глазами стояла красная завеса, которую кое-где прореживали белые пятна.

— Моргните, если вы меня слышите, — сказал второй голос.

В отличие от первого, властного и несколько грубоватого, он мог принадлежать человеку, который пытался быть вежливым со всеми окружающими. Как правило, окружающие не слишком жалуют таких людей.

Я моргнул. Движения век вызвали новый приступ головной боли.

— Вы ничего не видите? Моргните один раз, если да.

Скотина, знал бы ты, чего мне это стоит… Я снова моргнул.

— Ты Алекс Стоун?

— Конечно, он Алекс Стоун. — Во втором голосе прорезались нотки раздражения. — Генетическая карта…

— Плевать я хотел на генетическую карту. Мне нужно знать, насколько он осознает происходящее.

— П… п… — прохрипел я.

— Пить? — уточнил второй голос. — Вам сейчас нельзя пить. Криожидкость еще полностью не выведена из организма и…

— Пп… пошли вы оба, — со второй попытки у меня таки получилось. Надо ли говорить, что это вызвало новый приступ мигрени? — Оставьте меня в покое.

— Вот видите, речевые функции к нему уже возвращаются, — произнес второй голос. — И лучшее, что мы сейчас можем сделать, это действительно оставить его в покое.

— Но я…

— Понимаю, что вам не терпится с ним поговорить. Но сейчас вряд ли он готов вас слушать.

Следующий период я помню смутно.

Боль накатывала волнами, я то и дело проваливался в забытье, но в Белиз к Холдену вернуться мне так и не удалось.

В те редкие моменты, когда я был в сознании и боль казалась терпимой, я пытался проанализировать текущую ситуацию. Мысли путались, и получалось плохо.

Очевидно, я все еще был на борту «Одиссея».

Очевидно, кто-то еще был на борту «Одиссея», и этот кто-то размораживал людей. Размораживал не просто так, а потому что ему что-то было нужно.

Неужели прошло двести пятьдесят лет и мы прилетели на Борхес? Почему-то я был уверен, что это не так.

В голосах людей было что-то знакомое. Не то чтобы я знал эти голоса, но у обоих присутствовал очень характерный гортанный акцент, который не так уж часто встретишь у людей…

У людей не встретишь…

У людей…

Это не люди, внезапно понял я. Это кленнонцы.

А значит, нам конец.

Я попытался себя убедить, что это не могут быть кленнонцы. Им просто неоткуда тут взяться.

Когда мы взлетали с Веннту, никаких кленнонцев на борту не было. Откуда бы они взялись теперь? Взяли на абордаж корабль, движущийся с релятивистскими скоростями?

Но это их фирменное «р» трудно с чем-то перепутать…

Хорошо, допустим, что это кленнонцы. Тогда почему мы еще живы?

Потому что им что-то нужно. Скорее всего, они хотят знать, что произошло на Веннту, а никто за пределами нашего корабля не обладает знаниями о гиперпространственном шторме, который устроил Визерс.

Сколько же лет прошло с тех пор? Неужели стороны успели обзавестись новым прыжковым флотом или же в расчеты генерала вкралась какая-то ошибка?

Но если это кленнонцы, то они могли прилететь сюда только на прыжковом корабле. Путешествие с досветовыми скоростями отняло бы у них слишком много времени. Я попытался подсчитать, сколько именно времени им бы на это потребовалось, но тут снова накатила боль, и я провалился во тьму.

Зрение ко мне понемногу возвращалось. Окружающее по-прежнему было представлено в красно-белых тонах, но теперь белые пятна начали принимать конкретные очертания.

Более-менее узнаваемые.

По крайней мере, мне показалось, что я узнал потолок и корабельные светильники. Похоже, мы все еще в космосе. Абордаж на релятивистских скоростях все-таки возможен или кленнонцы овладели сложным искусством телепортации и материализовались прямо на нашем корабле?

Тело все еще представлялось одним сгустком боли. Я попытался пошевелить пальцами рук, но не смог сообразить, где они находятся и какие мышцы отвечают за это движение.

Наверное, мне пора было паниковать.

Но я не стал. Мне для этого все еще было слишком больно.

Белое пятно, имевшее характерные очертания кленнонца, нависло над моей койкой.

— Вам лучше? — Это был обладатель второго голоса, отрекомендовавший себя корабельным врачом.

— Немного, — голос хрипел и дрожал, но это был мой голос.

В горле пересохло, и слова давались мне нелегко, но по крайней мере не придется больше моргать по команде.

— Вы быстро восстанавливаетесь.

— Я… рад.

— Аномально быстро для человека.

— Этому… тоже рад, — я вообще полон сюрпризов, док.

Но о некоторых вам все же лучше не знать.

— Зрение возвращается?

— Отчасти.

— Скоро я смогу дать вам болеутоляющее.

— Какой… год?

— Какой сейчас год?

— Да.

— Боюсь, я не могу вам этого сказать.

— Сволочь.

— У меня инструкции, — сказал он. — Я должен как можно быстрее поставить вас на ноги, и я не имею права давать вам никакой информации о текущем положении дел.

— Сколько… еще людей вы… разморозили?

— И этого я не могу вам сказать.

— Тогда зачем… ты здесь вообще?

— Для того чтобы дать вам обезболивающее.

— И где оно?

— Скоро подействует, — пообещал он.

И не соврал.

Когда я в следующий раз попробовал открыть глаза, зрение уже почти вернулось. Вокруг по-прежнему преобладали красно-белые тона, а предметам недоставало резкости, но по крайней мере я мог понять, где нахожусь.

В одной из многочисленных кают «Одиссея».

Рядом с койкой стояло какое-то хитроумное медицинское приспособление, от которого к моему телу вело сразу несколько трубок, по ним подавалась прозрачная жидкость. Вряд ли это просто витамины.

Дисплей хитроумного медицинского приспособления был в поле моего зрения, но прочитать данные с него я не мог.

Острая боль сменилась тупой и ноющей, но, хотя она не покинула мое тело окончательно, но теперь ее можно было терпеть, и она не мешала думать.

Одна из трубок аппарата была присоединена к правой руке, и, чтобы ее не потревожить, я начал экспериментировать с левой. Пальцы слушались. С третьей попытки мне даже удалось оторвать руку от кровати и поднести ее к лицу. Вопреки моим ожиданиям, рука выглядела вполне нормальной.

Никак не похожей на руку покойника. Ожогов на ней тоже не обнаружилось, хотя я был готов поклясться, что еще некоторое время назад меня поджаривали на медленном огне, как какого-нибудь средневекового грешника. А ведь кленнонская медицина считалась самой продвинутой в исследованном секторе галактики.

По крайней мере, она считалась таковой до того, как Визерс попытался засунуть этот сектор галактики обратно в средневековье.

Итак, что мы имеем в сухом остатке?

Азим мертв.

На борту «Одиссея» кленнонцы.

Визерс и Риттер в криостазисе и вполне могут умереть в процессе оттаивания.

Кира тоже, но еще не факт, что ее вообще попытаются разморозить. Не думаю, что кленнонцам потребуются все члены экипажа. Разве что они прилетели сюда, чтобы ставить на нас какие-то опыты, как на лабораторных мышах.

Какой сейчас год? Неизвестно. Что произошло за то время, что мы пропустили, пока валялись в холодильниках? Тоже неизвестно.

Восхитительная ситуация. Впрочем, это ведь у меня уже не в первый раз.

— Как вы себя чувствуете?

— Полон сил и готов сыграть в американский футбол.

— На каком языке вы сейчас говорили?

— На русском. Был раньше такой язык, док.

— Я не специалист по мертвым наречиям, — сказал кленнонец. — Так как вы себя сейчас чувствуете?

— Вполне сносно, спасибо.

— Слабость, головокружение?

— Не без этого. Но по сравнению с тем, что было совсем недавно…

— Это обычные побочные эффекты быстрой разморозки. Нормальный эффект восстановления после нахождения в криокамере занимает…

— Недели. Я знаю, док.

— Вас помещали в криостазис и ранее?

— Нет. Не меня, знакомого. Но я успел более-менее ознакомиться с процедурой…

— Хорошо. Теперь вы должны ответить на несколько вопросов. Мне нужно убедиться, что ваш мозг работает и вы не страдаете криоамнезией.

— Я вообще не знаю, что такое амнезия, док.

— И все же… Ваше имя?

— Алекс Стоун. — В конце концов, оно похоже на настоящее, и в этом времени именно Стоуном мне довелось пробыть дольше всего.

— Когда вы родились?

Я сказал.

— Не самый удачный момент для шуток.

— Это долгая история, — сказал я. — Если считать чистое время, я полагаю, что мне под тридцать. Я сказал бы вам точнее, если бы вы сообщили мне, сколько времени мы провели в полете. Хотя… для установления чистого времени это вроде бы и не важно, да?

— Вы помните алфавит?

— Даже несколько.

— Назовите хоть один.

Я назвал все буквы, входящие в алфавит общего языка Альянса. Кленнонский доктор сделал отметку в своем КПК.

— Таблицу умножения рассказать? — поинтересовался я.

— На восемь.

Еще одна отметка.

— Вы знаете, где находитесь?

— Полагаю, что все еще на борту космического корабля, который вы захватили. Кстати, как вы это сделали?

— Вы помните, откуда летел ваш корабль? — спросил доктор, проигнорировав мой собственный вопрос.

— А должен?

— Куда вы направлялись?

— Док, кто тут у вас главный?

— Капитан Рейф.

— Чудесно. Давайте мне сюда капитана Рейфа.

— Прежде чем я позову его, я должен убедиться, что вы полностью отдаете себе отчет…

— Я вполне адекватен, — сказал я. — По крайней мере, по моим собственным стандартам, которые, вне всякого сомнения, несколько отличаются от общепринятых. Но я вас уверяю, адекватнее вам меня уже не сделать. Я таким родился.

Обладающий властным голосом и хамоватыми манерами капитан Рейф соизволил явиться пред мои светлые очи только через два часа, чем вызвал немалое мое раздражение. Впрочем, хорошие манеры среди кленнонцев являются такой же редкостью, как воздержание среди кроликов.

Капитана сопровождали доктор и двое штурмовиков в легких доспехах. Интересно, что именно Рейф обо мне слышал?

— Назови себя, — заявил он с порога.

— Алекс Стоун, и вы чертовски хорошо это знаете.

— Перечисли другие имена, которые ты носил.

— Алексей Каменский, — назвал я имя, значившееся в моих детдомовских документах.

Я и раньше не очень любил это имя, а после того как детективы Александры Марининой и их главная героиня приобрели бешеную популярность, и вовсе начал его ненавидеть. Каждый раз после того, как я называл свою фамилию, мне приходилось выслушивать какую-нибудь дежурную шутку.

— Еще, — потребовал Рейф.

— Называйте меня просто Лешей.

Рейф обернулся в сторону доктора.

— Мы можем применить пентотал-3?

— В его состоянии? Это будет равносильно убийству.

— Жаль, — сказал Рейф и снова повернулся ко мне. — Какие еще имена ты носил?

— Вы просто назовите то, которое хотите услышать, а я скажу, так это или нет, — предложил я. — Это сэкономит время нам обоим.

— Амаль ад-Дин, названый сын Асада ад-Дина.

— Да, это я. Не слышали, как там папа?

— Что ты делал на Веннту?

— Как обычно. Пытался спасти мир, но не преуспел.

У кленнонцев нет бровей, поэтому капитан Рейф поиграл складками на лбу.

— Как была уничтожена Веннту?

— Во время альтернативной операции по спасению мира. О ней вам лучше поговорить с генералом Визерсом. Или вы забыли его разморозить?

— Не забыли.

— Так у него и спросите, он лучше в этом разбирается.

— Мы бы спросили, но по причинам медицинского характера генерал Визерс сейчас не очень разговорчив. У него криоамнезия.

— Не повезло вам.

— Поэтому я спрашиваю тебя.

— Я и рад бы вам помочь, но дело в том, что я совершенно не разбираюсь в технической стороне вопроса, — сказал я. — Видите ли, на Веннту я как раз занимался тем, что пытался помешать генералу Визерсу делать то, что он делал.

— Объясни, как умеешь.

— Тогда в двух словах, — сказал я. — Генерал Визерс взорвал системообразующую звезду и часть энергии от этого взрыва попытался направить в гиперпространство, в попытке спровоцировать там колебания, которые уничтожили бы стержни Хеклера. Скажите, он преуспел?

— Значит, Веннту не являлась основной целью?

— Насколько мне известно, нет.

— А ты пытался это остановить?

— Да. Но как потом выяснилось, шансов для этого не было.

— Почему?

— Мы просто опоздали, — сказал я. — Времени не хватило.

— Я не об этом. Почему ты пытался его остановить?

— Мне не очень нравятся планы, побочным эффектом которых является гибель населения целой планеты.

— Но теперь вы с ним на одном корабле. Почему?

— Я здесь, как бы это сказать… почетный гость.

— Хочешь сказать, ты здесь против своей воли?

— На борт меня вообще притащили в бессознательном состоянии.

— Не верю ни единому слову, — сказал капитан Рейф. — Док, когда мы сможем повторить этот разговор с применением пентотала-3?

— Не раньше, чем через три-четыре дня, — сказал доктор. — Может быть, через неделю. Это зависит от того, с какой скоростью будет идти процесс восстановления.

— Слишком долго.

— Вы и так заставили меня действовать с нарушением протокола…

— Команда этого корабля — не ваши пациенты, — сказал Рейф. — Они — военнопленные…

— Разве император разрешил применять пытки? — спросил доктор.

— В экстренных случаях.

— Даже если сейчас мы имеем дело с экстренным случаем, статус этих людей под вопросом.

— С кем теперь воюете? — поинтересовался я.

Рейф смерил меня гневным взглядом и ничего не сказал ни мне, ни доктору. Вместо этого капитан подал знак следовать за ним, и все четверо покинули мою каюту, так и не ответив на вопрос.

ГЛАВА 2

После этого разговора несколько корабельных суток меня никто не трогал. Трижды в день приходил доктор, проверял мое самочувствие и кормил питательным желе из тюбиков, старательно игнорируя все мои попытки заговорить с ним на не связанные с медициной темы. Видимо, капитан Рейф настоятельно посоветовал ему избрать именно такую линию поведения.

Я потихоньку возвращался в нормальное состояние, на второй день после разговора с капитаном меня отсоединили от медицинского агрегата, а в конце третьего дня я уже смог самостоятельно встать с кровати и проковылять пару шагов до противоположной стены моей каюты. Правда, потом мне пришлось опереться на эту стену обеими руками и провести так минут сорок, ожидая, пока закончится головокружение, а в конце обратного пути я бревном рухнул на кровать.

Понемногу я пытался размышлять, что же представляет собой дивный новый мир, в котором я оказался, но созданный вокруг меня информационный вакуум этим размышлениям отнюдь не способствовал.

Кленнонцы все еще являются Империей, и, судя по заявлению капитана Рейфа о военнопленных, они с кем-то воюют.

Либо план Визерса не сработал и Веннту погибла зря, либо ребятам потребовалось не так уж много времени, чтобы восстановить необходимое для войны количество прыжковых кораблей. Либо — и этот вариант, пожалуй, был бы самым неприятным — мы провели на борту «Одиссея» куда больше двухсот пятидесяти лет, на которые рассчитывали изначально.

Хотя… мне-то какая разница? За пределами «Одиссея» у меня практически не осталось знакомых, а мир, который мы потеряли… по большому счету, он никогда и не был моим.

На четвертый день в каюту заявились двое штурмовиков, которые принесли с собой легкий «гостевой» скафандр.

В отличие от боевых и технических костюмов, такие скафандры не предлагают своему владельцу ничего, кроме небольшого запаса кислорода, коммуникатора и регулятора температуры. Ни оружия, ни инструментов, ни собственных двигателей. Собственно говоря, он потому и называется «гостевым».

Один штурмовик держал меня под прицелом, второй помог влезть в амуницию и проверил, правильно ли сидит шлем.

— Мы отправляемся в новое путешествие? — спросил я, но ни один из штурмовиков не снизошел до ответа.

Ладно, не очень-то и хотелось.

Убедившись, что костюмчик на мне сидит, штурмовики взяли меня под руки и поляризовали лицевую пластину шлема до полной непрозрачности.

Ого, как здорово.

Иногда осторожность граничит с паранойей, и сейчас как раз тот самый случай. Сомневаюсь, что в нынешнем своем состоянии я мог представлять для кого-то угрозу, даже если бы на мне был тяжелый боевой доспех «Черного дракона» в полном снаряжении.

Сто двадцать шагов по коридору, лифт на нижние уровни, шлюзовой отсек, пять ступенек вверх по трапу легкого десантного катера.

Штурмовики помогли мне устроиться в кресле и пристегнуть ремни, через несколько минут я почувствовал легкую вибрацию корпуса, соответствующую включению двигателей, а потом — легкий толчок, свидетельствующий о том, что катер отправился в полет.

Поскольку коммуникатор мне отрубили, поинтересоваться, куда мы летим, пусть даже не надеясь на ответ, не представлялось никакой возможности, и весь полет я провел в тишине и темноте. Еще и с двукратными перегрузками в конце полета, что тоже было не очень комфортно.

Пять шагов вниз по трапу мне пришлось проделать на подгибающихся от слабости ногах.

То ли за время полета мне сильно поплохело, то ли гравитация в пункте назначения оказалась выше, чем на «Одиссее». Учитывая, что хозяевами положения являются кленнонцы, я мысленно проголосовал за второй вариант. Похоже, меня переправили на их корабль.

Сто семьдесят три чертовски тяжелых шага, короткая остановка у лифта, подъем, еще пятьдесят восемь шагов, снова остановка, пятнадцать шагов, поворот налево… Ага, кресло. Судя по всему, еще и компенсирующее повышенные нагрузки.

Неплохо. А могли бы просто выстрелить в затылок и выбросить тело в космос. Или просто выбросить в космос, забыв подарить скафандр.

Чьи-то руки стянули с моей головы шлем, и мне пришлось зажмурить отвыкшие от света глаза.

— Оставьте нас, — приказал кто-то по-кленнонски.

Удаляющиеся шаги, звук аккуратно закрываемой двери.

— Удивительно, — сказал тот же голос уже на общем языке Альянса. — Жизнь все же полна неожиданностей. А вы практически не изменились за все эти годы, Алекс.

Голос показался мне знакомым, но ни с каким конкретным лицом не соотносился. Впрочем, для неискушенного уха все кленнонцы рычат одинаково.

— Пока не могу ответить взаимной любезностью, — сказал я, отчаянно пытаясь навести резкость. Фигуру кленнонца на другом конце довольно просторной каюты я уже мог рассмотреть, но детали от меня по-прежнему ускользали. — Я вас знаю?

— Скажем, мы однажды встречались и были представлены друг другу, — сказал кленнонец. — Так что это вторая наша встреча, и проходит она при не менее драматических обстоятельствах, нежели первая.

— Если обстоятельства первой встречи были столь драматичны, вы могли бы их мне напомнить, — сказал я.

— Новая Колумбия, — сказал он. — Лагерь для военнопленных.

— Адмирал Реннер? — удивился я.

Не помню, чтобы мне там представляли еще какого-то кленнонца.

— Герцог Реннер, — поправил он. — Я уже слишком стар для того, чтобы командовать боевыми кораблями. Теперь я занимаюсь дипломатией.

— Дипломатия — это продолжение войны, только другими средствами, — сказал я.

— Да, цели прежние, а набор средств изменился. Пришлось мне обучиться паре новых трюков.

— Не сомневаюсь, что обучение было успешным.

— Император придерживается того же мнения, и я не осмелился бы с ним спорить, — сказал Реннер. — По крайней мере, в этом вопросе.

В «старые добрые времена» адмирал Реннер считался военным гением Кленнонской Империи и, пожалуй, был самым авторитетным военачальником во всем Исследованном Секторе Космоса, этакой легендой при жизни. На этой почве его очень не любил молодой император Таррен Второй, а потому Реннера вечно посылали командовать группами войск, находящихся как можно дальше от столичной планеты.

Видимо, новый владыка Империи сменил гнев на милость, и Реннер оказался приближен ко двору. Стоп, а почему именно новый? Если Реннер до сих пор жив, то вполне возможно, что и император у кленнонцев остался прежним.

За счет генетических модификаций кленнонцы живут дольше, чем люди, а император был моложе своего именитого военачальника.

— Что вообще происходит? — спросил я. — Или у вас тоже инструкция ничего мне не говорить?

— Нет, линию поведения капитана Рейфа задавал я, — сказал Реннер. — Мои же действия ограничены только волей моего императора, а он полностью мне доверяет. Я же в свою очередь стараюсь не обременять его деталями.

— Кто у вас сейчас император?

— Император у нас прежний. — Что и требовалось доказать, собственно.

— Помнится, раньше он не очень вас жаловал, ваша светлость.

— Это было давно, — сказал Реннер. — Он повзрослел, я постарел, мы оба стали мудрее.

— Могу ли я поинтересоваться, насколько давно это было? Если можно, в цифрах.

— До того как «Одиссей» был перехвачен нашим дредноутом, он провел в полете сто семьдесят девять лет.

— Я думал…

— Вы шли на Борхес, — сказал Реннер. — Где вас ждало бы одно сплошное разочарование. Борхес не пережил изоляции.

— Но это же аграрный мир. Что там могло случиться?

— Эпидемия, — сказал Реннер. — Какая-то мутировавшая разновидность местной лихорадки. Они не смогли синтезировать вакцину, а запросить помощи было неоткуда.

Значит, план Визерса все же сработал, и теперь нам придется иметь дело с его последствиями.

— Теперь я задам вам вопрос, — сказал Реннер. — Что вам известно о гиперпространственном шторме?

Отпираться и заявлять, что я о таком явлении вообще впервые слышу, не было никакого смысла. Если они здесь, если они нашли «Одиссей» и задают эти вопросы, то большая часть ответов им все равно известна. К тому же я вовсе не обещал Визерсу хранить молчание и не считал себя связанным никакими обязательствами ни с ним лично, ни с СБА.

Мы договаривались только о временном сотрудничестве, а теперь и оно стояло под большим вопросом, ибо к этому моменту генерал уже вполне мог быть мертв.

— Гиперпространственный шторм был идеей генерала Визерса, — сказал я. — Он считал, что сможет остановить военные действия, если лишит участвующие в конфликте стороны прыжковых кораблей.

— Какое лично вы имели к этому отношение?

— Я был в составе группы полковника СБА Джека Риттера, которая пыталась помешать генералу.

— Почему вы приняли такое решение?

— Потому что опасались, что лекарство окажется опаснее, чем болезнь. Примеры Борхеса и Веннту свидетельствуют в нашу пользу. Хотя я и не могу сказать, сколько людей погибло бы тогда, если бы война продолжилась.

— Думаю, сейчас этого никто не может сказать. Вам известна дальнейшая судьба полковника Риттера?

— Он был на «Одиссее». Скажите своим людям, чтобы они поискали в холодильниках… в криокамерах… тело однорукого мужчины.

— Как вышло, что группа Риттера оказалась на «Одиссее»?

— Большая часть группы погибла, — сказал я. — Мы пошли на штурм и были взяты в плен людьми Визерса.

— Почему он вас не убил?

— Наверное, потому что он все-таки не маньяк, а мы к тому моменту ему уже ничем не угрожали, — сказал я. — Впрочем, об этом вам лучше спросить у самого Визерса.

— У него криоамнезия. Последние полтора года выпали из его памяти.

— Очень удачно для него, — заметил я.

— Я тоже так думаю.

— Могу теперь я спросить?

— Да.

— Зачем вы здесь? Я не верю, что вы оказались здесь случайно, пролетали мимо «Одиссея» и взяли его на абордаж только для того, чтобы практику не терять. Вы нас искали. Зачем?

— В рамках расследования случившегося на Веннту, — сказал Реннер. — Планета не была частью Империи, но ее населяли кленнонцы. Для императора это важно, особенно сейчас.

А то, что имперские войска дважды атаковали Веннту и подвергали ее поверхность орбитальным бомбардировкам, императору, видимо, уже не важно. Новая политическая ситуация по-новому расставляет приоритеты.

— Капитан Рейф утверждал, что команда «Одиссея» — военнопленные, — сказал я. — Вы на самом деле с кем-то воюете или это он для красного словца?

— Фактически война, начавшаяся сто восемьдесят лет назад, так и не закончена, — ответил Реннер. Классический туманный ответ дипломата. Похоже, он действительно хорошо учился. — Как вы себя чувствуете?

— Сносно, учитывая ситуацию.

— Вам предоставят каюту на борту моего корабля, — сказал Реннер. — Отдыхайте, набирайтесь сил.

— Э… Скажите, я вам нужен только как свидетель в рамках вашего расследования или…?

— Мы еще поговорим об этом, когда я соберу больше данных, — пообещал Реннер. — На борту «Одиссея» остался кто-то, кто важен не только для моего расследования, но и лично для вас? Видите ли, у меня нет намерений воскрешать весь экипаж, но я готов пойти вам навстречу, если вы назовете конкретные имена.

Стараясь не думать о том, за что мне такие поблажки и что герцог Реннер впоследствии может потребовать взамен, я назвал имя Киры.

Моя новая каюта находилась в зоне пониженной гравитации, что оказалось весьма кстати. Я и так был далек от своей идеальной формы, а нахождение при нормальной для кленнонцев полуторной силе тяжести вытягивало последние силы.

Обстановка в каюте была скромной, но все же отличалась от обстановки тюремной камеры.

Кровать, стол, два стула, кресло, совмещенный санузел в отдельном помещении, размерами напоминающем шкаф. Вмонтированный в стену терминал корабельной Сети оказался заблокирован, но это меня не удивило. Я бы удивился куда сильнее, если бы он работал.

До каюты меня сопровождали уже не штурмовики, а юный энсин Бигс, которого герцог Реннер назначил мне в денщики. Особого энтузиазма по поводу своего нового назначения юный энсин Бигс не выказал.

— С гардеробом будут небольшие сложности, сэр, — сообщил мне юный энсин, пока я осматривал обстановку каюты. — На нашем корабле нет одежды вашего размера, так что вам придется подождать, пока доставят вещи с «Одиссея».

— Это не самая большая проблема, — сказал я, усаживаясь в кресло. Тем более что за исключением комбинезона, надеваемого под боевой скафандр, никаких вещей я с собой на борт «Одиссея» не приносил. — Скажите, энсин, а вам вообще разрешено со мной разговаривать?

— Да, сэр, но не на любые темы. Можно задать вопрос, сэр?

— Валяйте.

— А вы действительно тот самый Алекс Стоун, сэр?

— Который именно?

— Тот самый, который целый месяц вел партизанскую войну против клана Прадеша в джунглях Новой Колумбии.

— Вообще-то да. Но нас там был целый отряд.

— И вы смогли продержаться до начала освободительной операции, которую проводил герцог Реннер?

— Да, — сказал я, предпочитая не вдаваться в подробности.

Если бы не «освободительная» операция, которую возглавлял Реннер, тогда еще адмирал Реннер, никто из нашего отряда не сумел бы остаться в живых. Кленнонские корабли, завязавшие орбитальный бой с силами скаари, отвлекли внимание штурмовой группы ящеров, которой удалось прижать нас к стенке.

— Мы это в школе проходили, — радостно сообщил энсин.

Прелестно.

— На уроках истории?

— Нет, на уроках тактики.

Я не стал разочаровывать юношу и рассказывать, что никакой тактики на Новой Колумбии у нашего отряда не было. Мы драпали от ящеров, а те гнались за нами. Мы хотели выжить, а они хотели нас поубивать, в конце концов наше желание перевесило.

Вот и вся история.

Аэропортов мы не захватывали, поезда под откос не пускали, «языков» не брали, до вражеского штаба так и не добрались.

— Энсин, сейчас Империя с кем-нибудь воюет?

— Простите, сэр, это как раз одна из тех тем, на которые мне запрещено с вами разговаривать.

Мне очень хотелось спросить, что произошло с Альянсом и сумел ли он пережить период изоляции, но я так и не задал этого вопроса. Ни герцогу Реннеру, ни энсину Бигсу.

Наверное, потому что опасался услышать ответ.

Корабль Реннера «Таррен Первый», получивший свое название в честь предка нынешнего императора, принадлежал к классу супердредноутов, а это означало, что он был очень большим и мог решать широкий спектр задач. Его начали строить еще до периода изоляции, и ему удалось уцелеть, потому что к тому моменту, когда Визерс спровоцировал гиперпространственный шторм, на корабле еще не был установлен прыжковый двигатель.

Энсин Бигс, сообщивший мне эту информацию, также рассказал, что сейчас такие просторные корабли уже не строят, но отказался сообщить почему.

Бигс был очень доволен своим назначением на это судно, а присутствие на борту герцога Реннера и вовсе придавало ему крылья. Наверное, это помогло ему довольно быстро смириться с ролью моей няньки, и на второй день нашего знакомства он вел себя гораздо дружелюбнее.

— С «Одиссея» доставили кучу одежды, там есть и ваши размеры, — сообщил он, вваливаясь в мою каюту с грудой шмоток. — Как вы себя чувствуете?

— Бывало хуже.

Бигс принялся развешивать выглаженную одежду в скрытом в стене шкафу.

— Я просто не могу поверить, что вы решились отправиться в путь на релятивистских скоростях, заморозив всю команду в криоустановках, — сказал Бигс. — Наверное, нужно много мужества, чтобы решиться на такое.

— Иногда достаточно того, что у тебя нет выбора, — сказал я. — Энсин, вы ведь родились уже после периода изоляции?

— Конечно, сэр.

— Вам не рассказывали, каково это было?

— В школе, сэр, — ну да, у кленнонцев же нет родителей. — Это были тяжелые времена, и потребовались совместные усилия всех подданных императора, чтобы Империя продолжила существовать.

— Когда вы вновь вернулись в дальний космос?

— Через пятьдесят шесть лет, сэр.

— Так быстро?

— Это официальная дата, сэр. Тогда состоялись испытания первого корабля с гипердвигателем. Первый рабочий стержень Хеклера был собран за два с половиной года до этого.

— Рабочий? — уточнил я.

— Предыдущие попытки оказывались провальными. Стержни разрушались еще в процессе сборки.

Возможно ли, чтобы шторм в гиперпространстве длился все это время, сорок с лишним лет? Черт его знает.

— А что случилось с Альянсом? — наконец-то решился я. — Или эта тема тоже в запретном списке?

— Нет, сэр. Герцог Реннер говорил, что вы об этом спросите. Альянса больше нет. — Видимо, он заметил, как изменилось выражение моего лица, и тут же добавил: — Но человечество все еще существует, сэр.

— Что там было?

— Дальние планеты выживали в одиночку. Кто-то более успешно, кто-то менее…

— А Земля?

— У нас сейчас нет надежного канала связи с Солнечной системой, — сказал энсин. — Судя по всему, последствия изоляции на Земле были самыми тяжелыми. Произошла катастрофа. Голодные бунты, революция… До последнего времени там царила полная анархия.

— Только до последнего времени? Но не сейчас?

— Около двенадцати лет назад военная диктатура, правящая на Марсе, начала наводить порядок в Солнечной системе. Их генштаб заявил, что они намерены распространить свое влияние на всю бывшую территорию Альянса.

— Амбициозные планы, — сказал я.

— Да, сэр.

— Вы не верите, что у них что-то получится?

— Нет, сэр.

— Почему?

— Я не могу об этом говорить.

— А, опять запретный список, — вздохнул я. — Известно, сколько мы еще тут будем торчать?

— Пока не изымем с «Одиссея» все, что необходимо герцогу Реннеру. Герцог хотел бы забрать с собой весь корабль, но ведь «Одиссей» не способен совершать прыжки.

— Куда мы отправимся потом?

— Этого я тоже не могу вам сказать.

— Сколько еще человек вынули из холодильников «Одиссея»?

— Это мне неизвестно, — сказал Бигс. — Их переправляют на наш борт группами по несколько человек, а сколько их там осталось…

— Среди тех, кого переправили на ваш борт, есть девушка? Невысокого роста, со спортивной фигурой…

— Не знаю, сэр, — сказал Бигс. — В доставленной сегодня партии не было девушек.

— А мужчина с одной рукой?

— Этот был.

— Спросите у кого-нибудь, кто за это ответственен, могу ли я поговорить с этим одноруким.

— Я узнаю, сэр, — пообещал энсин Бигс.

Полковник Риттер выглядел хреново.

До встречи с ним я думал, что хреново выглядел я, но на фоне Джека мой вид можно было продать за миллион долларов.

К моему великому удивлению, нам разрешили встретиться, и уже через час после моего запроса энсин Бигс проводил меня в каюту Джека.

Каюта не слишком отличалась от моей, разве что была чуть поменьше, а Джек встретил меня, не вставая с кровати.

— Я буду ждать за дверью, сэр, — сказал энсин. — Каюта звукоизолирована, если что.

От коридора-то она, может быть, и звукоизолирована, подумал я. Что никоим образом не означает, что внутри самой каюты нет следящих и записывающих устройств.

— Привет, Джек.

— Привет, Алекс.

— Выглядишь ты не очень.

— Я и чувствую себя так же, — голос Риттера звучал глухо. — Тебе известно, что происходит?

— Почти ничего.

— Выходит, ты знаешь не больше, чем я.

— Нас захватили кленнонцы.

— Это я видел.

— Они ведут расследование того, что случилось на Веннту. Тебя еще не допрашивали?

— Нет.

— Значит, еще допросят.

— Сколько лет прошло?

— Сто семьдесят девять.

— Проклятье. — Риттер откинулся на подушку. — Что с Альянсом?

— Развалился. Подробности мне неизвестны. — Про катастрофу на Земле я говорить не стал. Вполне возможно, что у Риттера там остались родственники. — Империя уцелела, но тут тоже без подробностей.

— А скаари?

— Понятия не имею. Похоже, что кленнонцы с кем-то воюют. Вполне может быть, что как раз со скаари.

— Значит, Визерс ошибся и все было напрасно?

— Я не знаю, — сказал я. — Может быть, я что-то неправильно понял, и никакой войны нет.

— На «Одиссее» много уцелевших?

— Кленнонцы не собираются размораживать всех.

— Понимаю, — сказал Риттер. — Им нужны ответы. Они хотят знать, почему гипердрайв пошел вразнос и, возможно, что в будущем это не повторится.

— Судя по тому, как они со мной обращаются, им нужно что-то еще.

— Например? — скривился он.

— Даже не подозреваю.

— Я не удивлен, — сказал Риттер. — Всем от тебя что-то нужно.

— Когда-то и ты был в этом списке.

— Да, — сказал Риттер. — Но теперь в этом уже нет смысла. Это больше не наш мир.

— Прошло не так много времени. Я здесь даже знакомого встретил.

— Кого это?

— Адмирала Реннера. Теперь он герцог.

— Хорошие у тебя знакомые, — сказал он. — Реннер всем тут заправляет?

— Похоже на то.

— Как думаешь, что с нами будет, когда они получат нужные им ответы?

— Я об этом даже не задумывался.

— Криоамнезия? — с деланной заботой поинтересовался он.

— Нет.

— А у меня есть, — сказал он. — Провалы в памяти. Причем касается это не только прошлого, но и настоящего. Вчера я был в медицинском отсеке «Одиссея», а сегодня я здесь. И понятия не имею, как я сюда попал.

— Может быть, ты просто был без сознания?

— Я и ходил без сознания? — спросил он. — И скафандр без сознания надевал? Я помню, как я валялся на своей койке и мечтал умереть. Щелк — и я уже в скафандре, и два бравых молодчика под ручки ведут меня по коридору и приводят сюда.

— Наверное, это пройдет. Со временем. Ты не рассказывал о своих симптомах местным врачам?

— Не думаю, что им есть до этого хоть какое-то дело, — сказал Риттер. — Алекс, ты сдал им Визерса?

— С потрохами.

— И правильно, — сказал Риттер. — Он хотел, чтобы его судили потомки, теперь у него есть редкая для таких случаев возможность выслушать их вердикт.

Мы еще немного поговорили, и я рассказал Риттеру то немногое, что знал относительно нашего положения в частности и ситуации в Исследованном Секторе Космоса вообще, но самый странный эпизод произошел уже после того, как Джек пожаловался, что устал и хочет спать, и мы попрощались. Я уже стоял одной ногой в коридоре и юный энсин Бигс вежливо интересовался, как прошла наша беседа, когда Джек меня окликнул:

— Алекс!

— Что, Джек?

— Не дай им отправить меня обратно на «Одиссей».

Я пожал плечами, мол, как тебе угодно, полковник, а он отвернулся к стене, показывая, что теперь наш разговор действительно окончен, и только на полпути в свою каюту я сообразил, что последнюю реплику Джек произнес на давно забытом старом добром русском языке.

ГЛАВА 3

Я много думал о том, что бы это могло означать и зачем Риттер вдруг решил блеснуть передо мной знанием моего родного языка, и мне хотелось бы продолжить этот разговор. Однако, когда я попросил о новой встрече, кленнонские медики заверили меня, что Джек плохо восстанавливается и вдобавок вымотан допросом Реннера, так что было бы неплохо предоставить ему пару дней тишины и покоя.

Я согласился подождать, в глубине души изнывая от нетерпения, но прежде, чем мы встретились снова, у меня состоялась совсем другая беседа. Меня наконец-то пригласил к себе герцог Реннер.

А я уже начал думать, что мои показания ему больше не требуются и он про меня забыл.

На этот раз герцог принял меня в своем кабинете. Это было просторное по корабельным меркам помещение, и доминировал в нем большой рабочий стол. Реннер восседал за ним с таким видом, как будто это был не обычный предмет мебели, а тактический пульт, при помощи которого можно руководить действиями целой эскадры.

За спиной Реннера висел имперский герб — планета, прикрытая щитом.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался Реннер после того, как я устроился в кресле, стоящем с другой стороны стола.

— И почему меня все об этом спрашивают?

— Капитан Рейф несколько переусердствовал с первой партией размороженных, — сказал Реннер. — Боюсь, он слишком близко к сердцу принял мои слова о том, что нам нужно действовать как можно быстрее. Он ускорил процедуру криореанимации, в результате чего она могла пройти слишком болезненно и причинить пациентам вред.

— Она была болезненной, — подтвердил я. — Но я думал, что так и должно быть.

— Нет, отчасти это и наша ошибка, — сказал Реннер, не став валить всю вину на своего подчиненного. Так вот что имел в виду корабельный врач, когда говорил Рейфу о нарушении протокола… — Первая партия состояла из восьми человек, все получили ущерб разной степени тяжести. Двое умерли. Ваш случай пока самый благоприятный.

— Генерал Визерс тоже был в первой партии?

— Увы.

— Его амнезия так и не прошла?

— Нет. Сейчас мы подвергаем его тотальному ментоскопированию, и разбираться с массивом полученных данных нам придется очень и очень долго, — вздохнул Реннер. — Несмотря на то что в целом картина ясна и без его показаний, мне нужно выяснить некоторые подробности. Вы не знаете, были ли у него союзники среди скаари? Некоторые использованные технологии указывают на то, что здесь была замешана Гегемония.

— Были, — подтвердил я.

— И вы знаете кто?

— Клан Кридона.

— О, — сказал Реннер. — Что ж, это многое объясняет. Клан Кридона очень ловко воспользовался сложившейся ситуацией и извлек из нее максимальную выгоду. Это сразу заставило нас заподозрить, что он был к ней готов.

— Что же случилось?

— То, чего мы всегда боялись. Впервые за долгие века у Гегемонии появился доминирующий клан и единый правитель. Гегемония более не является хаотичной структурой, в которой одни не ведают, что творят другие, и скаари больше не грызут друг другу глотки в межклановых разборках. Теперь они выступают единым фронтом.

— Они нападут?

— Они уже напали. Ими уничтожено население шести приграничных миров и двух миров, ранее входивших в состав Альянса. Кроме того, мы находили следы их присутствия и на необитаемых планетах.

Значит, Визерс ошибся, и все жертвы были напрасными. Он не остановил войну, он только вручил преимущество в руки врага.

— Каков прогноз?

— Прогнозы на войне — дело неблагодарное, — сказал Реннер. — Сейчас мы стараемся сделать все возможное, чтобы не допустить их полной и безоговорочной победы.

— Но как они умудрились восстановить свои силы так быстро? — спросил я. — Не знаю, как обстоят дела у вас, но человечество, судя по тому, что я слышал, просто лежит в руинах…

— Нельзя сказать, что все человечество, — вздохнул Реннер. — Да и не лежит оно в руинах, а довольно активно в них копошится. Но против единой Гегемонии шансов у них нет.

— А у вас?

— Мы над этим работаем, — сказал Реннер. — В том числе и прямо сейчас. Расскажите мне все, что вы знаете о генерале Визерсе. Планы, союзники, ресурсы. Расскажите мне о том, что вы предприняли на Веннту. Расскажите мне о своих контактах с Визерсом. Во всех подробностях.

— Это будет довольно длинная история, и начать ее придется не с Веннту.

— Я понимаю, — вздохнул Реннер. — Хотите чего-нибудь выпить?

Я рассказал ему почти все.

Изредка я делал паузы, притворяясь, что припоминаю подробности, а на самом деле прикидывая, как получше умолчать о роли, которую в произошедших событиях сыграл Холден. Если учесть, что на Веннту он был нашим единственным источником информации, получалось у меня плохо, так что махнул рукой на всю предосторожность и выложил Реннеру правду о Фениксе, скрыв от него только тот факт, что встречал его не только в этом времени, но и в Белизе двадцать первого века.

— Это очень странно, — заметил Реннер, когда я в своем рассказе добрался до Веннту и тюремной камеры, в которой мы нашли Холдена. — Генерал замыслил массовые убийства, а террорист номер один в галактике пытался его остановить.

— Он утверждал, что хочет продолжения войны, — сказал я. — Если у него и были какие-то другие мотивы, мы об этом уже не узнаем.

— Вы утверждаете, что он мертв?

— Я видел это собственными глазами.

— Он — Феникс, — сказал Реннер. — Многие собственными глазами видели, как он отправляется на тот свет. После чего он всегда возвращался.

— Как можно восстать из праха?

— Настоящему Фениксу это как-то удавалось, — сказал Реннер.

— То есть вы на самом деле верите во все эти мифические истории о его воскрешении?

— Я верю фактам, — сказал Реннер, делая у себя какую-то пометку. — Значит, все это время телохранитель Асада ад-Дина был с вами?

— Да, начиная с космической станции и до его гибели на Веннту, — сказал я. — А это имеет какое-то значение?

— Имеет. Продолжайте.

Дальнейший рассказ много времени не потребовал. Последним, что я помнил на Веннту, был наш неудачный штурм, когда я пришел в себя на «Одиссее», корабль уже ушел от планеты и двигался к границам звездной системы.

— Рассказ полковника Риттера подтверждает эту версию, — сказал Реннер, когда я закончил. — Да и другим известным нам фактам она не противоречит.

— Мне нет никакого смысла вам лгать, — сказал я. — Генерал Визерс мне не друг, и выгораживать его я не намерен.

— Я понимаю его план, — сказал Реннер.

— Он не сработал.

— Он мог сработать, — сказал Реннер. — Сейчас количество боевых кораблей Империи равно десяти процентам того, что было раньше. У Альянса и того меньше. Мы не готовы вести крупномасштабную войну и не будем готовы еще много лет.

— Ну а скаари? Почему они оказались готовы?

— Потому что генерал Визерс их недооценил, — сказал Реннер. — Это довольно распространенная ошибка, скаари легко недооценить. Когда смотришь на их корабли, которые летают не быстрее наших, когда видишь их бестолковую государственную систему и бесконечную резню кланов, когда видишь их устаревшую технику, когда знаешь, что они так же способны проиграть, как и любой другой, легко забыть, что это самая древняя раса в галактике и их история началась задолго до нашей.

— И в чем был подвох? — спросил я. — У них оказались огромные производственные мощности, которые позволили им так быстро восстановить прыжковый флот? Или они открыли новый способ путешествовать по дальнему космосу?

— Они восстанавливают прыжковый флот едва ли быстрее, чем мы. И дело не в том, что они открыли новый способ. Они всего лишь вспомнили старый, — сказал Реннер. — Человечество проскочило эту ступень, сразу же открыв для себя гипердрайв, и мы не знали, что такой способ есть у скаари, потому что они от него отказались. Гипердрайв все же на порядок быстрее.

— Принцип действия известен?

— Нет, — сказал Реннер. — Пока нет. Условно мы называем это Х-двигателем, и нам не удалось захватить ни одного корабля, который был бы им оборудован. В новейшей истории у нас еще не было ни одного боевого столкновения со скаари.

— Э… я не совсем понимаю.

— Когда появился гипердрайв, скаари отказались от Х-двигателей, — сказал Реннер. — Мы полагаем, что перестраивать имеющиеся в наличии корабли оказалось слишком дорого, проще было построить новые, с гипердрайвом. Поэтому они законсервировали свой древний флот и хранили его, как туз в рукаве, а когда Визерс спровоцировал шторм в гиперпространстве, они этим тузом воспользовались.

— Как разведки могли такое прошляпить?

— А как шпионить за другой расой, так отличающейся от нашей? — поинтересовался Реннер. — Гегемония огромна, и мы контактировали только с теми кланами, что находились ближе к границе. Почти никто не бывал на внутренних планетах скаари даже с дипломатическими миссиями, не говоря уж о разведке и организации агентурной сети. Мы до сих пор понятия не имеем, что там происходит.

— И клан Кридона захватил контроль.

— Он знал о намерениях Визерса и воспользовался ситуацией, — сказал Реннер. — Древний клан, в распоряжении которого было много Х-кораблей. После того как Кридон узнал о грядущем шторме, он постарался взять под контроль все законсервированные флоты и вполне в этом преуспел. Естественно, что пока все оправлялись от последствий шторма, при помощи этих кораблей он сумел захватить власть и навязать всем свою волю.

— Это ваша теория?

— Нет, это факты. После того как мы снова овладели гиперпространством, мы контактировали со скаари и знаем, что произошло. Кридон начал скупать Х-корабли примерно за год до шторма, а то, что он не сумел купить, впоследствии он захватил силой. Мы не знали только, откуда у него информация о шторме, и полагали, что он получил ее от своего Оракула. Но теперь понятно, что у него были куда более достоверные источники.

— Визерс думал, что он использует Кридона, а на самом деле все было наоборот. — Я был несколько удивлен известием о том, что старый хитрый Сол, обожающий интриги и на моей памяти всегда добивающийся своего, тоже может ошибаться, да еще и так по-крупному.

— Видимо, информация все-таки просочилась к другим скаари, и Торбре отправился на Веннту, чтобы помешать исполнению этого плана, — сказал Реннер. — Но он опоздал, как и все остальные.

— Говоря об остальных, вы имеете в виду нас с Риттером или кого-то еще?

Вместо ответа Реннер нажал кнопку, и в воздухе над его столом повисла картинка. Взрывающееся Солнце, поглощающее планеты своей родной системы. Красивое зрелище, если не знать, сколько смертей за ним стоит.

— Куда смотреть? — поинтересовался я.

— На звезду.

Планеты на картинке были размером с мой кулак, агонизирующая звезда — как футбольный мяч, и ничего, кроме двух черных точек на фоне плазменных протуберанцев, я рассмотреть не смог.

— Дефект изображения?

— Нет, — сказал Реннер. Он увеличил картинку, планеты исчезли за границами демонстрируемой области, а две черные точки превратились в два черных пятна. — Это изображение получено с нашего спутника-шпиона в системе Веннту. Оно стало одним из последних перед тем, как спутник был уничтожен.

— Но я все еще не вижу ничего конкретного.

— Вот наиболее качественный снимок. — Реннер еще раз щелкнул клавишей. — С максимальным без потери качества увеличением и отфильтрованными помехами.

Едва изображение черных пятен сменилось новым, я сразу понял, почему Реннер зашел так издалека и для чего ему понадобилось показывать мне предыдущие картинки. Потому что если бы он начал показ с третьей, я бы ни за что ему не поверил.

Мне и теперь верилось с трудом.

Черные пятна обрели резкость и ощетинились надстройками, большая часть из которых наводила на мысли об оружии. Корпуса кораблей на самом деле были черными и обладали сферической формой… Ближайшей аналогией, которую я мог бы подобрать, была Звезда Смерти из старых серий «Звездных войн».

Две Звезды Смерти.

— Что это за чертовщина? — хрипло спросил я.

— Ожившие легенды, — сказал Реннер. — Мы полагаем, что именно такой корабль несколько тысяч лет назад нанес поражение скаари и лишил Гегемонию военного флота, чем дал шанс только начавшему выходить из каменного века человечеству. Это Разрушители.

Разрушители.

Долгое время они были для всех частью фольклора скаари, страшилкой, детской сказкой для непослушных маленьких ящеров. Будешь себя плохо вести, большой черный корабль прилетит и уничтожит нашу планету.

Первый Разрушитель появился очень давно, и, как это часто случается со слишком старыми историями, она постепенно превратилась в легенду. В миф.

Официальная версия, которой скаари поделились с внешним миром, была довольно проста. Обнаружив, что где-то на задворках галактики, на маленькой планете под названием Земля, начала развиваться разумная жизнь, скаари решили задавить потенциальных конкурентов в зародыше и начали готовиться к зачистке. Но пока они решали, кто и какими средствами эту зачистку будет проводить, появился Разрушитель неизвестно откуда, уничтожил несколько планет и собрался улететь в неизвестном направлении. Пылающие жаждой мести скаари бросились в погоню, Разрушитель изменил курс и начал отстреливаться, завязался космический бой. В конце концов Разрушитель был уничтожен, но ему удалось прихватить с собой на тот свет большую часть военного флота Гегемонии, изменив баланс сил внутри кланов, и те были вынуждены на некоторое время забыть о человечестве и заняться решением более насущных проблем.

Когда они наконец-то вспомнили о маленькой планете под названием Земля, предоставленное самому себе человечество уже вышло в космос, открыло гипердрайв и заселило несколько планет, что сделало операцию по зачистке куда более затратной, и скаари решили выждать и посмотреть, что получится в итоге.

В итоге получились кленнонцы, и расклады изменились настолько, что стало непонятно, кто кого сможет зачистить, если таковая необходимость все-таки возникнет.

Тогда скаари затаились и стали ждать своего шанса. Того самого шанса, который подарил им генерал Визерс.

Правда, на Земле когда-то существовала еще одна теория. Будто бы скаари, занятые своими разборками, просто не заметили существования человечества или заметили, но не придали ему большого значения, а историю с Разрушителями придумали себе в оправдание. Дескать, им сложно было признать, что когда-то они не рассмотрели потенциальной угрозы. Раньше эта теория пользовалась большой популярностью, но снимки с разведывательного спутника кленнонцев и камня на камне от нее не оставили.

— Судя по всему, эти корабли уничтожены, — сказал Реннер. — Мы не знаем, что послужило причиной, взрыв звезды или гиперпространственный шторм, но никаких следов их присутствия в Исследованном Секторе Космоса после гибели Веннту мы не обнаружили.

— Мне кажется, оно и к лучшему, — сказал я.

— Но мы не знаем, откуда они прилетели и не может ли оттуда прилететь еще кто-нибудь, — сказал Реннер.

— Вы показывали эти снимки скаари?

— Да. Они подтвердили, что это корабли, похожие на Разрушителей, но от дальнейших переговоров отказались.

— Вы думаете, что на этот раз они явились сюда, чтобы помешать Визерсу?

— Иначе бы их присутствие в локальном пространстве Веннту в момент ее гибели от устройства генерала было бы очень странным совпадением.

— Но ведь это же внешняя угроза, — сказал я. — Разрушители нападали на скаари, были в локальном пространстве Веннту. Если они ударят сейчас, когда от былого могущества трех рас осталось не так уж много, нам просто нечего будет им противопоставить. Неужели скаари этого не понимают?

— Может быть, они просто нам не поверили, — сказал Реннер. — Посчитали, что мы сфабриковали эти снимки, чтобы остановить их вторжение. А может быть, они считают, что в случае возникновения опасности они смогут управиться с ней в одиночку. Удалось же им уничтожить первый корабль.

— А если прилетит не один, как в прошлый раз? Если прилетят десять?

Реннер пожал плечами.

— Если прилетят десять, то никто не уцелеет. Даже если бы Альянс и Империя сохранили свою военную мощь. Впрочем, это лишь потенциальная угроза, которая может и не возникнуть. А вот угроза со стороны скаари более чем реальна.

— Как далеко все зашло?

— Корабли с Х-двигателями сильно проигрывают современным прыжковым кораблям в скорости. Х-двигатель позволяет судну двигаться с превышением скорости света, но с гипердрайвом это не сравнить, — сказал Реннер. — На тот путь, что прыжковый корабль преодолеет за неделю, древним кораблям скаари потребуются годы.

— Не так уж плохо, — сказал я. — Мы на «Одиссее» были готовы к тому, что срок полета будет измеряться веками.

— Прыжковых кораблей у скаари немногим больше, чем у нас, — сказал Реннер. — И этого количества явно недостаточно для того, чтобы вести полномасштабные боевые действия, так что основная угроза исходит от их медленного древнего флота. Проблема в том, что этот флот очень велик. По самым скромным оценкам, он насчитывает не менее четырех тысяч кораблей классом не ниже крейсера.

— Сколько боевых судов может выставить против них Империя?

— На данный момент у нас есть четыре десятка полностью готовых кораблей с укомплектованными экипажами. Еще столько же будут готовы в ближайшие два года. Как вы понимаете, этого недостаточно.

Недостаточно — это еще мягко сказано. Восемьдесят кораблей против четырех тысяч — это капля в море, даже с учетом их превосходства в скорости, которое может быть сведено к нулю прыжковыми кораблями скаари. Похоже, что, когда Визерс взялся вершить судьбы человечества, он проиграл даже больше, чем он мог себе представить. Он проиграл все.

— Но у нас еще есть время, — сказал Реннер. — Древний флот скаари разделился на две части. Одна из них двигается в сторону территорий бывшего Альянса, вторая идет на нас. Те уничтоженные скаари миры, о которых я говорил, попали в первую волну вторжения. Вторая волна настигнет ближайшие обитаемые планеты через двадцать с небольшим лет. Если скаари сохранят свою нынешнюю скорость, им потребуется еще почти сотня лет, чтобы добраться до Солнечной системы. Кленнона вторая часть их флота достигнет на пару лет раньше. Еще через шестьдесят лет от нас не останется и следа, и скаари снова будут одиноки в этой части галактики.

— Весьма нерадостная перспектива.

— Старый мир был очень хрупок, и он разбился, — сказал Реннер. — Теперь мы пытаемся собрать осколки. И для этого нам очень нужна ваша помощь.

— Моя? — Я просто должен был переспросить, хотя и не слишком удивился новому повороту нашей беседы. Не зря же он потратил на меня столько времени, не зря обстоятельно отвечал на мои вопросы, которые никоим образом не касались его следствия. Кроме того, я уже привык, что всем в этом времени от меня что-то нужно, и готов был услышать любое предложение. Ну, почти любое. — Чем же я могу вам помочь?

— Времени осталось мало, — сказал Реннер. — В одиночку Империя не выстоит. Нам нужен военный флот, нам нужны все ресурсы, которые мы можем получить, нам нужно объединить все силы. Наши заводы и верфи работают круглосуточно, рабочие смены увеличены, сейчас вся экономика Империи подчинена лишь одной необходимости — необходимости строить корабли. Но наших сил может не хватить для того, чтобы уложиться в срок. На бывшие планеты Альянса надежды мало, они только начали выкарабкиваться из своих собственных проблем, марсианские верфи не могут производить больше одного корабля в год, Земля лежит в руинах, дальние планеты, с которыми мы ведем переговоры, готовы сотрудничать, но они мало что могут нам предложить. В то же время совсем рядом с Империей находится очень ценный источник ресурсов, звездная система с развитой промышленностью, которая практически не пострадала в период изоляции. Нам очень нужно сотрудничество с этой системой, но ее правитель не готов пойти нам навстречу и не желает действовать вместе с нами.

— С его стороны это выглядит как суицидальный порыв, — сказал я, начиная понимать, о какой именно звездной системе идет речь. — Но это очень не похоже на того человека, который был правителем в старые времена.

— Асад ад-Дин умер, — сказал Реннер. — Примите мои соболезнования.

— Э… да, — сказал я. — Спасибо.

— В «старые» времена именно он был инициатором курса на сближение между нашими государствами, — сказал Реннер. — Его сын, ставший калифом после его смерти, решил отказаться от этого курса. Он считает, что Левант достаточно хорошо защищен и не нуждается ни в чьей поддержке.

— Очень глупо, — сказал я. — Но я все еще не понимаю, чем я могу помочь.

— Я знаю, что у вас с Асадом существовали некоторые разногласия, но после событий на Веннту вы считались мертвым, и он не стал вычеркивать вас из списка наследования и отрекаться от названого отцовства, — сказал Реннер. — В период изоляции не существовало ни единого шанса, что вы можете появиться на планете и заявить свои права, так что Керим ад-Дин тоже не стал озадачиваться этим вопросом.

— То есть…

— То есть вы все еще считаетесь названым сыном калифа, Амаль ад-Дин, — сказал Реннер. — И формально именно вы являетесь законным наследником умершего правителя Левантийского Калифата.

ГЛАВА 4

Несмотря на то что за время нашей беседы Реннер поведал мне много удивительных новостей, последняя новость меня попросту ошеломила.

Я познакомился с Асадом ад-Дином во время партизанской войны в джунглях Новой Колумбии. Он был сложным человеком и очень любил осложнять жизнь другим.

Внесение моего имени в список наследования было чистой воды фикцией, при помощи которой Асад намеревался извлечь выгоды из текущей политической ситуации, и мы оба знали, что трон Леванта мне не светит ни при каком раскладе. Собственно говоря, если бы все шло по плану Асада, то я должен был погибнуть вскоре после того, как мое имя оказалось в этом списке, и тот факт, что я таки умудрился выжить, вызвал «небольшие разногласия», о которых упоминал Реннер. Суть разногласий заключалась в том, что Асад хотел видеть меня мертвым и прилагал к исполнению этого желания вполне конкретные усилия, а я в свою очередь делал все, что мог, желая остаться в живых.

Понятное дело, что, когда наступил период изоляции, Асад посчитал меня мертвым. Я бы на его месте тоже бы так посчитал.

Но похоже, что теперь из-за этой небольшой оплошности я на самом деле могу претендовать на место правителя звездной системы, состоящей из трех планет. Прошло много лет, и никто на Леванте этого не ожидает, скорее всего, нынешний калиф сочтет мои претензии смехотворными и просто укажет на дверь, и я бы на его месте тоже бы так поступил, и это был бы самый вероятный исход моего визита на Левант, если бы не одно «но».

