Комната Нисидзимы на втором этаже. Книжный шкаф, граммофон. На стене висит картина. Входит Нисидзима, бросает шляпу на циновку; за ним – Есико.
Есико. С возвращением. Ну, как там?
Нисидзима. Правильно сделал, что побывал у них.
Есико. Он действительно совершенно слепой?
Нисидзима. Абсолютно.
Есико. Совсем беспомощный?
Нисидзима. Слепой человек – это вообще ужасно. А тем более художник…
Есико. Рисовать он, конечно, уже больше не может?
Нисидзима. Да где уж.
Есико. Обрадовался, наверное, когда ты пришел?
Нисидзима. Конечно. Правда, ненадолго…
Есико. А что случилось?
Нисидзима. Сестру его собираются выдать замуж.
Есико. Как же он будет без нее?
Нисидзима. Даже вообразить трудно.
Есико. Она похожа на свой портрет?
Нисидзима. Пожалуй. Повзрослела немного, а так очень похожа.
Есико. Такая же красавица?
Нисидзима. Да! Довольно красивая!
Есико. Тогда ты не зря сходил…
Нисидзима. Глупости!
Есико. Она что же, не хочет выходить замуж?
Нисидзима. Дело не в этом. Помнишь, мы возвращались домой из театра и в трамвае перед нами дремал подвыпивший тип?
Есико. А, такой заправский кутила?
Нисидзима. Да. Я сказал тебе, что это Сабуро Айкава.
Есико. И что же?
Нисидзима. Так вот, ее сватают за него.
Есико. Неужели?
Нисидзима. Дядя Номуры работает в фирме, принадлежащей отцу этого типа, и, кажется, особыми способностями не блещет. Если не угодит Айкаве, может потерять место. Потому-то они с женой и стремятся во что бы то ни стало выдать сестру Номуры за Сабуро.
Есико. И Номура согласен?
Нисидзима. Разумеется, нет. Пусть он слепой, но все-таки мужчина… Хотя, боюсь, ему волей-неволей придется согласиться. Ведь они с сестрой живут в доме дяди почти что нахлебниками.
Есико. А родители Номуры?
Нисидзима. Умерли.
Есико. Тогда им очень несладко придется.
Нисидзима. А ты пошла бы за Айкаву на месте Сидзуко?
Есико. Ни за что! С первого взгляда видно, что он из себя представляет. И такая отталкивающая наружность!
Нисидзима. Ну а если бы тебя заставляли?
Есико. Сбежала бы!
Нисидзима. Знаешь, по дороге домой мне пришло в голову, что лучше уж стать проституткой, чем женой такого человека. Все же больше свободы…
Есико. Конечно.
Нисидзима. Да. Сидзуко имела несчастье понравиться отвратительному субъекту!
Есико. Бедняжка! Неужели ничего нельзя сделать?
Нисидзима. Будь Номура зрячим, он, может быть, что-нибудь и придумал. Но если его сестре все-таки придется выйти за Айкаву, то, пожалуй, лучше, что он – слепой…
Есико. Как ее жалко!
Нисидзима. Мы живем в мире денег… Будь они беднее, было бы даже лучше. Но в данной ситуации положение у них весьма затруднительное. Если дядю выгонят со службы, Сидзуко с братом придется покинуть его дом. А без денег в нашем мире не проживешь.
Есико. Значит, она вынуждена согласиться на этот брак?
Нисидзима. Пока, наверное, им лучше всего потянуть время. Может быть, Номуре удастся приобрести некоторую известность. Правда, надежды на это мало. Он только и говорит о своей слепоте. Все время твердит: «Если бы у меня были глаза… ах, если бы у меня были глаза…» Знаешь, мне даже стало как-то не по себе, что я зрячий. Да и вообще – неловко себя чувствуешь, видя, как они нуждаются. Хочется как-то помочь…
Есико. Мне тоже!
Нисидзима. Сам себе кажешься каким-то неприлично везучим: вырос в благополучной среде, никто не мешал. А у Номуры все наоборот. Только улыбнулась удача – его забирают в армию и он теряет зрение. Вступает на литературный путь, появляется чуть заметный луч надежды – отнимают сестру… Судьба словно наказывает его за то, что он был слишком хорошим художником, и за то, что у него слишком хорошая сестра.
Есико. Ты принес рукопись обратно?
Нисидзима. Да. Отдам в журнал. Сидзуко умоляла опубликовать.
