Санька зорко следил за матерью. По утрам она не бежала чуть свет, как раньше, собирать на работу членов звена, а долго возилась у печки или бесцельно бродила по избе.
Нередко она возвращалась с работы еще до перерыва и, не раздеваясь, ложилась в постель.
Заглядывала соседка, прибирала избу, мыла посуду и все советовала Катерине пить какой-то травяной отвар. от которого все болезни, как ветром, сдувает.
- Пройдет и так, - безучастно отвечала та. - Простудилась я, видно… на сырой земле полежала.
Санька только удивлялся, как можно простудиться. Дни стояли сухие, жаркие, и даже вечером земля хранила дневное тепло.
Однажды поздно вечером Саньку разбудил певучий говорок Евдокии. Острый коготок коптилки царапал темноту, мать лежала в постели, зябко кутаясь в одеяло, соседка сидела у нее в ногах и жаловалась на Татьяну Родионовну:
- Вызывает меня председательница вчера в правление и говорит: «Ты, Девяткина, женщина здоровая, поработай-ка в поле, а молоко возить мы другого поставим». А какая ж я здоровая! У меня от полевой работы поясница разламывается, сердце заходится. И все ведь по зависти меня очернили. Будто я торговлишкой на базаре занимаюсь… Хотя и то сказать, какой же грех в этом! На колхозных хлебах теперь не проживешь. Да и не с нашим здоровьишком в колхозе сидеть. Я вот в городе была на днях, у брата Якова. В артель к себе зовет, кладовщицей обещает устроить. Поедем вместе, Катюша! Работа и тебе найдется.
Санька насторожился.
Что это? Соседка уговаривает мать оставить Стожары, а та покорно слушает Евдокию и молчит, молчит.
- И ребятам полегче будет, - продолжала Евдокия. - Петьку с Санькой в сапожники определим - они давно охоту имеют.
Санька беспокойно заворочался в постели, потом встал и, шлепая по полу босыми ногами, подошел к ведру, зачерпнул ковшом воду и долго тянул ее маленькими глотками, хотя пить ему совсем не хотелось.
- Ты чего это полуночничаешь? - спросила его Евдокия.
- Спал, разбудили… - Санька поднял над головой коптилку, осветил циферблат часов-ходиков, подтянул гирьку, недружелюбно покосился на соседку. - Скоро петухи запоют…
- И впрямь, час поздний, - поднялась соседка. - Так ты подумай, Катюша. Добра желаю, не чужая ты мне.
Санька проводил ее, запер калитку и, вернувшись обратно в избу, присел около матери:
- Какие у вас секреты с Евдокией? Чего она зачастила к тебе?
- Знобит меня, Саня… Накрой чем-нибудь, - попросила Катерина.
Санька укутал мать шубой.
«Сманит ее эта Девяткина, вскружит ей голову», - с тревогой подумал он, ложась в постель, и вдруг ему представилось, как мать грузит на телегу домашний скарб, заколачивает окна, вешает замок на калитку и они всей семьей покидают Стожары.
«Я соседку и в избу не пущу, - расхрабрившись, решил Санька. - Ступеньки у крыльца подпилю, пусть ноги поломает».
На другой день Катерина попробовала встать с постели и не смогла.
Поднялся жар. Ночью она бредила, звала Егора: то умоляла его вернуться, то прощалась с ним.
Санька до рассвета не сомкнул глаз. Растерянно бродил по избе и все спрашивал мать, не хочет ли она моченой клюквы или квасу.
К утру жар спал, и Катерина послала сына за соседкой - пусть подоит корову и истопит печь.
- Не надо Бвдокию, - заявил Санька, - сам управлюсь.
Взяв подойник, он вместе с Феней вышел во двор.
Лежа в постели, Катерина слышала через приоткрытую дверь, как они долго доили корову, как Санька нежно называл ее красоткой, умницей, а ноги ее, в черных ошметках навоза, величал ножками и как потом - видно, так и не поладив с коровой, - заорал на нее, что она злыдень и ее давно пора отправить на живодерку.
Затем прибежала Маша и попеняла Саньке, почему он не позвал ее раньше: уж что-что, а коров она умеет доить получше мальчишек.
