Про двух мальчиков

Эта история произошла не со мной и не с кем-то из моих знакомых.

Она была мне рассказана, не важно кем, важно, что она действительно произошла и значит, ещё имеет место быть. Ибо всё повторяется, как это иногда ни грустно.

 Двое мальчишек-школьников задержались после уроков на снежной горке. Катались, играли в салки, снежки, кидались шапками.

 Зимой смеркается быстро, и наступившая темнота напомнила, что пора идти домой. Она же помешала им найти потерянные где-то в сугробах шапки. Но делать нечего, а идти домой нужно. К тому же уши стали замерзать не на шутку. Грустные побрели они в сторону своих домов.

 Один мальчик, в глазах которого читалась явная обеспокоенность, чуть ли не страх, сказал:

– Ох и влетит же мне сейчас от родителей!

А второй с досадой промолвил:

– Мне-то не влетит, а только что я носить буду?..

 

Таня

В нашем подъезде жила девочка Таня. Хотелось бы сказать, что жила как все, да не как все. Нет, она, как и все её сверстники, ходила в школу, причём была круглой отличницей. Я думаю, что она, как и все дети, любила играть, но никогда не встречал её во дворе, хотя тоже был в ту пору школьником. Когда она здоровалась с соседями, то всегда очень красиво улыбалась, помню, что мне было как-то очень солнечно на душе от этой её улыбки, но меня всегда удивляло, как после её лицо сразу приобретало какое-то взрослое, тревожное выражение. Но я и тогда всё уже понимал, отсутствие жизненного опыта компенсируется у ребёнка особым чутьём. Конечно, я слышал обрывки разговоров родителей и из них и из своих наблюдений делал выводы о её жизни.

Родители Тани пили. Если не постоянно, то часто. Нет, они были не из разряда беспокойных, буйных в этом состоянии людей, а просто пили, и всё. Отец, дядя Порфир, занимался тем, что держал в сараях через дорогу от дома свиней, и с утра его можно было часто увидеть одиноко тянущим тележку с грязными алюминиевыми бидонами. Раз от раза он резал очередного откормленного хряка и отправлялся с мясом и салом на городской рынок. В такие дни в семье появлялись деньги. Чем они жили в другие дни, я не знаю. Тётя Маша, Танина мама, не работала, ибо, как я слышал, «её отовсюду гнали».Трезвой я её ни разу не видел, а пьяной – в основном когда она лежала на одной из лестничных площадок. Но это было редко, так как Таня всегда очень быстро на это реагировала. Она звонила к нам или другим соседям и спокойным грустным голосом говорила, что не может разбудить папу, а мама спит на лестнице и тоже не может подняться, но она может простудиться, и поэтому Таня просит нас помочь ей отнести маму домой.

Родители мои восхищались её спокойствием и трудолюбием. Тем, что ни разу не видели Таню грязной и неопрятной, хотя за ней, по-видимому, никто не следил. И правда, встречая её в школе, чаще на линейках в праздничные дни, я всегда видел Таню в белоснежном, отутюженном фартуке и красиво причёсанной .Убиралась в квартире она сама, готовила тоже. В очередях за продуктами, кои в то время были делом обычным, можно было часто увидеть её читающей книжку.

Школу Таня окончила с золотой медалью. Поступила в институт без экзаменов. Окончила и его с красным дипломом. Устроилась на хорошую работу, обзавелась собственной квартирой. Но каждый выходной она приезжала к родителям с сумками, полными продуктов, и с подарками. Ибо тётя Маша совсем слегла со своей какой-то новой болезнью, а дядя Порфир крепко сдал и держать свиней уже не мог.

Один раз, когда Таня в очередной свой приезд остановилась у подъезда, опустив сумки, чтобы поздороваться с сидящими на лавочке соседками, кто-то из них спросил:

– Татьяна, ну что ты так трясёшься за них? Что они тебе в жизни дали?

– Как что? – удивилась она – Это же мои папа и мама!

 

Ребёнок для мальчика

Один мальчишка всегда гулял один во дворе. Причём лет с трёх.

Он и выглядел каким-то одиноким, и держался всегда обособленно от других ребят. Никто не видел его родителей. Только слышали, как иногда кто-то с какого-то верхнего этажа звал его домой. Когда его спрашивали, где его родители, он всегда отвечал, что папа на работе, а мама дома, болеет.

