Продолжаю работать в день в государственном лечебно-профилактическом, да еще и родовспомогательном учреждении. Иногда и по 32 часа. Чо-то как-то не очень. Пробуждения ужасны. Видимо поистаскался, поизносился и побывал в употреблении.

Сначала до часа ночи не заснуть. Потом не позже шести утра проснуться. А на работе – во время т. наз. «сна» еще и слышать, что происходит за каждой из стенок по раздельности – дурная привычка, навроде курения. Это действительно, не эксклюзивная одаренность, это – боевой рефлекс, вырабатываемый у большинства подежуривших. В такие хмурые утра (прямо как у «Красного графа» получается) наиболее ярко осознаешь, что жизнь, как говорится в широко распространенном бытовом и теперь уже практически народном идиоматическом (не от слова «идиот», но корень, в хорошем, грамматическом смысле этого слова, один) выражении пронеслась мимо, обдав грязью. После первой чашки кофе окружающее немного прихорашивается и начинает радовать, что грязью обдало не тебя одного, ну а после второй и совсем лучшеет, ибо приходит осознание того, что за увлечения (не люблю слова «хобби», хотя работа, по материальной отдаче, напоминает его все больше и больше) надо чем-то платить. Кроме физических, приходится приносить этому злобному молоху отечественного здравоохранения и материальные жертвы, ибо к частникам-то от души не походишь, а уже начинает формироваться предрождественский поток пациентов. Может в писатели, ну или хотя бы публицисты, податься? Только сразу в гениальные, которые по графе «совесть нации» проходят. Тогда можно молотить любую хрень, но, во-первых, не бесплатно, а во-вторых, ей (хрени) еще и внимать будут. Широко открыв рот и пуская пузыри умиления. Правда боюсь, что этот путь тоже сложен и тернист, а первая, она же основная, работа выработала жесточайшее отвращение к писанине. Сейчас уже на грани идиосинкразии.

Остается только создание себе маленьких радостей в виде развлечений.

Например, сделать отметку о сдаче в журнале учета пустых ампул, подлежащих предметно-количественному учету, «сдал нах». И расписаться. Интересно, когда заметят?

Или буркнуть по пути на утренний обход палаты интенсивной терапии (которая типа «реанимация»; с каким придыханием прокесаренные барышни сообщают мужьям по телефону, что лежат в палате ре-а-нимации!) в ответ на «Доброе утро!» встречной акушеро-гинекологини:

– С хрена ли оно доброе? Так не бывает.

– Что, совсем-совсем?

– Допускаю такую вероятность, но чисто теоретически и только в одном случае…

– Ну-ну… Интересно…

– А вот подняли вы меня в 4 утра на операцию, я голову влево повернул – а там молодая Шэрон Стоун лежит.

– Влево-то почему? – Вдруг проявила непонятное любопытство акушеро-гинекологиня.

– Не ищите в направлении скрытого сакрального смысла. Если она будет лежать справа, то через нее перелезать придется…

Или на утреннем рапорте во время монотонного бубнения дежурного акушера:

– Больная… беременность 39—40 недель… сопутствующая патология: хронический уреаплазмоз, хронический ларингит…

Брякнуть вполголоса:

– Догадываюсь о генезе. Ларингит тоже уреаплазменный?…

И получить под с трудом замаскированное хихиканье от начальства:

– Алексей Романович! Вы опять рапорт сорвать хотите?…

Или развлечься философическимим умозаключениями в операционной, пристав к бригаде:

– Альбина Альбертовна, а вы «Ромео и Джульетту» читали?

– Ну-у-у… Да. – Сказала оперирующий доктор, небезосновательно ожидая какой-то подляны (Ибо только что случился продуктивный диалог «Алексей Романович, санитарки опять нет, халат завяжите, пожалуйста» – «Я вообще-то женщин больше разоблачать привык, не боитесь спиной поворачиваться?»).

– А лет Джульетте, сколько было? Двенадцать? Тринадцать?

– Четырнадцать, по-моему…

– Не принципиально… А Ромео ее… Того?

– Ну постельных сцен там нет…

– Так того или не того?

– Того… – Грустно согласилась она.

– Так какого хрена молчит ювенальная юстиция!

Или вдруг отреагировать на постанывающую, как в порнографических фильмах, хоть и оперативным путем, но уже родильницу:

– А чего вы так эротично постанываете? Вам больно? Шьют кожу, вы чувствуете уколы?

– Нет, не уколы… Прикасаются… Неприятно…

– Дорогая моя, давайте полежим спокойно еще десять минут. Во-первых, приятно я не обещал, я обещал не больно. А во-вторых, если честно, то я теоретически знаю только про одного врача, который приятно делает. Сексопатолог называется.

Вместо морали я родил умозаключение, когда спустился в подвальную какбыкурилку (типа запрещено, но все равно курим) и застал там операционную сестру Дину, с которой периодически обмениваемся впечатлениями о прочитанном («Донцова – это псевдо-Хмелевская для дебилов, чем и обусловлена популярность» это оттуда) и рекомендациями по внеклассному чтению.

– А чего это ты тут делаешь?

– Курю… – Грустно сказала Дина.

– А чего трезвая? – Просто так, безо всякого умысла поинтересовался я.

– Так на работе… – Опять грустно сказала Дина.

– Можно подумать нас это когда-то останавливало.

– Так это «когда-то» – Дина немного оживилась. – Да и вы… Только покурить…

– Ну да, ну да… – Вслух задумался я. – Щупальца всеобъемлюще-меркантильно-загнивающего общества потребления задушили в нас куражливое начало духовности. Или стареем…