Комната Хиродзи. Хиродзи сидит перед столиком и что-то с трудом, на ощупь рисует. Входит Сидзуко.
Хиродзи. Сидзуко, ты?
Сидзуко. Я.
Хиродзи. Мне показалось, почту принесли…
Сидзуко. Да? Сейчас спущусь, посмотрю. (Выходит, вскоре возвращается.)
Хиродзи. Ну что, есть что-нибудь?
Сидзуко. Нет, только письмо для тетушки.
Хиродзи. Та-ак. Что же мне ничего все нет и нет?
Сидзуко. Да, пора бы уже…
Хиродзи. А может, забраковали, поэтому и не отвечают?
Сидзуко. Не может этого быть. Он мог куда-нибудь уехать.
Хиродзи. Хорошо, если так. Мне почему-то кажется, что дело вовсе не в этом.
Сидзуко. Когда слишком ждешь, всегда кажется долго…
Попробуй не думать… чувствую, что ответ придет именно сегодня.
Хиродзи. Ты и вчера это говорила. И позавчера… Не надо было посылать…
Сидзуко. Да не могло ему не понравиться! Ну, предположим даже, не понравилось, все равно он отнесется к твоей работе доброжелательно. Он же тебя помнит.
Хиродзи. Скорее всего, уже забыл. Лет пять прошло.
Сидзуко. Но он так хвалил твои картины! Он один прислал тебе сочувственное письмо, когда ты вернулся с войны слепым. Пусть коротенькое, но все же…
Хиродзи. Это было три года назад. Сейчас он хвалит других…
Если бы я мог видеть!.. Какие картины я бы теперь писал! Все бы поразились! По крайней мере никак не хуже Такаминэ. Но что об этом мечтать… У меня есть ты. А теперь – и новая работа. Я чувствую, уверен, что повесть получилась!
Сидзуко. Кстати, о Такаминэ. На днях я встретила Аяко.
Хиродзи. Где?
Сидзуко. На улице, она шла с ребенком на руках. Причесана как замужняя женщина.
Хиродзи. Она была с Такаминэ?
Сидзуко. Нет, одна.
Хиродзи. Вы разговаривали?
Сидзуко. Да. Она спрашивала о тебе.
Хиродзи. Почему же ты мне ничего не сказала?
Сидзуко. Забыла.
Хиродзи. Или просто побоялась говорить о Такаминэ?! (Пауза.) А что, Аяко все еще такая? (Показывает карандашный набросок женского лица.)
Сидзуко. Очень похоже. Когда ты это нарисовал?
Хиродзи. Совсем недавно. А это – ты.
Сидзуко. Как хорошо!
Хиродзи. Тебе здесь пятнадцать лет. Сейчас, должно быть, ты сильно изменилась…
Сидзуко. Да нет, не так уж сильно.
Хиродзи. А это я сам. Когда был еще зрячим…
Сидзуко. Как же ты смог нарисовать?
Хиродзи. По памяти. Я ведь как наяву все вижу… цвет лица… оттенки, светотени… Но рисовать могу только так. Рисую и не знаю точно, где должны быть глаза, где рот…
Сидзуко. Рисунок прекрасный!
Хиродзи. Все это ни к чему… Целых три года прошло – я уже смирился. А сколько ты слез пролила! И я тоже. Ты замечаешь – теперь я стал спокойней, чем раньше. Нужно сдерживать себя – у дяди в доме живем. Нет, правда, я уже смирился со своей слепотой, оттого и начал заниматься другим делом. Какое счастье, если Нисидзима похвалит рукопись. Понятно, в ней есть недостатки – как-никак это лишь первые шаги. Но меня вполне устроит, если он хотя бы сочтет ее годной для дальнейшей доработки.
Сидзуко. Я молиться готова, лишь бы пришел благоприятный ответ.
Хиродзи. Глупышка! Хотя я тоже готов молиться. Самому странно, каким робким я стал. Но даже если эта повесть никуда не годится, отчаиваться не стану! Иного выхода у меня нет – только держаться за новую работу. Может быть, я слишком большой оптимист, но я верю: то, что во мне заложено, когда-нибудь должно проявиться. Только очень тяжело ждать! Но и опускать руки нельзя, ни в коем случае нельзя! Тетя и дядя добры к нам, но все же мы для них обуза. Моя пенсия так ничтожна, что и говорить совестно. Вот, к примеру, прикажи тебе дядя сейчас выйти замуж, ты и отказать ему не посмеешь… Мне все время кажется: тебя вот-вот могут у меня отнять! Потому-то я не могу сидеть сложа руки… Помнишь, как я радовался, когда мои картины стали хвалить? Я так надеялся, что успех принесет мне независимость… В нашем мире нельзя жить без уверенности в завтрашнем дне!
