Я как-то вскользь упоминал, что алкоголизм является профессиональным заболеванием анестезиологов.
Вернее, не только алкоголизм, а склонность к химическому изменению сознания. Но если по остальным изменятелям мы в пределах мировой статистики, то по алкоголю… Очевидно факторов много – если мировые цифры объясняют это психологическими перегрузками, то в богоспасаемом отечестве это объяснялось еще и переходом медицины на капиталистические рельсы. У нас в провинции «спасибо» на моих глазах потихоньку переставало булькать и начинало шуршать. С нашей службой это сильно запаздывало – булькающее шло на расчет лечащими врачами с остальными службами. А наша, среди остальных, была, пожалуй, основной. Не, ну а что? Распивать халявный, но качественный раствор этанола, рассуждая о своей неоцененности – это приятнее, чем нерусские книжки по профессии читать (а тогда эти книжки еще и найти надо было). Плюс семейные проблемы со снижением заякоренности – действительно, нормальная баба будет терпеть мужика, половину месяца, не ночующего дома и приносящего весьма смешную зарплату? Плюс резкое снижение социального статуса («…Сосед из заключения вернулся – ему братва не новый, но автомобиль выкатила, а тебе после Кавказа чего обломилось? Дык, может два года зоны – это лучше и важнее, чем два года командировок?..»). Плюс… еще у каждого свой плюс был. Кто-то (очень многие) станцевал на краешке, кто-то (единицы) этот краешек переступил и вернулся, а остальные понятно, что и как.
Речь о падшем ангеле – докторе Аркаше с позывным «Алкаша». Аркаша – выходец из приличной профессорской семьи, в годы учебы многие его помнят веселым красавцем из «почти золотой молодежи» (институтского, естественно, пошиба). Еще он был славен тем, что иногда в одиночку, иногда с парой докторов, годами (а точнее, больше десятилетия) обеспечивал круглосуточную (sic! как любил писать В.И.Ленин) работу анестезиологии и реанимации достаточного крупного прикафедрального (а значит, в нем всякая хрень аккумулировалась) роддома. В процессе становления трудовой карьеры Аркаша успел жениться на медсестре, выучить ее в мединституте на врача, потом родить сына, пережить уход жены без ребенка, оставленного ему на память о большой и чистой любви и которого он продолжал воспитывать, когда появлялся дома. Когда не появлялся – этим занимались его папа-профессор и мама-инфекционист. Он был профессионалом во всех смыслах. Даже в смысле профессионального мужества. Когда к прооперированной яйцеголовыми кафедралами какой-то акушерско-почти терминальной патологии с весьма непростым социальным статусом, словно вороны, слетелась, туева хуча медицинских ученых по поводу неработающего на третьи сутки кишечника и мутных анализов, Аркаша первым предположил инородное тело, но акушерские звезды слушали не его, а нашего главного кафедрального профессора и целого академика из расплодившихся в последнее время квазинаучных академий, бакланившего про какую-то симпатическую гиперстимуляцию, которую нужно лечить эпидуральной анестезией. Аркаша молча достал эпидуральный набор, протянул его профессору и сказал: «На! Ставь…». Забытую салфетку достали из брюха на следующий день (не стоит хихикать, ситуация была форс-мажорная, кровопотеря запредельная, завалилась между кишок во время сушки в операционной ране, пропиталась кровавым отделяемым – вот и не видно; а к концу операции – психологическая расслабленность от того, что все закончилось хорошо; я, при прочих равных условиях, в конце операции тоже остерегаюсь больше, чем в начале; впрочем, и самолеты чаще бьются на посадке).