Если я теперь приду на Левант, я приду не один. За моей спиной будет поддержка вновь набирающей мощь Кленнонской Империи, силы, с которой нельзя не считаться. Если уж они нашли меня здесь, после стольких лет, не стоит сомневаться, что такую поддержку они мне окажут, причем едва ли ребята будут просто стоять за спиной. Скорее, они будут подталкивать меня в спину.

— Чего конкретно вы хотите? — спросил я. — Чтобы я отправился на Левант и вручил его вам?

— Только как союзника. Поверьте мне, это обоюдовыгодный союз.

— Я-то верю, — сказал я. — Насколько я понимаю, проблема в том, чтобы в это поверило население Леванта.

— Население пойдет за калифом.

— Вы в этом уверены?

— Да. Мы проводили социологические исследования. Сорок три процента подданных Калифата уже сейчас считают, что союз с Империей им жизненно необходим.

— Тем не менее калифа вы в этом убедить не смогли.

— Керим верит в неприступность их орбитальных укреплений и считает, что они способны выдержать любой натиск. У меня порой складывается такое впечатление, будто он живет в какой-то иной реальности.

— Докажите ему, что он ошибается, — предложил я. — Или… он не так уж и ошибается?

— Левант очень хорошо укреплен, — сказал Реннер. — Но неприступных планет нет. Я мог бы взломать его оборону даже сейчас, когда у Империи мало кораблей. Но штурм не обойдется без потерь, а в ситуации, когда каждое боевое судно на счету, мы не можем позволить себе эти потери.

— Что ж, по крайней мере, это честно.

— Кроме того, нам не нужен сам Левант. Нам нужны его ресурсы, его производство, отлаженное и функционирующее. Если мы возьмем Калифат силой, вряд ли его население будет радо нас видеть, нам придется завозить своих специалистов, ставить охрану… Нет, дружба между нашими государствами куда более выгодна.

— И какой план?

— Как только мы закончим наши дела здесь, мы отправимся на Левант, — сказал Реннер. — Там вы заявите свои права на трон, а имперский супердредноут послужит достаточным основанием, чтобы левантийцы отнеслись к вашим требованиям всерьез.

— Хороший план, — одобрил я.

— Я расскажу вам подробности, пока мы будем лететь. Если вы согласитесь, конечно.

— А у меня есть выбор?

— Я надеюсь, что нет, — сказал Реннер. — Речь идет не о моих интересах, не о ваших интересах и даже не об интересах Империи. На кону стоит нечто большее, как бы пафосно и высокопарно это ни прозвучало.

Прозвучало это довольно пафосно и высокопарно, но если ситуация именно такова, какой ее описывал Реннер, то он прав.

— Раз уж мы союзники, то почему бы вам не разблокировать терминал корабельной Сети в моей каюте? — поинтересовался я.

— Вы читаете по-кленнонски?

— Со словарем, — сказал я. — Неужели у вас нет программы-переводчика?

— Может быть, и есть, — сказал Реннер. — Это новый корабль, и мне точно неизвестно, что загружено в его базу данных. В любом случае, я отдам приказ, и, когда вы вернетесь в свою каюту, терминал уже будет разблокирован и готов к работе.

— Чудесно, — сказал я. — Но, пока я не вернулся в свою каюту, мне хотелось бы прояснить еще пару вопросов.

— Спрашивайте, — сказал Реннер.

Мне показалось или он на самом деле немного напрягся?

— Известно что-нибудь насчет девушки, о которой вы спрашивали? Капитан Штирнер, я просил, чтобы ваши люди достали ее из холодильника…

— Она еще на «Одиссее», — сказал Реннер. — Ее доставят на «Таррен», как только это будет возможно по медицинским показаниям.

— Но с ней все нормально?

— Насколько мне известно, да.

— Это хорошо, — у меня немного отлегло от сердца. — Как вы поступите с генералом Визерсом?

— Это решать не мне, а императору, — сказал Реннер.

— А что насчет остальных? И как вы намерены поступить с «Одиссеем»?

— Мы не можем тащить его за собой, — сказал Реннер. — Полагаю, мы оставим его здесь.

— С экипажем в состоянии криостазиса?

— Они смогут продолжить свой путь, куда бы они ни направлялись, — сказал Реннер.

— А как быть с теми, кто уже разморожен? Вы отправите их обратно?

— Скорее всего. Естественно, девушки, о которой мы говорили, это решение не коснется. Или вы хотите попросить за кого-то еще?

— Вообще-то да, — сказал я. — Хочу. Меня беспокоит судьба полковника Риттера. Я хотел бы, чтобы он отправился на Левант вместе с нами.

— Зачем вам это?

Чертовски хороший вопрос.

Отчасти потому что полковник Риттер попросил меня не дать кленнонцам отправить его обратно на «Одиссей», причем сделал это по-русски. А отчасти потому что в этом мире осталось не так уж много людей, которых я знаю. Вторую причину я и озвучил герцогу Реннеру.

— Не вижу в этом проблемы, — сказал Реннер. — Но, по сути, он бесполезен. Организации, в которой он работал, больше не существует, его оперативная информация устарела почти на два века, а его физическое состояние оставляет желать лучшего.

— Значит, я вполне могу назначить его своим великим визирем, — заявил я. — Вид у него достаточно зловещий, а это главное требование для кандидата на сию должность.

Реннер скупо улыбнулся, давая понять, что оценил мою шутку, а потом посмотрел на часы.

— Должен сказать, я проголодался. Не отобедаете со мной?

— Сочту за честь, — сказал я.

Надо же мне начинать учиться дипломатическим манерам.

Обеденный стол накрыли в каюте Реннера. Теперь, когда мое зрение почти полностью восстановилось, я мог рассмотреть ее получше, хотя, честно говоря, особо рассматривать там было нечего. Кленнонцы вообще предпочитают вести аскетический образ жизни, и отставной адмирал отнюдь не являлся исключением, и даже дарованный титул не смог на это повлиять.

Обстановка была простой и функциональной. Ни ковров на полу, ни коллекции оружия на стенах, нет даже портрета любимого императора. Единственным украшением каюты был несколько видоизмененный кленнонский герб: все та же планета, наполовину прикрытая щитом, только добавлено изображение космического корабля, висящего над северным полюсом. Эмблема военно-космического флота Империи.

Едва мы уселись за стол, как Реннер отпустил прислугу.

— Думаю, мы сможем сами себя обслужить, — сказал он.

— Не сомневаюсь. — Поерзав на слишком низком для меня стуле, я нашел более-менее удобную позу и обратил взор на слишком низкий для меня стол.

Предложенный выбор яств отнюдь не поражал воображение. Похоже, герцог предпочитает питаться тем же, чем и все остальные.

— Мясо синтезировано, — сказал Реннер. — Но овощи свежие. Корабль достаточно велик, чтобы мы могли позволить себе секцию гидропоники.

Но недостаточно велик, чтобы разбить на нем пастбища и завести стада тучных коров. Какая жалость, черт побери. Я уже очень давно не пробовал настоящего бифштекса. Примерно сто восемьдесят лет.

Я положил в тарелку порцию салата и взял хрустящую булочку. По крайней мере Реннер не попытался накормить меня сухим пайком.

— Разве секция гидропоники не является роскошью, излишней для боевого корабля? — поинтересовался я.

— Нет.

— Правильное питание — залог успеха в бою?

— С некоторых пор я не летаю на кораблях, на которых нет секций гидропоники, — сказал Реннер. — Теперь я предпочитаю очень большие корабли.

— Какой-то личный пунктик?

— Можно и так сказать. — Реннер отправил в рот порцию тушеной синтезированной говядины. — Хотите услышать, что случилось со мной после гиперпространственного шторма?

Я кивнул.

Мне было очень интересно узнать, как он выжил, ведь, насколько мне известно, во время гипершторма адмирал должен был находиться в космосе, и, по всем расчетам, ему положено было умереть, но задавать этот вопрос самому мне было неудобно. Хотя я и не был причастен к созданию прототипа Визерса и даже пытался ему помешать, я все равно испытывал некоторое чувство вины по отношению к тем людям, которым довелось пережить период изоляции и порожденные им трудности. Наверное, потому что сам я все это время провел в относительном комфорте и полном неведении.

— Эскадра, которой я командовал, находилась на границе звездной системы Веннту, — сказал Реннер. — Мы охотились на одиночные корабли скаари, которые уходили от планеты. Когда шторм уничтожил стержни Хеклера, наши гипердвигатели взорвались. На малых кораблях это провоцирует взрыв ходового реактора, а взрыв ходового реактора означает…

— Что кораблю конец, — сказал я.

— На моем флагмане гипердвигатель и ходовой реактор находились достаточно далеко друг от друга, так что мы смогли избежать второго взрыва. Нам достаточно быстро удалось изолировать поврежденную часть корабля, — сказал Реннер. — Примерно половину. Кроме флагмана уцелел еще один корабль, десантный транспорт, который мне навязал генштаб и который мне всюду приходилось таскать за собой, независимо от того, какие задачи я выполнял. Временами это сильно ограничивало мобильность моей группы…

Реннер помолчал. Я не стал торопить адмирала, вряд ли эти его воспоминания относились к разряду самых приятных.

— Нам удалось установить связь между нашими кораблями, но дальняя связь не работала, — продолжал Реннер. — Обе причальные палубы флагмана были уничтожены, так что сообщения между судами не было. Мы не знали, что произошло, но понимали, что вряд ли помощь прибудет очень скоро. Также существовала вероятность, что мы проведем на этом корабле весь остаток нашей жизни. Для многих именно так и произошло.

— Мне жаль, — сказал я.

— Да, мне тоже. У нас была энергия, но не было никаких шансов восстановить корабль, и мы принялись обустраивать его для жизни. Законсервировали ненужные помещения, чтобы экономить кислород, пытались восстановить систему дальней связи, пытались достать из поврежденной части корабля дополнительные рециркуляторы и гравикомпенсаторы. В каком-то смысле нам повезло, на борту нас осталось не очень много, и поначалу у нас не было проблем с едой. Второму кораблю повезло куда меньше. Часть экипажа погибла при взрыве, однако десантный корпус уцелел почти в полном составе.

Десантный транспорт несет на борту на порядок больше народу, чем обычный боевой корабль. Помимо экипажа и боевых расчетов, на судне присутствует толпа вооруженных людей, которым во время полета совершенно нечем заняться. Из-за своей близости к смерти и большой ротации кадров десант менее дисциплинирован, чем профессиональные космонавты, и гораздо хуже обучен. Полагаю, что имперским штурмовикам было гораздо тяжелее смириться с открывающимися перед ними перспективами, нежели экипажу флагмана.

— Поскольку людей на транспортнике было гораздо больше, а обученного управляться с кораблем персонала гораздо меньше, они первыми столкнулись с теми проблемами, которые в будущем ожидали и наше судно, — сказал Реннер. — Но сначала там возникли трудности с организацией. На транспорте не оказалось ни одного офицера с… моей репутацией, капитан погиб, а авторитет остальных членов экипажа оказался под вопросом. Наметилось противостояние между командой корабля и десантом, я пытался исправить положение, но это оказалось невозможно. К концу первого года это противостояние вылилось в открытый конфликт с применением оружия. Десант победил, в ходе конфликта были повреждены резервные рециркуляторы и энергетическая система. Оставшееся корабельное оборудование начало выходить из строя, а людей, умеющих его ремонтировать, на борту не осталось. На второй год начали происходить поломки работающих на повышенных мощностях синтезаторов пищи. Сначала они сократили порции еды. Потом они сократили количество едоков. На третий год вышел из строя последний синтезатор, и они принялись есть друг друга. Правда, перед этим они попробовали взять на абордаж наш корабль, но десантные катера плохо приспособлены к маневрированию в открытом пространстве, а мой флагман сохранил часть бортовых орудий, так что эта попытка была обречена на провал. Мы расстреляли их еще до того, как они преодолели половину дистанции.

Я уже пожалел, что согласился поддержать этот разговор. Тема была не из тех, что принято обсуждать за обедом. Я вообще не уверен, что, будь я на месте Реннера, я бы захотел это обсуждать.

Адмиралу пришлось очень нелегко. Он наблюдал, как люди, чьи жизни были отданы под его ответственность, стремительно скатывались в дикость и варварство, он видел, как они убивают друг друга, и в конце концов именно ему пришлось обречь их на смерть.

— Мы не могли им помочь, — сказал Реннер. — Их было слишком много, и то, что осталось от нашего корабля, не смогло бы их прокормить. Когда вышел из строя их последний рециркулятор, я приказал расстрелять корабль. Мы израсходовали на это массу энергии, но возражавших против моего приказа на борту не нашлось.

Наверное, это было правильно. Лучше уж умереть в мгновенной вспышке, чем долго и мучительно хватать ртом затхлый корабельный воздух, содержание кислорода в котором сокращается с каждым вдохом. Но несмотря на то что это было правильно, я был уверен — такие решения даются нелегко.

— На флагмане не возникло проблем с рециркуляторами, — сказал Реннер. — У нас были запасные установки, были запчасти, были люди, способные провести ремонт. Первый синтезатор пищи вышел из строя через пять лет, но к тому моменту мы сумели восстановить и расширить гидропонную секцию и часть еды могли выращивать самостоятельно. Благо, запас семян входит в стандартный аварийный комплект любого крупного корабля. К этому времени мы уже не верили в то, что Империя придет к нам на помощь, и смирились с тем, что флагман станет нашим последним пристанищем.

Юный энсин Бигс сказал, что первый гипердвигатель нового поколения был создан через пятьдесят шесть лет после шторма. Сколько же времени экипаж Реннера провел в заточении на дрейфующем в открытом космосе судне?

— Шестьдесят четыре года, — сказал Реннер, отвечая на мой невысказанный вопрос. — Империя пришла через шестьдесят четыре года. К тому времени от двух с половиной сотен, которые пережили шторм, осталось четыре десятка человек. Были несчастные случаи, дуэли, кто-то покончил с собой, кто-то попросту сошел с ума. Я старался нагружать людей работой, чтобы у них оставалось меньше времени на праздные мысли, но… срок слишком велик. Трудно заставить кого-то увидеть смысл в его действиях, если сам его там не видишь.

— Но Империя все-таки пришла за вами.

— После стольких лет в это сложно было поверить, — сказал Реннер. — Мы ведь даже не были уверены, что Империя все еще существует. Нам так и не удалось починить систему дальней связи, и мы не были уверены, что аварийный маяк все эти годы посылал сигналы о помощи. Но он посылал.

Я подумал о множестве боевых кораблей Альянса, которые тоже могли уцелеть во время шторма и за которыми так никто и не пришел. Потому что приходить было некому.

— Мы были спасены в рамках рекламной кампании «Империя своих не бросает», — сказал Реннер. — Вокруг нашего возвращения подняли большую шумиху, и я совершенно неожиданно оказался в фаворе у императора. Заодно вспомнили про мои былые заслуги. Поскольку я уже был слишком стар для официального продолжения военной карьеры, Таррен даровал мне титул и зачислил в дипломатический корпус, назначив меня своим особым представителем.

Судя по выражению его лица, новоиспеченный герцог принял новое назначение без особого энтузиазма. Возможно, свою роль сыграло и то, что он попал в фавор к императору не за военные заслуги, а за те испытания, которые ему пришлось пережить на закате своей военной карьеры.

— Много еще людей уцелело? — спросил я. — Из тех, кто тогда был в космосе?

— До прибытия спасательных команд продержались экипажи лишь трех кораблей, — сказал Реннер. — Включая мой.

Я вспомнил о Гастингсе, который отказался ложиться в криокамеру и предпочел состариться и умереть на борту «Одиссея», вспомнил, что в шутку, по крайней мере наполовину в шутку, предлагал такой вариант и для нас с Кирой. Целый корабль для нас двоих. Троих, если считать и Гастингса.

Наверное, правильно, что мы не стали этого делать. Реннеру и его экипажу пришлось пройти через ад. Немногим удалось продержаться шесть десятков лет до прихода помощи. Полагаю, мы бы сошли с ума гораздо раньше, тем более что в нашем случае помощи ждать было неоткуда, а надежда дожить до конца полета отсутствовала бы изначально.

— А как вы нашли «Одиссей»? — задал я вопрос, который тревожил меня с самого начала. — Мы ведь не должны были включать никакие аварийные маячки, и вообще о нашем присутствии в этой части пространства никто не должен был знать.

— Да, это было посложнее, чем разыскать остатки нашего собственного флота, — согласился Реннер. — Но не так уж сложно, если задаться конкретной целью. Вы забываете, что Веннту была планетой кленнонцев, пусть и не находилась под властью императорского дома.

— Нельзя ли с этого места поподробнее? — поинтересовался я, увидев, что легендарный адмирал не стремится развивать эту тему.

— Сначала мы и не думали, что катастрофа на Веннту как-то связана с гиперпространственным штормом, — сказал Реннер. — Но позже, когда в наши руки попала часть архивов СБА, мы сложили их с некоторыми уже имевшимися в нашем распоряжении данными и пришли к выводу, что и к тому и к другому приложил руку генерал Визерс. Наша разведка была хорошо знакома с послужным списком генерала и давно составила его психологический портрет.

— Аплодирую вашей разведке, — сказал я. — Сколько бы я ни пытался разгадать генерала Визерса, ему раз за разом удавалось преподнести мне сюрприз.

— Нам было известно, что к тому моменту, как генерал закончил службу в СБА, в его распоряжении оказался крейсер, — сказал Реннер. — Мы знали, что генерал готов пожертвовать собой, но обязательно постарается этого избежать, если ему представится такая возможность. Тогда мы снова проверили все снимки, полученные нашими разведывательными спутниками в системе Веннту, и обнаружили, что незадолго до катастрофы планету покинул корабль, явно не принадлежащий ни флоту скаари, ни собственному флоту планеты. Боевое судно, собранное на верфях Альянса. Мы предположили, что этот корабль принадлежал генералу Визерсу, и, поскольку генерал знал о надвигающемся шторме, он наверняка предпринял определенные шаги, чтобы избежать его последствий. Остальное было несложно. Единственным обитаемым миром, находящимся в обозримом пространстве, был Борхес, и мы поняли, что корабль, если он уцелел, надо искать где-то на этом курсе.

— И вы начали прочесывать космос?

— Вооружившись сканерами энергетической активности, — сказал Реннер. — Четырем отряженным для этого задания кораблям понадобилось чуть меньше двух лет, чтобы завершить поиски.

— Все равно вам пришлось затратить много усилий.

— Император очень хотел знать правду, — сказал Реннер. — И, учитывая далеко идущие последствия катастрофы, я его в этом всецело поддерживал.

— Но откуда вы знали, что найдете на этом корабле не только Визерса, но и меня?

— Наверняка мы этого и не знали, — сказал Реннер. — Однако полностью такой возможности не исключали. Нам было известно о ваших контактах с генералом, и вас видели на Веннту еще до начала вторжения скаари. Тот факт, что вам удалось покинуть планету во время первого их штурма, нам был неизвестен. Мы предполагали, что, учитывая характер ваших отношений с генералом, вы вполне можете оказаться на борту его корабля.

— Вы не знали, что я улетел, вы не знали, что я вернулся, и в итоге нашли меня именно там, где рассчитывали найти. Бинго.

— Но мы до сих пор не понимаем, почему генерал так с вами носился и для чего он сохранил вам жизнь, — сказал Реннер.

— Боюсь, что это загадка и для меня.

Реннер одарил меня внимательным взглядом.

— Как бы там ни было, для чего бы он ни хотел вас использовать, сейчас это уже неважно.

Я согласился. Так было безопаснее.

ГЛАВА 5

Реннер сдержал свое слово. Когда я вернулся в свою каюту, то обнаружил юного энсина Бигса, возившегося с терминалом корабельной Сети.

— Общий доступ, — сказал он. — Я установил программу-переводчик, так что вам надо будет просто выделить текст и нажать кнопку. Но с устройством ввода, боюсь, проблемы, на нашем корабле есть клавиатуры только с кленнонской раскладкой.

— Ничего страшного, — сказал я. — Я знаю ваш алфавит, а скорость ввода не имеет большого значения. Я тут не «Войну и мир» по памяти восстанавливать собираюсь.

— Вы знаете наш алфавит, сэр?

— Вас это удивляет?

— В школе нас учили, что в старые времена люди считали кленнонцев существами второго сорта, сэр.

— Я из очень старых времен, энсин. У меня нет этих предрассудков.

— Как скажете, сэр.

— А вы сами не считаете людей существами второго сорта? — поинтересовался я.

— Нет, сэр.

— Даже несмотря на ваше физическое превосходство?

— Нас учили, что это не главное, — сказал Бигс. — Главное — то, что внутри.

— И что же внутри?

— Мы равны, сэр. Мы принадлежим к одному и тому же виду.

— Это не мешало нам воевать друг с другом.

— На Земле люди воевали друг с другом и в докосмические времена, сэр. Это ничего не значит.

— Кроме того, что все мы чертовски агрессивны.

— Тем не менее на Земле людям удалось не истребить друг друга окончательно, сэр, — сказал Бигс. — Возможно, и мы могли бы научиться жить в мире.

— Или по крайней мере мы могли бы объединиться перед лицом общей угрозы, — сказал я.

— От Альянса мало что осталось, сэр.

— Да, я знаю.

— В день, когда наш корабль был спущен со стапелей, император произнес речь. Он сказал, что наш долг заключается в том, чтобы не только сохранить Империю, но и постараться защитить остатки человечества по всей галактике. Запись хранится в корабельном архиве, и я могу ее вам перевести.

— Не стоит, — сказал я. — Я слышал много таких речей.

— Но я действительно в это верю, — сказал Бигс. — У нас общее происхождение, у нас общая родина…

— Сколько вам лет, энсин?

— Двадцать четыре.

Да не такой уж он и юный, но все еще верит в идеальное мироустройство. К его возрасту я уже распрощался с большей частью подобных иллюзий. Формула «человек человеку — друг, товарищ и брат» на практике никогда не срабатывала. Ибо правы были древние римляне: «Хомо хомини люпус эст», что значит «Человек человеку волк». И он не может не «эст».

— Поговорим об этом, если нам удастся пережить нашествие скаари, — предложил я. — Возможно, этот опыт научит наши народы чему-то новому.

— Вы так говорите, словно сами в это не верите.

— Я стар, устал, и меня только что достали из холодильника, — напомнил я. — Тебе вовсе необязательно слушать всю чушь, которую я несу.

— Да, сэр, — согласился он. — Вам нужно от меня что-нибудь еще, сэр?

— Нет, энсин. Вы можете идти.

— До завтра, сэр.

— До завтра.

Когда дверь за энсином закрылась, я сел в кресло перед терминалом и пробежался пальцами по клавишам. Компьютер работал, но у меня не было никакого желания рыскать по общей Сети корабля. Реннер и так вывалил на меня кучу фактов, которые предстояло осмыслить, но и о них мне думать не хотелось.

Обед и беседа с Реннером меня вымотали, но главную мысль я усвоил.

Дивный новый мир оказался лишь чуточку видоизмененным старым.

Риттер, которого я навестил следующим утром, действительно выглядел хуже, чем во время нашей прошлой встречи. Он лежал в кровати, был бледен, и его снова подключили к передвижному медицинскому агрегату кленнонцев. Меня предупредили, что наша встреча не должна длиться слишком долго.

— Привет, — сказал я.

— Привет. Какие новости?

— Я договорился, чтобы тебя не отправляли обратно на «Одиссей», — сказал я по-русски.

— Ты сейчас с кем разговаривал? — поинтересовался Риттер.

— С тобой.

— А на каком языке?

— На русском. Ты меня не понял?

— С чего бы мне тебя понимать? Я не владею мертвыми языками.

— Странно, — сказал я. — Потому что под занавес нашей прошлой встречи именно на этом языке ко мне и обратился.

— Ты шутишь?

— Нет.

— И что я сказал?

— Попросил, чтобы тебя не отправляли обратно на «Одиссей». Я договорился с Реннером, тебя не отправят.

— Я не помню, — сказал Риттер. — У меня криоамнезия.

— Криоамнезия обычно захватывает период времени до стазиса, а не после.

— Значит, мой мозг некорректно разморозили, — сказал Риттер. — Довольно поганое ощущение, знаешь ли. Но моего знания твоего древнего языка этот факт не объясняет.

— Это верно.

— А ты уверен, что проблемы на моей стороне? — поинтересовался Риттер. — Может быть, тебе показалось?

— Уверен, — сказал я. — Моя память никогда меня не подводила.

— Это я знаю, — вздохнул Риттер.

— Однажды девушка шла по улице, и ей на голову свалился цветочный горшок. К удивлению врачей, когда девушка пришла в сознание, она заговорила на французском языке, который никогда раньше не изучала.

— И что это было? — спросил Риттер.

— Это была байка из моего времени, — сказал я. — За достоверность я, впрочем, не поручусь.

— Теперь ты должен добавить, что человеческий мозг — это загадка.

— Человеческий мозг — это загадка, — сказал я.

— Спасибо. Мне немного полегчало.

— Обращайся еще, ежели что.

— Как тебе удалось добиться того, что меня решено оставить здесь?

— Очень просто. Кленнонцам нужна от меня услуга, и они готовы идти мне навстречу. В разумных пределах.

— Что за услуга?

— Это касается Леванта и запутанного случая наследования.

— Неужели Асад не вычеркнул тебя из списков?

— Несмотря на то что твой мозг разморозили некорректно, ты все еще способен быстро соображать.

— Калифату сильно досталось?

— Реннер говорит, что не очень.

— Хуже всего пришлось Альянсу, да?

— Да.

— Очень большой, очень нежизнеспособный, — сказал Риттер. — Все-таки четкая вертикаль власти дает некоторые преимущества в кризисных ситуациях.

— Видимо, это работает только для людей, — сказал я. — Гегемония как раз обрела такую структуру только после катастрофы.

— Скаари объединились?

— Да. Клан Кридона теперь там всем заправляет.

— Нам конец, — сказал Риттер. — Как только они построят новый флот…

— Они уже расконсервировали старый, — сказал я.

— Тогда тем более, — сказал Риттер. — Единая Гегемония всегда была для нас самым страшным кошмаром, а если во главе ее встал Кридон…

— Приход к власти Кридона является отдельным поводом для тревоги?

— Да. Кридон — консерватор, один из самых радикальных. Он считает, что никто, кроме скаари, не имеет права на жизнь, и всегда продвигал идеи священной войны против человечества.

— Разве они там не все такие?

— Умеренные консерваторы считают, что человечеству в галактике не место, но они готовы предоставить решать все нам самим и подождать, пока мы не истребим друг друга или не вымрем по какой-либо другой причине.

— Есть там хоть кто-то, кто в принципе допускает, что мы имеем право на жизнь?

— Сию крамольную идею поддерживают только самые молодые и слабые кланы, — сказал Риттер.

— Это лучше, чем ничего.

— Это и есть ничего. Особенно в ситуации, когда власть принадлежит Кридону.

— Реннер считает, что у Империи есть шансы отбиться.

— Я слишком мало знаю о раскладах, чтобы прикидывать шансы.

— Когда тебе станет получше, я введу тебя в курс дела.

— Жду с нетерпением, — ухмыльнулся Риттер. — А сейчас расскажи мне только одно. «Одиссей» шел на максимальных скоростях, каким же образом кленнонцы оказались на его борту?

— О, это как раз просто, — сказал я. — «Одиссей» шел на автопилоте, а кленнонцы раздобыли боевые коды ВКС Альянса, которые бортовой компьютер не мог не принять.

— Неужели Визерс не перепрограммировал бортовой компьютер?

— Видимо, у него было много других дел, и этому он не придал большого значения, — сказал я. — Да и ситуацию, в которой кто-то целенаправленно станет нас искать, тогда было сложно представить.

— Скорее, он сделал это намеренно, — сказал Риттер. — Оставил нам лишний шанс на спасение. Он же не мог знать, что коды попадут в руки имперцев, а для Альянса он наверняка заготовил какую-нибудь историю.

— Насколько я понял Реннера, в руки имперцев попали не только коды.

— Что еще?

— Часть ваших архивов.

— Плевать, — скал Риттер. — Даже неплохо, если кленнонцы сумеют извлечь из них какую-то пользу.

— А как же корпоративная солидарность?

— Сто восемьдесят лет прошло, — сказал Риттер. — Боюсь, что теперь карьера мне уже не светит.

— Разве что дипломатическая, — сказал я. — Не против, если я сделаю тебя своим советником на Леванте?

— Валяй, — сказал Риттер. — При случае я тебе с удовольствием что-нибудь посоветую.

Левант пережил последствия гиперпространственного шторма без особых проблем. Государство из трех планет было абсолютно самодостаточным и могло обеспечить себя всем необходимым. Конечно, они лишились доходов, которые приносила им продажа ресурсов Империи и Альянсу, но потрясений в обществе это не вызвало. Асад ад-Дин, правивший Калифатом первые двадцать лет периода изоляции, сумел убедить свой народ, что ничего страшного не происходит и государство готово выдержать любые испытания.

По официальной версии, мой названый папаша погиб от несчастного случая. Неполадки в его лимузине привели к столкновению с другим флаером из кортежа, после чего обе машины рухнули на землю с высоты двух километров. У пассажиров еще оставались бы какие-то шансы выжить, но последовавший за падением взрыв поставил в этой истории точку.

Керим быстро провел расследование, назначил виновным личного пилота калифа и уволил ответственного за содержание парка машин.

Подобная оперативность Керима наводила меня на определенные подозрения. Да и вообще Асад не был похож на человека, подверженного несчастным случаям. Обычно он контролировал любую ситуацию и держал рядом с собой только надежных людей, не способных допустить халатность вроде неисправного флаера.

Впрочем, убийство всегда было неотъемлемой частью политической жизни Леванта. Когда мы только познакомились с Асадом, один из его братьев вывел из строя космический корабль будущего калифа, чтобы тот не смог вовремя улететь с подвергшейся нападению скаари планеты, а позже Асад неоднократно пытался прикончить меня, также преследуя политические выгоды.

Большой скорби я не испытывал. Трудно сожалеть о смерти человека, который тебя предал и неоднократно наводил на тебя убийц. На Новой Колумбии мы были союзниками, позже мы могли бы стать друзьями, но он рассудил иначе, и теперь в том факте, что его прикончил собственный сын, я находил некую поэтическую справедливость.

За проведенное на Леванте время я видел Керима всего несколько раз. Высокий, сутулый, неразговорчивый тип, он обладал репутацией затворника и редко появлялся на людях, и похоже, что его политика стала продолжением его личной жизни. Только теперь он собирался держать закрытым целое государство.

Империи нужна была развитая промышленность Калифата, они были готовы платить за товары, и им было все равно, кто стоит у руля. Они сотрудничали с Асадом, теперь они были готовы сотрудничать с его сыном, но Керим очень холодно отнесся к появлению чужаков в его звездной системе.

— Мы предлагали военный союз против скаари, — сказал Реннер. — Мы предлагали медицинское оборудование, которое производят только в Империи, мы предлагали поставки оружия, черт побери, в итоге мы даже предложили построить им несколько прыжковых кораблей, но Керим отверг все наши предложения. Дело не в том, что нам нечего им дать, дело в том, что Керим в принципе не желает договариваться.

— И вы не попробовали организовать ему какой-нибудь несчастный случай? — спросил я.

— Несмотря на то что у идеи союза есть свои сторонники, мы просто не знаем, к кому обратиться, — сказал Реннер. — При дворе Леванта трудно кому-то доверять. Такое впечатление, что там каждый ведет двойную игру.

— Добро пожаловать, — сказал я.

— Ваше появление в качестве наследника выведет дискуссию о союзе между нашими государствами на новый уровень, — сказал Реннер. — Думаю, это сможет сдвинуть дело с мертвой точки.

— Керим будет в бешенстве.

— У меня три роты штурмовиков на борту, — сказал Реннер. — Еще столько же находится на территории нашего посольства. Мы будем вас охранять, как ценное вложение в наше общее будущее.

— Меня пугает, когда военные начинают разговаривать такими пафосными фразами, — сказал я.

— Я теперь больше придворный, чем военный, — вздохнул Реннер.

— Жалеете?

— Каждый служит там, где он может принести Империи большую пользу, — сказал Реннер. — Да и жалеть-то, в общем, не о чем. Большой войны сейчас нет, а когда она начнется… кто знает, что будет тогда. Может быть, император опять призовет меня на службу, когда древний флот скаари вплотную подойдет к нашим границам.

До этого еще целых два десятка лет, а Реннер уже немолод, так что шансов вернуться во флот у него немного. Скорее всего, он и сам это понимает и просто тешит себя надеждой. Счастлив тот, кому есть на что надеяться.

— Еще кофе? — предложил Реннер.

— Да, пожалуй.

Реннер на правах хозяина подлил мне в чашку горячего напитка. Мы уже два дня подряд встречались за завтраком в его каюте. Каждый раз я задавал ему все новые вопросы, возникшие при изучении исторических документов, а он терпеливо на них отвечал.

— Как продвигается следствие?

— Мы закончили полное ментоскопирование генерала Визерса, но это не помогло ему вспомнить события последних лет. Тем не менее я думаю, что нам удастся закончить следственные процедуры в течение недели, а потом мы сразу отправимся на Левант.

— В столице сейчас весна, — сказал я. — Прекрасное время года.

— Кленнонцы не так зависят от климата, как люди. Наши тела приспособлены к выживанию на самых разных планетах.

— Я знаю. Просто… я давно не видел весну. На Веннту была осень, а до этого я сидел то на летнем курорте, то посреди пустыни, а то и вовсе прыгал в скафандре по непригодной для жизни планете.

— Я десятки лет провел на космическом корабле и вообще не видел ни одной из планет, — напомнил Реннер. — В какой-то момент я вообще перестал верить, что они существуют.

Да, точно. Наверное, если бы я был на его месте, у меня бы развилась боязнь закрытых пространств, и черта с два кто-нибудь смог бы уговорить меня снова отправиться в космос.

И все же я немного завидовал Реннеру. Он служил тому, во что верил, в его жизни был смысл, в конце концов, он был частью этого мира. А я… вечный представитель чужих интересов, по большому счету не веривший ни в монархию, ни в демократию, оказавшийся тут случайно и так и не вписавшийся ни в одну из существующих систем.

Любимого дела, которому можно было бы посвятить всю жизнь, я себе здесь так и не нашел. Военная карьера не задалась, а потом выживание требовало слишком многих усилий, ни на что другое у меня просто не оставалось времени.

Зато не скучно.

Когда-то, в далекой молодости, оставшейся на Земле, именно это казалось мне главным. Теперь я был бы не против тихой и респектабельной жизни законопослушного гражданина, примерного семьянина и настоящего столпа общества. Но, видимо, теперь уже не судьба. Не те нынче времена, и если какому-нибудь обществу и суждено выстоять, поможет ему в этом только сила оружия.

— Да, кстати, — сказал Реннер. — Девушку, о которой мы говорили, сегодня должны доставить на борт.

— С ней все нормально?

— Боюсь, что нет, — сказал Реннер. — Физически она в норме, но медики говорят, что возникли определенные сложности с долговременной памятью. Боюсь, что у нее криоамнезия.

— Как у Визерса? — спросил я.

— Хуже, чем у Визерса. Генерал потерял всего полтора года, она — значительно больше.

— Насколько больше?

— Я не вдавался в подробности, — сказал Реннер. — Но не менее десяти лет. Я дам распоряжение энсину Бигсу, чтобы он проводил вас к доктору, который будет заниматься ее дальнейшей реабилитацией.

— Спасибо, — сказал я, но внутри у меня все оборвалось.

Если Кира потеряла десять лет, то она меня не узнает. Похоже, я продолжаю терять своих друзей, и теперь, как бы парадоксально это ни звучало, самым близким человеком для меня станет бывший полковник СБА Джек Риттер.

ГЛАВА 6

Рукоять меча стала скользкой от крови. Левая рука ныла от количества принятых на щит ударов, кольчужная рубашка давила на плечи. Приходилось прикладывать большие усилия, чтобы просто устоять на ногах, но похоже, что поле боя осталось за нами.

Солнце клонилось к закату, придавая проплывающим по небу облакам кроваво-красный оттенок. На земле крови пролилось еще больше.

Поле устилали тела мертвых и умирающих, отовсюду слышались стоны. Над головами уже начинало кружиться воронье. Одинокие фигуры бродили меж телами, кто-то добивал раненых врагов, кто-то высматривал, чем можно поживиться.

Огромный бородач со старым шрамом поперек лица хлопнул меня по плечу так сильно, что заставил скривиться от боли.

— Это была славная битва, — сказал он.

— Да, — согласился я. — Славная.

— Я видел, сегодня ты убил многих.

— С тобой мне все равно не сравниться, Рольф.

— Когда-нибудь ты станешь воином, не менее прославленным, чем я.

— Разве такое возможно, Рольф?

— Не льсти мне, — он расхохотался. — В этом мире нет ничего невозможного, Торбьерн. Когда я уйду в Валгаллу, кто-то должен будет занять мое место. Вполне возможно, что это будешь ты.

Я моргнул и обнаружил, что лежу в своей кровати на борту «Таррена Первого».

Черт побери, и что это было? Юный энсин Бигс сказал, что доктор Кинан готов принять меня в три часа корабельного времени, я вернулся в свою каюту и решил вздремнуть после раннего завтрака, и мне приснился сон. Очень странный сон. Конечно, раньше мне снились и более удивительные вещи, но сегодняшнее сновидение показалось мне очень знакомым.

Дежавю. Как будто это со мной уже было, как будто это произошло на самом деле, как будто я рвался в атаку, размахивая мечом, и справа от меня мчался на врагов Рольф Кровавый Топор, раскручивая над головой свое страшное оружие, и враги трепетали от ужаса, узнав ярость берсерка…

Наверное, завтрак оказался слишком плотным.

Я сел в кресло, уже привычным движением запустил терминал и уставился в монитор. Приснившаяся картинка не выходила у меня из головы. Как меня назвал этот парень? Торбьерн. А прозвище? Если я был викингом, у меня должно было быть какое-нибудь грозное прозвище, не так ли? Валькирии не унесут в Валгаллу просто Торбьерна.

— Уроборос укусил себя за хвост, — пробормотал я. — Тут-то и выяснилось, что у него ядовитые зубы.

Это все фигня. Риттер вон вообще по-русски начал разговаривать.

Для кленнонца доктор Кинан был высок и худощав. На практике это означало, что его макушка едва не доставала мне до подбородка, а в обхвате он был всего в полтора раза шире меня. А не в два, как в случае с кленнонцем, обладающим стандартными для этой расы габаритами.

Энсин Бигс сказал, что будет ждать меня у входа в медицинский отсек. Я уже вполне мог передвигаться по их кораблю самостоятельно, даже в зонах с нормальной для кленнонца силой тяжести, но Реннер настаивал, что у меня должен быть провожатый. Наверное, опасался, что я забреду куда-нибудь не туда и сверну себе шею, поставив крест на порученной ему дипломатической миссии.

— Присаживайтесь, — сказал доктор Кинан. — Как я понимаю, вы хотите поговорить о каком-то конкретном пациенте?

— О капитане Штирнер, — сказал я. — Это девушка, которую доставили на корабль с последней партией размороженных…

— Да, адмирал Реннер просил обратить на эту пациентку особое внимание. — Я отметил для себя, что доктор назвал Реннера адмиралом, не герцогом. — Случай средней тяжести.

— Средней?

— Моторика и мозговая активность на нормальном уровне, — сказал доктор. — Пациентка может ходить, оперировать предметами, не утратила социальных навыков и помнит, кто она такая. Из памяти выпали только последние годы жизни. Это случай средней тяжести. Бывает значительно хуже, знаете ли. Пациенты ходят под себя, не умеют говорить, не понимают, где находятся…

— Сколько именно она потеряла?

— Судя по нашей беседе, она считает, что ей пятнадцать лет, и она собирается поступать в летную школу, — сказал доктор. — Так что я бы предположил, что выпало около двенадцати лет. Она запаниковала, обнаружив себя в нашем обществе, но мне удалось ее успокоить и объяснить ситуацию. В пятнадцать лет она уже знала о криоамнезии.

— Память еще может к ней вернуться?

— Такая возможность существует всегда, — сказал доктор. — Но я бы на это не надеялся. Сканирование показало, что ее организм уже подвергался криозаморозке меньше чем за год до ее повторного помещения в стазис. Риск в таких случаях возрастает в разы.

Визерс, сукин ты сын. Похоже, что это все из-за тебя.

— Но все же, какова вероятность, что память вернется? В процентном отношении?

— Девяносто процентов за то, что не вернется, — сказал доктор Кинан. — Но послушайте, это ведь не смертельно. Я знал людей, которым приходилось заново учиться говорить, снова идти в школу, практически проживать жизнь наново… Здесь же потребуется всего-навсего восстановить навыки и…

— Она была пилотом, — сказал я. — Такие навыки за месяц не восстанавливаются.

— ВКС Альянса все равно больше нет, — сказал доктор.

— Вы ей так и сказали?

— Пока нет. Мы рассказали ей, что ее корабль был поврежден, а мы прилетели на сигнал аварийного маячка.

— И она поверила?

— Думаю, что поверила. Но рано или поздно ей придется рассказать правду.

— Я могу ее видеть?

— Как давно вы ее знаете?

— Не с шестнадцати лет.

— Тогда она вас не узнает.

— Я не идиот, доктор. Я прекрасно понимаю, что она меня не узнает.

— Тогда я рекомендовал бы вам отложить встречу, — сказал доктор. — Она пытается примириться со своим новым положением на корабле потенциального противника, и появление человека одной с ней расы может вызвать нежелательный эмоциональный всплеск.

— А если бы существовала вероятность, что она меня вспомнит, этого всплеска бы не произошло? — осведомился я.

— Это зависело бы от того, в каких вы были отношениях. Положительные эмоции ей бы не повредили, но я боюсь, что в нашем случае эмоции будут негативными, а это затруднит процесс дальнейшей реабилитации.

— Понято, принято, — сказал я.

— Скажите, кто проводил прошлую реабилитацию? Я вижу следы кленнонских технологий, что достаточно странно, учитывая род ее занятий.

— Это было в клинике на Веннту, — сказал я.

— Капитан ВКС Альянса в гражданской кленнонской клинике?

— СБА, тайные операции… Вы уверены, что вам так уж нужны подробности?

— Не нужны, — согласился он. — Просто этот вопрос возбуждал мое профессиональное любопытство. Теперь оно удовлетворено.

— Тогда в качестве ответной любезности удовлетворите мое любопытство, — попросил я. — Вы обследовали полковника Риттера?

— Да. Я нахожу его состояние удовлетворительным.

— Он плохо выглядит, чувствует себя еще хуже и жалуется на провалы в памяти.

— Так бывает. Криозаморозка — это сложная процедура, последствия которой могут быть самыми разными. Полковник Риттер не говорил мне, что у него провалы в памяти.

— Наверное, он об этом забыл.

— Команда медиков на вашем корабле действовала с нарушениями инструкции, — сказал доктор. — Особенно это сказалось на первой партии пациентов. Кроме того, в отличие от остальных, полковник Риттер не был абсолютно здоров, когда его помещали в стазис.

— Но ведь стазис придумали как раз для того, чтобы помещать в него тяжелораненых.

— И вам известно, какой процент удается вернуть в строй?

— Нет.

— Чуть больше половины. Остальные в лучшем случае с почетом уходят в отставку и получают пенсию по инвалидности. В худшем… ну, вы понимаете.

— А генерал Визерс?

— Я считаю, что у него нет криоамнезии. Он просто нашел удобный способ не отвечать на неприятные вопросы.

— И сознательно подставил себя под тотальное ментоскопирование?

— Он бы в любом случае его не избежал.

— Это вы говорите как врач или как кленнонец?

— У генерала нет никаких сопутствующих симптомов. Кроме того, криоамнезия обычно затрагивает либо краткий период, непосредственный перед травмой, либо уходит на многие годы назад, как в случае с капитаном Штирнер. У генерала же отсутствуют только воспоминания о последних полутора годах, которые и интересуют адмирала Реннера больше всего.

— Криозаморозка — это сложная процедура, последствия которой могут быть самыми разными, — напомнил я.

— Да, — согласился доктор Кинан. — Но когда эти последствия оказываются такими удобными для пациента, поневоле начинаешь задумываться.

Конечно, он был прав.

Я мало что смыслил в криореанимации, но у меня тоже возникали подозрения, что Визерс симулирует свою амнезию. Возможно, он просто тянет время, возможно, у него возник очередной хитрый план. Визерс был опасным, лживым и изворотливым сукиным сыном, и на моей памяти ему всегда удавалось выходить сухим из воды.

Его планы работали. Не всегда получалось именно так, как он хотел, но это не всегда от него одного и зависело.

— Я могу вам еще чем-то помочь? — поинтересовался доктор, видимо, намекая, что его время не безгранично.

— Я все же хотел бы увидеть вашу пациентку, — сказал я. — Пусть не лично, а на экране. Вы не могли бы это устроить? В медицинском отсеке наверняка должна быть система видеонаблюдения.

— Смотрите. — Доктор развернул монитор в мою сторону и вывел на него картинку.

Камера была установлена в углу, почти под потолком, чтобы охватить все пространство палаты.

Кира сидела на кровати, поджав ноги под себя, и по ее лицу текли слезы.

— Вы сказали, что она примирилась со своим новым положением, — сказал я, чувствуя, как внутри поднимается гнев.

— Я сказал, что она пытается.

— Она плачет, — сказал я. — Вы сказали, что мой визит может нарушить ее эмоциональное состояние, но она и так плачет.

— У нее сейчас эмоции пятнадцатилетней девочки, — сказал доктор. — В таком возрасте слезы — это нормальная реакция на стресс.

— И вы считаете, что просто сидеть и смотреть — это тоже нормально?

— Я могу дать ей успокоительное или снотворное, но это не поможет смириться с реальностью. Она должна принять мир таким, какой он есть, и это может сделать только она сама.

— Вы часто сталкивались с такими ситуациями во время практики?

— В учебниках они описаны достаточно подробно.

— В учебниках? Вы уверены, что вы криохирург?

— Я не криохирург. Но я лучший специалист на этом корабле и в этой части галактики.

— Потому что только у вас есть учебник?

— Криохирурги не служат судовыми врачами на боевых кораблях, — сказал доктор Кинан. — Они сидят в специализированных клиниках на Кленноне и работают с тем, что им привозят. Если бы оборудование на вашем корабле не было автоматизировано, я не думаю, что мы вообще решились бы реанимировать кого-нибудь из вас.

— Может, и не стоило, — пробормотал я.

— Мы обсуждали альтернативы, — сказал доктор. — Криосистему «Одиссея» невозможно демонтировать и перенести на «Таррен», так что нам пришлось выбирать всего из двух вариантов. Или вывести вас из стазиса здесь, или вызывать из Империи буксировщик и тащить ваш корабль на Кленнон. Адмирал Реннер предпочел сэкономить время.

Шелковые простыни, прохладный ночной воздух, просачивающийся под балдахин, длинные рыжие волосы, разметавшиеся по плечам, пухлые губки, неподдельная тревога в зеленых глазах.

— Когда выступает твой полк?

— Завтра. Утром я уйду, и в следующий раз мы увидимся только после войны.

— Ты вернешься?

— Конечно, любимая. Я всегда возвращаюсь.

— Жиль, я так боюсь за тебя… Я боюсь, что тебя убьют или покалечат…

— Не покалечат. И уж тем более не убьют.

— Говорят, что испанцы свирепы в бою.

— Я не боюсь испанцев. Тебе что-нибудь привезти из Мадрида?

— Не надо мне ничего. Только возвращайся сам. Я буду волноваться…

— Волнение — это плата за любовь к мушкетеру, — сказал я. — Сама виновата. Влюбилась бы в какого-нибудь лавочника, и жизнь твоя стала бы намного спокойнее. Да они и более практичный народ, эти лавочники…

— Ты смеешься надо мной? — Она шутливо ткнула кулачком мне в грудь.

— Ты так очаровательна, когда злишься…

До утра мы наговорили друг другу еще кучу банальностей. Даже несмотря на то что разговаривали мы не все время, что оставалось до рассвета.

— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал Реннер, когда мы пили кофе на следующий после моего посещения медотсека день. — Если ситуация с девочкой не улучшится, я постараюсь как можно лучше позаботиться о ее судьбе.

— На Кленноне? — спросил я. — И что же вы можете ей предложить?

— Я пока не знаю, — сказал он. — Но я думаю, когда все станет яснее, мы сможем подобрать приемлемый вариант. Моего влияния для этого хватит.

— Посмотрим, как все пойдет на Леванте, — сказал я. — Если там окажется достаточно безопасно, я предпочел бы его. Все-таки это человеческая планета. Сила тяжести и все такое…

— И нет кленнонцев вокруг, — закончил за меня Реннер.

— Вы же знаете, лично у меня нет никаких предубеждений, — сказал я. — Но те, кто выросли на пропаганде Альянса…

— Да, я знаю. Империя — это враг номер один.

— А что о вас думают на бывших территориях Альянса в настоящее время?

— Полагаю, что ничего. У них есть проблемы поважнее. Да, и если уж мы заговорили о проблемах и врагах, то я хотел бы узнать о Кридоне.

— А что с Кридоном?

— Вы — единственный человек, кто разговаривал с ним. Один из немногих, кому вообще довелось побывать на внутренних планетах Гегемонии.

— Вы хорошо изучили мое прошлое.

— Я всегда старательно делал домашние задания.

— Но я не могу рассказать ничего интересного, — сказал я. — Там всегда было темно, и рассмотреть ничего толком не удалось. А Кридон… у нас состоялась беседа, в которой он сравнил меня с пылью. Он вообще не слишком высокого мнения о человечестве, знаете ли.

— О чем вы беседовали?

— Он принял меня не за того парня, — сказал я. — На самом деле ему нужно было поговорить с Фениксом. Или это вообще была часть какой-то очередной комбинации Визерса.

— Да, наследие Визерса нам придется разгребать годами, — согласился Реннер. — Специалисты сейчас разбирают массив его воспоминаний и чуть ли не каждый день натыкаются на микросенсации. Генерал был хорошим специалистом… даже жаль…

— Как вы намерены с ним поступить?

— Через полчаса у меня сеанс связи с императором, и мы как раз собирались обсудить этот вопрос, — сказал Реннер. — В любом случае в этом секторе космоса нам уже делать почти нечего. Сегодня закончим дела, а завтра совершим первый прыжок в сторону Леванта.

Ура-ура. Прощай, отдаленный закоулок галактики. Леха Каменский снова отправляется навстречу опасностям. Здравствуйте, новые проблемы.

Но прежде чем мы улетели из этого сектора пространства и отправились на Левант, произошло еще одно событие, о котором я не могу не рассказать.

После полудня ко мне заявился юный энсин Бигс и попросил меня одеться в самый приличный из имеющихся в моем распоряжении костюмов. Конечно, он свою просьбу сформулировал немного не так, но суть от этого не изменилась.

Самым приличным и подходящим мне по размеру нарядом оказалась полевая форма офицера ВКС Альянса со знаками различия, принадлежавшими артиллерийскому капитану. Спарывать нашивки было некогда, поэтому я мысленно поздравил себя с производством в офицеры и переходом из пехоты в более престижный род войск.

Убедившись, что я выгляжу, как подобает, одетый в парадный мундир энсин Бигс проводил меня на причальную палубу «Таррена Первого». Техники расставили «москитный флот» вдоль стен, высвободив в центре помещения довольно значительный кусок пространства.

Вдоль одной стороны этого свободного прямоугольника был построен практически весь экипаж «Таррена Первого». Все в парадной форме, все с серьезными выражениями на лицах. В начале строя стоял штурм-лейтенант, державший в руках древко с кленнонским флагом. Мгновением позже я рассмотрел доктора Кинана, стоявшего во втором ряду офицерского корпуса. Остальные лица, что неудивительно, оказались мне незнакомы.

Юный энсин Бигс указал, где мне встать, и умчался занимать свое место.

Мне досталась позиция в самом конце, за построениями техников и рядовых, впрочем, из-за разницы в росте я все прекрасно видел. Странно, что меня вообще позвали на какой-то официальный кленнонский ритуал… Увидев приготовления, первым делом я подумал о церемонии награждения, но кого и за что тут могли награждать?

Грянул торжественный имперский марш, под звуки которого появился Реннер в форме адмирала. За ним шли двое оруженосцев со штандартами. На одном был изображен герб Империи, на другой, очевидно, собственный герб новоиспеченного герцога.

Реннер остановился перед строем, поприветствовал солдат и заложил руки за спину. Оруженосцы со штандартами тут же замерли и принялись изображать статуи.

Наступила полная тишина. Не, на вручение наград происходящее совсем не похоже.

Шаги на замершей в ожидании причальной палубе звучали особенно гулко. Сначала были только шаги, а потом перед нами появился генерал Визерс, которого сопровождали двое штурмовиков в легкой броне. Руки генерала были скованы за спиной.

Сол остановился в полутора метрах от адмирала. По Визерсу и не скажешь, что его достали из холодильника в одно время со мной, а потом постоянно подвергали допросам и ментоскопированию. Выглядел он бодрячком.

Реннер медленно повернулся в его сторону и заговорил.

— Генерал Сол Визерс, — торжественно сказал он. — Голосом Императора я обвиняю вас в преступлениях против разумных существ, военных преступлениях, массовых убийствах и препятствованию правосудию. Признаете ли вы себя виновным?

Похоже, судопроизводство, которое практиковали в Империи, было упрощено до предела. Ни адвоката, ни прокурора, только обвиняемый и Голос Императора… Это у них всегда так происходит или сегодня нам суждено лицезреть исключительный случай? Наверное, так и есть. Обстоятельства-то исключительные.

— Я многого не помню, — сказал Визерс. — Но предъявленные мне улики не оставляют места для сомнений. Да, я признаю себя виновным.

Толпа выдохнула.

— Голосом Императора вы приговариваетесь к смерти, — сказал Реннер и отвел руку назад.

Кленнонец, державший штандарт с его гербом, что-то вложил в ладонь адмирала.

Происходящее напоминало мне плохой спектакль. Словно все участники представления заранее знали, что должно произойти, и играли роли, произнося загодя написанные реплики. А плохим этот спектакль был потому, что на лицах актеров абсолютно отсутствовали эмоции. Визерса приговорили к смерти, неужели это ему безразлично? Реннер готовится совершить акт возмездия, почему же ему все равно?

— Я согласен с приговором, но я прошу об отсрочке, — сказал Визерс. — Своей жизнью и дальнейшей деятельностью я постараюсь хотя бы частично искупить свою вину. У меня есть сведения, которые могут принести пользу Империи.

Дисциплинированность кленнонских военных давно уже стала легендой, но после слов генерала по строю пронесся недовольный рокот. На какой-то момент сие тихое возмущение заставило меня поверить, что генерал выкрутится и на этот раз, что он уже заключил сделку с адмиралом Реннером или, чем черт не шутит, с самим Тарреном Вторым, и сейчас они просто разыгрывают перед нами необходимое по сценарию действо, и это бы объяснило, почему генерал так спокоен…

— Прошение отклонено, — произнес Реннер.

На лице Визерса не дрогнул ни единый мускул.

Предмет, вложенный в ладонь адмирала, оказался рукоятью силового меча. Реннер нажал на кнопку, активирующую лезвие, слабо подсвеченное красным, и направил меч в сторону от себя.

Неужели он собственноручно исполнит роль палача и собирается казнить Визерса здесь и сейчас? Имперское правосудие не только упрощено, но и быстро на расправу.

— Желаете сказать последнее слово? — поинтересовался Реннер.

— Да, желаю, — сказал Визерс. — Я делал то, что я делал, я делал то, во что верил, и не собираюсь просить за это прощения. — Он посмотрел на строй, а потом бросил взгляд поверх него и на какой-то миг мы встретились глазами. — Пусть не все получилось так, как я хотел, пусть многое мне не удалось, но я не считаю, что прожил свою жизнь зря. — Теперь он смотрел прямо на Реннера, сверху вниз. — Я готов.

— Рукой Императора приговор будет приведен в исполнение, — сказал Реннер и занес меч для удара. — На колени.

Чисто технический момент. Генерал Визерс был на полторы головы выше Реннера, а потому рубить его, пока он стоит, для кленнонца было довольно затруднительно.

Сол улыбнулся и неловко опустился на колени. Штурмовики за его спиной сделали по шагу назад.

Одним легким взмахом меча Реннер отсек генералу голову. Мгновением позже тело Визерса рухнуло на пол, забрызгав кровью белоснежный парадный мундир адмирала.

— Правосудие свершилось, — сказал Реннер. — Тело кремируйте, прах развейте по космосу. И помните все, что Империя преступников не прощает.

— Слава Империи! — в едином порыве рявкнул строй.

Одновременно со смертью генерала закончилась целая эпоха моей жизни, и, наверное, я должен был испытывать по этому поводу хоть какие-то чувства. Но не испытывал.

Подсознательно я был уверен, что именно этим все кончится, и казнь не стала для меня новостью. Только вот я не думал, что это случится так скоро и что Реннер будет махать мечом собственноручно…

Но в спектакле, развернувшемся перед моими глазами, была какая-то справедливость, в нем присутствовала определенная логика событий. Нельзя сделать то, что сделал Сол, и выйти сухим из воды, нельзя вести такую жизнь, какую он вел, и рассчитывать на тихую безбедную старость в маленьком домике с виноградником, нельзя бесконечно обманывать всех и делать то, что считаешь нужным, невзирая на последствия, считая, что цель оправдывает любые средства, двигаясь вперед не просто по трупам, а по целой горе мертвых тел, и думать, что так будет продолжаться всегда…

Рано или поздно, но тебе придется остановиться. Рано или поздно, но тебе будет воздано по заслугам.

И сегодня генерал Сол Визерс наконец-то получил свое.

ГЛАВА 7

— Чудесно выглядишь, — сказал я Риттеру. — Пытаешься натурализоваться и слиться с экипажем? Конечно, лысым ты стал больше похож на кленнонца, но для того, чтобы сходство стало окончательным, тебе нужно набрать вес и сбросить рост.

— У меня выпадают волосы, — сказал Риттер. — Сегодня на подушке нашел целый клок, потому и попросил местных санитаров обрить меня наголо.

— Интересно, чем бреют кленнонцы, у которых волосы не растут изначально?

— Лучше не спрашивай, — сказал Риттер.

— Провалы в памяти повторялись?

— Да, еще пару раз.

— Врачи знают, что с тобой?

— Понятия не имеют. Все время твердят о последствиях криозаморозки и говорят, что меня надо показать их специалистам на Кленноне. Только вот…

— Только вот летим мы на Левант, — закончил я.

— Не думаю, что у них есть спецы имперского уровня.

— У них есть спецы уровня Альянса…

— Знания которых в этой области отстают от имперских лет на триста.

— Зато они лучше разбираются в человеческой анатомии.

— Не уверен, — сказал Риттер. — Впрочем, что это мы все обо мне да обо мне? С тобой самим ничего странного не происходит?

