Солнце-апельсин. Стихи

Мустафин Айрат

В этой книге каждый найдёт своё стихотворение. Оно может оказаться философски-вдумчивым, красочно-зарисовочным, песенно-звонким, необычным, сказочным, волшебным, сюжетно-историческим, шуточным. Каждое стихотворение способно зацепить и не отпускать, заставлять возвращаться к нему снова и снова. Оно может звучать или раскрашивать, погружать в раздумья или дарить радость. Сочные, неизбитые, яркие, непривычные образы пронизывают собой красивейшее полотно этого сборника стихов. Наслаждайтесь!

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«У баобабов цветки раскрываются вечером…»

У баобабов цветки раскрываются вечером И живут они всего одну ночь… Любят, танцуют, ведут лепестковым плечиком — Пробуют жизнь за одну, но такую целую ночь. Им невдомёк, что другим – напролёт года, Некогда им на остатках кофейных гадать. Да и не нужно, ведь время сжимает пасть, Чтоб непременно цветкам баобаба опасть. Мы не цветы, но наша измерена ночь, Звёзды подсветят предельность печали слегка. Наш лепесток унесёт дуновением ветра прочь. Будет удобна постель и уютно мягка. Сам баобаб проживает безумство лет, Жертвуя с легкостью нежность своих цветков. Нам из бессмертья тревожно звучит: «Привет. Чем ты пожертвуешь, чтобы лишиться оков? С чем ты расстанешься, чтобы продлить года?» Как позабудешь прозрачность своих лепестков, Чтобы в тупой баобаб превратиться тогда.

«Мы рядом с Бродским не стояли…»

Мы рядом с Бродским не стояли. Мы в это время прославляли Совсем других, На слух тугих. Мы вместе с Евтушенко не читали Стихи в Политехническом. Италии Мы посвящали наши думы И мечтания. Толстосумы Тогда еще не народились повсеместно, И было мыслям в книжках очень тесно. Мы супа вместе не хлебали Ни с Мандельштамом, ни с Бальмонтом — Мы были в замыслах, за горизонтом. Нас не кормил никто семью хлебами. У нас другая степь, другая сила. Нас по-другому время сильно било. Героев не встречали мы из стали. Из книжек нас пугал Иосиф Сталин. Мы в мавзолей на цыпочках ходили. Глядели – его пальчики застыли. Мы заново словесность открывали, Кольчугу и мечи из букв ковали. Секрет поэзии нам время подарило. Мы из «Снегурочки» узнали про Ярило. А кто был рядом с нами? Вспоминайте. При случае о них упоминайте. Конечно, рядом с Бродским не стояли. Да и совсем не тех мы прославляли.

«Мы по жизни бежим…»

Мы по жизни бежим, И дыханье сбивается в беге. Догоняем поспешно Уходящий вагон и трамвай. Мы трясемся теперь В неудобной разбитой телеге Неизбывно мечтая попасть Обязательно в рай. Не хватило дыхалки домчаться До отправленья. Лишний час отдал сну, Окунаясь в ночную постель. В скачке жизни, казалось, не должен Приветствовать лень я, Только дико спеша Каравелла нарвётся на мель.

Пасть войны

Пасть войны безобразная, страшная. Пасть в войну – бесполезность начал. Столкновение судеб crash 1 -ное, Гибель, боль… Замолчал, откричал. Алость крови стекает струями, Плоть рассыпана по земле. Разве можно в душе быть мумией- Позабыть о весне и тепле?! Кто задумывал войны разные, Видел в зеркале эту пасть. Изрыгала она брань лабазную, Предвкушая наесться всласть. Образина людей отведала, Ненасытная хочет вновь. Я желаю, чтоб ей ответ дала Человеческая любовь.

«Поэзия – это бежать и с разгону…»

Поэзия – это бежать и с разгону Грудью Наткнуться На колючую проволоку. Это падением строк Как гильотиной Сносить читателям головы. Это, раскинув руки, С моста лететь, И рифмуя слова, Знать точно, что никогда Не разобьёшься О тугую воду. Образы и образ а Поддержат Пока Все мы молоды Жаждой слова И рифмами города.

«Мне в завьюженных снах…»

Мне в завьюженных снах Отогрейте немножечко правды… Разогрейте мне счастье В алюминиевой кружке. Размешайте как сахар, Чтоб вкуснее пилось. Мне не дайте замерзнуть В снегах безразличья, Коченеющим пальцам Не позвольте застыть. Дай скорее с костра Разогретый напиток, Обжигающий душу, Скорей пригубить. Не замерзнуть И счастьем себя напоить. Мне в завьюженных снах Отогрейте немножечко правды…

«Если платье на кусочки…»

Если платье на кусочки, То получатся платочки. Если счастье на кусочки — Не собрать гармонию мира. Если душу рвать кусками, То душа окрепнуть может. Если нет любви меж нами, То развалится планета.

«Когда ты пишешь по своим лекалам…»

Когда ты пишешь по своим лекалам, Тогда ты о себе узнаешь много. Когда идешь один совсем не в ногу, Ты сам себе выстраиваешь шкалы. Когда рисуют вас не по канонам, То можно отвернуться от кошмара Или вглядеться в пятна от пожара. Заметить солнца блики по коронам. Мы все на тронах или пьедесталах, Нам всем высоты снятся. В полнолунье Нашептывает заговор колдунья. Но вам от суеты защитник Малах 2 .

«Если бы счастьем можно было укрыться…»

Если бы счастьем можно было укрыться, То было бы оно похоже на одеяло… Если б стихами можно было забыться, Было б довольно или все-таки мало? Вместо разлуки довольно ль вокзала? Или всё-таки мало? Всё-таки мало. Не надо прятаться по подвалам, Если в дорогу призванье позвало. Или навечно довольствуйся малым, Чувствуй отсталым, Тупым, исхудалым, Думай о грустном И ешь, как попало. Или всё-таки мало? Или попало? Где-то в лесу тихо ветка упала. А ты всё решаешь быть большим или малым.

Мамины руки

Мамины руки. Они бесконечные В нежности детства. Пальцы колечками Волосы вьют Под распевность ночи. Где-то за печкою Ждут своей силы к утру калачи. Мамины руки. Любимые пальчики, Крепость ладоней, надежность внутри. За руку в школу водили нас, мальчиков, Мамины руки. Тянутся руки к щекам на вокзальчике, Трут под очками от влаги глаза. Треплют с тревогой платочек за крайчики. Катится тихо скупая слеза. Вот прогудел паровозик разлукою, Стуком колес набирает разрыв. Мамины руки, простите нас, мальчиков, Теплой ладонью детство укрыв.