Есико. Сделай это.
Нисидзима. Напечатать-то можно. Однако боюсь, повесть не привлечет внимания. Но дело не только в этом. Трудно даже представить, когда еще Номура сможет жить литературным трудом. Ему придется очень несладко.
Есико. Как это все грустно!
Нисидзима. Он, конечно, полон решимости, но, глядя со стороны, за него тревожно.
Есико. Кто-то идет…
Нисидзима. Наверное, Такаминэ с женой.
Есико (выглядывая из окна). Они.
Нисидзима. Я так и думал. (В окно.) Эй!
Оба выходят. Через некоторое время возвращаются Нисидзима и Такаминэ.
Нисидзима. Я тебя ждал…
Такаминэ. Как съездил?
Нисидзима. Ничего особенного. Зато сегодня встречался с одним интересным человеком.
Такаминэ. С кем это?
Нисидзима. С Номурой.
Такаминэ. С Номурой? Слепым? А зачем?
Нисидзима. Вчера я вернулся поздно и сегодня с утра сел просматривать почту, которая пришла в мое отсутствие. Вижу письмо. Почерк женский, а подписано «Хиродзи Номура». Я сначала удивился, потом понял, что это его сестра писала. Он просил прочитать его повесть и, если возможно, поместить в нашем журнале. Я сразу же прочитал. Даже прослезился.
Такаминэ. Так здорово написано?
Нисидзима. Не все гладко, но замысел Номуры хорошо понимаешь. Он пишет, как его забрали в армию, как он вернулся, потеряв зрение, как в припадке отчаяния уничтожил все свои картины, как в бешенстве бросался на сестру. Пишет, что даже смерти себе желал. О тебе там тоже немного есть.
Такаминэ. Что именно?
Нисидзима. Ему было очень тяжело узнать о твоих успехах.
Такаминэ. А об Аяко он пишет?
Нисидзима. Нет. Но я видел у него ее портрет.
Такаминэ. Портрет?!
Нисидзима. Да. Схематичный набросок, ведь он же слеп. Номура показывал мне также автопортрет и портрет сестры. В целом довольно похоже, только глаза немного не на месте.
Такаминэ. Сидзуко, наверное, стала совсем красавицей?
Нисидзима. Да, изумительно хороша. Хотя одета не ахти как.
Такаминэ. Таких не часто встретишь!
Нисидзима (указывая на портрет). Здесь она очень похожа. В ней есть какая-то девичья чистота.
Такаминэ. А где они живут?
Нисидзима. Где и раньше – в нескольких кварталах отсюда. Он просил передать тебе привет. Сказал, что хотел бы увидеться, но в то же время боится встречи – боится разговоров о живописи.
Такаминэ. Я его понимаю. Даже представить себе страшно, что значит стать слепым. Ужасно не видеть ни красок, ни света…
Нисидзима. Творения Микеланджело или Рембрандта. Кажется, сестра читает ему мои статьи. Наверное, она тоже страдает, когда хвалят чужие произведения.
Такаминэ. А ведь у него были какие-то особенные глаза. Жена часто вспоминает о нем с душевной болью. Бывают же несчастливые люди!
Нисидзима. Однако недаром же он – Номура!.. Пытается вновь встать на ноги.
Такаминэ. Ты прав. Он и в самом деле человек сильной воли, таких самолюбивых людей, как он, немного. Помню, когда бы я к нему ни пришел, он всегда работал. И всегда говорил: «Я художник. Мне важно только писать, остальное мне безразлично». Он многого достиг бы сейчас. Страшная вещь – война!
Нисидзима. Но его несчастье не. только в этом. Сейчас на них с сестрой свалилось еще одно.
Такаминэ. Что такое?
Нисидзима. Сестру Номуры хотят выдать за Сабуро Айкаву. Знаешь, кто это такой?
Такаминэ. Нет.
Нисидзима. Это чистейшей воды бездельник и лоботряс. В свое время его даже выгнали из колледжа за воровство. На днях встретил его в трамвае. Честно скажу, даже противно стало. Совершенно тупая физиономия.
Такаминэ. И подобный тип хочет жениться на Сидзуко?!
Нисидзима. Вот именно! Это просто чудовищно!
Такаминэ. В нашей жизни такое часто бывает…
Нисидзима. Да, конечно… Нов данном случае, когда я знаю и тех и других, становится особенно страшно. А Номура? Как он будет без нее… Сидзуко для него единственная опора в жизни.
