После обеда Федя отправился на ферму.

В полутёмном парном коровнике с низкой соломенной крышей он услышал хрипловатый, напористый голос матери.

— Опять твоя мамаша шумит, — сказала Феде пожилая доярка Пелагея Конькова.

«Что там случилось?» — с тревогой подумал Федя. Он знал, что мать была крикливая, неуступчивая, не умела молчать о непорядках в хозяйстве и обычно высказывала своё недовольство резко и прямо.

По узкому проходу между стойлами Федя прошёл в глубь коровника.

Разномастные коровы, громко фыркая, жевали кисловатый силос.

В конце коровника на скользком полу лежала рыжая корова Лыска. Бока её вздувались, как кузнечные мехи, фиолетовые глаза смотрели тоскливо и жалобно. Около Лыски стояли заведующая фермой Марина Клепикова и несколько доярок.

Федина мать сидела перед коровой на корточках и бережно гладила её судорожно вытянутую ногу.

— Мам, что с Лыской-то?

— Беда, Федька… Корова ногу покалечила… — Мать показала на дыру в гнилой половице. — Шла с прогулки и провалилась.

— Слышь, Евдокия, — сказала Марина. — Имею распоряжение зоотехника: корову прирезать и составить акт. И всё будет по закону, чин чином. Лыска списана ввиду несчастного случая.

— Ах по закону!.. — Евдокия выпрямилась и тяжелым взглядом окинула заведующую.

Мать была широкая в кости, на голову выше Марины, и Феде показалось, что она сейчас толкнёт и выгонит её из коровника. Он даже подался вперёд, чтобы на всякий случай остановить мать. Но она только вытерла о фартук красные руки с растопыренными пальцами.

— Да ты что, хозяйка! Тебе бы только бумажкой прикрыться, списать да сактировать. Лыска же дно золотое, удойница. Я её на две коровы не променяю.

— Да не жилец она на белом свете, не жилец, до утра не протянет… — настаивала заведующая. — Кто тогда отвечать будет? Так уж лучше прирезать Лыску, мясом попользоваться. Вот и Семён пришёл! — Она кивнула на стоящего в воротах мужа, моложавого широколицего мужчину с аккуратными усиками и завидным румянцем на щеках.

Семён Клепиков работал в колхозе шофёром на грузовой машине, но, когда его просили, мог прирезать корову и освежевать свинью.

— А ты отвечать будешь! Ты! — Евдокия повысила голос. — Сколько раз тебе про пол говорено… Гнильё одно — вот-вот беда грянет. Разве же это ферма?

— Ну вот что… — Марина с деловым видом подняла руку. — Митингов устраивать не будем… Сейчас у нас дойка, мойка. Давайте-ка по местам. А ты, Стрешнева, Лыску готовь. Надо будет её на улицу вытащить… Помогай, Семён!

Раскинув руки, Евдокия загородила корову.

— Ну, ну, не самоуправничай, — нахмурилась Марина. — Сказано тебе — с зоотехником по всем статьям согласовано.

— Всё равно не дам Лыску губить! — закричала Евдокия.

— Ну что ж! — зло сказала Марина. — Придётся председателю доложить. Уж он-то распорядится!

— Иди-ка ты отсюда, не мешайся, — отмахнулась Евдокия. — И кстати, ветеринара пришли. Лыску лечить надо.

Марина с Семёном вышли из коровника. Пелагея Конькова сказала, что ветеринар с утра уехал в город, и посоветовала позвать Прохора Михайловича — он когда-то неплохо лечил коров и лошадей.

— В самом деле, сбегай-ка за отцом, — кивнула Феде мать.

Федя помчался в ремонтную мастерскую, где работал отец. Прохор Михайлович не заставил себя ждать и вскоре пришёл на ферму. Он осмотрел Лыску, промыл ногу, смазал и заключил её в твёрдую лубяную шину.

— Срастётся нога, Лыска ещё побегает, — успокоил он доярок. — Тут главное — покой да кормёжка.

