Как-то так само собой получилось, что Лариса переспала с Лёней Кудряшовым, чемпионом Питера по бодибилдингу. Кудряшов работал в тренажерном зале и вел занятия у самых жирных гусей. Все эти пупсики хотели иметь плечи как у Кудряшова. А пупсиковые жены прямо слюни пускали, когда Кудряшов шел по клубу, поигрывая мышцами. Еще бы! Ларисе Лёнины плечи тоже очень даже нравились. И плечи, и крепкий живот с кубиками мышц, и упругая задница. Кудряшов был всем хорош. И уж если изменять с кем-то Старкову, то только с красавцем Кудряшовым. Лариса была собой очень довольна. С одной стороны у нее был богатенький пупсик Старков, с другой стороны мускулистый красавчик Кудряшов. У одного были деньги и пузо, у другого пуза не было, но не было и денег. Можно было бы, конечно, на этом успокоиться и радоваться жизни, беря у каждого по способностям, однако Кудряшов почему-то решил, что он теперь является новым Ларисиным парнем, и собрался даже к ней переезжать. Делить ее со Старковым он никак не планировал. Лариса пыталась ему объяснить, что Старков их обоих уволит и пустит по миру, но Кудряшов ничего такого слушать не желал. Он даже собрался нанести визит Старкову в его офисе, чтобы поговорить с ним по-мужски. Этого Лариса допустить никак не могла и вусмерть разругалась с Кудряшовым, после чего он уволился, хлопнув дверью и забрав с собой всех своих жирных гусей.
На растерянную Михайлову было жалко смотреть. Она пыталась уговорить Кудряшова остаться и никак не могла понять, почему он собрался уходить. Только эти жирные клиенты у нее на уме. Совсем на деньгах директриса помешалась, а на людей, в частности на Ларису, ей и вовсе наплевать! Потом Михайловой, конечно, настучали про неформальные отношения Гилберт и Кудряшова. Нашлись доброжелатели. Михайлова вызвала к себе Ларису и начала нести очередную байду про недопустимость интимных отношений с коллегами. Лариса и сама уже все про это поняла, так нет, надо ей было мораль читать, рассказывать про золотое правило «не работаю там, где трахаюсь, не трахаюсь там, где работаю». Лариса слушала Михайлову вполуха и размышляла над тем, придерживалась ли сама Михайлова этого золотого правила, когда была молодой? Ясное дело, что в ее пожилом возрасте никакого интереса к сексу нет. А ты попробуй в двадцать пять на задницу Кудряшова не смотреть. Он же в своей майке и трусах до такой степени утянулся, что так и хочется его схватить и уволочь. Это Кудряшову надо лекцию читать, чтоб одевался на работу поприличней. Все это она Михайловой и высказала как на духу. Та, конечно, ржать начала, а потом и говорит:
– Лариса, у тебя какие-то странные представления о физиологии. Твой возраст как раз является для секса самым спокойным. Это молодые мужчины в двадцать пять хватают и волокут в нору все, что шевелится. У женщин же этот процесс начинается в основном после тридцати пяти и в моем таком, как ты говоришь, пожилом возрасте он достигает своего пика. Так что это мне должно хотеться хватать полуголого Кудряшова и волочь его куда-нибудь под лестницу или в мануальную терапию. Но я, видишь ли, с юности больше испытываю восторг от мужских умственных способностей, чем от их гениталий.
– Это у вас, у шибко умных, а мы тут все дураки спортивные. Можно подумать, я не знаю, как вы со Стасовым над нами смеетесь. – Лариса обиделась не на шутку.
– Неправда. Доктору Стасову, конечно, присущ некоторый цинизм, но этим отличаются все врачи. А я, наоборот, обо всех вас беспокоюсь не потому, что вы дураки, а потому, что вы еще дети. Неопытные. В принципе, наверное, от этого и дураки. Вот скажи честно, на фига тебе этот Кудряшов понадобился?
– Старкову насолить.
– А в чем соль, если он об этом ничего не знает? Вон ты как перепугалась, что даже парня вынудила уволиться, только б все шито-крыто было.
– Ну, про себя-то я знаю, что я насолила.
– И ты еще будешь мне рассказывать, что не дура? Удовольствие-то хоть получила?
– Не-а.
– Совсем?
– Ну, жеребец, он и есть жеребец!
– Опять дура. Разве в этом смысл? Это оттого, Лариса, что нет любви. Мой тебе совет: прежде чем с парнем в койку прыгать, ты с ним поговори сначала. Пусть он тебе лапшу на уши повесит. И если эта лапша тебе понравится, тогда только с ним иди. И все время про эту лапшу вспоминай. Это ж самое приятное, когда тебе парень говорит хорошие слова.