Зимнее утро

Зимнее утро. Свежесть морозная. Бодро шагаю по парку, свистя. Эх! Илья Муромец – силушка грозная. Вспомнил картину, по снегу хрустя. Холод за спину кусает отчаянно, Щёки и нос разрумянил с лихвой. Как захотелось горячего чая, но Ветер подул, превратившись в конвой. Грусть и уныние – дело заразное, Пальцы в кармане от кошки скрестил, Сплюнул три раза, подумавши разное. Недругов спешно небрежно простил. Шапку напялил сильней самовязную, Глухо потопал, подошву отбив. Небо по-прежнему серо-алмазное. К дому рванул, сам себя отпустив.

«Мы с тобой – единое целое…»

Мы с тобой – единое целое. Я вот чёрный. А ты только белая. Всё равно мы с тобою целое.

«Алым заревом кричала…»

Алым заревом кричала Нам природа про закат, И девчонке у причала Был парнишка очень рад. И голубка в небо взмыла — Растрезвонилось в ночи. Баба все полы намыла, Замесила калачи. Целовались до упаду, До кровавых капель с губ. Всё шептала, что не надо, А мечталось: «Ой, как люб». Птицы с неба возвернулись, На листах роса дрожит, На прощанье улыбнулись, Время весело бежит. Солнце славно потянулось, Распластав свои лучи. Утро. Жизнь опять проснулась, Скрыв от глаз секрет ночи.

Земляки

На Марсе все земляне земляки. И дагестанцы русские в Египте. И русскими летят буряты в Штаты. Каким бы бедным ни был ты или богатым, Как не раскручивал бы За загривок мирный атом. Куда б ни направлялись моряки, Какие б не смотрели маяки. Везде и всюду мы в плену родного. И этот плен даёт нам силу Слова.

«Мне бы только в небо взмыть…»

Мне бы только в небо взмыть. Лишь бы крылья удержали. Только б руки не держали. Чтобы быть на свете, быть.

«Он самый русский. Кучерявый гений…»

Он самый русский. Кучерявый гений. В заснеженные степи из пустыни Заброшен его пращур. Он же стынет На площади в раздумье о Евгении. И днём и ночью он слагает вирши, Ни на минуту не смыкая глаз. Там, в бронзе головы, он вечно пишет. И эти строки твёрже, чем алмаз. Ему нельзя присесть, он занят делом. Позеленел от тяжкого труда. А рядом кто-то на асфальте мелом Коряво стрелку начертил: «Туда». Под ним весь мир, и радости влюблённых, И птичий гам под бабкино пшено. Его не заморозить – закалённый. Он – гений. Это точно решено. Огонь страстей расплавит бронзу века. Сойдёт поэт меж нами побродить. Жизнь сможет вот такого человека Из холода металла возродить.

«Я во сне…»

Я во сне. Я не здесь. Я навзрыд и навсхлип… Воображение рисует Фантастических рыб. Я плыву в бесконечность И ныряю в ничто. Покажите мне вечность Растянутых штор. Я смешал бытие, Сыпанул креатив, И гремучим тогда Получил реактив. Мне хвостами вильнули Рыбы в ночи. Я хочу, чтоб вернулись, Тьму растащив.

«Ярко жёлтая луна…»

Ярко жёлтая луна, Словно масло в бутерброде. Этот яркий сумасброд Человек иль только вроде? Говорят о нём в народе Будто он как бутерброд. Вот. Льётся речь как плавность вод Год. Только радости от дел, Что так сладостно пропел, Нет. Бред. Бутерброд проглочен. Вкус? Ну-с? Прожевал неспешно И не дует в ус. Отравился и лежит, ниц. Безответственность ответственных лиц. Яркость масла облапошила нас, Яркость парня и обманутость масс. А над всем над этим светит луна. Ей едино – что мир, что война. Для чего ж тогда миру она дана? Человеческих мечтаний полна. На, луна! На, луна! На!

«Изгиб реки тонкой змейкой…»

Изгиб реки тонкой змейкой Уходит за горизонты. Читают стихи не мельком, А как на линии фронта. Стремится вода в низину, Сбегает с высот в долину, А я бросаю в корзину Стихов почти половину. А может в корзине этой, Среди моих заморочек Найдут другие поэты Засол поэтических бочек. Смешались в едином миксте Обрывки картин и буквы, Я вытащил этот листик. А он оказался брюквой.

Рыжий ангел

Когда золото сыплет с неба, Опускаясь на голову чью-то. Златокудрая быль или небыль. Рыжий ангел похож на чудо. Рано утром лучами солнце Дарит людям любым богатство, Но не каждому эта порция Разукрасит крыльев пернатство. Рыжий ангел – любовь и счастье, На кровати уснула рядом. Крепко спит, позабыв ненастья, Заменив все богатства кряду!

«В облаке сером…»

В облаке сером, В облаке красном Мы растворяем мечту. Звуком несмелым, Пугая опасность, Тихо молитву прочту. Пусть разноцветьем Жизнь станет краше, Радость коснется лиц. Пусть на столетья Счастье отметят Стаями ангельских птиц.

«Я звукам отдал предпочтенье…»

Я звукам отдал предпочтенье для прочтенья. Шершавость строк цепляет За неровность душ. Оттенки слов и мысленные тени Вбивает в вечность Поэтический картуш. Калейдоскопом мир закручен. Вдохновеньем разлита на бумаге Чёрность 3 . Тушь Вместо чернил. И топчемся в неровном шаге Бессмертия. Нил, Пирамиды, мумии, столетья. Песком заносятся мечты. Жарой расплавлен. Впредь я Не думаю о времени. А ты?

Шнитке

Мне удалось расслышать в какафонье Разговор планет И шепоты Галактик, И дикий крик Вселенной. Нетленной музыки Рождения звёзд с разрывом тишины Закоченевшей. Безбрежье неожиданных миров, Где негде расплескаться звуку При всем масштабе мирозданья. На свиданье комета пригласит метеорит. Он промолчит. Где чернота дыры В сто крат Малевича сильнее, затягивает звуки в никуда, куда аукаться в пространстве странном мы будем непрестанно.

«Когда рисуют…»

Когда рисуют плакат-героев, То чувствуешь фальшь и гуашность красок. Неправда не может меня устроить, Ведь за бумагой — совсем пустое. Ты трогаешь раму — схожденье фасок. А где-то герой настоящий бродит. Он совсем-совсем не портретный, Не льёт словами с телеэкранов, Пьедесталы не ставит своим делам. Он может быть, даже очень конкретным, Всё прямодушно и без обманов, Делит беды чужие напополам. Решайте сами, Что вам ближе: Бутафорье потёмкинских деревень, Или лихачество Настоящего качества Бесконечно смелого Валерия Чкалова.

«Море лижет ноги людям…»

Море лижет ноги людям В роли ласкового зверя. В бесконечно синем блюде Виден только один берег. Кудри пенные прибоя Расчешу ладонью сильно. И волну лихим ковбоем, Оседлаю импульсивно. Поднырну под брюхо водам, Фыркну громко на просторе. Не хочу быть коневодом, Мне бы что-нибудь простое. Пригублю солёность влаги, Проплыву полкилометра. Унесет слова отваги Мощный вздох бродяги-ветра.