Сидзуко. Я никогда тебя не оставлю, брат. Все мое счастье в твоей работе. И я никогда не сомневалась, что ты добьешься успеха. Хочется, чтобы это было скорее, но я тебя не тороплю! (Что-то вспомнив.) Знаешь, Хиродзи, я услыхала довольно неприятную вещь…
Хиродзи. О чем ты?
Сидзуко. Только не сердись! Зачем ты сегодня утром взял служанку за руку?
Хиродзи. Кто сказал?
Сидзуко. Тетушка… Это же неприлично!
Хиродзи. Ну прости!.. Я ведь ничего не вижу – ни лица, ни рук, ни ног женщины. Понимаешь?! Мне захотелось просто чуть-чуть дотронуться… Просто дотронулся, и все… хотя, конечно, души так не узнаешь… Мне казалось, что слепому позволено прикоснуться. Я и не знал, что тетя видела.
Сидзуко. Тетушка даже запретила служанке подходить к тебе, когда никого нет.
Хиродзи. Ну что тут такого?
Сидзуко. Как это – что тут такого! Я чуть от стыда не сгорела.
Хиродзи. Ну извини, виноват…
Сидзуко. И тебе не совестно?
Хиродзи. Теперь уже совестно.
Сидзуко. Держи себя в руках!
Хиродзи. Ладно… Я тут задумал новую работу. Ты не могла бы сейчас немного пописать?
Сидзуко. Могу. (Пододвигается к столу.)
Хиродзи (уступает ей место). Можно диктовать?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Это будет нечто вроде устного выступления.
Сидзуко. Понятно. Можешь начинать.
Хиродзи (встает). Только не смейся.
Сидзуко. Да разве я смеюсь?!
Хиродзи (как будто обращаясь к слушателям, но медленно, чтобы можно было записывать). Я слепой. Потерял зрение на войне. Возможно, вы скажете: благодари судьбу, что остался жив. И я действительно считаю это невероятной удачей. Но для меня потеря зрения – невосполнимая утрата. Написала?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Вы скажете: это и так понятно. Однако для меня это гораздо большая трагедия, чем можно предположить. Господа! Ведь я – художник! Вы вправе думать, что даже если бы я продолжал видеть, все равно не создал бы ничего серьезного. Слезы досады навертываются на глаза при мысли об этом. Написала?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Но я уже никогда не смогу доказать вам обратное. Что бы вы ни сказали, я должен все сносить молча. Написала?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Для вас моя слепота не имеет значения. Для всей Японии – и подавно. Да и вообще, погибни я на войне – вас бы это ничуть не огорчило. Написала?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Однако я вовсе не хочу сказать, что в вашем равнодушии есть что-то несправедливое. Сейчас я уже почти смирился со своей судьбой. Но это было не так-то просто. Написала?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Никогда больше не увидят свет мои глаза… Никогда не увижу ваши лица. Я – инвалид. Обуза. Весь мой мир – лишь то, к чему я могу прикоснуться, потрогать, понюхать, услышать. А мне так хочется все это еще и видеть! Все мои надежды и мечты распались в прах. Написала?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Я – художник. Я верил, что мои картины принесут мне счастье. Я и сейчас вижу во сне то, что хотел бы запечатлеть на полотне. Но я не могу этого сделать. Написала?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Перед самым призывом в армию я заканчивал портрет сестры во весь рост. Как-то за работой я сказал ей: «Вот увидишь, я добьюсь признания, непременно добьюсь! Судьба улыбнется нам. Дядя' будет рад, что я – художник, тетя тоже перестанет коситься… Мы не будем больше сидеть у них на шее. Удача придет! Я это чувствую, чувствую уже сейчас! Призрак победы маячит передо мной. Только еще чуть-чуть терпения!» Сестра верила мне. И не только сестра. Верили и мои друзья. Написала?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Я выставлял свои картины, и один уважаемый критик дал о них весьма лестный отзыв. И вот молодой художник, уже почти уверенный, что признание идет к нему, внезапно теряет на войне зрение. Разумеется, ничего удивительного в этом нет. (Пауза.) От судьбы не уйдешь – нелепо жаловаться на нее. Написала?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Я не хотел убивать и не хотел быть убитым. Я был против войны, которую начало государство. Но меня послали на фронт. Написала?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. И я пошел воевать. Стрелял. Участвовал в расстреле несчастного вражеского лазутчика. Я мысленно просил у него прощения, молился за него и нарочно целился мимо, но спасти, избавить его от страха смерти не мог. Его лицо до сих пор стоит передо мной. Какая-то неведомая сила заставила меня действовать против собственной воли. Что это за сила – не знаю. Но я не мог ей сопротивляться. Может быть, потому, что сам боялся смерти… Неужели все дело в этом?…
Сидзуко. Не могу так быстро.