Параллельно с развитием профессиональной карьеры, благодаря вышеперечисленным факторам, Аркаша спивался. Факторы-то перечислены общие, а спивался конкретно Аркаша. Можно еще и так, спивался Аркаша конкретно. Сначала он допился до псориаза с поражением не только кожи, но и суставов (алкоголь, конечно, не был причиной этой болезни, но отсутствие высыпаний и уменьшение хромоты в светлые промежутки, все-таки говорит о заметной корреляции). Потом он упился до токсического гепатита с понятным циррозом в недалекой перспективе. До снятия с заведования. До возвращения жены к взрослому ребенку и изгнания из своей же квартиры. И, наконец, до не продления контракта после ремонта его прикафедрального гадюшника. Аркаша уже не просто напивался вечером, как мы, рядовые представители медицинского плебса. Он эстетично и потихоньку посасывал алкоголь круглосуточно, поддерживая постоянную концентрацию его в крови не болюсами, а методом титрования, откушивая более полу килограмма за сутки.
Последнее время он дорабатывал у меня. Засыпал в туалете. По причине угрозы засыпания в операционной, на наркозы я его не пускал. По уму-то его гнать надо было, но… не мой стиль (я себе на эту тему даже один из вариантов эпитафий придумал «он не оставлял своих раненых на поле боя»; красиво, нет?). Это позволяло ему числиться при деле и получать хоть какие-то четыре тысячи. Иногда, вернее очень часто, ночевал на работе, не потому что напивался до не транспортабельности, хотя бывало, а потому, что идти ему особо было некуда. Видимо во время ночевок, он и записывал свои мысли в рабочий компьютер. Для себя. Нашел я их, когда Аркашу все-таки вышибли, потому что он в очередной раз попался начальству. Никто его не вкладывал, и попался он сам.
Орфография и пунктуация автора сохранены.
– Как можно стать идиом Да так просто можно
– Жизнь уходит так же быстро – как деньги из кошелька.
– Если разбираться по крупному то все уходят сразу.
– Столько жил, даже не заслужил.
– Я за всех поставил свечку, оставил одну для себя. Поставьте….
– Жизнь начинается, заканчивается. А между ними тире. (-)
– Куда можно уйти в Гондурас, Ашхабад. Но я хочу домой.
– Тебе можно найти работу, только где умирают (реаниматолог)
– Только Россияне не спрашивают куда их посылают.
– Вознеси всех, может, вознесут тебя,
– Можно лечиться всю жизнь. Но можно однократно.
– Одиночество – сука.
– Где вход в тот дом, куда не пускают.
– Вокзалы созданы для разлуки.
– Ествено рвать себя в постели.
– Женщина открывает шкаф и думает, опять нечего одеть.
– Где жизнь там и смерть топчется.
– Только в реанимации можно умереть не задумываясь.
– Не могу сказать женщинам нет. Долгое слово (длинное) Поэтому говорю Да.
– Можно взять в лапу, руку. Но можно взять тебя (Ф)
– Жизнь заканчивается, а вы все оперируйте.
– Когда любишь, ненавидишь. А когда Не любишь, обожаешь.
– Куда выходишь. Иногда в жизнь, а иногда до родителей если ждут.
Вместо морали: После этого залета Аркаша лечился. Сначала от алкогольного психоза, а потом, очень тяжело, от очередного алкогольного гепатита. Не употреблял. Ему дали возможность проучиться и продлить просроченный сертификат. В том числе и по моей наводке, взяли на работу в реанимацию, в которой работать совсем некому. До получения пенсии ему нужно продержаться на работе год. К каждому празднику, даже к Пасхе, он присылает мне поздравительные СМС-ки. Периодически встречаюсь с ним возле роддома. Живет у родителей. Ухаживает за матерью, у которой случился инсульт, и за расклеившимся отцом. Здоровья ему осталось ненадолго, и он об этом знает. В последние полмесяца, по-моему, опять начал титровать…
Надысь пересекся то ли с бывшими коллегами, то ли с коллегами по бывшей работе (нужное подчеркнуть). Узнал забавную новость – Васисуалия таки уволили. Василий Николаевич, он же Вася, он же Васисуалий был личностью достаточно легендарной. В этом клубке одаренных хирургов (одаренными там были все – от ординаторов первого года обучения до работающих пенсионеров, и там даже классификацию звездности изобрел: а) звезды, б) звездюки, в) звездёныши, г) призвизднутые и д) звезданутые) Васисуалий на особую выдающесть не претендовал, хотя в любой БСМП или ЦРБ и по технике, и по знанию анатомии он был бы на полголовы-то точно повыше всех остальных. Ибо школа. Тогда еще была школа.