«Талант и гений – разница в размерах…»

Талант и гений – разница в размерах, Но только на какой аршин измерить? Злодей и гений. Может доброта препятствием злодейству быть? Забыть возможно ль злодеяния? Остыть Нельзя от грандиозных чувств, Испытывая дружбу, не порви натянутые струны и любви не раздави, Чтоб не услышать хруст, Красивого, но хрупкого творения. К концу подходит мысль стихотворения: Покуда жизнь свою не проживешь, На вечные вопросы не найдёшь Ответы Ты.

«Как многозначны символы. Порой…»

Как многозначны символы. Порой Теряешься, отыскивая суть. Всё понял вроде, хочешь отдохнуть, Но вдруг рассмотришь – смысл уже второй. Часы – казалось просто суток ход. Но символ вечности и жизни полной знак. Вот подвести черту – итог? Отход На время, и черта окажется деленьем. Так. Дорога – это просто долгий путь. И жизни вектор, заданный судьбою, На узкую тропинку не свернуть, Фатальность не отступится без боя. Сова для нас – это учёность дум, Хрустальность знаток о вская и мудрость, А на Кавказе – это знак беды, Болезни, страх и подлости сутулость. Без многозначья – плоские стихи, Оттенки смыслов задают нам грани. Проплыв в словах, останешься сухим, Коль сочность мыслей знал, а не цыганил.

«Стотысячегласно…»

Стотысячегласно, Стотысячезвёздно Я выскажусь классно. Насуплюсь сурово И выскажусь грозно. Словам всё подвластно, Стихам все возможно.

«Беззвучный крик…»

Беззвучный крик Разрывает барабанные перепонки, Взрывает черепную коробку ужасом. Звук, Который не колеблет воздух. Там, на мосту, схватившись за голову, человек кричит! Боль через холст истекает в пространство Неслышимым голосом. Ты уже не видишь картину, Но она продолжает кричать в тебе. Мунковский «Крик» возвещает миру О бесконечной боли и жуткой беде. Крик непрекращающийся, Тягучий и звонкий одновременно. Никто его не слышит, Но все его различают. Человеку страшно и больно. Его пытает отчаяние. И он кричит!

«Погрузиться в слова…»

Погрузиться в слова, Раствориться в мелодии звуков, Достучаться до смыслов тысячи строк. Откровенной бравадой Закрасить сердечные муки, И безжалостно выплеснуть Грязь из души за порог.

«Подкармливать ворон в душе нельзя…»

Подкармливать ворон в душе нельзя. Размножатся, изгадят, разлетятся. По птичьему помёту проскользят Дурные помыслы. Их надо убояться. Ворон из глубины души – за крылья вон! Как палубу на корабле её отдраить, Пройти химчистку и уже потом На солнце просушить её отправить. Не оставляйте корм для воронья. Обида, злость – ей лакомства навеки. Они как в зёрнах хлеба спорынья Тихонько отравляют человека. Просеивайте ситом доброты Все зёрна, что питают наши души. Гоните чернопёрых! Это ты Заставишь улететь их жирно-ту-шесть. Не далее как завтра, ровно в шесть.

«В лоскутках многоцветных родных одеял…»

В лоскутках многоцветных родных одеял. Где козулями в праздник народ угощал. Там стоснежье бескрайнее тихо зовёт, Ломоносов с обозом учиться идёт. Здесь ветра обретают помор-имена, Здесь в музеях хранятся Петра знамена, Здесь на острове Грумант история спит. Да, с ладонью под голову, сладко сопит. Здесь и Там размешались с заваркой в ночи. Одеяло лоскутное мама строчит. И машинка на избу мне песню поёт, Как зачем-то из лесу волчонок придёт.

«Нам сокол дорог, финнам – ворон…»

Нам сокол дорог, финнам – ворон. Тотемный зверь у каждого народа. Их племенами любят, любят хором. Свою считают лучшею породу. Отыскивают признаки the best: Какого цвета шкуры или перья. И этот в мире самый лучший квест, По изучению прошлого поверий. Архивность паутинной тишины, Про предков тяжесть толстых фолиантов. Солдат разбудит окрик старшины, Развеяв миф хмельных негоциантов. Кому-то нравится причастным быть к волкам. Другие в родственники пишут носорога. В далёкой Индии почёт слонам, быкам. Зоологам – широкая дорога. Как отнестись к истории легенд, Улыбку спрятать или рассмеяться? Нет, лучше превратить в тотемный бренд, Кому хотели предки поклоняться.

«Кому нужны твои стихи…»

Кому нужны твои стихи, Без кожуры, без шелухи. Не нужно парню от сохи Стозвучье пламенной строки. Нет, ты не прав. Среди берёз Душе любуется до слёз. И от пейзажной красоты В сердцах не будет пустоты. Да, ты не прав. Крестьянский нрав, Себе настроил камертон. И отзвук правды и беды Разбудит в них сердечный стон. Они поэзии близки, Художник делает мазки. И бесполезен этот спор. Дом строят. Говорит топор.

«Изгиб реки змеиной мудростью…»

Изгиб реки змеиной мудростью обходит камни и холмы. А мы? Манит нас камень изумрудностью. Богатство дарит малахит И хит. Зацепит нас своей душевностью Народной песенки мотив, Взбодрив. Отелло, Яго-кубок с ревностью, На сцене жизнь похоронив. В архив. Картины жизни как мозаика. И в брусе выбрали пазы В разы. А если мир – всего 3 D —объект? Нас очень сильно удивишь, Малыш? А он всего лишь улыбается, Ему не важен реализм. Буддизм.

«Тихий шелест страниц…»

Тихий шелест страниц. Треск поленьев в камине. Волшебством растворилась реальность в ночи. Узнаваемость лиц, Что не знал и в помине, Парадоксом расплавилась в воске свечи. За дубовым столом, В плотном бархате линий, Зашнурован камзол. Громкий стук башмаков, И дозор напролом. А на улице – иней. Замок гулко разносит грозный бой кулаков. Был вельможа хорош И, обласканный властью, Не подумал, что правда порою – порок. Взгляд упал не на нож, На картину «Ненастье», Когда рухнула дверь. И закончился срок.

Песенка о королевской свадьбе

В холодных залах каблуки Стучат, стучат. «В дворцовой кухне нет муки», — Кричат, кричат. Сегодня свадьба короля. Олю! Аля! Стрижёт садовник тополя. Тру-тру, ля-ля! Невеста в белом хоть куда. – Куда? Куда?! Нести заветный куль муки туда? – Сюда! Сюда! И музыканты как с картин сошли. – Нашли! Нашли! Удастся пир теперь горой. – Открой! Открой! И в королевстве будет мир! Покой! Покой! И заиграл в кольце сапфир, И гости двинулись толпой. А в королевстве всё о’кей! Кричит вельможа: «Мне налей!» Всё будет лучше всех, поверь! Слуга захлопывает дверь. В холодных залах каблуки Уж не стучат, они устали. Хмельные гости всех достали, И больше нет у нас муки.

