Прочитал я целую полосу в газете «Россия» под заголовком «Спасти русскую философию». Автор — Борис Николаевич Чикин, доктор философских наук, профессор, академик РАЕН — естественных, значит, наук. Академий сейчас пруд пруди, как и университетов, президентов и генеральных директоров. Просто директор звучит уже унизительно. Все хотят быть выше, чем они есть, как бородавка на носу.

Наверное, захлестнуло это и Чикина. Не зря мне говорит: не по чину берешь. Спорить с ним невозможно. Я всего лишь кандидат философских наук, а он — академик. Ему так нравится.

Мы дружим — надо считать — 44 года. С лишним. Может быть, не так уже лишне, хотя судьба нас разбросала в разные стороны. Но у меня на него ничего нет, у него, по-моему, и на меня нет. Ссоримся иногда, а все же позваниваем, встречаемся, пьем пиво. Первый мой друг в Москве, вместе поступали в 1963 году на философский факультет МГУ. Меня в том же году забирали в армию, а он на ноябрьские праздники — три дня — пригласил меня с Урала к себе.

Дал билет в Театр эстрады. Пел молодой Кобзон: Куба, любовь моя! Мне все равно это было интересно — первый раз.

Боря жил в Химках, в общежитии. Там еще один Боря — Свешников. Володя, Алик. На стене комнаты дверь от туалета. Там нарисована голая женщина. В рост. С попкой. Висят другие картины. Живопись. Спрашиваю автора Свешникова: а это вот что такое? Он говорит: собака. Дохлая. Там черт-те что намазано. Ничего не пойму. «Но она же воняет». Тут я понял. И поразился: как это — предмета нет, а ощущение есть. Это был великий художник. Я ведь не знал таких.

Не знал я и Алика. Спортивный такой, резвый, он, кажется, жил в отдельной комнате. И зимой окно его было настежь открыто. Снег залетал. Так он спал. Закалялся. Комсорг. Потом мне Боб сказал, что он то ли спился, то ли умер как-то непутево. О чем, кстати, предсказывал ему Боря Свешников, когда Алик совершенно не пил, а занимался своей физкультурой.

Хлебников — они все из института связи и работали в Останкино на телевидении — пошел по карьере. Дослужился до высших чинов. Лысый, в шляпе. Потом умер.

А тогда в 1963 году, когда перед армией я приехал к Чикину, на перроне встречал меня он и Свешников, которого я еще не знал. Обратил внимание на его ноги: в ботинках и без одного носка. Неудобно как-то, заметно. Он лишь отмахнулся — не доглядел, мол. И мы поехали в Химки, в общежитие.

Заводят они пластинки. Спорят: кто лучше — Шаляпин или Штоколов.

В армию мне писал письма Боб. Хорошие письма. Так я узнал о Случевском. Его, Чикина, стихи тоже мне очень нравились. Он ведь, до сих пор сам того не зная, помогал мне в армии, письма его создавали настроение, благодаря которому я выжил и отслужил.

«Никогда один я не хожу, двое нас среди людей. Первый — это тот, кто я на вид, а второй в душе моей». Случевский Константин Константинович был помощником министра — транспорта, что ли, — а остался для нас как поэт. Строки, которые я сейчас привел — лицемерные. Но было обаяние: простодушия, искренности и мудрости от того, что он говорил, зная про себя и других. Да я и не видел в нем лицемерия, хотя стихи говорят сами за себя: «двое нас среди людей».

Такие открытия дорогого стоят. Чикин открывал горизонты. В его поэзии, а потом в афоризмах — наравне с Ларошфуко, Монтенем, Шопенгауэром — я видел ранимого и мудрого человека. Когда соединяются мысль и душа, и все это дарится мне, то, кроме познания, возникает чувство благодарности и уважения к близкому другу. Мне он дарил свои книги. Последняя — «Русская философия». Единственный сводный труд из того, что я знаю по этой теме. В отличие от других своих книг, он изложил русскую философию своими словами. Раньше были цитаты. Наши друзья говорили: мол, не самостоятельный он, пишет одними цитатами.

Ну, это видно… и без сопливых. Но какие это были цитаты! Кто еще может выдернуть из Пушкина, Чаадаева, Аксакова и т. д. — так, чтобы фраза мощно звучала в оркестре русского мировоззрения. Вспоминаю Вересаева, его книги о Пушкине, о Гоголе. Тот же метод. На этом Чикин защитил докторскую диссертацию: социально-психологические аспекты русской философии. Может, там и не философия вовсе, но какая-то особенность есть.