Корову перетащили в дальний угол на мягкую соломенную подстилку, напоили, задали корму, и только тогда Федя с отцом и матерью вернулись домой. Но через час Евдокия, прихватив ведро с тёплым пойлом, уже снова побежала на ферму.

Ужинать Стрешневы сели только в девятом часу вечера.

Семья собралась большая: отец, мать, старший брат Николай, сестра Ольга и младшее поколение — Федя и Ромка.

В это время в избу вошёл Семён Клепиков. Он потоптался у порога и сказал, что завтра едет в город, — не надо ли что-нибудь купить Стрешневым.

— Спасибо, вчера сами были, — ответила Евдокия, подозрительно косясь на соседа и не понимая, зачем он явился.

В семье Стрешневых не очень-то жаловали Семёна Клепикова. В Родниках постоянно жила его жена Марина, а сам он уже несколько раз уходил из колхоза. То работал весовщиком на станции, то продавцом в городе, то шабашничал по округе с артелью плотников. Потом Семён вновь возвращался в деревню. Последний год он работал в артели шофёром, а чаще всего выступал в роли колхозного толкача и доставалы.

Он уезжал на несколько дней куда-то на грузовике, что-то привозил и увозил, говоря, что действует по особому поручению колхозного начальства.

Домой Семён возвращался навеселе, сорил деньгами и любил похвалиться перед соседями, что с таким председателем, как Фонарёв, жить на свете можно — сыт, пьян и нос в табаке.

«Приблудный он какой-то на нашей земле, непутевый, — говорил про соседа Федин отец. — И за что только в колхозе его держат?»

Наконец Семён присел на лавку и с лёгким упрёком обратился к Евдокии:

— И чего ты опять с моей Мариной схватилась? С фермы чуть её не выгнала, наговорила невесть что…

— И поделом ей, — сказала Евдокия. — Ишь моду взяла — коров изводить.

— Так ей виднее. Начальство всё-таки, заведующая фермой.

— А мы кто ж?.. Как горох в погремушке: тряхни посильнее — мы и загремим: «Ах, как всё хорошо, отрадно!»

— Ты, Евдокия, не расходись. — Семён нахмурился. — Шумишь вот, скандалишь — а толк какой? Вот и дядя Прохор вроде тебя. Был бригадиром, в начальниках ходил, а теперь что? А всё через свой характер…

— Зато, вижу, ты тепло устроился, с начальством спелся, — насмешливо сказал Прохор. — А оно тебе и нарядик получше, и работку почище. А ты притулился и помалкиваешь, что кругом делается…

— Да ну вас! — обиделся Семён. — Я к вам по-хорошему, а вы и слушать не желаете. А только вам с Мариной ссориться не след, лучше в мире жить. Мы всё же соседи, пригодимся ещё друг другу. — Он потёр шершавый подбородок и окинул острым взглядом Федю. — А тебя вот о чём хочу спросить… Ты чего ныне Димку насчёт удобрений пытал?

— Ну и пытал, — помедлив, признался Федя. — Вы же удобрения вместе с ним со станции возили… Вот я и хотел узнать, куда вы их свалили.

— Ну знаешь, Федька!.. — вспылил Семён. — Ты моему парню допросы не устраивай… Соплив ещё, зелен.

— Да в чём дело-то? — вмешался в разговор Прохор. — Что за секреты у вас?

Семён объяснил, что Федька обнаружил в Епишкином овраге суперфосфат, и начал болтать, что в третьей бригаде его не внесли с осени под пашню.

— Да быть того не может! — ахнул Прохор.

— Вот о том и разговор, — кивнул Семён и вновь обратился к Феде: — Тебе председатель объяснил насчёт удобрений?

— Объяснил, — буркнул Федя.

— Так оно и было. И я подтверждаю. Заруби себе это на носу и не болтай чего не следует. А ты, сосед, попридержи-ка парня, как бы он дров не наломал.

Семён ушёл.

— Ох дела наши артельные! Тут и взрослый не разберётся, не то что малый, — вздохнул Прохор и задумался.