Честность

Вздувает стих на шее артистические вены, Когда с заламыванием рук актёр кричит слова. Но как-то слишком, слишком всё, не откровенно: Берёзки, Родина, река, луга, дрова… Он славу пьет из славности поэта, Он пользует его стихи. Но так нельзя! Он одинаково про то, да и про это, Улыбчивым задором вдоль скользя. Он приглашаем, белозуб, дежурен, Он театрально восхитителен во лжи, Исполнит песни он весьма, весьма ажурно. Мне ближе Сэлинджер «Над пропастью во ржи».

«Эй, товарищ, замри и постой…»

Эй, товарищ, замри и постой. Я услышал звучно-густой голос бубна. Казалось простой До предельно тягостного жутья дробно-зубного. И по кругу шаман зашагал, завыплясывал, А картины – заплачет Шагал, Распоясавшись. Набирает ритм, и текут слова В голове моей. В темноте ночи проплывет нарвал. Ну, шаман, скорей! Я уже не здесь, но еще не там. Эх, шаман, скорей! Смело я нырну, позабыв обман. Бей, сильнее, бей! Вся тундра съёжилась вокруг костра. А он всё ходит, говоря не с нами, Сквозь звук тугой уносится в астрал — Там мёртвых души маются меж снами. Вот растворяется Вселенная. Она Рождает из неяви точно явь. За звуками идём. Направь, Шаман, туда, куда ты с бубном ходишь, Нас, земных, стократно превосходишь, Признайся, где лежит твоя страна?

«На излёте…»

На излёте, на изломе. На больничной койке, в коме. На Камчатке или в Коми, Мы в родном хотим быть доме.

«Счастье не измеришь километрами…»

Счастье не измеришь километрами. Три цепочки слов вокруг Земли. Будем королевскими каретами Ехать, смело дверцы отворив. По мечте промчатся кони резвые, Чуть саму мечту не раздавив. Осторожнее, извозчики нетрезвые, Направляйте прямо, да не вкривь! Вензеля заляпаны каретные. Весело по жизни проскакав, Можно не заметить неприметную Тайну главную, её не разгадав. Отдохните кони, пейте воду. Раздувает ноздри коренной. Верно в песне всё про зонт, погоду. Снова в путь, не нужен нам покой! Да, карета лучше, чем телега. Вензеля отчистим от грязи. Вспоминаем «Вещего Олега», Волшебство фантазий загрузив. Цокот мерный делают копыта На одном витке вокруг Земли. Верю я – нам тайна приоткрыта, Чтобы счастливы мы быть с тобой могли.

Дыхание Стамбула

Стамбул. Величием вздохнул. Расправил каменные лёгкие свои. Стамбул. Нитей шёлк для папских булл Забыл, и карту навсегда перекроил. Стамбул. С десятков минаретов слышен гул, Повыше к небу возвещает муэдзин. Стамбул. Разбужен город, тысячи корзин Несут на рынок. Впряжен в повозку мул. Стамбул. Рыболовами усеян Галатский мост. С гранатами тележки повезли. Стамбул. Как дышится тебе? Мостами в землю врос. С Босфора ветер мигом отрезвит. Стамбул. Да, дыханием твоим был опьянен. Каменья улиц голышом лежат. Стамбул. Дыши, мой город, я тобой пленен. И капли моря на глазах дрожат. Стамбул.

«Будто сердце поперхнулось…»

Будто сердце поперхнулось И скукожилась душа. Солнце к морю прикоснулось И нырнуло не спеша. Ночь повеяла прохладой. Звёзды трут свои глаза. Мужичок на старой «Ладе» Поднатужил тормоза. Гулким эхом отзовётся В полутьме собачий лай, За забором песня льётся Про любовь и месяц май. Отлегла от сердца мглистость, Рассупонилась душа. Разглядели мы иглистость Приподъездного ежа. Позабыты треволненья, В голове теперь мотив, Что подслушал у поленьев. Завтра вновь идем в залив.

Тихо

Тихо вечер наступает. Тихо тикают часы. Тихо музыка играет. Кот уснул возле печи. По подушке вьётся лихо Тихий локон вдоль руки. От Гвидона повариха Тихо требует муки. У кровати книжка дремлет, Истрепался уголок. Сказке сон сурово внемлет, Воспарив под потолок. Кот учёный, цепи, ступа… Сладким льёт в глаза Морфей. «Перемешано. Как глупо!» — Замяукал Тимофей. Растворив во сне печали, Прям за тридевять морей, Наш корабль с тобой причалит. В жизни будет веселей!

«Хотите сказку?»

Хотите сказку? Я вам продиктую сюжет. Не надо подсказки. Хруст свежих крахмальных манжет. За призрачным мифом Маячит реальности план, За перьями грифа Легко проступает обман. За каждым героем Легко разгадать прототип. Мы замок построим, Взрастим чудодейственный гриб. Всегда нужен карлик. Пусть будет злой чародей. А мимо кораблик Плывет пусть по воле морей. Пусть в том корабле Витязь будет неслыханных сил. Всё слишком знакомо? И ты потому загрустил? Чтоб мощно взбодриться, Придумай героев других. Пусть новые лица Теперь освежат этот стих.

«Рукавички ты мне вышила…»

Рукавички ты мне вышила Красной нитью да узорчато. Дым клубится да над крышами. Ставни хлопают трехстворчатые. Снегири, да грудки алые На снегу горят как маков цвет. А сугробы уже впалые- От весны летит зиме привет. Накатаю бабы снежный ком — Под руками стонет мокрый снег. По двору не бегай дураком, Возвращайся в место сладких нег. Вышивальщица мне по сердцу. Ниткой красной, божьей милостью. Отпечатался узор внутри, Разукрасив жизнь красивостью. Рукавички ты мне вышила Красной нитью да узорчато. Из церкви псалмы услышали, Их поют да переливчато. Крепка нить да с узелочками.

«Тихо в комнате…»

Тихо в комнате. Ходики тукают в такт В полной темноте. В дыханье – спектакль и антракт. Тихий выдох И сказочно нежный вдох. И без скидок — Красива ты будто Бог. Знаю точно, Что рядом дыхание в ритм. Пусть восточный Ангел тебя хранит. Тихо в комнате. Ходики тукают в такт. Как предатель Будильник включил антракт.

«Ровным, но нервным пунктиром…»

Ровным, но нервным пунктиром Судьба нам наметила путь. Не думай теперь о кумирах, Навеки их позабудь. Меж чёрточек есть пространство, Где просочиться вширь. Черта – это постоянство, А я не хочу константства. Мне бы подебоширить. В прямых, переносных смыслах, Стерев прямоту черты, Вольностью распрямиться Упрямству своей мечты.