Но в один весенний солнечный день его всё же увидели с мамой, гуляющей с маленьким ребёнком в коляске. Мальчик выглядел очень гордым и довольным, может быть, потому, что мама его выглядела вполне здоровой и симпатичной. Так мальчик перестал гулять один, а гулял теперь вместе с мамой.

Но пришла осень, и всё чаще и чаще стали замечать этого мальчика, одиноко стоящего у подъезда и качающего коляску. Затем это стало выглядеть вполне привычно. Потому что люди поняли, что мама родила ребёнка для этого мальчика, чтобы ему не было совсем одиноко.

 

Обещание

1.

Сашка явно опаздывал, звонок уже пару минут как прозвенел, и Серёжка нервничал. Он всегда неуютно чувствовал себя без друга, с которым крепко дружил ещё с детского сада и уже третий год сидел за одной партой. Учитель, правда, тоже опаздывал. Но беспокоило Серёжку больше даже не это, а то, что перед самым звонком этот придурочный переросток Горлов поменял Сашкин стул на сломанный, поставив его в едва устойчивое положение. И Сашка, сев на него, должен был неминуемо упасть, что, по мнению Горлова и его дружков, было бы очень смешно. Серёжке эта идея не понравилась, и он хотел уже было возразить, но Горлов вдруг подошёл, положил ему руку на плечо, как-то по-дружески посмотрел на него, чего практически никогда не случалось, и сказал:

– Смотри, только не выдай нас! Обещаешь?

Сережка стушевался, но, видя дружескую улыбку того, тихо выдавил:

– Обещаю…

Сашка влетел почти одновременно с учителем. Быстро подошёл к парте и тяжело плюхнулся на стул. Стул разъехался, и Сашка оказался на полу, больно ударившись затылком о заднюю парту. Вокруг раздались смешки, особенно надрывался с галёрки Горлов. Сашка поднялся, морщась от боли и поглаживая ушибленный затылок, собрал обломки стула, перенёс их в конец класса, взял другой стул и сел, предварительно обернувшись и показав Горлову кулак. Затем повернул голову и посмотрел на Серёжку. Лицо того было краснее помидора.

– Ты знал?! – с какой-то болью в голосе спросил он.

– Знал, Саш, но я обещал не говорить, прости!

Сашка уткнулся в учебник и до конца урока, несмотря на все попытки друга, с ним не разговаривал. На следующем уроке он уже сидел за другой партой.

2.

Как-то вечером, отложив в сторону книгу, отец спросил:

– Серёж, а что это Санёк перестал к нам приходить?

Серёжка помолчал немного, затем выдавил:

– Понимаешь, пап, мы с ним поссорились.

– Это-то я понимаю, да что-то, вижу, давно не миритесь. Саша не из тех друзей, которых следовало бы терять. А ну, давай выкладывай, что там у вас.

И Серёжка рассказал. Закончил он так:

– Пап, я же обещал ему не говорить, понимаешь? И потом, я же извинился!

– Понимаю, понимаю, сынок .Только в твоём случае извинение выглядело хуже, чем поступок. Если ты считаешь, что ты прав, ведь ты же был связан обещанием, то зачем тогда извиняешься? Значит, где-то чувствуешь, что неправ? И потом, извиниться – это значит понять свою ошибку и больше постараться её не совершать. Я понимаю тебя, ты смутился и дал глупое обещание, но запомни, в таких случаях цена ему грош, ведь на кону стояла твоя дружба. Вот, к примеру, если бы ты узнал, что завтра на твою Родину нападут враги, да ладно, пусть не на Родину, на нас с мамой напали бы бандиты, но один из них сказал бы это тебе по секрету и просил бы его не выдавать, и ты бы дал такое обещание, что бы ты сделал?

– Спрашиваешь! Конечно, вам бы всё рассказал! Это же бандиты, и они задумали недоброе.

– Хорошо. А твои одноклашки что, приятный сюрприз для Сашки готовили? А если бы он ударился головой сильнее? Пойми, сынок, в жизни тебе ещё встретится много таких доброхотов, а также торговцев чужими секретами. Они продают их именно за такие вот глупые обещания. Никогда ничего не обещай, не подумав, ну, а если уж так случилось, постарайся всеми силами исправить ошибку. Иногда она стоит многого. Тебе, например, стоила дружбы. Ты что-нибудь понял?