Любопытный момент. После университета перед ним стоял выбор: в аспирантуру или в литинститут. Жил он тогда безалаберно. Денег не было. Одевался кое-как. Жена ушла, отспаривала вонючий холодильник. Ну не сам по себе холодильник вонял, а вот эта тяжба, дрязга. Хотя ребенка она почему-то не отспаривала, наверное, холодильник нужнее. Дали ему квартиру напротив Химок, на другом, левом берегу, где институт культуры. Свешниковы жили рядом. А у Чикина, кажется, ничего не было. Стоял один пустой холодильник. И друзья — Афанасий, Пивень… Пили мы бормотуху «Солнцедар» — чернила.

А тут собрались они с Пивнем поступать в литинститут. У Пивня стихи скабрезные, у Чикина — афоризмы. Чикина, кажется, приняли. И все-таки он ушел в аспирантуру философского факультета МГУ. Я же после армии отстал, доучивался заочно. Сдавал экзамены и Чикину, и Афанасию.

Потом стало сквозить откуда-то, что Чикин — кагэбэшник. Как-то причастен к этой конторе. Я не верю, чушь какая-то. Демократ. Бормотуха. То манифест о новом романе сочинит и объявит. То мечтает стать режиссером, делать кино. И вдруг, как обухом по голове. Спрашиваю Пивня. А ему-то все по фигу, сам удивился: «А ты что, не знал? Все знают». И дальше пошли, как ни в чем не бывало.

Пивень оказался прав. Долго рассказывать. А Чикин скрывал. Через много лет, уже после моих лагерей в качестве политзаключенного и реабилитации, показал удостоверение полковника милиции. Опять же лукавил, как бесстыдно и нагло всегда врала эта контора. Кто он на самом деле — говорится в его же статье, которую я должен прокомментировать.

Там есть подзаголовок: открытое письмо президенту России В. В. Путину. Ну конечно, лучшего адресата для разговора о русской философии не найти: «В ваши руки может быть вручена судьба русской философии», — пишет проницательный Чикин. От гайки и болта — все вручено одному человеку. Откуда такая доверительность — культовая! «Вы мой ученик и воспитанник, чем я, откровенно говоря, горжусь. Когда Вы были слушателем легендарного и уникального высшего военного учебного заведения под загадочной аббревиатурой КИ (Краснознаменный институт им Ю. Андропова), я имел честь возглавлять факультет общественных дисциплин».

Как бы свои люди. Шпион шпиону говорит. Тут он не прячется за удостоверение полковника милиции. Откровенно, в печати! Лижет задницу своему высокопоставленному ученику. По чину!

Я тоже обращался к президенту по поводу «правочудия», когда через 10 лет вдруг узнал, что Хорошевский суд отобрал у меня собственную квартиру и принял решение о выселении, даже не уведомив меня и не исполнив свое же решение. Но это другое дело: судей назначает президент, и он должен нести ответственность за тот бардак, какой там происходит. От имени Российской Федерации. Где я тоже, между прочим, живу. Однако в приемной президента висит извещение, что он за судей не отвечает — обращайтесь в установленном законом порядке. Странно, не правда ли, — он их назначает, но ни за что не отвечает. Где тут закон, какой порядок? Тычут носом в тот же бардак. Правда, вопреки своему же установлению, отправили мое заявление в городскую прокуратуру, а та в Хорошевскую, на которую я, собственно, жалуюсь. Вот сейчас они отстегают сами себя, жду ответа.

Чикину это противно. Бомж — что тут особенного, многие так живут. Но нельзя по пустякам обращаться к президенту. «Вот я, например», — и дает мне ксерокопию той самой статьи о спасении русской философии. Квартира вместе со мной сразу постыдно мельчает, надо говорить о высоком. Как? «Только Вы… Вы прекрасно и к месту вспоминаете и цитируете» (на самом деле речь идет об одном, ставшем уже банальным, изречении Тютчева: «Умом Россию не понять…»). Ну и так далее, нехорошо рассказывать, как учитель лижет задницу ученику. По старости, наверное. Это же незаметно происходит, «нечаянно нагрянет». А смысл сводится к слову «спасти». Русскую философию: «За нас или помимо нас это сделать просто некому». Речь, естественно идет о Чикине и Путине. Ну, у Путина других забот хватает. Остается Чикин. Все философские факультеты, кафедры, философы — говно. Все деградирует и в кризисе. А Чикин может спасти.