«Зимний вечер под окном…»

Зимний вечер под окном Шёл мягкой поступью. Случайно Расплескал он чью-то тайну. И из тайны вырос гном. Башмаки, камзол и шпага. Воротник жабо, отвага. Всё как надо у него. И зовут его Егор. Из секрета вышел мальчик Ростом он как будто с пальчик. Подрастёт ли наш малыш Не узнает даже мышь. Почему бы не сказать, Как всё будет? Только мать Тайну может разгадать. С вечером договориться, Чтоб Егорка смог развиться И Григорием мог стать, Илье Муромцу под стать. Конец сказке, марш в кровать!

«Распустилась сакура…»

Распустилась сакура, Грянул грозно гром. Девушка заплакала — Не японец он. Кимоно фальшивое, Иероглиф – дрянь. Ягоды крушины. Отравишься – остань! Полюбила дальнего, Оказалось – Ах! Ой, мечты хрустальные. Он простой казах. И глаза раскосые, И читал Басё. Девушка курносая Позабыла всё. Не грусти молодушка, Не тоскуй навзрыд. Проплывёшь лебёдушкой Ты в краю Орды. Не кручинься милая, Не реви в рукав. Может, и простила ты. Он ведь тоже прав. Как к тебе мечтательной, На какой козе Подъехать, обязательно С сакурой в косе? Мечи самурайские, Хокку да сенрю. Будут кущи райские Прямо к сентябрю. Самурай забудется, Счастье в две струны. Стерпится да слюбится. В море буруны. Узкоглазый первенец У подножия гор Фудзияма бережно Пропоёт: «Егор». Суши, рис и палочки, Чашечка сакэ. А Егорка в салочки Играет вдалеке. На далёком острове Посреди морей Счастливы славяночка И батыр степей.

«Если душу вывернуть наизнанку…»

Если душу вывернуть наизнанку, То снаружи окажутся крылья. А может, они там и были, Только мы о них позабыли. Внутри нас тихонечко ныли. Вот и пришлось однажды Сделать предельную важность — В ночь или спозаранку Душу вывернуть наизнанку.

«Золотинки, серебринки…»

Золотинки, серебринки, Слов весенних паутинки… Грустно жить без двухголосия. Подпевает шум колосьев. Только это будет летом, А сегодня – не про это…

«Птенчики-бубенчики…»

Птенчики-бубенчики, Колокольный звон. Грива, конь и венчики. Россия – не Гудзон. Птенчики-бубенчики, Колокольный звон. Теремок бревенчатый Как старинный дом. Птенчики-бубенчики, Колокольный звон. С ветрами повенчанный Придорожный стон. Птенчики-бубенчики, Колокольный звон. Накинутый на плечики, Простенький мутон. Птенчики-бубенчики, Колокольный звон. Шуба соболиная На кровавый кон. Птенчики-бубенчики, Колокольный звон. Буйная головушка Понесла урон. Птенчики-бубенчики, Колокольный звон. И забор увенчанный, Стаями ворон. Птенчики-бубенчики, Колокольный звон. Вот многоступенчатый Ход на царский трон. Птенчики-бубенчики, Колокольный звон. Праздник или казнь теперь Возвещает он.

«Я слышу музыку далёких языков…»

Я слышу музыку далёких языков. Грузинского протяжную распевность, Аварского орлиность и металл, Английского уединённость. В французском грусть, чуть-чуть любовный флирт туда ещё подмешан. Отрывистостью фраз неспешен, Строг немецкий. Мирт Как символ тишины и наслаждения Еврейскому подходит больше. Испанский будит в сердце матадоров, Фламенко разрывает кастаньеты! Норвежский – извинительно-ласкательно, Зимою счастье жизни разогретое. Мне датский Андерсена тембром говорит, По-шведски Карлсон с Малышом шалит, Армянский нарисует Ереван, Арабский – по пустыне караван. Казахский степью разольется в две струны, В чеченском – горы, бурку и кинжал (я услыхал). Персидский восхваляет в две луны. В румынском Рим дыханием своим Из старины напомнит. Мнит До сих пор его частицей Бухарест. Итальянский раздаётся оперой и серенадой. Ряд языков мне изучать не надо. А впрочем, это всё совсем не так. И в каждом языке есть вдохновение. И сердцу и душе отдохновение. А сложность изучения – пустяк. Пусть даже это всё совсем не так.

«Ты такая мне близкая…»

Ты такая мне близкая И такая далёкая. Среднего роста, Но такая высокая. Северным говором окая, каблучками настойчиво цокая, Когда ссоримся мы, Меня электричеством токает, Болью в душе отдаётся Как от ста калек. Бег электронов по сердцу наметит жизнь, Пульс, разбегаясь по телу, бежит в висок. В непонимании любви платок Трудно обратно сшить. Боже, как иногда твой рост Так непомерно высок. Пропасти нужен мост, Нам без него не пройти. В ссоре нужен вопрос, Чтобы её обойти, Чтоб не свалиться вниз. Или постройте мост.

«Кто ничего не хочет удержать…»

Кто ничего не хочет удержать, владеет всем. Прощается со всеми насовсем И грациозно продолжает восхищать, Приумножая восхищения на семь. Ему не страшно ничего терять: Ни жёлтый лист, ни память, ни здоровье. То, что не держись, трудно отобрать — Богатства странного беспечного условие. Оковы для него всегда малы, А мир велик для вечного владения. Да и отвык, Наверное, старик От торжества земных прикосновений, Реальной жизни и страстей мгновений.

«За бородкой, иронией и пенсне…»

За бородкой, иронией и пенсне Надёжно спряталась душа. Голыми пятками ходит по белу свету И диктует ему свои пьесы и рассказы. А ноги сильно мёрзнут И требуют их потереть, Чтобы чуть-чуть согреть. Несколько раз хотел от неё сбежать, Но она не пустила. Тогда он купил ей ботинки из толстой кожи. Она поняла, что ходить в них ей невозможно, И скинула. В них она ничего не чувствовала. «Пусть лучше коченеют лодыжки, Чем не чувствовать жизнь», — Подумала душа. И принялась опять диктовать.

«Ветка берёзы…»

Ветка берёзы, Ветка сирени Как обходиться без них? Насухо слёзы Вытерты. В сени Грузно зашёл и затих. Бьётся берёза В окошко тревожно, Рвётся домашних поднять. Всё-таки мёрзнет. Разве возможно Веткой беду отогнать? Баба вскочила, Деревья расслышав, Сердце не может унять. В валенки ноги. «Как же так вышло?» Деда не может поднять. Фельдшер речистый В домике дальнем, На самом краю деревни. Дом выкрашен. Чисто. Сирень он ломает Для милой своей царевны. Нет, не у дома, Ушёл далече. И надо ж такому случиться, Баба на улице Мчится навстречу- Мол, с дедом беда. И божится. Друг Гиппократа Несётся к больному. Помощь вот-вот придёт. Ветка берёзы И ветка сирени. Радостно солнце взойдёт.

