«Неприкаянные»— Меджа и Майна, герои этой книги, живут в большом африканском городе. В каком, мы но знаем, но можем догадываться, что это Найроби, столица Кении, родина писателя.

Кения? Порывшись в дальних закоулках памяти, мы вспомним красоты все еще дикой африканской природы, национальные парки-заповедники, где бродят на воле стада антилоп, величественно возлежат под деревьями львы, дремлют в воде бегемоты, режут речную гладь крокодилы, порхают чудесные птицы, носятся по веткам крикливые обезьяны. Мы не раз видели все это в «Клубе кинопутешествий» и «В мире животных», читали об этом в книгах.

Кению — страну охоты — любил Хемингуэй и много писал о пей. Ее природой восхищался итальянский писатель Альберто Моравиа. Ее животный мир изучал и описывал знаменитый натуралист Бернгард Гржимек. Книг, воспевающих страну на экваторе, не счесть. Немецкий путешественник Ганс Шомбурк, снявший фильмы об Африке, изъездивший ее вдоль и поперек, писал: «Кению европейцы называют самой прекрасной страной в мире. Известно, чего стоят иногда подобные восторженные отзывы, но в данном случае даже они не могут передать очарование этой страны».

Найроби тоже удостоился всеобщего восхищения. То, кто его повидал, пишут, что город необыкновенно красив и уютен.

Но в повести Меджи Мванги нет ни слова о прекрасной природе и изяществе архитектуры. Бродяги и оборванные нищие, зловонные помойки, полуразвалившиеся хижины с клопами и крысами, смрад грязных переулков, жалкие лачуги из картона, жести и глины. Может быть, это другой город?

Увы, все-таки тот же. Это его оборотная сторона, его задворки. Грань между двумя сторонами — лицевой и оборотной — резка, как ребро монетки между «орлом» и «решкой». И пытаться преодолеть ее далеко не безопасно. Одно из главных правил жизни на задворках — «что бы ты пи делал, держись подальше от центральных улиц». Пойдешь туда — наживешь неприятности, это герои повести испытали на себе. Но и в смрадных закоулках «Шенди-ленда» — лачужного города бедняков — чужаку появляться небезопасно. И уж никак невозможно остаться там на месяцы, годы, вглядеться толком в другую жизнь города. Потому, наверно, и получилось так, что, хоть и на виду у всех задворки, написано о них мало, а ведь их жизнь — это каждодневная, обычная жизнь десятков тысяч людей. Не поняв ее, трудно судить о стране: какова она и почему живет так, а не иначе.

Вот об этом-то каждодневном, обыденном для столь многих, а потому важном, и написана повесть Меджи Мванги.

Закончив школу, Меджа и Майна, молодые деревенские парни, отправились в город искать счастья. Надеялись устроиться на работу и выбиться в люди. Но их школьные аттестаты здесь не в диковинку. «Убирайтесь вон!»— ощерился город. «Вон!», «Вон!» — слышалось за каждой дверью. Друзья ночуют в мусорных баках, питаются полусгнившими отбросами. Оставшись без работы, без средств к существованию, они все глубже опускаются «на дно». Любая попытка вырваться оканчивается тем, что они увязают еще больше. Так в болоте — чем энергичнее пытаешься из него выбраться, тем скорее погружаешься в трясину.

Как ни стремятся парни избежать неизбежного, все же, теряя надежды, достоинство, принципы, они скатываются в воровской мир и становятся его завсегдатаями, чуть ли не главарями. И не потому, что привлекателен для них этот мир. Им просто больше некуда деться.

В повести нет ни возрождающейся национальной культуры, ни новых школ, пи образцовых ферм, ни нового человека, воспитанного уже в условиях независимости. Зато есть школа воров, банда с наводящим ужас предводителем, у которого то и дело сверкает в руке нож, мелкие карманные кражи, сложные воровские операции, угон автомобиля, убийство, тюрьма, погоня. Казалось бы, весь набор, который встретишь в любой детективно-развлекательной книжке, бытующей на Западе, да и в Африке тоже.