Такаминэ. А что говорит он сам?
Нисидзима. Сидзуко сообщила ему эту новость при мне. Номура был потрясен, хотя и сказал сестре, чтобы она решала так, как считает нужным. Потом, правда, узнав, что этот Айкава – человек крайне непорядочный, категорически запретил. Но когда Сидзуко напомнила, что дядя может потерять службу, он промолчал – только слезы на глаза навернулись.
Такаминэ. Да, плохо дело! Поистине, в нашем мире только деньги имеют власть.
Нисидзима. Что правда, то правда. Я по-настоящему только сейчас понял, какая это страшная сила… Я вот что надумал: надо непременно принять участие в судьбе Номуры. Допустить, чтобы девушку отдали за Айкаву, – это слишком. Как-никак мне уже тридцать три, и сейчас я не в таком стесненном положении, как несколько лет назад.
Такаминэ. Да, конечно. Если есть возможность, надо помочь.
Нисидзима. И тем не менее… Я живу на пятьдесят иен, которые каждый месяц присылает мне старший брат. Иногда и у меня случается заработок, но от силы иен сорок в месяц… Все эти деньги быстро исчезают. Я никогда не мог дать взаймы больше пяти иен, и в конце месяца всегда не хватало именно этих пяти иен… Прямо не знаю, что делать… Вот уже лет пять, как мое имя стало более или менее известным в литературном мире. Я никогда не ленился, и все же деньги как-то не особенно идут ко мне. Потому взять на содержание еще двоих я никак не могу. Так что, скорее всего, его сестре придется выйти за Айкаву. Подумать только, что этот тип добьется своего! Одна мысль об этом приводит меня в бешенство. И главное, с кем это все происходит – с Номурой, таким талантливым человеком, и с такой красивой, чистой девушкой, как его сестра!
Такаминэ. Но как бы все-таки им помочь?
Входит Есико.
Есико. Можно завести граммофон?
Нисидзима. Пожалуйста!
Есико. А можно здесь, чтобы не тащить его вниз?
Нисидзима (к Такаминэ). Ты не против?
Такаминэ. Охотно послушаю.
Нисидзима. Тогда можно.
Есико. Хорошо. (Уходит.)
Нисидзима. И все-таки до чего мерзко, что деньги решают все даже в таком сугубо интимном деле.
Появляются Есико и жена Такаминэ – Аяко.
Аяко. Вы были у Номуры?
Нисидзима. Был.
Аяко. Как мне его жаль!
Нисидзима. Мне тоже.
Аяко. А Сидзуко как жаль!
Нисидзима. Да.
Аяко. Счастливчики – всегда счастливчики, а невезучие так и остаются невезучими.
Нисидзима. Верно. Если бы Номура не ослеп, он, пожалуй, был бы вполне счастливым человеком.
Такаминэ. Но он и теперь, несомненно, сможет найти себя.
Аяко. Он написал повесть?
Нисидзима. Да. Я собираюсь пристроить ее в журнал.
(Протягивает рукопись Аяко.)
Есико (заводит граммофон). Что поставить?
Аяко (листая рукопись). Все равно. Бедный…
Такаминэ. Хватит читать.
Аяко. Я слыхала, Сидзуко сватают… Но жених, кажется, какой-то неудачный?
Нисидзима. Да.
Входит горничная.
Горничная. Пришел слепой господин и с ним красивая девушка.
Нисидзима. Как он себя назвал?
Горничная. Кажется, Номура.
Нисидзима. Номура пришел. Пригласить его сюда?
Такаминэ. Конечно! Хотя… может, у него к тебе дело?
Нисидзима. Сейчас узнаю.
Аяко. Ему, наверно, трудно подниматься по лестнице.
Нисидзима, Есико и горничная выходят.
Такаминэ. Давно мы с ним не виделись.
Аяко. Давно…
Такаминэ. Последний раз – перед его отъездом на фронт. С тех пор он не подавал никаких вестей. (Пауза.) А тебе?
Аяко. И мне тоже. Я однажды хотела с ним встретиться, но он жил у родных в деревне, ни с кем не поддерживал связи.
Такаминэ. Ты любила его?
Аяко. Не-ет.
Такаминэ. Но, во всяком случае, хорошо относилась…
Аяко. Да, очень хорошо.