Икигай

Нет, погоди, постой! Без икигай Ты больше книгу жизни Не листай!

«Шалаш, где вечно смеются…»

Шалаш, где вечно смеются, Гораздо дороже дворцов, где вечно рыдают. Где в золоте жизнь свою проклинают, А жизни при этом совсем и не знают, И за забором при этом не жить остаются. Вроде простецкий шалаш, Из листьев и веток. В лютую стужу сумеет согреть и укроет от ветра. Весь занесённый в снегах Такой неприметный, Горбиком белым сутулясь, стоит От нелюбви в километрах. Рядом дворец, но листья шалаш отдалили. Снегом от золота злости надёжно укрыли. Чтоб перепрыгнуть дворцовую стену Надо сдувать научиться фальшивости пену. Золото – ветки, дворец и шалаш – на контрасте. Девочка тихо шалашик в дворцовом саду воздвигает. Камнем кирпичным внутри шалаша отделяется счастье. Жизни никто, получается, так и не знает. Радости жизни кирпич не построит помех. Смех и веселье никак не привязаны к стенам. Жадно монеты считая, как скряга Гобсек, И в шалаше можно плакать обыкновенно, Горечь обид разнося по измученным венам.

«Астролябия…»

Астролябия. Мне просто нравится звучание слова. Оно напоминает мне ампир. На самом деле – астрономии суровой Прибор. Космический турнир Красивых терминов скрестит Кометных сабель пламень. Новый Смысл в старые слова мне запретит Закладывать. Бежит тапир Из древности, теряет языка основы. Оковы? Нет, стройности крепёж. И крикнет кто-то (невтерпёж): – Крылатый конь, срывай подковы! Нет! Никогда ты не пойдешь под страшный нож!

«Мы будем искать окошки…»

Мы будем искать окошки. Красивые занавески. Метнулся почти не резко За стеклами чей-то крошка. Мы будем смотреть на ставни. И трогать узорчатость фризы. Я к слову навек приставлен — Такие жизни сюрпризы.

«Ажурность парапетов, оранжевый закат…»

Ажурность парапетов, оранжевый закат. Сугробы по колено в весенний месяц март. И тучи манной кашей идут туда – сюда. Затянет ветер страшный, ухватят холода. Фонарь согнётся грустно с округлой головой. И светом разольется вокруг и пред собой. По насту с тихим скрипом вышагивает он — Какой-то запоздалый и старый почтальон. На нём видна фуражка и сумка на ремне. Несёт он телеграмму красавице Весне: «Мы ждём. Без промедления, скорей летите к нам». Наверное, бумагу оформил тихо сам. Смеркается. И тени, смыкаются теперь. И тайны полетели искать чужую дверь. Несётся ночь вприпрыжку, сбивая с веток снег. Живёт на русском севере счастливый человек. Пускай сугробы в марте. И холод от Двины. Когда-то здесь отведал я тёщины блины. Раскинешь руки шире и взглядом в небеса. Эх, милый русский север! Эх, русская краса!

«Трудно всё время быть ангелом…»

Трудно всё время быть ангелом. И под пиджаком прятать крылья. Как это всё опостылело. И старый дом тихо идёт на слом. Баба с пустым ведром – всё уже вылила, Навстречу идёт – будто слон, Приковыливая. Засунул за пазуху нимб, Крылья на время сложил в дорожную сумку. Подкладом протёр, в кармане лежавшую, рюмку. Пронзает из космоса WIMP 5 , Напоминая о другой стороне, О темноте, охватившей Медведицу и её Умку.

«Не оглядывается назад тот…»

Не оглядывается назад тот, Чья цель – бесконечные звёзды. Пригублю по весне сок берёзовый. И отправлюсь в звезд о вый поход. Меня может понять Дон Кихот, Милый шизик с душою бриллиантовой. Окружают его питекантропы. Росинант мило сено жуёт. По пути раздобуду кольчугу я. (Латы – для неуклюжих рыцарей). Терема и дворцы – это для царей. Только вот не хочу в лачугу я. Где звезда путеводная для меня? Подскажи, Ариадна моих степей. Долю, – мне говорят, – до конца испей И потом ноги выдернешь из стремян. Мне по жизни скакать на своих конях, Без зерцал в сраженьях рубиться всласть. И каким тузом улыбнётся в масть Мне судьба моя, до поры храня. Лишь вперёд смотреть завещал Аид. У своих ворот тихо Цербер спит. Не взглянув назад, не уйдёшь к звезде. За конём бредёшь ты по борозде. Запрягли коня, крылья п о боку. Мне б в Париж, а там – эх, мерси боку! Да, пегасов круп впереди меня. Разгадал секрет, чернозём виня. Вот теперь вперёд, да во весь опор. За конём шагал я до этих пор. Впереди горит свет моей звезды. Доскачу до льдов – разломаю льды! Два его крыла пригодятся вновь. Ведь своё крыло поломало в кровь. Мой испанский друг, не печалься зло. Ты живее всех, всем смертям назло!

«Летучие Голландцы – бесцельные корабли?»

Летучие Голландцы – бесцельные корабли? Но почему же тогда их волны не потопили? По борту ужасно били, На дно утянуть не смогли. Скитаются люди по свету, По жизни бредут бесцельно. А может скитанье это Является для них целью? Идут корабли по волнам, Шагают странники где-то. И тем и другим быть вольным Хочется в зимы и лета. А небо хмурится сильно, Штормы сметают мачты Об этом писал и Кассиль, но Где? Позабыл я. Качки Не испугают скитальцев. Люди и судна вместе. Крепко вцепились пальцы, Чтобы остаться на месте. Ветер корабль швыряет, Волны брызгами кроют. Носом опасно ныряет — В губы целует море. Цель – не скитаться просто, Воля – судьба навеки. Держится, стонет остов. Апостол сверяет стеки. Мчатся без экипажей Парусники по морю. Людям не так и важно За что их постигло горе.

«Не проси ничего у людей…»

Не проси ничего у людей. То, что нужно, подарит случай. Только сердце свое не мучай И не бойся больших идей. Защищай свою добрую музу, Закрывай своим телом мечту, Ту, что в книгах потом прочтут. (Настоящую, не кукурузу). Век так короток – меньше ста, Разбежаться по жизни только. А как хочется еще столько… Где ты, случай? Пожалуйста! На погост повезли. Уста Каменеют, завидев смерть. Закопают в земную твердь. Все ли будем попозже там? Отдаю Тайну жизни листам. Понимаю, что случай – мы. Если будем опять дурны, То бессмертие – только храм. Впрочем, благо этим хорам, Мне подсказку подарит тон, Низко в пояс за баритон Поклонюсь. Вот теперь пора.