Так что же, может, писатель просто не заметил ростков нового в жизни своей страны? Выбрал героями молодых лентяев, не желающих терять время на поиски работы, или, еще того хуже, просто людей с дурными наклонностями и создал на потребу невзыскательной публике кенийский вариант приключений Джеймса Бонда?

Даже если бы история Меджи и Майны была историей только Меджи и Майны, то и тогда она была бы социальной, а вовсе не психологической, личной драмой. Никто, верно, не производил переписи населения в «Шенти-ленде» и на задворках супермаркетов, никто не считал, сколько их, бездомных парней, там ютится. Но все знают, что много. Бездомная, безработная толпа, согнанная на задворки натиском монополий и растущего местного капитала, каждый год вбирает в себя тысячи человек.

Что же это за люди? Не рабочие, не крестьяне. Это — «дно», люди без постоянного заработка и без надежд его получить, отчаявшиеся, голодные, люди без социальных устоев и морали, люди, утратившие совесть. А если у кого-то из них совесть еще осталась, что же, тем хуже, потому что таким выжить здесь трудно. Грабеж, проституция, мелкое воровство, крупные махинации — единственный для этих людей способ раздобыть средства к существованию. Конечно, не все в «Шенти-ленде» воры, и воры — далеко не только в «Шенти-ленде», иногда главные-то из них — на самых верхах социальной лестницы. Но городское «дно»— это люди потенциально готовые на все.

Пестрое население задворок легко натравить на неугодных людей, непокорного лидера. Толпу стараются привлечь на свою сторону самые реакционные политические силы. Из страха перед ней или ей в угоду, а порой и при ее активном участии совершаются важные политические акции. Уже тем, что она существует, эта масса лишенных всего в жизни людей влияет на политику, определяет неуловимые для постороннего глаза настроения в обществе, нормы морали и поведения всей социальной пирамиды. Кое-где, в том числе и в Найроби, с пой ведут борьбу: отправляют молодежь в деревни, жгут «шенти-ленды», по они, как птица феникс, вновь и вновь восстают из пепла. Видно, нужны другие, социальные, меры.

Как только ни называли эту разноликую толпу ученые! И люмпен-пролетариатом, и деклассированными элементами. Причисляли ее и к маргинальным слоям. И посвятили ей не один десяток исследований. И все же мало кто видел эту толпу вблизи, узнал и понял. Меджа Мванги сам испытал многое из того, что переживают его герои, и потому не анализирует толпу бесстрастно, а как бы входит в нее и наблюдает за ней изнутри. Отсюда видна не обезличенная масса, а живые люди. Отсюда обитатели задворок выглядят иначе — в чем-то страшнее, в чем-то беспомощнее, подчас даже трогательнее, чем издалека. У каждого свой мирок. Свой опыт, свои беды и трудности, свои стремления и надежды. Судьбы, в чем-то разные, а во многом одинаковые, сходные с судьбами Меджи и Майны.

…Клочок земли, доставшийся в наследство родителям, бесконечно мал, чтобы прокормить семью — шесть-восемь человек, включая стариков и детей. Что делать с таким участком? Хорошо бы, конечно, удобрения, технику. Да нет ни знаний, ни денег. А если бы даже и были, можно ли вырастить на крохотном участке что-нибудь, что принесло бы доход? Ведь рядом — огромные плантации, на которых уже многие годы выращивают кофе и чай на экспорт. С плантационными хозяйствами не могут конкурировать даже крупные кооперативы. Вот и бьется крестьянин на крохотном участке, пытаясь выжать из него и пропитание, и излишек на продажу. Скудеет земля, а семья все растет.

Старшего сына посылают в школу. Чтобы выучить его, родители готовы выложить все свои капиталы, все, что у них есть, до последней пуговицы. Они все продадут, и участок перезаложат, и в долгах увязнут. Потому что знают — даже простой рабочий в городе получает в несколько раз больше, чем дает крестьянину его участок. А уж чиновник… Любой клерк кажется миллионером деревенскому бедняку.