— По крайней мере, волосы у меня все на месте. Зато мне все чаще снятся странные сны, но на моем физическом состоянии это пока не сказывается, ведь верно?

— Ты всегда был везучим.

— Как утопленник.

— Ерунда, — сказал Риттер. — Посмотри на ситуацию с другой стороны. Визерс мертв, капитан Штирнер утратила память о большей части своей жизни, мой организм медленно разрушается непонятно отчего, а ты неплохо себя чувствуешь и вдобавок унаследовал власть над тремя стратегически важными планетами, что заставляет кленнонцев буквально на руках тебя носить и пылинки сдувать. Если сложить все твои потери и приобретения, то выяснится, что ты остался в прибыли в то время, когда все остальные несут убытки.

— Я прямо на седьмом небе от счастья.

— По сути, больше тебя от всей этой затеи приобрел только Кридон, и в сравнении с ним все твои приобретения кажутся довольно мелкими, — сказал Риттер. — Но он и не человек, так что можно выкинуть его из расчетов.

— После криостазиса твой юмор стал вымученным, — сказал я.

— Достаточное основание, чтобы подать в суд на генерала Визерса, — сказал Риттер. — Жаль только, что кленнонцы успели первыми.

— Я считаю, что он заслужил свою участь.

— Заслужил, — согласился Риттер. — Но для меня стало сюрпризом, что кленнонцы его таки казнили. Я думал, он наплетет им с три короба, предложит свои услуги разведке, заключит сделку и… Словом, я его переоценивал.

— Или кленнонцы недооценили его предложение, — сказал я. — Его оперативная информация устарела почти на два века.

— Но его мозг, его способность с ходу вникать в ситуацию, плести интриги и выдавать на-гора планы вселенского спасения…

— Его невозможно контролировать, — сказал я. — СБА не смогло, и я не думаю, что у имперской разведки получилось бы лучше. Он слишком легко лжет и предает своих союзников, если того требуют его интересы. Реннер должен был это понимать.

— И все же немного жаль. Смерть генерала — это…

— Конец эпохи, — сказал я. — Несколько запоздавший конец, если учесть, что наша эпоха умерла сто семьдесят девять лет назад, а мы только случайно ее пережили.

Риттер вытянулся на своей кровати и уставился в потолок отсутствующим взглядом.

— Ты прав, — сказал он. — Ты даже не представляешь, насколько ты прав.

— Ты в курсе, что опять разговариваешь по-русски?

— А, да?

— Точно-точно.

— Наверное, завтра я этого и не вспомню.

— Джек, может быть, я сплю? Я все еще в криокамере, и мне только снится, что нас разморозили кленнонцы?

— Есть теория, что весь наш мир кому-то снится.

— Я серьезно.

— Я тоже, — сказал он. — Хочешь убедиться, что не спишь? Ущипни себя за руку.

— Если я в криостазисе, то это вряд ли сработает.

— То есть ты даже пробовать не будешь? Нет в тебе интереса естествоиспытателя, как я погляжу.

Я ущипнул себя за руку.

— Больно.

— Что ты сказал? — поинтересовался Риттер на языке Альянса.

— Ты издеваешься, что ли?

— Э… вроде бы нет.

— Ты опять говорил по-русски.

— Не помню. И что я говорил?

— Наврал. Сказал, что забудешь об этом завтра, а сам забыл уже через минуту.

— Неприятное чувство, — сказал Риттер. — Должен признаться, оно меня пугает до чертиков.

— Ты уверен, что не изучал русский язык в детстве?

— Вроде бы не изучал, — сказал Риттер. — А что, если изучал и забыл об этом? У меня ж криоамнезия.

— Надеюсь, что я все-таки сплю, — сказал я. — И еще я надеюсь, что, когда я проснусь, у меня тоже будет криоамнезия. Чтобы я забыл весь этот бред.

— Может, тебе и повезет, — сказал Риттер.

В последнее перед периодом изоляции время военно-космический флот был главной силой, которая связывала воедино входящие в Демократический Альянс планеты. Когда ВКС не стало, Альянс рассыпался как карточный домик, в который запустили гранатой.

Тяжелее всего пришлось Солнечной системе. Земля, превратившаяся в один огромный столичный мегаполис, была перенаселена и полностью зависела от поставок продовольствия, и как только люди сообразили, что этих поставок больше не будет, на Земле произошла катастрофа.

Сначала был бунт, бессмысленный и беспощадный. Рядовых сотрудников администрации развесили на столбах, Генеральную Ассамблею вырезали в полном составе, президента нашли в его труднодоступной и тщательно охраняемой подземной резиденции и показательно выбросили из парящего на высоте птичьего полета флаера. Парашют, естественно, ему вручить забыли.

Полиция попыталась пресечь беспорядки, но потом махнула на них рукой, потому что бунтовщиков было слишком уж много и справиться с ними без применения оружия массового поражения не было никакой возможности. Кто-то из копов махнул домой и занялся выживанием в индивидуальном порядке, кто-то присоединился к революционерам, многие остались при оружии и попытались организованно захватить ресурсы, чтобы продержаться хотя бы первое время.

За пять лет население Земли сократилось более чем в два раза, но выжившие понимали, что это далеко не предел. Хаос, анархия, бесконечная гражданская война всех против всех… Когда марсиане прилетели наводить порядок на исторической родине, там проживало чуть больше двух миллиардов человек.

Возникновение марсианской военной диктатуры выглядело очень логично. Марс изначально принадлежал военным. Там находился генеральный штаб ВКС, главные судостроительные верфи Альянса, летная академия, несколько лагерей подготовки десанта, бессчетное количество разнообразных полигонов и стрельбищ. Гражданского обслуживающего персонала там было процентов пять, все остальные носили мундиры.

Генштаб действовал жестко, удалось достаточно быстро навести порядок на планете, и марсиане тут же приступили к постройке прыжковых кораблей. Но даже без прыжкового флота им удалось высадиться на Венере и взять под контроль ее уцелевшие поселения. На Землю они первое время не совались. Смысла не было. На бывшей столичной планете нельзя было отыскать ничего, кроме проблем.

Про поселения «социального минимума» никто и не вспомнил. Лишние люди были оставлены умирать посреди вакуума.

— У марсиан сейчас есть восемь прыжковых кораблей, — сказал Реннер. — Адмирал Кеннеди готов с нами сотрудничать и уже заключил с императором соглашение о намерениях, но…

— Но это невыгодно, — сказал Риттер. — Сами они не отобьются, и в случае заключения полноценного договора вам придется защищать и их планеты.

— Марс и Земля по-прежнему очень хорошо защищены. Орбитальная оборона в период изоляции не пострадала, а у марсиан достаточно людей, чтобы укомплектовать составом все боевые станции. Но остальные планеты… даже если мы получим все ресурсы Леванта, это еще не означает, что мы сможем построить достаточное количество кораблей, чтобы прикрыть миры Империи.

— Вторая волна вторжения достигнет обитаемых планет через двадцать лет, — сказал я. — Через двадцать лет вы еще не будете готовы к встрече. Вы уже прикинули, какой частью этих миров вы можете пожертвовать?

— Мы постараемся организовать эвакуацию, — сказал Реннер. — Но драться за те планеты мы не будем.

— И естественно, что эвакуация коснется только миров Империи, — вздохнул Джек.

— Разумеется. Пока у нас нет полноценного флота, мы можем столько стараться минимизировать потери. Об адекватном ответе и речи не идет.

— Эту войну так не выиграть, — сказал я. — Пока мы будем терять прыжковые корабли в схватке с древним флотом скаари, их новые суда будут творить все, что захотят.

— Но это единственная тактика, которую мы можем себе позволить. Сейчас Гегемония обладает преимуществом в тысячи боевых кораблей.

— Жаль, что фокус Визерса против них не сработал, — сказал Джек. — Вообще не понимаю, как он мог подставиться и позволить Кридону себя одурачить.

— Когда мы наткнулись на скаари, нами уже был открыт гипер, и скаари пользовались им же, — сказал Реннер. — Долгое время никому и в голову не приходило, что для полетов в дальний космос можно использовать какой-то другой способ. Скаари всегда были закрыты для нас, и всё, что мы о них сейчас знаем, приходилось собирать по крупицам.

— Еще скаари смогли объединиться, — добавил Джек. — А вы даже с Левантом договориться не можете.

После того как «Таррен Первый» вышел из третьего прыжка в серии, которая должна была привести нас на Левант, Реннер пригласил меня, чтобы обсудить дальнейшие планы, а я прихватил с собой Риттера. Пусть начинает привыкать к роли советника. К тому же я надеялся, что, если загрузить его мозг работой, он больше не будет разговаривать на русском языке и переживать по поводу провалов в памяти. Ну или хотя бы будет меньше переживать.

— Думаю, что проблему Леванта мы таки решим, — сказал Реннер.

— И какой план? — поинтересовался Джек.

— Торопиться не будем, — сказал Реннер. — Разместимся в нашем посольстве, прокачаем ситуацию, почувствуем настроения, назначим встречу с Керимом и в нужный момент выложим карты на стол.

Риттер покачал головой.

— Фактор времени — это самый важный фактор.

— Неделя или две ничего не решат.

— Здесь неделя, там две, глядишь, так двадцать лет и пройдет, — сказал Риттер. — Я бы посоветовал что-нибудь более эффектное и стремительное. У вас же там полно штурмовиков, да? Ворваться во дворец калифа во время какой-нибудь торжественного приема, раскидать охранников, ткнуть в Керима указующим перстом и сделать гневное заявление в духе: «Это ты убил моего отца, подлец».

— И этого человека вы сделали своим советником? — поинтересовался у меня Реннер.

— Да, — сказал я. — А что? Мне его план нравится. Весело.

— За исключением того факта, что охрана дворца перестреляет нас еще на подходе.

— Это проблема, — согласился я. — Но я уверен, что ее как-нибудь можно обойти.

— Вряд ли штурм резиденции калифа добавит в отношения между нашими народами дружбы и доверия, — сказал Реннер.

— Давайте спрячемся в бочках, — предложил Джек. — Должны же у них там быть какие-нибудь бочки, которые поставляют ко двору. Классический способ, так сказать. Старый, проверенный временем. Главное, вовремя выскочить, чтоб нас кипящим маслом не залили.

— Тогда уж проще выброситься в десантных капсулах, — сказал я. — Тоже эффектно.

Вместо ответа Реннер вывел на середину комнаты голограмму со схемой орбитальных укреплений Леванта. Я присвистнул. К двум линиям обороны, которые я помнил, прибавилось еще две. Пожалуй, Реннер несколько преувеличивал, когда говорил, что способен взломать защиту Леванта даже с теми кораблями, что есть у Империи сейчас.

— Внушает, — сказал Джек. — Конечно, скаари они этим не сдержат, но крови им попортят достаточно. Кленнон сейчас прикрыт так же?

— Чуть хуже. В отличие от Калифата, мы не бросили все силы на укрепление столичной планеты.

— Может, и зря, — сказал Джек. — Император — это символ, который объединяет Империю.

— Император — это не только символ, — мягко сказал Реннер.

— Тогда тем более, — сказал Джек. — Самое уязвимое место монархии — это передача власти от поколения к поколению. Одного слабого звена бывает достаточно, чтобы прервать всю цепь.

— Не все так просто.

— Все достаточно просто, если устранить нужное количество членов правящей семьи, — сказал Риттер. — У нас в СБА даже существовали наработки в этом направлении. Достаточно ликвидировать несколько десятков ключевых фигур, чтобы повергнуть вашу Империю в хаос.

Реннер нахмурился.

— Бросьте, мы же все тут взрослые люди, — сказал ему Джек. — Уверен, что у вас тоже существовали подобные сценарии. Обезглавить Альянс сложнее…

— И этого совершенно не требовалось, — сказал Реннер. — Для того чтобы ввергнуть ваше государство в хаос, достаточно всего лишь предоставить вас самим себе.

— Сейчас не самый подходящий момент для спора о недостатках демократической и монархической формы правления, — сказал Джек. — Тем более история уже показала, какая форма более жизнеспособна, и это оказались не мы.

— Очень скоро история покажет, что самая жизнеспособная форма жизни — это скаари, — сказал я. — Давайте лучше с этим что-нибудь сделаем. За то время, что мы валялись в холодильнике, супероружие точно никто не придумал?

— Такого, чтобы остановить флот из тысячи кораблей? Нет.

— Жаль, — сказал я. — По законам жанра уже должны были придумать. Самое время.

— Теоретически есть гораздо более простой способ отвести угрозу, — сказал Джек. — Который является логическим продолжением нашей предыдущей беседы. Гегемония стала едина впервые за много тысяч лет, может быть, даже впервые в истории. Вернуть ее в естественное для нее состояние хаоса очень просто — нужно всего лишь ликвидировать Кридона. Кланы, интересы которых он ущемил, сразу же вспомнят о нанесенных обидах, и все начнется по новой.

— Да, это очевидное решение, — сказал Реннер. — И у него есть один очевидный недостаток. До Кридона нам не добраться.

— Вы прорабатывали все варианты? — спросил я.

Конечно, они прорабатывали. Идея с ликвидацией Кридона приходила уже и в мою голову, а у них было больше сотни лет форы.

— Нет никаких вариантов, — сказал Реннер. — Боевые корабли во внутреннем пространстве скаари? Как вы это себе представляете?

— Пока никак, — сказал Джек.

— Глава клана никогда не покидает планету, имя которой он носит, — сказал я. — Кридон — мертвая планета.

— А потому резиденция главы клана находится ниже уровня поверхности, — согласился Реннер. — Где именно — мы не знаем. Плана резиденции у нас нет. Схемы орбитальных укреплений у нас нет. Какие силы охраняют лидера Гегемонии, мы не знаем, но полагаю, что силы эти весьма значительны.

— С такими сведениями боевую операцию не спланируешь, — сказал Джек. — Неужели нет способа добыть более точные разведданные?

— Мы пока не уверены, — сказал Реннер.

— Это будет красивая самоубийственная операция, — сказал Риттер. — Если вы все-таки соберетесь ее проводить, запишите меня добровольцем.

— Даже так?

— Все равно мне долго не протянуть, — сказал Джек. — А если уходить, то уходить красиво.

— Неподходящая мотивация для такого задания, — сказал Реннер.

— Зато остальные будут умирать во славу Империи.

— Это все досужие разговоры, — сказал Реннер. — На данный момент операции по устранению Кридона нет даже в планах.

— Вы поэтому выспрашивали у меня все, что касалось моего визита к скаари?

— Хорошо, планы такие есть, — согласился Реннер. — Но полученную от вас информацию очень сложно использовать. У вас нет ни точных координат резиденции на Кридоне, ни плана подземных коммуникаций. Поскольку задачу можно выполнить парой боевых групп, нам не нужно высаживать десант, а это значит, что мы можем пронзить орбитальную оборону кинжальным ударом. Но это не снимает вопроса, что делать дальше и как вообще доставить несущие боевые отряды корабли к внутренним планетам Гегемонии.

— Древний флот скаари находится в приграничных секторах, новых кораблей у них немного, — сказал я. — Пространство Гегемонии сейчас не насыщено судами, при определенной доле везения небольшой отряд может проскочить. Не супердредноуты, конечно, но пара крейсеров… Разумеется, это только продолжение досужих разговоров.

— Вы не представляете себе, как выглядит внутреннее пространство Гегемонии с точки зрения человека, планирующего военное вторжение, — сказал Реннер. — Вас доставили туда на корабле скаари, и вы без проблем оттуда выбрались, потому что они позволили вам уйти, указав безопасный курс. Нам никто таких подарков не сделает. Даже сейчас, когда они лишились большей части своего флота, а Гегемония стала единой, границы, определяющие зоны влияния кланов, тщательно охраняются космическими крепостями, сканирующими пространство в поисках чужих кораблей. Места бывших сражений кишат неразорвавшимися торпедами и радиоактивными обломками, мы доподлинно знаем о существовании минных полей и беспилотных транспортов, атакующих любое судно, не отзывающееся на запросы системы «свой-чужой». Нам придется идти наугад, и нет никаких гарантий, что мы сможем углубиться внутрь их территорий незамеченными. Нам нужны звездные карты и схемы заграждений. И, безусловно, определенная доля везения.

— Это решаемая проблема, — сказал Риттер.

— Да? Мы так и не смогли ее решить. Или СБА есть чем похвастаться в этом плане?

— Возможно, — сказал Риттер. — Я помню, что мы пытались составлять такие карты. К сожалению, я не уверен, насколько мы в этом направлении продвинулись.

— В той части архивов, которая досталась нам, мы ничего не нашли.

— Значит, где-то не там искали, или документы уничтожены в смутные времена. Но я уверен, что эта проблема решаема. Можно проложить курс хотя бы по приграничным территориям Гегемонии.

— А дальше двигаться наудачу?

— Небольшая группа судов может пройти, не привлекая внимания. Возмущения гиперполя, которые создает легкий крейсер, засечь довольно сложно. Особенно если не знаешь, где именно его искать. Если не тащить с собой тяжелую артиллерию, то все может получиться.

— Допустим, — сказал Реннер. Было видно, что эта тема ему гораздо более интересна, нежели будущая дипломатическая миссия на Леванте. Все-таки он боевой офицер, а не придворный вельможа. — А дальше? Поверхность планеты огромна, как нам искать резиденцию Кридона?

— По признакам энергетической активности?

— Не вариант, — согласился Риттер. — Или у вас есть уверенность, что, кроме резиденции, на планете вообще ничего нет?

— Наверняка там построено что-то еще, — сказал я. — Но кто-то же должен это знать. Можно найти скаари, живущих на приграничных территориях, такие есть. Я сам с одним разговаривал.

— Мы тоже разговаривали со скаари, живущими в приграничных территориях, — сказал Реннер. — Опросили несколько десятков, ни один не принадлежал к клану Кридона. Эти скаари — изгои, по большей части они принадлежали к слабым молодым кланам.

— У вас за спиной ресурсы целой Империи, — сказал я.

— Иногда этого недостаточно.

— У СБА наверняка есть информация по Гегемонии, — повторил Джек. — То есть была.

— В тех архивах, которые мы обнаружили, про Кридона ничего не было.

— Кстати, о тех архивах. Как вы их раскопали?

— Случайно наткнулись на местную резиденцию на одной из бывших планет Альянса, — сказал Реннер.

— Как же, случайно.

— Ну, может быть, не совсем случайно, — сказал Реннер. — В данном случае это несущественно.

— Если штаб-квартира на Земле уцелела, там можно узнать куда больше, — сказал Джек.

— Сомневаюсь я, что там что-то уцелело, — сказал Реннер. — Кроме того, Земля теперь находится на территории союзного государства, и я не думаю, что император санкционирует разведывательную операцию в таких сложных обстоятельствах.

— А если составить отряд не из кленнонцев? — предложил Джек. — Я, Алекс, наверняка найдется кто-то еще. Это тоже досужие разговоры, конечно.

— Не в моей власти принимать такие решения.

— Значит, вы являетесь Голосом Императора только тогда, когда нужно отрубить кому-нибудь голову? — осведомился я.

— Нет, — спокойно сказал Реннер. — Но моя юрисдикция имеет свои пределы.

— Кстати, о головах, — сказал Джек. — А обязательно именно так все обставлять?

— Обязательно, — сказал Реннер. — Запись официальной церемонии казни уже отправлена на Кленнон. Такова была воля императора.

— Неужели Визерс ничего не мог предложить?

— Мог, и довольно много. Но император отказался заключать с ним сделку.

— И вы считаете, что это правильно? — спросил я.

— А вы считаете, что нет? Некоторых вещей прощать нельзя. Никому.

— Мне кажется, это сильно зависит от того, что находится на другой чаше весов.

— Гарантированного плана по спасению человечества генерал предложить не смог, если вы об этом, — сказал Реннер. — Все остальное не стоит и обсуждения. Да и цена планов Визерса нам слишком хорошо известна.

— Если бы не древний флот скаари, то все бы получилось так, как он задумывал, — заметил Джек.

— Это был бы совершенно другой разговор, — сказал Реннер. — Но я не уверен, что по итогам этой беседы Визерсу удалось бы сохранить голову на плечах. Миллиарды смертей очень сложно оправдать промежуточными результатами. Я не уверен, что их вообще можно оправдать.

— Вы идеалист, адмирал, — сказал Джек.

Реннер не стал его поправлять. Ему больше нравилось быть адмиралом, а не герцогом.

— Я военный, — ответил он. — При принятии любого решения всегда есть пределы допустимых потерь.

— С Визерсом вы бы не сработались.

— Знаю, — сказал Реннер. — И знаете что, полковник? Меня это не особенно-то и расстраивает.

Часть вторая

СТАРЫЕ ДОБРЫЕ МЕТОДЫ

ГЛАВА 1

Весна в этой части Леванта очень приятна.

Сменяя дневное тепло, ночью на кленнонское посольство опустилась приятная прохлада, и можно было сидеть на балконе, курить традиционный местный кальян и любоваться звездным небом.

Увы, только небом тут и можно любоваться. Потому что стоит только опустить взгляд, как на глаза сразу же попадаются фигуры имперских штурмовиков, дежурящих в цветущем внутреннем садике посольства.

Еще пятеро стоят на крыше, целая рота несет службу по периметру. Обстановка в столице неспокойна, служба охраны дипломатической миссии переведена в режим повышенной готовности. А ведь я еще даже не выступил с официальным заявлением, и широким народным массам о появлении нового наследника, занимающего прокленнонскую позицию, ничего не известно.

Что-то будет, когда они узнают.

По информации от посла Брэдшоу, Керим ад-Дин уже третий день пребывает в состоянии тихого бешенства. И это мы еще лицом к лицу не встречались.

Что-то будет, когда мы встретимся.

Реннер отверг предложенный Джеком вариант эффектного появления на политической сцене Леванта, и кленнонцы принялись разыгрывать свои карты медленно и наверняка.

Что-то непременно будет.

Левант, насколько я успел заметить, практически не изменился за те почти два века, что я на нем не был. Впрочем, из окна посольского лимузина, шедшего на предельно допустимой скорости, мне удалось рассмотреть не слишком много подробностей, а в город меня, разумеется, не выпускали.

Зато по территории посольства я мог передвигаться почти беспрепятственно, а юный энсин Бигс по-прежнему играл роль моей няньки.

Все могло сложиться куда хуже, подумал я. И оно обязательно так сложится, дай только время.

— Чудесная тихая ночь, — донесся с соседнего балкона голос полковника Риттера. Мы с ним занимали смежные апартаменты. — Не люблю я такие ночи. Мне все время кажется, что это затишье перед бурей.

Полковник тоже тот еще оптимист.

— У тебя найдутся силы, чтобы перелезть ко мне?

— А что у тебя есть?

— Левантийский табак и кленнонское вино.

— Тогда найдутся.

— Стакан прихвати.

Риттер по-прежнему выглядел обритым наголо ожившим мертвецом, перед воскрешением пару лет пролежавшим в могиле, но утверждал, что чувствует себя лучше. Он мог самостоятельно ходить, отпускал все больше ехидных шуточек, а однажды я даже застукал его в местном спортзале, где он топтал беговую дорожку, обливаясь потом и нецензурно ругаясь сразу на нескольких языках. К моему великому облегчению, русского среди этих языков не было.

Звякнув стаканом, полковник неуклюже перевалился через невысокое ограждение, разделяющее наши балконы, оценивающе посмотрел на бутылку с вином, налил себе до краев и уселся в соседнее кресло.

— Я тут подумал, что если бы не сцапал тебя на Аракане, то, скорее всего, к этому моменту уже был бы мертв, — сказал Риттер.

— Ты выбрал странное время для благодарности.

— Это не благодарность, — сказал он. — Я служил Альянсу, Альянс развалился. Я служил человечеству, над человечеством нависла смертельная угроза. В глубине души я считал Визерса непогрешимым, но оказалось, что и он способен ошибаться. Вся моя деятельность теперь кажется лишенной смысла, а эта чертова новая жизнь, в которую я вляпался благодаря тебе, растоптала последние остатки моих иллюзий. Вдобавок у меня криоамнезия.

— Извини, — сказал я.

— Фигня, бывает, — сказал он и в два глотка осушил половину стакана. — На самом деле, я давно собирался поговорить с тобой тет-а-тет.

— Началось, — сказал я. — Теперь ты говоришь на испанском.

— Тебе не нравится испанский?

— У тебя жуткий акцент.

— Давно не практиковался.

— Я не хочу с тобой разговаривать. Ты все равно к утру все забудешь.

— Зато ты не забудешь, — немного зловеще пообещал он.

— Да и о каких разговорах тет-а-тет может идти речь? Вся территория посольства прослушивается имперской разведкой, так что в лучшем случае это будет разговор на троих. Ты, я и кленнонский офицер по внутренней безопасности.

— Только ты и я, — сказал Риттер. — У меня в кармане генератор помех. Так что офицер по внутренней безопасности будет свято уверен, что мы полночи заливали глаза в тишине и молчании.

— Где ты взял генератор помех?

— Собрал.

— Этому тебя научили в СБА?

— Как и многим другим вещам.

— И теперь у тебя разговор на целых полночи? — простонал я.

Когда Риттер вылез на балкон, я распечатал вторую бутылку, а потому пребывал в приятной алкогольной расслабленности. Происходящее все еще казалось мне бредом, как и тогда, когда Риттер заговорил по-русски, но теперь это меня абсолютно не беспокоило. Однако я сомневался, что меня и алкоголя хватит на полночи.

— А знаешь, что я нахожу самым забавным?

— Понятия не имею.

— Столько лет прошло, а главную роль в политике по-прежнему играет тот, у кого авианосец на рейде.

— Не, это полная чушь, — сказал я. — Ты — Джек Риттер, ты работал в СБА, но не имел никакого отношения к темпоральному проекту, я не рассказывал тебе про дядю Тома, и это значит, что ты ничего не можешь знать про авианосец на рейде. А это значит, что я или слишком пьян, или слишком в криостазисе, и мне снится очередной бредовый сон.

— Есть и третий вариант.

— Например?

— Я — не Джек Риттер.

— Да, это хороший вариант, — сказал я. — Он бы многое объяснил. Тот факт, что ты похож на Джека Риттера, как две капли воды, я отметаю как несущественный. Мы ж в далеком будущем, тут есть клоны, генетическая инженерия и прочая чушь. Так кто же ты?

— Кто, кроме тебя, еще может знать про дядю Тома в этом далеком будущем?

— Холден умер.

— А Феникс возродился из пепла, — сказал он. — Причем на этот раз в буквальном смысле.

— И ты все время был тут?

— Нет. Только в те периоды, которые Риттер не помнит.

— Значит, его провалы в памяти…

— Возникают в те моменты, когда я беру контроль над его телом.

— Так ты демон, — сказал я.

— В каком-то смысле.

— Мне заказать обряд экзорцизма?

— Полагаю, не стоит. Тем более к религии мое присутствие никакого отношения не имеет.

— Самое страшное, что в твоих словах есть определенная логика, — сказал я. — Но это не имеет значения, потому что все это — дикая антинаучная муть, в которую я никогда не поверю, Джек. Мне легче допустить мысль, что ты каким-то образом выучил испанский, да и русский заодно.

— А откуда я знаю про дядю Тома?

— Может быть, я болтаю во сне. А твоя комната — через стенку.

— Что мне рассказать, чтобы ты поверил?

— Понятия не имею, — признался я. — Дело в том, что я настроен очень скептически.

— Ты пьян.

— Только это и удерживает меня от того, чтобы расхохотаться тебе в лицо.

— В джунглях Белиза на нас напали агенты китайской разведки. Я их всех убил.

— Это не тайна. Визерс знал об этом, а значит, теоретически и Риттер мог знать.

— Когда я их убил, я сказал, что мое кун-фу сильнее их кун-фу. Несмотря на то что я их перестрелял. Эту шутку ты тоже рассказал Визерсу?

— Я не помню.

— Не ври. Чтобы ты и не помнил?

— Хорошо, это я не рассказывал. Но мне нужно что-то более основательное. Я не поверю в демонов лишь потому, что они пересказали мне не самую удачную шутку.

— Я не демон.

— Ты только что сказал, что демон.

— В каком-то смысле, — поправил он. — Я могу занимать чужие тела, но это и все, что роднит меня с древними сказками периода дремучего невежества человеческой расы.

— Какие еще новости?

— Я умираю, — сказал он. — Риттер умирает.

— Это печально. А от меня тебе чего надо?

— Ничего. На Веннту я обещал тебе историю, пришло время ее рассказать.

— А вот это похвально, — сказал я. — Люблю, когда люди выполняют свои обещания.

— Ты мне все еще не веришь?

— Нет.

— Визерс бы поверил.

— Ты всегда можешь попробовать отыскать его в аду.

— На Веннту мы оба прошли медицинское обследование, результаты которого тебя озадачили.

— Когда мы с Кирой улетали с Веннту, а ты остался прикрывать наш отход, ты вручил мне кредитную карточку, — сказал я. — Какой у нее был пин-код?

Риттер… мой собеседник без запинки оттарабанил двадцать четыре цифры.

Допустим, настоящий полковник Риттер мог знать этот пин-код, потому что именно он сцапал меня на Аракане. Знать — мог. Но помнить наизусть?

Не факт, конечно. Мог и помнить. Я не обладаю монополией на хорошую память.

— О чем мы разговаривали в Де-Мойне, когда Риттер с Бобом зачищали территорию от скаари, а мы вдвоем остались в подвале?

— О регрессорах и пустышках, — сказал он. — И о существовании тайной масонской ложи внутри Гегемонии скаари.

— Красиво, — сказал Холден. — Впрочем, не так красиво, как комбинация Визерса.

— Какая из них?

— Та, в которой он так качественно запудрил всем мозги поисками регрессоров и четвертой силы. Попытки изменить баланс при помощи внешнего воздействия.

— Тебе не кажется, что если это пустышка, то в нее вложено слишком много сил?

— Зато никто до последнего не подозревал о его истинных намерениях, — сказал Холден. — Ты, например, точно не подозревал, а твой новый дружок из СБА, хотя и догадывался, явно не представлял масштаба. Теория о регрессорах — это пустышка. Факты, которые лежат в ее основе, имели место быть на самом деле, но они никак не связаны друг с другом. Была Война Регресса, был корабль-разрушитель скаари, ну и что? Кто сказал, что это звенья одной цепи? Между этими событиями прошло слишком много лет.

— Скаари верят, что есть другие и что эти другие влияют на жизнь кланов.

— А мысли о существовании какой-нибудь тайной масонской ложи ты не допускаешь? — поинтересовался Холден. — Скаари — древняя цивилизация, о которой мы очень мало знаем. Там может быть бездна тайных обществ и подводных течений, о которых мы никогда не слышали и вряд ли когда-нибудь услышим. К тому же твой главный источник информации о Гегемонии — это Кридон, который имел тесные контакты с Визерсом.

— И что из этого следует?

— То, что теория о регрессорах — это не единственная пустышка Визерса.

— А что еще?

— А ты подумай немного, — предложил Холден. — В чем смысл существования пустышек? В том, чтобы стянуть на себя как можно больше внимания, отвлекая его от основной миссии. И если теперь мы знаем, что основная миссия Визерса заключается вовсе не в поисках древних галактических мифов, которые якобы могут изменить баланс сил…

— А еще ты двинул меня в челюсть на Сципионе-3. Потому что я не к месту процитировал тебе «Звездные войны».

Ну, допустим.

Теоретически Риттер мог подслушать наш последний разговор, состоявшийся за несколько минут до смерти Холдена. Он мог знать и все остальное, и про Белиз, и про удар в челюсть, он мог даже вызубрить пин-код кредитной карточки, которой я пользовался на Аракане. Он мог запудрить мне мозги этой мистификацией.

Но только зачем? Не представляю, для каких целей это могло бы ему понадобиться. Слишком уж сложная комбинация.

Здравый смысл подсказывал, что существо, поглощающее кленнонский алкоголь в соседнем от меня кресле, говорит правду.

Еще более здравый смысл утверждал, что этого просто не может быть. Потому что этого не может быть никогда.

— Судя по выражению твоего лица, в твоей черепной коробке сейчас протекает интенсивный мыслительный процесс, — сказал… ладно, допустим, это был Феникс.

— Что-то типа того.

— Ладно. Поговорим об этом в следующий раз, когда ты будешь потрезвее.

— Уже уходишь?

Глаза Риттера на мгновение остекленели, а затем его взгляд снова стал осмысленным.

— Что я пропустил? — поинтересовался он, рассматривая пустую посуду в своей руке. — У меня снова был провал в памяти. Похоже, мне не следовало пить.

— Ты — Джек Риттер? — спросил я.

Не самый умный вопрос, но что мне было делать в такой ситуации?

— Э… да, — сказал он.

— Тогда у меня для тебя две новости.

— Начни с хорошей.

— Это нетрадиционная пара новостей, — сказал я.

— То есть хороших там нет?

— Ага.

— Тогда начни с менее плохой. Всегда есть менее плохая новость.

— У тебя нет криоамнезии.

— По мне, так это может сойти и за хорошую, — сказал он. — А вторая?

— Ты умираешь.

— Бывает, — философски сказал Риттер и потянулся за бутылкой.

— Сунь руку в карман, — попросил я.

— В какой?

— Понятия не имею.

— И что я должен оттуда достать? Белого кролика?

— Генератор помех.

— У меня нет генератора помех… — он осекся. — А нет, оказывается, есть.

— Угу.

— Самопальное устройство, — сказал он, небрежно крутя в пальцах небольшую серебристую коробочку.

— Ты мог бы такое сделать?

— Наверное. Только не представляю зачем.

— Значит, ты не помнишь, как ты его делал?

— Нет.

— Это все равно ничего не доказывает, — сказал я больше себе, чем ему.

— Чего именно не доказывает?

— Ничего.

— Логично. Слушай, я много выпил, пока у меня был провал памяти, вызванный не криоамнезией?

— Стакан.

— Странно. Такое чувство, как будто я принял гораздо больше. Реальность кажется мне какой-то странной.

— Это проблема на стороне реальности, — заверил я. — Она и вправду довольно странна.

— Значит, у меня нет криоамнезии?

— Нет.

— Тогда чем вызваны мои провалы в памяти?

— Ты одержим демоном. В каком-то смысле.

— О как, — сказал он. — Послушай, а ты уверен, что у тебя в кальяне обычный табак?

— Уже не уверен.

ГЛАВА 2

Утро было… неприятным.

Таким, каким оно и должно было быть в мире, где действуют физические законы и причинно-следственные связи. В мире, где нет одержимых демонами полковников СБА и террористов, которые восстают из пепла.

По счастью, в кленнонском посольстве был холодный душ, а на Леванте выращивали прекрасный кофе, и к девяти утра я чувствовал себя если не заново родившимся, то хотя бы относительно вменяемым. Судя по доносившимся из соседней комнаты звукам, Риттер столкнулся с теми же проблемами.

А он и выпил-то всего ничего…

В дверь вежливо постучали.

— Войдите, — сказал я и узрел юного энсина Бигса с пачкой документов в руках.

— Посол Брэдшоу просил, чтобы вы просмотрели это до обеда, — сказал он. — Это список наших предложений местному правительству. Конечно, Брэдшоу будет присутствовать при вашей встрече с Керимом, но он хотел, чтобы вы были в курсе дела.

— Там есть какое-нибудь резюме или мне все это читать?

— Документы переведены на общий, сэр. Керим ад-Дин тоже не владеет кленнонским.

— Я спрашивал не об этом.

— Резюме нет, сэр, но я могу попробовать раздобыть его в местном секретариате.

— Будь любезен, — сказал я. — Когда мы встречаемся с калифом?

— Сегодня в восемнадцать два ноля, — напомнил он.

Он ушел, а я сел за стол и принялся листать документы.

Торговое соглашение на сто двадцать лет, экспорт-импорт, льготные цены, размещение заказов Империи на производственных площадках Калифата, договор на постройку и передачу в собственность Калифата двух прыжковых кораблей, пакт о ненападении, договор о военном союзе в случае нападения с третьей стороны… Керим — форменный идиот, если способен отказаться от таких условий. А возможно, и нет. Возможно, он видит, насколько кленнонцам нужен этот союз, и хочет выторговать для себя что-то еще.

Если бы я был на месте императора, я бы попытался сделать Кериму предложение, от которого он не может отказаться. Интересно, способна ли имперская разведка подкинуть Кериму в кровать отрезанную голову его любимого скакуна?

Шорох на балконе дал понять, что полковник Риттер снова лезет на мою территорию.

— Вообще-то тут есть двери, — сказал я, не оборачиваясь.

— Так интереснее, — сказал Риттер. — Чертово кленнонское пойло. Ты в курсе, что у кленнонцев несколько другой метаболизм?

— Да, мне говорили.

— Что кленнонцу хорошо, то человеку — смерть, — сказал Риттер. — Вообще-то кленнонские напитки принято разбавлять.

— Ну и разбавлял бы.

— Ночью это почему-то не показалось мне важным. — Риттер плюхнулся в кресло. — У тебя есть кофе?

— Обслужи себя сам.

— Мне больше нравилось, когда из нас двоих главным был я, — вздохнул он.

— Я работаю.

— Имперские бла-бла-бла, — сказал Джек. — Все это не имеет смысла, потому что Керим не пойдет на союз.

— Почему?

— Потому что он не любил своего отца и никогда не продолжит его начинание, — сказал Джек. — Асад хотел союза, значит, при Кериме никакого союза не будет.

— Вот так просто?

— Когда-то СБА очень беспокоило возможное сближение Калифата и Империи, — сказал Джек. — Поэтому мы плотно следили за ситуацией, и я знаю мнение Керима. С тех пор оно не изменилось, разве что стало тверже.

— Излюбленный прием доморощенных психологов — валить все проблемы на папу с мамой.

— Но работает же. — Джек пожал плечами. — Слушай, насчет вчерашнего…

— Слушаю.

— Я снова включил генератор помех, который нашел в кармане.

— Который ты не собирал?

— Который я не помню, как собирал, — поправил он. — То, что ты говорил о моих провалах в памяти… Я веду себя как кто-то другой?

— По крайней мере, ты говоришь то, что не должен бы говорить, — сказал я.

— Шизофрения? Раздвоение личности? Такое бывает после криостазиса, но редко.

— Я не знаю, — сказал я.

— Мне обратиться к специалистам? — почти жалобно спросил он.

— Не здесь и не сейчас.

— Да, не та ситуация, — согласился он. — Знаешь, меня это все жутко нервирует.

— Меня тоже.

— Тебя-то почему?

— Из-за того, кем ты становишься в такие моменты.

— И кем же я становлюсь?

— Тебе лучше не знать. И вообще, вырубай генератор и меняй тему разговора. Сейчас сюда явится юный энсин Бигс с очередной порцией документов.

Джек вздохнул и сунул руку в карман, выключая генератор помех. Значит, я выиграл еще немного времени.

Я не был готов к этому разговору. Все надо было тщательно обдумать.

— Кленнонцы ошибаются, — сказал Джек, послушно меняя тему разговора. — Это я тебе как твой советник говорю.

— В чем именно они ошибаются?

— Они думают, что твое присутствие — это дополнительный козырь, лишний способ надавить на Керима. Способ сказать ему: посмотри, если ты не договоришься с нами, мы поставим на твое место своего человека и договоримся с ним.

— Это способ оказать давление, и что? Он может сработать.

— Некоторые люди гнутся, некоторые ломаются, — сказал Джек. — Кленнонцы хотят нагнуть Керима, но он из второй категории. Он сломается.

— Почему ты так думаешь?

— Сам факт твоего присутствия здесь является для него оскорблением. Ты — чужак, а он — родной сын калифа, но когда-то Асад предпочел именно тебя, а на него забил болт. Увидев тебя, Керим сломается и наделает глупостей.

— Иными словами, ты настроен пессимистично.

— Кленнонцы любят поиграть в благородных рыцарей, — сказал Джек. — Иногда они чересчур дипломатичны, и это порождает излишне сложные планы. А сложные планы отличаются от простых планов меньшей надежностью. Чем больше элементов в комбинации, тем больше вероятность, что что-то пойдет не так.

— И что бы сделал ты?

— Я бы не стал тебя использовать, — сказал Джек. — Я понимаю, что ты очень удачно подвернулся им под руку, когда они искали Визерса, но я бы все равно не стал. Я бы нашел кого-нибудь из местных, из близкого списка наследования, и договорился бы с ним, а потом организовал бы небольшое политическое убийство. Просто и элегантно.

— Реннер говорит, что с местными трудно договориться.

— Навязать им тебя в роли правителя тоже будет непросто, — сказал Джек. — Ты все же чужак, хоть и местами героический.

— Я все же этого не понимаю, — сказал я. — Керим идет против здравого смысла. Я думал, любой правитель должен заботиться о благе народа, наплевав на своих личных тараканов, а не показывать норов, подставляя свое государство под удар.

— Они почти два века провели внутри своей звездной системы, — сказал Риттер. — Они привыкли, что мир маленький. Скаари далеко и будут здесь нескоро, так что их просто не считают реальной угрозой. А орбитальные укрепления, непреодолимые для сегодняшнего флота кленнонцев, внушают местным чувство ложной безопасности.

— Позиция страуса?

— Типа того, — сказал Джек. — Люди… странные. Они ведут себя совсем не так, как ты от них ожидаешь, не видят своей выгоды, идут против здравого смысла. Я думаю, что сегодняшняя встреча с Керимом ничего не даст.

— По крайней мере, мы проясним позиции.

— Лично мне позиции уже ясны, — сказал Джек. — Супердредноуту Реннера пора чистить стволы. Метафорически изъясняясь, конечно.

«Таррен Первый» находился на геостационарной орбите, зажатый между вторым и третьим слоями орбитальной обороны Леванта, и я не сомневался, что на него временно перенаправлены орудия десятка боевых станций. Если на планете что-то пойдет не так, у корабля практически нет шансов.

Авианосец на рейде, но в данном случае он нам не поможет.

Юный энсин Бигс принес свеженапечатанное резюме, я быстро пробежал его глазами и отдал Риттеру. Если хочет быть моим советником, пусть вникает в курс дела, а не выдает сплошь пессимистические прогнозы.

— Ерунда, — сказал Джек. — Кленнонцы готовы многое дать, но проблема в том, что Керим не хочет ничего брать. Он желает лишь одного — чтобы его оставили в покое. Им никогда не договориться.

Во дворец калифа мы отправились на трех принадлежащих посольству флаерах, и во время полета меня не оставляло чувство, что мы вот-вот засунем свои головы в пасть льву. Не стоит класть все головы в одну пасть…

— Сегодня вы только знакомитесь, — сказал посол Брэдшоу. — Никаких договоренностей на этой встрече мы не достигнем, но этого и не нужно. Сначала вас с Керимом нужно просто показать друг другу.

Конечно, речь шла о том, чтобы показать меня Кериму. Я-то сам без такого знакомства вполне мог обойтись.

Флаеры опустились на лужайке перед дворцом калифа. Красной ковровой дорожки нам не постелили, но зато почетный караул помимо традиционных кривых сабель был вооружен парализаторами и иглогранатометами.

Глава протокольного отдела произнес подобающее приветствие и вызвался проводить нас во дворец. Часть вооруженного караула отправилась с нами.

«Черные драконы», элитный спецназ Калифата.

Азим был «Черным драконом», и сам я какое-то время стажировался в этом отряде. Серьезные ребята, которые в рукопашном бою могут составить конкуренцию даже кленнонцам. Да что там кленнонцам, однажды я видел, как Азим расправился с боевиком скаари.

Дворец остался таким, как я его помнил, только снаружи, внутри же он сильно изменился. При Асаде все было более… воинственным. В коридорах висели батальные полотна, чуть ли не половина комнат была украшена богатыми наборами оружия, как коллекционного старинного, так и современного. Мебель Асад предпочитал современную и комфортную.

При Кериме все стало выглядеть более мирным и более старомодным. Оружие и охотничьи трофеи исчезли, батальные полотна уступили место традиционным коврам, светильники и то были стилизованы под старину, но все было сделано слишком нарочито. Словно нынешний обладатель дворца хотел, чтобы его считали реакционером во всем, даже в дизайне интерьеров, и выставлял свою реакцию напоказ.

Или это они специально для нашего визита так обстановку сменили?

Помещение, куда привел нас шеф протокольной службы, было обставлено совсем уж скудно. Я полагал, что Керим примет нас в главном зале, дабы мы узрели его сидящим на троне, затрепетали от такого зрелища и оставили все мысли о том, чтобы его с этого трона подвинуть, но все оказалось еще хуже.

Там, куда нас проводили, мебели не было вообще. Даже стульев и стола для переговоров. Единственными «предметами обстановки» были «Черные драконы», стоящие вдоль стен в изрядном количестве.

Шеф протокольной службы сказал, что Керим сейчас будет, и свалил. Похоже, Риттер был прав, Керим и не собирается договариваться.

Калифа все не было.

По мере ожидания посол Брэдшоу начал заметно мрачнеть, видимо, такого холодного приема он не ожидал. Реннер оставался невозмутимым и делал вид, что его очень интересует амуниция «Черных драконов», давно уже кленнонцами изученная, роспись на потолке и узор, сложенный из плиток на полу. Иными словами, корчил из себя туриста и крутил головой во все стороны.

Керим ад-Дин явился только через полчаса. Его сопровождали несколько советников и добрая дюжина личных гвардейцев. Количество вооруженных людей вокруг начинало меня нервировать.

Когда я видел Керима в последний раз, он выглядел как сорокалетний мужчина. Сейчас, через два века, на вид ему можно было дать все шестьдесят, и он был в ярости.

— Ты! — выпалил он, остановившись напротив меня. — И у тебя хватило наглости явиться ко мне во дворец?

Я пожал плечами. Как будто мне самому очень хотелось тут быть…

Перед встречей посол Брэдшоу просил меня сохранять спокойствие, быть вежливым, а все переговоры доверить ему. Пусть он и говорит.

Надо отдать ему должное, он попытался.

— Позвольте представить…

— Иблисово семя! — рявкнул Керим, и градус дипломатии в комнате упал до отрицательных величин. — Чужак, на что ты рассчитывал?

Какого черта, подумал я. Переговоры зашли в тупик, даже не начавшись, и вряд ли ситуация выправится, если я буду стоять и молча сносить все его вопли.

Я стремительно, но все же не настолько стремительно, чтобы телохранители калифа приняли мой жест за угрозу и пристрелили меня на месте, выбросил руку вперед и ткнул в Керима указательным пальцем.

— Ты убил нашего отца! — проорал я. — И согласно его воле, это мой дворец!

Идиотизм, конечно, но калиф начал первым.

Лицо Керима побагровело от ярости. Я даже подумал, что сейчас в его мозгу лопнет какой-нибудь важный сосуд или с ним случится инфаркт, но настолько повезти нам не могло.

— Вон! Вон из моего дворца! Повелеваю покинуть планету в двадцать четыре часа!

— Не все так просто, — сказал Реннер, доставая из кармана скрученные в трубочку документы. — Вот данные генетической экспертизы, которая доказывает, что этот молодой человек действительно является Амалем ад-Дином. Вот копия указа вашего отца, в которой он называет Амаля ад-Дина своим сыном. Копию указа об изменении списка наследования я с собой не прихватил, но в посольстве она есть. Против Амаля ад-Дина не выдвинуто никаких официальных обвинений, и нет никаких причин высылать его с какой-либо из ваших планет.

— Вы кто такой?

— Это Чрезвычайный и Полномочный представитель императора Таррена Второго в этой части галактики, — начал официальное представление посол Брэдшоу, но Голос Императора не дал ему закончить.

— Я Реннер.

— Не желаю более видеть ваше посольство на Леванте, — заявил Керим, но было видно, что имя Реннера он услышал не впервые, и оно заставило его чуть сбавить тон.

— То есть вы разрываете дипломатические отношения с Империей? — вкрадчиво поинтересовался отставной адмирал.

Сразу два советника подлетели к Кериму и принялись нашептывать ему в оба уха. Секунд через пять они сообразили, что КПД у такого действа невелик, и стали нашептывать поочередно. Светлые умы.

— Убирайтесь в свое шайтаново посольство, все, — вынес свой вердикт Керим. — Мы свяжемся с вами позже.

— Мы все еще должны покинуть планету в двадцать четыре часа? — спросил Реннер.

— Я… приостанавливаю это свое распоряжение. Пока я не решу окончательно, вы можете остаться.

— Это мудро, — сказал Реннер со слабой улыбкой, которая должна была еще больше распалить стремительно теряющего свое лицо калифа.

В посольство мы возвращались в гробовом молчании, но как только оказались внутри охраняемого имперскими штурмовиками периметра, посол зазвал нас с Реннером в свой кабинет и устроил тихий разнос.

— Что вы вытворяете, черт побери? — устало поинтересовался он. — Адмирал, вы понимаете, что своими действиями вы поставили под угрозу всю нашу миссию и фактически сорвали встречу?

— А по-моему, это была весьма полезная встреча, и если бы мы выбрали другую линию поведения, то не смогли бы сделать ее еще более полезной, — сказал Реннер.

— И в чем же вы видите пользу? Все время, пока мы шли к флаерам, я ожидал выстрелов в спину.

— Мы убедились, что калиф неуравновешен, нестабилен и не способен к самостоятельному рациональному мышлению, — сказал Реннер. — У него было три дня, чтобы утихомирить свои эмоции перед тем, как он увидит Алекса, но он со своей задачей не справился. Находясь у власти, он способен причинить своему государству огромный вред, и я не думаю, что нам стоит иметь с ним дело.

— Прекрасно, — сказал посол. — Просто прекрасно. Только можно подумать, что я не знал этого и раньше. Я сижу на этой планете уже два с половиной года и пытаюсь использовать любую возможность, чтобы установить более дружественные отношения между нашими государствами. А вы появляетесь и за пять минут отправляете все мои труды на свалку.

Реннер заложил ногу за ногу и внимательно посмотрел на посла.

— Император считает, что предложенная вами стратегия не сработает, — сказал он. — У вас было два с половиной года, но результата как не было, так и нет.

— Я отозван? — поинтересовался Брэдшоу.

— Нет, — сказал Реннер. — Император ценит ваши заслуги и ваши знания о местной политической обстановке и считает, что менять вас сейчас было бы нерационально. Но поскольку ему нужен результат, он направил меня к вам на помощь.

— И что вы намерены предпринять? Устроить здесь революцию?

— Мы сделали первый ход, — сказал Реннер. — Думаю, реакция не заставит себя ждать.

— А если нас вышлют с планеты?

— Тогда мы останемся здесь неофициально и начнем партизанскую войну, — сказал Реннер.

И я не был уверен, что это он так пошутил.

Брэдшоу скривил лицо в кислой мине.

— Думаете, что так сможете управиться меньше чем за два с половиной года?

— Я думаю, что до этого не дойдет.

— Если ваш наследник продолжит швыряться такими обвинениями, то война начнется куда раньше, чем вы полагаете.

— А что мне было делать? — поинтересовался я. — Стоять и терпеть? Настоящие наследники, чувствующие свою правоту, излучают уверенность и именно так себя и ведут. Смело…

— Нагло, — подсказал Брэдшоу. — Глупо.

— Но он прав, — сказал Реннер. — Если бы он не продемонстрировал подобную самоуверенность, все бы подумали, что это просто наш ставленник, найденный неизвестно где и не имеющий никаких прав.

— Можно подумать, в этом случае они бы сильно ошиблись, — сказал Брэдшоу. — Без обид, юноша.

— Ничего, я привык.

— Они бы ошиблись, — сказал Реннер. — И вы ошибаетесь, если думаете, что Алекс — моя послушная марионетка. Если он придет к власти на Леванте, то станет полноценным партнером императора Таррена Второго, и никто не сможет диктовать ему условий.

— Даже так? — удивился я.

— Правитель должен думать о благе своего народа, — напомнил мне Реннер. — Военный и промышленный союз пойдет во благо обоим государствам. Если вы так не считаете, следовало бы сказать об этом раньше.

— Откровенно говоря, я не думал, что в случае… успеха вы предоставите мне свободу действий, — сказал я.

— Значит, вы тоже ошибаетесь, — сказал Реннер. — Будучи Голосом Императора и исполняя его волю, я действую в рамках закона этой планеты и оказываю поддержку наследнику, которого выбрал сам Асад ад-Дин. Вмешиваться в проводимую законным наследником политику я не намерен.

Казуистика, конечно. Если бы Керим не был столь упертым в своем нежелании сотрудничать с Империей, никто бы и не вспомнил о воле Асада, а я бы продолжил болтаться в криостазисе. Но формально к позиции Реннера не подкопаешься.

Если Керим является узурпатором, то даже партизанскую войну, которую Реннер готов устроить на Леванте, можно будет считать операцией по соблюдению законности.

ГЛАВА 3

В отличие от посла Брэдшоу, Риттер мое поведение с Керимом безоговорочно одобрил.

— Так и надо, — сказал он. — Решительность и напор. Есть люди, которым надо наступать на ноги до тех пор, пока они сами не начнут извиняться. Керим, конечно, извиняться не начнет, но какую-нибудь глупость выкинет обязательно. Тут его и надо будет подловить.

— А если не выкинет?

— Чего это он не выкинет? Он в первые же пять минут едва не выдворил вас с планеты.

— Советники ему не позволили.

— Значит, надо присмотреться к ним повнимательнее, — сказал Риттер. — Насколько я разбираюсь в местной специфике, среди этих советников должно быть полно его ближайших родственников.

— Поэтому они его и не предадут, — сказал я.

Джек расхохотался:

— Я все время забываю, что ты сирота.

— Допустим, ты прав. Ну и как ты это себе представляешь?

— Я согласен с Реннером, следующий ход за ними, — сказал Риттер. — Но я бы на его месте форсировал события и представил тебя общественности. Чтобы не ждать их следующего хода слишком уж долго.

— Наслаждаешься ситуацией, как я посмотрю.

— Это обычная операция по смене власти, — сказал Джек. — На приграничных планетах мы такое не раз проворачивали. Всегда есть кто-то внутри. Если даже его нет до начала операции, в процессе он обязательно появляется. Неудовлетворенные амбиции, личные обиды, идейное несогласие, все что угодно, мотивов для предательства тысячи.

— Я вижу, ты не слишком высокого мнения о человеческой природе.

— Большая политика напоминает линзу, — сказал Джек. — Она увеличивает человеческие достоинства и недостатки, выставляет их напоказ. То, что ты даже не замечаешь у обычного обывателя, в политике тебе сразу бросается в глаза. То, что ты спокойно можешь простить своему соседу, ты никогда не простишь публичной персоне, и чем выше статус этой персоны, тем выше градус твоего не прощения.

— Звучит цинично.

— Я разведчик, хоть и бывший, — сказал Риттер. — Мы привыкли играть на человеческих слабостях. Поэтому, собственно говоря, я и проиграл Визерсу. Мне не удалось вовремя найти его слабое место. С Керимом таких проблем возникнуть не должно, у него полно слабых мест.

— Ты не думал о том, чтобы предложить свои услуги короне? — поинтересовался я.

— Имперская разведка вряд ли будет доверять бывшему сотруднику СБА, — сказал Джек. — Мы слишком долго работали друг против друга.

— Значит, все-таки думал.

— Я сейчас не в той форме, чтобы активно заниматься делами. Постоять в стороне, посоветовать что-нибудь умное, оказать моральную поддержку — это я еще могу. Но не более того.

— Попросись на кабинетную работу.

— При кленнонской-то гравитации? Вкупе с необходимостью перекладывать с места на место бумажки это меня и прикончит.

Неприятные дела нельзя откладывать до бесконечности. Хотя бы потому, что, если предоставить их самим себе, они не будут ждать эту бесконечность и свалятся вам на голову при первом же удобном случае. Естественно, при первом же удобном для них случае. Для вас это произойдет в самый неподходящий момент.

У меня было два таких дела, и ни одно из них не было связано с проблемой левантийского наследства.

Во-первых, следовало поговорить с Риттером начистоту. Про его провалы в памяти, про его раздвоение личности и все сопутствующие этому раздвоению прелести.

Во-вторых, и это было куда тяжелее психологически, мне надо было навестить Киру. Ее поселили на территории посольства, и доктор Кинан, по-прежнему являющийся лучшим из всех доступных специалистов, должен был за ней присматривать. Теперь он уже не возражал против нашей встречи, но и особого энтузиазма не выказывал.

Я понимал, что Кире эта встреча не поможет. Она должна была помочь мне. Помочь мне смириться и жить дальше. Мне нужно было самому убедиться, что шансов не осталось.

И все же я не был готов.

Дурацкая история. Сначала ты знакомишься с девушкой при очень странных обстоятельствах, потом ты спасаешь ей жизнь, проводишь много времени вместе, чувствуешь, что начинаешь потихоньку в нее влюбляться, потом вы влипаете в неприятности, выпутываетесь из неприятностей, занимаетесь сексом, знакомитесь все ближе и ближе, занимаетесь любовью, начинаете планировать свою совместную жизнь в мире, который будет сильно отличаться от того, к чему вы привыкли, а потом… А потом кленнонские медики достают вас из холодильников, и выясняется, что она всего этого не помнит и не вспомнит уже никогда.

Если бы не последнее в списке обстоятельств, нам было бы о чем рассказывать внукам долгими зимними вечерами.

А если добавить еще один пункт — ты целуешь ее в губы, и она сразу же все вспоминает, — то могла бы получиться шикарная голливудская мелодрама. Жаль, что эта чертова жизнь, в отличие от Голливуда, не любит хеппи-эндов.

Кира сидела в садовом кресле во внутреннем дворике посольства и читала книгу. Доктор Кинан рассказал ей, как обстоят дела в Исследованном Секторе Космоса, и раздобыл для нее учебник истории.

Доктор сказал, что она восприняла новости о крушении Альянса достаточно спокойно, и это могло означать все что угодно. Он говорил, что она в порядке, когда она рыдала в своей каюте.

Риттер снова перелез через невысокое ограждение балкона и облокотился о перила вместе со мной.

— Спустись к ней, — посоветовал он. — Сейчас хороший момент.

— Чем он лучше любого другого?

— Она одна, а у тебя осталось совсем немного времени, прежде чем местная политика захлестнет нас с головой.

— Не думаю, что я готов. Там, на корабле, посреди открытого космоса… Все было по-другому. Я думаю, что мы…

— Любили друг друга?

— По крайней мере, двигались в этом направлении.

— Более, чем сейчас, готов ты уже и не будешь, — сказал Джек. — Ты терзаешь себя, потому что думаешь, что это она. Что где-то внутри этого так хорошо знакомого тебе тела скрывается женщина, которую ты когда-то хорошо знал. Но это не она. Ты должен увидеть это собственными глазами и принять. Или ты так и будешь страдать и смотреть на нее с высоты своего балкона.

— Что мне ей сказать?

— Это совершенно неважно. Поздоровайся, поговори о погоде. О чем там еще говорят с пятнадцатилетними?

— Циничная ты скотина, полковник.