Казалось бы, Боря, делай свое дело. Читай лекции, пиши книги. Не ври. Но при чем здесь президент? Как же! «Высокая философская культура (на татами, наверное — А.М.), да еще у президента великой страны¸ да … — это дорогого стоит… И здесь приходится с огромным сожалением и тревогой констатировать, что таковая культура по сути наличествует лишь у одного президента, и ситуация с философией в стране во всех аспектах просто катастрофическая».

И это говорит философ. Что еще позорнее — мой близкий друг. Нахрапом льстит президенту лишь для того, чтобы убедить: в русской философии остался только один — Чикин Борис Николаевич. Он спасет. Лично он, как всегда, трусливо избегает ответственности. Возлагает на Путина. Вот если бы Владимир Владимирович, то я уж под козырек. Чего он все-таки хочет?

В статье 11 пунктов.

«Как известно, в XIX–XX веках разразился системный кризис мировой (читай — западной) философии». Хотя не менее известно, что именно в XIX веке был Гегель, Шопенгауэр, Шлегель, Фихте, Штирнер, Ницше — небывалый расцвет немецкой и зарождение русской философии. А кризис происходит ежеминутно в каждом из нас и во всем человечестве. Потому что мы существуем по недоразумению. Мы рождаемся с ревом и умираем в страданиях. Но хотя бы в промежутке должно быть место любви. А ее почти нет. Счастье, говорят, это миг. А раздоры, войны, оружие — заполняют жизненное пространство. В этом наше несчастье и проблема. Когда жить незачем и бессмысленно. А что говорит Чикин в 11 пунктах?

Много разумного. Смешанного с бестолочью. Вот он говорит о «родимых пятнах» марксистско-ленинской философии, которую сам же всю жизнь преподает. А там нет никакой философии. Единственный, кто как-то занимался этим, был Энгельс.

Ругает Ленина за «философский пароход» — «выслал из Советской России более трехсот выдающихся мыслителей и ученых». Но не говорит, а что бы с ними случилось, если бы не выслал. Он их спас. Гибель Бехтерева, Вавилова, Чижевского, Флоренского — всех не перечесть — страшное доказательство страшной «доброты» Ленина.

«Всечеловеческая трагедия гибели СССР… краха марксистско-ленинской философии внесли, конечно, лепту в кризис философии», — пишет Чикин. Фу ты, господи, здесь-то какой кризис? Может быть, со знаком плюс? В этом «СССР» ни одно слово не соответствовало реальной действительности. Ни Союза, ни Советских, ни Социалистических, ни Республик — ничего этого в природе не было, как собственно и этой самой, прости господи, философии — догматической основы удушающего, противоестественного конгломерата тоталитарного режима. Так называемые республики сами разбежались, как, впрочем, и сама Россия объявила от них свой суверенитет. Отделение народов и крах догматического фуфла — это был неизбежный процесс, кризис бесчеловечного режима, а вовсе не философии. Напротив — это была победа выстраданных лучших идей мировой философии и прав человека. Как мы распоряжаемся своей свободой — другой вопрос. Мы же не знаем, что это такое, надо учиться налаживать новую жизнь.

Какой еще кризис? Кого надо спасать, кроме себя от самих же? Делай свое дело, благо никто сейчас особенно не мешает, но президент-то здесь причем? В русской философии?

«Состояние „философского дела“ в сегодняшней России, без преувеличения удручающе катастрофично», — бьет в набат Борис Николаевич. Ну и далее жмет на все педали, газует: ни преподавания, ни преподавателей, ни учебников, ни трудов. При плел ко всем грехам какой-то Болонский процесс, о коем я и понятия не имею. Ругает министра образования: выдавливает философию из системы преподавания. «Голоса наших философов практически не слышно на мировой арене… — какой уж тут мировой философский центр!» И сам же себе противоречит: «В решении этой поистине судьбоносной задачи России, как мировому философскому центру, принадлежит, конечно, особое место». Вот и пойми его, где мы живем — в центре или не в центре? Но что-то проясняется, когда он говорит о прошлом, о «восстановлении великой отечественной философской традиции, дальнейшей разработке парадигмы этой традиции — „РУССКОЙ ИДЕИ“… Они призваны спасти Россию и весь мир».