Дорога в город — близко ли он, далеко ли — лежит через школу. Выучится сын — уедет, поступит на работу, будет помогать родным. А если и не поможет, все же устроится сам, избавит семью от лишнего рта. Сын уходит и больше не возвращается. Родители тревожатся, но не отчаиваются. Что еще продать? Где раздобыть денег? Старшей дочери тоже пора в школу…

А молодежь, вытесненная из деревни, оседает в городах. Но вакансий, даже самых низкооплачиваемых, нет и в помине. Если вдруг и появится где-нибудь местечко, его отдадут за большую взятку или по большому знакомству. Неужели же не нужны стране образованные молодые люди? Ведь Меджа и Майна, как и тысячи их сверстников, окончили школу.

В том-то и беда, что, не находя себе применения в деревне, эти тысячи каждый год стекаются в города, а города не в состоянии дать работу такой массе людей. Стране нужны специалисты, а не просто люди со школьными аттестатами. Ведь у них, но сути дела, нет пи профессии, ни опыта.

Порой кажется, что парни в чем-то виноваты сами. Ведь попадается же им иногда работа! Вот и держались бы за нее обеими руками. Однажды, к примеру, их наняли на ферму. Кормили, дали кров, что-то платили. А они снова недовольны!

Но ведь за этот кров и паек они расплачивались постоянными унижениями, терпели попреки, брань. Даже сдержанный, основательный Меджа бунтует: «Надоело мне быть везде пасынком. То паек урежут, то жалованье. Терпенья уже не хватает. Когда человек работает, его надо кормить. Если так дальше пойдет, я…» А что «я»? Деваться-то некуда. И они терпят до конца, пока их не выгоняют из-за чьих-то козней.

Лишь однажды Медже по-настоящему повезло — когда он попал в каменотесы. Наверно, это было самое счастливое время в его жизни. Здесь он впервые столкнулся с человеческим теплом и заботой. «Жил я в крохотной жестяной хижине вместе с другом Нгиги, — рассказывал он потом. — У него жена, маленькие дети, по он потеснился и дал мне место. Вместе ели и вместе работали».

Но что же случилось? Почему не остался Меджа там, где ему так нравилось? «Слишком уж усердно трудились, — объясняет он. — Скоро там и камней-то не осталось — одна земля. Целую гору мы срыли. Начисто… Неделю спустя нас рассчитали». С тех пор ни у Майны, ни у Меджи работы больше не было.

А может, надо было им вернуться в деревню сразу, когда ясно стало, что в городе ничего не добиться? Друзья не раз обсуждали эту перспективу, и оба решительно ее отвергали. Майна храбрился: «Пусть я безработный и нищий, но червяком не хочу оставаться. С меня хватит… По-моему, я имею право на что-то лучшее, если потратил столько сил ни учебу и экзамены. А денег сколько ушло! Чтобы стать крестьянином, совсем не надо было учиться, идти на все эти хлопоты».

Откуда вдруг такое пренебрежение к крестьянскому труду в деревенском парне? Оказывается, показное оно, напускное. «У отца всего два акра земли, — признается Майна. — Негде было даже небольшую хижину поставить. Так что жилье он купил в деревне, а земля вся пошла под пашню. Дома у меня остались трое братьев и две сестры». И рад бы вернуться, да некуда.

Меджа не хочет возвращаться без денег. И все же его так тянет домой, что в конце концов он возвращается — больной и слабый, с единственным шиллингом в кармане. У самого дома он встречает худую, изможденную сестренку. «Меджа!.. Привез?» — спрашивает она.

Это были первые слова, которые он услышал дома. «Что привез?» — не сразу уразумел он. «Как что? Бусы… Ты же обещал купить, когда устроишься на работу».

И тут Меджа понял, что не сможет посмотреть в глаза матери и признаться, что никому не купил подарков, что но устроился на работу и не привез денег, чтобы помочь выучиться сестренке — ведь и ее уже послали в школу. И он ушел, так и не зайдя в дом, оставив родным свое последнее достояние — шиллинг.

Вот и все. Круг замкнулся. Мышеловка захлопнулась и для Меджи. Теперь обоим друзьям одна дорога — на городские задворки, в преступный мир, в тюрьму. Вся жизнь этих парией — словно длинная агония. Они были обречены с первого шага. Вот откуда мрачный эпиграф, который мог бы стать эпилогом: «Убейте быстрей!»