– Да, папа, – в глазах у Серёжки стояли слёзы.

– Поговори завтра с Сашей. Объясни ему всё. Попроси ещё раз прощения, признав честно свою вину.

– Нет, папа, я его знаю. Никогда после этого он не будет со мной дружить и больше не придёт ко мне.

– Насколько я знаю Сашку, он придёт, сынок, обязательно придёт…

 

Шапка

Урок уже начался, когда у двери в класс послышалась какая-то возня. Кто-то кого-то тащил и кто-то, по-видимому, сильно упирался.

Вовка обернулся и увидел, как какой-то дядька пытается втолкнуть в класс какого-то абсолютно лысого мальчика, а тот упрямо пытается оказаться у того за спиной. Наконец возраст и сила всё-таки победили. И мужчина, вытолкнув мальчика вперёд, смущённо, но низким, суровым голосом сказал, сделав жест в сторону мальчика и обращаясь к Ольге Сергеевне:

– Вот, привёл…

И, махнув в какой-то досаде рукой, вышел из класса.

Ольга Сергеевна подошла к мальчику обняла его, тихо сказала ему что-то на ухо, затем подвела его к свободному месту и сказала:

– Садись, Толя, занимайся, – и, окинув класс строгим взглядом, громко добавила: – Вот только услышу я чей-то смех!

Толька Стеглов (а это был он!) положил перед собой рюкзак, обхватил руками и уставился невидящим взглядом на доску. В глазах его стояли слёзы, и было видно, как сильно играли желваки на скулах.

Урок начался снова.

– Слушай, что тут произошло-то, пока я болел? – прошептал Вовка соседке Светке.

– Как, ты не знаешь? Стеглов у Даценко шапку украл, и та без неё вся такая домой прикатила. Родители пришли шум подняли, – Светка, хоть училась и хорошо, но поболтать любила.

– Ну, а как нашли-то?

– Да никак. Стеглов сам на следующий день пришёл отдал. Говорит, что в рюкзаке своём её нашёл. Дескать, он не при делах. Да только кто ж ему поверит-то, Стеглову?

Кровь вдруг резко ударила Вовке в голову.

– Свет, а когда это было-то?

– Да в тот день, когда ты заболел и ушёл домой после физкультуры. Помнишь? Стеглов тогда тоже на следующий урок не пошёл, отпросился куда-то. В кино, наверное. Куда ему ещё может быть надобность? А мы потом с девчонками по всей раздевалке эту шапку искали, не нашли. Я вот сразу подумала что это он, больше некому, только тогда не сказала…

Светка ещё продолжала что-то шептать, а Вовка уже всё понял, и вместе с этим пониманием в горле начал нарастать какой-то большой и неприятный ком…

В тот день они катались на лыжах. Вовка с утра как-то неважно себя чувствовал, но на физкультуре вроде всё разошлось. Ему даже было жарко, и он расстегнул куртку, а шарф убрал в карман. Учитель в конце концов заметил это и заставил его застегнуться.

В раздевалке после физкультуры все дружно галдели, снимая и отряхивая заснеженные куртки. Вовка заметил, что Валя Даценко повесила куртку на вешалку, не убрав, как обычно, в рукав лежащую рядом на подоконнике шапку, взяла рюкзак и пошла. Он хотел даже её окрикнуть, но тут словно какой-то бесёнок вселился в него, ему захотелось её разыграть. Его взгляд выхватил толкавшегося рядом с кем-то Толю Стеглова и его рюкзак, валявшийся тут же на полу. План мгновенно созрел, на действие оставались секунды. Вовка взял с подоконника шапку, быстро подошел к Толиному рюкзаку и, убедившись, что тот по-прежнему самозабвенно занят, расстегнул молнию и сунул шапку в рюкзак, застегнул его и пошел в столовую, так как время было обеденное и перемена только что началась.

По его плану, находку Толька должен был обнаружить на следующем уроке, когда выкладывал бы все принадлежности к нему.

Он бы, конечно, сразу достал шапку и стал разбираться, кто ему её подложил и чья она, а Вовка бы с удовольствием над ним посмеялся.

