Прозвенел звонок. С треском распахнулись двери, и ученики, словно бурливый поток, прорвавший запруду, хлынули из классов в раздевалку. Они громко топали, размахивали сумками и портфелями, перекликались, кто-то воинственно трубил в кулак: «Тру-ту-ту… Выходной… Завтра, завтра выходной…»

Варвара Степановна с досадой прислушалась к шуму за дверями — опять она не уложилась во время со своим опытом по химии.

Перед ней на длинном столе высились стеклянные банки с кислотой и химическими реактивами, шумела голубоватым венчиком огня спиртовка, на чугунных штативах были укреплены пробирки и колбы, соединённые резиновыми трубками, — целый химический завод в миниатюре.

Но звонок есть звонок… Варвара Степановна вытерла тряпкой руки.

— Ну что ж, друзья мои, закончим в следующий…

Но ученики не дали ей договорить. Они хором потребовали продолжить урок — завтра выходной, домой они успеют, а такого опыта, когда на глазах у них получается минеральное удобрение, они ещё никогда не видели.

Учительница решила продлить урок минут на десять. Наконец химическая реакция была закончена. И все увидели на дне колбы щепотку белого сыпучего порошка. Варвара Степановна высыпала его на бумагу.

— Можете убедиться… Самое настоящее азотное удобрение.

Ученики, окружив стол, потянулись к порошку — рассматривали его, нюхали, пробовали на язык.

Потом, попрощавшись с учительницей, они начали расходиться. Задержались только несколько девочек да Улька с Сашей.

Улька был сегодня дежурным, и ему полагалось навести в классе порядок, а Саша, по обыкновению, — принялся одолевать учительницу вопросами: что бы ему почитать о минеральных удобрениях и нельзя ли им всем классом совершить экскурсию на химический завод?

— К сожалению, это очень далеко от нас, — сказала Варвара Степановна. — Но летом, пожалуй, что-нибудь придумаем.

В класс заглянула школьная нянечка и протянула учительнице письмо:

— Алексей Маркович просил передать…

Варвара Степановна разорвала конверт, достала вчетверо сложенный лист плотной бумаги, развернула его и прочла на бланке районного отдела народного образования: «Преподавательнице родниковской полной средней школы Ведерниковой В. С. Во исполнение приказа облоно об укреплении педагогических кадров во вновь открытых школах предлагается Вам принять заведование бережковской восьмилетней школой. К работе приступить с 20 числа сего месяца…»

Варвара Степановна нашарила рукой спинку стула, подтолкнула его к столу, но не села, а продолжала оцепенело смотреть на бумагу. Потом медленно сложила её по старым сгибам.

— Мама, ты что? — вполголоса спросила Настя и посмотрела на письмо. — Откуда это? О чём?

— Да так, деловое… насчёт работы, — уклончиво ответила Варвара Степановна и, сунув письмо в карман, посмотрела на девочек. — Вам домой не пора?

— А завтра пойдёмте к незамерзающему роднику, — заговорила одна из них. — Вы же обещали… Помните?

— Ещё чего!.. — ревниво вмешался Саша. — Мы завтра с Варварой Степановной пробы брать идём… Это поважнее вашего родника.

В свою очередь обиделись и девочки — всегда эти мальчишки перехватывают учительницу!

Варвара Степановна слабо улыбнулась.

— Хорошо, хорошо… Но мы можем вместе за пробами пойти. Работы всем хватит. А в следующий раз… — учительница что-то прикинула про себя, — как-нибудь и к роднику… Договорились?

— Договорились, — недовольно буркнули девчата.

Ученики ушли. Варвара Степановна ещё раз прочла письмо.

— Ну вот, Марфуша, — обратилась она к нянечке, которая всё ещё стояла в дверях, — скоро прощаться будём… В Бережково меня посылают, школой заведовать.

— В Бережково? — удивилась Марфуша. — Это в такую даль-то! За что это вас, Варвара Степановна?

— Как — за что? — невесело усмехнулась учительница. — Уважают меня, в должности повышают. — Голос её дрогнул, и она, досадуя на себя, поспешила отойти к окну.

Бумага из роно не была уж столь неожиданной. Какие только грехи не приписывались Варваре Степановне за последнее время! Директор школы и работники роно обвиняли её в том, что она слишком добросердечна, не умеет быть требовательной к детям, всячески потакает им, переоценивает силы ребят, не щадит их, противопоставляет взрослым.

«Это я-то не щажу ребят?» — с горечью думала Варвара Степановна, тогда как за всю свою учительскую жизнь она не испытывала ничего, кроме гнетущего чувства вины перед детьми, когда видела рядом с ними равнодушных и чёрствых учителей и воспитателей.