Такаминэ. Так что, не случись с ним несчастья, ты, скорее всего, вышла бы за него замуж.
Аяко. С чего ты взял?
Такаминэ. Но ты думала об этом?
Аяко. Номура ко всем всегда был равнодушен.
Такаминэ. Зато ты – неравнодушна.
Аяко. Нет.
Такаминэ. А мне все-таки кажется, что ты была ему небезразлична. Я слышал, он до сих пор рисует твои портреты…
Аяко. Да разве он может рисовать?
Такаминэ. Во всяком случае, так сказал Нисидзима.
Слышны шаги поднимающихся по лестнице людей. Входит Нисидзима, затем Сидзуко. Она ведет за руку Хиродзи. Горничная вносит подушки для сидения и уходит.
Сидзуко. Хиродзи, здесь Такаминэ-сан и Аяко-сан!
Хиродзи. Очень рад.
Такаминэ. Взаимно.
Все кланяются друг другу.
Хиродзи. Давно мы не виделись, Такаминэ-сан. Но я много слышал о вас за это время.
Такаминэ. А я слышал, что вы написали повесть.
Хиродзи. Даже говорить стыдно. Она слишком примитивна.
Аяко (к Сидзуко). А мы встречались совсем недавно.
Сидзуко. Да. Это было так неожиданно.
Входит Есико с подушками и чаем.
Аяко. А я думала, что вы все еще на родине, в деревне…
Сидзуко. Отец умер в прошлом году, и мы переехали в Токио. Но брат просил никому не сообщать.
Есико. Поставить пластинку?
Нисидзима. Вы не против, Номура?
Хиродзи. С удовольствием послушаю.
Нисидзима. А дело?
Хиродзи. Это потом.
Такаминэ. Мы можем спуститься вниз…
Хиродзи. Спасибо, не надо. Зачем вам уходить? Я могу говорить и при вас. Только давайте сначала послушаем музыку.
Заводят граммофон. Звучит европейская песня. Такаминэ и Есико подпевают.
Есико. Перевернуть на другую сторону?
Нисидзима. Нет, хватит.
Есико. Хорошо.
Нисидзима. Тебе лучше пойти вниз.
Аяко. Я тоже пойду.
Хиродзи. Нет-нет, прошу вас, останьтесь здесь. Я хотел бы посоветоваться со всеми. Дело в том, что поступки Айкавы переходят всякие границы приличия. (Пауза.) Нисидзима-сан! После вашего ухода сестра мне все рассказала…
Сидзуко. Хиродзи! Прошу тебя, не надо об этом!
Хиродзи. Почему? Иначе будет непонятно.
Сидзуко. Не надо…
Хиродзи. Помолчи! Сестра рассказала мне, что дней десять назад в трамвае тетя познакомила ее с Айкавой. А позавчера дядя обманом завел ее в дом к этим Айкавам.
Сидзуко. Но разве это обман?!
Хиродзи. А как иначе это назвать? Позвал с собой, а по дороге вдруг сказал, что надо к ним зайти. Привел туда и познакомил с родителями Сабуро.
Сидзуко. Хиродзи!
Хиродзи. Но это же важно! (Пауза.) Потом ей предложили искупаться. В ванной комнате вдруг появилась мать Айкавы. Говорят, она в прошлом была хозяйкой веселого заведения… Она попросту проверяла, хорошо ли сложена моя сестра. А потом…
Сидзуко. Хиродзи! Ну не надо, прошу тебя!
Хиродзи. Сказано тебе, помолчи! Когда Сидзуко вышла из воды, там оказался Сабуро Айкава. Сестра по глупости не поняла, что все было подстроено нарочно. Ну а я страшно разгневался. За кого они нас считают?!
Такаминэ (как будто про себя). Да, такое терпеть нельзя.
Хиродзи. В Европе в таких случаях вызывают на дуэль… И еще я подумал: хорошо бы проверить у врача – здоров ли он… Однако боюсь, мы бессильны что-либо предпринять…
Нисидзима. Вы получаете пенсию?
Хиродзи. Ее получает за меня дядя. Я и личную печать ему отдал. Но если мы расстроим это сватовство, придется уйти из его дома.
Нисидзима (немного помолчав). Наверное, так и надо поступить. Уезжайте. Пенсия, конечно, небольшая, но некоторое время как-нибудь продержитесь. А там видно будет. С голоду помереть мы вам не дадим.
Сидзуко. А что же будет с дядей и тетей?
