Змей вызвал Барабашку молодецким посвистом и пригласил покататься. Мол, Барабашка может порулить, так как Змею за руль ну никак нельзя. Да уж! Куда ему за руль? Змей твердо чтил правила дорожного движения и понимал, что место за рулем должен занимать только абсолютно трезвый индивидуум. Змей же трезвым не бывал никогда. Не положено ему трезвым быть. Однако кататься на автомобиле Змей любил до жути, а Барабашка с улицы Мира до жути любил рулить. Особенно если машина хорошая и коробка-автомат у нее присутствует. В этот раз Змей раздобыл новенький джип марки «Порш-Кайен». Куча всяческих электронных наворотов, включая телевизор для пассажиров заднего сиденья, и, конечно, полный зимний пакет. То есть сиденья обязательно с подогревом. Красота! Особенно по питерской зиме. Да и поздней осенью подогрев сидений не повредит, и ранней весной. А некоторые особо мерзлячие, даже и холодным летом подогрев сидений включают. Барабашка в любом автомобиле больше всего уважал этот подогрев, а Змей любил крутые и большие тачки. Хотел, было, взять «хаммер», но передумал, так как в данные момент был не очень доволен американским президентом Бушем. Ну тем, который Джордж. Не нравился Змею этот Джордж. Ну совершенно не нравился. Змей считал этого Джорджа странноватым и пьяным от рождения. А может, для американского народа так-то оно и лучше. Не в том смысле, что Джордж странноват, а в том, что он нашему Змею не по душе. Если б ихний президент нашему Зеленому Змею нравился, было бы не совсем правильно. Представляете, чего бы тогда этот Джордж еще наворотил. И так-то….

Барабашка на молодецкий посвист Змея отозвался моментально, прискакал по крышам и сидел за рулем совершенно довольный, раскрасневшийся от включенного на всю катушку подогрева.

Змей переживал внутреннюю трагедию, вредничал и придирался к Барабашке. Говнялся, одним словом. Даже нос у него посинел.

– Вот на фига тебе этот подогрев, у тебя же и так жопа меховая?

– А мне приятно. Пар костей не ломит. – Барабашка на ехидные выпады Змея реагировал спокойно.

– Геморрой у тебя от этого подогрева будет, – продолжал докапываться Змей.

– Угу, – согласился Барабашка. – Чего случилось-то?

Надо же, хоть и малыш совсем, а догадался, что другу не по себе.

– Не могу я больше, – решил пожаловаться Змей. Он отхлебнул завидный глоток водки «Наяда». Водку Змей употреблял только с большого горя, обычно он ограничивался пивом «Маша и медведь». Но в этот раз ему даже захотелось совместить Машу, медведя и наяду одновременно. – Все время глаза Чемпиона вспоминаю. Я ж заглянул вовнутрь. Хороший он человек! Ох и хороший. А как страдает!

Наяда на бутылочной этикетке томно закатывала глаза и пучила и без того огромную грудь. Сеть, в которую была завернута нижняя часть туловища наяды, опутала пальцы Змея. И стороннему наблюдателю, если бы таковой находился нынче в джипе «порш-кайен», могло бы показаться, что наяда со своей грудью произрастает прямо из волосатых пальцев Змея.

– Ты смотри, Змей, тебя гражданка Симагина по головке не погладит, если ты вдруг дружбу с Чемпионом заведешь! – предостерег лучший друг Барабашка, с опаской поглядывая на наяду.

– Сам не хочу, уж больно жалко мне его, но он же в нелюбви сейчас! Он же не знает, что эта Полина ваша его любит. Он ведь ее только пару раз и видел. Когда там они уже встретятся?

– Гражданке Симагиной видней, только я вот думаю, что еще не время! – Барабашка сосредоточено вращал рулем. При этом его личико печального мальчика приобрело совсем не детское выражение. Челюсть выступила вперед, нос слегка увеличился, а над верхней губой показались большие усы.

– А как она могла со мной так поступить? Нет, скажи! – возмущенно продолжил Змей.

– Как – так? – Похоже, Барабашка его совсем не понимал. Хоть и старый друг, а не догоняет. Да и чего взять-то с него. То ли мальчик, то ли кот! Чего он видел-то, кроме своей улицы Мира да части Аптекарского острова?

– Ты что, не дотумкал еще? – Змей постучал свободной от наяды рукой по своей голове. – Она же знала, что все так закончится!

– Кто знал? О чем это ты? – Глаза у Барабашки стали совсем большие и жалостные, чувствовалось, что он изо всех сил пытается понять друга.