В душе она признавала только одну систему воспитания — систему здравого ума, большого, горячего сердца и честной, правдивой жизни. Дети были как почки дерева. Надо было искусно и бережно, как сама природа, раскрыть эти замкнутые комочки жизни, чтоб под солнцем поднялась молодая, сильная поросль. Варвара Степановна шла с детьми нога в ногу, отдавала им себя всю, без остатка.

Постояв у окна и немного охладив разгорячённое лицо, Варвара Степановна направилась к директору школы и показала ему письмо из роно.

— Странно… Очень странно! В разгар учебного года — и такая перестановка, — покачав головой, монотонно и, по обыкновению, еле разжимая губы, заговорил Звягинцев. — Но вообще поздравляю, Варвара Степановна, поздравляю. Думаю, что в роно не ошиблись в своём выборе — лучшего заведующего им не найти.

Учительница молчала.

— Вы, я вижу, не радуетесь, — продолжал Звягинцев. — Понимаю, трудно сниматься с насиженного места. Друзья, привычка к детям. Но вообще-то я думаю, что для пользы дела это даже хорошо, что вас переводят, — вам ведь не впервые вытягивать отстающие школы.

— Для пользы дела, значит? — усмехнулась учительница. — Хорошо ж у вас с роно всё разыграно, как по нотам….

— Это вы уж напрасно, — обиделся Звягинцев. — Я писем в роно на вас не писал… Вы сами виноваты, так что на себя и пеняйте!

Не успела Варвара Степановна ничего ответить, как за дверью раздались шум, крики, возня.

Звягинцев открыл дверь.

Федя и Парамон Канавин, ухватив за рукава полушубка упирающегося Димку, втолкнули его в кабинет.

Узнав от нянечки, что Варвару Степановну переводят из родниковской школы, Федя вновь примчался к Парамону и просил его выручить учительницу.

— Я знаю… Фонарёв вас на гроши купил, на подачки, чтоб вы про удобрения молчали! А всё равно это дело откроется….

Василиса принялась умолять сына не ссориться с Фонарёвым, не навлекать на себя беду, но Парамон сказал, что не хочет больше врать и изворачиваться.

Вместе с Федей они перехватили Димку на улице и потащили в школу.

— А ну, сума перемётная, говори по совести! — хрипло выдавил Федя, подталкивая Диму к директору.

— Чего уж там, Клепиков, признавайся!.. — потребовал Парамон. — Ты ведь хорошо знаешь, куда вы с отцом удобрения сваливали. А не то я скажу…

— Ничего я не знаю! Отвяжитесь вы! Весь рукав оторвали… — плаксиво закричал Димка и бросился к Звягинцеву. — Алексей Маркович, уймите вы их!

— Да будь ты хоть раз человеком! — не унимался Федя.

— Это непостижимо! Опять Стрешнев за старое! Когда же этому конец будет?! — всплеснул руками директор.

Нахмурившись, учительница покачала головой:

— Успокойтесь, ребята! Возьмите себя в руки. Скоро всё прояснится. Идите-ка вы по домам!

Ничего не понимая, Федя и Парамон неловко потоптались на месте, хотели ещё что-то сказать, но потом вышли из кабинета.

Помедлив немного, выскользнул и Димка.

Звягинцев тяжело опустился на стул.

— Не школа, а содом какой-то! — пожаловался он.

— А это и хорошо, что ребята такими становятся, — сказала учительница. — Когда-то весь мир умещался для них в классной комнате. А мы, учителя, порой ещё окошки зашторивали, чтобы сквозняки не гуляли. А нынче школа словно в широком поле разместилась, на семи ветрах. И учат ребят думать, действовать не только учителя да книги, а вся жизнь кругом. И школьники хотят размышлять, вмешиваться во всё, быть убеждёнными, жить по справедливости…

— Ну это всё далёкая философия, а в школе порядок должен быть, — отмахнулся Звягинцев и спросил, когда Варвара Степановна думает сдавать дела и переезжать в Бережково.

— Боюсь, что не скоро…

— То есть как? — удивился Звягинцев. — У вас же предписание на руках. Да вы и сами понимаете, не могу я приказа роно не выполнить.

— Понимаю, — кивнула учительница. — Ну что же, отчисляйте меня из школы. Но только из Родников я никуда пока не поеду. У меня тут ещё дел…

Она не успела договорить, как в кабинет поспешно вошёл Григорий Иванович.

— Извините, что так, не постучавшись… — сказал он. — Разговоры идут по деревне, будто бумагу вы получили из района, от своего начальства… Насчёт Варвары Степановны.

Звягинцев встал и, пожимая плечами, стараясь сдержаться, молча зашагал по кабинету. И Варвара Степановна молчала. Она взглянула было на Григория Ивановича, и вдруг острая жалость к себе, горькая обида хлынули на неё, так нестерпимо обжигая, что, кажется, невозможно было удержать слёзы. Она отвернулась к окну… Но Григорий Иванович, раз только взглянув на неё, больше не смотрел. Он следил за Звягинцевым, и лицо его становилось суровым.