– Это я согласна. Мне тоже нравится. Только они все врут.
– Ну и пусть. Может быть, и не все. А вдруг кто-то правду говорит? И еще, чтобы тебе говорили хорошие слова, попробуй сама сначала чего-нибудь хорошее человеку сказать. И уж если ты ему говоришь о любви, а он телевизор смотрит, тогда ни за что с ним никуда не ходи, тем более в койку!
– Я попробую.
– На Старкове испытаешь?
– Ага.
– Ну, попробуй, только это тяжело будет, ты ж ему изменила, хотя, с другой стороны, он же тебе тоже, наверное, изменяет с женой.
– Точно! Светлана Андреевна! А вы еще спрашиваете, почему я ему насолить хотела!
– Я не спрашиваю. Я спросила только, насолила ты или нет. А ты сейчас с моей помощью сама себе объяснила свое подсознательное желание наставить Старкову рога. Мало того, что объяснила, так еще и оправдание нашла такому безобразному поступку. Нехорошо это с твоей стороны, потому что ты его не любишь. Это называется жадность и вредность.
Опять она все по полкам разложила, и опять все понятно стало.
Лариса, конечно, сразу решила испытать на Старкове рекомендации директрисы про хорошие слова. Она уже не раз убедилась, что Михайлова всегда дает ей какие-то очень правильные советы. Поначалу, конечно, не понятно ни фига, зато потом все выходит в точности так, как говорила директриса. Еще немного, и она, пожалуй, начнет Михайловой верить беспрекословно.
Вечером того же дня, когда к ней приехал Старков, Лариса повисла у его на шее со словами:
– Пупсичек мой любименький пришел!
Старков удивился, расцепил Ларисины руки и сказал:
– Знает кошка, чье мясо съела! Нагадила мне, а теперь подлизываешься?
– Чегой-то я нагадила? – Лариса сделала большие невинные глаза, хотя не на шутку испугалась, и стала просчитывать, откуда и что Старкову известно. Ведь только Михайлова доподлинно знала, что Лариса действительно, как сказал Старков, ему нагадила. Лариса сама ей в этом призналась. Но то, что Старкову могла проболтаться именно Михайлова, ей даже в голову не пришло. Михайлова так поступить не могла, слишком порядочная. Остальные подробностей не знали, поэтому Лариса решила все отрицать.
– Как чего? Она еще спрашивает? На виду у всех устроила шашни с Кудряшовым и думает, что мне ничего не известно.
– Какие шашни, с чего ты взял? – Лариса изо всех сил постаралась удивиться.
– А ты как думала, с чего? У меня в клубе есть свои глаза и уши.
«Конечно, Коробкин! Кто ж еще!» – подумала Лариса, а вслух обиженно сказала:
– Ну, тогда передавай своим ушам и глазам от меня большой привет с поцелуями. Давай проваливай, иди целуйся со своими информаторами, пусть они тебе расскажут про всё и про всех. А то только про одного Кудряшова рассказали. Мало ли, кто мне прохода не дает. Я всем нравлюсь! – С этими словами Лариса отошла от Старкова и прислонилась к стенке. По щеке у нее покатилась одинокая нечастная слеза. Нет, надо было все-таки в театральный поступать. Давно была бы уже известной актрисой. Хорошо им, артисткам, никакие пупсики не нужны. Снимайся себе в сериалах и греби деньги лопатой. За кинозвездами пупсики сами в очередь выстраиваются.
– Ты о чем это? – Старков явно растерялся. Конечно, небось думал, что она кинется к нему в ноги и начнет прощения просить вся в слезах и соплях. Шиш вам! Не дождетесь, Андрей Сергеевич!
– Я о том, что ко мне все лезут, достали уже. То Кудряшов проходу не давал, еле избавилась, спасибо Светлане Андреевне, поддержала меня, то Коробкин. От этого-то мне точно не избавиться, дружок же твой. Я ему честно в рожу дала, так он теперь, значит, меня грязью поливает. А ты и веришь! Козлу этому похотливому.
– К тебе чего, Коробкин подкатывался?!
– А ты думал, я только тебе нравлюсь? А другие без глаз и без рук? Мне твой Коробкин давно проходу не дает, только когда Михайлова появилась, утихомирился. А тут увидел, как ко мне Кудряшов в коридоре приставал, так и вовсе осмелел! Шантажировать меня начал, мол, все тебе расскажет, а сам меня лапать начал своими руками погаными! Ну, я ему в рожу и дала. Кудряшов, когда ему Светлана Андреевна все популярно объяснила про недопустимость сексуальных домогательств на работе, ей назло уволился и клиентов богатых увел. А Коробкин разве уйдет куда? Кому он нужен, придурок?