Входит служанка.
Служанка. Сидзуко-сан, вас просит к себе хозяйка. Сидзуко. Скажи, что я приду. Служанка. Слушаюсь. (Выходит.) Сидзуко. Сейчас вернусь! Хиродзи. Хорошо, ступай!
Сидзуко уходит. Хиродзи берет карандаш и пробует писать. В отчаянии стонет, ложится на спину.
Служанка (входя). К вам гость.
Хиродзи. Кто?
Служанка. Господин Нисидзима – он так себя назвал.
Хиродзи. Кто?! Нисидзима?! Скорее зови. Извинись, что не прибрано, и скажи Сидзуко, что пришел Нисидзима. Служанка. Слушаюсь.
Оставшись один, Хиродзи как будто молится про себя. Появляется Нисидзима в сопровождении служанки.
Служанка. Добро пожаловать. Садитесь, пожалуйста. (Предлагает подушку.) Нисидзима. Спасибо.
Служанка (к Хиродзи). Пожаловали… (Уходит.) Хиродзи. Как хорошо, что вы пришли. Спасибо! Нисидзима. Что вы! Не стоит благодарности.
Кланяются друг другу, некоторое время молчат.
Извините, что долго не отвечал, – я только вчера вернулся из поездки… Утром прочитал рукопись, сразу же хотел написать вам, но потом решил, что лучше сам зайду и обо всем поговорю. Вы живете совсем рядом.
Хиродзи. Большое спасибо!
Нисидзима. Я считаю, что повесть удалась. Другой не мог бы написать так. Разумеется, есть некоторые недостатки, но вы сумели вложить в произведение всю жизнь – наполнить его своею кровью и слезами. Я почувствовал это, еще когда смотрел ваши картины. И теперь отчетливо ощутил, что и те картины и рукопись написаны одним человеком. Поздравляю с удачей. Не подумайте, что я говорю это из жалости…
Хиродзи. Значит, получилось?
Нисидзима. Я считаю, что да. Нельзя сказать, что в тексте нет никаких шероховатостей, но страдания вашей души отчетливо проступают в каждой строке. Видно, вы многое пережили…
Хиродзи. Знаете, я даже был близок к самоубийству. Сам удивляюсь, что до сих пор жив. Все это благодаря сестре. Она так радовалась, когда я вернулся домой – пусть калекой, но живым! Да и потом она прощала мне страшные приступы раздражительности, гнева – у Сидзуко были все основания возненавидеть меня. Просто счастье, что у меня есть такая сестра – без нее я потерял бы последнюю опору в жизни.
Нисидзима. Да, вам пришлось тяжело! Поверьте, я сочувствую всей душой!
Хиродзи. Во всяком случае, нужны огромные усилия, чтобы вновь стать нормальным человеком. Последнее время я много думаю о Хокиини Ханава. Он, правда, сейчас уже почти забыт, но его пример меня вдохновляет. Известно, что Бакин или Мильтон, ослепнув, диктовали свои произведения. Но к тому времени они были уже прославленными писателями. Другое дело – Элен Келлер… Думая о ней, я как-то воодушевляюсь. Не хочу уступать другим хотя бы в настойчивости. Это я для себя твердо решил. И я своего добьюсь… Только пока плохо представляю, каким образом. Как художник я все же был немного известен – я лишился зрения как раз тогда, когда меня только начали признавать. Мысленно я и сейчас рисую. Часто вижу во сне, что пишу картины. А когда просыпаюсь, бывает, даже кричу – до того больно. Помните, я писал в своей повести – глухой может сочинить музыку, но слепому картину не написать… Все же временами мне кажется, что простой рисунок можно было бы сделать. Но, видимо, только кажется… От скуки порой я пробую… (Показывает свои рисунки.)
Нисидзима. Это ваш автопортрет?!
Хиродзи. Да, здесь я еще зрячий.
Нисидзима. О! Это жена Такаминэ?!