— Как только ты поймешь, что разговариваешь с незнакомкой, дело сделано, — сказал Риттер. — Личность человека — это сумма накопленных им воспоминаний. Забери воспоминания, и что останется? Только оболочка. Как та оболочка, которая сидит внизу и читает книгу.

— Я тебя сейчас ударю, — пообещал я.

— Не ударишь, и я даже скажу тебе почему. Во-первых, я болен. А во-вторых, я прав.

— Не уверен, что меня это остановит.

— Ты знал женщину, капитана ВКС, боевого пилота, — сказал Риттер. — А там внизу сидит пятнадцатилетняя девочка, оказавшаяся в теле этой женщины. В других условиях она могла бы вырасти и стать прежней, и тогда ты бы мог попробовать заново, в очень запущенном случае… Но мир изменился, и она не станет такой, как ты знал, уже никогда. И не факт, что, даже, если бы она стала прежней, она бы отреагировала на ваше знакомство так же, как в первый раз.

— Значит, мне нужно просто уйти?

— Ты можешь взять над ней опеку, — сказал Риттер. — Следить за ее судьбой, смотреть, как она заново взрослеет и все такое, и каждый миг сознавать, что это — не она. Тогда ты возненавидишь ее, или себя, или еще кого-нибудь. В любом случае, ничем хорошим это точно не кончится.

— Ты давно стал специалистом по таким вопросам?

— Поговори с ней, а потом напейся неразбавленного кленнонского пойла, а потом постарайся сделать так, чтобы она больше не попадалась тебе на глаза, — сказал Риттер. — Наверняка что-то можно придумать.

— Уйди, — сказал я. — Не хочу тебя слышать.

— Ты должен понимать, что я прав.

— От этого не легче.

И все же я спустился.

Подошел к ней, постоял рядом, пока она меня не заметила…

— Привет.

— Привет, — сказала она, поднимая глаза от книжки. Голос был по-прежнему ее, взгляд был ее, волосы были ее, и коленки, на которые она положила закрытый учебник истории, тоже были ее. — Я вас знаю? То есть должна ли я вас знать? Все стало таким… сложным.

— Меня зовут Алекс, — сказал я. — Мы знакомы. Были.

— Кира, — она протянула мне руку. — Ах да, вы же знаете.

Я пожал ее маленькую сухую ладошку и сел в соседнее кресло.

— Вы не кленнонец.

Я провел рукой по своим волосам и улыбнулся.

— Это точно.

— Вы местный?

— Нет.

— Значит, вас тоже достали из криостазиса?

— Да, — сказал я.

— И вы все помните?

— Да.

— Вам повезло.

— Похоже. — На этот раз улыбка у меня не получилась. — Что эти ребята тебе рассказали?

— Что была секретная операция СБА, в которой я участвовала. Что мы пытались остановить какого-то безумного генерала, который задумал лишить галактику прыжковых кораблей, и мы проиграли, а он захватил нас в плен и заморозил. Они наврали?

— Нет. Именно так все и было.

— Последнее, что я помню, это как я собиралась поступать в летную академию, а мама меня отговаривала, — сказала она. — Значит, у меня таки получилось стать пилотом.

— Очень хорошим пилотом, — подтвердил я.

— Наверное, у меня была интересная жизнь, — вздохнула она. — Жаль, что я ничего этого не помню. А вы пилот?

— Нет, я работал на СБА в другом качестве.

— Секретный агент?

— Что-то вроде того.

— У вас тоже была интересная жизнь?

— Иногда даже чересчур интересная.

— Вы хотели бы ее забыть?

— Я не знаю, что такое «забыть». У меня эйдетическая память.

— То есть вы помните вообще все, что с вами когда-либо происходило? Абсолютно?

— Да.

— Тогда расскажите мне обо мне.

— Что именно?

— Все, что помните.

Вот и приехали. Можно ли рассказать пятнадцатилетней девочке, что ты занимался с ней любовью, когда она была тридцатилетней женщиной? Наверное, не стоит.

Рассказать ей о Тайгере-5? О клинике на Веннту, о нашем прорыве через атмосферу, когда скаари штурмовали планету, о тех трех месяцах, что мы вдвоем провели на борту «Одиссея», и что она была единственной в этом мире, кто называл меня Лешей… Если она не может вспомнить об этом сама, наверное, ей вообще не надо об этом знать.

Риттер опять оказался прав. Это не она. Это не та Кира Штирнер, которую я знал сто семьдесят девять лет тому назад.

— Мы познакомились во время секретной операции, — сказал я. — СБА часто привлекала тебя к секретным операциям, так ты была хороша. Мы с… еще одним человеком спрыгнули с небоскреба, а ты управляла флаером, который должен был нас подобрать. Потом за нами гнались, а мы уходили от погони, а потом мы сошли, а ты увела погоню за собой. Это было… круто.

— А космическими кораблями я управляла?

— Да. Ты говорила, что нет ничего круче, чем истребитель, и находила крейсеры слишком неповоротливыми.

— Я совершенно ничего не помню. Окажись я сейчас в кокпите истребителя, я бы не знала, что делать.

— Ты можешь научиться этому заново.

— Где? ВКС Альянса больше нет, имперцы… не думаю, что мы сработаемся.

— У Леванта есть собственный боевой флот малого радиуса действия. Возможно, я смогу что-то придумать, чтобы тебя взяли. — Не обещай ей слишком многого, Апекс. Вполне возможно, что вас всех вышвырнут с Леванта в двадцать четыре часа.

Но мне хотелось ей что-то пообещать, как-то утешить. Ведь жизнь для нее не закончилась, и эти жалкие годы, которые она потеряла, по большому счету, мало что значат. Для нее.

Пилота делают пилотом его рефлексы, а рефлексы остались при ней.

Должны были остаться.

— Нет, — сказала она. — Не надо. Я не думаю, что это будет правильно. Это как заново вступать на дорогу, которую я уже прошла. Мне никогда не догнать себя прежнюю.

Слишком здравое рассуждение для пятнадцатилетней. Слишком взвешенное. Может быть, не только память делает нас такими, какие мы есть?

— Чем же ты хочешь заняться?

— Я не знаю, — сказала она. — Мне пятнадцать, мне слишком рано об этом думать. Так врачи говорят.

— Что еще они говорят?

— Что передо мной открывается целый мир. Ну то, что от него осталось.

— В чем-то они правы, — сказал я.

Есть, правда, нехилая вероятность, что скоро от этого мира вообще ничего не останется, но я не стал о ней говорить. У Киры пока хватает своих проблем и без мыслей о вторжении скаари.

— Им легко говорить, Алекс. Я чувствую себя… странно. Мое тело стало другим, прическа стала другой, все стало другим. Я как будто состарилась и сама этого не заметила.

— Когда тебе пятнадцать, все, кто старше двадцати, кажутся старыми, — сказал я. — Но ты не стара.

— У меня такое чувство, что когда-то я тоже обращалась к вам на «ты».

— Так и было.

— Мы были любовниками?

— Э… ты что-то вспоминаешь, глядя на меня?

— Нет. Но у тебя слишком грустные глаза, и мне кажется, что это могло бы быть правдой. Так мы были?

— Нет, — сказал я. — Мы были братьями по оружию.

— Братом и сестрой, тогда уж. Ты землянин?

— Да.

— Говорят, что на Земле сейчас очень плохо.

— Сейчас там уже пытаются навести порядок.

— Мои родители умерли. Все, кого я помню, наверняка мертвы. А тех, кто еще может быть жив, я не могу вспомнить.

Мне стоило бы посоветовать ей не думать об этом, но как можно о таком не думать? Я сам часто вспоминаю людей, которых больше никогда не увижу.

— У тебя появятся новые знакомые, — сказал я.

Прозвучало глупо и неискренне. Новые знакомства не заменят старых потерь.

— Наверняка, — согласилась она. — Но у меня такое чувство, будто у меня украли мою жизнь.

— Могло быть хуже.

— Несомненно. Всегда может быть хуже, но это слабое утешение.

— Я не знаю, что тебе сказать, — признался я. — Все эти слова про то, что жизнь продолжается, кажутся слишком банальными, но… Тебе нужно время.

— Это тоже банально.

— Но иногда это работает, — сказал я. — Тебе нужно определиться с будущим, занять себя чем-то, чтобы в голову не лезли лишние мысли.

— Точь-в-точь то, что мне рекомендует мой врач.

— Раз двое разных людей советуют одно и то же, к их словам стоит прислушаться.

— Наверное, — сказала она. — Но мне еще только предстоит понять, чего я хочу.

— Не торопись с этим, но особо и не затягивай. — Я чувствовал, что мне пора уходить.

Мне нечего было ей сказать, кроме стандартных утешающих фраз, которых она уже наслушалась от Кинана и прочих. Я мог бы многое сказать той, кем она была когда-то, но слов для этой девочки у меня не было. Она уже не будет прежней. Мир изменился.

— Доктор говорит, что они могут забрать меня с собой в Империю, — сказала она. — Что они готовы позаботиться о моей судьбе.

— Это неплохой вариант, — сказал я.

— Но они же… кленнонцы.

— Они не желают людям зла.

— Они другие.

— Зато у них сейчас порядок, в отличие от планет, на которых живут люди.

— Мне надо обо всем этом подумать.

— Да, — согласился я, поднимаясь с кресла. — Это верно.

— Ты еще придешь?

— У меня наклевывается работенка, которая обещает занять много времени, — сказал я. — Но я постараюсь.

— Я буду ждать, Алекс. Ты — то немногое, что осталось от моего прошлого, пусть я тебя даже не помню.

— Увидимся, — сказал я.

Тем вечером я напился так, как никогда в жизни еще не напивался.

ГЛАВА 4

Ближе к полудню юный энсин Бигс озаботился вопросом, на этом ли я еще свете, а если на этом, то не нужно ли мне чего.

Где-то в процессе поиска ответов он наткнулся на Риттера, который вкратце обрисовал ему положение дел, и потому юный энсин Бигс явился ко мне во всеоружии — с чашкой горячего кофе и ворохом лекарств от головной боли и прочих сопутствующих похмелью прелестей. Таблетки я сожрал, а от подкожных инъекций отказался.

После душа, кофе и еще одной порции лекарств мне стало немного лучше, и я поинтересовался причинами человеколюбия юного энсина Бигса, рассудив, что он не стал бы этого делать просто так.

— Адмирал желает вас видеть, сэр, — объяснил юный энсин Бигс.

— С этого надо было начинать, — сказал я, кое-как оделся и поплелся к адмиралу.

Реннер ждал меня не в своем временном офисе, находившемся напротив кабинета посла, а в тесном подвальном помещении, большую часть которого занимал здоровенный компьютер с кучей интуитивно непонятных интерфейсов и добрым десятком подключенных к нему устройств, чье предназначение было мне неизвестно.

— Что это за адское устройство? — поинтересовался я.

— Сам до конца не понимаю, — признался Реннер. — Это помещение принадлежит имперской военной разведке и является самым защищенным на всей территории посольства.

— А нам уже что-то угрожает и на территории посольства? — удивился я. — Я думал, у вас тут все надежно защищено.

— Я тут по служебной надобности. — Реннер махнул рукой в сторону компьютера, но я подумал, что об особой защищенности этого помещения он заговорил не просто так.

— Есть какие-то новости из дворца?

— Никаких, — сказал Реннер. — Полное молчание, даже здоровьем не интересовались.

— Это хорошо или плохо?

— Скорее, плохо. Я бы предпочел не давать Кериму столько времени на раздумья.

— Давайте соберем пресс-конференцию и заставим Керима поторопиться, — сказал я. — Тут должна быть свободная пресса, я помню.

— Мы с послом думаем об этом, — сказал Реннер. — Но я вас пригласил по другому поводу.

— Не левантийские дела, нет?

— Веннтунианские, — он усмехнулся. — Генерал Визерс оставил нам много информации для размышления.

— Не сомневаюсь, — сказал я. — Что на этот раз?

— Как вы знаете, мы подвергли мозг генерала тотальному ментоскопированию, — сказал Реннер. — Все это время двое моих сотрудников работали с массивами полученной информации, но пока не обработали и половины. Однако вчера они обнаружили кое-что интересное. Вы представляете, как это вообще действует?

— Да, — сказал я. — Из мозга объекта вытаскиваются все воспоминания. Если провести процедуру больше двух раз, объект превращается в овощ. Работа с воспоминаниями генерала Визерса — это настоящий подарок для вашей разведки. Наверняка они узнали много интересного, в том числе и о себе.

— Вы вчера пили?

— Это так заметно?

— Мне кажется, в последнее время вы очень много пьете.

— И не закусываю, — сказал я.

Адмирал недовольно сморщил лоб.

— У меня тяжелые времена, — сказал я. — Это пройдет, когда дела сдвинутся с мертвой точки. Я надеюсь.

— Может, вам стоит обратиться к врачу?

— Я справлюсь, — пообещал я. — Так что там с ментоскопированием Визерса?

— Массив данных, извлеченных из мозга обычного человека, очень велик, — сказал Реннер. — В процессе поисков нужной информации вам приходится отфильтровывать личные воспоминания, бытовые детали и прочую, не относящуюся к делу шелуху, потом следует расставить события в хронологическом порядке… С генералом очень сложно работать, потому что личная жизнь у него отсутствовала, зато профессиональная деятельность была очень активна. Никогда не угадаешь, какая деталь окажется важной.

— Слишком длинное предисловие, — сказал я. — Что вы нашли?

— Воспоминание об одном документе, — сказал Реннер. — Мы пока точно не знаем, к какому временному периоду он относится, и не знаем, как реагировать на то, что в нем говорится. Это докладная записка одного из сотрудников генерала, в которой он высказывает некую теорию относительно четвертой расы, обитающей в нашей галактике и способной влиять на происходящие в ней события.

— Я много слышал об этом от генерала, — сказал я. — Никакой конкретики, общие фразы. Четвертая сила, изменить баланс, регрессоры, что-то в этом роде. Имперская разведка никогда не задумывалась ни о чем подобном?

— Я не могу отвечать за всю имперскую разведку, — сказал Реннер. — Хотя некоторые события в истории наводят на такие размышления. Первый визит Разрушителей. Война Регресса.

— Визерс тоже часто приводил в пример именно эти события. Они масштабны, случились очень давно, и под них легко подогнать нужную теорию.

— Теория гласит, что представители четвертой расы живут среди нас. Это неплохо соотносится с легендами скаари о тех, кого они называют «другими».

— Об этом я тоже слышал, — сказал я. — Дескать, когда приходят «другие», они приносят с собой хаос, разрушение, войны и прочие приятные вещи. Но никаких вещественных доказательств этой теории никто никогда не видел.

— Докладная записка объясняет это тем, что эти регрессоры не имеют собственных тел, но способны использовать наши.

— Так они призраки? Бестелесные духи? — Я сразу подумал о Риттере и его «провалах памяти». Неужели такое возможно, и в теле бывшего полковника СБА сейчас обретается еще и дух Холдена? Пообщаешься с этими парнями и поневоле начинаешь верить во всякую мистику и прочую чертовщину. — Это даже не смешно.

— Полагаю, лучшим сравнением будут демоны, — сказал Реннер без тени улыбки. — В записке говорится о неких энергетических сущностях, которые могут использовать ресурсы человеческого тела. Судя по всему, там дальше приводились какие-то выкладки и обоснования, но этой части мы пока не нашли. Вне контекста она не представляет особого интереса.

— Допустим, такое возможно, — сказал я. — Мир прекрасен и удивителен, вселенная велика и до конца не познана, и в ней куча всего, что и не снилось нашим мудрецам. Но что же вас так заинтересовало? То есть какое это имеет отношение к тому, что происходит сейчас и касается нас непосредственно? Не просто же так вы меня сюда позвали.

— Меня заинтересовало и встревожило то, что в качестве примера в этой записке приводилось имя Феникса, — сказал Реннер.

— Как возможного регрессора?

— Да.

— Они просто слишком долго не могли его поймать, вот и начали выдумывать всякую ерунду, — сказал я.

— Имперская разведка тоже не смогла его поймать, зато у них есть несколько задокументированных свидетельств его гибели, — сказал Реннер.

Внезапно я почувствовал себя так, будто стою на льду, и лед этот довольно тонкий.

Если Риттер на самом деле является новой инкарнацией Феникса, мне очень не хотелось отдавать его в руки имперской разведки. Хотя бы потому, что эти ребята выпотрошат его мозг, но ни за что не поделятся со мной информацией, и я так до конца и не пойму, что тут, собственно говоря, происходит.

Если Риттер и то, что он мог рассказать, нужно мне самому, то мне лучше убедить Реннера, что все это полная чушь. Что само по себе довольно проблематично, ибо Реннер не дурак и так запросто себя убедить не даст.

Значит, надо умалчивать факты и путать следы.

— Все равно не стыкуется, — сказал я. — Если регрессоры не материальны, то откуда взялись Разрушители?

— Не знаю, — сказал Реннер. — Это новая схема, и я еще не пытался уложить в нее все известные факты. Тем не менее в той ее части, которая касается Феникса, определенная логика прослеживается.

— Типа он не возрождался из пепла, а просто находил для себя нового носителя взамен уничтоженного?

— Что-то в этом роде. Как вирус.

— Вирус терроризма, — сказал я. — Звучит красиво.

— Проблема вот в чем, — сказал Реннер. — Если принять эту теорию, хотя бы как рабочий вариант, то критически важно знать, как быстро он может найти себе нового носителя и сколько он способен протянуть, когда его предыдущее вместилище уничтожено.

— Почему это важно?

— Местом, где Феникс был убит последний раз, была Веннту, — сказал Реннер. — Планета погибла вместе со всем населением и большей частью высадившихся на ней скаари, и мне, как и имперской разведке, хотелось бы знать, умер ли Феникс на этот раз окончательно или он способен проявиться снова.

— Прошло почти двести лет, — сказал я. — Если бы он был жив, он бы уже проявился.

— В Исследованном Секторе творился такой бардак, что обнаружить следы одного террориста довольно затруднительно, — сказал Реннер. — К тому же существует группа людей, которые на эти почти два века были выключены из происходящего.

— Экипаж «Одиссея», — сказал я. — Корабль был одним из последних, кто ушел с Веннту, и вы подозреваете, что Феникс мог быть на борту?

— Да, — сказал Реннер — По крайней мере, я этого не исключаю. Или он был на борту «Одиссея», или он ушел вместе с остатками скаари.

— Или он мертв, — сказал я. — Или эта теория ошибочна в принципе. Вариантов масса.

— Я привык исходить из худшего, — сказал Реннер. — Если я все верно помню, носителем этого вируса на Веннту был некий человек по имени Холден, которого вы пытались вытащить из тюрьмы, потому что он мог навести вас на генерала Визерса.

— Да. — Я уже понял, к чему он клонит, и это мне жутко не нравилось. — Холден был убит скаари.

— Сколько человек было рядом с ним в момент его смерти?

— Не считая скаари? Трое.

— Сколько из них живы до сих пор?

— Двое. Я и полковник Риттер. Но вы же не считаете, что Феникс теперь — один из нас?

— Я привык исходить из худшего, — повторил Реннер.

— То есть Феникс — это я?

— Не знаю, — сказал он. — Может быть, это был кто-то из вас, может быть, это был кто-то из экипажа «Одиссея», может быть, он уже разгуливает по посольству в кленнонском обличье. Или он вообще уже на Леванте, смешался с местным населением. Мы не знаем, является ли смерть носителя обязательным условием для смены тела. Мы вообще ничего не знаем.

— Эта докладная записка… Вы думаете, она важна?

— Судя по эмоциональному окрасу, генерал придавал ей большое значение, — сказал Реннер.

— Может быть, генерал просто посмеялся над ней от души, вот и эмоции.

— Не знаю, — в который раз повторил Реннер. — Но это все усложняет.

— Все и раньше непросто выглядело.

— Да, — согласился Реннер. — Но я хотел, чтобы вы это знали.

— И вы даже не спросите, не ведет ли себя полковник Риттер как-то странно в последнее время?

— А он ведет?

— Вроде бы нет, — я пожал плечами. — Вернее, нас вытащили из холодильника, и мы оказались в новом для нас мире. Думаю, все мы странно себя ведем время от времени.

Размышляя о странностях, я задумался еще об одной.

Следствие по делу Визерса было завершено, сам генерал казнен. Имперцы хотели установить причины гиперпространственного шторма, и они их установили. Докладную записку они не искали, она попалась к ним на глаза случайно. Полагаю, они даже не знали о ее существовании, пока не нашли.

И все же они продолжали лопатить массив воспоминаний Визерса, двое сотрудников разведки занимались этим и на Леванте, и легко можно предположить, что они не останавливали этот процесс ни на минуту. Что же еще они могли искать с таким старанием?

Поднимаясь по лестнице из подвального помещения, я понял что.

Генерал Визерс встречался с Кридоном, а Кридон, став главой клана, более никогда не покидал своей планеты. Значит, Визерс посещал его резиденцию, значит, из его памяти можно выловить ее местонахождение и хотя бы примерный план помещений.

Кленнонцы искали способ добраться до верховного правителя Гегемонии Скаари.

Все складывалось одно к одному, причем складывалось очень неудачно.

После разговора с Реннером проблема Риттера-Холдена-Феникса вылезла на первый план, затмив собой даже вопрос о левантийском наследстве. Я не сомневался, что Реннер завел эту беседу не просто так. Адмирал оказался в сложном положении: с одной стороны, он должен способствовать моему восхождению на трон, с другой — он не может этого допустить, пока существует хоть малейшая вероятность, что Фениксом окажусь я.

Террорист номер один во главе государства, являющегося стратегическим партнером Империи? Страшно даже подумать, к чему это может привести.

Пожалуй, самым разумным выходом из положения было бы сдать Риттера имперской разведке, но делать этого не хотелось. Полковник сейчас не в той физической форме, чтобы представлять былую угрозу, и в ближайшее время крупно навредить никому не сможет, и он является единственным источником информации, которая мне нужна. Если я сдам Риттера, я так никогда и не разберусь, что за чертовщина тут происходит.

Если я его не сдам, то сам останусь под подозрением. Левантийский престол мне в таком случае точно не светит.

Только вот нужен ли мне этот престол?

Пожалуй, что и нет.

Я согласился на это, потому что Реннер сделал мне предложение, от которого нельзя отказаться, и еще потому, что понимал — для всех так будет лучше. И Леванту и Империи нужен этот союз, и я был готов помочь им заключить соглашение. Слишком многое было на кону.

Но лично мне трон был совершенно не нужен. Я понятия не имею, как управлять планетой, но подозреваю, что это огромная ответственность. К тому же это чужая планета, населенная чужими людьми, для которых я никогда не стану полностью своим.

Нет, становиться правителем Калифата мне совершенно не хотелось. Если есть какой-то другой способ заключить этот союз, то пусть кленнонцы сначала попробуют его. Давление, шантаж… что угодно, лишь бы мне не пришлось садиться на место калифа.

По крайней мере, надо хотя бы немного выждать и постараться вытрясти из Феникса побольше информации. Еще слишком рано, чтобы сдавать его имперской разведке.

Приняв твердое решение поговорить с Риттером, я вышел на балкон и перелез в его комнату, но она оказалась пуста. То ли он убрел на плановое обследование и процедуры, то ли имперская разведка меня опередила.

Я решил воспользоваться ситуацией и заняться неблаговидным делом, а именно — устроить полковнику небольшой дружеский обыск. Процедура много времени не заняла — с борта «Одиссея» Риттер захватил еще меньше вещей, чем я. Генератор помех обнаружился в прикроватной тумбочке, видимо, все время таскать его с собой Риттер не рисковал.

Я сунул его в карман, вернулся к себе и уселся в кресло.

Еще перед тем, как отправить меня на Тайгер-5, Визерс упоминал, что Феникс не является человеком. Он не уточнил, насколько именно, и ничего не рассказал о его происхождении. Но допустим, что информация, которую откопали люди Реннера, достоверна. Насколько опасен Феникс именно сейчас? Зализывает ли он раны после того, что с ним случилось на Веннту, или же замыслил очередную гадость, и как это можно определить? Вопросом в лоб от него ничего не добьешься, глупо верить на слово террористу номер один, особенно если учесть, что он вполне может оказаться представителем иной расы.

И еще остается совершенно непонятным, чего же они хотели от меня. Визерс о своих планах уже ничего не расскажет, а Риттер… то есть Феникс… Не зря же он все это время ошивался вокруг меня в обличье Холдена.

Я почувствовал, что еще немного таких рассуждений, и у меня самого голова пойдет кругом. Мне постоянно не хватало информации, но теперь хотя бы я знал, кому следует задавать вопросы, и этот человек находился совсем рядом.

Оставалась только сущая мелочь — поймать момент и вытрясти из него все ответы.

Судя по доносящимся из соседней комнаты звукам, Риттер вернулся к себе, и я уже собрался заняться вытряхиванием из него ответов, как объявился юный энсин Бигс. Посол Брэдшоу и Реннер посовещались и решили, что нам пора обратиться к прессе и поднять вокруг моего возвращения побольше шума.

Замечательно. Времени остается все меньше и меньше.

ГЛАВА 5

Пообщаться с журналистами в прямом эфире мне, конечно, не дали. Посол Брэдшоу так и не смог забыть мою выходку во дворце и предпочел контролировать все, что я скажу прессе, от и до.

Сначала мы записали короткое обращение к народу Калифата. Текст обращения, написанный имперскими спичрайтерами, был наполнен пафосом и обещаниями перемен. «Лишь чрезвычайные обстоятельства заставили меня…», «Объединиться перед лицом общей беды…», «Не спрашивай, что Калифат может сделать для тебя, спроси лучше, что ты можешь сделать для Калифата» и все прочее в таком же роде. От некоторых формулировок у меня сводило скулы, пару раз мне таки не удалось сдержать смех, но с третьей попытки нам удалось записать пристойный вариант.

После этого ко мне пустили журналистов. Видимо, все то время, что я изгалялся перед камерой, пытаясь изобразить из себя публичного политика, кленнонцы объясняли им, что можно спрашивать, а что нет, потому как изъяснялись журналисты по бумажке, неудобных вопросов не задавали и вообще для журналистов вели себя очень прилично. Все три, по числу самых авторитетных изданий планеты.

Я думал, что после интервью все закончится, но черта с два.

Посол заявил, что хочет видеть смонтированные сюжеты. По лицам репортеров ясно читалось, что они хотят видеть посла Брэдшоу в гробу, но любовь к сенсациям пересилила, и они сели за монтаж, благо техники в посольстве хватало.

Где-то раскопали кадры хроники моего первого триумфального появления на Леванте после заварушки на Новой Колумбии. Нас тогда снимали всех троих — меня, Азима и Асада ад-Дина, который в те времена еще не был калифом. Из меня сделали национального героя, спасшего наследника престола от злобных скаари, и когда уже через неделю Асад ад-Дин назвал меня своим сыном, население трех планет Калифата встретило эту новость с неподдельным восторгом.

Интересно, как они отреагируют сейчас.

Потом наши с Асадом пути разошлись, и ему стало выгодно видеть меня мертвым. К счастью для кленнонцев, это было частью закулисных планов калифа, и его подданные об этом развороте в наших отношениях ничего не слышали. Официально я все еще оставался его сыном и значился в списке наследования, опережая даже Керима, их нынешнего правителя.

Почти два века прошло, и вот эта старая история вышла на новый виток.

После того как посол одобрил все три ролика и стал препираться с журналистами относительно времени их выхода в эфир, я заподозрил, что акулами микрофона двигает не только любовь к сенсациям, но и теплое чувство к платиновым кредитным карточкам, обеспеченным Центральным банком Кленнонской Империи. Слишком уж активно эти парни прогибались под любое желание Брэдшоу.

Когда вся эта тягомотина закончилась и журналистам дали разрешение убраться восвояси, было уже глубоко за полночь, и я решил отложить разговор с Риттером и тем, кто сидел внутри него, до лучших времен. А именно — до завтрашнего утра.

И заснул, как только моя голова коснулась подушки.

Ночь.

Холодный осенний дождь идет уже два дня, одежда промокла насквозь. Но сейчас дождь — наш союзник, даже несмотря на то, что последние двести метров пришлось ползти по грязи.

Вот она, пулеметная точка, совсем рядом. Двое часовых, их вот-вот должны снять мои ребята.

Сколько их там в блиндаже? Десять, двадцать? Спите спокойно, недолго вам осталось чувствовать себя хозяевами на нашей земле.

Часовой снят. Остался еще один.

Шорох со стороны блиндажа, поворачиваю голову на звук. Эй, не вовремя ж тебя вынесло покурить, Ганс.

Ползу, вжимаясь в землю. Еще чуть-чуть, вот совсем немного, ты только не смотри пока в мою сторону, не смотри… Переваливаюсь в траншею, бью ножом в горло, чтоб не орал, не поднял шум.

Не орет, хрипит.

Помогаю ему аккуратно упасть на землю, осматриваюсь. Вроде тихо. В траншее, кроме меня, никого нет. Пока нам везет, пока…

Все равно тревожно. Везение не длится долго, а нашему отделению и так слишком везло. Две вылазки за линию фронта без потерь, добыли «языка», сработали, что называется, без шума и пыли. Тихо сработали. Хорошо бы и сегодня обошлось.

Хотя тихо сегодня и не получится. Дот так просто не уничтожить, придется немного пошуметь.

Со вторым часовым нам не везет, прежде чем получить свое, он успевает крикнуть, выстрелить из автомата, поднять тревогу. Удивительно, как много звуков он успевает издать перед смертью.

Что ж, работаем. Связку гранат в блиндаж, бросаюсь на землю, чтоб не накрыло взрывной волной. От грохота закладывает уши, по спине барабанит град из земли и щепок, в траншею валит дым. Срываю с плеча трофейный «шмайсер», жду тех, кто выбежит из развалин блиндажа. Никто не выбегает.

Тишину ночи прорезают автоматные очереди. Мое отделение вступает в бой. Дот, главное — дот. Если он останется цел, то в следующей атаке мы на этой высоте полбатальона положим.

Начинает стрекотать пулемет. Черта с два, дружок, ты нас не видишь. Палишь в темноту наугад.

Хорошо, что осветительную ракету никто запустить не успел.

Нам все еще везет, все еще…

Новый взрыв, и пулемет захлебывается. Кто-то орет по-немецки, ругается. Третий взрыв, чтоб наверняка. Ворваться в дот, перебить тех, кто остался.

Теперь бы уйти, раствориться в ночи и дожде бесплотными тенями, пока подкрепление не подошло, пока на соседних позициях не очухались, но нельзя.

Смотрю на часы, скоро атака. Надо удерживать высоту до подхода основных сил.

Собираю своих людей, все целы? Есть раненые, убитых нет. Пока везет, пока…

Распределяю людей по траншее. Интересно, откуда они попрут?

Интересно, переживем ли мы эту ночь?

Кабы знать…

Утром вокруг посольства собралась толпа.

Люди заполонили площадку перед входом, полностью перекрыли соседние улицы. Их было много, и все они хотели видеть меня. Наверное, так чувствуют себя рок-звезды или жертвы суда Линча.

Однако, судя по настроениям собравшихся, суд Линча мне сегодня не грозил. Политика Керима была не слишком популярной, и первыми к посольству подтянулись те, кто был с ней не согласен, а за ними пришли просто любопытствующие.

Посол Брэдшоу попросил меня обратиться к ним с речью. Я вышел на балкончик, помахал ребятам рукой и произнес укороченную версию той чуши, что вчера наговаривал на камеру. Толпа пришла в неописуемый восторг — я сразу же заподозрил, что она наполовину состоит из нанятых кленнонцами клакеров, — и стала требовать продолжения банкета.

— Хорошего понемножку, — мрачно сказал Реннер и посоветовал повторить шоу через пару часов.

Все вроде бы шло по плану, но Реннеру происходящее не нравилось. Видимо, он никак не мог выбросить из головы мысль, что он поможет мне сесть на трон, а я окажусь Фениксом и устрою им очередную серию своего феерического представления с большим количеством спецэффектов. Говорят, Феникс очень любит взрывы…

Вернувшись в свои апартаменты, я обнаружил развалившегося в моем кресле полковника Риттера.

— Как тебе нравится быть публичной персоной? — поинтересовался он.

— Никак не нравится, — сказал я.

— Привыкай.

Я вытащил из кармана позаимствованный у него вчера генератор помех и вдавил в корпус единственную кнопку.

— Ах, вот где эта штука, — сказал Риттер. — А я думал, я ее потерял или забыл.

— Кстати, об этом, — сказал я. — Джек, я хочу, чтобы у тебя случился провал памяти. Прямо сейчас.

— Не совсем понял смысл этой шутки.

— А я и не шучу.

— Я не знаю, на что ты пытаешься намекнуть, но я этого не контролирую, — сказал Риттер и осекся.

На мгновение его лицо стало стеклянным, а взгляд — бессмысленным, но секундой позже он уже ухмылялся и закладывал ногу за ногу.

— Ну, здравствуй, Алекс, — сказал он по-русски.

— Здравствуй, Феникс.

— Зови меня Холденом, — сказал он. — Феникс — это мой рабочий псевдоним, а я вроде как бы подал в отставку.

— С чего бы это?

— Я умираю, — сказал он. — Да и смысла теперь никакого уж нет.

— Кто ты такой? — спросил я.

— Судя по тому, что ты трезв, решителен, сам инициировал этот разговор и не выглядишь особенно удивленным, ты либо долго думал о сложившейся ситуации и ухитрился взглянуть на нее под другим углом, либо тебе стало известно что-то еще, — сказал Холден. — Я прав или не прав?

— Ты прав, — сказал я. — Имперцы отыскали какую-то докладную записку в памяти Визерса. Там говорится о твоей предполагаемой способности прыгать из тела в тело.

— Не такая уж она предполагаемая, — с оттенком самодовольства сказал Холден. — Что еще отыскали имперцы?

— Не знаю. Но Реннер поверил этой записке и теперь подозревает, что Фениксом может быть один из нас. В смысле из нас с тобой. Из двоих.

— Какая ирония, — привычно ухмыльнулся Холден.

— Где?

— Вся эта ситуация — одна сплошная ирония, если, конечно, не называть ее издевательством, — заявил Холден. — Визерс даже после своей смерти продолжает представлять для меня опасность, Риттер, который так хотел меня поймать, теперь вынужден делить со мной одно тело, тебя подозревают в том, что ты можешь оказаться Фениксом, но продолжают двигать к трону калифа. Разве ты не видишь в этом иронии?

— Просто мир сошел с ума.

— Нет. Он всегда был таким, просто ты этого не видел. Или не хотел замечать.

— Так ты не просто террорист? Ты регрессор?

— Это не совсем правильный термин, — сказал Холден. — Мы не регрессоры и не прогрессоры. Мы по большей части наблюдатели, которые иногда вынуждены вмешаться в эксперимент и подтолкнуть его в нужном направлении.

— Вы? Так ты не один такой?

— Разве ты не веришь теории Визерса, вакуум ему пухом, о существовании четвертой расы?

— Верю, — сказал я. — С каждым днем все больше и больше. Даже несмотря на твои недавние уверения, что это пустышка и обманный маневр Визерса.

— Тогда у меня был смысл лгать, — сказал Холден. — Теперь — нет.

— Что изменилось?

— Я же сказал, что умираю.

— Риттер оказался неподходящим носителем? Тогда что мешает тебе сменить его тело?

— Дело не в Риттере, дело во мне и в происходящих во вселенной процессах, — сказал Холден. — Да и тело я теперь сменить уже не могу, это только ускорит мой конец, что будет невыгодно в первую очередь тебе, потому как тогда ты не узнаешь правды.

— А ты на самом деле собираешься мне ее рассказать?

— Да. И абсолютно безвозмездно, кстати. Я задолжал тебе за Веннту.

— Мы проиграли.

— Но ты хотя бы попытался, — сказал он.

— Тогда начинай рассказывать, — заявил я. — Для начала мне хотелось бы знать, как это вообще работает. Как ты можешь менять одно тело на другое и как ты вообще можешь существовать, не обладая своим собственным телом. Или ты обладаешь?

— Нет, — сказал Холден. — Это своего рода реинкарнация, только мгновенная. Видишь ли, скаари — не самая древняя раса в Исследованном Секторе Космоса. Мы старше. Древнее, чем скаари, древнее, чем мы сами можем себе представить, ибо концепция времени с какого-то момента перестала иметь для нас значение. Когда-то мы были похожи на вас. Но уже во времена, когда скаари еще были одноклеточными, варившимися в первобытном бульоне на своей родной планете, которая, кстати говоря, перестала существовать еще до того, как люди перестали быть одноклеточными, варившимися в первобытном бульоне на Земле, мы обладали собственными телами, путешествовали по пространству и времени при помощи механизмов, до которых никто из существующих ныне рас пока еще не додумался. Но потом мы перестали ощущать необходимость в этих механизмах, как перестали ощущать необходимость в собственных телах. Мы вышли на новый виток эволюции, перешли в энергетическую форму жизни, существующую больше чем в четырех измерениях. Мы не стали всемогущими, мы стали иными.

— Как можно существовать больше чем в четырех измерениях?

— Ни в одном из существующих языков нет слов, чтобы это описать, — сказал Холден. — И даже если бы они были, я все равно не смог бы объяснить, каково это, а ты все равно не смог бы этого понять. Это принципиально иная форма существования. Почти совершенная, бессмертная, как мы тогда думали. Мысль в чистом виде, разум, не скованный материальной оболочкой ни биологического, ни механического происхождения. Ближе всего к пониманию этого состояния, как ни странно, подошли индуисты со своей концепцией нирваны. Совершенное состояние души, освобожденной от оков материи, от бесконечной игры рождений и смерти.

— Это, наверное, очень круто, — сказал я. — Но тогда какого черта ты делаешь здесь? И какого черта ты делал то, что ты делал?

— Ты веришь тому, что я сейчас рассказал? — поинтересовался он.

— Да, — сказал я.

И я действительно верил.

Холден рассказывал невероятные вещи, но они не были для меня новыми. Я прочитал достаточно научной фантастики, и пусть когда-то, как и большая часть моих современников, по крайней мере, вменяемых современников, я считал это вымыслом, теперь, после пережитого путешествия во времени и звездных войн, был готов поверить во все что угодно.

— Оказалось, что мы сами загнали себя в идеальную ловушку, — сказал Холден. — Разгадав тайны мироздания, ответы на которые мы не сумели найти на предыдущем этапе эволюции, мы столкнулись с проблемой, которую раньше не могли ожидать. Мы потеряли творческое начало. Мы могли найти любые ответы, но разучились задавать вопросы. Мы были совершенны в этом своем состоянии, мы решили все проблемы, которые волновали нас раньше, мы практически достигли бессмертия, и вдруг выяснилось, что нам просто совершенно нечем заняться. Когда ты смотришь во всех направлениях сразу, невозможно сфокусироваться на чем-то одном. Невозможно задать новые цели. Мы узнали все, что хотели узнать, и нам стало… скучно. Последняя, наивысшая ступень эволюции на поверку оказалась тупиком.

— Вы уперлись в потолок и не смогли пробить его головами, потому что голов у вас уже не было, — констатировал я.

— Да, как-то так, — согласился Холден. — Многие ушли в другие вселенные, многие окуклились, закрылись от мира и перестали реагировать на любые внешние раздражители. Нас, таких как я, осталось всего несколько миллионов. Мы осознавали, что застой и стагнация ведут к вырождению и гибели, и решили изменить ситуацию, вернувшись на предыдущую ступень. Снова обзавестись телами.

— Вы решили регрессировать сами себя.

Все-таки Визерс придумал их расе правильное название, хотя и ошибся во многом другом. Возможно, они сдерживали наше развитие, но их конечной целью был их собственный регресс. Попытка обмануть эволюцию и обманным путем спуститься на пару ступеней вниз.

— Решили, — сказал Холден. — Хотя бы на какое-то время.

— Но что вы могли этим выиграть?

— Фокусировку на новых задачах, — сказал Холден. — Новое дело, новый смысл жизни, новые цели. Новые вопросы. У нас был доступ к некоторым нашим старым технологиям, и мы могли достаточно быстро восстановить свои старые тела, но решили этого не делать. Мы не хотели второй раз идти по уже однажды пройденному пути, нам требовалось нечто иное. И тогда мы обратили внимание на скаари, которые к тому моменту уже вышли из каменного века. Мы подумали, что они могут стать новыми носителями нашего разума, обеспечить нам новую фокусировку.

— То есть вы уже обрели новую цель?

— Да, — сказал Холден. — В наши жизни вернулось немного смысла. Мы в любой момент могли завладеть телами скаари, вытеснив их разум и заменив его своим собственным, и мы попробовали это сделать. Скаари оказались не слишком подходящими для нас носителями. У них сильные, выносливые, долгоживущие тела, но их мозг был слишком примитивен, и слияние с ним не давало нам того, что нам было нужно. Мы обретали новое видение, но оно было подобно узкой щели в стене. Мы жаждали новых окон, но получили что-то вроде бойницы.

— На вас не угодишь, — заметил я.

— Время не имело для нас решающего значения, и мы решили подождать, пока скаари разовьются во что-нибудь более пристойное. Большую часть времени мы просто наблюдали, но иногда нам приходилось входить в них и подталкивать их развитие в нужном направлении. Обзаведясь телами, мы хотели бы жить в комфорте, обеспечить себе определенный уровень технологий, а не изобретать заново порох, колесо и ватерклозеты.

— То есть они должны были построить для вас цивилизацию, а вы бы явились на все готовенькое и вышвырнули их? Не считаясь с их желаниями? Как будто они неразумны?

— Они и были неразумны для нас, — сказал Холден. — Ты часто считаешься с желаниями муравьев, Алекс?

— У меня нет привычки использовать муравьев в своих целях.

— Потому что ты просто не в состоянии придумать целей, для которых тебе пригодились бы муравьи, — фыркнул Холден. — Ты рассуждаешь в рамках существующей системы ценностей и морали, которая не имеет никакого отношения к нашей расе.

— Ну да, вы же практически полубоги, — сказал я. — Что вам за дело до муравьев.

— Это этический спор, а значит, он не может быть разрешен, — сказал Холден. — Ибо единой этики, приемлемой для наших рас, попросту не существует. Ты хочешь услышать полную версию или предпочтешь препираться по мелочам?

— Я не считаю, что это мелочь, — сказал я. — Но черт с тобой, рассказывай дальше.

— Нас удивила природная агрессивность скаари, — сказал Холден. — Сами мы были относительно мирной расой. Конечно, у нас случались внутренние конфликты на ранних этапах развития, но им был положен конец уже на стадии образования единого планетарного правительства. В космосе внешних врагов у нас не было. Скаари же на протяжении всей истории воевали между собой. Даже когда они вышли в дальний космос и начали колонизировать планеты, они не смогли избавиться от кланового деления и стать единым целым.

— Что ж вы им не помогли? Не подтолкнули в правильном направлении?

— Но зачем? Мы были удивлены, но нас это не беспокоило. К тому же в какой-то степени это даже было нам на руку.

— А именно?

— Я уже сказал, нас было всего несколько миллионов, и нам не требовались миллиарды носителей, — сказал Холден. — Войны были хорошим способом сдерживать рост популяции, а при необходимости — и свести ее к тому уровню, который нам требовался. Нам не нужны были конкуренты после того, как мы снова обретем тела, а сосуществование в одном Секторе с настоящими и весьма агрессивными скаари… ну, ты понимаешь. Это неуютно и довольно утомительно.

— Я не понимаю, — сказал я. — О какой конкуренции может идти речь, если вы такие продвинутые и могучие, а они такие примитивные? Захватили бы одну из колоний или какой-нибудь клан и фокусировались бы в свое удовольствие.

— Когда я занимаю чье-то тело, я опускаюсь приблизительно на уровень его носителя, — сказал Холден. — Я могу сделать это тело немного быстрее, немного сильнее, немного умнее среднестатистического, но это преимущество не критично. Грубо говоря, в схватке один на один я могу дать фору любому человеку, но толпа меня сомнет. Когда я был Фениксом, меня убивали несколько раз, помнишь? Наша колония или наш клан подвергался бы ровно такой же опасности со стороны Гегемонии, как и обычная колония скаари. Это были вовсе не те новые трудности, которые мы хотели обрести.

— Позволь мне уточнить, — сказал я. — Вы поощряли природную агрессивность скаари, потому что собирались вывести их цивилизацию на приемлемый для вас уровень, захватить несколько миллионов тел, а остальных попросту уничтожить, чтобы они не путались под ногами?

— Да, — сказал Холден.

— Это геноцид.

— Ровно в той же степени, что и истребление термитов, которые пожирают твой дом.

В двадцатом веке существовало множество заблуждений. Одно из них гласило, что разум по мере развития становится все более гуманным.

Это слабо коррелировало с количеством пришедшихся на двадцатый век войн, в которых погибли десятки миллионов людей, но почему-то на исходе века люди верили, что высший разум, буде он существует, обязательно должен оказаться терпимым и милосердным и непременно обязан ценить жизнь во всех ее проявлениях.

Как и многие другие вопросы веры, на фактах эта теория не базировалась.

Если верить Холдену, а я Холдену верил, высший разум действительно существовал, и он оказался хладнокровным, расчетливым и жестоким, а на жизнь в любых ее проявлениях, не вписывающихся в его цели, он просто чихать хотел. Со всей высоты своего интеллекта.

И это представлялось мне куда более логичным. Это куда больше походило на разум.

— Ты не заснул? — поинтересовался Холден. — А то без очередного твоего саркастического замечания я не знаю, стоит ли мне продолжать свой рассказ.

— Продолжай. Так и быть, сарказм я приберегу для подведения итогов.

— Скаари не успели выйти на нужный нам уровень развития, когда в галактике появился еще один вид разумной жизни, — послушно продолжил Холден. — Люди. Их появление открывало перед нами новые возможности, и мы попробовали их в качестве носителей. Человеческий мозг открывал нам окно куда шире, чем мозг скаари, и в то же время позволял не утратить фокуса. Единственная проблема заключалась в том, что люди оказались слабы и слишком недолговечны, но эти недостатки могло исправить время. И мы решили дать людям шанс.

Очередное саркастическое замечание относительно этого шанса прямо-таки срывалось с моего языка, но я решил сдержать обещание и промолчал.

— Скаари обнаружили людей позже, чем мы, но значительно раньше того времени, когда человечество могло дать им самостоятельный отпор.

— И тогда появился Разрушитель, — сказал я. — Что это было?

— Автоматизированная боевая станция, — сказал Холден. — Остатки былой роскоши.

— Зачем мирной расе понадобилось строить автоматизированные боевые станции?

— На всякий случай, — сказал Холден. — Космос достаточно велик, и мы предполагали, что можем встретиться и с враждебными формами жизни. Если ты мирный человек, это еще не означает, что у тебя в доме не может быть ружья.

— Предусмотрительно с вашей стороны.

— Мы разнесли флот скаари, нанесли им урон, который они восполняли очень долго, — сказал Холден. — Это задержало их развитие, но предоставило шанс человечеству. Впрочем, с этой частью истории ты уже знаком.

— А Война Регресса? Это тоже ваших рук дело?

— Конечно, — кивнул Холден. — Кленнонцы были той частью человечества, которая развивалась в нужном нам направлении. Кленнонцы — это улучшенная версия людей, версия 2.0. Они отвечали большей части наших требований, их мозг развит лучше, чем мозг человека, а их физическое состояние стремится к совершенству скаари. В конце концов мы сделали свою главную ставку именно на кленнонцев.

— Уверен, это бы им польстило, — сказал я.

— В результате наших действий сложилась уникальная ситуация. В одном Секторе космоса оказались заперты сразу три расы, находящиеся примерно на одном и том же уровне развития технологий. Миллиарды разумных живых существ. Слишком много, чтобы после обретения тел мы чувствовали себя в безопасности.

— Ну так и в чем проблема-то? — поинтересовался я. — Прислали бы сюда побольше своих автоматизированных боевых станций и зачистили бы все лишнее.

— Проблема в том, что у нас не оказалось нужного количества этих станций. Мы ошиблись, увлеклись, заигрались. Если бы вместо одного Разрушителя мы напустили бы на скаари десяток, люди бы никогда не узнали, что они не единственные представители разумной жизни в этом Секторе космоса. Но мы не уничтожили скаари, когда могли это сделать, и они снова поднялись. Война Регресса не положила конец человечеству. Мы упустили момент, когда эту проблему можно было решить силой. И тогда появился Феникс и подобные ему.

— Вы решили стравить нас между собой, — сказал я. — Устроить последний раунд естественного отбора, а в качестве приза вы бы вышвырнули победителей из их тел и жили бы долго и счастливо. Но были ли у вас гарантии, что победят именно кленнонцы?

— Мы могли им помочь, — сказал Холден. — Подтолкнуть к паре изобретений, которые позволили бы им одержать верх.

— Но только после того, как они понесли бы потери, снизившие их численность до нужного вам уровня? Вы собирались начать свою долбаную новую жизнь на обломках их Империи?

— Судя по раздраженным ноткам в твоем голосе, ты все еще нас осуждаешь.

— Это еще чертовски мягко сказано.

Холден безразлично пожал плечами.

— Ты забываешь, что самим фактом своего существования люди обязаны нам. Если бы мы не сдержали скаари, они снесли бы человечество еще во времена раннего палеолита.

ГЛАВА 6

Подопытные мыши.

Тысячелетия эволюции, тысячелетия технического прогресса, и все ради того, чтобы стать достойным вместилищем для высшего разума, потерявшего умение фокусироваться. Вот он, настоящий смысл жизни, в поисках которого было сломано столько копий.

Та же «Матрица», только вид сбоку. В фильме машины использовали людей в качестве батареек, в реальности высший разум собирается употребить нас в качестве болванок, на которые он запишет новую информацию.

Даже не нас, кленнонцев.

Избранных.

А всех остальных просто спишет в расход.

Если вдуматься, то больше всего жалко скаари. Люди хотя бы послужили промежуточным звеном между австралопитеками и кленнонцами, а скаари и вовсе оказались в этом уравнении лишними. И кто знает, если бы не сородичи Холдена, вполне возможно, ящерам удалось бы побороть свою природную агрессивность.

Теперь мы будем убивать друг друга лишь потому, что эксперимент слишком затянулся, и мышам пора освободить лабораторию. Миллионы умерли, миллиарды умрут, но зато высший разум снова обретет цели в жизни.

Я поверил во все это сразу и безоговорочно. Теория Визерса о регрессорах была хороша почти всем, она не давала ответа только на один вопрос. Но мотивацию, которая побуждала четвертую расу к действию, четко обрисовал Холден.

Как же тут не поверишь?

Вот если бы он рассказал мне, что хочет построить царство добра, справедливости и вселенской гармонии, я бы наверняка засомневался.

Страшно захотелось курить. В тумбочке, вместе с запасами табака для кальяна, лежала трубка, которую юный энсин Бигс притащил мне из города в качестве сувенира. Только когда я начал ее набивать, заметил, что у меня дрожат руки.

— Я сдам тебя Реннеру, — пообещал я. — Пусть имперская разведка сама с тобой разбирается.

— Имперская разведка ни в чем не разберется, — ухмыльнулся Холден. — Они могут убить моего носителя, это тело, но обнаружить в нем меня они не способны. Технологии не доросли, знаешь ли. Тотальное ментоскопирование, а это лучшее, на что они способны, обнаружит только те воспоминания, которые и должны присутствовать в мозге полковника СБА Джека Риттера. И еще они найдут несколько провалов в памяти. Черные дыры, в которых и следа моего не будет.

— Ты уверен?

— На все сто. Если ты меня сдашь, это кленнонцам никак не поможет. Кроме того, это будет несправедливо по отношению к полковнику Риттеру. Или ты так не считаешь?

— Разве он еще там? Ты не вытеснил его разум?

— Нет, я только иногда перехватываю контроль над его телом, — сказал Холден. — Старый добрый Джек Риттер… Я изучил его память, я знаю его так хорошо, как никто его не знает. Ты в курсе, что генерал Визерс был его кумиром?

— Теперь в курсе.

— Джек восхищался Визерсом и его деятельностью, стремился быть похожим на него во всем, копировал некоторые детали его операций, даже старался подражать его манере разговора. И в конце концов ему выпала редкая возможность поймать Визерса, бросить вызов своему кумиру, показать, кто чего стоит.

— Он проиграл.

— Но все равно продолжает восхищаться, — сказал Холден. — Даже теперь. Хотя шанс пережить своего кумира предоставляется очень многим.

— Я могу сдать Реннеру вас обоих, — сказал я. — Учитывая обстоятельства.

— Этим ты подставишь только Джека. Я просто уйду, и они никогда меня не найдут.

— Значит, так и не обрадуешь кленнонцев? Не расскажешь, как им повезло? Что они стали победителями в устроенном вами большом тараканьем забеге?

— Этот забег более не имеет смысла, — сказал Холден. — Так что мне глубоко плевать, кто в нем победил.

— А, ты же говорил, что умираешь, — вспомнил я. — Поэтому тебе плевать?

— И поэтому тоже.

— Знаешь, мне тебя нисколько не жалко, — сказал я. — Умираешь, ну и черт с тобой. После того какой цирк с конями и медведями вы тут устроили…

— Но ты еще не услышал конец истории, — сказал Холден. — Я уверен, что он тебе понравится.

— Разве эта история уже закончилась?

— Как это ни странно, но закончилась, — сказал Холден. — Даже несмотря на то, что мы пока еще живы. Дальше начнется совсем другая история, уже без нас. Кстати, не факт, что она будет намного лучше нашей.

Я нашел зажигалку и наконец-то раскурил свою трубку. При этом я старался не думать, сколько уже раз я бросал курить и чего мне стоил каждый из них.

— Ты знаешь, как выращивают крысиного волка? — поинтересовался Холден. — Сажают в одну клетку десяток крыс, желательно, чтоб они были побольше. Если крыс не кормить, через какое-то время они начнут жрать друг друга. В итоге из десяти выживает только одна крыса, самая сильная, самая злобная, самая агрессивная. Крыса-каннибал. Если выпустить ее на волю, она начнет пожирать других крыс. Потому что распробовала вкус свежего мяса, потому что другие крысы теперь являются для нее самым доступным кормом.

— Так регулировали популяцию крыс на парусных судах, — сказал я. — К чему ты это рассказал?

— К тому, что даже из крысы можно сделать волка, — сказал Холден. — Люди иногда напоминают мне крыс.

— Еще недавно ты сравнивал нас с термитами. Похоже, мы ползем вверх по эволюционной лестнице твоих метафор.

— Мы поставили все три расы в такие условия, что им просто пришлось вырастить крысиных волков. Они повторяли эту процедуру раз за разом, и крысиные волки хорошо выполняли свое дело, регулируя популяцию и пожирая себе подобных, но в итоге этих манипуляций появился хищник, который представлял угрозу не только для своих собратьев, но и для экипажа корабля.

— Боюсь, что я потерял нить твоих рассуждений. О ком ты сейчас говоришь?

— О Визерсе, — сказал Холден. — Конечно, его манипуляции были направлены на то, чтобы спасти человечество от угрозы, и вряд ли он предполагал, что последствия гиперпространственного шторма скажутся не только на людях, кленнонцах и скаари, но и нанесут ущерб той самой четвертой расе, которую он так долго искал.

— У вас же нет кораблей, и вы бестелесны, — сказал я. — О каком ущербе ты говоришь?

— О фатальном. Мы существовали в нескольких измерениях, и одним из них было гиперпространство. Шторм, который устроил Визерс, нарушил целостность наших энергетических оболочек. Сначала мы полагали, что это временное явление, которое сойдет на нет вместе с колебаниями, уничтожающими стержни Хеклера, но процесс оказался необратим. Я не один умираю, мы все умираем. Девяноста процентов моих сородичей уже нет. Поэтому и нет больше никакого смысла в том, что ты называешь «большим тараканьим забегом».

Я расхохотался.

Наверное, не так нужно реагировать на известия о гибели целой расы, о существовании которой ты узнал совсем недавно, но я ничего не мог с собой поделать. У меня начиналась истерика.

Подопытные мыши соорудили бомбу для того, чтобы избавиться от конкурентов, а в итоге подорвали лабораторию и поубивали экспериментаторов. Смешно же.

— Жизнь полна иронии, — согласился Холден.

— Почему вы его не остановили?

— Мы пытались, — сказал Холден. — Когда мы узнали о том, что задумал генерал, мы почувствовали угрозу и отправили две автоматизированные станции, которые должны были разнести Веннту вместе с Визерсом и его устройством на атомы.

— Выходит, он и вас сделал? Не только Риттера и СБА?

— Генерал Визерс войдет в историю как самый массовый убийца, а его влияние на дальнейшую жизнь в Исследованном Секторе Космоса станет предметом для многочисленных обсуждений и споров, — согласился Холден. — Если останется кто-нибудь способный эту историю написать.

— Он все же добился своего, хотя сам об этом уже не узнает, — сказал я.

Большой тараканий забег кончился тем, что один из тараканов укусил тренера, и выяснилось, что это был ядовитый укус. Что же этим тараканам теперь делать дальше? Вроде бы не остается другого выхода, кроме как сожрать друг друга.

— О да. Он хотел изменить баланс сил, и он его изменил, полностью избавившись от нашего влияния. Людям придется самим нести ответственность за все, что они натворят дальше.

— Спорно, если вспомнить, что им придется расхлебывать последствия именно ваших экспериментов.

— Если бы не мы, людей бы вообще не было, — напомнил Холден. — Мы повлияли на людей, люди повлияли на нас. Я не скажу, что в итоге получилось справедливо, но такие мысли у меня проскакивали. Наш эксперимент изменил все. Мы искали новые цели, а нашли смерть. Видимо, вселенная решила сама урегулировать этот вопрос.

— Вы заигрались в богов, но проспали Армагеддон, — сказал я.

— Уверен, если тебе дать время, ты придумаешь еще много красочных метафор, — ухмыльнулся Холден.

— Риттер умирает из-за тебя?

— Да, — сказал Холден. — Я восполняю свой энергетический пробой за его счет, что сказывается на его физическом состоянии. Те мои сородичи, кто находился в естественном состоянии, уже мертвы или скоро будут мертвы, а я протяну еще немного.

— Значит, вы можете не только полностью вытеснять сознание носителя, но и подсаживаться к нему?

— Мы много чего можем, — сказал он. — Скажу честно, я намеревался стать единственным владельцем этого тела, но у меня не хватило сил. Сейчас я думаю, что так даже лучше. Когда я неактивен и выступаю в роли наблюдателя, отдавая бразды правления Риттеру, я пожираю не так много энергии его тела. Если бы я вытеснил Риттера полностью, то теперь уже был бы мертв.

— Но ведь твой последний переход из тела в тело случился еще до начала гиперпространственных колебаний, — сказал я. — В чем же дело? Почему тебе не хватило сил? И вообще, почему ты допустил этот шторм, почему надеялся на Разрушителей или на нас? Ты же был на Веннту, ты мог это предотвратить. Бросить тело Холдена в тюрьме, занять тело Визерса и уничтожить его устройство, тем самым продолжив нашу войну и сохранив свою расу. Все было в твоих руках.