— Пожалуйста, — сказал наконец директор, протягивая предписание роно. — Не понимаю, чем вызван такой интерес к чисто школьному делу?..

Григорий Иванович внимательно прочёл бумажку, сложил её и неожиданно спрятал в карман ватника.

— Странные шутки, — нахмурился Звягинцев, — это бумага официальная, и её…

— А я тоже лицо не частное, — спокойно сказал Григорий Иванович. — Меня тут партия поставила. И судьба человека, который учит наших детей, мне не безразлична. — Он аккуратно застегнул ватник. — Есть предложение поехать нам с вами в район немедля.

— В район? Зачем?

— Как это — зачем? А вы, что ж, согласны отпустить Варвару Степановну?

— При чём тут моё согласие? Есть предписание роно.

— Будем его обжаловать.

— А вы знаете, что это предписание учитывает жалобы колхозников, родителей?

— Знаю. Да только каких колхозников? — усмехнулся Григорий Иванович. — Каких родителей?.. Что ж, видать, и мне придётся в райкоме повиниться. Упустили мы Фонарёва. Упустили. Да только разве мыслимо Варвару Степановну так обидеть? Вы знаете, как люди волнуются? У нас, почитай, полдеревни её ученики! Или, может, вы, Варвара Степановна, сами задумали уйти?

Он спросил это, когда в кабинет, торопясь и толкаясь, вошло несколько женщин во главе с Евдокией Стрешневой. Евдокия услышала последние слова Григория Ивановича и с ходу бросилась в атаку:

— Да что вы её спрашиваете! Не смеет она уходить! Она же весь колхоз взбулгачила, людей подняла. И ни в какое Бережково мы её не отпустим.

Женщины гудели вместе с Евдокией, кабинет наполнился взволнованными голосами, и Звягинцев тяжело опустился на стул.

— Слышите, что люди говорят? — спросил его Григорий Иванович, потом повернулся к женщинам: — Шумом тут не возьмёшь. Вы побеседуйте с Варварой Степановной, а мы с директором в район двинем…

Звягинцев, оглянувшись на женщин, которые уже окружили учительницу, подошёл к Григорию Ивановичу, нерешительно взялся за пуговицу на его ватнике.

— В район мне, знаете, крайне неудобно ехать.

— Ну, глядите, вам виднее, — сказал Григорий Иванович.

Звягинцев посмотрел, как он выходит, шагнул было вслед, но потом вернулся.

Смущённо, по-детски улыбаясь, растроганно глядя на знакомые, но необычные сейчас лица женщин, Варвара Степановна тихо благодарила их, а они всё ещё шумно и ласково поругивали её. Звягинцев потоптался с минуту в кабинете, потом, пожимая плечами, вышел.

Вечером, возвращаясь домой, Варвара Степановна увидела около своего дома, на завалинке, небольшие причудливые фигурки, усаженные прямо в рыхлый снег. Недоумевая, она осторожно вытащила их из снега. Это были какие-то деревяшки, обломки сучьев и корневищ.

Варвара Степановна внесла их в комнату, на свет.

— Откуда это, мама? — спросила Настя.

— Сама не знаю, на завалинке нашла… — призналась Варвара Степановна.

— Да тут целая коллекция. Ты присмотрись-ка получше, — обрадовалась Настя, расставляя фигурки на столе. — Вот леший-лесовик, вот лось с рогами. А бык-то, бык! Прямо на Фонарёва похож. Упрямый, могучий. Сейчас всех на рога поднимет… А это что за штука? Ни на кого не смотрит, нос задран. — Она повертела в руках перегнувшуюся назад фигурку человека с длинным, вытянутым лицом, задранным вверх носом и маленькой рукой с длинным указующим пальцем. — Ой, узнаю, кажется! — Настя захохотала. — Так это же Алексей Маркович. Вылитый он.

Варвара Степановна взглянула и невольно усмехнулась. Действительно, в чём-то неуловимом было сходство с Фонарёвым и с директором школы, и художник постарался это подчеркнуть.

Варвара Степановна начала гадать, кто же из ребят мог сделать эти поделки. Она даже разволновалась, снова разглядывая лешего, быка и фигурку с указующим перстом. До чего оригинально и тонко подмечено и как умело обработано! Конечно, это кто-то из её учеников. Но кто?

Варвара Степановна посмотрела на дочь:

— Неужели это всё Федины поделки? Или Сашины?

— Да нет… Это, наверное, Парамон притащил. Он давно корнями увлекается.

— Парамон?

— Правда, мама, он способный. Вот бы его выставку в школе устроить…

Варвара Степановна задумчиво покачала головой:

— Насчёт выставки надо подумать. А глаз у него зоркий, цепкий.