Хиродзи. Похожа?!
Нисидзима. Очень похожа.
Хиродзи. Я слышал, у нее уже есть ребенок.
Нисидзима. Да.
Хиродзи. Она, наверное, сильно изменилась?…
Нисидзима. Не так уж сильно. А это ваша сестра!
Хиродзи. Да.
Нисидзима. У меня есть одна ваша картина. Этот рисунок очень ее напоминает.
Хиродзи. Откуда она у вас?
Нисидзима. Жена Такаминэ подарила.
Хиродзи. Иногда я пытаюсь представить себе, что было бы, если бы я еще лет десять мог рисовать…
Нисидзима. Вы писали в повести, что уничтожили почти все свои работы.
Хиродзи. Да, искромсал перочинным ножом.
Нисидзима. Мне было горько читать об этом.
Хиродзи. А я не жалею. Зачем они мне? Ничего особенного эти картины не представляли… (Пауза.) Мне неловко спрашивать, но можно ли будет опубликовать повесть в вашем журнале?
Нисидзима. Сам бы я с радостью это сделал. К сожалению, не я один решаю.
Хиродзи. Простите меня, пожалуйста, но я буду вам так признателен, если это удастся.
Нисидзима. Я сделаю все возможное… Но одна эта вещь не принесет вам признания.
Хиродзи. Это понятно.
Входит Сидзуко, вносит чай и сладости.
Это ты, Сидзуко?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Моя сестра.
Сидзуко. Рада вас видеть.
Нисидзима. Очень приятно.
Кланяются друг другу.
Сидзуко (наливает чай). Как хорошо, что вы пришли. (Пауза.) Брат так беспокоился, что долго нет ответа.
Нисидзима. Меня не было в городе. Я только сегодня смог прочитать и сразу же пришел к вам.
Сидзуко. И ваше мнение?…
Нисидзима. По-моему, удачная вещь.
Сидзуко. Правда?
Нисидзима. Конечно. Я это не из вежливости говорю.
Сидзуко. И можно будет опубликовать?
Нисидзима. Надо посоветоваться с коллегами.
Сидзуко. А вы? Разве вашего мнения недостаточно?
Нисидзима. К сожалению, нет.
Сидзуко. Но если вы сами твердо решите, то наверняка все устроится.
Хиродзи. Сидзуко!
Сидзуко. Я добьюсь, чтобы ее напечатали. Хоть каждый день буду просить об этом… Люди думают, что слепой ни на что не способен!.. Я очень надеюсь на вашу помощь, уверена, одного вашего желания достаточно, чтобы повесть опубликовали. Другое дело, если б она вовсе не получилась…
Хиродзи. Замолчи! У господина Нисидзимы тоже, наверное, довольно всяких обстоятельств. Ты же понимаешь, что отзывы не обязательно будут такими, как нам с тобой хочется. Ничего другого не остается – только спокойно продолжать начатую работу.
Сидзуко. Ах нет, Хиродзи, не надо быть таким беззаботным! Как бы мне не пришлось в скором времени выйти замуж…
Хиродзи. То есть как?
Сидзуко. Во всяком случае, тетя мне так сказала. Сын одного господина, которому дядя многим обязан, хочет жениться непременно на мне. Тетя была так рада. «Счастливица ты!» – говорит.
Хиродзи. Сидзуко! Ты хочешь выйти замуж?
Сидзуко. Нет, конечно. Я и ответила, что сейчас не могу оставить брата одного, что мне необходимо помогать тебе в работе.
Хиродзи. А она?…
Сидзуко. Тетя сказала: «Ты что же, хочешь заодно с ним пропасть?» (Всхлипывает.)
Хиродзи. Я, конечно, рад, что ты заботишься обо мне, но, поверь, я и один как-нибудь проживу. Моя работа требует много времени и сил, но, думаю, я справлюсь. Зачем тебе приносить себя в жертву!
Сидзуко. Но я ив самом деле не хочу выходить замуж! Я хочу быть с тобой.
Хиродзи (не в силах скрыть радость). Правда? Что же ты ответила тете?
Сидзуко. Попросила подождать еще год-другой…
Хиродзи. Ну и?…
Сидзуко. Тетя интересовалась – обещаю ли я согласиться, если они выполнят мою просьбу и подождут. Я сказала, что не знаю.
Хиродзи. А она?
Сидзуко. Ужасно рассердилась: мыслимое ли дело так ответить, из-за этого дядя лишится места, и что, мол, мы тогда будем делать…
Хиродзи. И что же дальше?