— У меня был такой план, — сказал Холден. — Но я не смог.

— Почему?

— А о чем ты жалеешь? Ты вообще на чьей стороне?

— Я ни о чем не жалею, я хочу понять, — сказал я. — Я просто вижу в твоей истории нестыковки, а когда я вижу в истории нестыковки, я начинаю думать, что мне лгут.

— Когда такие, как я, занимают материальное тело, нам приходится частично капсулироваться, отказываться от нескольких измерений, от части своих возможностей. Кроме того, в используемое тело приходится вносить определенные изменения. Это энергоемкий процесс, и затраченные силы восстанавливаются не сразу. Пока я играл роль неоднократно убиваемого Феникса, мне приходилось скакать из тела в тело слишком часто, и мне не хватило времени, чтобы полностью восстановить потраченное. Мне банально не хватило сил.

— Носителю обязательно умирать, чтобы ты вернулся в свою нормальную форму?

— Нет. На Веннту я выходил из тела Холдена, пока тот сидел в тюрьме. Я нашел Визерса и узнал его планы, я связался со своей цивилизацией и отправил на Веннту Разрушителей, но на большее я оказался не способен. Мне пришлось вернуться в тело Холдена, благо оно было готово, чтобы принять меня. Когда Холден умер, я попытался вытеснить разум Риттера, но не смог. В какой-то момент я понял: если я продолжу процесс слияния, то отправлюсь вслед за Холденом, и Феникс никогда больше не воскреснет. Тогда я просто укрылся в уголке мозга Риттера и принялся копить силы. Это, конечно, все немного сложнее выглядело, но в человеческом языке нет нужных терминов.

— На пальцах нагляднее, — согласился я. — Откуда пришли Разрушители?

— Из нашей родной системы, — сказал Холден.

— Координаты, — потребовал я.

— Зачем? Попросишь Реннера отправить туда экспедицию? На наших бывших планетах есть чем поживиться, но там не найти ничего, что могло бы остановить древний флот скаари. Да и Разрушителей больше нет, в их конструкцию входил аналог стержней Хеклера.

— Просто скажи мне, где это находится.

Холден пожал плечами и начал диктовать координаты. Они совпадали с координатами того загадочного сектора неисследованного космоса, куда готовил поход генерал Визерс. Перед самым началом войны на космической станции «Гамма-74-К» он предлагал мне войти в состав планирующейся экспедиции.

Я как раз обдумывал это предложение, когда Феникс вбросил дерьмо в вентилятор, и нам всем стало не до того.

Зона, где пропадают корабли. Три звездные системы, четырнадцать планет. Больше генерал Визерс ничего не знал, но чутье все-таки не подвело старого лиса.

Не знаю, погубил он нас всех или спас, но если бы генерала не существовало, история населяющих галактику разумных рас пошла бы по совсем другому пути.

— Что там можно найти?

— Звездную систему Предтеч, — сказал Холден. — Наши города, наши заводы, наши музеи, наши памятники, нашу историю. Все то, что позволило нам стать такими, какими мы стали. Это своего рода заповедник, который мы хранили от вторжения извне. Но если ты все еще думаешь о поисках супероружия, которое остановит вторжение ящеров, так его там нет. Я гарантирую это.

Визерс говорил, что все посланные в эту зону корабли пропадали, не выходя на связь. Теперь для меня в этом не было ничего удивительного, вполне может быть так, что границы области защищала целая бригада Разрушителей.

А может быть, и что-то еще, неподвластное гиперпространственному шторму, продолжает защищать их и по сей день.

Вряд ли я сейчас смогу это выяснить. В нынешних обстоятельствах мне туда никак не попасть, да и шансы на то, что имперское командование мне поверит и снарядит туда экспедицию, исчезающе малы.

— Сколько тебе осталось?

— Месяц, два. Может быть, полгода. Все зависит от моей активности и того, сколько времени я дам самому Риттеру. Чем дольше он тут будет главным, тем больше я протяну. А потом мы оба уйдем в небытие.

— А если ты уйдешь сейчас?

— Риттеру это не поможет.

— И ничего нельзя сделать?

— Нет, — сказал Холден. — Знаешь сказку о Талосе, последнем из людей медного века? По его единственной жиле, проходившей от головы до лодыжки, тек божественный ихор, а снизу эту жилу затыкал бронзовый гвоздь. Когда гвоздь вытащили, ихор вытек, и Талос умер. Мой гвоздь вытащили, Алекс. Вытащили и выбросили, ихор вытекает на землю, он уже почти закончился. Ничего нельзя сделать.

Прелестно. Людей он сравнивает то с крысами, то с термитами, а сам он, значит, последний из людей медного века с божественным ихором, струящимся по его жилам.

Но в эрудиции этой сволочи не откажешь. Большинство моих нынешних современников понятия не имеют ни о Талосе, ни о медном веке, ни о крысиных волках.

Другое поколение.

— И что ты теперь намерен делать? — спросил я.

— Ничего, — сказал Холден. — Если Риттер хочет что-то напоследок сделать, пусть сделает. А я останусь в роли наблюдателя.

— Но тогда зачем ты мне все это рассказал? Я думал, под конец истории ты попытаешься втравить меня в очередную авантюру во имя всеобщего блага и спасения, или что там в таких случаях принято говорить для правильного мотивирования.

— Успокойся, мне ничего от тебя не надо.

— Приятное исключение, — констатировал я. — В кои-то веки хоть кому-то от меня ничего не надо. Но тогда зачем?

— Зачем что?

— Зачем ты поведал мне эту грустную историю?

— Ты же хотел знать, что к чему.

— Я хотел, но тебе-то какой смысл? Я не верю в то, что на старости лет ты внезапно стал альтруистом.

— На самом деле, ты задал совсем не тот вопрос, который собирался задать.

— Ты еще и телепат? И о чем же я хотел спросить?

— Это не телепатия, а элементарное знание человеческой природы, — сказал он. — Ты должен был спросить, не почему я тебе это рассказал. Ты должен был поинтересоваться, почему я это рассказал именно тебе.

И он снова был прав.

Я еще не задал ему ни одного вопроса о своей роли в этой истории, а ведь в том, что я в этой истории замешан, я не сомневался. Многое происходило вокруг моей скромной персоны, слишком многое, чтобы считать это обычным совпадением.

То есть все это, конечно, можно было бы считать совпадением, если бы не одно но.

Белиз, двадцать первый век.

Именно там я в первый раз повстречал Холдена, и теперь он то и дело попадается на моем жизненном пути.

Я все время хотел его об этом спросить, но не решался, опасаясь, что мне не слишком понравится ответ. И вот теперь он сам об этом заговорил.

— Валяй, — сказал я. — Я готов услышать правду.

Он ухмыльнулся и покачал головой.

— Не думаю, что готов. К тому же наступила ночь, и Шахерезада прекратила дозволенные речи.

— Сейчас даже не вечер.

— Но сюда идет энсин Бигс с последними новостями, — сказал Холден. — Пожалуй, я оставлю с вами полковника Риттера, а ты пока выключи устройство, которое я собрал. Позже еще поговорим.

По лицу моего странного собеседника пробежала судорога, и вот уже передо мной сидел Джек Риттер, с растерянным видом пытающийся сообразить, где он находится и что произошло во время его последнего провала памяти.

Холден нашел чертовски удобный способ всегда оставлять за собой последнее слово.

— Я давно здесь? — поинтересовался Джек. — Пропустил что-нибудь интересное?

— Если мне не наврали, то самое интересное начнется именно сейчас, — сказал я.

— Тогда я вовремя.

Подтверждая, что мне не наврали, юный энсин Бигс принялся сотрясать мою дверь настойчивым стуком.

ГЛАВА 7

В кабинете посла помимо самого Брэдшоу и примкнувшего к нему Реннера меня ждал местный житель, который не только принес последние известия, но и сам оказался главной новостью этого часа.

— Это Джелал ад-Дин, глава сил планетарной обороны Леванта, — представил его посол Брэдшоу. На вид Джелалу было лет сорок, смуглый, жилистый, невысокого роста, с аккуратно подстриженной бородкой, он носил гражданский костюм, и в нем трудно было заподозрить высокопоставленного военного. Зато родственника нынешнего калифа в нем можно было заподозрить запросто — в его лице угадывались некоторые черты лица Асада. И взгляд очень похож. — Племянник Керима. У него к нам какое-то предложение, но он согласен на разговор только в вашем присутствии.

— Разумно.

Рукопожатие у Джелала было сухим и крепким.

— После выпуска новостей дядя просто рассвирепел и едва не отдал приказ о вооруженном захвате посольства. Нам пока удается его сдерживать, но я не гарантирую, что это надолго.

— И в чем суть вашего предложения? — поинтересовался я.

Реакция Керима была весьма предсказуема и большой новостью не являлась.

— Вы хорошо фехтуете? — спросил Джелал.

— Э… что?

— Фехтование, — сказал Джелал. — Это архаичное искусство, но в дворянских семьях мальчиков обучают ему с самого детства. Считается, что оно укрепляет дух юных воинов. Не говоря уже о том, что это бесспорно укрепляет их тела.

— Я проходил стажировку в подразделении «Черных драконов», — сказал я. — Безусловно, я могу за себя постоять в ближнем бою, но это сильно зависит от того, о каком оружии идет речь.

— О сабле, — сказал Джелал. — Это такой слегка изогнутый меч.

— Не сомневаюсь, что если мне дадут пару уроков, я с этим справлюсь, — сказал я. — Но зачем?

— Мне это уже не нравится, — сообщил Реннер.

— Существует исторический прецедент, — сказал Джелал. — Около семисот лет назад калиф умер, не назвав наследника, и на трон претендовали сразу двое. За каждым стояли определенные силы, у каждого были свои сторонники, и они никак не могли договориться. Тогда они решили доверить судьбу трона выбору Аллаха и вышли на поединок. Калифом стал победитель.

— Проигравший, я полагаю, к Аллаху и отправился.

— Верно, — подтвердил Джелал. — Но этот поединок позволил избежать гражданской войны, которая была бы неминуема, если бы стороны не договорились.

— Теперь это не нравится мне еще больше, — сказал Реннер. — То, чего мы пытаемся избежать, гораздо хуже, чем просто гражданская война, и я не стал бы доверять такое дело случаю.

— Воле Аллаха, — поправил его Джелал. — Амаль, если вы хорошо фехтуете, это стало бы самым простым решением нашей проблемы.

— Он плохо фехтует, — сказал Реннер.

— Я научусь, — пообещал я.

Посол Брэдшоу неодобрительно поиграл складками на лбу.

— Я читал об этом случае, но считал, что это архаизм. Не могу поверить, что в наше время сложные политические вопросы можно решить таким образом, — сказал он. — И вы всерьез считаете, что, если Амаль бросит Кериму вызов, тот его примет?

— Керим сейчас в ярости и склонен принимать необдуманные решения, — сказал Джелал. — Он бы натворил уже кучу глупостей, если бы мы, и я в том числе, его не отговорили. На этот раз мы не станем его отговаривать.

— Почему вы так просто идете против родственника? — спросил Реннер.

— Я военный, — сказал Джелал. — Я знаю предел прочности нашей обороны лучше любого другого. Нам не выстоять без помощи Империи.

— Но вы так и не смогли убедить в этом своего дядю.

— Не потому, что не пробовал. Но я вижу, что мне его не убедить, а время уходит. Поэтому я и пришел к вам.

— И вы уверены, что он выберет саблю?

— Он — традиционалист, а сабля — традиционное оружие. К тому же он знает, что Амаль стажировался у «Черных драконов» и обладает реальным боевым опытом. Современное штурмовое оружие не даст дяде такого преимущества, как старое холодное.

— Старый добрый способ, — сказал я. — Я согласен. Давайте покончим со всем этим.

— Я почему-то не думаю, что это уже все, — сказал посол Брэдшоу. — Не так ли, Джелал?

— Время уходит, — повторил Джелал, сверкнув глазами из-под густых бровей. В тот момент я подумал, что никогда не стоит доверять человеку с взглядом Асада ад-Дина. — Если бросать вызов на поединок, надо делать это сейчас, пока народ взбудоражен известием о возвращении Амаля, пока сам Керим на взводе. Если мы упустим момент, вас просто вышвырнут с планеты, и это в лучшем случае.

— Мы это поняли, — сказал Реннер. — Но я согласен с послом, тут есть что-то еще. Империя получит союз, Калифат получит защиту, а что хотите выиграть от этой сделки лично вы?

— Безопасность для своей родины. — Джелал обнажил крупные, желтые от табака зубы в хищной ухмылке. — И еще кое-что.

— Власть, — сказал я. — Он хочет власти. Ведь вы хотите власти, Джелал?

— Хочу, — сказал он. — Могу я говорить начистоту?

— Начинайте, — разрешил я.

— Вы же на самом деле не хотите здесь править, — сказал он. — Вам нужен союз, но вряд ли лично вы намерены задержаться здесь надолго. Да, вы — национальный герой, вдруг появившийся из ниоткуда для того, чтобы восстановить справедливость, сейчас вы ожившая легенда, и наш народ вас поддержит. Но пройдет время, эйфория схлынет, и люди начнут видеть вас таким, какой вы есть. А вы — чужак. Вы не родились ни на одной из планет Калифата, вы ад-Дин только по названию, вы не состоите с Асадом в кровном родстве. Рано или поздно вам это припомнят, и я думаю, что это произойдет рано. У нас тут сильны традиции, знаете ли. Сейчас вы предлагаете народу то, что не может предложить Керим, — военный союз с Империей, и ради этой выгоды на многое закроют глаза. Но как только этот кризис пройдет, люди начнут выискивать минусы. Вы понимаете, о чем я?

— Да, я знаю, что у вас тут форменный серпентарий, — сказал я. — Ваше предложение?

— Вы убиваете Керима и становитесь калифом, — сказал он. — Заключаете военный и промышленный союз с Империей. А потом тихо уходите со сцены и оставляете власть мне. Вот чего я хочу.

— Каковы гарантии, что после моего «ухода со сцены» договоренности останутся в силе?

— Я своему государству не враг, но полагаю, что моего слова тут будет мало.

— Совершенно верно предполагаете, — сказал Реннер. — Нам нужны гарантии сотрудничества, и лучшей гарантией будет Амаль ад-Дин на троне Леванта.

— Даже если во время его правления в государстве возникнут внутренние политические проблемы? — поинтересовался Джелал, и его тон не оставлял сомнений в том, что такие проблемы обязательно возникнут. Он лично об этом позаботится. — Впрочем, я не настолько наивен, чтобы думать, будто вы положитесь только на мое слово. И не настолько тщеславен, чтобы желать именно титул калифа. Я предлагаю регентство.

— Это возможно? — обратился Реннер к послу.

— Законы Калифата это допускают, — неохотно сказал посол.

— И в случае если, с вашей точки зрения, что-то пойдет не так, Амаль всегда может вернуться и взять бразды правления в свои руки.

— Я должен проконсультироваться с нашей юридической службой, — сказал посол Брэдшоу.

— Поверьте, я играю честно, — улыбнулся Джелал. — Клянусь бородой Пророка.

— Говоря по правде, меня больше беспокоит техническая сторона вопроса, — сказал Реннер. — А что, если Але… Амаль проиграет бой?

— Керим стар, и он давно не практиковался.

— Но его учили бою на саблях с детства, — напомнил Реннер. — Опыт может оказаться решающим фактором.

— Если бы я ставил на Керима, меня бы здесь не было. Амаль молод, силен…

— Недавно вышел из криостазиса и еще не обрел хорошей физической формы, — продолжил Реннер.

— Я справлюсь, — сказал я. — Давайте уже кончать со всем этим.

— Боюсь, что не могу принять такое решение самостоятельно, — сказал Реннер. — Мне нужна консультация с его величеством.

— Закажите сеанс дальней связи прямо сейчас, — посоветовал Джелал. — Если не бросить вызов в течение суток, пока все еще очень горячо, Керим может одуматься и… если он начнет принимать решения на холодную голову, то нам всем наверняка очень не понравятся эти решения.

— Когда ваше отсутствие станет заметно во дворце? — спросил Реннер.

— До утра меня не хватятся. Официально я сейчас совершаю инспекционный облет орбитальных укреплений третьего сектора, и мои офицеры меня прикроют. Естественно, они тоже не в курсе, чем я занимаюсь на самом деле.

Рассказывая об этом, Джелал сально ухмылялся и выглядел очень уверенно, если не сказать, самодовольно. Наверное, его офицеры прикрывали его не в первый раз, и причины других его отлучек были куда более прозаичны.

Хотя… зачем ходить налево, если у тебя есть законные основания содержать целый гарем?

— Алекс, а вы уверены, что справитесь?

— Я тренировался с саблей, — сказал я, решив не уточнять, что таких тренировок было всего штук пять и проходили они около двух веков назад. — Думаю, что справлюсь. Если Керим не Сирано де Бержерак какой-нибудь.

— Э… ладно, — сказал Реннер. — Сделаем так. Джелал до утра останется в посольстве и преподаст Алексу пару уроков фехтования. Посол Брэдшоу вместе с юридическим отделом начнет утрясать формальности, а я проконсультируюсь с Тарреном. Если все пройдет гладко, то к полуночи мы примем окончательное решение.

— Согласен, — улыбнулся Джелал.

— Посмотрим, что можно сделать, — сказал посол Брэдшоу.

— Шикарно, — сказал я.

Кленнонцы не были бы кленнонцами, если бы в их посольстве не обнаружился целый склад холодного оружия.

Следующие полчаса я выглядел самоубийцей в глазах окружающих. Особенно после того, как настоял, чтобы для тренировки использовались не затупленные полуспортивные сабли, а настоящие боевые. Джелал трижды спросил, уверен ли я в своем желании сразу же начать с острой стали, и весьма удивился, трижды услышав положительный ответ. После чего он пообещал быть предельно аккуратным.

У меня был свой расчет, и он оправдался. Мое исключительное чувство опасности, не испытываемое мной ни разу с момента разморозки, никуда не подевалось и отрабатывало на сто процентов, управляя моими рефлексами и подсказывая следующие выпады противника. Я уверен, что если бы мы тренировались с затупленным оружием, это бы не сработало. Разве сравнима опасность получить пару синяков с потенциальной возможностью потерять пару конечностей?

Мне оставалось только отдаться на волю рефлексов, по возможности отключив от происходящего мозг, и мое тело вкупе с моим подсознанием взяли всю работу на себя. Через сорок минут учебного боя с потомственного военного, обучавшегося фехтованию с самого детства, градом лил пот.

Присутствующие при тренировке кленнонцы были удивлены, а в глазах юного энсина Бигса читалось чуть ли не восхищение.

— Однако, — сказал племянник калифа, отступая на два шага назад и салютуя мне своей кривой саблей. — Вы явно поскромничали, когда говорили, что всего несколько раз держали в руках саблю.

— Я быстро учусь, — сказал я. — Керим фехтует лучше вас?

— Конечно же нет, — оскорбился Джелал. — Я офицер, я ежегодно участвую в турнирах и стараюсь постоянно держать себя в форме. И, честно говоря, я не ожидал, что вы будете настолько хороши.

— Если это лесть, то она выйдет мне боком, — заметил я.

— Лесть? Последние два раунда я бился в полную силу.

— Значит, до этого вы таки поддавались?

— Немного, — признался он. — Но с Керимом у вас проблем не возникнет.

Риттеру идея с поединком не понравилась.

— Ты псих, — сказал он, едва я закончил пересказ разговора с Джелалом. — Ты же никогда не дрался на саблях.

— Дрался около часа назад, — сказал я. — И у меня неплохо получается.

— До смерти не дрался, — сказал он. — Убить человека холодным оружием… В этом есть что-то…

— Благородное? — подсказал я.

— Варварское, — не согласился он. — Не могу поверить, что на этой планете политические вопросы до сих пор решают такими допотопными способами.

— Дуэли разрешены и в Империи, — сказал я.

— И я бы не сказал, что это обстоятельство характеризует Империю с положительной стороны.

— Джелал говорит, что это самый легкий выход.

— Я бы не стал слишком доверять человеку, подставляющему собственного дядюшку, — сказал Риттер. — Кстати, а ты не думал, что он подставляет не дядюшку, а тебя? Для Керима ваша дуэль тоже может оказаться самым легким выходом.

— Этого не будет, потому что я победю… побежу… зарежу я его, в общем.

— Ты слишком уверен в себе.

— У меня есть на то основания.

— А если этот Джелал тебе поддавался, чтобы внушить тебе чувство ложной безопасности перед поединком с калифом? Если этот Керим дерется, как пустынный дьявол? Ты думал об этом?

— Думал и склонен с тобой не согласиться. У тебя просто профессиональная деформация, Джек. Ты в принципе не способен никому доверять.

— Политика так делаться не должна, — убежденно сказал Риттер. — Договоренности заключаются в тиши солидных кабинетов, а не с кусками заточенного железа в руках.

— Договоренности договоренностям рознь, — сказал я.

— Все равно от этого отдает долбаным средневековьем, — сказал Риттер. — Конечно, убийство всегда было неотъемлемой частью политической жизни, но обычно человек, заинтересованный в смерти оппонента, не делает этого своими руками, а нанимает посредника.

— Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо…

— …поручи это профессионалам, — закончил за меня Риттер.

Часов в одиннадцать юный энсин Бигс снова позвал меня в кабинет посла. На этот раз Джелала там не было, только Брэдшоу и Реннер.

— Мне все это не нравится, — без долгих предисловий заявил посол. — Это слишком… легкомысленно. Ненадежно.

— У вас было время, чтобы сделать это так, как вы считаете нужным, — сказал Реннер. — Сделать это надежно. У вас ничего не вышло, теперь попробуем мы.

— Тогда я умываю руки, — сказал Брэдшоу. — Мой юридический отдел приготовил все необходимые для заключения союзов документы, но дальше в этом фарсе я участвовать не собираюсь.

— Я уже взял на себя всю ответственность перед императором, — сказал Реннер. — У меня карт-бланш.

Таррен Второй, похоже, такой же сумасшедший, как я. Мне это нравится.

— А вы не думаете, что это ловушка? — поинтересовался Брэдшоу.

— Нет, — сказал Реннер. — Я прочитал досье, собранное разведкой на этого Джелала. Он хитрый и скользкий, но он профессионал и патриот. Он понимает, что против скаари в одиночку не выстоять, и не пойдет против союза.

— Вдобавок он получит регентство. — Этим замечанием я скорее попытался напомнить ребятам о своем присутствии, нежели внести свою лепту в разговор, явно идущий уже не по первому кругу. — Его помыслы корыстны, а значит, ему можно доверять.

— А если Керим вас убьет? — с кислой миной поинтересовался посол.

— Это будут уже ваши проблемы, — сказал я.

— Вот именно, — сказал Брэдшоу. — Этих проблем я и стараюсь избежать.

— Посол, я не буду включать Голос Императора на полную мощность, но все же поинтересуюсь от его имени, — сказал Реннер. — Вы видите другой способ заключить союз с Калифатом в следующие… ну, скажем, полтора месяца?

— Нет. Пока нет.

— Это я и хотел услышать, — сказал Реннер. — Значит, будем действовать по-моему. Алекс?

— Я готов, — сказал я. — Давайте уже покончим со всем этим.

Утром начался форменный цирк.

У политиков есть одно главное отличие от нормальных людей. Задачу, которую нормальный человек решит за пятнадцать минут, молча и эффективно, политик будет решать часа три, с большой помпой и ритуальным целованием младенцев, при обязательном стечении народа и непременном участии прессы.

Меня хоть младенцев целовать не заставили, но без прессы, конечно, обойтись было нельзя. Собственно, бросать вызов Кериму мне пришлось именно через прессу — на территорию дворца для торжественного швыряния перчатки в лицо оппонента нас бы все равно никто не пустил.

В пять часов утра Джелал ад-Дин убыл из посольства и пробрался на свое место в окружении калифа.

В семь часов утра мы устроили очередной брифинг, на котором была выработана общая стратегия действий.

В восемь часов утра посол связался с представителями средств массовой информации и сообщил, что мы намерены выступить с заявлением.

В восемь тридцать случайно разбуженный мной Риттер обозвал меня идиотом.

В девять утра я вышел на балкон посольского кабинета и увидел огромную толпу, которая собралась перед зданием. На балкон были нацелены сотни камер, и, честно говоря, я чувствовал бы себя увереннее, даже если бы это были оружейные стволы.

В девять ноль пять я начал говорить.

В девять двадцать одну я говорить закончил.

Толпа взревела, еще когда я произнес слова про «волю Аллаха» и «холодная сталь решит этот спор», и не умолкала еще минут пятнадцать после того, как я замолчал.

В девять тридцать мою речь уже транслировали по всем местным каналам.

В десять два ноля я уже пил кофе в своих апартаментах, и Риттер второй раз сообщил мне, что я идиот.

В десять пятнадцать все местные телеканалы показали ответное выступление Керима ад-Дина.

Калиф был в бешенстве и едва ли не брызгал слюной прямо с экрана. Он обещал изрубить самозванца, то бишь меня, на куски и сразу же после этого вышвырнуть жалких приспешников и мелких коварных интриганов, то бишь имперскую дипломатическую миссию, с планеты, причем утверждал, что на все это ему потребуется не больше местных суток. Так же он обещал страшные кары всем, кто шакалит у кленнонского посольства, и вот тут я не совсем понял, кого он имеет в виду. Может быть, своего племянника Джелала. Вроде бы, кроме него, тут никто не «шакалил».

В десять тридцать Реннер заверил меня, что все идет по плану, и предложил использовать юного энсина Бигса в качестве спарринг-партнера для тренировки перед поединком с Керимом. Я сообщил, что вполне уверен в своих силах, и от услуг юного энсина Бигса отказался. Бой с Керимом — это одно дело, а вот вступать в ближний бой с кленнонцем без особой необходимости мне не хотелось. Даже в щадящем режиме тренировки.

К полудню для обсуждения условий предстоящего поединка в посольство прибыла официальная делегация секундантов калифа, и выяснилось, что я зря беспокоился о судьбе Джелала, ибо он эту делегацию и возглавлял. Джелал вообще представлялся мне типичным воплощением великого визиря, хитрого, коварного и вечно лелеющего планы по захвату власти. Ему бы для антуража еще пару принцесс похитить и в башне запереть…

Керим продемонстрировал свою полную предсказуемость и действительно выбрал в качестве оружия раритетные кривые сабли, а я вконец уверился в своей и кленнонской правоте. Нельзя доверять управление государством столь неуравновешенному типу. В спокойные времена его правление еще бы имело какие-то шансы закончиться благополучно, но где те спокойные времена? Пока мы тут между собой не можем договориться, древний флот скаари продолжает свое продвижение к нашим планетам.

Поединок должен был состояться завтра на площади перед дворцом калифа, биться решили на рассвете.

Место было выбрано не случайно, именно там протекала и прошлая битва за власть. Претендент рвется во дворец, нынешний калиф пытается не дать ему пройти.

Что должен был символизировать рассвет, лично для меня осталось загадкой.

В три часа пополудни Джелал отбыл, формально пожелав мне удачи.

Мы пригласили журналистов внутрь и устроили импровизированную пресс-конференцию, после чего Реннер заявил, что на сегодня мы поработали достаточно, и разогнал всех отдыхать. Дескать, завтра великий день, и не стоит портить его усталыми помятыми рожами.

Бессонная ночь оказалась сильнее волнения перед завтрашней схваткой, и в четыре часа, после плотного обеда и выкуренной трубочки, я завалился спать. Мне ничего не снилось, и когда я проснулся в половине третьего ночи, я чувствовал себя бодрым и отдохнувшим.

На кухне посольства всегда кто-то есть, и мне удалось раздобыть себе свежесваренного кофе. Прихватив с собой кофейник и трубку, уже набитую табаком, я вышел на балкон и обнаружил на соседнем балконе полковника Риттера, который сидел в шезлонге и пялился в звездное небо Леванта.

— Чем больше я узнаю монархию, тем больше вижу в ней преимуществ перед развитой демократией, — заметил он, перебираясь ко мне. — Для выборов демократически избранного лидера потребовалось бы несколько месяцев напряженной работы и бюджет, сравнимый с годовым оборотом какой-нибудь не слишком развитой колонии. А все, что требуется при монархии, — это всего пару раз саблей махнуть. Дешево и эффективно. Хотя это и варварство, конечно.

— Ты сейчас кто? — поинтересовался я.

— Я сейчас Холден, — сказал он, наливая себе кофе.

— Очень удачно, — заметил я. — Я как раз хотел с тобой поговорить.

— Нервничаешь?

— Немного, — сказал я. — Адреналин, все такое.

Перед Реннером я старался держаться уверенно, но, на самом деле, в глубине души меня терзали сомнения. Одно дело — довериться рефлексам в учебном бою, когда противник может тебя только покалечить. Но на рассвете мне предстоял бой насмерть, и мне хотелось бы рассчитывать на что-то большее, нежели неведомо откуда взявшееся умение махать острым куском железа.

Шестое чувство, мой фирменный способ заранее узнавать о грозящей опасности — вот на что я рассчитывал, и пока моя ставка срабатывала. Но меня много раз предупреждали, чтобы я не слишком на него полагался, потому что в самый ответственный момент оно может отказать. Так что полной уверенности в своей победе у меня не было.

Поэтому мне хотелось поговорить с Холденом и расставить все точки над «ё». В конце концов, у меня может и не быть второго такого шанса.

И вот Холден сидит передо мной, в запасе у нас еще большая часть ночи, а я все не решаюсь задать главный вопрос. Тот вопрос, который сам Холден озвучил под занавес предыдущей беседы, тот самый, который так долго не давал мне покоя.

Я боялся спрашивать. Так бывает, когда ты очень долго чего-то ищешь, и вот твои поиски завершены, и лишь одна дверь отделяет тебя от объекта твоих желаний, и ты стоишь на пороге и не можешь открыть эту заветную дверь из-за боязни разочарования. Случается, что когда вожделенный предмет наконец-то попадает в твои руки, он теряет большую часть своей привлекательности, и ты стоишь перед какой-то непонятной фигней, озадаченно чешешь в затылке, морщишь лоб и спрашиваешь себя, на что ты потратил столько лет твоей жизни. Неужели на это?

Холден отнюдь не рвался облегчить мне задачу. Он молчал и пил кофе с возмутительно спокойным видом.

— Ладно, регрессор, — сказал я. — Я готов. Валяй, выкладывай мне все.

Он покачал головой.

— Я не думаю, что тебе стоит узнавать это именно сейчас, перед боем. Душевного спокойствия тебе эти знания вряд ли прибавят.

— Черт с ним, — сказал я. — А вдруг меня завтра убьют?

— Вряд ли, — сказал Холден.

— Я хочу знать, кто я такой и чего вам от меня надо, — сказал я. — Сейчас. Без всяких дурацких отговорок и попыток вернуть сюда Риттера.

— То есть сам ты все еще не догадываешься? — На этот раз улыбка Холдена была не слишком веселой.

— Нет.

— Были же звоночки… Впрочем, пусть так, — пожал плечами Холден. — Люк, я твой отец.

— Шутка, повторенная дважды, в два раза смешнее не становится, — сказал я, медленно начиная закипать.

— Это не такая уж и шутка, — сказал Холден. — Конечно, я не твой отец, да и ты не Люк, а световые мечи остались выдумкой. Но все же в каком-то смысле ты являешься одним из нас. Ты тоже регрессор, Алекс.

ГЛАВА 8

Звоночки были…

Я знал, что во мне есть что-то необычное. Собственно, если бы я был нормальным человеком, то ушлые потомки не стали бы выдергивать меня в эту эпоху, а оставили бы с промытыми мозгами в Белизе двадцать первого века. Именно из-за некоторых особенностей моей памяти меня решено было переправить в будущее для более тщательного исследования.

Потом был несчастный случай в военном лагере, когда мое чувство опасности первый раз дало о себе знать.

Дальше — больше.

Бойня на Тайгере-5, после которой мой мозг должен был пострадать от кислородного голодания, но почему-то не пострадал. Прогрессирующее умение видеть будущее, в котором мне угрожает какая-то опасность. Результаты медицинского исследования на Веннту, которые оказались очень близки к результатам обследования Холдена.

Но все это время я продолжал думать, что я человек с необычными мутациями. В крайнем случае результат чьего-то генетического эксперимента.

Задавая Холдену вопрос, я подозревал, что правда может мне не понравиться, но все же надеялся услышать в ответ что-нибудь вроде «ты любопытный мутант, Алекс, поэтому я за тобой и наблюдал».

По сути, мне подошел бы и любой другой ответ, сколь угодно фантастический, и даже версия с «пустышкой», которую раскручивал Визерс, дабы отвлечь внимание от настоящих своих дел, и то понравилась бы мне больше той, которую назвал Холден.

— …ты тоже регрессор, Алекс.

— Тогда почему я этого не помню? — И еще я обратил внимание, что, когда Холден говорил со мной о людях, он всегда употреблял местоимение «они». И никогда — «вы».

— Это довольно странная история даже для нас, — сказал Холден. — Ты — нетипичный регрессор, получившийся в результате эксперимента. Ты прикован к этой телесной оболочке и никогда не существовал в энергетической форме.

— И все-таки ты продолжаешь утверждать, что я один из вас?

— Да. Ты в некотором роде всегда был одним из нас.

— Тогда почему я не умираю?

— Ты никогда не существовал в энергетической форме, — повторил Холден. — Скорее всего, у тебя тоже есть энергетический пробой, как и у всех нас, но из-за твоей связи с этим телом он пока не критичен. Когда это тело погибнет, ты умрешь вслед за ним.

— Как и обычный человек, — сказал я.

— Обычный человек умирает вместе с телом, а не вслед за ним, — сказал Холден.

— Я ничего не понял, — признался я. — Так я человек или один из вас? Если я человек, то зачем ты говоришь мне, будто я регрессор? Если я регрессор, почему же я никогда не существовал вне этого тела? Давай с самого начала, а?

— Ты появился на свет, потому что один из нас сошел с ума, — сказал Холден. — Твой отец, условно назовем его так, наблюдал за человечеством с самого начала, и постоянное пребывание в разных человеческих телах в конце концов сыграло с ним злую шутку. Ему начало нравиться человечество, и он не хотел использовать людей так, как это было задумано изначально. Он считал, что люди имеют право на собственную жизнь и собственную историю, что они не должны становиться нашими придатками. Конечно, он не начал думать, что он человек. Он всего лишь предположил, что если он очень хорошо притворится, то сможет им стать. И когда от его человеческой оболочки забеременела очередная женщина, он решил, что должен дать этому ребенку что-то от себя. Не от тела, которое служило ему временным пристанищем, а от себя лично. Он ни с кем не поделился своими планами, поэтому мы не смогли его остановить.

— Но что же он мог дать?

— Он скопировал часть своего «я» и передал ее ребенку еще на стадии эмбриона, — сказал Холден. — Тебе не пришлось вытеснять прежнего владельца этого тела. Когда оно появилось на свет, ты уже был внутри.

— Что же случилось с этой личностью? Почему я ее не ощущаю?

— Воспоминания твоего отца заперты в отдельном блоке твоей памяти. В потенциале ты обладаешь такими же способностями, как и любой из нас, но ты не можешь их использовать, потому что ты о них не помнишь. Мы полагаем, блок воспоминаний должен будет открыться, когда ты… то есть когда эта твоя оболочка погибнет. Видишь ли, твой отец хотел, чтобы ты прожил жизнь обычного человека, от начала и до конца, и только потом узнал правду. Он считал, что это поможет убедить остальных отказаться от первоначального плана и оставить человечество в покое.

— Да он был настоящий бунтарь, — сказал я. — То есть ты хочешь сказать, что пока я жив, я человек. А в следующей жизни стану регрессором?

— По замыслу отца, так и должно было случиться, — сказал Холден. — Но при нынешних обстоятельствах ты умрешь очень скоро после того, как станешь регрессором. Едва ты лишишься этого тела, как тебя прикончит энергетический пробой. Так же, как он прикончит каждого из нас.

— Выходит, между мной и обычными людьми никакой разницы нет, — сказал я. — Я — человек. Грубо говоря, сейчас я попросту не могу быть регрессором, потому что не помню этого. Наша личность — это сумма наших воспоминаний.

— Технически разница все-таки есть, — сказал Холден. — К тебе прорывается часть твоих способностей, своего рода защитный механизм. У тебя эйдетическая память, ты неподвластен тотальному ментоскопированию, ты способен видеть будущее, когда тебе угрожает опасность, ты, сам того не подозревая, укрепил это тело. Помнишь, как тебя удивили результаты обследования на Веннту? Неужели тогда ты не спрашивал себя, почему вы с Холденом, такие разные внешне, оказались такими похожими внутри?

— Меня нервирует, когда ты говоришь о себе в третьем лице.

— Извини.

— Что случилось с моим… прародителем?

— Его идеи не нашли понимания у наших сородичей, — сказал Холден. — Он был отозван с Земли и нейтрализован. Это стоило нам определенных усилий.

— То есть вы его убили?

— В каком-то роде.

— Что это значит?

— Он был вынесен за рамки существования в этой вселенной, — сказал Холден.

Я не стал выяснять, что это значит. Были вопросы поважнее.

— Почему же вы не убили меня?

— Потому что в твоем лице мы столкнулись с феноменом, — сказал Холден. — Феномены принято изучать, а не уничтожать. К тому же ты был не опасен, пока жив этот твой носитель и действует блокировка памяти. Мы до сих пор не знаем, что произойдет с тобой после смерти этого тела, Алекс. Самым вероятным вариантом было то, что ты обретешь отложенную память твоего создателя и станешь одним из нас. Однако мы опасались, что вместе с памятью своего предка ты обретешь и его идеи, и тогда у нас могут возникнуть проблемы.

— Теперь не опасаетесь?

— Теперь нам уже все равно, — сказал Холден. — Если это твое тело умрет от старости… или хотя бы переживет следующие несколько лет, ты станешь последним из нашего народа. К тому времени со всеми нами будет покончено, да и сам ты долго не протянешь. Брешь в твоей энергетической оболочке прикончит тебя так же, как и всех остальных.

— А как же Белиз, двадцать первый век, темпоральный туннель? Неужели это было случайно?

— Конечно же нет, — сказал Холден. — Мы долгое время не знали о твоем существовании, и только около пятнадцати лет назад твой отец сообщил нам, что оставил в глубоком прошлом закапсулированную копию своей личности. Собственно говоря, это известие и вызвало конфликт, в результате которого твой отец прекратил свое существование в этой части вселенной. Оставлять тебя в прошлом было слишком опасно, ты был бомбой отложенного действия, никто не мог предугадать, как ты поступишь после того, как обретешь полный объем памяти и все свои возможности. Тогда мы решили доставить тебя в настоящее. Путешествие назад во времени не проблема для нас в нашем обычном состоянии, но в твоем случае тебя следовало вытащить вместе с телом, чтобы не потревожить блок памяти и не спровоцировать катастрофу в прошлом. Для этой операции было необходимо аппаратное обеспечение, которого у нас не было, и тогда мы подарили Альянсу его темпоральный проект. При их уровне развития физики темпоральных полей сами бы они до него еще тысячу лет не додумались.

— Но как?

— Ты встречался с ведущим специалистом, профессором Мартинесом, — сказал Холден. — Его тело контролировал один из нас. Его считали гением, человеком, опередившим свое время, а на самом деле он просто не был человеком.

Люди, работающие над темпоральным туннелем, думали, что создают для Альянса абсолютное оружие, которое поможет им одержать верх в грядущем противостоянии. Но они были лишь марионетками в руках высшего разума, который решал свои задачи, и у дорогостоящего проекта была только одна цель — вытащить из прошлого дефектную и потенциально опасную копию одного из регрессоров.

Меня.

Туннель открылся в Белиз, так было безопаснее. Маленькая, ничем не примечательная страна, до которой никому нет дела.

Дальнейшая комбинация показалась бы обычному человеку слишком сложной, но для энергетического существа, способного управлять чужими телами, она таковой не была.

Беглый олигарх, скрывающийся в Белизе от российского правосудия, московский бизнесмен Владимир, жаждавший пообщаться, мой однокурсник Стае, предложивший мне хорошие деньги за поездку на курорт в качестве переводчика… Все это казалось цепью случайностей, а на самом деле было тщательно продуманной операцией регрессоров, у которой была одна цель — доставить меня в Белиз. Туда, где меня ждали Холден и вход в темпоральный туннель.

— Чтобы никто не заподозрил нашего присутствия, все должно было выглядеть естественно, — продолжал Холден. — Мы знали, что в нашем времени ты сразу попадешь в руки СБА, поэтому ты и сам ничего не должен был знать. То, что в тебя сразу вцепился Визерс с его теориями о существовании четвертой расы, оказалось для нас неприятной случайностью.

— Тем не менее вы не торопились вызволять меня из его лап и рассказывать правду, — сказал я.

— Это было лишним. В настоящем ты уже не представлял такой угрозы, и окончательное решение твоего вопроса могло подождать.

— Как так вышло, что в прошлом я был опасен для вас, а теперь вдруг перестал?

— Представь себе высотное здание, где каждый этаж является определенным временным промежутком. Прошлое — это фундамент, на котором возведено здание, и фундаменту вредны любые потрясения. В прошлом ты мог спровоцировать катастрофу, которая обвалила бы все здание. В настоящем… ну, взорвешь ты пентхаус и часть крыши, остальное-то все равно останется стоять.

— Темпоральный проект накрылся, потому что перестал быть вам нужен? — спросил я. — Вы убили всех этих людей и взорвали платформу, потому что они сделали свою работу и больше не были нужны, так?

— А как нам надо было поступить? Заигрывание с темпоральными полями слишком опасно на этой стадии развития человеческой цивилизации, — заявил Холден. — Они хотели использовать тоннель как оружие. Страшно подумать, к каким последствиям это могло привести.

— Ваши методы так же отвратительны, как и ваши цели, — сказал я.

— Ты просто еще больше человек, чем регрессор, — сказал Холден. — Когда ты станешь таким же, как я, твое мнение может перемениться. Мы делали то, что считали нужным для нас, не больше и не меньше. И человеческая мораль, довольно гибкая и в оригинальном исполнении, на нас не распространяется.

— Наверное, я рад, что вы умираете. Что мы все умираем, — поправился я. — Когда уйдет последний, галактика вздохнет с облегчением.

— Галактика — это просто пространство. Ему нет никакого дела до разумной жизни.

Я затянулся трубкой и попытался успокоиться. Для культурного шока сейчас не самое подходящее время, на рассвете меня ждет небольшое дельце, и мне лучше быть к нему готовым.

— Сколько вас… нас осталось? — поинтересовался я.

Холден пожал плечами.

— Едва ли несколько сотен, и с каждым днем становится все меньше и меньше.

— И что вы намерены теперь делать?

— С тобой?

— И со мной, и вообще.

— А ничего, — сказал Холден. — Пусть все идет, как идет.

— Своими действиями вы поставили три разумные расы на грань катастрофы, — сказал я. — Ты не считаешь, что вы должны что-нибудь предпринять, чтобы это исправить?

— Лично я больше никому ничего не должен, — сказал Холден. — И мне нет никакого дела до трех разумных рас. Если бы не мы, двух из них вообще бы не было, а весь Исследованный Сектор Космоса принадлежал Гегемонии Скаари. Скорее всего, через пару веков она и так будет владеть им безраздельно, так что все возвращается на круги своя. Небольшое отклонение, которое мы вывали, скоро будет сглажено само собой, и история потечет по прежнему руслу.

— Ты не чувствуешь за собой никакой ответственности?

— Абсолютно никакой. Наш народ вообще не оперирует такими понятиями по отношению к низшим видам. Я чувствовал некоторую ответственность по отношению к тебе как к одному из моих сородичей, коих стараниями Визерса осталось очень мало, и именно поэтому я предоставляю тебе ту информацию, которую предоставляю, пусть даже эксперимент твоего прародителя больше не имеет никакого значения. Но это и все.

— А если я попробую что-то предпринять?

— Валяй. Я не попытался бы тебя остановить, даже если бы смог. Но что ты можешь сделать? Скаари не остановят твои увещевания, какие бы сказки ты им ни рассказывал. Ты сейчас — всего лишь человек, и твои возможности сведены к человеческим.

— Один человек может изменить многое.

— Оказавшись в нужном месте в нужное время, — сказал Холден. — Левант — это не то место, откуда можно на что-то повлиять. Да и время уже ушло.

— Пока корабли скаари летят, время еще есть.

— Ерунда, — сказал Холден. — Ты продолжаешь мыслить по инерции, мыслить как человек. Тебе нужно некоторое время на осмысление новой информации, и после того, как ты примешь ее, тебе и самому не захочется ничего для них делать. Ты человек лишь потому, что твой предок наблюдал за людьми. С таким же успехом ты мог быть кленнонцем или скаари, и что бы ты в этом случае делал? Вынашивал планы по уничтожению человечества к вящей славе Гегемонии?

— Я не передумаю, — сказал я.

Он ухмыльнулся.

— Наша личность — это сумма наших воспоминаний, — сказал я. — Я помню только то, что я человек, и мне нет никакого дела до того, что я могу оказаться кем-то еще.

— Взгляни правде в лицо.

— Не хочу.

— Это безумие, — сказал Холден.

— Мир безумен, — сказал я. — Регрессоры сделали его таким.

— В одиночку ты мир все равно не изменишь.

— Но я готов попробовать.

— Интересно, откуда у тебя взялся юношеский максимализм? — поинтересовался Холден. — Вроде бы не мальчик…

— Ты не умираешь, Феникс, — сказал я. — Ты уже мертв. Может быть, я и мыслю по инерции, но ты по инерции существуешь.

— Ты прав, внутри ты не регрессор, — сказал Холден. — Так иррационально может мыслить только человек. Но пойми, генерал Визерс перевел игру в эндшпиль. Для того чтобы спасти человечество от вторжения скаари, потребовались бы усилия если не всей нашей расы, то ее значительной части.

— Или десяток Разрушителей, — сказал я.

— Но Разрушителей больше нет, — сказал Холден. — У нас нет абсолютного оружия, нет никаких резервов, которые ты мог бы использовать. Ты один. И один ты уже ничего не сможешь изменить.

История здорово посмеялась над регрессорами. Им нужны были носители, и у них были скаари, но регрессоры захотели большего. И когда это большее появилось, оно мимоходом уничтожило самих регрессоров, и, по иронии судьбы, оно само в скором времени будет уничтожено скаари.

Круг готов замкнуться.

Скаари вот-вот победят. Они были первыми из трех, и они могут остаться последними.

А человечество, возникшее благодаря играм регрессоров и вопреки логике событий, готово исчезнуть. Естественный ход вещей оказался сильнее всех изменений, которые пытались внести регрессоры. Более того, он оказался сильнее самих регрессоров и нанес им удар, после которого им уже не встать.

Это не жизнь, это сплошная комедия положений и ошибок.

Жаль только, что я так поздно заглянул в сценарий.

— Если ты собрался вздремнуть перед утренней дракой, ты выбрал чертовски странное место, — сказал Риттер, и его голос вывел меня из глубоких раздумий.

Я отпил кофе и посмотрел на него. Да, вне всякого сомнения, теперь это был полковник СБА Джек Риттер, а Феникс ушел. Я уже научился распознавать их. Одно тело, но разные интонации и разные выражения одного на двоих лица.

— Ты даже не спросишь, что пропустил?

— Не спрошу, — сказал Риттер. — Потому что я все слышал. Мой… сосед предоставил мне такую возможность. Более того, мы с ним пообщались, и теперь я знаю все о регрессорах и о твоей с ними связи, — он вздохнул. — А также и о моей с ними связи.

— Ты не шокирован?

— Я умираю. Умирающих трудно шокировать. Ты действительно не знал, что ты регрессор?

— Наверное, я догадывался, — сказал я. — Где-нибудь на подсознательном уровне. Мое предвидение будущего, моя память… Странные сны, которые мне теперь снятся. Во сне я все время вижу войны. Я думаю, это прорываются воспоминания о моих предыдущих жизнях.

— Или же это просто сны, а ты подгоняешь их к новой информации, — сказал Риттер. — Впрочем, Феникс не стал от меня ничего скрывать, по крайней мере ничего важного. Когда у вас один мозг на двоих, трудно что-то утаивать, а лгать так и вовсе не возможно. Я верю в то, что ты регрессор.

— Я сам верю в то, что я регрессор, — сказал я. — И это самое поганое.

— Увы, сие не дает тебе никакого тактического преимущества, — сказал Риттер. — Ты узнал правду, но никаких новых способностей это тебе не принесло.

— Феникс говорит, что новые способности придут ко мне со смертью этого тела.

— А что толку, если в энергетической форме тебе долго не протянуть?

— Толку немного, — согласился я.

— Ты на самом деле хочешь попробовать остановить вторжение?

— Хочу. Но я еще не придумал как.

— Думаю, я смогу тебе в этом помочь, — сказал Риттер. — Не буду сейчас ничего обещать, но у меня возникла одна идея, и мне кажется, что ее стоит проверить.

— Что за идея?

— Не забивай себе голову, — сказал Риттер. — По крайней мере пока. Сначала тебе нужно пережить это утро и разрулить текущий кризис. Кстати, ты неплохо вывернулся с этой идеей регентства. Если все пройдет гладко, то кленнонцы станут беречь тебя, как зеницу ока.

— В качестве противовеса Джелалу, — согласился я. — Но я не уверен, что это так уж хорошо. Наверняка они постараются вывезти меня с Леванта и посадить под замок, чтобы со мной гарантировано ничего не случилось.

— Если ты собираешься прожить долго, то все сложилось не так уж и плохо, — рассудительно сказал Риттер. — Но если ты намерен вмешаться в ход событий и попытаться остановить скаари, то это обстоятельство может тебе помешать.

— Вот и я о том же.

— Ладно, об этом тоже пока забудь, — сказал Риттер. — Я еще не проверил свою идею, она вполне может оказаться пустышкой. А тебе нужно сосредоточиться на драке с Керимом. Будем решать проблемы по мере их поступления.

— Слишком много их в последнее время поступает.

— Лихие времена, — сказал Риттер. — Любопытно было бы почитать, что напишут про этот период в учебниках истории.

— Учитывая, что этот учебник, скорее всего, будут писать скаари, можно легко предположить, что там будет сказано, — хмыкнул я. — Примерно так: «Это было время нашего окончательного триумфа, время, когда мы сокрушили жалких млекопитающих, в огромном количестве расплодившихся по всей галактике и возомнивших о себе невесть что. Время, когда Гегемония наконец обрела единство и стальным кулаком обрушилась на представителей низших форм жизни, время, когда мы огнем и мечом… тьфу ты, огнем и нейродеструктором очистили этот сектор космоса для того, чтобы подарить его нашим потомкам».

— Больше смахивает на агитку, чем на учебник, — сказал Риттер. — Но что-то в этом, конечно, есть.

— Так не должно быть.

— Если мы чего-нибудь по этому поводу не предпримем, то так будет.

Шесть флаеров — три лимузина и три больших транспортника, под завязку набитые имперскими штурмовиками, — опустились на площади перед дворцом калифа.

Нас ждали.

Народу было немного, но камеры, которыми площадь была буквально нашпигована, давали понять, что за происходящим здесь будут следить все три входящие в состав Калифата планеты.

Для высокопоставленных зрителей наскоро соорудили две небольшие трибуны. Большая часть мест была уже занята, пустовал только десяток кресел, предназначенных для кленнонской делегации.

Между двумя трибунами полукругом выстроилась рота «Черных драконов» в парадном обмундировании, но с боевым оружием в руках. Из транспортников высыпали кленнонские штурмовики, которые образовали второй полукруг.

Когда речь идет о высших лицах государства, все должно быть обставлено красиво и торжественно. Даже их смерть.

Или особенно их смерть.

— Пора, — сказал посол Брэдшоу.

— Пора так пора, — согласился я. — Пойдем, окропим бетон красненьким.

Водитель открыл дверцу, и посол вышел из лимузина первым. За ним Реннер. Когда появился я, в свободной белой рубашке, черных штанах и с печатью мужественной решимости на челе, по трибунам прокатился негромкий гул.

Пока посол, Реннер и прочие шишки из посольства занимали свои места в ложе, я вышел на середину круга, образованного отборными солдатами двух наших государств. Так заведено с незапамятных времен — претендент выходит на ринг первым.

Вторым в круг вышел главный распорядитель турнира, он же рефери, он же будущий регент. В руках Джелал держал две кривые сабли, и он показал их мне, дабы я мог убедиться в том, что они абсолютно одинаковые.

— Который клинок отравлен? — с ухмылкой поинтересовался я.

— Эксперты из кленнонского посольства проверяли оружие, — оскорбился Джелал. — Вряд ли я сумел бы отравить его за те пять минут, что оно побывало в моих руках, да еще и незаметно для телекамер, которых тут слишком много.

— Только это вас и остановило?

— Конечно нет. Вы полагаете, у меня совсем нет чести?

Не, все-таки на роль великого визиря он не тянет. Коварен? Может быть. Двуличен? Несомненно. Но недостаточно изобретателен, и этот дефект все портит.

Да и чувство юмора у него хреновое. Мог бы и поддержать шутку.

Интересно, а наш разговор телекамеры пишут? Ближайшая стояла сразу за спинами «Черных драконов», метрах в двадцати от нас, и ее микрофон вполне мог уловить нашу пикировку.

И не менее интересно, чей бы клинок отравил Джелал, если бы у него была такая возможность.

Но спрашивать я не стал. Да и некогда было спрашивать, потому что под торжественные звуки фанфар на площади появился Керим ад-Дин. Претендент наконец-то дождался выхода действующего чемпиона.

Насилие — универсальная штука на все времена.

Тысячи лет цивилизации, расселение человечества по космосу, десяток смененных политических строев, а в конце концов все приходит к тому, что двое мужчин вынуждены подтверждать свои права с оружием в руках. То ли история действительно развивается по спирали, то ли цивилизация с ее правовыми и этическими нормами была ошибкой, насмешкой над слезшими с деревьев обезьянами, которые имели наглость вообразить себя разумными существами.

Кто сильнее, тот и прав.

Это было верно для вождей каменного века, и это остается верным здесь и сейчас.

Я был спокоен. Отчасти из-за того, что после сегодняшней ночи откровений Керим превратился в мелкую досадную помеху на пути к другой, более значимой цели, отчасти из-за боевого коктейля, впрыснутого доктором Кинаном и теперь циркулирующего по моим венам.

Калиф тоже наверняка прибег к услугам фармакологов. Запрет на допинг условиями поединка не оговаривался.

Керим смерил меня недружелюбным взглядом из-под густых черных бровей, молча забрал у Джелала одну из сабель и отошел на три шага назад. Для пробы пару раз взмахнул клинком, лезвие со свистом рассекло воздух. Движения у Керима были резкие и уверенные.

Я взял оставшуюся саблю и занял свое место.

Солдаты в круге замерли по стойке «смирно». На трибунах смолкли голоса.

— Аллах определит достойного, — провозгласил Джелал ад-Дин, и поединок начался.

Керим сразу бросился в атаку, и, судя по силе его первого удара, он вознамерился разрубить меня от плеча и до бедра. Я отреагировал так стремительно, что сначала даже сам не понял, что именно произошло. Ведомое то ли шестым чувством, то ли древними инстинктами, мое тело самостоятельно уклонилось от удара, а рука нанесла удар саблей снизу вверх, по кривой восходящей траектории, и на самом излете кончик лезвия чиркнул по горлу калифа.

По крайней мере, мне показалось, что только чиркнул.

Керим выронил свою саблю на бетон и обеими руками схватился за горло. Между его пальцами струилась кровь, и с каждым ударом сердца ее становилось все больше и больше. Вот уже его рубашка стала красной, вот первые капли окропили площадь…

Но он не падал. Он даже попытался что-то сказать, но вместо слов из его глотки вырвался хрип.

Не зная, как поступить в этой ситуации, я бросил взгляд на Джелала. Лицо будущего регента не выражало никаких эмоций, но в глазах читалось торжество.

Керим снова захрипел и рухнул на колени. Его руки разжались и плетьми повисли вдоль тела.

— Милосердия, — сказал Джелал и чиркнул большим пальцем по своему горлу в демонстрации международного жеста, означающего «прикончи его».

Рефлексы нужного движения не подсказали, и второй удар мне пришлось наносить осознанно.

Поединок закончился.

Часть третья

СОВСЕМ ДРУГАЯ ИСТОРИЯ

ГЛАВА 1

Мы проторчали на Леванте еще два с половиной месяца.

Не думал, что процесс, который Реннер обозвал «утрясением разных бюрократических формальностей», отнимет у нас так много времени.

Особенно если сравнить затраченное на официальные процедуры время с тем сроком, который мне потребовался для того, чтобы сместить Керима с места калифа и самому усесться на трон.

Пока я подписывал договоры, заключал союзы и присутствовал на официальных церемониях, которые нельзя было пропустить, посол Брэдшоу стоял за правым моим плечом, а Джелал — за левым. В то же время имперская разведка старалась нарыть как можно больше информации на потенциального регента, дабы определить, насколько можно ему доверять. Получалось, что можно.

В жизни он был тот еще хорек со слабостью к противоположному полу и азартным играм, но в политике он был сторонником начатого еще Асадом ад-Дином курса по сближению Калифата с Кленнонской Империей, а это для Реннера в данной ситуации являлось главным определяющим фактором.

Уже на втором месяце эйфория, овладевшая населением после моего первого появления в новостях, начала спадать, и люди все чаще вспоминали о моем инопланетном происхождении. Сначала это были простые перешептывания, потом об этом открыто заговорили местные традиционалисты, и со временем эти разговоры могли перерасти в серьезную проблему. Джелал оказался прав, даже явные выгоды от союза, заключенного с Империей, в глазах общественного мнения не могли перевесить тот факт, что для местных я был чужаком.

Когда получивший полный отчет о благонадежности Джелала Таррен Второй дал отмашку, мы с будущим регентом выступили в прямом эфире и объявили о готовящейся передаче власти. После этого недовольные разговоры если не прекратились совсем, то хотя бы стихли до такого уровня, на котором их можно было игнорировать.

По ночам мы с Риттером разрабатывали наш план по спасению человечества, как его основной ветви, так и побочной, от вторжения скаари.

Холден давал о себе знать все реже. То ли он уже рассказал мне все, что хотел рассказать, и не видел дальнейшего смысла в наших беседах, то ли старался дать напоследок побольше времени истинному владельцу того тела, которое он оказался вынужден делить с Риттером.

Не могу сказать, что я сильно по нему скучал.

Мы должны были покинуть Левант на следующий же день после того, как Джелал ад-Дин официально примет должность регента, и за неделю до этого срока я пригласил Реннера для серьезного разговора. Его помощь была нам необходима.