«Ошибок воз и пароходы…»

Ошибок воз и пароходы Неправильных поступков и решений Мы делаем в противовес внушениям, Альтернативные забыв подходы. Привычки губят нам победу в колыбели. Шаблоны схем обычность задают И сомневаться даже не дают (К понятному мозгами прикипели). А всё вокруг совсем неоднозначно. Мы жизнью называем пребывание, Но до сих пор не знаем жёсткость грани Между живым и мёртвым. Лишь судачат На склоне лет философы и бабки, Что жизнь и смерть – единое начало Харон на лодке к берегу причалит. И в морге на ноги напялят тапки. Опять стоим на вечном перепутье. На что надежда, если Путь неведом? Как нам дорогу ту не перепутать — Открытия Тайну сладостность отведать? Богатыри былинные в картине. И мы на них становимся похожи: И я, и ты, и даже тот прохожий. Стереотипы навсегда отринем! Илья под шлемом крепко трёт затылок. На камне надпись – древний навигатор. По тропам или по болотной гати? А если самолетом утром стылым? Очерчен жёстко век для человека. Об этом точно знает даже школьник. Как в геометрии многоугольник Описан. И покойник не откроет веки. И всё же берегами славны реки. У океанов бОльшие границы. Не бьётся сердце, не дрожат ресницы? Учёный думает, кусая чебуреки. Он научился думать за пределом. Очерченность – условная граница. Сорвалась с крыши горе-черепица. Обводит участковый тело мелом. Случайностей никто не отменяет. Как пиджаков тугие отвороты Нам жизнь даёт такие повороты. Судьба на сгибах кардинально всё меняет. И жёсткий лёд в ладони тихо тает.

«Какие великие глупости…»

Какие великие глупости Мы совершаем из вежливости И нерастраченной нежности Сердца невинной тупости. Мы добываем радости, Смело шагая в профессию. И обретаем конфессию, Требуя: «Ну, прости!» Мы задаемся рамками, Выделив мир по контуру. Над Кардильерами кондоры. Головы под панамками. Лучше ли мир невежливый? Лучше ль плакат безрамочный? Тихо целует мамочку Сын, повинуясь прежнему.

«Осторожно! Не испачкайте пудрой полотна…»

Осторожно! Не испачкайте пудрой полотна. Взглядом кромсая картину на кибер-кусочки, Всё оцифруете. И по привычке голодным Вы из музея на волю выйдете. В серую точку Здание, вдруг отдалившись, стянется лихо. Будто команду отдал режиссёрски Курихин. Нет, не боятся шедевры косметики женской. Им безразличие опасней стократ, чем простые белила. Вечер. Уборщица Клава терла полы и на совесть помыла. Но у картины, с тряпкой в руках удивилась. Застыла. И холодок пробежал вдоль спины, напрягая затылок. Вот зацепил-притянул как художник Ланской. Трём бесконечно свои мы полы. И юдоли Нас впереди ожидают. На совесть всё чистим. Редко по жизни встречаем теперь трубочистов. Требуем с неба комфортной улучшенной доли. Где та картина, что нас удивиться заставит, В нашей судьбе лихо точки где надо расставит? И обернётся опять здание добрым музеем.

«Как пресен мир безвкусием привычки…»

Как пресен мир безвкусием привычки. Заботы ворохом хоронят человека. И поэтапно он становится калекой. Не разберусь, нужны ли здесь кавычки. Он также ходит, пьет, жует обеды. Ему с экрана растолкуют кто хороший. Он на работу и обратно стер подошвы. И в вечер пятницы сидит с соседом. Они обсудят всё, о чём узнали. Расслабят мозг акцизные напитки. Незнание тёртое подобно пытке, И разговор всё чаще о скандале. Проходят месяцы и годы по спирали. Подошвы подлатает добрый мастер. Со скрипом по бумаге трёт фломастер, Рисуя будущего сладостные дали. Как разбудить Обломовых от спячки? Чем инвалидность душ восстановить? Привычку оборвать, заставить быть? И излечиться от небытия горячки? Пусть рассечёт великолепием строк Пустых глазниц обыденности мира, Предав забвению шаблонности кумира. Жизнь никогда не заготовишь впрок!

«Колея – это российский вариант дорожной разметки…»

Колея – это российский вариант дорожной разметки. А на глазок – аналог аптечной пипетки. Мы приблизительно опередили весь мир. Нашим идеям давно не хватает планеты. Все рукоплещут нашим певцам и поэтам. Но почему же смеется из древности Кир?

«Дырявое небо прошито…»

Дырявое небо прошито Иглами самолётов. Нити теряются в вате Облачных одеял. Только не свяжешь вату Дымными узелками. И небо не виновато, Что человек так мал. Крошка среди Вселенной, Песчинка среди пустыни. В Древнем шагает Риме С вопросами по колено. Это писатель Плиний, Он не готов к ответу. От самолётов линии Нынче. Тогда их нету. Всё-таки Плиний вырос Крошка набрался весу. Занят церковный клирос. Учёный уселся в кресло, Кратеру дал название. Плиний теперь огромный. В космическом океане Прирост оказался скромный. Вздыблена вата неба. Звёзды аукают мило. Кто же стоит у кормила? Разум ответа требует. Мысли масштабы больше. Нету границ раздумью. Корабль несётся дольше. Идеи – быстрее пули. Тайнам покажем дулю. Мы разгадаем секреты. Размер не сыграет важности. Только б хватило отважности Кормчему выслать ответы! И в благодарность за это Всем людям на нашей планете На столкновение с кометой Он же наложит вето.

«Смотреть на цунами и думать…»

Смотреть на цунами и думать, Что оно уничтожит только твоих врагов Глупо. Быстро гигантской волною с берега смыло Халупу. Спасатель кричит надрывно, предупреждая В рупор. Бегут, спотыкаясь люди, надеясь еще на чудо. Скупо Случай дает надежду, смерть отвлекая собою. Тупо Таращат глаза на воду застигнутые несчастьем. Вкупе Слизанные волною по берегу все деревни В водном болтаются супе: Обломки людей и деревьев. Руппель Ставит в блокнот аккуратно волшебные знаки.

«Демон задумчивый…»

Демон задумчивый, Демон заносчивый. Только не умничай Грамотным росчерком. Можно безустали, Или без отдыха. Кофе рабуста ли, Горечью пыхает? Строчки за строчками Требует вписывать Тёмными ночками, Звездочкой рисовой. Что за нелепица — Образы страшные? Буквами лепится, Фразами – кашами. Всё перемешано, Сварено временем. Смелость и бешенность. Вечность и временность.

«Из банки запахами букв…»

Из банки запахами букв Закручиваем медленно сюжеты. В рифмованную гладкость муфт Кладём слова, уже согретые. Здесь главное – не перекалить, Всё вкусное – до корочки хрустящей. Метафорами радостно полить И подавать к столу стих настоящий.

«Впустите весну…»

Впустите весну и не только на улицу. В души свои впустите. Дорожку ей расстелите. И весна вам пойдет к лицу. Пусть расцветают радости. Страстей накал не остынет. Прогноз благодатный в Наростыне И всей Ленинградской области. Природа снимает уныние, Душа предается празднику. Ребёнок надолго отныне я И превращаюсь в проказника.