Ларисе самой понравилась такая версия, а больше всего ей понравилось, как убедительно она сыграла весь этот спектакль, и растерянное лицо Старкова ей тоже понравилось, показалось очень даже милым. Хорошо еще, запомнила эти слова умные про сексуальные домогательства. Самое главное, что ей было ни капельки не стыдно и не страшно.
Старков достал из кармана телефон и набрал чей-то номер.
– Свет, привет! – сказал он в трубку, внимательно глядя Ларисе в глаза, – Скажи мне, почему Кудряшов уволился?
В животе у Ларисы неприятно похолодело, однако она по-прежнему стояла прислонившись к стене в позе оскорбленной невинности. Даже не просто оскорбленной, а какой-то поруганной.
Михайлова что-то бубнила в трубку.
– Да ничего я не лезу в ваши дела! – раздраженно сказал ей Старков. – Так и скажи, что нашел место получше, я ж к тебе претензий не имею. Просто хочу знать, почему из моего клуба, работающего под твоим мудрым руководством, уходят лучшие инструкторы! Все, пока!
Старков нажал отбой, Лариса облегченно вздохнула. Нет. Что ни говори, а Михайлова – молоток!
– Вот стерва! – зло сказал Старков. – Ни о чем ее не спроси!
Он притянул к себе слабо сопротивляющуюся, все еще обиженную Ларису.
– Иди ко мне, зайка! Прости меня. – Старков поцеловал Ларису в макушку. – Я этому козлу Коробкину устрою кузькину мать.
– Не надо! – почти испугалась Лариса. – Мне его даже жалко, влюбился же в меня, страдает, да еще в рожу получил. Хотя можно ему все-таки по балде настучать за вранье про Кудряшова.
– Вот я ему и настучу! – засмеялся довольный Старков.
– Настучи, настучи! А я тебе сейчас, гад, настучу за то, что ты веришь всяким гадостям непотребным. – С этими словами Лариса вцепилась в волосы Старкова и что есть силы дернула.
– Ты чего, обалдела! – Старков схватился за голову. – Идиотка ненормальная! Тебе к психиатру надо!
– Это тебе надо! Сам псих придурочный! – Довольная собой, Лариса ушла в спальню и хлопнула дверью.
Старков, потирая голову, потащился за ней следом.
На следующий день, ближе к вечеру, Ларису нашел в клубе злой как черт Коробкин.
– Слышь, ты, подруга! Ты чего там Андрюхе про меня насочиняла? – спросил он Ларису, предусмотрительно плотно закрыв за собой дверь менеджерской. Всем своим видом Коробкин излучал грозную решительность. Казалось, еще чуть-чуть, и он от всей души навешает Ларисе оплеух. Ну, или, в конце концов, слегка придушит.
– Я насочиняла?! – оскорбилась Лариса. – Разве это сочинение? Это, дорогой мой дружочек Коробкин, чистая правда! А вот то, что ты Андрюше про меня и Кудряшова наговорил, – вот это полное вранье и настоящее сочинение! Ты, лапушка моя, великолепный сказочник! Ганс Христиан Андерсен. Я тебя теперь так и буду звать – Андерсен Коробкин, он же плейбой хренов!
При этих словах Лариса стала расстегивать свою малипусенькую кофточку, не спеша приближаясь к Коробкину. Она даже нижнюю губу для пущего эффекта прикусила. Коробкин попятился.
– Куда же ты, дружочек? Тут как раз кабинет Светланы Андреевны недалеко! Стоит только закричать, как Катька секретарша моментально прибежит. Это на тот случай, если кому-то вдруг доказательства потребуются! – Лариса нежно улыбнулась Коробкину и растрепала себе волосы. Она уже получила массу удовольствия от лицезрения перепуганной рожи Коробкина и предвкушала, как завопит дурным голосом на весь клуб. Не исключено, что после этого Коробкину придется искать работу. А нефиг стучать!
Однако Коробкин завопил раньше Ларисы. Это было неожиданно. Наверное, этот придурок так перепугался, что у него включился инстинкт самосохранения. Коробкин вдруг взвизгнул и с криком «Дура ненормальная!» выскочил из менеджерской. По дороге, уже за дверью, он что-то уронил и на кого-то налетел. Видимо, как раз на секретаршу Катю. Лариса захохотала ему вслед, поймав себя на том, что хохочет в точности как Михайлова с противным «гы-гы-гы». В этот раз этот смех ей не показался таким уж неприятным.