Именно по причине его середняковости Васю на первые руки его заведующий – человек… э-э-э… ну, человек своеобразный, но хирург… хирург, да, хорош; и при этом везуч, что немаловажно – ставил достаточно редко. А это любому манипулятору как серпом по самому дорогому. Усугублялось все это знаменитыми Васисуалиевскими загулами. В то славное время, когда «спасибо» от благодарных пациентов не шуршало, а булькало, Васисуалий чувствовал себя вполне комфортно. Поэтому по окончании рабочего дня засыпал. Когда сидя на диване в ординаторской, когда сидя на кровати возле пациентов. Однажды эти почти 2 метра роста и за центнер веса сам эвакуировал в ординаторскую, благо уж этому-то меня этому учили хорошо. А вот когда Васисуалий лег – случилась беда. Обоссался Вася. Не, ну если бы просто обоссался – дело житейское, но обоссался он, лежа на сдвинутых столах. На которых кроме Васи еще лежали истории болезни. А история болезни в любой лечебнице – это святое. Почти как знамя части в армии. И на флоте. В общем, скандал случился. Васю бы вышибли на хрен, но его жена – между прочим один из лучших гистологов не только у нас, но и в окрестностях, пообещала тоже уволиться. Что повлияло – Васю выгнали в поликлинику. Навсегда. Словом, позор и крах карьеры.
Ссыльный (в обоих смыслах этого слова) Вася появился в операционной (в которой ему теперь нечего было делать) в самый разгар рабоче-хирургического дня, когда все столы были заняты. От пупка и выше, в общем-то, до ушей, наш истребитель этанола был в кровище. Очевидно человеческой. И своей немаленькой, соответствующей массо-габаритным параметрам белой рученькой, словно Отелло Дездемону, плотно прихватил за шею лежащего на каталке худенького мужичка сельской наружности.
Опухоль шеи с прорастанием во внутреннюю сонную артерию. Аррозия. Вот и плеснуло прямо посреди поликлиники. Несмотря на массу присутствующих кафедральных и больничных звезд, осуществить пальцевое прижатие сонной артерии на шее, почему-то пришло в голове только Васисуалию. И после доставки в операционную он прижимал сонную артерию еще около часа, пока не освободился стол. Кстати, кровотечение из сонной я видел дважды, не люблю, когда в кино показывают перерезание горла. Потому как крови там не на пакет с кетчупом. Крови там аккурат на четырехметровом потолке отметки оставить. Не такие конечно, как при кровотечении из аорты – в этом случае еще и с меленьким разбрызгиванием при ударе о твердую поверхность, но на четыре метра спокойно сика́ет.
Вот и работал до недавнего времени Васисуалий в поликлинике, периодически уезжая отдохнуть в волшебную страну Запой до недавнего времени. Долго работал и, в общем-то, был на своем месте. Пока начальство не сменилось. Подловили опохмеленного. И запротоколировали, и сфотографировали. Прогресс, бля (бля – это неопределенный артикль)…
Вместо морали: А мужичку сельской наружности общую сонную артерию перевязали, потому что внутреннюю сонную перевязывать нельзя – мозг (или чо там вместо него в черепе) на хрен без кровоснабжения расплавится, а при перевязке общей сонной есть надежда на коллатерали с вероятностью фифти-фифти или около того. И перевязали, и кровопотерю возместили, и живого со стола сняли. Только зря. Помер он на четвертые сутки. Потому что фифти-фифти.