«Горстью насыпаны звёзды…»

Горстью насыпаны звёзды В шапку. Сверху и снизу не видно — чернеет дыра. То ли еще запихнёт туда новые звёзды, То ли прожгут они ткань — вот кротовья нора. Как любопытно туда заглянуть, не обжечься. Выяснить всё о ткани для шапок таких. Кто их всё шьёт? Для кого они в небе пылятся? Кто в них хранит остроносые звёзды свои?

«Я каждый день привыкаю считаться хорошим…»

Я каждый день привыкаю считаться хорошим. Старушек с дорогами не напасёшься для этой задачи. На полке пылится «Кодекс строителя коммунизма» – заброшен. Мудрые мысли несложно переиначить. Ищут люди Пути, и штудируют Ошо. Бьют, уважая порядок, в поклонах молитвы. Хочется телу протиснуться в узость калитки, Несколько дней не едят даже маленькой крошки. Всем переходам давайте дадим светофоры, Каждый водитель пусть думает о старушках. И на причастие стараться, глотая просфору, Не отвлекаться на то, что в калитках ослабили дужки.

«Зоркость поэта – в картинах грядущего…»

Зоркость поэта – в картинах грядущего. Силою строчек, души трясущие. Где потерялись очки настоящие? Слепнут без оптики рядом стоящие. Яркостью образов, светом залитые, Шарят безустали, ищут привычное. Пой, Джельсомино, правду обычную, Ложью прикрытую под бетонными плитами. Что-то попало в глаза неожиданно. Капли глазные помогут ли зоркости? Надо сберечь, что тебе дано. За близорукость души прости.

«Мгла прилегла на старые ступени —…»

Мгла прилегла на старые ступени — Устала старая скитаться по полям. И оставаться темнотой степенной, Нагнавши страх безумный тополям. Пока она храпит, уснув на время, Кулак под ухо тихо подложив, На ночь однажды службу отложив, Позволит сполохам служить знамением. У дома – Мгла, а дальше вспышки зарев. Стремятся к окнам жители скорей. Вот неужели весь порядок старый Под храпы Мглы изменит Брадобрей?

Солнце-апельсин

Если положить апельсин на стол и посмотреть на него снизу, то получится точь-в-точь солнце: большое, оранжевое, круглое. И дотрагиваться до него нельзя. Как и до солнца. Это так мама говорит, потому что у меня аллергия: иногда мне трудно дышать и бывает страшно. Доктор говорит, что от этого никто не умирает. У него волосатые и холодные руки. Я спросил у доктора: «А можно жить без солнца?» Он сказал: «Можно, но какая это жизнь?» Вот и я говорю: какая это тогда жизнь? Без апельсина…

«Хмурится небо, облаками насупившись…»

Хмурится небо, облаками насупившись, Ватные брови у горизонта сомкнув. Холодом ветер подул. И потупившись Тополь кроной качает. Мотнув От порыва своей головой, Запричитал, шелестя, в воздухе утонув. Листьями голосует: «Покой!» Листья-ладошки, не выдержав силы давления, С ветками распрощались. И оторвались от дерева (Новое поколение). Жизни навстречу без страха помчались.

«Городские кварталы…»

Городские кварталы, Кресты перекрестков. Виртуальных порталов Беспощадная хлёсткость. Две реальности дышат, Не зная победы: Заоконная пышность, Интернетные беды. По асфальту шагаем, Стирая ботинки. И не сразу смекаем О какой паутинке Речь идет. И дождинки Тихо за ворот льются. В сказке яблоко с блюдцем Как прообразы Скайпа. Понарошку быть в Альпах? Снежный пик слишком блёклый. Бьются ветки в окошки — Монитор или стёкла? Где ж мяукнула кошка? Вырвусь из паутины. Паука брошу в банку. Как в кино Тарантино, Где болотная тина, Расцарапаю ногу. Через боль, слава Богу, Отличу я обманку. Вдалеке запримечу Я седую цыганку. Прокричит где-то кречет. Заиграет тальянка. Жизнь вокруг. Даже драки и разнузданность пьянки. Смажу йодом я ранку. Пестроюбых подруг К нам подводит цыганка. Разговором своим Погрузит в виртуальность. Вместе с нею кроим Мы живую реальность. Раздарю, что в карманах, Отпущу на просторы. Может быть, слишком рано Интернет стал укором?

«Улочки мира…»

Улочки мира Весенние яркие Как нарисованы Красочным маркером. В зелень укутаны Или витринные. С красными крышами Будто картинные. Самые разные: Тайной зовущие, Или призывно Толпою орущие. Где-то скамейки. Где-то с шарманками Кто-то шагает. А там – со стремянками Моют витрины. В кафе направляют нас… Память рисует То, что приметил глаз.

«Попить чайку – не значит…»

Попить чайку – не значит До одури напиться чаю. Не думайте меня переиначить. Я за свои слова вам отвечаю. У нас беседы льются под заварку. К стеклу некрепко ложку прижимаю. От теплоты воды и споров жарко При самоваре в очень кратком мае. Неправоту легко я вам прощаю, И опускаются на дно чаинки. Не пробовал лапачо древних инков? Я верю, разопьём. Я обещаю. Блестит металл. Пузатость самовара Заворожила нашим отраженьем. Душевность встреч – нет лучшего товара, Баранки к чаю – лучше украшений.

«Морковно-яблочный закат…»

Морковно-яблочный закат. Травинки у воды дрожат. Намытый волнами песок Скрывает корешки осок. Теряю в береге следы — Их лижет языком воды Река. На берегу бревно. Оно лежит уже давно. Присяду на него. Чуть-чуть Я отдохну и тронусь в путь.

«Время умеет в зверей обернуться…»

Время умеет в зверей обернуться. Быстрым гепардом разгонится бешено. Скорым оленем промчится нечаянно. И проползёт черепахой В минуты отчаяния. Где-то печально сова всем проухает, Значит, настало время сумерек тёмных. В марте наступит время грачей. Треухи Прочь. Ручьями проплачет снег неуёмно. Майские дни червяками потянутся. Летнее время из гусениц в бабочек – влёт! Август в ладони захватит пчелиный мёд. Осень дождями прольется. Пацан Прямо по лужам скачет. Время его! Каждому время наступит свое без тревог.

Ссылки

[1] crash (англ.) – катастрофа, авария.

[2] Малах – ангел (ветхозаветный).

[3] Чёрность – извилистая река в Псковской области. Название получила за черноту вод.

[4] Японское понятие, которое можно перевести как то, что придаёт жизни смысл, то, что заставляет нас просыпаться каждое утро с радостью. Главное дело. Интерес.

[5] WIMP, Weakly Interacting Massive Particle (англ.) – гипотетическая слабо взаимодействующая массивная частица. Является кандидатом на роль основного компонента холодной тёмной материи.