Нисидзима. Пока можно покинуть их дом под предлогом, что Номуре во что бы то ни стало надо закончить какое-нибудь произведение. Тогда вашей тете будет не трудно все это объяснить Айкавам. Ну а если за это время вашего дядю уволят – что ж делать… К этому времени у Номуры, возможно, прояснится с работой – вот тогда и будете принимать уже решительные меры.
Сидзуко. Хиродзи, давай сделаем, как советует Нисидзима-сан.
Хиродзи молчит.
Мне кажется, так будет лучше всего.
Хиродзи. Нереально.
Сидзуко. Но другого выхода у нас нет.
Нисидзима. О деньгах не беспокойтесь. Через день-два я достану для вас иен тридцать. Считайте, что это гонорар за вашу повесть.
Хиродзи. Нет-нет, это слишком!
Сидзуко. Хиродзи, что ты так сразу упал духом? А тридцать иен и правда не надо.
Такаминэ. И все-таки лучше последовать совету Нисидзимы.
Хиродзи. Это все нереально…
Сидзуко. Но ты же пришел сюда, чтобы что-то решить?
Нисидзима. Если у вас есть свое, более удачное предложение, говорите, не стесняйтесь.
Хиродзи. Я вовсе не против вашего предложения. Просто мне очень неловко – получается, как будто я пришел просить денег.
Нисидзима. Ну, значит, как решили, так и поступим.
Сидзуко. Нам вполне хватит и пятнадцати иен.
Нисидзима. К послезавтрашнему дню я достану для вас двадцать иен. А остальные десять – потом. И ни о чем не тревожьтесь.
Хиродзи. Нет, нет, не надо.
Сидзуко. Не надо!..
Нисидзима. Надо. Я буду только счастлив, если эти деньги помогут вам вырваться из лап Айкавы. К тому же, насколько я понимаю, ваш дядя вовсе не обязательно должен потерять службу, даже если вы откажете Айкаве. Хиродзи. Я тоже так считаю. Но от папаши Айкава можно всего ожидать. Откровенно говоря, мне не так уж много дела до дядиной семьи. Я не в таком положении, чтобы брать на себя заботу о его доме, да к тому же он сам замешан в этой истории. Пусть делает что хочет.
Сидзуко. Но у них тоже дети…
Хиродзи. Не такие уж это милые дети. Пользуются тем, что я слепой, тихонько подкрадутся и вдруг как заорут над самым ухом. Дразнятся, замахиваются на меня. Да что говорить…
Сидзуко. Дети всегда шалят. Они же не со зла…
Хиродзи. По-твоему, если не со зла, так можно все что угодно? Ничего путного из этих детей не выйдет. Во всяком случае, я не намерен жертвовать собой и тобой тоже ради них.
Аяко. Сидзуко чересчур добрая… Так нельзя.
Сидзуко. О нет, я вовсе не такая уж добрая… (Пауза.) Нам пора…
Хиродзи. Да, пора.
Нисидзима. Побудьте еще!
Хиродзи. Хочешь, еще послушаем музыку?
Нисидзима. Конечно.
Сидзуко. Спасибо большое, как-нибудь в другой раз.
Хиродзи (к Такаминэ). А где же ваш ребенок?
Такаминэ. Дома оставили.
Хиродзи. Когда у нас будет свое жилье, милости прошу к нам.
Такаминэ. Спасибо.
Сидзуко. Аяко-сан, вас тоже просим.
Аяко. Спасибо. Обязательно придем.
Хиродзи. До свидания.
Сидзуко. Извините за беспокойство.
Нисидзима. Послезавтра я жду вас.
Хиродзи. Спасибо.
Все. До свидания.
Сидзуко берет Хиродзи за руку. Все выходят их проводить. Через некоторое время Такаминэ, Аяко, Нисидзима и Есико возвращаются.
Нисидзима. Как мне их жаль!..
Такаминэ. Да уж…
Аяко. Сидзуко чуть не плакала.
Есико. Какая она красивая!..
Такаминэ. Но какой же негодяй Айкава!