Вот так-то — ни много, ни мало. Легкое движение рук, и русская философия сводится к славянофильству, и отсюда делаются определенные выводы и рекомендации, в том числе ученику — президенту. А Чаадаев, например, плевал на русскую идею, как и другие так называемые «западники». А что уж там Маркс и Энгельс брюзжали по поводу России, цитировать неприлично. Но академик Чикин идет своим путем, ссылаясь на В. С. Соловьева: русская идея — это «философия всеединства», общечеловеческого единения на основе веры, духовности и справедливости. Это квинтэссенция русского религиозно-философского ренессанса и российского философского зарубежья.

Странно: почему понятие «всеединства» относится только к «русской идее»? Оно принадлежит по сути всем мировоззренческим системам, кроме нацизма. Куда же ты скатываешься, Борис Николаевич?

Если читать дальше, вроде бы ничего страшного. Предлагается некая конструкция: «Актуальнейшие философские проблемы… могут сегодня быть адекватно рассмотрены лишь через призму такой глобальной философской проблемы, как „Запад-Россия-Восток“…» Слава Богу, не одни мы, оказывается, в этом мире со своей «русской идеей». Но что из этого следует? Запад деградирует, а «восточная философия с ее, в противоположность Западу, нерационализмом», — нет. «Была и остается вечным и живительным источником для развития мировой философии». А Россия — пупок. Почему же она особенно выделена между Западом и Востоком? Потому что Восток «органически включен в самую ткань ее „плоти“ и „духа“». Ну, конечно, Тува, Бурятия, Калмыкия — это тоже Россия. Большая страна. Но причем здесь «квинтэссенция» русской идеи? Спорный вопрос. Чикин опять же себе противоречит.

Во-первых, Запад тоже изучает восточную философию, не меньше нашего, испытывает влияние — Боря так и пишет. Во-вторых, иррационализм восточного мышления — это религия, шаманство, образ жизни, там нет логических рамок, системности, поэтому и разрушать особенно нечего. Какая тут философия? Деградирует то, что есть, а чего нет, там и деградировать нечему. Что, они там лучше живут? Не воюют? Не дерутся за плошку риса? Нельзя о востоке судить по монастырям, они закрыты, живут своей жизнью, и знаем мы о них мало. В-третьих, если Восток «включен в самую ткань плоти и духа» России и не знает деградации, упадка, откуда философский кризис у нас? Что собственно волнует Бориса Николаевича? Чего он хочет от президента?

Он хочет «серьезнейший национальный проект» по русской философии. Как, кому и где ее преподавать, как освещать в СМИ, какие нужны учебники. «Нас всех спасут в конечном счете не промышленность, не деньги, не оружие, а новая, возрожденная философия на основе русской традиции, „русской идеи“. Именно в ней — сила, именно в ней — правда».

Размышляя над этим текстом, с радостью отмечаешь, что твой друг болеет за Россию «по судьбе», «року», «диагнозу». Он уверен, что такие философы «еще окончательно не перевелись у нас». Хотя не знает их, ни одного имени. Вспоминает умерших и неизвестных публике, зато известных ему и Путину преподавателей КИ — института КГБ. Ну, так, доверительно: чекист Чикин — чекисту Путину. Да хрен бы с ним, если бы не профессиональное чинопочитание, которое перебивает всю его искреннюю боль за судьбу русской философии. От статьи остается все же нехорошее впечатление.

На первом плане не судьба русской философии. Хотя об этом надо поговорить и поспорить. А речь на самом деле идет о двух человеках: Чикин и Путин. Чикин — потому что других живых философов нет. А Путин — «если будет добрая воля и начало дела со стороны президента, будет спасена не только философия России, но и сама Россия».

«Только Вы сегодня меня поймете и только Вы способны сделать адекватные выводы и спасающие положение дел практические шаги».

«Мы спасем философию, философия спасет нас и весь мир!»

Ну, братцы, это уже истерика. Какая-то низменная, ниже пояса. При этом в заключение Чикин готов еще поговорить с Путиным, правда, при условии: «…Только после Вашего ответа XXI век будет или веком великой русской философии, а стало быть, и великой России, или их не будет вовсе!»

Путин ему не ответил. А я, дурак, не мог промолчать. И, наверное, мой друг на меня рассердится. Что поделаешь, не везет русской философии.