Точнее, нам необходима была помощь Империи, а Реннер, как самый авторитетный боевой офицер и придворный, справившийся со щекотливым заданием и находившийся в фаворе у императора, мог нам посодействовать в ее получении.

Поскольку я все еще был калифом, встречаться в имперском посольстве было некомильфо, и я пригласил адмирала во дворец. Впервые при встрече с сильными мира сего разговор должен был состояться на моей территории.

Риттер сразу же взял быка за рога.

— Адмирал, вы помните наш давний разговор о Гегемонии? — спросил он. — Скажите, вы все еще считаете, что, если устранить Кридона, кланы обрушатся в привычный для них хаос и будут уже не так опасны для нас?

— Да, — сказал Реннер. — Но я все еще не вижу способа добраться до Кридона.

— Я думаю, что могу с этим помочь, — заявил Риттер. — Мне известно, что мобильная база ВКС «Спектрум» заброшена, но все еще цела.

— Она не выходит на связь, — сказал Реннер. — Но физически она все на том же месте, там, где ее застиг гиперпространственный шторм, и выглядит не слишком поврежденной.

— Вы не пытались проникнуть внутрь?

— Мы не видели в этом необходимости, — сказал Реннер. — Там сейчас нет ничего, что могло бы представлять для нас хоть какой-то интерес.

— Кое-что есть, просто вы об этом не знаете, — сказал Джек. — По пути на Кленнон нам нужно будет сделать небольшой крюки посетить «Спектрум». Полагаю, что много времени это не займет.

— К чему такая спешка? Что вы рассчитываете там обнаружить?

— В свое время база ВКС «Спектрум» считалась самым защищенным объектом в дальнем космосе, и мы хранили там резервные копии своих архивов, — сказал Риттер. — И когда я говорю «мы», я подразумеваю СБА.

— Мы уже получили часть ваших архивов.

— Но вы не получили самого главного, — сказал Риттер. — В архивах «Спектрума» должны храниться звездные карты, в том числе и самая подробная звездная карта Гегемонии Скаари со всеми известными нам укреплениями, ловушками и полями бывших сражений, которые все еще представляют опасность.

— Эти данные устарели на двести лет, — сказал Реннер.

— Да, но если учесть, что скаари только начали восстанавливать прыжковый флот, как и все мы, едва ли за эти двести лет что-то существенно изменилось, — сказал Джек. — Глупо наращивать оборонительные сооружения, если у твоего противника нет флота, а сам ты намерен нанести упреждающий удар.

— Но к чему такая спешка? — спросил Реннер. — Император желает видеть меня и Алекса на Кленноне. Мы полетим туда, а за картами отправим кого-то еще.

— Во-первых, быстрее всего добраться до карт вы сможете при моей помощи, а я, как вы видите, далеко не вечен, — хмыкнул Риттер. — Во-вторых, надо действовать до того, как туда нагрянут наши марсианские друзья. Они уже объявили себя наследниками Альянса и наверняка заявят свои права на все, что осталось от былой мощи наших ВКС.

— И, в-третьих, я предпочел бы встретиться с императором, уже имея эти карты на руках, — сказал я. — Время дорого. Военный и промышленный союз, который мы тут заключили, это очень хорошо, но основной проблемы он все равно не решает.

— Я должен предупредить императора о том, что мы задержимся, — задумчиво сказал Реннер. — Как минимум.

По-моему, идея адмиралу понравилась. Планирование боевых операций привлекало его куда больше, чем политические игры, пусть даже политические игры на Леванте от боевых операций мало чем отличаются.

Если архив цел, с его помощью мы сможем проложить безопасный путь до Кридона. Препарированные воспоминания Визерса и мои собственные впечатления помогут нам ориентироваться в подземельях мертвой планеты. Осталось только придумать, как преодолеть орбитальную оборону, и план операции будет закончен.

Останется только самая малость — претворить его в жизнь.

— Я поговорю с императором, — сказал Реннер. — Поговорю завтра же. Но я ничего не могу обещать.

— Вы сейчас на подъеме, — сказал Риттер. — Используйте это.

— И вы можете сказать, что это и моя просьба, — сказал я. — В конце концов, после того, что я сделал, императорский дом мне немного задолжал.

— Я не могу откровенно давить на собственного монарха, — улыбнулся Реннер. — Но, поверьте, я использую все рычаги, которые только смогу найти.

Для спешки была еще одна причина, о которой я Реннеру не сказал.

У меня начали выпадать волосы. Однажды утром на подушке я обнаружил целый клок, после чего предпочел не появляться на публике без головного убора. Как только мы окажемся в космосе, я попрошу обрить меня наголо.

По вечерам, особенно если я проводил целый день на ногах, на меня начали накатывать волны слабости. Это была не приятная усталость после плодотворно проведенного дня, не свинцовое утомление, вызванное постоянным недосыпанием и напряженным рабочим графиком, а полное изнеможение, когда любое движение требовало огромных усилий, а разум словно погружался в замедляющий мысли свинцовый туман.

Я сравнил свои симптомы с ранней стадией состояния Риттера и нашел их весьма похожими, разве что без провалов памяти на моей стороне. Холден, проявившийся после первого же разговора с Риттером на эту тему, подтвердил мои догадки.

Тело Алексея Каменского вступило в фазу медленного умирания.

Холден дал мне от силы год, и, если судить по его собственному телу, активная жизнь займет лишь половину этого времени.

У Риттера уже начали выпадать зубы, он сильно похудел, кожа покрылась старческими пятнами. Полковник старался не делать лишних движений и предпочитал передвигаться в компенсирующем скафандре. Еще немного, и нам придется возить его на коляске.

Риттер принимал свою участь стоически и не жаловался. По его утверждению, он готов был распрощаться с этим миром еще на Веннту и каждый день, прожитый им после разморозки, расценивал как подарок.

Мне было тяжело. Периодически на меня накатывала тоска, и я впадал в пучины отчаяния, откуда вытаскивал себя только максимальным усилием воли. Чтобы меньше думать об этом, я старался занять себя работой, а когда работа на Леванте подошла к концу, я обеими руками схватился за предложение Риттера.

Я слишком многого в этой жизни не успел сделать и, видимо, теперь уже не успею. Не завел семью, не вырастил детей, не построил дом. Пару деревьев только посадил в молодости, на субботнике.

Когда я уйду, после меня практически ничего не останется. Так почему бы не спасти человечество финальным аккордом? Мой маленький вклад в наше общее дело…

— Если рассуждать глобально, то смысл жизни вовсе не в женах, не в детях и не в работе, — сказал Риттер, когда мы заговорили с ним на эту тему. — Смысл жизни в том, чтобы оставить после смерти условия существования лучшие, чем они были до тебя. Хоть чуточку, но изменить этот чертов мир. Я услышал эту фразу в юности, когда решал, чем мне заняться дальше, но тогда я не понимал, что она означает. Даже не так… тогда я не думал, что это касается и меня. Тысячи людей живут и умирают без всякого смысла, и мир после их смерти не становится ни лучше, ни хуже. Мир просто не замечает, что они вообще существовали. Когда я поступил на службу в СБА, это и был мой шанс что-то изменить, но боюсь, что тогда я его профукал. Теперь мне представился еще один, и я намерен вцепиться в него зубами. Когда-то я дал клятву служить человечеству, особо даже не вдумываясь в слова, которые произносил, зато сейчас, когда организация, которая требовала от меня этой клятвы, существует только в устаревших архивах, я намерен сдержать слово. Я понимаю, как пафосно это звучит со стороны, но иногда просто нет других слов.

Человечество наконец-то избавилось от влияния регрессоров, заплатив за это очень высокую цену, и перед ним возникла новая угроза, перед которой оно может не устоять. Все повисло на полоске.

Но если нам удастся избавить человечество от угрозы скаари, то Империя и остатки Альянса получат шанс на новую жизнь, которую они будут строить самостоятельно.

Не факт, что без влияния регрессоров у них получится лучше, но все следующие шишки, которые на них упадут, останутся целиком на их совести. В отличие от той же Войны Регресса, они будут заслужены самим человечеством, а не ниспосланы высшей силой, преследующей свои собственные интересы.

Чем больше я думал об истории Исследованного Сектора Космоса, тем труднее мне было выдать оценку той роли, которую сыграли в этой истории регрессоры. Цели, которые они преследовали, были чудовищны, и на фоне того, что они тысячелетиями творили с людьми и скаари, гиперпространственный шторм, вызванный Визерсом, уже не казался ужасным преступлением. Он сливался с фоном, становился всего лишь очередным эпизодом в длинном списке катастроф.

Вдобавок после откровений Холдена стало непонятно, как следует воспринимать фигуру самого Визерса. С одной стороны, он убил миллионы, возможно, миллиарды разумных существ, но с другой — он избавил галактику от влияния регрессоров.

Сам того не зная, он уничтожил четвертую расу, разнес вдребезги все их автоматизированные боевые станции, которые мы знали под именем Разрушителей, отомстил за все, что нам пришлось вытерпеть от экспериментов высшего разума, вернул, а точнее, подарил людям возможность самоопределения, которой у них никогда раньше не было.

И кто он после этого, преступник или праведник, злодей или спаситель?

Пожалуй, всего понемногу. Хорошо, если грядущие историки не узнают всей правды о свершениях генерала, иначе его биография и оценка его достижений станут предметами для ожесточенных научных споров.

Регрессоры поощряли агрессивность скаари, потому что она была им на руку. Вполне возможно, что они поощряли и человеческую агрессивность, ведь людям предстояло конкурировать с ящерами за право предоставить свои тела для сородичей Холдена и, вполне возможно, моих.

Неужели войны, которые человечество вело на протяжении всей своей истории, были навязаны нам в рамках этой конкуренции? Могли ли мы пойти по другому, менее кровавому пути? Обойтись без Александра Македонского, Чингисхана, Наполеона, Гитлера? Или агрессия заложена в наших генах, как она заложена в генах скаари?

Вопросы, представляющие лишь академический интерес. История не знает сослагательного наклонения, и прошлое уже нельзя изменить, зато сегодняшнее противостояние переходит к своей решающей фазе. Мы или скаари? Регрессоры отсеялись по дороге, и нам придется играть финал уже без них.

Что касается вашего покорного слуги, то я себя представителем высшего разума не ощущал. Умом я понимал, что Холдену уже не было никакого смысла врать и он сказал правду, и эта правда объясняла многие мои способности, недоступные обычным людям, как объясняла оно и мое внезапное ухудшение здоровья, но почувствовать себя регрессором и представителем иной формы жизни на самом деле у меня не получалось.

Возможно, смерть моего тела расставит все по своим местам и подарит мне ответы на все вопросы, которые я бы хотел задать.

Холден говорит, что для существа в энергетической форме время не имело решающего значения. Еще он говорит, что, несмотря даже на то что для постороннего наблюдателя моя смерть будет очень быстрой, субъективно я могу прожить еще целую вечность после того, как тело Алекса Стоуна обретет покой. Конечно, тогда я уже не смогу действовать и оказывать влияние на этот мир, стану чистой энергией, разумом без оболочки, но… Я мыслю, следовательно, я существую.

Во всяком случае, времени разобраться в своей жизни мне должно хватить.

Это утешает, конечно. Обычному человеку такая возможность после смерти не предоставляется.

— Сканеры фиксируют на базе легкую энергетическую активность, — доложил капитан Мартин.

Хорошо быть Реннером. Капитаны супердредноутов стелются перед тобой, как молодые лейтенантики.

— Доложить о готовности штурмовой группы.

— Штурмовая группа готова.

— Я тоже готов, — подал голос Риттер.

Он был накачан лекарствами так, что они вот-вот начнут вытекать у него из ушей, зато это позволяло ему стоять без посторонней помощи.

Предоставить ему боевую броню Реннер отказался наотрез, да и не факт, что Риттер с ней бы управился одной рукой. Адмирал вообще возражал против участия Риттера в вылазке и был бы рад оставить его на борту «Таррена», но Риттер уверял, что без него путь к запасным архивам никто не найдет.

— Помните, кого бы вы ни обнаружили на базе, друзей у нас там нет, — сказал Реннер. — Без необходимости огонь на поражение не открывать, при необходимости — не раздумывать. Решения принимать по ситуации.

— Вас понял, сэр.

— Десантный катер отстыкован, — доложил капитан.

Мобильная база ВКС «Спектрум» напоминала статую танцующего брейк-данс осьминога. Гибкие щупальца ремонтных узлов застыли под разными углами, некоторые были и вовсе оторваны. Очевидно, это произошло, когда начали взрываться находящиеся на техобслуживании прыжковые суда. Огромные двери двух шлюзовых ангаров были вырваны или заклинены в открытом состоянии, отчего ангары напоминали распахнутые пасти гигантского космического чудовища.

Мобильную базу обслуживали двадцать шесть тысяч человек плюс экипажи производивших ремонт кораблей… Это значит, что до катастрофы на «Спектруме» было около тридцати тысяч человек. Сколько их осталось теперь и во что они превратились?

Запертые в космосе, без надежды на спасение, медленно сходящие с ума… Реннер в такой ситуации выжил, но он оказался одним из немногих. Кроме того, кленнонцы живут дольше людей, и вряд ли кто-то из первоначального состава мог продержаться почти два века. Если после гиперпространственной бури на базе кто-то уцелел, штурмовой группе придется иметь дело с их потомками.

Которые уже были рождены запертыми в космосе и без надежды на спасение.

— Десантный катер в пути. Ожидаемое время прибытия на место — шесть минут.

Реннер сидел в кресле командира корабля, я — на месте его почетного первого помощника. Сам капитан Мартин ютился в кресле второго пилота, но по нему было видно, что присутствие на мостике легендарного адмирала искупает все неудобства.

— Это авантюра, — сказал Реннер. — Мы понятия не имеем, что творится на борту и с чем столкнутся наши люди. Мы даже не знаем, уцелели ли эти архивы.

— Но если они уцелели, то это компенсирует любой риск, — заметил капитан Мартин. — Звездные карты внутреннего пространства Гегемонии… Я слышал, что в СБА свое дело знают, но не думал, что настолько.

— СБА — это лучшее, что было в Альянсе, — сказал Реннер. — Мы превзошли Альянс почти по всем параметрам, но никто лучше СБА не умел работать с информацией. Даже адмирал Трентон, глава имперской военной разведки, готов это признать.

Еще бы он не был готов это признать, если учесть, что кленнонцы до сих пор охотятся за остатками архивов СБА, содержащаяся в которых информация до сих пор является актуальной.

Капитан Мартин увеличил изображение «Спектрума» на главном тактическом дисплее, и мы увидели, как десантный катер кленнонцев исчезает в черном провале одного из шлюзовых ангаров.

— Штурмовая группа на связи. Катер зафиксирован, мы выходим.

Изображение на дисплее сменилось картинкой с камеры командира имперских штурмовиков. Если не считать катера, шлюзовой ангар был пуст. Очевидно, все оборудование вынесло в открытый космос вместе с испаряющимся воздухом.

— Камера перехода работает, — сообщил Риттер. — Судя по показаниям приборов, на большей части станции сохранилась внутренняя атмосфера.

Значит, там вполне может быть жизнь. Я думаю, кленнонцам было бы удобнее, если бы на базе в живых никого не осталось. Атмосфера штурмовой группе не нужна, а возможных помех было бы поменьше.

— Мои коды до сих пор работают, — без особого удивления отметил Риттер.

Впрочем, чему тут удивляться? За два века на базе должно было накопиться множество проблем, и смена кодов безопасности терялась в самом конце списка.

— Штурмовая группа внутри.

Длинный пустой коридор, освещенный тусклыми аварийными лампами, широкая спина кленнонца, идущего первым, — похоже, что большую часть времени нам придется любоваться именно таким зрелищем.

Меня на «Спектрум» Реннер не пустил, впрочем, я на этом и не настаивал. В отличие от Риттера, я никогда не посещал эту базу и пользы в вылазке принести бы не смог.

Страшно себе представить, как много мы потеряли, подумал я, глядя на пустынные коридоры базы. Если бы Империя и Альянс смогли бы договориться, вполне возможно, что Визерсу не пришлось бы пускать в ход свою адскую машину.

Тогда все было бы совсем иначе. Объединенное человечество против разобщенных скаари, а не единая Гегемония против остатков былого могущества двух человеческих государств.

Если скаари таки нас прикончат, то винить в этом стоит не Визерса, а наше неумение договариваться и идти на компромиссы. Вместо того чтобы объединиться перед лицом внешней угрозы, все продолжали решать собственные политические проблемы. Если даже после одной катастрофы и накануне катастрофы еще более страшной Керим ад-Дин не был готов заключить военный союз с сильным соседом…

Штурмовая группа, ведомая Риттером, продолжала движение. Они продвинулись на три уровня вверх и в общей сложности преодолели больше трех километров. Судя по схеме, это примерно четверть пути.

Риттер говорил, что резервный архив хранится не в административном секторе, как можно было бы подумать, а в арсенале одной из казарм десанта, до которой нашему штурмовому отряду еще идти и идти.

И хорошо бы, если бы ему и дальше никто не встретился.

На подходе к жилым секторам штурмовики наткнулись на первый завал, который не смогли обойти, и были вынуждены отправиться в обход через технические туннели. Теперь им приходилось продираться сквозь хитросплетения обесточенных проводов, баррикады из обвалившихся трубопроводов и прочие техногенные препятствия.

Если там кто-то и остался, поддержание порядка в этой части базы выживших не заботило.

— Оно и к лучшему, — сказал Реннер, когда я озвучил свои соображения. — Меньше всего нам нужно наткнуться на одну из их ремонтных команд.

Излюбленный сценарий для фильмов ужасов, которые снимали в двадцатом веке. Команда исследователей высаживается на заброшенный космический объект, и там на них непременно кто-нибудь нападает. Или мутировавший и превратившийся в зомби прежний экипаж корабля, или злобные пришельцы, рассматривающие исследователей в качестве еды, или опасный вирус, стремящийся уничтожить все живое…

Реальность оказалась намного прозаичнее. Едва датчики засекли впереди по курсу движение, как штурмовики дали предупредительный залп из огнемета, самого, пожалуй, эффектного и наименее эффективного оружия из их арсенала.

Активность вокруг отряда сразу же прекратилась. У местных, кем бы они ни были, хватило ума понять, что с кленнонским десантом лучше не связываться.

А через четыре минуты после залпа случилось то, чего мы вообще меньше всего ожидали.

— С нами пытаются выйти на связь на коротких волнах, — сказал капитан Мартин. — Сигнал идет со «Спектрума».

— Я хочу послушать, — сказал Реннер.

— Включаю, сэр.

Капитан Мартин щелкнул тумблером.

— Мобильная база ВКС Альянса «Спектрум» вызывает неопознанный корабль, — послышалось из динамиков. — Назовите себя, сообщите цель визита, ждите дальнейших распоряжений. Мобильная база ВКС Альянса…

Реннер покачал головой, и капитан Мартин обрубил звук.

— Автоответчик? — предположил я. — Допустим, они могут не знать, что Альянса больше нет, но их база уже двести лет не является мобильной.

— Риттер, сколько времени вам еще потребуется?

— Минимум час, — доложил Джек. — Если не возникнет дополнительных сложностей.

— Продолжайте движение. — Реннер посмотрел на очередной завал, сквозь который в данный момент продиралась штурмовая группа.

— Я думаю, надо ответить, — сказал я. — Нам тут еще не меньше часа висеть, а эта штука когда-то была одной из самых хорошо укрепленных космических станций Альянса. Если они сохранили хотя бы часть своей огневой мощи…

Конечно, супердредноут им не накрыть, но если меж ними и базой завяжется перестрелка, то у нашего десантного катера возникнут сложности с возвращением на материнский корабль. Во время космических перестрелок продолжительность жизни «москитного флота» измеряется даже не минутами, а десятками секунд.

— Я отвечу, — сказал Реннер. — Включите связь, капитан.

«…вызывает неопознанный корабль. Назовите себя, сообщите цель визита, ждите дальнейших распоряжений…» — Все-таки это запись, подумал я.

Компьютер гоняет одно и то же сообщение по кругу.

— Говорит неопознанный корабль, — сказал Реннер. — Вам известно, что в галактике произошла катастрофа?

На той стороне линии послышались непонятные шорохи, кто-то закашлялся, а потом в эфире прозвучал другой голос.

— Мы догадывались об этом, — сказал он с легким смешком. — И даже некоторое время считали себя единственными уцелевшими, но мы тут вроде как чтим устав, доставшийся нам от наших предков, а он обязывает нас соблюдать протокол. Я — майор ВКС Альянса Шарп. Вы готовы назвать себя?

— А что будет, если мы себя не назовем? — поинтересовался Реннер.

Судя по всему, Шарпу и его приятелям еще не доложили о высадившемся на базу десанте, и Реннер предпочитал тянуть время. Невозможно было предугадать, как поведут себя на «Спектруме» при известии о том, что они имеют дело с кленнонцами.

— Тогда мы вас атакуем, — сказал Шарп. — Согласно уставу.

— И вы считаете, что это будет разумно? — поинтересовался Реннер. — В сложившихся обстоятельствах?

— Я вижу, что у вас очень здоровая посудина, но не могу ее опознать, — пожаловался Шарп. — Похоже, тип судна не значится в наших каталогах. Парни, кем бы вы ни были, после стольких лет одиночества мне не хотелось бы открывать огонь, но устав предписывает обратное, и я не могу ему противиться. Где бы мы все были, если бы не устав?

Похоже, что устав заменил этим ребятам Святое Писание. Двести лет полной изоляции, второе, возможно, третье поколение тех, кто служил на «Спектруме» при катастрофе, эти люди выросли запертыми в космосе, они не видели других кораблей, они никогда не видели планет, они не знали другой жизни, но они были потомками военных, и основой для их выживания стала книга, по умолчанию считавшаяся главной для любого военного, — устав.

Или у меня просто слишком богатое воображение.

— Альянса больше нет, — сказал Реннер. — Если мы можем оказать вам какую-то помощь, то мы готовы. Провиант, запасные рециркуляторы, медикаменты…

— Щедрое предложение, — констатировал Шарп. — Однако я не мог не заметить, что вы все еще не сообщили, с кем я имею дело. Такая скрытность внушает мне определенные подозрения. Назовите свой корабль, или нам придется перенести нашу беседу в другую плоскость.

— Супердредноут «Таррен Первый», — сказал Реннер. — Порт приписки…

— Чертов кленнонец! — Этот голос принадлежал не Шарпу.

Связь оборвалась.

— У нас тут свет гаснет, — сообщил Риттер. — Не то чтобы для нас это было особенно важно, но я решил обратить на этот факт ваше внимание.

Копят энергию для залпа?

— Включить защитные поля, приготовиться к отражению атаки, — приказал Реннер.

Капитан Мартин отдал несколько отрывистых команд на кленнонском, и я в очередной раз отметил, что этот резкий и грубый язык хорошо подходит для армии. А вот сонеты на нем писать я бы точно не рискнул.

Нанести превентивный удар «Таррен Первый» не мог. «Спектрум» был слишком большой хреновиной, и мы точно не знали, из какой ее части исходит угроза. Кроме того, Реннер подозревал, что любой ущерб может оказаться для уже поврежденной базы фатальным, и не стремился обречь всех ее теперешних обитателей на верную смерть.

Спустя три наполненные тревожным ожиданием минуты связь с космической станцией снова заработала.

— У нас тут были технические неполадки, и мы не договорили, — заявил Шарп. — Итак, Альянса больше нет, а вы — кленнонцы. Значит, вы победили? Зачем вы прилетели сюда? Хотите добить оставшихся?

— Войны не было, — сказал Реннер.

— Разве не вы использовали оружие, уничтожившее все наши прыжковые корабли?

— Нет, катастрофа была вызвана иными причинами, и мы тоже стали ее жертвами, — сказал Реннер. — Альянс распался в результате социальных потрясений, которые спровоцировала катастрофа. Империи удалось выстоять.

— Зачем вы здесь? — поинтересовался Шарп.

— Наша экспедиция носит исключительно мирный характер, — сказал Реннер. — Мы пытаемся оценить потери и оказываем помощь выжившим.

— Вы хотите сказать, что о своих вы уже позаботились?

— Мы не враги, — сказал Реннер. — У нас подписаны мирные соглашения с марсианским военным правительством, которое объявило себя правопреемником Генеральной Ассамблеи Альянса.

— А что там с ящерами?

— С этим сложнее, — сказал Реннер. — Гегемония Скаари продолжает войну, но по техническим причинам нанесет свой удар не раньше, чем через несколько десятков лет.

— Откуда мне знать, что вы не лжете?

— А смысл? — поинтересовался Реннер. — Вы лишены мобильности, и, скорее всего, у вас на борту энергетические проблемы, а у меня тут целый супердредноут. Если бы я хотел разнести вас на атомы, я бы уже это сделал, и вы бы не смогли мне в этом помешать.

— Я на вашем месте не был бы в этом так уверен, — сказал Шарп. — У нас уцелело два реактора, и один способен выдавать полную мощность, а главный калибр и вовсе не пострадал.

Со своего места мне было видно, как на раскрытой перед ним схеме станции капитан Мартин пометил зону главного калибра как первоочередную цель и отправил соответствующую команду своим артиллерийским расчетам.

Шарп, скорее всего, блефует, подумал я. Хватит ли у «Спектрума» энергии, чтобы одновременно стрелять из своей главной пушки и поддерживать энергетические щиты? Даже если один реактор работает на полную мощность, долго в таком режиме им не продержаться.

— Мы прилетели сюда не для того, чтобы воевать, — сказал Реннер.

— Понимаю, — сказал Шарп. — Именно поэтому вы явились на супердредноуте.

— Космос небезопасен, — сказал Реннер. — За пределы Империи летают только военные корабли, таковы правила.

— И чего вы хотите?

— Скажите, в чем вы нуждаетесь, и мы окажем вам посильную помощь, — сказал Реннер. — Потом мы свяжемся с марсианским правительством и сообщим ему о вашем существовании.

— Если бы их это заботило, они бы сами сюда прилетели.

— Они вернулись в космос позже, чем мы, — сказал Реннер. — Как вы намерены поступить, майор Шарп?

— Я дам вам знать, — сказал он и отключился.

Реннер связался с командиром штурмового отряда и коротко обрисовал ему ситуацию, велев поторапливаться.

— Мы нашли работающий реактор, — сказал капитан Мартин, внося очередные коррективы в огневую схему. — Одна торпеда, и они останутся без энергии.

— Там могут быть тысячи людей, — заметил Реннер. — Я не хотел бы убивать их всех только потому, что нам потребовались древние архивы, о которых они даже не знают. Тем более что самих архивов мы пока не нашли.

— Но мы подвергаем опасности наш корабль, сэр. Со всем моим уважением, но…

— Мы подождем до следующего сеанса связи, — сказал Реннер.

— А если вместо этого они откроют огонь?

— Тогда мы их уничтожим.

— Но…

— Мы сглупили, капитан, — сказал Реннер. — Мы безрассудно полезли внутрь, не проведя предварительной разведки. Я не хочу, чтобы за нашу ошибку заплатили эти люди.

— Но вероятность того, что на базе осталась жизнь, была ничтожно мала.

— Тем не менее ею не стоило пренебрегать, — сказал Реннер.

— Почему они до сих пор не обнаружили наш десант? — спросил я.

— Возможно, они контролируют не всю базу, — сказал Реннер. — Те отсеки, через которые двигалась наша группа, выглядели заброшенными.

— Надо было выйти с ними на связь до того, как мы отправили катер, — сказал капитан Мартин.

— Нет, — сказал Реннер. — Я сомневаюсь, что они пошли бы нам навстречу и позволили вести поиски, так что мы бы только предупредили их о своем вторжении. Следовало или воздержаться от операции вообще, или действовать так, как сейчас.

Адмирал устало потер подбородок. Если здесь что-то произойдет, наверняка он будет винить в этом себя.

— Мы на месте, — сообщил командир штурмового отряда. — Казарма пуста, мы вскрыли арсенал, похоже, что его основательно почистили до нас.

— Сам арсенал нам и не нужен, — вмешался Риттер. — Тут есть тайный проход, и, судя по состоянию стенных панелей, до него так никто и не добрался.

— Работайте, — сказал Реннер.

Похоже, что паранойя была профессиональным заболеванием не только отдельных сотрудников СБА, но и всего ведомства в целом. Ребятам было мало хранить резервные архивы на самом защищенном объекте в дальнем космосе, им даже оказалось мало хранить их в арсенале, куда имел доступ только ограниченный круг лиц. Они еще и тайник устроили. Поговорка «Подальше положишь, поближе возьмешь», воплощенная эсбэшниками на практике, и практика показала, что они были правы.

Какие дальновидные парни.

— Здесь мои коды не работают, — сообщил Риттер. — Видимо, надо взрывать.

— Действуйте, — сказал Реннер. — А потом со всей скоростью на катер.

Направленный взрыв создает больше разрушений, чем шума, а станция очень большая, напомнил я себе. Если их не засекли до сих пор, возможно, их и дальше не обнаружат.

— Зафиксирован пуск торпеды, — сообщил капитан Мартин. — Мы ведем ее, ожидаемое время подлета — минута тридцать.

— Не похоже на серьезную угрозу, — сказал Реннер. — Скорее, они решили показать нам зубы.

— Они не отвечают на наши попытки с ними связаться.

— Еще ответят, — сказал Реннер.

— Торпеда уничтожена заградительным огнем, — бесстрастно доложил капитан. — Майор Шарп снова на связи.

— Что это значило, майор? — поинтересовался Реннер. — Я думал, мы играем честно.

— Да, я тоже так думал, — сказал Шарп. — Но наши датчики фиксируют активность в нежилых помещениях, и мне только что доложили, что наш патруль был обстрелян. Сколько человек вы высадили?

— Это всего лишь разведгруппа, — сказал Реннер. — Я уже отозвал их.

— Теперь я буду решать, когда они смогут вернуться на ваш корабль, — сказал Шарп.

— Как вы это себе представляете, майор? Вам не удастся их захватить.

— А мне и не надо их захватывать, — сказал Шарп. — Мы обнаружили их транспорт.

— Если мои люди не смогут беспрепятственно вернуться на корабль, я буду вынужден открыть огонь, — сказал Реннер. — Вы хотите крови?

— Я хочу понять, что происходит, — сказал Шарп.

— У вас есть собственный транспорт? Прилетайте сюда, поговорим.

— Хотите захватить заложников?

— Майор, посмотрите в глаза реальности. Вся ваша станция у меня в заложниках, а мои люди только ждут приказа открыть огонь. У меня новый супердредноут против вашей рухляди, как вы думаете, кто останется в живых после того, как закончится стрельба?

— И что вы предлагаете?

— Разойдемся мирно. Вы пропустите моих людей к катеру и составите список того, что вам нужно, и я пришлю вам это следующим транспортом.

— Я хочу знать, что ваши люди искали на станции.

— Ничего они не искали, — устало сказал Реннер.

Монитор, следящий за действиями штурмовой группы, показал направленный взрыв, который прожег дыру в стене арсенала. Риттер и двое кленнонцев не теряя времени нырнули в клубы дыма.

— Скажу вам начистоту, нас тут несколько, и наши мнения разделились, — сказал майор Шарп. — Я склонен вам поверить и согласиться на ваши условия, но кое-кто продолжает сомневаться. Все-таки вы кленнонцы, а кленнонцам не стоит верить на слово.

— Я не кленнонец, — сказал я. — Меня зовут Алекс Стоун, я служил в пехоте Альянса. Я родился на Земле. Моему слову вы тоже можете не верить, но вам следует знать, что часть орудий супердредноута направлены на ваш работающий реактор.

— Дайте нам минутку, — сказал Шарп и снова отключился.

— Приготовьте штурмовую роту, — неохотно приказал Реннер капитану. — Возможно, нам придется отбивать наш транспорт с боем.

Высаживать на станцию новую порцию десанта было весьма сомнительным решением. Во-первых, чем больше кленнонцев окажется на «Спектруме», тем выше вероятность, что кого-то из них зацепит «дружеским огнем». Во-вторых, противостояние с местными вояками на их территории, которую они изучили как свои пять пальцев, обычно чревато самыми нехорошими последствиями. Преимущество, которое даст кленнонская боевая броня, считающаяся лучшей в Исследованном Секторе Космоса, будет нивелировано численным преимуществом противника…

— Бинго! — раздался в динамиках торжествующий вопль Риттера. — Мы нашли.

— Оставайтесь на месте, — сказал Реннер. — Я сейчас решаю вопрос с вашим отходом.

— Нам уже занимать круговую оборону? — поинтересовался Джек.

— Просто не теряйте бдительность, — посоветовал Реннер.

— Попытка проникновения на наш катер, — сказал капитан Мартин. — Шесть человек, все в боевой броне ВКС Альянса. Майор Шарп на запросы не отвечает.

— Ждем две минуты, — решил Реннер. — Потом — предупредительный выстрел. Если не одумаются, будем атаковать.

— У нас тут нездоровая активность по периметру, — сообщил Риттер. — Как там ваши переговоры?

— Вступают в агрессивную стадию, — сказал я.

Ничего в этом дивном мире не дается нам легко и просто. Неужели и эту ситуацию невозможно разрулить без насилия?

Время утекало. Капитан Мартин продолжал вызывать майора Шарпа, а его команда готовилась к бою. Теперь на главный тактический дисплей была выведена схема станции, первоочередные цели подсвечены красным, предполагаемый путь отхода штурмовой группы — зеленым.

— Есть канал связи со станцией, — доложил капитан Мартин.

Несколько секунд мы слышали только треск помех, но потом его перекрыл знакомый голос майора Шарпа.

— Меня слышно?

— Да, — сказал Реннер. — Как вы намерены поступить?

— Знаете, мы тут посовещались и решили, что не стоит оно того, — сказал Шарп. — Наверное, глупо стрелять в первый же корабль, появившийся в окрестностях станции за последние десятилетия. Ваши люди могут свободно уйти, я уже распорядился открыть для них коридор.

— Оцепление у катера снято, — сообщил капитан Мартин.

— И мы будем совсем не против, если вы подкинете нам жратвы и медикаментов, — сказал Шарп. — Не то чтобы мы тут от голода загибались, но все же хочется некоторого разнообразия, знаете ли.

— Я сейчас же отдам приказ загрузить транспорт, — сказал Реннер. — Вы получите его, как только мои люди вернутся на борт. Еще что-нибудь?

— Да, — сказал майор Шарп. — Нам бы очень хотелось узнать последние новости.

ГЛАВА 2

Кленнон почему-то всегда казался мне мрачной планетой, с массивными приземистыми зданиями из серого бетона и маршировочными плацами, простирающимися от горизонта до горизонта, с низко висящими свинцовыми тучами и постоянным холодным ветром.

Когда смотришь на кленнонцев, сложно представить, что они могли вырасти где-то еще.

Стандартный космодром из стекла и бетона вроде бы подтвердил эту теорию, но как только наш флаер вылетел за его пределы, моему взору открылись зеленые луга и синие озера, а где-то на горизонте угадывалась линия леса. На лице Реннера поселилось выражение довольства, а мы с Риттером с интересом смотрели по сторонам.

Конечно, Джек знал о Кленноне куда больше, чем я, но бывать на столичной планете Империи ему тоже не доводилось.

Архитектурой летняя резиденция императора напоминала средневековый замок, а в ее внутреннем убранстве не было ни единого намека на аскетизм, к которому я успел привыкнуть, имея дело с кленнонцами. Пол в отведенных мне апартаментах устилали ковры, массивная мебель отделана не мешающими комфорту излишествами, на стенах висели полотна кленнонских мастеров, и я отметил, что здесь очень неплохо рисуют пейзажи.

Сам император должен был прибыть сюда со дня на день, а в его отсутствие нам было велено отдыхать и всячески наслаждаться жизнью. Чтобы повышенная сила тяжести не мешала нам отдыхать, набираться сил и всячески наслаждаться жизнью, нам с полковником Риттером вкололи по паре уколов и выдали легкие компенсирующие костюмы. Впрочем, Джеку это не помогло, и большую часть времени он проводил в противоперегрузочной кровати.

Копия архива, которую Джек вытащил со «Спектрума», оказалась неполной, но звездные карты внутреннего пространства Гегемонии, ради которых и была затеяна эта вылазка, там присутствовали. Конечно, они устарели почти на двести лет, но имперцы не могли похвастаться и такими, и их аналитики писали кипятком от восторга.

Юный энсин Бигс, которому доводилось бывать в летней императорской резиденции со школьной экскурсией, взял на себя роль моего гида, и следующий после прилета день мы провели, лазая по живописным окрестностям, осматривая императорскую конюшню, зверинец, демонстрирующий экспонаты с разных миров Империи, музей древнего оружия и прочие достопримечательности, представляющие интерес для туристов.

В иное время экскурсия показалась бы мне дико познавательной, но сейчас моя голова была занята другим, и я слушал юного энсина вполуха.

На «Спектруме» оставалось в живых чуть больше восьмисот человек, и это было внуки тех, кому довелось служить на этой базе во времена Альянса. Огромная станция без труда могла обеспечить небольшое число выживших всем необходимым, а люди, рожденные в таких суровых условиях и никогда не ступавшие ни на одну из планет, не склонны к клаустрофобии и космическому безумию.

Они были потомственными военными и получили соответствующее воспитание. Они выросли на уставе и смысл своего существования нашли в следовании записанным в нем правилам. Долгое время они считали, что от внешнего мира остались только осколки вроде того, на котором жили они сами, и они уже не ждали помощи извне.

Тот факт, что первыми на «Спектрум» наведались кленнонцы, оказался для них неприятным сюрпризом, но он же давал надежду, что для человечества еще не все кончено. Реннер сдержал свое обещание и отправил им посылку с гуманитарной помощью, а также несколько файлов, из которых они могли бы почерпнуть сведения о нынешнем состоянии дел в Исследованном Секторе Космоса, а когда мы оказались на Кленноне, он отдал приказ дипломатическим службам, чтобы они сообщили о «Спектруме» марсианскому военному правительству. Как сложилась их дальнейшая судьба, мне неизвестно.

Но чаще всего я вспоминал о своей встрече с Кридоном, который из главы старого и могущественного клана превратился в главу Гегемонии и стал нашим главным врагом. Кридон был мудр, дальновиден и жесток. Именно он стоял за спиной Визерса, и именно он больше всех выиграл от гиперпространственного шторма, который устроил мятежный генерал. Способен ли он поделиться своей властью хоть с кем-нибудь? Вряд ли.

Выиграем ли мы что-то от его смерти? Скорее всего, да. Но вот что именно мы можем выиграть — это вопрос открытый.

Если в Гегемонии наступит хаос, как это скажется на планах ящеров по уничтожению остальных разумных форм жизни?

Древний флот скаари, который летит к человеческим рубежам, принадлежит не только клану Кридона. Как поведут себя экипажи остальных кораблей при известии о смерти владыки? Продолжат ли они полет или будут ждать приказов от нового главнокомандующего? А если нового главнокомандующего, способного отдавать приказы всем кланам, больше не будет?

— Император прилетает завтра, — сказал Реннер.

Мы были на открытом стрельбище близ летнего дворца, в руках адмирал держал тяжелый кленнонский арбалет, нашедший свое применение в качестве охотничьего оружия имперской аристократии. Круглая мишень, стоявшая в пятидесяти шагах от нас, была утыкана стрелами так, что напоминала дикобраза.

Реннер объяснил, что легче всего ему думается на свежем воздухе и с оружием в руках.

— Он уже знает о нашем плане?

— В общих чертах, — сказал Реннер. — Подробности я сообщу ему при личной встрече.

— Как вы думаете, он согласится?

Реннер выпустил очередную стрелу, и она воткнулась в десятке сантиметров от центра мишени.

— Полагаю, что согласится, — сказал Реннер. — Должен согласиться. Наш план… я не назову его хорошим и стопроцентным решением проблемы, но, похоже, что оно единственное. У нас есть возможность выстоять против вторжения старого флота скаари, но это настолько нас ослабит, что мы не сможем оказать достойное сопротивление следующей волне. Союз с Левантом, которого мы достигли, может только отодвинуть неизбежный конец на пару десятков лет. В долговременной перспективе наши шансы стремятся к нулю.

— Сколько времени потребуется на подготовку?

— Не больше полугода, — сказал Реннер. — Нам ведь не нужно изобретать ничего нового. По большому счету, это обычная диверсионная операция, только без плана отхода, что значительно облегчает планирование.

— Это меня и беспокоит, — сказал я.

— Что именно?

— Наш план не подразумевает, что кто-то сможет остаться в живых. Наберете ли вы необходимое количество участников?

— Любой кленнонский военный по умолчанию готов отдать жизнь за Империю и сделать это в том месте и в том времени, на которое Империя укажет, — заявил Реннер.

— Теоретически, — сказал я. — Но при любом, даже самом опасном задании у исполнителей остается шанс уцелеть, а здесь этого шанса не будет. Меня беспокоит то, что команда, набранная из заведомых смертников, может не справиться с заданием.

Реннер взвел арбалет и положил в желоб новую стрелу.

— Вы не кленнонец, — сказал он. — Вы не понимаете.

— Возможно, — согласился я. — Все нормальные люди хотят жить, а это значит, что на участие в походе согласятся либо те, кому нечего терять, либо восторженные юнцы вроде энсина Бигса, либо те, кому тупо прикажут. В любом случае вряд ли это хорошо скажется на их боевом духе.

— Я все время забываю, что вы не военный, — улыбнулся Реннер. — Вы служили в армии и даже участвовали в боях, но вы не военный. Тем более вы не кленнонский военный. Я не собираюсь никому приказывать. В поход пойдут только проверенные бойцы и только добровольцы, и боевой дух их будет силен, как никогда.

— Вы правы, — сказал я. — Я не понимаю.

— Как вы думаете, почему я сам отрубил голову генералу Визерсу? — Риттер засадил арбалетную стрелу в центр мишени и отложил оружие в сторону. — У кленнонцев так принято, что, если ты приговариваешь кого-то к смерти, ты должен быть готов сам привести приговор в исполнение. Если ты принимаешь какое-то непопулярное решение, ты должен одним из первых столкнуться с его последствиями. Это придумано не вчера, многие поколения воспитывались на этих принципах. Каждый офицер, посылающий своих солдат на смерть, должен быть готов их возглавить. Не теоретически. Это на самом деле работает.

Легкий прохладный ветерок пробежался по стрельбищу и приласкал коротко подстриженную траву.

— Я — самый старый офицер Империи, и я сам возглавлю этот поход, — сказал Реннер. — Мои люди пойдут за мной. Мои люди пойдут за мной куда угодно, даже если мне вздумается отправиться в ад.

Я не стал уточнять, что именно туда им и предстоит отправиться. Это было слишком очевидно.

Киру тоже разместили на территории резиденции, и я пару раз издалека видел ее гуляющей по территории в сопровождении дуэньи из местных.

Подойти ближе я не решался. Да и зачем?

Сказать нечего, видеть ее в таком состоянии все еще больно…

Общение с Риттером тоже не доставляло мне удовольствия. Джек сильно сдал, и, глядя на него, я, вполне возможно, смотрел на собственное будущее, которого осталось не так уж много.

— Райское местечко, если бы не чертово тяготение, — заметил Риттер после первой и единственной вылазки в окрестности летнего императорского дворца. — Я мечтал, что после выхода в отставку смогу поселиться примерно в таком вот местечке где-нибудь на колониальных планетах. Разве что домик я бы построил поскромнее.

— У императора большая семья, — сказал я.

— О большой семье я тоже когда-то мечтал, — сказал Джек. — Но теперь понятно, что мне ей уже не обзавестись.

— Зато ты можешь считать, что вышел на пенсию и попал в райское местечко, — сказал я.

— Осталось только на рыбалку сходить, — ухмыльнулся он. — Как думаешь, мне удастся договориться с Реннером, чтобы меня отнесли к ближайшему ручью?

— Лучше на озеро с килограммом взрывчатки, — сказал я. — Так оно эффективнее. На нормальную рыбалку у меня никогда не хватало терпения.

— Я бы посидел с удочкой, — сказал Риттер. — Мне кажется, мне бы это понравилось. Тишина, спокойствие…

— Скука, — продолжил я. — Комары.

— Комары — это невысокая плата за удовольствие, — сказал Риттер. — А скука — это прекрасно. Хотя бы для разнообразия. Жаль, что мне осталось не так уж долго скучать.

— Что говорят местные медики?

— Ничего нового. Общая изношенность организма, я умираю, — он хмыкнул. — Сканирование мозга ничего необычного не выявило, если ты об этом.

— Если даже кленнонцы не могут найти следов пребывания Феникса…

— То их не сможет найти никто, — сказал Риттер. — Ты все еще сомневаешься?

— Иные формы жизни, энергетические существа, высший разум, влияющий на ход человеческой истории… Рассказ Феникса звучал слишком уж фантастически, и в то же время это сплошные шаблоны.

— Или он просто оперировал теми терминами, которые ты способен понять, — сказал Риттер. — Я вообще не понимаю, что тебя беспокоит, если после смерти ты все равно узнаешь правду. Я тебе даже немного завидую, потому как сам до конца этой истории явно не доживу.

— Я, знаешь ли, не очень рассчитываю на то, что произойдет после моей смерти.

— Тяжело быть атеистом, — вздохнул он. — Кленнонцы через одного верят в Бога, а человечество где-то растеряло свою веру.

— Моя ситуация имеет весьма опосредованное отношение к религии.

— Тогда наплюй на все, — посоветовал Риттер. — Расценивай эту возможность как потенциальный бонус, но особо на нее не рассчитывай.

— Ты умеешь вселять в людей бодрость, как никто другой.

— В меня бы кто бодрость вселил, — сказал Риттер. — Все происходит не так, как ты представлял? А ты думаешь, я мечтал, что пиком моей карьеры станет передача наших архивов потенциальному противнику номер один? Я родился в суровые времена, Алекс, но времена, которые пришли им на смену, оказались еще более суровыми. Каждому из нас остается делать то, что он может, и рассчитывать на лучшее.

Утром юный энсин Бигс выглядел серьезнее обычного, и поначалу мне показалось, что он чем-то озабочен, но я списал это на волнение накануне визита императора, который изъявил желание встретиться со всеми членами экипажа «Таррена Первого», пребывающими на планете. Энсин принес мне новый костюм, сшитый по моему размеру, и милитаристского вида ботинки с обилием железных набоек.

Наливая мне кофе и дежурно интересуясь, хорошо ли мне спалось, юный энсин выдал пару тягостных вздохов, и мне не осталось ничего другого, кроме как спросить его, в чем дело.

— Ходят слухи, что мы готовим военную экспедицию в пространство Гегемонии, — сказал он. — И что от этой экспедиции будет зависеть судьба Империи.

— Энсин, вы должны понимать, что я не могу подтвердить эти слухи, — сказал я. — Я — лицо гражданское, и даже если бы я что-то знал, я не уверен, что имею право это с вами обсуждать.

— Я понимаю, сэр, — сказал он. — Просто… если вдруг эти слухи подтвердятся, вы не могли бы замолвить за меня словечко перед императором?

Не знаю, чему мне стоило больше удивляться. Или тому, что, по мнению юного энсина Бигса, я обладаю каким-то влиянием при дворе, или слухам, которые уже поползли вокруг секретной, казалось бы, операции, или желанию молодого кленнонца отправиться на верную смерть. Или… о чем я там должен попросить Таррена?

— Включить меня в состав экспедиционного корпуса, — развеял мои сомнения юный энсин Бигс.

— Но зачем вам это?

— Этот поход будет определять ход истории в Исследованном Секторе Космоса, — сказал юный энсин Бигс.

— Допустим, — сказал я. — Но не кажется ли вам, что в двадцать четыре года вам стоит остаться здесь и посмотреть за развитием этой самой истории? Если вы хотите войти в учебники, у вас будет еще предостаточно шансов.

— Это мой долг, сэр.

— Энсин, вы тут не единственный военный, — сказал я. — Если бы такой поход состоялся, в него должны были бы отправиться лучшие солдаты Империи.

— Я был лучшим на своем курсе, сэр.

— Охотно верю. Но я не совсем это имел в виду. Вы ведь будущий офицер флота, не так ли?

— Да.

— Это не флотская операция, — сказал я, вспомнив слова Реннера. — Это диверсионная операция, основную роль в которой будет играть спецназ.

— Но там наверняка потребуются пилоты, сэр, — продолжал настаивать юный энсин Бигс.

— Почему вы сами не поговорите об этом с Реннером? — поинтересовался я.

— Он же герцог, сэр, — сказал юный энсин Бигс. — А это пока только слухи.

— Ладно, — сказал я. — Если в моем присутствии зайдет разговор о чем-то подобном, я постараюсь упомянуть ваше имя.

— Спасибо, сэр, — просиял он.

Хоть я и солгал будущему кленнонскому офицеру, никаких угрызений совести по этому поводу я не испытывал.

Суматоха подготовительных мероприятий царила в летней резиденции с самого утра и достигла своего апогея к полудню, когда императорский кортеж опустился на лужайку позади дворца. Из моего окна было хорошо видно, как император выходит из тяжелого бронированного флаера, здоровается с возглавляющим торжественный комитет по встрече Реннером, как они перекидываются несколькими репликами и идут в сторону дворца.

Я задернул занавеску и плюхнулся в кресло.

— Нервничаешь? — поинтересовался Риттер.

— Просто любопытно. Моя прошлая встреча с царственной особой закончилась тем, что мы пытались убить друг друга весьма старомодным способом.

— Не входи во вкус. Таррен тебя голыми руками на части разорвет. Он кленнонец.

— Плевать. Я регрессор.

— Ты в этом уверен?

— Нет, — сказал я. — Все, что у меня есть, это слова Феникса и косвенные подтверждения от Реннера, которые он нарыл в памяти генерала.

— Я думаю, если он и наврал, то только в деталях, — сказал Риттер. — Жаль, что у нас нет времени, чтобы отправить экспедицию в их родную систему. Это могло бы быть любопытно.

— Рано или поздно кто-то на нее наткнется, — сказал я. — Феникс сказал, что границы больше не под охраной.

— Я уверен, скаари будут этим фактом очень довольны.

— Ты не веришь в успех нашего предприятия? Тогда зачем рисковал жизнью, добывая карты на «Спектруме»?

— Моя жизнь настолько потеряла в цене, что это даже не риск, — хмыкнул Риттер. — Убить Кридона… Я верю в то, что это сильно ослабит Гегемонию, но сомневаюсь, что у вас получится. Для того чтобы убить лидера государства, обычно надо находиться внутри. Хотя бы внутри того самого государства, которым он управляет. Или хотя бы принадлежать к его биологическому виду.

— У нас есть план.

— Истории такие прецеденты неизвестны, — сказал Риттер.

— Значит, мы напишем новую историю.

— Иногда я думаю, а стоит ли оно того, — сказал Риттер. — Можем ли мы считаться разумными существами, если за века сосуществования в одной галактике так и не смогли договориться и нам до сих пор приходится решать проблемы с оружием в руках. Проще всего свалить это на влияние регрессоров, которым было выгодно такое положение дел, но… Вдруг это не так?

— И что ты предлагаешь? Сложить руки и плыть по течению?

— Это просто мысли умирающего, — сказал Джек. — Не обращай на меня внимания.

— Чертовски выгодная позиция, — сказал я.

— Хочешь поменяться местами?

— Мое место не намного лучше.

— Это да, — согласился Риттер. — В отличие от тебя, у меня есть шансы закончить свою жизнь в тишине и покое.

ГЛАВА 3

Таррену Второму было уже за двести, что является солидным возрастом даже для кленнонца. Солидным, но не преклонным.

На фоне Реннера император и вовсе выглядел кленнонцем средних лет. Он был одет в свободного покроя гражданский костюм, призванный подчеркнуть неофициальный характер нашей встречи, и принял нас в небольшом садике во внутреннем дворе резиденции.

Три массивных садовых кресла, наверняка сработанные из редких пород дерева, стол с напитками и легкими закусками, отпущенные слуги… Что называется, представьте, что это просто пикник.

В такой вот неформальной обстановке и решаются судьбы галактики…

Император встретил нас стоя, одарил меня крепким, но аккуратным рукопожатием и заявил, что вся Империя передо мной в неоплатном долгу.

— Чудесно, — сказал я. — Главное, не забудьте об этом, когда настанет время оплатить счет.

Реннер предупреждающе кашлянул, но император лишь расхохотался в ответ.

— Вы настоящий демократ, — заявил он. — Мне следовало знать, что вы не испытываете пиетета по отношению к нашим традициям.

— Я, скорее, аполитичен, ваше величество.

— Отбросим формальности, — император махнул рукой. — У нас неофициальная встреча, так что вы можете называть меня просто Тарреном.

— Тогда и вы зовите меня Алексом, — сказал я.

— Отлично, — император жестом пригласил нас сесть и обслужить себя, если мы чего-то хотим. Я воздержался, Реннер налил себе чаю. — Как вам наша планета, Алекс?

— Та ее часть, которую я видел, мне понравилась, — сказал я.

— Удивлены? Ожидали чего-то другого?

— Признаться, я полагал, что столичный мир расы лучших воинов галактики окажется чуть больше пропитан духом милитаризма, Таррен… — Надо же, а произнести его имя оказалось совсем не так сложно, как я думал.

— Когда-то Кленнон был более суровым миром, — сказал Таррен. — Но потом мы решили, что наша столица должна больше напоминать наш общий дом, которого мы когда-то лишились.

— Это совсем не похоже на Землю, — заметил я. — По крайней мере, на современную Землю.

— На Кленноне есть свои мегаполисы, да и бюрократический аппарат тоже присутствует, хотя нам удалось не раздуть его до таких размеров, как это сделал Альянс. А эта часть планеты похожа на пасторальный рай, потому что мой дед захотел, чтобы она была на него похожа. Этот замок тоже построил он, постаравшись сохранить эстетику земного средневековья.

— Ему удалось, — сказал я. — Когда мы приближались к вашей резиденции, я мог бы подумать, что мы попали в прошлое. Если бы мы не летели на флаере, конечно.

— Дед говорил, что эта резиденция помогает ему почувствовать связь времен, — сказал Таррен. — Не дает ему забывать, кто мы такие и откуда мы пришли. Не секрет, что однажды мы почти утратили эту память.

— Долгое время Альянс стремился об этом забыть, — сказал я.

Когда Визерс впервые рассказывал мне о положении дел в галактике, кленнонцы считались для Альянса врагами номер один, даже несмотря на то что имели с землянами общие корни. Или как раз поэтому.

— Но многие люди помнили, — сказал Таррен. — Ваш названый отец Асад ад-Дин помнил. Он стремился к сближению наших государств.

Полагаю, мы оба знали, что больше всего Асада интересовала не общая история, а выгодный для Калифата военный союз. Тогда в галактике были другие расклады, но с кленнонцами в любом случае выгоднее дружить, чем враждовать. Жаль, что Керим этого не понимал.

Но озвучивать эту мысль никто из нас не стал.

— Я еще раз хочу поблагодарить вас за ту услугу, которую вы оказали нам на Леванте, — продолжал Таррен. — Возможно, что именно с этого союза начнется объединение человечества. Я имею в виду, настоящее объединение.

— Если нам хватит времени, сир, — сказал Реннер.

— Во вселенной достаточно времени, адмирал, — улыбнулся Таррен. — Нужно лишь уметь правильно его использовать. Но я так понимаю, что вам не терпится поговорить о древнем флоте скаари и опасности, которую он несет.

— Скорее, я бы хотел поговорить о том, что поможет нам избежать этой опасности.

— Мои аналитики дают шестидесятипроцентную вероятность, что смерть Кридона может остановить вторжение, — сказал Таррен. — Я склонен им верить, и военная разведка тоже. Но я пока не видел ни одного достойного плана по ликвидации моего царствующего ящероподобного собрата.

— Специфика политической жизни Гегемонии такова, что внутри клана у Кридона нет достойного конкурента, который мог бы занять его место без потерь для влияния клана, — сказал Реннер. — Собственно, его и не может быть, иначе Кридон не удержался бы на вершине так долго.

— Следовательно, после смерти Кридона его клан потеряет власть над Гегемонией, — согласился Таррен. — А остальные влиятельные семьи начнут рвать друг другу глотки в борьбе за опустевший трон, и вполне возможно, это не лучшим образом отразиться на их военных планах. Поскольку древний флот скаари поддерживает связь с Гегемонией, на кораблях начнется разброд и шатание, также выяснение отношений, кто главный. Я хорошо знаю теорию, адмирал. Лучше расскажите мне о том, как вы предлагаете проверить эту теорию на практике.

— Мы добыли звездные карты внутреннего пространства Гегемонии, с помощью которых мы можем проложить безопасный курс до Кридона. Мы не сможем провести по нему большое количество кораблей, но несколько легких крейсеров имеют шанс подойти к планете незамеченными.

— Там они упрутся в орбитальную оборону Кридона, — сказал Таррен. — Нескольким легким крейсерам не взломать защиту столичной планеты.

— Не совсем так, сир, — сказал Реннер. — Конечно, мы не сможем доминировать на орбите, но пронзить щит одним мощным и быстрым ударом мы сумеем. Они очень быстро закроют брешь, но нам хватит и этого. Мы ведь не о полномасштабной высадке десанта говорим.

— А о чем именно мы говорим? — осведомился император.

— Эту задачу может выполнить один штурмовой батальон, — сказал Реннер. — Нам удалось раздобыть координаты точного местонахождения резиденции Кридона и ее примерную схему. Кроме того, у нас есть живой свидетель, которому довелось там побывать.

— Вы, Алекс…

— Да, — сказал я.

— Это было почти двести лет назад. И звездные карты, и схема внутренних коммуникаций, и ваши воспоминания — все это устарело почти на два века.

— Но это лучшее, что у нас есть, сир, — сказал Реннер.

— И вы полагаете, что этого хватит?

— При определенной доле везения, сир.

— Вы знаете, адмирал, больше всего меня пугают ситуации, когда мои военные начинают оперировать терминами вроде этого. «Определенная доля везения», — сказал Таррен. — Как правило, это означает, что четкого плана у них нет.

— Я теперь в отставке, сир, — сказал Реннер. — И у меня есть четкий план, который, вполне возможно, потребует внесения корректив на стадии реализации.

— И как же вы намерены вносить эти коррективы по ходу боя в чужой звездной системе?

— Очень просто, сир. Я надеюсь отправиться туда и руководить операцией на месте.

— Несмотря на свою отставку, о которой вы мне только что напомнили?

— В экстренной ситуации любой отставник может быть призван для продолжения службы Империи, — сказал Реннер. — И любой ветеран почтет это за особую честь.

— Вам не нравится служить Империи в качестве дипломата? У вас определенные успехи на этом поприще.

— Я военный и готов служить Империи там, где от меня больше всего пользы, — сказал Реннер.

— Это полет без обратного билета, адмирал.