Нисидзима. А ведь и правда, неплохо было бы провести освидетельствование Айкавы у врача. Я уверен, что он болел венерическими болезнями и, наверное, еще не полностью вылечился. Подумать страшно. Недавно я навещал приятеля в больнице… Вдруг слышу, кто-то громко, как ребенок, кричит: «Ой! Больно! Больно!» Я спросил, кто это, мне рассказали, что это больной сифилисом. В следующий раз криков уже не было. Оказалось, он умер. Сын богача был. Конечно, случай довольно редкий, но все же… Шутить с этим никак нельзя. Неплохо было бы проверить сыночка Айкавы… Правда, если даже об этом заикнуться, дядя Номуры сразу вылетит со службы.
Есико. Бедный Номура! Бедная Сидзуко!
Аяко. Да уж… Но, кажется, они ушли несколько успокоенные.
Нисидзима. Теперь мне нужно скорее взяться за работу. Противно думать о деньгах, но, честно говоря, иногда все же хочется быть богатым. Разумеется, деньгами невозможно победить зло. Я по-прежнему считаю, что истинный путь к счастью в нашем мире – это путь, указанный Христом и Буддой.
Аяко. Нам пора. Я беспокоюсь, не плачет ли наш маленький.
Такаминэ. Ну, тогда пойдем.
Нисидзима. Заходите еще.
Такаминэ. Спасибо. Вы тоже!
Нисидзима. На днях обязательно – хочу посмотреть твои последние работы.
Аяко (к Есико). Вы тоже, если сможете, приходите.
Есико. Спасибо.
Все. До свидания.
Все выходят. Вскоре Нисидзима и Есико возвращаются.
Есико. Какая сестра Хиродзи красавица, правда?
Нисидзима. Да…
Есико. А ты говорил, что она не так уж хороша… (Пауза.) Где ты надеешься достать деньги?
Нисидзима. Сколько у нас есть?
Есико. Несколько иен.
Нисидзима. А на счету?
Есико. Десять иен.
Нисидзима. Как же ты собиралась в этом месяце жить?
Есико. Думала взять вперед. Другого выхода нет. Тебя же ничего не касается.
Нисидзима. Что-нибудь придумаю…
Есико. Но ты же поначалу пообещал им к послезавтра достать целых тридцать иен, значит, на что-то рассчитывал.
Нисидзима. В крайнем случае продам книги. За них можно выручить иен двести-триста.
Есико. Все книги?!
Нисидзима. Нет, конечно. Только часть… Не так уж часто мы их читаем…
Есико. И как долго ты собираешься им помогать?
Нисидзима. Сколько будет нужно.
Есико. Как ты легкомысленно рассуждаешь. А я по ночам не могу спать спокойно… Вчера видела сон, будто перебираю свои кимоно – все трех-четырехлетней давности, стыдно надеть, и я так плакала…
Нисидзима. Ну зачем же мечтать о том, что нам недоступно?…
Есико. Мечтать? Я действительно не могу сшить себе ни одного нового кимоно.
Нисидзима. Как ты можешь так говорить.
Есико. Просто сестра Номуры тебе нравится, вот и все!
Нисидзима. Ты ошибаешься.
Есико. Не будь она такой красавицей, ты никогда не стал бы им помогать!
Нисидзима. Замолчи!
Есико. Можешь продавать свои книги!
Нисидзима. Нужно будет – продам!
Есико. Сидзуко только на тебя и смотрела.
Нисидзима. Тебе их совсем не жаль?
Есико. Нет, почему же, жаль. Но ты уж чересчур им сочувствуешь. Мне обидно, что я тебе больше не нужна, что тебе было бы даже лучше без меня.
Нисидзима. Ну что ты такое говоришь! Неужели ты и впрямь думаешь, что я собираюсь уморить тебя голодом, лишь бы спасти Номуру и его сестру? А кимоно… ну разве же это так важно?… Как можно думать о тряпках, когда речь идет о судьбе двух человек?! Ты только о себе заботишься. Кажется, тебе даже хочется, чтобы Сидзуко вышла за Айкаву! Ты будешь рада, да?!
Есико. Нет, никогда. Просто… просто она такая красивая… И я боюсь…
Нисидзима. Ты мне не веришь?
Есико. Пока верю, но вдруг придет время, когда перестану… К тому же каждый месяц доставать столько денег очень трудно. И книги жаль.
Нисидзима. Выходит, я должен был сказать Номуре, что у него нет другого выхода, кроме как выдать сестру за Айкаву? Дура! (Хватает книгу и с силой ударяет ею об стол.)
Чашка с чаем падает на пол. Некоторое время оба молчат.
Вытри!
Есико близка к слезам, но послушно вытирает пролитый чай.
Занавес