Заглянули в избу Федя с Тимкой, и ребята всей компанией принялись за хозяйство. Принесли дров, воды, затопили печь, потом яростным шепотом заспорили, рано или не рано ставить на огонь картошку, и наконец что-то опрокинули - как видно, чугунок с водой, потому что дрова в печи сердито зашипели.
- Стряпки вы на мою голову! - Катерина приподнялась на локте. - Идите-ка восвояси.
А на душе было радостно, что дети так участливы к ней и так крепко подружились с Санькой.
Пришла Лена Одинцова, резонно заявила, что мальчишкам у печки делать нечего, отправила их за доктором, а сама с Машей занялась хозяйством.
В полдень Иван Ефимович навестил Катерину. Он нашел у нее воспаление легких, выписал лекарства и строго-настрого приказал не подниматься с постели.
Когда фельдшер уехал, Катерина задремала и вскоре заснула.
Во сне она опять бредила, и Санька не отходил от нее ни на минуту.
Очнулась Катерина в сумерки и не сразу разглядела сына. Он сидел у нее в ногах, теребил кромку одеяла, по лицу его текли слезы.
- Дурачок… испугался, - слабо улыбнулась мать и, выпростав из-под одеяла руку, потянулась к Саньке. Но он неловко сполз с кровати и отошел к окну:
- Лежи ты, лежи!
В калитку постучали. Санька вышел и столкнулся лицом к лицу с Евдокией.
- Что с мачехой-то, Саня? Приболела, сказывают? Я вот ей кисельку принесла.
- Не требуется, - не очень любезно ответил Санька и попытался прикрыть калитку. - Доктор сказал, чтобы лишний народ к ней поменьше ходил.
- Это кто же, сирота, лишний-то? - удивилась Евдокия.
- Что вы заладили: «сирота, сирота»! - помрачнел Санька. - Не зовите меня так больше… и Феню не зовите! Не хотим мы!
- Как же звать-величать прикажете?
- А как знаете… И мать не троньте!
- Что это за речи такие? - обиделась Евдокия.
- Речи простые. Зачем вы ее сманиваете невесть куда? Не сладко вам в колхозе - уходите. А нам из Стожар уходить незачем.
Евдокия часто заморгала подслеповатыми глазами:
- Вот ты какой… Коншаков!
- Такой вот… А будете мать баламутить - Татьяне Родионовне пожалуюсь. - И Санька, прикрыв дверь, запер ее на засов.
А вечером, когда его не было дома, соседка как ни в чем не бывало опять зашла к Катерине.
Санька не знал, что и придумать. При встрече он пожаловался на Евдокию Маше и Феде.
- Вот зуда! - возмутилась девочка. - А ты и впрямь Татьяне Родионовне расскажи. Она поговорит с ней. Может даже на правление вызвать.
- Не годится так, - смутился Санька. - Что люди подумают! «Вот, скажут, какая семейка у Коншаковых. Сначала сынок из колхоза откачнулся, теперь матка».
- Это - пожалуй, - согласилась девочка. - Ты, Саня, доглядывай за Девяткиной, оберегай мать.
- Я и так настороже… И вы что заметите, сигнал мне давайте.
- Само собой, - кивнула Маша.
Но за Евдокией уследить было нелегко.
Однажды, когда Санька работал на конюшне, к нему прибежала Маша и сообщила, что Евдокия опять сидит у Катерины. Санька побежал к дому.
На огороде Феня обрывала с кочанов капусты разлапистые голубоватые листья, источенные мелкими дырочками, точно пробитые дробью.
- Я что наказывал! - сердито сказал Санька. - Уходишь из дому - калитку запирай. А ты опять Евдокию впустила!
- Ей-ей, Саня, я запирала. Она ж тетенька такая, через двор, видно, пробралась.
Санька вошел через полутемные сени, пахнущие березовыми вениками, привычно нашарил скобку на двери. Но тут дверь распахнулась, и Евдокия, чуть не сбив его с ног, выскочила из избы. Потом обернулась, трижды плюнула на порог и, что-то бормоча, выбежала на улицу.
- Что тут было такое? - настороженно спросил Санька, входя в избу. - Зачем она приходила?
