Тот февраль выдался очень холодным. За – 30 по Цельсию.

Я был молод и околачивался в реанимации достаточно крупного хирургического стационара. Добровольно. Получая удовольствие от тяжелой и муторной работы, включающей все – от расписания рациональной антибактериальной терапии до контроля за выноса суден с говном, и мечтал совершить что-то выдающееся. Не понимал я тогда, что самое героическое – это ежедневный приход на работу, совсем как в «Том самом Мюнхгаузене». Была и искренняя и абсолютно бескорыстная радость, если получалось вытащить кого из тяжеленных, и антагонистические радостным эмоции в обратном случае. Тогда я еще и страстную любовь переживал. К парентеральному (то есть внутривенному питанию), считая лучшим раствором кристаллических аминокислот препарат «Вамин» ныне покойной шведской фирмы «Kabi».

Если немного отвлечься и забежать вперед, то нынешней и, похоже последней, любовью является акушерская анестезиология. Как у Тютчева про «О, как на склоне наших лет/ Нежней мы любим и суеверней…/ Сияй, сияй, прощальный свет/ Любви последней, зари вечерней!». Или даже так «О ты, последняя любовь!/ Ты и блаженство и безнадежность». Хотя на самом деле все может быть проще – это один из самых простых разделов анестезиологии (1 орган, 2 сосуда, 3 операции, 5 видов тяжелых состояний да десяток препаратов) – выучил все и кажись умным, не особо напрягаясь. Но это я сильно вперед забежал.

Тогда я любил парентеральное питание. Капал в вены эти самые аминокислоты, обеспечивая энергетическую поддержку жировыми эмульсиями с гепарином и концентрированной глюкозой с инсулином. Рассчитывал необходимую потребность в калориях и прочих витаминах (а на хрена – и сам не пойму, сначала рассчитал и распечатал, а потом все равно всем по 1 бутылке расставил, ибо 1 человек – 1 бутылка, второй нет). Но, тем не менее, иногда мои усилия не были бесплодными – и уровень белка не снижался, а иногда и рос; и гнойно-септических осложнений становилось заметно меньше; и послеоперационные репаративные процессы у наших гемитребухэктомированных больных текли веселее. Но не всегда. Тот больной, с чем-то очень объемным, на грани операбельности (эта грань – тоже отдельная песня, но медицина критических состояний, как впрочем, и жизнь вообще – штука жестокая, и умершие вчера позволяют массово или почти массово выживать сегодняшним, только об этом мало кто задумывается) помирал. Развалившийся анастомоз (место соединения полых органов после резекции) с перитонитом, сепсисом и синдромом полиорганной недостаточности (в той клинике прижилось мое определение «звиздец-синдром») шансов не оставляли, несмотря на все геройство и ежедневно присылаемые в реанимацию щедрые звиздюли от профессора-автора исполнителя самодеятельной песни (или он тогда еще доцентом был?). Ушел этот больной часов в 10 с температурой за 40. Я проявил принципиальность, выдержал положенные два часа и отправил тело в наш больничный морг по тропе Хо Ши Мина. Ну, увезли и увезли, у меня еще шесть похожих осталось, но вернувшись, одна из сестер по прозвищу «Розовая Роза» (ибо и звали Роза, и костюм носила редкого тогда розового цвета, и от «розовых роз Светки Соколовой» не очень далеко отжили) не брякнула:

– Алексей Романович, а он дышал, когда мы его в морге перекладывали…

Если вы думаете, что я подумал: – Зомби… – Вы ошибетесь. Я подумал: – Продолбал! А больше уже думать было и некогда. В руке как-то внезапно оказались и реанимационный чемодан, и дышалка (которая мешок АМБУ). 3 этажа по лестнице, метров 70 до морга, легкий костюмчик с короткими рукавами и тапочки, небольшой морозец за – 30 по Цельсию… В прозектуре я был секунд через 12—15. Патанатомы посмотрели на меня странно:

– Вы там, в реанимации все с ума посходили? Одна какой-то бред несет про дыхание, второй с реанимационным набором в морг бегает… Наш это клиент, мертвее не бывает!

Я настоял на осмотре. И точно их. Обратно, в силу вышеперечисленных причин плюс гораздо более медленной скорости передвижения, я пришел синий. Открывший мне дверь доктор поправил очки и участливо осведомился:

– А что один? Мы вас двоих обратно ждали…

Я, клацая зубами, только смог просипеть:

– Где?..

Вдали коридора хлопнула вторая дверь из отделения, и мелькнуло что-то розовое…