— Да, сир.

— Не только для вас, но и для того штурмового батальона, что вам нужен, и для экипажей кораблей, которые вас туда доставят.

— Да, сир.

— Вы просите меня уплатить очень высокую цену.

— Империя превыше всего, сир. Кроме того, цена, которую нам придется уплатить за вторжение скаари, будет еще выше.

— Значит, вы утверждаете, что у вас есть четкий план?

— Да, сир.

— Я хочу с ним ознакомиться. Вы можете мне предоставить такую возможность сегодня вечером?

— Да, сир. — Реннер по военной привычке перешел на односложные ответы.

— Хорошо, я почитаю ваши выкладки и буду нам ними думать, — сказал Таррен. — Теперь вы, Алекс. Что я могу сделать лично для вас?

— Если вы примете положительное решение, я хотел бы отправиться вместе с адмиралом Реннером, — сказал я.

Император удивился.

— Надеюсь, вы шутите, — сказал он.

— Не шучу.

— Вы оказали нам услугу и в качестве награды за это просите отправить вас на верную смерть?

— Я понимаю, как странно это выглядит, но дела обстоят именно так.

— Зачем вам это?

— Я был на Кридоне и разговаривал с главой клана, — сказал я. — Я единственный, кто может таким похвастаться. Мое присутствие на месте может оказаться полезным.

— Я читал ваши показания, — заметил Таррен. — Не очень-то много вы там видели.

— У меня есть военный опыт, — сказал я, решив не вдаваться в подробности относительно моего визита на Кридон. — Я воевал со скаари, я участвовал в тайных операциях СБА Альянса…

— Я готов согласиться с тем, что вы можете принести определенную пользу, — сказал Таррен. — Но эти соображения не дают ответа на тот вопрос, который я задал. Зачем это лично вам?

— Скаари угрожают не только вашей Империи.

— Вот так просто? — спросил Таррен.

— Именно так.

— Нет, — сказал император. — Я не могу на это пойти.

— Потому что мое существование дает вам гарантию хорошего поведения нынешнего регента на Леванте?

— Отчасти. Я разговаривал с Джелалом и нахожу его надежным партнером, но в нашем положении лучше обойтись без риска там, где без него возможно обойтись.

— Значит, неоплатный долг является неоплатным только до тех пор, пока не вредит вашим политическим интересам? — уточнил я.

Император нахмурил лоб. Наверняка ему не понравилась моя резкость и прямота, но какого черта? Я устал быть пешкой в чужой игре и решил изменить правила.

Или хотя бы попробовать их изменить.

— Империя превыше всего, — повторил Таррен недавние слова Реннера.

Универсальная фраза, которую можно использовать в любой ситуации.

Особая ирония заключалась в том, что гарант из меня никакой. Независимо от того, разрешит ли мне Таррен отправиться на Кридон или не разрешит, я вряд ли протяну до вторжения древнего флота скаари. Но если я скажу об этом Таррену, вряд ли это поможет ему принять устраивающее меня решение.

Поэтому я буду лгать и дальше. Главное — найти те слова, которым император готов поверить.

— Это не мой мир, — сказал я. — Я не думаю, что сумею найти в нем место после всего, что уже было в моей истории. И я чувствую, что я должен отправиться на Кридон. Именно там я могу принести больше всего пользы.

— Но это военная экспедиция, а вы даже не являетесь моим подданным.

— Я уверен, эту формальность можно как-то обойти, — сказал я. — Назначив меня каким-нибудь техническим консультантом или что-то вроде того.

— А что вы на это скажете, адмирал?

— Алекс был там. — У Реннера свои резоны взять меня с собой. Пока он считает, что я могу оказаться новым воплощением Феникса, он предпочтет не выпускать меня из вида. — И я, как и все мы, наслышан о его партизанской войне на Новой Колумбии. Наверняка он может оказаться полезным. Я не смел бы просить его о таком, но если он сам настаивает, то возражать я не стану.

— Хорошо, я подумаю и над этим, — сказал император. — Хотя, должен сказать, мне не слишком нравится предоставленный мне выбор. Либо отправить вас на смерть, либо отказать вам в вашей просьбе после того, что вы сделали для Империи.

— Есть еще кое-что, в чем вы можете мне помочь.

— Девушка, потерявшая память, — угадал с первого раза Таррен.

— Именно.

— Мы позаботимся о достойной жизни для нее, — сказал император. — Или у вас есть какие-то особые пожелания?

— Нет. Просто я хотел бы знать, что за ней присматривают.

— За ней присмотрят, — уверил меня Таррен. — Еще что-нибудь? Ваш друг, полковник Риттер…

— Ему осталось немного, — сказал я. — Все, что ему нужно, это тишина и покой.

— Он их получит. Он может оставаться в моей резиденции до тех пор… — император осекся.

— Да, именно до этих пор, — сказал я.

— В такие минуты я понимаю, как ограничена императорская власть, — сказал Таррен. — Я хочу наградить вас, но мне практически нечего вам предложить. Я не могу вернуть память вашей подруге, я не могу продлить жизнь полковника Риттера, мне сложно отказать вам в вашей просьбе относительно похода на Кридон… Я все еще у вас в долгу, Алекс.

— Не отказывайте в моей просьбе, и я буду считать, что мы в расчете, — улыбнулся я.

— Как же я могу считать, что мы в расчете, если вы намерены отдать свою жизнь за мою Империю? — поинтересовался он.

— Не за Империю, — сказал я. — За нечто большее, чем Империя.

Император покачал головой.

— Мы так часто говорим о готовности отдать жизнь, что эти слова начинают превращаться в обычную формальность, — сказал он. — Поэтому ситуация, когда кто-то действительно готов пожертвовать своей жизнью, хотя от него этого и не требуют, зачастую становится для нас большой неожиданностью. Я был рад познакомиться с вами, Алекс.

— Я тоже был рад познакомиться с вами, Таррен. Вы возвращаете мне веру в монархию.

И в этот момент я почти не врал. Я лишь слегка преувеличил.

Император покинул свою летнюю резиденцию ранним утром. Реннер, заглянувший ко мне после завтрака, сказал, что им получено предварительное разрешение на проведение операции «Игла» и у нас есть неделя, чтобы разработать и предоставить на утверждение императора ее окончательный план.

— «Игла», — фыркнул Риттер, когда я рассказал ему новости. — Название символизирует. Скаари вот-вот ударят по нам кувалдой, а мы готовимся нанести упреждающий удар иголкой.

— Имеется в виду, что иголкой тоже можно убить, — сказал я. — Если нанести удар в самое сердце.

— Да, но когда у тебя в руках кувалда, ты вообще можешь забыть о точном прицеливании.

— Дай мне на минутку Холдена, — попросил я.

— Как будто я это контролирую, — вздохнул Риттер. — Зачем он тебе?

— Он террорист и регрессор, и мне интересно его профессиональное мнение.

— Потрясающе, — сказал Риттер. — Жизнь с каждым днем все больше напоминает мне сумасшедший дом.

— Есть желание подлечиться?

— Есть желание найти главврача и свернуть ему шею, — сказал Риттер.

— Есть мнение, что это уже сделал генерал Визерс.

— А, точно. И тут он меня опередил. До чего же пронырливый сукин с… — Риттер осекся, потому что за руль сел его темный попутчик. — Ну и чего тебе надобно, старче?

— Ты все слышал, — сказал я. — Я просто хочу знать, что ты думаешь.

— Я не знаю всех подробностей.

— Неважно, — сказал я. — Мне интересно, может ли это сработать в принципе.

— Я думаю, Кридон является ключевой фигурой нынешней структуры Гегемонии, — сказал Холден. — Его устранение имеет смысл. Я не знаю, остановит ли это корабли вторжения, но в самой Гегемонии точно начнется хаос, и что-то, скорее всего это мой богатый жизненный опыт, подсказывает мне: аналогов этого хаоса Гегемония еще не знала. Кридон должен был наступить на хвост многим влиятельным кланам, а эти ребята такого никому не прощают.

— Но не обернется ли их ярость против нас?

— Против людей и кленнонцев, ты имеешь в виду?

— Да.

— Конечно, обернется, — сказал Холден. — Но это не будет первоочередной задачей. Сначала они попытаются заполнить образовавшийся вакуум власти.

— Ты не можешь заглянуть в будущее и сказать, что из этого выйдет?

— В таком состоянии — нет, — сказал Холден. — А если я выйду из этого тела… Я уже не смогу вернуться в него, чтобы тебе рассказать.

— Сколько тебе осталось?

— Месяц, — сказал он. — Может быть, меньше.

— Жаль, — сказал я. — Мне пригодилась бы и твоя помощь, и помощь Риттера.

— Не будь таким эгоистом, — ухмыльнулся Холден. — И раз уж мы заговорили о сроках… Ты знаешь, что твоя энергия начала вытекать в никуда?

— Догадываюсь. Или я просто съел что-нибудь не то.

— Видимо, я ошибся, и последствия настигнут тебя раньше, чем я предполагал. Хотя и позже, чем всех остальных.

— Я все равно ничего не помню, — сказал я. — Так что не исключаю вариант, что ты просто ездишь мне по мозгам.

— Ну а смысл?

— Не знаю. Может, ты вовсе и не Феникс, а плод шизофренического расстройства Риттера, слетевшего с катушек после криостазиса и зациклившегося на твоей персоне.

— Хорошая версия, — одобрил Феникс. — На что только не готовы идти люди, чтобы не видеть правды.

— Таки люди?

— Ты пока еще человек, Алекс, — сказал он. — Продвинутый, проапргрейденный, но только человек.

— Насколько я понимаю, ты сейчас тоже связан ограничениями тела, в котором существуешь.

— Но я-то помню, кто я такой, и поиск смысла бытия меня совершенно не тяготит, — сказал он. — А ты, судя по всему, испытываешь комплекс вины величиной с галактику и намерен искупить причиненный человечеству вред своей героической гибелью на Кридоне. Хотя ты лично никакого вреда и не причинял.

— И в чем я не прав?

— В том, что продолжаешь думать как человек. Хотя я и должен признать, что это вынужденная ошибка. Ведь ты просто не мог научиться думать по-другому.

— Наша личность — это сумма наших воспоминаний, — напомнил я.

— Хочешь, я предскажу тебе будущее? — спросил он. — Никакой мистики, все основано на логике и знании.

— Попробуй.

— На Кридоне тебя убьют, — сказал Холден. — Собственно говоря, вас всех там убьют, независимо от того, сумеете вы ликвидировать Кридона или нет.

— Это тебе любой предскажет, — сказал я.

— Я еще не закончил. В тот миг, когда это твое тело перестанет существовать, ты обретешь другую память, — сказал Холден. — Соответственно, ты станешь совсем другой личностью. И ты перестанешь видеть смысл в последних своих действиях. Люди, кленнонцы, скаари… все это потеряет для тебя значение. После этого ты просуществуешь еще какое-то время в своей естественной форме.

— Как долго?

— Объективно? Доли секунды, может быть, чуть дольше. В материальном мире тебя не станет почти сразу.

— Ну а субъективно?

— Субъективно это может быть целая вечность. Время там не имеет особого значения, по крайней мере до тех пор, пока ты не пытаешься приложить силы к материальному миру. Для всего остального мира твоя смерть, а точнее, смерть этого твоего тела, будет очень быстрой. Для тебя настоящего этот период может затянуться очень надолго. Я, кстати, не уверен, что это намного лучше.

— И что?

— И ничего. Я просто готовлю тебя к тому, что произойдет. Хотя, конечно, к такому и нельзя подготовить.

— Еще какие-то советы?

— Не наделай глупостей.

— До смерти или после? — Со стороны этот вопрос наверняка кажется особенно идиотским.

— В обоих случаях, — ухмыльнулся он.

ГЛАВА 4

Полковник СБА Джек Риттер умер через три недели после этого разговора.

В собственной постели, ночью. Вероятнее всего, во сне.

По крайней мере, утром, когда мы нашли его мертвым, его лицо выражало только спокойствие.

Умиротворенность.

Мне казалось, что я буду готов к этому, но черта с два. Напился, даже не став дожидаться вечера.

Дело не в том, что за короткое время Риттер стал моим другом. Другом он так и не стал, скорее, приятным собеседником, с которым можно скоротать время.

И не в том, что Феникс, возможно, был последним представителем моего вида и я нуждался в его советах.

Просто это странное существо, на пороге смерти вместившее в себя целых два разума, было одной из последних ниточек, связывающих меня с прошлым. Сейчас их уже почти не осталось.

Друзья, враги, просто знакомые… Все они умерли. Мне не было нужды жечь за собой мосты, мосты уже сгорели сами.

Словно кто-то подталкивал меня в спину, вынуждая пройти по тому пути, который я уже выбрал для себя сам.

Не было у меня никакого комплекса вины, о котором говорил Холден. Да и откуда бы ему взяться, если я до сих пор не считал себя регрессором? А в чем виноват Алекс Стоун? В том, что не остановил Визерса? Так его невозможно было остановить. В смерти Азима, в криоамнезии Киры?

Нет, мы все были взрослыми людьми, мы знали, на что шли, знали о риске…

Тогда почему меня так тянуло отправиться на Кридон?

Наверное, я чувствовал, что так будет правильнее всего. Во время нашего единственного разговора Кридон сравнил меня с пылью. Мне хотелось показать ему, что не стоит недооценивать пыль.

Кленнонцы закапывали своих покойников в землю, и поскольку Риттер перед смертью не выказал особых предпочтений по этому поводу, его похоронили на одном из военных кладбищ Кленнона. Реннер сказал, что это честь для землянина.

Если не считать священника, в последний путь Джека проводили всего трое. Я, Реннер и юный энсин Бигс, который пришел сюда скорее из уважения к нам, а не потому, что он хорошо знал покойного.

Священник произнес подобающие случаю слова и поинтересовался, не хочет ли кто-нибудь из нас что-нибудь добавить. Я покачал головой.

— Он был солдатом, — сказал Реннер. — Он заслужил покой.

К стоянке флаеров мы шли в полном молчании.

Мы с Реннером разместились в салоне, а юный энсин Бигс уселся за управляющие джойстики и плавно поднял машину в воздух. С высоты кладбище выглядело как одно большое зеленое поле, засеянное белыми прямоугольниками надгробий, и напоминало нестандартной расцветки шахматную доску.

Кленнонцы появляются на свет из пробирок, зато уходят из этого мира по всем правилам.

— Наши кладбища кажутся вам архаизмом? — поинтересовался Реннер, правильно интерпретировав мой взгляд.

— Отчасти.

— Мы чтим традиции, — сказал Реннер. — Солдаты должны знать, что о них будут помнить и после смерти. Даже если кто-то погиб в космосе и не осталось ничего, что можно положить в гроб, мы все равно сооружаем символическое надгробие.

— Так ваша планета со временем превратится в одно большое кладбище, — сказал я.

— На Кленноне хоронят не всех, — сказал Реннер. — Только самых достойных.

— Для тех, кто отправится к скаари, тоже соорудят символические надгробия?

— Вы передумали или желаете обсудить дизайн собственного памятника?

— Не передумал, — сказал я. — Что же касается памятника, то мне все равно, как он будет выглядеть и будет ли он вообще.

Реннер пожал плечами. Очевидно, ему тоже было плевать на собственный памятник.

— Вы знаете, что я лично занимаюсь набором участников экспедиции? — спросил он.

— Знаю. — Всю последнюю неделю Реннер пропадал в генеральном штабе Империи, проводя собеседования с потенциальными камикадзе.

— Я получил результаты вашего медицинского обследования.

— Я в порядке.

— Тесты говорят об обратном. Вы быстро утомляетесь и далеки от пика своей физической формы. Ваш организм изношен. Медики не могут понять, является ли это последствиями неудачного выхода из криостазиса или вызвано чем-то еще.

— Это проблема? — поинтересовался я.

— Возможно.

— Она не помешала вам использовать меня на Леванте.

— Это совсем другое, — сказал Реннер. — Сейчас мы планируем боевую акцию, успех которой может зависеть от любой мелочи.

— Вы хотите оставить меня здесь?

— Не хочу, — сказал Реннер.

— И с боевой акцией, которую мы планируем, это никак не связано, — сказал я. — Или я ошибаюсь?

— Я не хочу рисковать, — сказал Реннер. — Пока существует хотя бы ничтожная вероятность, что вы можете оказаться Фениксом… я предпочел бы не выпускать вас из поля зрения до…

— До конца, — подсказал я. — Вы с кем-то делились своими подозрениями?

— Вы — герой, который помог нам уладить проблему с Калифатом, — сказал Реннер. — Вы собираетесь вместе с нами отправиться спасать Империю от скаари. Я не хотел бы вас ни в чем обвинять, не располагая доказательствами, более весомыми, чем чья-то докладная записка, обнаруженная в памяти генерала Визерса.

— Вам не позавидуешь, — сказал я.

— Да, — согласился Реннер. — Я вот думаю, если вы на самом деле являетесь Фениксом, что будет опаснее для нас? Взять вас с собой и, возможно, поставить под угрозу нашу акцию или оставить вас здесь, на нашей столичной планете, рядом с нашим императором.

— Дилемма, — сказал я. — А как бы вы поступили, если бы точно знали, что я — не Феникс?

— Скорее всего, оставил бы здесь.

— Как хорошо, что наверняка вы этого не знаете, — хмыкнул я. — Полагаю, Феникс не имел бы ничего против нашей вылазки. Смерть Кридона породит хаос, а Фениксу хаос нравился.

— К сожалению, я не имею права принимать решения, основываясь на догадках, — сказал Реннер.

— И как же вы намерены поступить?

— Я пока никому не показал результаты вашего обследования, — сказал Реннер. — Интуиция говорит мне, что вы — тот, за кого себя выдаете, но я не имею права принимать решения, и основываясь на интуиции в том числе.

— Забудьте о моей быстрой утомляемости, — сказал я. — Боевой коктейль даст мне столько времени, сколько потребуется. И… поговорим начистоту. Вы знаете, от чего умер Риттер?

— От старости, — сказал адмирал. — Больше всего это похоже на синдром отложенной старости, как последствия некорректной криореабилитации. Это практически неизлечимо.

— У меня то же самое, — сказал я. — Только на более ранней стадии. Теперь подумайте еще раз, кто из нас мог быть Фениксом и стоит ли вам оставить меня на Кленноне. В качестве гарантии хорошего поведения Джелала я не гожусь, ибо не проживу так долго. Зато я могу принести пользу в походе. Я воевал со скаари, я был на Кридоне, у меня вообще богатый опыт подобных операций.

— Последняя ваша операция закончилась неудачно, — напомнил Реннер.

— Это был экспромт, вылазка, предпринятая без всякой подготовки, — сказал я. — И тем не менее я все еще жив.

Реннер снова покачал головой.

— Адмирал, сколько сейчас в вашей армии людей, обладающих реальным боевым опытом в столкновениях со скаари?

— Только ветераны, — сказал Реннер. — Такие, как я.

— И вы все еще считаете, что я вам не нужен?

— Расскажите мне правду, — сказал он. — Почему вы так хотите отправиться на Кридон?

— Визерс все это время носился со мной не просто так, — сказал я, решив открыть карты. Хотя бы частично. — Дело в том, что у меня есть… способности, проявляющиеся в экстренных ситуациях. Я чувствую опасность и могу ее избежать, а заодно предупредить о ней тех, кто находится рядом со мной. Это помогло нам всем выжить на Новой Колумбии, это помогло мне пережить космическую станцию «Гамма-74-К», это помогало мне во время работы на Визерса. И если уж мне суждено умереть, я предпочел бы, чтобы эта способность послужила на благо человечества. Вы возьмете меня с собой, и я помогу вам убить Кридона.

— И это все, что вами движет?

— Еще немного эгоизма, — признался я. — Мне не хотелось бы умирать от старости в тридцатилетнем возрасте. Я предпочел бы смерть в бою.

— Это я понимаю, — сказал Реннер. — Я вызвался командовать экспедицией, потому что это мой единственный шанс вернуться на службу. Я ведь потомственный военный, и эти дворцовые интриги не вызывают у меня ничего, кроме раздражения.

— Мертвый адмирал лучше живого герцога? — уточнил я.

— Я понимаю, в этом тоже есть немного эгоизма, — сказал Реннер. — Операция «Игла» — это шанс изменить историю. И… откровенность за откровенность… Надеюсь, что наш водитель этого не услышит, но я никогда не чувствовал себя соответствующим моей репутации. Легенда при жизни, жизнь при легенде. Я был лучшим в своем выпуске имперской академии, у меня безупречная репутация, я подавлял восстания, участвовал в нескольких локальных стычках, но самым значимым эпизодом, в котором я участвовал, осталась операция на Новой Колумбии. Да, мы провели ее идеально, с минимальными потерями, мы выбили скаари с планеты меньше чем за неделю, но… Для того чтобы стать великим адмиралом, нужна великая победа, а разгром клана Прадеша таковой не назовешь. Потом был гиперпространственный шторм и заточение на собственном корабле. Я выжил, но это и все, что можно сказать. Большой моей заслуги в том нет. Просто кому-то нужен был герой, эталон, на которого будут равняться другие, и меня выбрали на эту роль, потому что я подходил для нее больше всех остальных.

— Для великой победы нужна великая война, — сказал я.

— Да, — согласился Реннер. — Даже если я доживу до вторжения древнего флота скаари, я буду уже не в том возрасте, чтобы вернуть меня на службу. Черт побери, да я уже не в том возрасте… И великих побед в той войне не будет. Ящеры сомнут нас, как пресс.

— Если у нас ничего не получится на Кридоне, — сказал я.

— В случае нашей неудачи мне бы не хотелось видеть гибель Империи, — сказал Реннер. — Это трусость, конечно, но я служил ей слишком долго, чтобы смотреть, как ее планеты полыхают в огне. А если Империя устоит, если у нас все получится, то я хотел бы уйти как легенда. Как боевой офицер флота, выполнивший свой долг до конца. Это лучше, чем доживать свои годы дряхлеющим герцогом в месте вроде этого.

Реннер показал за окно, и я только сейчас заметил, что наш флаер уже стоит на посадочной площадке летней резиденции императора. Юный энсин Бигс посадил машину так плавно, что, занятый разговором, я прохлопал этот момент.

— Так какое решение вы примете? — поинтересовался я.

— Мы отправимся в наш последний поход вместе, — сказал Реннер. — Я решил поверить вам, Алекс.

— Вы не пожалеете об этом, адмирал.

— Надеюсь, — сказал Реннер. — А теперь давайте поторопимся. Не стоит заставлять нашего водителя ждать.

Каждое утро я начинал с зарядки, а после обеда старался гулять по окрестностям без компенсирующего костюма. Эти нагрузки если и не могли вернуть меня в прежнюю форму, но хотя бы поддерживали то, что от меня осталось.

Мое тело вырабатывало последние ресурсы.

Синдром отложенной старости, энергетический пробой или кармическое возмездие… Какая разница. Я чувствовал, что осталось мне недолго.

Через неделю мы должны были отправиться на орбиту, где для нас готовили два легких крейсера «Игла-1» и «Игла-2». Столичная планета Империи произвела на меня приятное впечатление, но она не была моим домом, и я знал, что покину ее без всяких сожалений.

Реннер большую часть времени проводил в генеральном штабе, контролируя подготовку к экспедиции, а я шатался по летней императорской резиденции и был предоставлен самому себе.

Юный энсин Бигс, который таки попытался заговорить с Реннером о своем участии в походе, получил категорический отказ и теперь дулся на весь мир вообще и на меня в частности. Похоже, он решил, что я собираюсь присвоить полагающуюся ему часть славы.

Никогда мне этих имперцев не понять.

Двадцать четыре года, до вторжения скаари еще добрых два десятка лет… Казалось бы, живи, пользуйся случаем, ведь неизвестно, что будет дальше, а этот мальчишка готов сложить голову прямо сейчас. Добровольно и во славу императора.

В свое время я тоже добровольно записался в пехоту Альянса, но только потому, что не видел другого выхода. Это был единственный способ распрощаться с «Вселенной неудачников», и я никогда бы им не воспользовался, если бы мне предоставили альтернативу.

Не уверен, что и сейчас подписался бы на полет в один конец, если бы мое собственное тело уже не вынесло мне смертный приговор.

Впрочем, черт его знает…

На Кленноне у меня осталось только одно незаконченное дело, и я оттягивал его до последнего вечера перед нашим отлетом на орбиту.

— Привет, Кира.

— Привет, Алекс. Ты давно меня не навещал.

— Извини. Я был очень занят.

— И, кроме того, я больше не тот человек, которого ты знал?

— Ты — тот человек. Просто чуть раньше… Я…

— Прости за то, что поставила тебя в неловкое положение. Наверное, и хорошо, что вокруг меня нет людей, с которыми я была знакома раньше, иначе им всем пришлось бы чувствовать себя неловко. Хотя я бы и не отказалась, если бы вокруг меня были люди, а не…

— Кленнонцы — это тоже люди.

— Я знаю, но… мне сложно к этому привыкнуть. Нас с детства приучали к образу врага.

— Это всего лишь пропаганда Альянса. На самом деле все гораздо сложнее.

— Я выросла на этой пропаганде. Я ведь когда-то даже записалась во флот именно благодаря ей.

— Ты записалась во флот, потому что тебе хотелось летать и у тебя к этому талант.

— Жаль, что я этого не помню. Моя мечта сбылась, а я позабыла об этом.

— Такое иногда случается.

— Я знаю, что должна быть благодарна судьбе за то, что я вообще жива, что у меня появился второй шанс, и надо радоваться каждому дню, или как там еще говорит психолог, но получается у меня плохо.

— Со временем будет получаться все лучше и лучше.

— Они здесь обращаются со мной, как с больной. А я ведь не больна, я всего лишь потеряла память.

— И это пройдет.

— Ты, наверное, важная птица, если нас поселили в личной резиденции императора.

— Просто у них тут плохо с гостиницами для землян.

— Что будет дальше, Алекс?

— Они проследят, чтобы с тобой все было хорошо. Их император сам пообещал мне.

— Мне предложили пройти модификацию тела, чтобы приспособить организм к здешним условиям. Говорят, что это очень дорогая операция, но для меня они готовы сделать ее бесплатно.

— Это хорошее предложение, над которым стоит подумать.

— Но ведь тогда я перестану быть человеком.

— Не перестанешь. Я думаю, что тебе нужно остаться на Кленноне.

— Потому что на Землю мне все равно не вернуться?

— Альянса больше нет, а в Солнечной системе сейчас небезопасно. Марсианам еще долго наводить порядок.

— И я для них абсолютно бесполезна, так что они не станут со мной возиться, да? Если бы я была пилотом, были бы другие расклады…

— Думать о том, что могло бы произойти при других раскладах, — едва ли не самое бесполезное занятие во вселенной. Надо играть с теми картами, что у тебя на руках.

— И во что намерен поиграть ты?

— В одну из самых старых игр. Собственно, я пришел попрощаться. Завтра я улетаю.

— Далеко?

— Сначала на орбиту, потом чуть подальше.

— Это опасно?

— Космос сейчас вообще небезопасен.

— Но ты вернешься?

— Наверняка.

— Куда вы летите?

— Я не могу этого сказать. Секретность, все такое.

— Но это военная операция?

— Это больше похоже на исследовательскую экспедицию. Мы прилетим, посмотрим и улетим.

— Почему-то мне кажется, что это не так.

— Ерунда. Я думаю, что это будет легкая прогулка.

— Или хочешь меня в этом убедить.

— Для шестнадцатилетней девушки ты чертовски подозрительна.

— Это не очень смешная шутка, Алекс.

— Да, прости.

— Может, когда-нибудь и я сама над ней посмеюсь, но не сейчас.

— Когда-нибудь мы вместе над ней посмеемся.

— Если я пройду модификацию тела, они говорят, что я смогу стать пилотом. Не военным, конечно, но я смогу вернуться в космос. Возить грузы или пассажиров…

— Ты вроде бы говорила, что не хочешь второй раз идти по этому пути.

— Другого пути я сейчас просто не вижу. Я никогда не мечтала ни о чем другом.

— У тебя еще есть время, чтобы подумать и помечтать.

— Не так уж его и много, этого времени. Я знаю, что на нас надвигается военный флот скаари.

— Еще не факт, что они сюда долетят. В любом случае, это произойдет не завтра.

— Но что может их остановить?

— Пока не знаю. Но это не повод для того, чтобы опускать руки.

— Мне кажется, ты мне чего-то не договариваешь, Алекс.

— У тебя все будет хорошо, Кира.

— А у тебя?

— И у меня тоже.

— Я хочу, чтобы ты вернулся, Алекс.

— Я вернусь.

— Целым и невредимым.

— Я постараюсь.

— Я буду ждать.

— А я никогда тебя не забуду.

ГЛАВА 5

Еще одно гребаное корабельное утро, будь оно проклято.

Моя каюта на «Игле-1» еще меньше, чем тот «стенной шкаф», в котором мне довелось жить на «Вселенной неудачников», но зато мне не приходится ни с кем ее делить. Собственно говоря, это единственное ее преимущество.

Лежа на кровати, можно дотронуться до любой из боковых стен. Чтобы появилось место для утренней зарядки, койку надо убрать в стену. Небольшой столик и стул тоже выдвижные.

Крейсеры, которые и так не являются самыми комфортными судами, модифицировали для выполнения необычной боевой задачи, поэтому жилого пространства здесь почти не осталось.

Радует только то, что обратно нам в таких условиях лететь не придется.

Я задвинул кровать в стену, сделал пару приседаний и поплелся в офицерскую столовую, пока не прошло время завтрака. У офицеров есть полтора часа, чтобы поесть. Это мы еще хорошо устроились. Рядовым на корабле приходится питаться в несколько смен.

Я взял поднос с завтраком, налил себе кофе и уселся на свободное место за ближайшим столиком. Моими соседями оказались капитаны Эндрюс и Криг из штурмового батальона и лейтенант Карсон из группы пилотов.

Лейтенант Карсон был самым молодым офицером из всех кленнонцев, ему было чуть за сорок, и его карьера застопорилась из-за неприятного случая, имевшего место еще в те времена, когда он был энсином. Молодой и горячий Карсон вызвал на дуэль того, кого ему не следовало вызывать, и, несмотря на все уговоры секундантов, не удовольствовался первой пущенной кровью, а уложил своего противника на месте. Поскольку убитый принадлежал к высшей имперской аристократии, Карсона попытались обвинить в незаконной дуэли, отдать под трибунал и выгнать из флота, но, так как все правила поединка были соблюдены, сделать это не удалось.

Зато на его карьере можно было поставить крест, несмотря на явный талант пилота и навигатора, который он демонстрировал еще в академии.

Его произвели в лейтенанты только потому, что человек не может до старости ходить в энсинах, но дальнейшее продвижение вверх по карьерной лестнице оказалось закрыто для него навсегда.

Наверное, это и заставило его ответить согласием, когда Реннер предложил ему стать добровольцем.

Реннер сам набирал людей в этот полет, изучая личные дела и слушая рекомендации других офицеров. Если Реннер считал, что человек ему подходит, он делал ему предложение стать добровольцем и сразу же рисовал перспективы. По его словам, отказавшихся было всего двое.

Этот отказ формально не грозил им никакими служебными последствиями, но репутация их была испорчена надолго. Возможно, навсегда.

В обществе с четко выстроенной военной иерархией это может оказаться настоящей проблемой.

— Плохой аппетит из-за тревоги? — поинтересовался Карсон, кивая на мой полупустой поднос.

Я уже неплохо понимал по-кленнонски, но из вежливости в моем присутствии все разговоры велись на общем языке Альянса.

— Нет, — сказал я. — Мы же пока на нейтральной территории, чему тут тревожиться?

— Через два дня мы войдем на территорию скаари, — сказал Карсон.

— Вы пилоты, вы и нервничайте, — сказал Эндрюс. — Вам положено.

— А вы когда начнете нервничать? — спросил Карсон.

— Когда от нас что-то будет зависеть, — сказал Эндрюс. — Зачем переживать из-за того, на что ты никак не можешь повлиять? Ну, напоремся мы на их сторожевик, и что дальше? На абордаж их брать или из ручного оружия обстреливать?

— Обычный сторожевик за нами не угонится.

— Тем более нет повода для беспокойства, — сказал Эндрюс, энергично двигая челюстями. — Вы, леталы, главное до места нас доставьте, а потом уж делайте, что хотите.

— Покрошим ящеров в собачий корм, — кивнул Крит. — После нашего визита Кридон станет по-настоящему мертвой планетой.

— Штурмовики всегда такие оптимисты?

— Пилоты всегда такие дерганые?

— А мне нравятся дерганые пилоты, — сказал Эндрюс. — Лучше в меру нервничающий пилот, чем полный отморозок, который вообще ничего не боится. Я летал с одним таким парнем. Он шел через заградительный огонь и выбросил десантные капсулы на полтора километра ниже установленного минимума. Мы даже затормозить толком не успели.

— И почему ж ты до сих пор жив? — поинтересовался Крит.

— Потому что выбросили нас над болотом, — сказал Эндрюс. — Пока добирались до твердой земли, крыли того пилота, на чем свет стоит.

— Это где ж такое было?

— На учениях, — сказал Эндрюс. — Учебный полигон «12-дельта» на Жемчужине.

— Надо хорошо постараться, чтобы найти на Жемчужине болота.

— В экваториальной зоне их полно, — сказал Эндрюс.

— Нас держали ближе к южному полюсу, — сказал Криг. — Мерзкое местечко. Неделями из скафандров не вылезали.

— Зато бесценный боевой опыт.

— Это у Алекса бесценный боевой опыт, — сказал Криг.

— Мы дрались со скаари в джунглях, — сказал я. — На Кридоне джунглей нет, так что…

— И что ты можешь рассказать о ящерах такого, чего мы не знаем?

— Они быстры. Но не быстрее импульса из винтовки.

— Кто вообще может быть быстрее импульса из винтовки? — поинтересовался Эндрюс. Он думал, что задал риторический вопрос.

— Я могу, — сказал я.

— Я буду присматривать за тобой в бою, — сказал Эндрюс. — Там и покажешь мне, насколько ты быстр.

— Это если ты успеешь уследить, — сказал я.

Криг усмехнулся.

— Говорят, что ты настоящий спец, — сказал он. — Выполнял грязную работу для СБА и всякое такое.

— Случалось.

— Много всего видел, да? Ты должен быть очень хорош, если летишь с нами.

Это верно.

Кленнонские штурмовики считались лучшими бойцами галактики, а те, что сидели со мной за одним столиком или летели со мной на одном корабле, были не просто элитой, они были элитой элит, пусть им и предстояло стать пушечным мясом.

Вероятно, я должен был чувствовать гордость за то, что меня удостоили такой чести, но я ее не чувствовал. Я слишком устал для всего этого, а бравада, которую демонстрировали остальные участники нашей экспедиции, начинала меня раздражать.

— Эти ребята — гордость Империи, — сказал Реннер.

— Я понимаю. Соль земли, все такое. Брызжут тестостероном во все стороны.

— Это их последний поход. Будьте снисходительнее.

— Они ведут себя так, как будто этого не понимают.

— А что они должны делать? Писать прощальные письма? Исповедоваться? Смотреть перед собой стеклянным взглядом?

— Не знаю, — признался я.

— Война — это их работа, — сказал Реннер. — Вероятность того, что им придется отдать свою жизнь за Империю, всегда была прописана в их профессиональном контракте.

— Полагаю, это прописано в контракте любого военного, — сказал я. — Но обычно все-таки существуют шансы, что этого пункта удастся избежать.

Реннер покачал головой.

— Только не надо начинать про то, что экстренные ситуации требуют экстренных мер, — попросил я.

— Вы не кленнонец, — сказал он.

— Это универсальный ответ на многие вопросы, — согласился я.

Я не кленнонец, я не монархист, я не понимаю.

А если учесть, что я еще и из другой эпохи, то пропасть непонимания между нами и вовсе никого не должна удивлять.

Так уж случилось, что я никому не доверял и не было для меня ни одной идеи, за которую я был бы готов умереть, если бы мне предоставили такой выбор.

Когда мы оказались на территории скаари, траектория нашего полета стала напоминать путь удирающего от охотничьих собак зайца, столь она оказалась замысловата и слабопредсказуема. Либо карты почти двухвековой давности оказались точны, либо нам просто везло, но за неделю мы преодолели добрую треть пути и умудрились так и не нарваться на неприятности.

Слабое утешение, если вспомнить, что главная неприятность ожидает нас в самом конце пути. Впрочем, для кленнонцев это вовсе и не было неприятностью. Судя по царящим на корабле настроениям, они воспринимали это как великую честь.

Странно, что, когда император произносил официальное напутственное «бла-бла-бла», он забыл об этом упомянуть. Все больше рассуждал о будущем Империи, о великой доблести тех, кто отправляется в поход, и о том, что победы без жертв не бывает, и еще наговорил много слов в таком же роде. Даже фон Клаузевица процитировал.

Чтобы одержать победу, бейте в самое сердце врага.

А дерево Империи тоже время от времени нужно поливать кровью патриотов. Просто беда с этими деревьями.

— Я далеко не мальчик и не питаю разного рода иллюзий, — сказал Реннер, когда я заговорил с ним об этом. — Глупо было бы утверждать, что это — последняя война и после нее других войн уже не будет. Но это — самая важная война, и у нас просто нет права ее проигрывать.

— Смерть Кридона не гарантирует, что вторжение будет остановлено, — напомнил я.

— Но вероятность этого достаточно велика, — сказал Реннер. — Империя в любом случае продолжит готовиться к обороне, и если у нас получится, то мы дадим ей дополнительные шансы.

— Вот так люди и попадают в историю, — сказал я.

— Так люди пишут историю, — поправил он. — Как вы себя чувствуете?

— Нормально, — сказал я. — На один бой меня хватит.

— Это может быть очень долгий бой.

— Тем веселее, — сказал я.

— Война — это невесело.

— Расскажите об этом ребятам снаружи, — сказал я. — Шутки в офицерской кают-компании не смолкают ни на минуту.

— Вы не жалеете, что отправились с нами?

— Ни за что бы не пропустил этого цирка.

Реннер покачал головой.

На Кленноне нас провожали как героев, но, судя по царящим на корабле настроениям, героем тут себя никто особо не чувствовал.

Это были солдаты, и у них была работа, и они собирались выполнить эту работу так хорошо, как они смогут. Пафосные речи, разговоры о долге и прочие разглагольствования остались позади, на корабле царила атмосфера собранности, свойственная любому военному походу.

И, что самое удивительное, никаких мрачных настроений среди экипажа. Похоже, меня тут одного терзают невеселые мысли.

По мере приближения к Кридону я все меньше думал о нашей миссии и все больше — о Холдене и регрессорах.

Конечно, он не рассказал мне всего. Даже если бы он хотел и если бы у нас было больше времени, вряд ли он смог бы подобрать слова, чтобы описать мне то, что меня, возможно, ожидало в конце пути.

Ответы.

Как минимум меня там ждали ответы. Как максимум… кто знает.

Миг, растянутый до бесконечности. Всемогущество и ничегонежелание. Я пытался это себе представить и не мог.

Цивилизация регрессоров зашла в тупик, и вполне вероятно, скоро мне доведется попасть в этот тупик и самому узнать, как это происходит.

Или же все это просто чушь и бред умирающего, чей мозг повредился во время неправильно проведенной криореанимации.

Даже не знаю, какой вариант оказался бы для меня предпочтительнее.

День следовал за днем, и я предпочитал их проводить в своей тесной каюте, стараясь не раздражать кленнонских штурмовиков своим присутствием, лишь изредка появляясь в офицерской столовой или беседуя с Реннером, последним человеком, известным мне по моей прошлой жизни. А потом мы ушли в последний, самый длинный прыжок, который должен был вывести нас к Кридону.

ГЛАВА 6

Как известно любому мало-мальски разбирающемуся в своей профессии полководцу, первым при начале сражения гибнет его план, поэтому кленнонцы не стали заморачиваться на детальную проработку операции, ограничившись несколькими общими набросками и оставив простор для импровизации. Лишь первая фаза «Иглы» была просчитана четко, ибо от нее зависело все остальное.

«Игла-2» вынырнула из гипера первой и сразу же ринулась к планете, даже не предпринимая попыток торможения. Естественно, скаари ее сразу засекли. Естественно, они открыли заградительный огонь. Естественно, пару раз они попали.

Но никакого значения это уже не имело.

Легкий крейсер не маневрировал и не пытался уклониться. Силовые щиты принимали первые разряды на себя, а он двигался на релятивистских скоростях и стремительно рвал дистанцию.

Он не успел бы затормозить при входе в атмосферу, он не успел бы выбросить десант или выстрелить по какой-то цели на поверхности планеты, но от него этого и не требовалось.

Это был брандер. Наш таран, при помощи которого мы должны были взломать орбитальный щит столичной планеты Гегемонии.

Его пилот был настоящим камикадзе, и он должен был умереть первым.

Это был варварский способ, и Реннер заверял меня, что обычно Империя так не воюет.

В нормальных условиях это был бы крайне неэффективный метод. Десант на планету высаживают уже тогда, когда сопротивления на орбите практически не осталось, иначе высадка обходится слишком дорого. Десантные транспорты плохо защищены и неповоротливы, брешь, проделанная брандером, оказалась бы для них слишком мала и закрылась бы слишком быстро, и даже если бы гениальному пилоту удалось сбросить десантные катера, они оказались бы на планете без всякой поддержки, а десант, выброшенный на чужую планету без огневой поддержки, живет не дольше нескольких минут, и это уже считается большим везением.

Но наш случай нельзя было назвать нормальным.

«Игла-2» получила критические повреждения уже на двадцать второй секунде после выхода из гиперпространства, но за это время ей удалось подобраться к дальней орбите Кридона.

В это время «Игла-1» с главными ударными силами на борту только выходила из гиперпространства.

«Игла-2» была наспех построенным кораблем. Голый корпус, внутрь которого наспех засунули реактор и гиперпривод, смонтировали силовые щиты, которые позволили бы кораблю продержаться несколько секунд под огнем противника. Вооружения — ноль, дополнительной полезной нагрузки — ноль, экипаж, который обслуживал все это удовольствие, состоял из нескольких человек, которым пришлось провести весь полет в поистине спартанских условиях.

Зато все высвобожденные помещения были набиты взрывчаткой. И когда я говорю о взрывчатке, я имею в виду отнюдь не динамит.

Стратегическое термоядерное оружие.

Когда крейсер взорвался внутри оборонительных порядков скаари, это было похоже на вспышку небольшой сверхновой. Ослепительный свет на мгновение заполнил весь космос от края до края, ближайшие орбитальные станции скаари просто снесло… Дальше в ход пошла цепная детонация, которая выбила еще добрый десяток военных спутников, радиомагнитный импульс, вырубивший все не экранированное оборудование на десятки километров вокруг, и поражающая радиация, последствия которой с нашего наблюдательного пункта были не видны.

— Работаем. — Несмотря на то что наш корабль направлялся прямо в центр этого рукотворного ада, голос Реннера, донесшийся из динамиков внутренней связи, был абсолютно спокоен.

Первая редакция предложенного нами плана по ликвидации Кридона была гораздо проще. Один корабль взрывается на орбите, пробивая брешь, сквозь которую второй корабль проникает внутрь защитных укреплений скаари. Второй корабль, несущий на себе такой же заряд, взрывается на поверхности планеты, и резиденции Кридона вместе со всеми ее обитателями приходит конец.

Никакой операции «Игла». Вместо нее прекрасно подошла бы операция «Кувалда».

Увы, экспериментальная модель показала, что это не сработает.

Большая часть подземных сооружений скаари находилась на глубине больше десяти километров, защищенная от удара сверху не только тоннами скальной породы и архитектурными излишествами, но и несколькими силовыми щитами, которые могут если не полностью отвести угрозу, то смягчить удар и направить его в другую сторону, и не было никакой гарантии, что одним мощным взрывом нам удастся убить всех.

Для этого потребовалось бы такое количество взрывчатки, что вместо крейсера нам пришлось бы расколотить о поверхность планеты пару супердредноутов, но проблема в том, что супердредноуты на расстояние удара незамеченными бы просто не подошли.

Военные спецы Империи долго ломали голову над вопросом, как бы всунуть в корпус крейсера большее количество взрывчатки, но самые оптимистичные прогнозы давали не более сорока процентов на успех, и в конце концов было решено действовать по старинке и отправить на Кридон десант. Тем более что под землей скаари тяжелого вооружения не держали, и шансы мобильной штурмовой группы решить проблему Кридона оценивались процентов в шестьдесят-семьдесят, а при таких раскладах это совсем немало.

— Бомба неуправляема, а потому ненадежна, — сказал тогда Реннер. — Ты посылаешь бомбу, она взрывается, и ты уже ни на что не можешь повлиять. В то время как штурмовой отряд способен принимать решения на месте и действовать по ситуации. Мы знаем, как выглядит Кридон, примерно знаем, где его искать. Лучшее, что мы можем сделать, это удавить поганца своими собственными руками.

— Это звучит глупо, но это на самом деле самый надежный вариант, — вторил ему Риттер. — В условиях боя человеческий мозг является самым надежным компьютером, и мы еще долго не сможем его ничем заменить. Там, где надо принять нестандартное решение, вывернуться из ситуации, которую невозможно предсказать и смоделировать в условиях штаба, идеальным оружием до сих пор является десантник.

— Я бы действовал иначе, — сказал опрошенный мною Холден. — Но мое время прошло, а вы может воевать с ящерами, как хотите.

— Но это может сработать? — допытывался я.

— Вполне, — сказал он. — А может и не сработать. Но если вы просто швырнете туда бомбу, и она не взорвется, или взорвется, но не там, или взорвется там, где надо, но не убьет того, кого надо, у вас не будет способа повторить попытку. Второй раз этот трюк вам не провернуть, поэтому, если вы как-то можете повысить свои шансы, вам следует сделать это сейчас. Впрочем, мне это абсолютно безразлично, да и тебе тоже.

— Мне небезразлично, — сказал я.

— Значит, скоро будет, — он пожал плечами. — Ты бьешься за человечество, исходя из ошибочной посылки, что сам являешься человеком. Как только ты перестанешь им быть, тебе станет наплевать на то, кто победит в этой войне.

— Как вы это делаете? — спросил я. — Как вы замещаете личность человека и овладеваете его телом?

— Через синапсы, — хмыкнул он. — Это не такой сложный трюк, когда ты являешься сгустком мыслящей энергии, но объяснить тебе это человеческим языком я не могу. У вас нет нужных слов для описания сего процесса, а показывать на пальцах бесполезно. Да и не очень хочется, честно говоря. Тем более что ты скоро сам должен вспомнить, как это делается.

— Знаешь, для представителя высшего разума, стоящего на самой вершине эволюционной лестницы, ты изъясняешься слишком…

— Человекоподобно? — попробовал угадать он.

— Что-то вроде того.

— Это неудивительно, — сказал он. — Поскольку сейчас я в довольно значительной степени являюсь человеком. Конечно, не в той степени, в которой человеком являешься ты. Ведь ты не помнишь альтернативы, а я помню.

— Знаешь, я все еще до конца не понимаю проблемы, из-за которой вы устроили этот сыр-бор с новыми телами, — сказал я.

— Это тоже довольно сложно объяснить.

— Попробуй показать на пальцах.

Холден вытянул вперед правую руку и показал мне оттопыренный средний палец. Вот она, наглядная иллюстрация торжества высшего разума над низшим.

В обычных условиях легкий крейсер способен нести на себе от одного до трех десантных катеров, и их количество зависит только от поставленной перед ним конкретной боевой задачи. Поскольку наша боевая задача была уникальная, на «Иглу-1» конструкторы умудрились впихнуть двенадцать штук.

Именно этим и был обусловлен дефицит жилого пространства, из-за которого нам пришлось лететь в жуткой тесноте.

Еще до того, как наш корабль вынырнул из гиперпространства, мы упаковались в новенькие боевые скафандры и заняли свои места на десантных катерах. В рубке управления остался только пилот, который должен был отправить наш крейсер в его последний маневр.

Дублирующая система связи была выведена в один из десантных транспортов, и теоретически кораблем можно было управлять оттуда, но Реннер решил не рисковать. Чем сложнее система, тем выше вероятность сбоя. Несмотря на то что время прохождения команд по электронной сети корабля исчислялось миллисекундами, адмирал чувствовал себя увереннее, когда кресло первого пилота было занято согласно штатному расписанию.

Пилот конечно же был обречен. Даже прояви он чудеса проворства и ловкости, он не успел бы добраться до катеров или спасательных капсул за то время, что ему оставалось после ввода последней команды. Но большого значения это не имело.

Если нам и суждено пережить пилота, то ненадолго.

В лучшем случае — на пару часов, в худшем — на пару секунд.

— Говоря по чести, мне не очень нравится то, что вы задумали, — сказал Риттер в одном из наших последних разговоров. — Возможно, на данный момент это и оптимальный вариант, но такие решения в любом случае принимаются не от хорошей жизни.

— Войны вообще редко начинаются от хорошей жизни, — сказал я.

— Мы такие неудачники, что даже повоевать нормально не сумели, — невесело ухмыльнулся Риттер. — Визерс и единая Гегемония лишили нас этого шанса.

— Не факт, что без Визерса расклад был бы намного лучше, — сказал я. — Все-таки он выиграл время.

— Но большую часть времени он выиграл для скаари, — сказал Риттер. — А вот заплатили за это все, причем заплатили сполна.

— Альянс заплатил больше прочих.

— Не факт, — возразил Риттер. — Возможно, Империя еще просто не закрыла свой счет.

«Игла-1» вонзилась в проделанную брешь, тормозя с тройными перегрузками и стреляя во все стороны, внося посильную лепту в царящий вокруг хаос. Боезапас на корабле был небольшой, и крейсер расстрелял девяносто процентов его меньше чем за полминуты. Наверное, мы даже во что-то попали. Об этом было трудно судить, ибо половина приборов не работала, а телеметрия торпед исчезала спустя несколько секунд после старта.

Умный скафандр впрыснул мне в кровь первую порцию боевого коктейля, а я вцепился в подлокотники своего кресла. Сейчас «Игла-1» войдет в верхние слои атмосферы и начнется самое веселье.

— Готовьтесь, девочки, — прошипел командир нашей штурмовой группы капитан Эндрюс. — Сейчас нас немного встряхнет.

Если бы немного. Тройную перегрузку кленнонцы спокойно выдерживают и без скафандров, шестикратная доставляет им небольшое беспокойство, но в принципе они могут выдержать и гораздо больше.

В отличие от людей или тех, кто временно занимает человеческие тела.

Перегрузки мгновенно выросли до шести G, и мой желудок провалился куда-то в район коленей. Перед глазами поплыл розовый туман, в голове зашумело.

— Двадцать секунд до отстыковки, — спокойно сказал Реннер.

Адмирал находился в первом десантном катере. Я — в третьем.

Крейсер шел через верхние слои атмосферы и продолжал стрелять из носовых орудий, подавляя наземные цели. На тактический дисплей катера выводилась какая-то информация, но я оказался не способен за ней уследить.

Не очень-то и хотелось. Если скаари в нас попадут, я в любом случае узнаю это одним из первых.

— Десять секунд. — Голос Реннера с трудом пробивался через гул в ушах.

— Нервничаешь, летала? — поинтересовался Эндрюс у Карсона, сидевшего за джойстиками нашего катера.

— Абсолютно спокоен, — ответил пилот. — А ты еще в штаны не наложил, пехтура?

— Я бы с радостью, но мне ж потом во всем этом воевать.

— Это ничего, злее будешь.

— Пять секунд, — предупредил Реннер.

Можно подумать, у каждого пилота перед глазами нет таймера, ведущего обратный отсчет.

— Довольно плотный заградительный огонь, — сообщил Карсон. — Придется маневрировать, и маневрировать жестко.

Крейсер идет прямо на цель, но у него есть щиты. Десантные катера же такой роскоши лишены. Одно прямое попадание или парочка ракет в режиме преследования, и нам всем кранты.

— Поехали, — сказал Реннер.

Сразу за этим последовал рывок такой силы, что меня едва не выдернуло из кресла, несмотря даже на фиксирующие ремни. Катер вибрировал, и от этой вибрации возникало ощущение, будто мои внутренности перемешиваются друг с другом и размазываются в кашу. К горлу подкатила тошнота.

Сбросив все двенадцать десантных катеров, крейсер прекратил тормозить и на всех парах устремился к выжженной поверхности Кридона. Согласно плану, он должен был опередить нас примерно на полминуты.

— Что такое разум? — спросил меня Холден во время нашего последнего с ним разговора.

— Способность понимания и осмысления, — сказал я.

— Так об этом написано в словарях, — согласился он. — А как ты сам думаешь, зачем человеку нужна способность понимания и осмысления чего бы то ни было?

— Ты вдруг решил пофилософствовать?

— Перед смертью принято философствовать, по крайней мере среди людей, — ухмыльнулся Холден. На его обтянутом кожей лысом черепе ухмылка выглядела весьма зловеще. — Я всего лишь следую традиции, а заодно отвечаю на один твой вопрос.

— На который?

— Зачем мы затеяли весь этот сыр-бор, из-за которого галактика оказалась в том положении, в каком она оказалась.

— Если ты и вправду на него отвечаешь, я должен заметить, что зашел ты издалека.

— Вовсе нет, — сказал Холден. — Сначала разум был нужен человеку как инструмент в конкурентной борьбе. Без осмысления, понимания и правильной организации человечество бы просто не выжило. Не сумело бы развиться как вид. Посмотри сам, люди зависят от климата, не предприми они определенных усилий, они просто не пережили бы зимы. На земле водились сотни хищников, которые могли бы дать людям фору в схватке один на один. Любой катаклизм мог поставить человечество на грань выживания, а то и выдавить его за эту грань. Животные не могут приспосабливаться к этому миру. Они или выживают, или нет. Человек может приспособиться, человек может изменить этот мир под себя. Развести огонь холодной ночью, построить теплое жилище к наступлению зимы. Без понимания проблемы эти действия были бы невозможными.

— Ты со мной как с умственно отсталым разговариваешь, — заметил я.

— Это я еще сдерживаюсь, — сказал Холден. — С каждой минутой во мне остается все меньше человеческого. Откуда разум получает свое содержание?

— Из опыта.

— А что есть опыт?

— Память о том, что уже было сделано.

— Бинго, — сказал Холден. — Прекрати получать новый опыт, и твой разум перестанет развиваться.

— Ты хочешь сказать, что именно это с вами и случилось?

— С нами, — сказал он. — Правильно говорить — с нами.

— Во мне слишком много человеческого, — сказал я. — Так много, что больше ни для чего и места не осталось.

— Опыт вытекает из действий, — сказал Холден. — Действия продолжаются до тех пор, пока в них есть потребность. Убери потребность, что ты получишь в итоге? Застой и стагнацию. Тупик. Рано или поздно в этот тупик заходят все мыслящие существа, просто у нашей расы это случилось на последней стадии развития.

— Ты уверен, что она последняя?

— Да.

— И ты считаешь, что такое могло случиться и раньше?

— Оно случается сплошь и рядом, — сказал Холден.

Внизу, на поверхности, к которой мы стремились, что-то капитально бахнуло. Отблеск взрыва на миг ослепил наши обзорные экраны, после чего наш катер изрядно тряхнуло взрывной волной. Пилот крейсера только что поступил так, как никогда не должны поступать пилоты кораблей, стоящих миллионы в валюте Кленнонской Империи, — даже не пытаясь тормозить, он расколотил свое судно о поверхность.

Мы все с самого начала знали, что это было путешествие в один конец, и вот он, последний сожженный мост.

Теперь только вперед.

Взрыва ходового реактора было достаточно для того, чтобы проделать в поверхности планеты воронку в несколько километров в диаметре и унести с собой жизни тысяч скаари. Жаль только, что это не гарантировало смерти самого Кридона.

— Тук-тук, — сказал Карсон. — Как думаете, ящеры уже поняли, что мы настроены весьма серьезно?

Центр гигантской воронки должен был находиться над резиденцией главы клана. Мы не знали точно, насколько разрушительным стал этот взрыв, но зато теперь нашим десантным отрядам не придется искать вход под землю.

Через помехи в эфире донесся голос кленнонского пилота.

— Говорит шестой. Потерял управление, до точки сбора не дотяну. Не ждите.

— Понял тебя, шестой, — голос Реннера был спокоен. — Постарайтесь устроить побольше шума после приземления.

— Сделаем все, что сможем, адмирал. Удачи.

— И тебе, сынок.

Связь прервалась. Оба катера вышли из эфира.

— А по нам больше не стреляют, — заметил Карсон. — Похоже, последние минуты полета мы проведем в полном спокойствии.

— Видимо, им просто больше не из чего стрелять, — сказан Эндрюс. — Взрыв крейсера по сносил все батареи.

— Может, и под землей никого не осталось, — предположил пилот. — Тебе будет обидно, если окажется, что мы проделали такой путь впустую, пехтура? Наверняка тебе хотелось бы пострелять напоследок.

— Что-то мне подсказывает, что там осталось до хрена мишеней, — сказал Эндрюс. — Сколько еще до цели?

— Две с половиной минуты, девочки.

— Разум развивается, когда для него есть вызов, — сказал Холден. — Самый примитивный вызов бросает природа. Разумные существа обращаются с природой как с врагом, они изначально поднимают мятеж против окружающего их мира. В благоприятной среде разум не выживает, он перестает развиваться в культурах, охваченных верой в естественную гармонию вещей. Если ты живешь в мире с природой, если окружающая тебя среда вполне благоприятна и не бросает тебе вызов каждый день, то зачем тебе разум? Индейцы Белиза, негритянские племена в Африке и в твоем любимом двадцатом веке недалеко ушли от каменных топоров.

— Ты говоришь о технологиях, — сказал я. — Бобры тоже строят плотины, так при чем же тут разум?

— Они слишком рано остановились. На раннем этапе развития цивилизации именно технологии являются показателем разумности той или иной расы, — сказал Холден. — Кому нужно изобретать электричество, если климат прекрасен, а добывание пищи не доставляет никаких проблем? Зачем возводить стены, если нет врагов? Кому нужны космические полеты через гиперпространство, если все необходимое можно найти в пределах своей родной системы? Чем меньше угроз, чем меньше вызовов, тем меньше стимулов для дальнейшего развития. Рано или поздно вызовы заканчиваются, рано или поздно, но останавливаются все. Кто-то замирает на сельском хозяйстве, кто-то остается в средневековье, кто-то строит термоядерные реакторы и космические города, кто-то колонизирует галактику, не в силах решить проблему перенаселения другим способом. Но рано или поздно это закончится. Для нас это закончилось поздно. Технологии перестали иметь значение, время перестало иметь значение, смерть перестала иметь значение. И вместе с этим перестала иметь значение и сама наша жизнь. Мы ответили на все вызовы и застыли, как мухи в янтаре. Бессмертные, почти всемогущие, знающие ответы на все старые вопросы и неспособные задать ни одного нового.