- Не спрашивай лучше! - с досадой отмахнулась Катерина, укрываясь одеялом. Руки ее вздрагивали, на щеках проступили красные пятна.
- Опять сманивала куда-нибудь?
- Опять… Все про тебя пытала… Когда ты в сапожники подашься. Петька-то еще ждет тебя.
Санька вспыхнул и, подозревая, что мать не все договаривает, запальчиво выкрикнул:
- Ни в какие сапожники я не пойду! Так и знай! И дом заколачивать не дам.
- О чем это ты? Какой дом?
- Известно какой: наш, коншаковский. И чего ты Девяткину во всем слушаешь! Тише воды стала, ниже травы. Я вот напишу кому следует…
- Куда напишешь, кому? - вздрогнула Катерина.
- Есть кому. Вот тятьке хотя бы. Он там воюет, пули кругом, мины, снаряды… его каждую минуту убить может… А ты…
Катерина подняла голову и умоляюще посмотрела на сына:
- Зачем ты, Саня? Зачем? Опять у меня сердце перевернулось. Я ведь все знаю… Видела ту бумажку, что ты на груди носишь.
- Знаешь? Откуда? - задохнулся Санька, хватаясь за карман гимнастерки.
Они долго молчали, занятые каждый своими мыслями. Потом, глядя в сторону, Санька глухо спросил:
- Теперь уж держать некому… Значит, обязательно уедешь?
- Это ты о чем? - удивилась Катерина. - Куда уеду? Что я - Девяткина? Это она всю жизнь мечется, легкие хлеба ищет. Что ей колхоз? Двор проходной. А у меня и в мыслях не было, чтобы я от Стожар куда подалась, отцово дело забыла. Тверже земли, чем наша, и на свете нет. Мне ведь здесь каждая березка мила, каждая полянка. Только очень мне лихо пришлось, когда про похоронную узнала. Так все и покачнулось кругом. А тут еще Девяткина эта зудит и зудит. Всю жизнь мою оплакала. Потом колхоз начала порочить. Меня тут и прорвало… Ну, вот сегодня и поговорили как надо…
- Погоди, погоди! - перебил ее Санька. - Получается, выставила ты Девяткину? От ворот поворот показала? А я-то гадаю - чего она весь порог наш оплевала!
- В шею, конечно, не выталкивала. Но дорожку к нашему дому она теперь надолго забудет.
- Так и следует, - согласился Санька. - Я уж тут воевал, воевал с нею…
- Знаю, - улыбнулась мать. - Жаловалась на тебя соседка. Непочтителен ты к ней. За меня, значит, тревожился? Ну, спасибо тебе. - И она пытливо поглядела на сына: - А ты из дому на сторону не качнешься больше? Нам теперь без отца вот как друг за дружку держаться нужно!
- Теперь не качнусь. - Санька сконфуженно отвел глаза. - Это я тогда сплоховал малость…
Катерина поманила сына к себе и тихо спросила:
- А теперь, Саня, у тебя дорожка какая? Пора и к комсомолу льнуть.
Санька тихонько вздохнул. Что он может сказать? Он уже давно написал заявление о приеме в комсомол. Ему казалось, что все произойдет очень просто. На собрании Санька расскажет, как он работает, сколько у него трудодней на книжке, и все сразу поднимут за него руки.
Но Лена даже не приняла от него заявления. «Пока в школу не вернешься, и разбирать твое дело не будем». - сказала она. Так Санька и носит заявление в кармане гимнастерки.
В окно просунулась голова Петьки Девяткина.
- Тебе что, Петя? - спросила Катерина.
- Мать сказала, чтобы подойник вернули. И так две недели держите.
- Отдай, Саня, - кивнула Катерина, - он в сенцах стоит.
- Полный разрыв, значит! - фыркнул Санька.
- Полный, полный! - засмеялась мать. - Там еще кочережка у печки и чугунок с трещинкой. Все верни обязательно.
Санька вынес вещи на улицу и вручил их Петьке.
- Да, Коншак, - спросил тот, - в последний раз спрашиваю: в сапожники ждать тебя или как?
- В последний раз отвечаю, - засмеялся Санька: - ждать долго придется…