Сидзуко. Я… расплакалась.
Хиродзи тяжело вздыхает.
Она добавила: «Была бы ты моей дочерью, ты бы у меня не посмела так своевольничать!»
Нисидзима. Простите, но нельзя ли узнать имя этого человека?
Сидзуко. Айкава.
Нисидзима. Сабуро Айкава?…
Сидзуко. Вы его знаете?
Нисидзима. Да, знаю, но…
Хиродзи. Что он за человек?
Нисидзима. Лет на шесть меня младше. Его исключили из нашего колледжа за какой-то неблаговидный поступок.
Сидзуко. Я тоже об этом слышала. Дядя частенько его бранил. Говорил, что у господина Айкавы из-за сына одни неприятности.
Хиродзи. И тетя хочет выдать тебя за него замуж?
Сидзуко. Господин Айкава никогда не посватал бы для своего сына такую бедную девушку, как я, не будь его сын таким непутевым!
Хиродзи. Ясно. Об этом и речи быть не может.
Сидзуко. А вдруг дядя из-за меня лишится службы?
Хиродзи. Давай кончим этот разговор! (Нисидзиме.) Извините, что вам пришлось все это выслушать…
Нисидзима. Ну что вы, я понимаю…
Сидзуко. Так вы напечатаете повесть?
Нисидзима. Напечатаем.
Сидзуко. Простите меня, я наговорила тут много лишнего… Я читала все ваши сочинения, и оттого у меня было такое чувство, будто мы хорошо знакомы. Я совсем забыла, что я-то вас знаю, а вы меня нет…
Нисидзима. Я тоже вас знаю… Ваш портрет, написанный Номурой-сан, висит в моей комнате.
Сидзуко. Как? Картина моего брата?
Нисидзима. Да. Мне подарила его жена Такаминэ.
Сидзуко. Аяко-сан бывает у вас?
Нисидзима. Часто. Она дружит с моей женой.
Сидзуко. Передайте ей, пожалуйста, привет!
Хиродзи. И от меня кланяйтесь Такаминэ. Скажите ему, что мне хотелось бы с ним повидаться, вот только приду в себя немного. А то мне пока еще тяжело говорить о живописи.
Нисидзима. Непременно передам. Позвольте на этом откланяться. И потом… уж вы меня извините, но… если вам что-нибудь понадобится, прошу без стеснения…
Хиродзи. Спасибо. Приходите к нам еще, пожалуйста!
Нисидзима. С удовольствием. И к нам прошу. У меня есть неплохие граммофонные пластинки.
Хиродзи. Спасибо.
Сидзуко. Брат был очень рад вашему визиту. Заходите, когда сможете, без церемоний.
Нисидзима. Благодарю.
Хиродзи. Сидзуко, проводи.
Сидзуко. Конечно.
Нисидзима. До свидания.
Хиродзи. До свидания.
Нисидзима и Сидзуко выходят. Вскоре Сидзуко возвращается.
Ушел?
Сидзуко. Ушел. Знаешь, когда я услышала, что ему понравилась твоя повесть, у меня стало так легко на душе.
Хиродзи. А мне как раз немного не по себе: он согласился лишь потому, что ты его попросила. Не будь ты такая хорошенькая, пожалуй, отказал бы…
Сидзуко. Тебе вечно приходят в голову нелепые мысли!
Хиродзи. Ну да ладно… Ты мне вот что скажи: эти разговоры о замужестве – правда?
Сидзуко. Конечно, правда.
Хиродзи. И когда надо дать ответ?
Сидзуко. Как можно скорее. Кажется, у Айкавы уверены, что я соглашусь.
Хиродзи. Какая чушь!
Сидзуко. Но, говорят, этот Айкава очень настойчив. Он сказал дяде: она, мол, твоя нахлебница, зачем у нее спрашивать? Или, может быть, ты против моего Сабуро?…
Хиродзи. Что же дядя?
Сидзуко. Уклонился от ответа. Айкава тогда ему и выложил: «Разве ты не понимаешь, какие могут быть последствия, если эта девушка не выйдет за моего сына? Или ты считаешь, что работаешь в моей фирме потому, что очень талантлив? Подумай-ка хорошенько!»
Хиродзи. Как же ты думаешь поступить?
Сидзуко. Ума не приложу.
Хиродзи. Значит, ты все-таки собираешься идти за него?
Сидзуко. А твое мнение?
Хиродзи. Я категорически против! Хотя у меня и нет никаких прав возражать…
Сидзуко. Но у меня их тоже нет!