Но далее всё пошло не так, как он предполагал. Придя в столовую, он вдруг понял, что совсем не хочет есть. В глазах появилось ощущение песка, и тело стало как-то предательски подламываться в суставах. Вовка был неглупым мальчиком и болел уже, конечно, не раз, поэтому сразу понял, что, кажется, заболел в очередной. Он вышел из столовой и направился в медпункт, где школьная медсестра, померив у него температуру, отправила его домой. Вовка пошёл в класс, чтобы предупредить о своём уходе учителя, но по дороге как раз встретил сидевшую с ним за одной партой Светку Синицину и попросил её сделать это за него.

Так значит, Толька тоже не пошёл на следующий урок! Конечно, в этом случае он и обнаружил злополучную шапку только дома! Вовке аж захотелось заплакать от такого поворота событий.

Синицина продолжала что-то нашёптывать.

– Ладно, ладно, подожди, только скажи, на кой чёрт ему эта шапка понадобилась, вы не думали? Она же девчачья!

– Уж не знаю, может, выбросить хотел, да совесть замучила. Хотя, какая у Стеглова может быть совесть? А с Валькой они как кошка с собакой, ты же знаешь, она ему списывать не даёт.

«Нужно обязательно всё рассказать», – нервно думал Вовка.

«Как же так, из-за какой-то шапки – и…». Он обернулся и снова посмотрел на Толю. Тот сидел, уставившись в одну точку, и Вовке очень стало его жалко. «Нет, не Светке, вот на перемене выйду и всё расскажу ребятам. Вместе решим, что надо делать».

Время тянулось мучительно медленно, и с приближением конца урока Вовкина решимость начала ослабевать. Он начал думать о наказании за содеянное, а более всего его страшил сам Толька. Подумать страшно, что он с ним сделает, когда узнает! Но там, где-то внутри, кто-то несомненно хороший – в этом у Вовки сомнений не было – настойчиво требовал разоблачения.

Прозвенел звонок, учительница вышла из класса, и ученики как-то потихоньку стали собираться в небольшие кучки. Девчонки с девчонками, мальчишки с мальчишками, по дружбе, по интересам.

Вовка встал и потихоньку направился к Толе, по-прежнему неподвижно сидящему в одиночестве и опустившему лысую голову на скрещённые перед собой и положенные на парту руки. Поравнялся с ним, замедлил ход и… снова неспешно направился к выходу из класса.

Выйдя из дверей, он увидел прямо перед собой рассевшуюся на подоконнике группу своих одноклашек. Они оживлённо обсуждали произошедшее.

– Нет, я понимаю гулять не пускать, ну телевизор, игры запретить, но зачем же налысо-то? – гнусавил Генка Швед, самый низкорослый мальчик в их классе, что позволяло всем подтрунивать над его фамилией.

– Отец у него такой, старой закалки. Строгих правил дяденька. Стеглов говорит, что его самого в детстве так воспитывали. А насчёт того, что налысо, так он давно Тольку предупреждал. Вот и исполнил.

– Впрочем, Толька сам допрыгался, – с присущей ему неспешной манерой говорить, зная, что его всё равно не перебьют и обязательно дослушают, сказал Андрей Кадков, отличник, умеющий всегда постоять за себя и за справедливость. К его мнению прислушивались в классе даже девчонки.

Вовка приблизился к ребятам и громко сказал:

– Пацаны, я вот что сказать хочу…

И тут он вспомнил Тольку. Представил, как тот будет его бить, как только узнает, кто является истинным виновником его внезапного облысения. Вспомнил, как он нагло лез вперёд всех без очереди в буфет школьной столовой, как отталкивал его локтями.

Как тот попал ему в глаз ледяным снежком, после чего глаз закрылся, и это стоило ему двух дней лечения и промывания злополучного глаза заваркой. Как ещё в детском саду, играя в песочнице, Толька всегда нагло и внезапно рушил всё, что бы Вовка ни построил, да и вообще всегда вёл себя как дурак.

«Да ну его, этого придурка Стеглова с его шапкой. Будет ему урок», – подумал он. А вслух вопросительно посмотревшим на него ребятам сказал:

– Просто спросить хотел, кто знает? Пацаны, а волосы быстро растут?