— И тогда вы решили поиграть в солдатиков, — сказал я.

— Это была многообещающая идея, которая могла направить наше развитие по новому пути. Новые вызовы, новые вопросы. Мы сознательно были готовы отказаться от нашего бессмертия в обмен на новые горизонты.

— А потом игрушечные солдатики собрали настоящую бомбу, да и поубивали вас всех к чертовой матери, — сказал я. — Какая ирония.

— Да, — согласился Холден. — Жизнь безумна. Даже мы не могли предположить, что она настолько безумна.

— Знаешь, мне ничуть не жаль вас… нас, — сказал я. — Я всегда предполагал, что высший разум должен быть более… гуманным, что ли. Ценящим жизнь во всех ее проявлениях.

— А может быть, во всем этом есть какой-то высший смысл, — сказал Холден. — Мы нарушили естественный ход вещей, вмешались в историю, не дав скаари уничтожить человечество, и теперь все просто возвращается на исходные позиции. Мы уходим, скаари уничтожают людей и кленнонцев и остаются единственной разумной расой в этой части галактики. Так, как оно и должно было быть много тысяч лет назад.

— Ты не веришь в успех нашей затеи?

— Десант на Кридон? Что тебе до моей веры, если ты уже все для себя решил?

— Мне интересно мнение со стороны. Ты знаешь ситуацию так хорошо, как никто ее не знает.

— Скаари — очень интересная раса, — сказал Холден. — Они еще долго не подойдут к тому пределу, за который мы шагнули. Они обуздали все вызовы, которые бросала им природа, но сама структура их общества является для них отдельным вызовом. Эти их постоянные клановые войны, эта внутренняя грызня, которая тысячи лет мешает им обзавестись единым правительством, сплотить свой народ…

— Сейчас у них есть единое правительство, — напомнил я.

— Да. Они стали на шаг ближе к пределу. Если Кридон удержится, если удержится его преемник, если они смогут обуздать свою натуру… то через десять тысяч лет в этой галактике появятся новые всемогущие существа, не знающие, что им со всем этим добром делать.

— Иного варианта нет?

— Разум — как газ. Со временем он заполняет весь предоставленный ему объем, но в новое качество он не переходит. Когда ты покорил пространство и время, что ты будешь делать дальше?

— Не знаю.

— Никто не знает, — сказал Холден. — Это тупик, который подстерегает всех. Лестница эволюции не бесконечна, и за верхней ступенькой уже ничего нет. И вот ты стоишь, обдуваемый всеми ветрами, на вожделенной вершине, к которой полз миллионы лет, и тебе некуда больше идти. У тебя всего два варианта: или ты будешь стоять там вечно, или спустишься вниз по склону и попробуешь штурмовать эту высоту с другой стороны. Или ты можешь поселиться у подножия горы и мирно доживать свой век, дожидаясь рокового часа.

— От этого веет безысходностью.

— А от самой жизни тебе безысходностью не веет? — поинтересовался Холден. — Как ни крути, конец-то все равно один.

— Да, но цивилизация…

— Путь цивилизации повторяет путь отдельного индивида, — сказал Холден. — Нет высшего смысла, нет высшей цели, нет света в конце этого длинного темного туннеля. Ты или перестаешь идти, или продолжаешь движение, пока не упираешься в стену. Немногие доходят до этой стены, немногие вообще знают о ее существовании.

— Знают только те, кто дошел, — сказал я.

— Именно. Ибо, если ты узнаешь об этом раньше, ты просто перестанешь идти.

— Это все очень интересно и познавательно, — сказал я. — Но я ведь спрашивал о другом. Кридон…

— Кридон — это символ порядка, а скаари всегда стремились к хаосу, — сказал Холден. — Я полагаю, устранение Кридона может ввергнуть Гегемонию в естественное для нее состояние.

— Это поможет?

— Может быть, на какое-то время, — сказал Холден. — Но вряд ли это станет окончательным решением данного вопроса. Скаари представляют угрозу для самих себя, а заодно и для всех остальных. Я не удивлюсь, если через пять сотен или через тысячу лет вся эта галактика сгинет в огне их очередной межклановой разборки.

— Мы не планируем так далеко. Если Кридон останется у власти, конец человечеству и кленнонцам настанет гораздо раньше.

— Скорее всего, — согласился Холден. — Только мне на это…

— Начхать, — сказал я. — Я знаю.

Десантный катер влетел в облако пламени и пыли. По внешней обшивке застучали мелкие обломки.

— Иду по приборам, то есть практически на ощупь, — сообщил Карсон. — Посадка будет жесткой, девочки. Не завидую я этой посудине.

— Плевать, — сказал Эндрюс. — Главное, доставь нас на планету, а там можешь делать со своим катером все, что хочешь.

Логично, назад нам все равно на нем не лететь. Нам вообще обратно лететь не придется.

Идея о том, чтобы захватить на Кридоне корабль скаари и после выполнения миссии попытаться уйти на нем, была рассмотрена на одном из совещаний и отвергнута как слишком фантастическая. Даже если кто-то из пилотов и доживет до того момента, как надо будет оторвать корабль от земли, вряд ли скаари выпустят его с планеты. А уж для того чтобы покинуть территорию Гегемонии, когда за ним будет гнаться весь боевой флот жаждущего мести клана Кридона, нужно немыслимое везение.

Не «практически невероятное», а просто невероятное, такое, какого никогда не бывает.

Впрочем, военные вообще не должны оперировать такими понятиями, как «везение», а в этой операции и так слишком много зависело именно от него.

— «Телесность» для нас — это не клетка, — сказал Холден. — Ты отказываешься от одних способностей, но взамен приобретаешь другие. Это как компьютерная ролевая игра, ты ведь должен помнить, что это такое. У тебя есть персонаж, ты им управляешь, прокачиваешь умения, вживаешься в окружающую среду, решаешь задачи, которые она подкидывает, одновременно с этим помня, что у тебя есть какая-то глобальная цель…

— Да, я помню, что такое ролевые игры. Как это происходит? Как вы обретаете эту вашу «телесность»?

— В своем нормальном состоянии мы воспринимаем этот мир по-другому. Я не смогу тебе объяснить. Да и смысла большого в этом не вижу.

— И как долго могло существовать это тело?

— Как видишь, недолго, — ухмыльнулся он.

— Это сейчас, а до того, как Визерс вас переиграл?

— Он не переиграл нас, — сказал Холден. — Это получилось случайно. Он не знал, что именно он делает, он не мог этого знать. Просто обезьяна случайно забралась в командный бункер и нажала на красную кнопку. Случайно.

— Не суть, — сказал я. — Ответь на вопрос.

— Как долго? Да практически бесконечно. Тело потребляет много ресурсов и постепенно изнашивается, но у нас был почти бесконечный их запас. Просто на каком-то этапе поддержание прежнего тела становится слишком неудобным по многим показателям. Проще обзавестись новым.

— Но я ничего не делал… Ничего не поддерживал.

Я жил как человек, но был в такой же превосходной физической форме, как и ты.

— Ты — эксперимент, — сказал он. — Твои способности и память закапсулированы, и доступ к ним ты получишь только после физической гибели своего носителя. Что-то прорывалось, особенно в минуты опасности, и вполне может быть, что подсознательно ты контролировал процессы своего организма. Хочешь знать больше и прямо сейчас — пусти себе пулю в лоб или прыгни на меч.

— И тогда я узнаю, как занять новое тело?

— Да.

— И смогу воспользоваться этим знанием?

— Возможно, но очень ненадолго, — сказал Холден. — В этом теле ты проживешь еще месяцы. В новом, после невосполнимых затрат энергии, которые потребует переход, в твоем распоряжении будут дни. И вряд ли они станут самыми веселыми в твоей жизни. Человеческий организм хрупок перед таким воздействием и без подпитки разрушится очень быстро. После чего ты перестанешь существовать уже в любом виде.

— Почему ты ничего не сказал мне до того, как Визерс запустил свое устройство?

— А зачем? И что бы ты сделал?

— Не знаю, — сказал я. — Что-нибудь. Всегда лучше знать, чем не знать.

— Не уверен, — сказал Холден. — Многие знания — многие печали.

— И все же я считаю, было бы лучше, если бы ты рассказал мне все с самого начала.

— Может быть, — сказал Холден. — А может быть, и нет. Все уже произошло, какой смысл разговаривать об упущенных возможностях? Утешься тем, что, в отличие от всех остальных людей, у тебя будет хоть какая-то загробная жизнь.

ГЛАВА 7

Посадка, как и предупреждал Карсон, была жесткой. Если бы не усиленная конструкция десантного катера и наши компенсирующие скафандры, после такой посадки воевать было бы уже некому. И нам еще повезло, два катера нарвались на заградительный огонь скаари и до поверхности так и не добрались.

Карсон открыл люк. Внутрь катера ворвалось бушующее вокруг него пламя, кленнонские штурмовики принялись бодро прыгать прямо в огонь. При царящих снаружи температурах выжить без защитного скафандра было невозможно даже для скаари, а потому сопротивления нам пока никто не оказывал.

Ключевое слово — пока.

Костюм впрыснул мне в кровь очередную порцию боевого коктейля, и я поднялся со своего кресла. Катер я покинул предпоследним, после меня оставался только пилот.

На дне воронки, образовавшейся после взрыва нашего крейсера, царил форменный ад в классическом его исполнении. Размытые от жара фигуры штурмовиков вполне могли сойти за местных обитателей, ревущее пламя заглушало все наружные звуки. Разве что котлов с грешниками не хватало для полного комплекта.

— За мной, — коротко бросил Эндрюс и включил встроенные в боевой костюм двигатели.

Я отдал команду, и скафандр занял свое место в боевом порядке. Держать курс за ведущим командиром он может и без моей помощи.

Температура внутри медленно повышалась, система охлаждения работала на полную мощность, но полностью компенсировать разницу температур не могла. По лицу начали стекать капли пота.

Мы поднялись на двести метров и добрались до стенки кратера, в намеченной точке сбора, где нас уже ждали другие отряды. Взвод, прибывший на место первым, расчищал завалы, мешающие нам пробраться внутрь подземного обиталища скаари.

Если верить планам Визерса двухсотлетней давности, отсюда до резиденции Кридона всего десяток километров, большая часть которых приходится на спуск.

Совсем немного для обычного марш-броска, но с учетом того, что двигаться придется под землей и скаари наверняка окажут сопротивление, добраться до пункта назначения будет совсем непросто.

Все аналитики, имевшие специализацию на Гегемонии, сходились на том, что при возникновении угрозы любого уровня Кридон не побежит. Не только не покинет планету, но даже не попробует покинуть свой подземный город и выбраться из-под удара и отправиться куда-нибудь подальше. В другое полушарие, например.

Эту удивительную негибкость в отношении собственной безопасности кленнонцы объясняли тем, что глава клана имеет с планетой какую-то мистическую связь, хотя, скорее всего, это было обычное вранье, которое нам скормили кланы.

Объяснение типа «слишком горд, чтобы бегать» нравилось мне куда больше.

Но все же на всякий случай главный удар мы нанесли именно по наземной стоянке флаеров и высадились в воронке, которая когда-то была этой самой стоянкой.

Десантные группы разделились. Поскольку выкладкам аналитиков штурмовики все же не очень доверяли, две группы должны были отрезать Кридону возможные пути отступления, создавая как можно больше шума и отвлекая основное внимание на себя, а после начать продвижение к бункеру, в котором жил Кридон. Третья группа, в состав которой входил и я, должна была прямиком и по возможности скрытно отправиться к месту проживания Кридона, и именно нам первым выпадет честь попробовать отправить его на встречу с предками.

Если же у нас ничего не выйдет, наше дело продолжат остальные отряды.

После ликвидации Кридона все, кому посчастливится дожить до этого радостного момента, будут вольны действовать по ситуации. Общая стратегия звучала так: продать свои жизни как можно дороже.

Полагаю, много времени это не займет.

Температура внутри скафандра медленно поднималась, и я чувствовал себя так, будто нахожусь в сауне. В небольшой радиоактивной сауне. Мое шестое чувство подсказывало мне, что надо убираться отсюда как можно быстрее, но это был как раз тот случай, когда я мог бы обойтись и без подсказок.

Кленнонцам тоже приходилось нелегко. В эфире то и дело разносились сдержанные ругательства. Еще полчаса, и наш штурмовой отряд утонет в собственном поту.

Удивительно, подумал я, можно ли было представить, что в свой последний час мне доведется драться плечом к плечу со своими генномодифицированными потомками против расы Чужих, которые и вовсе произошли от динозавров. Впрочем, еще более удивителен тот факт, что сам я, вполне возможно, тоже не являюсь человеком.

Группа «раз», которой командовал сам Реннер, вышла на связь и сообщила об обнаружении первых выживших ящеров. Судя по всему, это был отряд техников, слишком ошеломленных нашим вторжением, чтобы оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление.

Группа «два» столкнулась с теми же проблемами, что и мы, и пока не могла проникнуть в туннели.

— Пилоты отработали на «отлично», — заметил Карсон, которому, как и мне, пока нечего было делать. На данной стадии его услуги нам уже не требовались и он числился по категории балласта. Похоже, что я числился в этой категории с самого начала. — Я знал, что самым слабым звеном в этой операции станут штурмовики.

Медленно свирепеющий Эндрюс прорычал в ответ нечто невразумительное и посоветовал нам не действовать ему на нервы и потратить время на что-нибудь более полезное. Например, еще раз изучить план туннелей, по которым нам предстоит идти.

— Это если вы таки найдете вход, — сказал Карсон, после чего все-таки заткнулся.

Судя по его дальнейшим манипуляциям, он действительно вывел на внутренний дисплей выуженные из памяти генерала Визерса схемы.

Я и так помнил все достаточно хорошо. Если… когда ребята расчистят вход, нам предстоит пройти два с половиной километра на север, после чего нужно будет спуститься на четыре уровня, где находится бункер в бункере, наиболее укрепленное место во всем этом подземном городе, где и обитает глава клана.

Ядерным взрывом с поверхности, даже кумулятивным, нам эту хреновину разрушить бы точно не удалось. Сверху бункер прикрыт скальной породой, несколькими слоями бронепластин и силовым полем. Чтобы повредить этот сейф, нам пришлось бы разнести на куски всю планету. Не сомневаюсь, что кленнонское командование именно так бы и поступило, будь у Империи соответствующие технические возможности и, что не менее важно, средства их доставки в самое сердце Гегемонии.

Группа «два» отрапортовала, что она уже внутри. Мы оставались последними, кто не мог приступить к финальной части операции, что было особенно досадно, так как именно наш отряд являлся главной ударной силой.

Реннер уже развернул своих людей и двинул к бункеру Кридона, но из-за архитектурных особенностей подземного города скаари им предстояло одолеть втрое большее расстояние, чем нам.

Воздух внутренней атмосферы скафандра уже обжигал легкие, а Эндрюс был почти готов отдать приказ об использовании ядерных зарядов, при помощи которых мы намеревались прорубить дорогу в бункер, как занимающаяся расчисткой группа сообщила, что путь свободен.

— Хвала Императору, — буркнул Карсон.

Мы наконец-то попали в туннели.

Наш отряд нарвался на сопротивление скаари уже за третьим изгибом туннеля.

Насколько я мог судить из арьергарда, в который Эндрюс определил нас с Карсоном, мы встретили небольшой отряд ящеров, занимающийся разведкой территории после взрыва. Они явно не ожидали вторжения на этом участке, и имперские штурмовики быстро разнесли их в клочья. Однако, учитывая, что с момента нашей высадки и сопутствующего ей хаоса прошло не больше десяти минут, ребята организовывались очень быстро, и впереди нас могли ждать проблемы посерьезнее.

Реннер, по-прежнему двигающийся в сторону бункера, сообщил, что подземный город сильно пострадал от взрыва и его отряд наткнулся на завал, пробиться через который он не сможет. Альтернативный маршрут потребует еще больше времени.

Впрочем, никто и не ожидал, что финальная часть операции будет похожа на легкую прогулку.

Командир второй группы бодрым голосом доложил, что пока все идет по плану, скаари под землей есть, но они не слишком организованы и серьезного отпора пока ждать не приходится.

Через пять минут все тем же бодрым голосом он сообщил, что отряд добрался до энергоотсека, где нарвался на плотный заградительный огонь автоматических охранных систем. Еще через две минуты он рассказал, что защитные системы подавлены, однако за это время к энергоотсеку успело подойти подкрепление. Группа «два» укрылась среди работающих реакторов и яростно отстреливается, а значит, в ближайшее время продолжить движение по маршруту она не сможет.

К этому моменту мы столкнулись с собственными проблемами.

Прямо по курсу нашего движения обрушилось перекрытие, и проход был завален тоннами горной породы, перемешанной с фрагментами какого-то тяжелого оборудования. В полу образовалась трехметровой ширины трещина, ведущая на нижние уровни.

Эндрюс сверился со схемами и решил, что выгоднее будет воспользоваться этим недавно образовавшимся ходом, нежели разворачиваться и двигаться по обходному пути. Разведгруппа из трех человек спустилась в пролом и обнаружила просторное помещение, используемое как инкубатор.

— Внизу фиксируется слабое движение, — сообщил нам Эндрюс. — Возможно, техники и пара охранников. Спускаемся, вырубаем их и двигаемся по туннелю А-47.

Я сверился со схемой, запечатленной в моем мозгу. В трещину одновременно могло поместиться не более пяти штурмовиков, так что спуск отряда будет далеко не мгновенным, но если все пройдет гладко, мы не только не проиграем во времени, но и можем срезать изрядный кусок пути.

Первая группа в два щелчка зачистила помещение, очередь на спуск таяла, и передо мной остался всего десяток штурмовиков, когда сканеры скафандра засекли движение за спиной.

Не меньше двадцати мишеней, судя по энергоснаряжению — легкая пехота. Легкая добыча для штурмовиков в тяжелых штурмовых костюмах.

Мы развернули свои бортовые орудия в направлении угрозы, когда ящеры вывернули из-за угла, повторяя наш маршрут, их встретил огненный шквал. Перед смертью они успели выстрелить всего по паре раз, наша броня без проблем рассеяла и поглотила импульсы.

Но появление этих ребят означало, что нас обнаружили. То ли первый встреченный нами отряд успел поднять тревогу, то ли она поднялась, когда он не вышел на связь, в любом случае дальше будет только хуже.

Эндрюс приказал троим штурмовикам остаться наверху и обрушить туннели, чтобы обезопасить наш отряд хотя бы с этого направления.

Под инкубаторы было отведено просторное помещение с высокими потолками. От стоящих параллельными рядами массивных агрегатов исходил тусклый мерцающий свет и доносилось еле слышное гудение. В проходах валялись трупы местных техников.

Все выходы из помещения оказались запечатаны, и саперы как раз ковырялись, чтобы открыть двери в нужный нам туннель.

— Должен сказать, я думал, что под землей будет куда хуже, — заметил опять оказавшийся рядом со мной Карсон. — Мне кажется, штурмовики жутко преувеличивают трудности, чтобы поднять свою значи…

И вот тут стало хуже.

К удивлению наших инженерных войск, двери в проход А-47 открылись без их вмешательства, а вместе с ними открылись еще несколько соседних туннелей, и в помещение инкубаторов хлынула толпа скаари.

Саперов, возившихся с дверью, просто смело.

Эндрюс отдал приказ, и штурмовая группа бросилась в туннель А-47, заливая пространство перед собой потоками плазмы. На ящерах все еще не было тяжелых скафандров, поэтому продвигались мы достаточно быстро. В зале с инкубаторами осталось лишь несколько кленнонцев, которые всадили по несколько ракет в соседние тоннели, пытаясь спровоцировать их обрушение.

Связь с отставшими прервалась через тридцать секунд.

Нас никто не преследовал, но Эндрюс все равно распорядился заминировать проход.

Если верить планам, вытащенным из памяти Визерса, а пока они нас не подводили, перед входом в бункер Кридона находилась просторная церемониальная площадь. Высота потолков в этом месте достигала пятидесяти метров, две боковые стены занимают огромные, как на футбольном стадионе, высеченные из камня трибуны.

Когда я был здесь в прошлый раз, все это великолепие мне не показывали.

Сомневаюсь, что и в этот раз мне удастся хорошенько осмотреть местные достопримечательности. Мы двигались быстро, и большую часть моего обзора закрывала спина шедшего впереди Карсона.

До площади, которая оказалась там, где она и должна была быть, мы добрались без проблем, но это только потому, что проблемы ждали нас там.

Вход в бункер главы Гегемонии прикрывал целый батальон ящеров в тяжелой боевой броне. Стрелки разместились на боковых трибунах, а перед воротами были установлены тяжелые орудия.

Шедшие впереди штурмовики развернули силовые щиты, которые приняли на себя первый удар скаари. Почти одновременно с этим два десятка кленнонцев включили ранцевые двигатели и взвились над нашими боевыми порядками, атакуя противника сверху. Это был отработанный и прекрасно себя зарекомендовавший прием. Наш арьергард еще не добрался до площади, а там уже воцарился форменный ад.

Отработанный сценарий столкновения пока не требовал нашего непосредственного участия в боевых действиях. Замыкающие колонну штурмовики заняли оборонительные позиции в туннеле и приготовились отражать атаку с тыла.

Тем временем на площади летали обломки скальной породы и плавилась броня.

Командир второй группы снова вышел на связь и сообщил, что его отряд влип по самые уши. Они уже потеряли половину личного состава и последние шансы выбраться из западни, в которую угодили, в связи с чем командиром было принято решение взорвать реакторы и разнести всех нападающих к чертовой матери.

Командир интересовался, не помешает ли это нашим текущим занятиям.

Реннер ответил ему первым и сообщил, что ничего против такого решения не имеет, поскольку в настоящий момент ничем таким важным не занят.

Эндрюс на мгновение оторвался от координации боевых действий и заявил, что он в принципе тоже не возражает, однако предпочел бы, чтобы сие событие случилось не прямо сейчас, а хотя бы на пару минут позже, когда наш отряд проникнет внутрь бункера, потому что мало ли, как там все обернется.

Командир второй группы ответил, что может выждать некоторое время, но не гарантирует, что этого времени будет очень уж много.

На том и порешили.

Внезапно в потолке прямо у нас над головами разверзлись замаскированные технические люки, и отряд легкой пехоты ящеров свалился прямо на наш арьергард. Малое расстояние не позволяло использовать серьезное оружие, и мы вступили в рукопашный бой. В ход пошли бронированные кулаки и сервомоторы, железо против железа. Сверхчеловеческая мощь против нечеловеческой.

Я приложил ближайшего ящера кулаком, и щиток его костюма покрылся мелкой сетью трещинок. Скаари попытался подсечь меня хвостом, я подпрыгнул, и дополнительная конечность подмела пол под моими ногами. Опускаясь, я снова нанес удар в голову, скаари рухнул. Следующего я угостил пинком в живот, а когда он впечатался в стену, добил двумя хуками. Бокс в скафандре напоминает компьютерную игру — ты управляешь своим персонажем, крушишь врагов и видишь, какое воздействие оказывают на него удары, но сами удары ты не ощущаешь. Тот момент, когда ты почувствуешь кулак своего противника, пробивающийся сквозь твою броню, станет для тебя последним.

От третьего скаари меня отделяло изрядное расстояние, и я пришиб его из бластера. Легкая броня ящеров давала им физическую силу, сравнимую с силой кленнонских костюмов, но защита от оружия у них была на порядок хуже. А в тяжелой броне, я полагаю, они бы просто не смогли пробраться по техническим туннелям, чтобы свалиться на нас сверху.

Четвертый был вооружен силовым мечом, и ему почти удалось меня достать. Только мгновенно включившееся шестое чувство позволило мне уклониться от его выпада, и невидимое лезвие лишь чиркнуло по нагрудной пластине, оставив в ней царапину глубиной около сантиметра. Пока он заносил оружие для очередного удара, я пристрелил его из бластера, а потом подхватил меч, вывалившийся из его мертвой руки.

Пятого и шестого я зарубил, напав на них со спины. Седьмой отразил мой первый выпад своим силовым мечом, но в следующую секунду его прикончил кто-то из кленнонцев.

После восьмого, которого я свалил с ног и пинал бронированным ботинком в голову, я сбился со счета.

В тот момент я не испытывал ни страха, ни гнева, ни возбуждения. Резня стала для меня просто работой, может быть, грязной и неблагодарной, но ведь кто-то должен браться и за такую.

Я забыл, кто я, забыл, зачем мы сюда прилетели, глобальные цели отошли на второй план. Сейчас мне просто надо убить этого ящера. А теперь вот этого. А сейчас вот его…

И лишь когда я обнаружил, что убивать больше некого и капитан Эндрюс приказывает всем собраться на площади, я вспомнил, ради чего мы все это затеяли.

Если вы видели одно поле боя, вы видели их все.

Независимо от эпохи, независимо от того, какими именно средствами собравшиеся в одной точке пространства люди пытались отправить друг друга на тот свет.

Изуродованные мертвые тела, искореженное железо, кровь и гарь. Именно это оставляют за собой победители. Пусть над площадью, находившейся в глубинах чужой планеты, не кружили вороны, пусть скафандр защищал ноздри от запаха горелого мяса, этого оказалось недостаточно, чтобы я не испытал ощущения дежавю.

Я видел такое уже много раз, и далеко не всегда я был на стороне победителей.

На этот раз поле боя осталось за нами. Или за кленнонцами, как хотите.

Среди павших их тоже было достаточно. Каждый третий труп был одет в имперскую тяжелую броню, штурмовой отряд потерял примерно треть своего состава.

— Выдвигаемся, — сказал Эндрюс, с левой руки которого капал расплавленный металл.

Один из стационарных плазмометов скаари был разрушен, но кленнонцам удалось развернуть второе оружие и направить его на ворота, отделяющие бункер Кридона от остальных подземных территорий. Теперь ворот просто не было, а стены туннеля, начинающегося сразу за ними, оказались оплавлены.

— К ним шло подкрепление, — сказал Карсон. Надо же, пилоту до сих пор удавалось выжить в мясорубке, где сложили свои головы многие штурмовики. — Они сняли силовое поле, чтобы пропустить ребят сюда, тогда наши и ударили по открывающимся створкам ворот.

Это здорово облегчило нам задачу по проникновению внутрь бункера, сообразил я. Уцелевшие штурмовики уже втягивались во внутренние помещения бункера. Нам следовало поторапливаться, пока сюда не нагрянула очередная порция боевиков скаари.

Мы уже были внутри, когда командир второй штурмовой группы в последний раз вышел на связь.

— Извините, но это все, — сказал он. — Таймер запущен. Кто не спрятался, я не виноват.

Спустя пять секунд прогремел взрыв и земля содрогнулась.

ГЛАВА 8

Стены бункера выдержали, даже трещинами не пошли.

Туннель, по которому мы пришли, схлопнулся, площадь завалило обломками, вход в бункер заволокло каменной пылью, но сам бункер выстоял, еще раз доказывая, что мы избрали правильную стратегию. Если эта хреновина так запросто пережила подземный ядерный взрыв, долбить ее с поверхности и вовсе никакого смысла не имело.

А толчок был сильный. Мы повалились на пол, как кегли в боулинге, даже кленнонцы в боевых скафандрах с отменной системой стабилизации не смогли устоять на ногах.

Страйк, как говорится.

— Неслабо, — сказал Эндрюс. — Группа «раз», как слышите меня? Кто-то уцелел?

— Мы живы, — ответил ему Реннер. — Но есть кое-какие проблемы. Вам удалось войти в бункер?

— Да, адмирал.

— Мы к вам не пробьемся, — сказал Реннер. — Поторопитесь, пока они не пришли в себя после взрыва. Удачи, сынки.

— И вам удачи, адмирал.

Нас осталось сорок шесть человек, и мы уже почти подошли на расстояние удара к тому единственному ящеру, которого нам необходимо было прикончить.

— Пошли, девочки, — сказал Эндрюс. — Кажется, мы выбили миллион очков и получили шанс на суперигру.

Коридор, по которому мы двигались, был около десяти метров в ширину, с абсолютно гладкими стенами, без выступов, ниш и ответвлений.

И когда мы нарвались на очередной отряд скаари, прятаться от их огня нам было негде.

Поэтому мы просто рванули им навстречу.

Этот рывок на сто с небольшим метров стоил нам двенадцати человек, а потом мы ворвались в ряды скаари и учинили там настоящий террор. Проблема ящеров в том, что они слишком уверены в своем физическом превосходстве, как над людьми, так и над кленнонцами, и им до сих пор не удалось осознать, что в ближней схватке современные боевые костюмы уравнивают всех. Скаари толком не умеют драться с людьми врукопашную. Друг с другом умеют, а с людьми — нет.

Кленнонцы же разработали специальную систему боя против противника, обладающего лишней конечностью, и с большим успехом применили ее на практике.

Когда все кончилось, скаари остались лежать на земле, а двадцать восемь кленнонцев продолжили свой путь.

Еще двоих мы потеряли на следующей развилке. Под потолком была установлена автоматическая турель, и, поскольку наши скафандры не ответили на запросы системы определения «свой-чужой», она открыла по нашей группе огонь.

Шедшего первым штурмовика просто разорвало на части очередью крупнокалиберных бронебойных снарядов. Второй не смог вовремя среагировать и схлопотал прямо в лицо. Третий успел выпустить ракету, перед тем как следующий выстрел оторвал ему правую руку.

— Такое до свадьбы точно не заживет, — сказал ему Эндрюс.

— Я разведен, кэп, — ухмыльнулся тот.

Система жизнеобеспечения скафандра уже остановила кровотечение и ввела ему болеутоляющее. Пока человек жив, он является боевой единицей. Боль обычно приходит после сражения.

К этому парню она уже не придет.

— Тогда тебе повезло, — сказал Эндрюс и указал на правый коридор. — Нам туда.

Выбор направления уже не имел принципиального значения. Из плана помещений было понятно, что до апартаментов Кридона можно добраться практически из любого места бункера. Правый коридор вел мимо тактического штаба и церемониальных помещений клана. Если бы мы рискнули повернуть налево, нам пришлось бы пройти мимо казарм личной гвардии Кридона.

Я свернул направо последним, вслед за Карсоном, и тут же появилось ощущение, что я поступаю неправильно. Я сделал шаг назад, и чувство, что я совершаю ошибку, сразу же пропало.

Забавно.

Я слишком привык доверять своим предчувствиям, но понимал, что кленнонцев на основании показаний своего шестого чувства мне не развернуть. Поэтому я просто стоял на развилке и смотрел, как они уходят.

Когда Карсон посмотрел назад, нас разделяло уже двадцать с лишним метров. Увидев, что я не следую за всеми, пилот остановился.

Я покачал головой, постаравшись, чтобы это движение передалось и шлему скафандра.

Какое-то мгновение Карсон стоял неподвижно и просто смотрел на меня, потом махнул правой рукой, развернулся и последовал за остальными.

Больше я его никогда не видел.

Я продолжал слушать общий эфир.

Реннер на связь больше не выходил. Группа Эндрюса продолжала движение, изредка постреливая, но не встречая организованного сопротивления.

Лежащий передо мной коридор был пуст. Датчики боевого костюма ничего не улавливали, шестое чувство, заставившее меня выбрать этот поворот, тоже молчало.

Так спокойно и просто, без единого выстрела, я добрался до казарм личных гвардейцев главы Гегемонии. Часовой потянулся за оружием, но я успел первым. Пока он падал, на шум из казармы выбежали еще двое. Моя броня поглотила один импульс, ответным выстрелом из плазмомета я убил обоих.

Больше никого.

Я заглянул в казарму, она оказалась пуста. Или мы уже поубивали всех на площади, или, что более вероятно, ребята ждут нас где-то на подходе к цели. Либо они где-то пасут группу Эндрюса… Масса привлекательных возможностей, прямо не знаю, какую выбрать, но, как бы там ни было, мы зашли слишком далеко, чтобы останавливаться.

За казармами обнаружилась анфилада технических и подсобных помещений. Ящеры в них были, но не военные.

Их когти скребли по броне, не в состоянии ей повредить. Они стреляли из легкого ручного оружия, бросались на меня, пытаясь сбить с ног, но все было бесполезно. Остановить тонну высокотехнологичного боевого металла они не могли.

Некоторых я убивал, некоторых просто отшвыривал в сторону, чтобы освободить дорогу.

Потом стали появляться военные, и снова включилось мое шестое чувство, и я поддался ему, позволяя инстинктам управлять моим телом и работать вместо меня. Я уклонялся от выстрелов еще до того, как они были сделаны, я посылал смертоносные импульсы туда, где только должны были появляться враги, я стал богом войны, и ящеры, которые были всего лишь ее демонами, не могли меня остановить.

Не знаю, сколько я убил тогда.

Наверное, много.

Радио продолжало работать, и из эфира я узнал, что отряд Эндрюса угодил в западню, что его взяли в клещи и шансов выбраться у ребят нет. Кленнонцы умирали в прямом эфире, и я слышал, как это происходит, сокрушая ящеров на пути к своей цели.

Я шел вперед и остановился только у двери, над которой была выбита личная эмблема главы клана. Не думал, что это окажется так легко.

Распахнув дверь пинком бронированного ботинка, я обнаружил, что легко это не окажется.

Меня ждали четверо скаари в тяжелых боевых скафандрах личной гвардии Кридона, и в руках они держали виброножи.

— Ребята, не обращайте на меня внимания, — попросил я. — Я просто дверью ошибся.

Вибронож редко используется в качестве оружия ближнего боя, потому что ребята, носящие тяжелые боевые скафандры, редко подпускают кого-то на такое расстояние. Тяжелые костюмы вообще создали не для того, чтобы драться в небольших замкнутых помещениях, поэтому виброножами их не комплектуют.

Видимо, зря.

Такой штуковиной всего за десяток секунд можно прорезать дыру в обшивке космического корабля, а уж обычный скафандр она вскроет, как консервный нож жестяную банку.

Я выпустил свою последнюю ракету с расстояния меньше десяти метров. Попавшего под удар скаари разорвало на части, остальных отбросило в сторону, но всего мгновением позже они бросились на меня. Я уклонился от первого удара, перехватил руку с ножом, всадил три импульса в набегающего ящера, но это его только раззадорило. Третий обрушился на меня слева, его нож пропорол глубокую борозду в скафандре, выведя из строя часть сервоприводов на левой руке. Я шагнул в сторону, разворачивая того ящера, руку которого держал, и следующий удар своего коллеги он принял на себя.

Нож выпал из его руки, я поймал его, не дав упасть на пол. Двое оставшихся скаари заходили на меня с флангов.

Двое на одного.

Это все же лучше, чем четверо на одного, и теперь у меня было оружие.

Выпад. Лезвие виброножа пропороло бок скафандра на уровне моего бедра. Второго я попытался встретить ударом в живот, он уклонился, попытавшись зайти еще правее, где и напоролся на заблаговременно выставленное мной лезвие. Шестое чувство продолжало отрабатывать за меня.

Правда, это стоило мне еще одного пропущенного удара от последнего ящера. До меня лезвие не добралось, но левая половина скафандра оказалась повреждена и полностью обездвижена. Я даже не мог поднять руку, чтобы блокировать следующий удар. Тонна металла, до сих пор сохранявшая мне жизнь, превратилась в ловушку.

Пока правая рука действовала, я швырнул в скаари виброножом. Он легко увернулся от броска и занес свое оружие, намереваясь ударить мне в левую сторону груди. Когда он начал движение, которое, по его мнению, должно было положить конец нашей схватке, а заодно и моей жизни, я включил ранцевый двигатель.

Потолок оказался куда ближе, чем я думал.

Вибронож рассек пустоту там, где я стоял всего мгновением раньше, и вонзился в стену. Ящер рванул его на себя, спеша высвободить оружие, и тут я рухнул на него.

Мы сплелись в один клубок — человек и скаари, а вибронож выступил в качестве вязальной спицы. Или в качестве меча, который в конце концов разрубил этот гордиев узел.

Когда все кончилось, у меня работала только правая рука, и та вполсилы. Этого хватило только на то, чтобы сбросить с себя распиленный надвое труп ящера.

Вот и все, ребята.

Мне никогда не встать на ноги, оперируя только одной рукой. В двигателе кончились заряды, боезапас костюма практически исчерпан, сам костюм обездвижен. Осталось только одно.

— Аварийный сброс, — сказал я и произнес короткое кодовое слово.

Эту систему повредить труднее всего. Точнее, когда она уже повреждена, человек, находящийся внутри, уже не в состоянии отдать приказ об аварийном снятии скафандра.

Находящиеся в ключевых местах пиропатроны взорвались, и костюм распался на несколько десятков элементов, а грудная пластина отлетела в сторону. Небезопасная процедура, к которой рекомендуют прибегать только в самом крайнем случае. В большинстве ситуаций человек, находящийся внутри обездвиженного скафандра, просто дожидается эвакуации, но сейчас был явно не тот случай.

В комнате было жарко и душно, как в сауне, вдобавок еще и горячим мясом воняло. Я выбрался из-под большей части железа, стряхнул с себя мелкие детали и попытался оценить ситуацию.

Это было несложно.

Мне кранты.

В помещении оказалось гораздо темнее, чем при виде из скафандра, и еще в нем практически отсутствовало оружие, которым я мог бы воспользоваться без своего костюма. Разве что вибронож, но много ли навоюешь с одним ножом?

Рассудив, что это все же лучше, чем быть совсем безоружным, я взял в руки одну такую хреновину и толкнул следующую дверь, понятия не имея, что мне за ней встретится.

Дверь оказалась не заперта.

И встретился мне за ней новоиспеченный глава единой Гегемонии.

Собственной персоной.

Во плоти.

Он стоял в центре просторного помещения и смотрел прямо на меня. Я помахал ему свободной рукой.

Все могло быть куда хуже. Например, здесь мог бы расположиться очередной отряд его личной гвардии.

Неужели они все кончились и мне на самом деле удалось подобраться к главе клана на расстояние выстрела? Жаль только, что стрелять мне больше не из чего.

Ящер был без брони, как и я, но это отнюдь не уравнивало наши шансы, даже несмотря на вибронож в моих руках. На моей памяти только один человек был способен справиться со скаари в схватке один на один без применения спецсредств, но этот человек был мертв уже около двух веков.

Надеюсь, у Реннера и его ребят получится лучше, чем у меня. Часть дороги я им точно освободил…

— Я все ждал, кто же войдет в эту дверь, — сказал Кридон, и его слова разнеслись по всему залу. Автопереводчик висел у ящера на плече. Предусмотрительный, гад. — Не думал, что это будешь ты.

— Удивлен?

— Немного. Не ожидал снова увидеть тебя после стольких лет.

— Похоже, когда я был здесь в прошлый раз, то обронил монетку.

— Не понимаю.

— Неудивительно, — сказал я.

С тех пор как я снял скафандр, вибронож превратился для меня в вибромеч. Эта штуковина весила как хороший топор-колун, и мне приходилось держать ее перед собой обеими руками. Ударить им я смогу, может быть, даже больше одного раза, но вот драться — вряд ли.

Впрочем, если не считать за оружие его собственное тело, Кридон был безоружен.

Когда он поднялся с кресла, нас разделяло около двадцати шагов.

— Прошло столько лет, а ты ничуть не изменился, — сказал Кридон.

— Ты тоже, — сказал я.

— Видимо, я ошибся в тебе. — Кридон медленно пошел мне навстречу. — Или нет? В конце концов, из всех штурмовиков, которые высадились на моей планете, именно ты вошел в эту дверь.

Осталось пятнадцать шагов. Это если считать в моих шагах.

В его — меньше.

Он был на целый метр вышел меня. Его хвост выписывал плавные движения за спиной. Руки он держал перед собой, и я отчетливо видел его когти, каждый из которых был длиннее моего указательного пальца. Даже без оружия он одним ударом может отправить меня на тот свет.

Как же досадно, что мне пришлось снять боевой костюм.

— Больше никого? — поинтересовался Кридон.

— Ага, — сказал я. — Только мы с тобой, один на один, лицом к лицу, как в старом добром кино. Это такой штамп, знаешь ли.

— Не понимаю.

— Шаблонная ситуация, — помимо воли у меня вырвалось хихиканье, и оно показалось мне несколько истерическим. Я постарался справиться с нервозностью и перехватил поудобнее рукоятку вибромеча. — Ты вроде бы как злодей, задумавший недоброе, а я обязан тебя остановить, на что у меня есть один-единственный шанс. Другие дорого заплатили, чтобы предоставить мне такую возможность, и теперь я не могу обмануть их ожиданий и всякое такое.

Десять шагов. Большими пальцами я щупал на рукоятке меча кнопку, активирующую мое последнее оружие.

Если Кридон собирается следовать придуманному мной сценарию, то сейчас ему стоит умереть.

Пять шагов.

Кридон остановился.

— Неужели вы на самом деле думали, что все будет так просто? — поинтересовался он.

— Да, — сказал я. — В какой-то момент я и сам так думал.

— Тогда бей.

Древний ящер развел руки, открывая грудь для удара. Не теряя времени на размышления о том, чем вызван его суицидальный порыв, я нажал кнопку активации, почувствовав низкую вибрацию меча, сделал два шага вперед и ударил Кридона, метя в сердце.

По идее, этого удара должно было хватить, чтобы разорвать тело ящера надвое, и я инстинктивно зажмурил глаза, опасаясь фонтана крови, но…

Ничего не произошло.

В том месте, где лезвие меча соприкоснулось с кожей ящера, промелькнуло несколько голубых искр. И все.

Кридон продолжал стоять, несмотря на то что лезвие вибромеча упиралось ему в грудь.

— Почему ты не падаешь и не истекаешь кровью? — поинтересовался я.

Вместо ответа Кридон обнажил клыки и положил свою когтистую лапу на лезвие, способное разрезать броню космических кораблей, и его пальцы почему-то не попадали на пол. Ящер обхватил меч и дернул его в сторону. Чтобы не упасть, я выпустил рукоять оружия из рук, и Кридон отшвырнул меч в сторону.

Оставив глубокую борозду в покрытии пола, меч ударился о стену.

— Мономолекулярная активная броня, — сказал Кридон. — Человечек, мы позабыли больше технологий, чем вы успели открыть.

— Что ж ты своим солдатикам такую не выдал?

— Ты не понимаешь природы власти, — сказал Кридон. — Логики власти. Вождь должен быть лучше во всем…

Я ударил его в голову правым хуком, и у меня создалось впечатление, будто мой кулак врезался в кирпичную стену. И эффект от удара был такой же, ящер даже не покачнулся. Впрочем, после неудачи с виброножом я уже ничего другого не ожидал. Удар кулаком носил чисто символический характер.

— Однажды ты уже был здесь, и я позволил тебе уйти, — сказал Кридон. — Теперь этого не будет.

Хук слева возымел примерно такой же эффект, как и предыдущий, нанесенный справа. Кридон оскалил клыки, сделал шаг назад и, разворачиваясь, ударил меня хвостом в грудь.

Меня никогда не сбивало поездом, поэтому мне не с чем сравнивать полученные ощущения.

Я отлетел к стене и изрядно приложился об нее затылком, по шее потекла струйка крови. В голове шумело, дышать было трудно и больно, а когда я попытался встать, боль вспышкой пронзила правую сторону груди. Любопытно, сколько же ребер он мне сломал?

— Зачем ты поднимаешься? — поинтересовался Кридон.

— Ты не поймешь.

— Человек…

Кридон подошел ко мне, посмотрел сверху вниз. Жаль, я не умею читать по взглядам скаари.

Когтистая лапа впилась в плечо и прижала меня к стене. Второй рукой Кридон помахал у меня перед лицом.

Какая ирония, подумал я. Разумный динозавр. Меня прикончит разумный динозавр. Вождь племени разумных динозавров.

А ведь когда-то я был уверен, что они вымерли…

— Я ошибался, — сказал Кридон. — Ты — всего лишь человек.

— Так бывает, — сказал я.

— Люди слабы. Вы умрете. Все.

— Главное, чтобы ты сам в это верил, — сказал я.

Он ударил меня свободной рукой, когти располосовали кожу от плеча до живота. Боли я уже не чувствовал, страха тоже. Лишь усталость. Больше всего мне хотелось, чтобы это поскорее закончилось.

Кридон положил руку с окровавленными когтями мне на шею. Один коготь был как раз напротив сонной артерии.

— Больше ничего не говори, — попросил я. — Надоело.

Он оскалил клыки и сжал пальцы.

Я умер.

…я возродился.

Там, где нет пространства и времени.

Говорят, что, когда человек умирает, перед его глазами проносится вся его жизнь.

Вранье. Ничего у меня не пронеслось.

Или я все же недостаточно человек.

Когда Алекс Стоун умер, блоки памяти разрушились, но, вопреки ожиданиям, обретенные воспоминания не рухнули на меня водопадом. Скорее, это был мгновенный переход из одного состояния в другое, словно в какой-то момент я ничего не знал, а через десятую долю секунды я узнал все.

Все о прожитых мной человеческих жизнях, все о том, что было до этого. Я знал, где находится моя родная планета, я знал, как она выглядит, я увидел истинный облик регрессоров, который они имели до того, как отказались от тел.

Я знал о планах моего создателя, о той дискуссии, которую он вел на протяжении нескольких веков, о том, чего он хотел добиться в итоге. Я понял, как именно генерал Визерс уничтожил нашу расу, я увидел черную дыру, в которую утекала моя собственная жизненная энергия. Я был солнцем, а пробоина была тенью, темным пятном, существующим в недоступном мне ранее измерении, и когда я окинул галактику своим новообретенным взором, я увидел еще два таких солнца, находящихся на поздней стадии умирания.

Я поприветствовал их протуберанцами своего разума. Один из регрессоров ответил мне, второй не обратил внимания. Он уже почти перешагнул порог, за которым его ожидало небытие, и его разум был обращен внутрь, отказываясь реагировать на внешние раздражители.

Это все, что осталось от моего народа.

Я стал размером с галактику, видел одновременно Кленнон и Землю, без труда нашел древний флот скаари, надвигающийся на Кленнонскую Империю, и то, что осталось от человеческих планет, и зрелище это не вызвало во мне никаких эмоций.

Я видел то, что произошло, и то, что должно было произойти, и в будущем не было места для человечества, как не было его и для скаари. Всего через пару тысячелетий Гегемония пожрет сама себя, уничтожив все кланы в междоусобной войне, и следующих ростков разумной жизни галактике придется ждать еще очень и очень долго.

И это знание тоже не вызвало у меня никаких эмоций.

Я узнал все, что хотел знать, постиг все, что был в состоянии постичь. Я слышал музыку сингулярностей и наблюдал хаотические танцы молекул. Я обнаружил ошибку в теории относительности и узнал о новых способах путешествовать сквозь пространство и время, и все это случилось одновременно. Я не смог раздвинуть горизонты, но постиг природу всего, что находилось в моем поле зрения.

Я сделался спокоен и удовлетворен.

Почти удовлетворен.

Где-то на периферии моего существа я обнаружил источник беспокойства, и, обратившись к нему, я увидел обезглавленное человеческое тело и ящера, стоящего над ним. Я не сразу понял, что именно вызывало мою тревогу, но как только сообразил, что это тело было когда-то вместилищем моего разума, все встало на свои места.

Ящер освободил меня. Я был бы благодарен ему, если бы вообще мог испытывать благодарность.

Я обратил свой взор внутрь и обнаружил остатки сознания того, кем я был, до конца не растворившегося в том, чем я стал. Это был Алексей Каменский, человек, родившийся в двадцатом веке на маленькой далекой планете, и он чего-то от меня хотел, и это не давало мне полностью успокоиться и отдаться музыке сфер.

Его сознание было полно гнева и ярости, оно мешало мне, нарушало гармонию, и чем больше я обращал на это внимание, тем больше оно ее нарушало.

Я понял, что мне не будет покоя, пока это находится там, и, впервые за бесконечность своего существования в новом качестве, я принял решение. Я решил разобраться с причиной беспокойства.

Я прислушался к его голосу и понял, чего он хотел.

Я стал размером с планету, я обозрел ее и понял, что группа штурмовиков, которых возглавляет адмирал Реннер, угодила в ловушку или вот-вот в нее угодит, и сейчас они умирают или уже умерли, и они не смогут сделать то, зачем они явились сюда, и если я хочу решить свою проблему, то мне придется решать ее самому.

Я сконцентрировался на этом желании и сразу же нашел разум Кридона, переполненного властью и силой, упивающегося своей победой.

Я стал размером с Кридона и дотронулся до его разума, и в симфонию его чувств вплелись первые нотки страха.

И я умер.

Эпилог

Мой дом — выжженная радиоактивная пустыня, и он останется таким навсегда.

Солнечный свет до сих пор с трудом пробивается через облака кружащего в атмосфере пепла.

Отсюда не видно звезд.

На поверхности этой планеты уже много веков нет жизни, и ее не будет еще много веков.

Серый радиоактивный песок. Прах к праху.

Когда я умру, мое тело сожгут, а прах развеют в атмосфере моего родного мира. Этого мертвого мира, в котором я родился, в котором я умру. Так принято у вождей.

Меня зовут Кридон.

Меня зовут Алексей Каменский.

У меня нет имени.

Я скаари.

Я человек.

Я регрессор.

Порой я не знаю, кто я.

Мне шесть сотен лет.

Мне двадцать восемь.

У меня нет возраста.

Наша личность — это сумма наших воспоминаний.

Меня зовут Кридон. Я скаари.

Я больше четырех веков управляю своим кланом, я Владыка Единой Гегемонии Скаари, я уничтожал планеты и отдавал приказы об уничтожении планет. По одному моему слову миллионы воинов готовы отправиться убивать и умирать. Я сокрушил всех своих врагов внутри Гегемонии. Я сокрушу и всех остальных.

Меня зовут Алексей Каменский. Я человек.

Я родился в двадцатом веке на планете Земле. В джунглях Белиза я прошел через темпоральный туннель и совершил путешествие во времени. Я оказался в будущем, где человечество вышло в дальний космос, разделилось на две ветви и встретило братьев по разуму, которые оказались врагами. Я пережил много приключений, и теперь моя единственная цель — остановить вторжение древнего флота скаари на занятые людьми территории. Я должен дать человечеству еще один шанс.

У меня нет имени. Регрессорам не нужны имена.

Я могу слышать свет и вдыхать излучение звезд. Я могу скользить по самому краю гравитационных колодцев, я могу танцевать в невесомости под музыку вечности. Время не имеет для меня значения. Я вижу будущее так же ясно, как прошлое. Я могу наблюдать за великими свершениями и событиями столь ничтожными, что никто, кроме меня, никогда о них не узнает. Я — последний из своего народа.

Я прожил тысячи лет, я прожил десятки жизней, я сменил сотни тел и тысячи имен. Я штурмовал Трою и Берлин, я воевал за Иерусалим — и наши войска вышибли крестоносцев из города. Я выиграл десятки войн и столько же проиграл.

Меня любили сотни женщин. Я пил с тысячами мужчин.

Я всегда оставался в тени. Кто-то другой произносил пламенные речи на площадях, кто-то другой поднимал пехоту в безнадежную атаку, кто-то другой первым оказывался на стене осажденного города. Я не вершил историю, я лишь участвовал в ней.

У меня нет имени.

Меня зовут Алексей Каменский. Меня также называли Алексом Стоуном и Амалем ад-Дином.

У меня есть хвост, и мне кажется, я схожу с ума.

У Кридона под землей оказался спрятан целый дворец. Теперь он весь в моем распоряжении.

Я нашел древние летописи клана, написанные на плотной темно-желтой бумаге, напоминающей папирус. Мне нет нужды их читать, я и так знаю, что там написано, ибо их читал Кридон.

На обратной стороне этих летописей я пишу свою собственную историю.

Я пишу ее красными чернилами скаари, похожими на человеческую кровь. Я пишу ее на русском языке, неизвестном не только на этой планете, но и в этой части галактики. Может быть, уже вообще никому неизвестном. Эту рукопись никто никогда не прочтет.

Наша личность — это сумма наших воспоминаний.

Я пишу для себя. Доверяю бумаге события, произошедшие со мной с тех самых пор, как я отправился в экзотическую страну под названием Белиз. Я пишу это, чтобы не сойти с ума.

Я часто повторяю себе собственное имя.

Меня зовут Алексей Каменский.

Я человек.

Либо Феникс ошибся, либо в теле скаари, пусть даже разменявшего седьмую сотню лет, куда больше жизненной силы, чем в человеческом организме. Сейчас я совершенно не чувствую признаков увядания.

В теле Алекса Стоуна я мог протянуть еще несколько месяцев.

В бестелесной форме — несколько часов, потом бы меня прикончил энергетический пробой.

В новом теле… Феникс говорил, что речь будет идти всего о нескольких днях, но в его уравнения явно закралась ошибка, пусть я пока и не могу ее найти.

Я больше не умираю. По крайней мере пока.

Впрочем, когда меня достали из криостазиса, я тоже некоторое время чувствовал себя нормально, а потом все изменилось.

Регрессор внутри меня, возможно, знает ответ. Возможно, ему известен точный срок моей новой жизни, но он не желает со мной разговаривать. Все, что у меня осталось от него, это воспоминания о том кратком миге между физической смертью Алекса Стоуна и моим возрождением в теле Кридона.

А может быть, эффект, вызванный Визерсом, и вовсе оказался временным, и теперь его действие прекратилось, а пробой в энергетической оболочке залатался сам по себе? Иронично, если это на самом деле так, а из всей нашей расы до этого момента дожил только я, неполноценный регрессор и результат эксперимента моего «отца».

Не знаю.

Однако, как бы там ни было, здесь и сейчас я в норме. Если такое положение вещей вообще можно назвать нормой.

Схожу с ума? Может быть. Но не умираю.

Надеюсь, я смогу понять, что же именно произошло.

Надеюсь, у меня хватит на это времени.

Надеюсь, что если уж мне суждено умереть в этом теле, это не произойдет внезапно, и я успею захватить настоящего Кридона с собой.

Этому телу шесть веков, а оно сохраняет силу и бодрость. Оно напоминает мне могучий дуб, который со временем становится только крепче. Вполне возможно, со временем я стану крепким, как камень. Стану скалой.

Но сейчас еще рано. Сначала мне нужно достичь цели. У меня ведь была цель.

Я каждый день записываю ее, потому что боюсь забыть.

Мне нужно остановить вторжение.

Меня зовут Алексей Каменский.

Я человек.

В этом теле существуют и борются между собой сразу три сознания, и мне трудно сказать, которое из них в конце концов победит. Может быть, никакое. В определенные моменты мне кажется, что легче всего разрешить эту проблему, разрядив себе в голову штурмовой бластер. Ведь именно этого мы и хотели.

Убить Кридона, породить хаос в Гегемонии, отвернуть ее древний боевой флот от наших границ.

Я всегда успею это сделать. По крайней мере, я на это надеюсь.

Последний способ решить проблему. Сейчас я думаю, что воспользуюсь им только в самом крайнем случае, но кто знает, какой случай может быть крайним?

Я не знаю.

Отряду Реннера не удалось добраться до моих покоев. Им даже до моего бункера добраться не удалось. После взрыва части реакторов они попали в западню, где и были уничтожены подоспевшими боевиками клана. Реннер, последний из моих знакомых, мертв.

Клану потребовалась почти неделя, чтобы заново пробить вход в мой бункер, и теперь я живу в своей запасной резиденции, на другой стороне планеты.

Мое окружение пока ни о чем не подозревает.

Меня зовут Алексей Каменский.

Я человек.

Главное, что я об этом помню.

Штурмовой бластер всегда у меня под рукой, я могу покончить с собой в любой момент, когда только захочу. После моей смерти возникнет вакуум власти, кланы Гегемонии снова начнут драться между собой, и у человечества и кленнонцев появится призрачный шанс уцелеть.

Скорее всего, так я в итоге и поступлю.

Но сначала я хочу разобраться в ситуации, попробовать найти иные пути для решения проблемы. Смерть Кридона спровоцирует очередную резню. Это все, что мы, регрессоры, подарили галактике, — несколько тысячелетий резни.

Неужели для разумных рас просто нет другого пути?

Мне не хочется в это верить.

Иногда мне кажется, что я нащупал другой путь.

Не все кланы хотят этой войны, но голос тех, кто стоит за мирное сосуществование, заглушен более влиятельными голосами консерваторов. Я уже разработал план, я знаю, какие кланы надо возвысить, какие поразить в правах. Я не могу действовать слишком быстро, чтобы не вызвать подозрений, которые могут вылиться в прямое противодействие, но я не могу и затягивать. Кто знает, сколько мне осталось существовать в этом теле.

Глава клана обладает абсолютной властью.

Глава Гегемонии правит слишком недолго, и даже Кридону точно неизвестно, до какого предела он может дойти.

Меня зовут Алексей Каменский.

Я человек.

Регрессор внутри меня безразличен к происходящему. С тех пор, как он вытеснил разум Кридона и дал мне шанс попробовать все исправить, он практически не подает признаков жизни. Он скучает по своей нирване, по состоянию единства с галактикой, от которого я заставил его отказаться.

Ему нет дела до того, чем я тут пытаюсь заниматься. Его раса мертва, он последний из всех. Он — венец творения, вершина эволюционной цепочки. С его позиции все наши потуги выглядят смешными и никчемными.

Но он спокоен, потому что знает, что скоро он вернется в безмятежность своей нирваны. Перед смертью все регрессоры туда возвращаются.

Зато Кридон в ярости.

Он бесится с того самого момента, как я при помощи регрессора перехватил контроль над его телом. Дважды он пытался вернуть его, и тогда я в припадке ярости крушил все вокруг. Ящеры не слишком удивились, а если и удивились, то им удалось этого не показать.

С каждым днем я все больше узнаю о внутренней политике Гегемонии. Память Кридона для меня открытая книга, но для того, чтобы прочитать ее от корки до корки, мне требуется время.

Древний флот скаари достигнет первых человеческих планет только через два десятилетия. Надеюсь, этого времени мне хватит, чтобы придумать, как можно обойтись без войны.

Я же глава единой Гегемонии, черт побери.

И всегда есть запасной вариант. Убить себя и тем решить все проблемы. Не самое элегантное решение и явно не окончательное, но даже подобный паллиатив лучше, чем не сделать вообще ничего.

Если я смогу.

Если я не сойду с ума.

Если Кридон не перехватит контроль.

Если меня никто не заподозрит.

Если у меня получится провести реформы, которые я задумал.

Если, если, если… Очень много всего может пойти не так.

Но я не теряю надежды.

От меня ведь тоже зависит слишком многое. От меня зависят миллиарды людей, которых я не знаю, и миниатюрная женщина, которая меня не помнит.

То, что осталось от человечества, и великая Кленнонская Империя. И жизни многих скаари тоже зависят от меня.

Я могу предотвратить самую массовую бойню в истории этой галактики.

Меня зовут Алексей Каменский. Я человек.

Июль — сентябрь 2010