Хиродзи. Интересно, если б не было меня, ты бы сразу же согласилась?
Сидзуко. Может быть…
Хиродзи. Но я-то существую. Если ты уйдешь, я потеряю последнюю надежду в жизни. Мне же совсем немного осталось. Если бы ты очень хотела этого брака, я, может быть, смирился… Но ведь ты не хочешь! Просто жертвуешь собой ради дяди и его семьи.
Сидзуко. Ты прав…
Хиродзи. Так уж лучше… Пойми, я работаю только для тебя. Мечтаю увидеть тебя счастливой! Сколько ты пережила за эти годы! Я хотел вознаградить тебя за все! И вот наконец появилась надежда, пусть пока смутная, но все-таки… Подойди сюда! Твои страдания когда-нибудь кончатся. Я все-таки мужчина. (Прикасается к глазам Сидзуко.) Ты плачешь?!
Сидзуко. Это ужасно, если дядя потеряет работу. Он такой хороший…
Хиродзи. Ах вот что! Ты все же собираешься согласиться.
Сидзуко. Хиродзи! Зачем ты так! (Плачет.)
Хиродзи. Тогда и плакать не о чем. Глупо приносить себя в жертву ради беспомощного, слабохарактерного и к тому же несправедливого человека, как я…
Сидзуко. Но как же мы будем жить, если дядя лишится места?
Хиродзи. Проживем как-нибудь… Если Нисидзима действительно поможет, должно что-то получиться… Но почему этот Айкава так хочет заполучить именно тебя? Он что, когда-нибудь тебя видел?
Сидзуко. Да. Дней десять назад, в трамвае. Я ехала с тетей, а Сабуро – с приятелем.
Хиродзи. Та-ак! Дальше!
Сидзуко. Только не сердись! Тетя вежливо с ним поздоровалась, представила меня: вот, мол, моя племянница, прошу любить и жаловать…
Хиродзи. И ты вежливо поклонилась! Покраснела… (Пауза.) Это ему и понравилось.
Сидзуко. После было еще хуже.
Хиродзи. Что еще?
Сидзуко. Позавчера мы с дядей были дома у Айкавы.
Хиродзи. Зачем ты туда пошла?!
Сидзуко. Я даже не догадывалась. Просто собралась в город вместе с дядей. Мне, правда, показалось немного странным, что тетя заставляла меня одеться получше и вообще навести красоту. Обычно она не обращает внимания на это, когда мы с ней выходим… По дороге дядя сказал: «Давай на минутку зайдем к Айкавам». Я ничего не подозревала. У них очень богатый дом! Нельзя сказать, чтоб там чувствовался хороший вкус, но, уж во всяком случае, такая обстановка стоит немалых денег.
Хиродзи. И ты познакомилась с его отцом и матерью, вежливо всем поклонилась…
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Дурочка!
Сидзуко. Это еще не все. Мне предложили помыться в их ванне.
Хиродзи. Не может быть!
Сидзуко. И дядя уговаривал, чтобы я непременно искупалась.
Уверял, что у них очень хорошая ванна.
Хиродзи. И ты пошла?
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Одна?
Сидзуко плачет.
Перестань плакать.
Сидзуко. Потом вошла госпожа Айкава.
Хиродзи. Ах, глупая! Глупая! Как же тебе не стыдно!
Сидзуко. А когда я выходила из воды, там оказался еще и Сабуро… Я вскрикнула, он тут же убежал.
Хиродзи. Потом ты, конечно, мило всех поблагодарила и отправилась домой…
Сидзуко. Да.
Хиродзи. Ах, не будь я слепым, так бы этого не оставил! Ну, не надо, не плачь! Все это было подстроено. Они сговорились! Нет, ты уж лучше сперва убей меня, а потом выходи за этого негодяя! Какая мерзость! Мерзость!
Сидзуко. Многим женщинам приходится еще хуже…
Хиродзи. А я к этому бесстыдству привыкать не желаю! Понятно?… Может быть, даже лучше, что дело дошло до этого! Нет, я не потерплю. В конце концов, я мужчина. Меня называли когда-то талантливым художником. Землю буду грызть, а не сдамся. Идем! Идем!
Сидзуко. Куда?
Хиродзи. К Нисидзиме!
Сидзуко. Зачем?
Хиродзи. Ты же не спрашивала дядю, когда шла с ним! Не спрашивай и меня!
Сидзуко. Хорошо.
Обо выходят.
Занавес