Мы по привыкли к таким книгам об Африке. В произведениях африканских писателей мы встречали борцов за свободу и предателей, интеллигентов, ищущих свое место в борьбе и в новой жизни, политических лидеров, крестьян и новоиспеченных буржуа. Меджа Мванги пришел в литературу с другой темой — темой городского «дна».

И раскрыта эта новая тома необычно. Герои повести больше похожи на антигероев. Нет столкновения двух начал — добра и зла. Грань между ними размыта, добро едва намечено, а зло не персонифицировано. Психологические драмы как-то стерты. Персонажи кажутся несколько прямолинейными, упрощенными. Сюжетные коллизии как бы отодвинуты на второй план. Между ними нот логической связи, одна не вытекает из другой.

Возможно, все это — результат писательской неопытности Мванги. Но, быть может, есть в этом и определенный замысел? Когда речь о выживании — разве тут до душевной тонкости, до страстей? Может быть, поэтому в повести нет и любовной интриги. В нестройности сюжета тоже можно увидеть особый прием. Ведь повесть — о ненужности. О том, как двое юношей но нужны обществу, в котором живут. И писатель просто нанизывает жизненные эпизоды на эту ненужность — совершенно не важно, в каком порядке.

Меджу Мванги легко обвинить в пессимизме. Ведь пишет он о самых мрачных сторонах жизни кенийского парода, порой даже сгущая краски. Но повести была присуждена национальная премия. Значит, кенийцы поняли — писатель выставляет на всеобщее обозрение социальные язвы своей страны не для того, чтобы опозорить ее, но чтобы призвать бороться с ними во имя ее будущего.

* * *

Для писателя Меджа Мванги еще молод. Ему только еще будет тридцать — в этом, 1978 году. А он уже написал четыре книги. Повесть «Неприкаянные» была опубликована в 1973 году. В оригинале она называлась «Убейте быстрей!». В 1974 и 1975 годах появились «Охота на человека с собаками» и «Вкус смерти». Эти книги посвящены другому времени и другой теме. В них идет речь о событиях, оставивших глубокий след в истории Кении. Это восстание May May, происходившее здесь в пятидесятые годы, — война за землю и свободу против колонизаторов и белых поселенцев.

Мванги был тогда слишком молод, чтобы понять и запомнить сложные переплетения судеб, до тонкостей разобраться в происходившем. Но он рос в атмосфере, где сам воздух был пронизан недавней драмой, и ему удалось воссоздать почти осязаемую атмосферу, показать яркую гамму характеров, представлений, настроений тех лет.

Но все же главной темой писателя осталась современность. Об этом свидетельствует его последний роман «Вдоль по Речной улице», вышедший в 1976 году. Он мог бы служить продолжением «Неприкаянных». Это рассказ о том, как жили бы Меджа и Майна, если бы устроились-таки на работу, стали, к примеру, строителями, как герой романа Бен и его друг Очола. «Вдоль по Речной улице» — произведение, психологически более тонкое и сложное, чем «Неприкаянные». Мванги уже многому научился. Выросло мастерство писателя — роман отмечен тонким юмором, умением несколькими штрихами сказать о многом. Здесь, так же, как в «Неприкаянных», Меджа Мванги остается писателем простого народа, человеком, болеющим за свою страну.

Биография Мванги в чем-то похожа на судьбы его героев. Так он сам говорит. Во всяком случае, он хорошо знает жизнь, о которой пишет. Мванги прошел большую жизненную школу. Сменил несколько профессий и должностей, пережил и добрые и худые времена. В 1976 году Меджа Мванги побывал в пашей стране. На встрече молодых писателей Азии и Африки в Ташкенте он узнал, что его повесть переводится на русский язык. В 1977 году повесть появилась в «Иностранной литературе», теперь выходит отдельной книгой.

Известный кенийский писатель Нгуги ва Тхионго — он знаком и читателям нашей страны — высоко оценил способности и возможности Мванги. «В этом человеке, — сказал он, — формируется художник, которым будет гордиться наша литература». Теперь слово за советским читателем.

И. Филатова