– Гражданка Симагина! Кто ж еще? Фея наша городская, самая главная! Все знала от начала до конца. Знала, что девчонка не выживет! Ай! – Змей махнул рукой и вытер одинокую слезу. – Знала, что со мной подружится и на моих руках помрет практически! Знала, что не успеет Чемпион. Знала, что профессор не поможет! Знала! Какая же она после этого фея? Ведьма она! Злобная ведьма! Девочку укокошить готова, только бы своей Полиночке Чемпиона достать!

– Что ты, что ты! – Барабашка зашипел, закрутил головой, оглядываясь по сторонам, и приложил палец к губам. – Наверняка никто не знает! Просто знать не может. Даже он. Сам. Куда уж гражданке Симагиной!

Змей задумался. Может, и прав Барабашка? С чего бы действительно гражданке Симагиной, если она так хотела Светку укокошить, просить Францевну дать машине Чемпиона зеленый свет? Зачем профессору Завадскому внеочередное дежурство устраивать? Змея зачем просить в тот бар бежать? Неужели, чтобы с ним, со Змеем, воспитательную работу провести? Чтоб понял он наконец, что не все люди сволочи. Да нет. Вряд ли. Змей почесал затылок.

– Чего-то я, Барабашка, на старости лет тупею. То есть, ты думаешь, что все это не специально?

– Конечно, не специально!

– То есть если бы Светка с Вовкой Чернышевым жили бы до старости лет душа в душу, то ваша Полина осталась бы на бобах без своего Чемпиона?

– Думаю, да! Я хоть и неведома зверушка, но на своем веку столько перпендикулярных параллелей повидал, что и не сосчитать. В каждой квартире такая мыльная опера, что мама не горюй.

– А как же тогда? И зачем все? Старания наши зачем? В смысле, зачем так убиваться, чтобы они наконец встретились, если им и так неплохо?

– Я думаю, что там, наверху, – Барабашка ткнул пальцем в крышу «кайена», – каждому предназначена своя пара. Ну, или вторая половина, как люди это называют. Предназначена-то она предназначена, но не каждый ее обязательно встречает. Может и не встретить вовсе. Феи стараются, стараются, а ни фига. Люди проходят мимо да еще на Францевну обижаются, мол, попутала. Ты же знаешь, Францевна зря никого не путает. А уж если человек половину встретил, то он становится полностью счастливым. Полностью, а не наполовину. А до этого момента он даже и не подозревает, что такое быть счастливым полностью. Человеку и на половину-то счастливому кажется, что ему повезло несказанно.

– А ты хоть раз такую пару живьем видел? – недоверчиво спросил Змей. – В смысле, полностью счастливых людей.

Змею подобные случаи никогда не встречались. Хотя, если вспомнить Муську с Серегой Артамоновым, ну, тех, которые со Зверинской улицы… Уже божьи одуванчики, а все за ручку держатся. Поцелуйчики да сю-сю, муси-пуси. Правда, чуть свет оба уже у винного магазина у прохожих просят снисхождения, к обеду обычно никакие, а вечером добавляют – и до утра.

– Конечно видел, и не раз. Вот хоть взять бабушку Полины и ее дедушку Иннокентия. Иннокентий ведь бабушку как увидел, так сразу и понял, что вот она – половина! А уж как она по нему скучала, как скучала! Да и он скучал. Хоть и нельзя, а приходил, мне подмигивал, да на свою жену, спящую, любовался. Во сне с ней разговаривал. Пока не определили его дальше.

– А куда, не знаешь?

– Не положено, – сказал Барабашка строго.

И Змей с ним сразу согласился. Не положено, значит, не положено. Змей засунул в карман бутылку с наядой и вытащил из него любимых «Машу и медведя». Барабашка вздохнул явно с облегчением.

– Тебе не предлагаю, ты за рулем.

– Опять издеваешься?

– Ты чего, брат! Я ж от души. Слушай, а может, мне самому с гражданкой Симагиной переговорить. Поставить ее перед фактами и спросить, какого ляда она меня в такую нервенность вогнала. Кому нужен в нашем городе нервный Змей? Нервный да еще жалостливый?

– Спроси. Она сегодня в роддоме дежурит. Санитаркой. Там какой-то мальчик особенный родиться должен.

– Не, в роддом я не пойду. Мне там не место.

– Да уж! – согласился Барабашка и направил машину на набережную к горбатым мостам. – Ну, чего, Змей, прыгнем?

– А как же, – обрадовался Змей. Он очень любил на большой скорости прыгать по горбатым мостам. – Сейчас только Францевну попросить надо, чтобы зеленый свет нам дала, а то встанем в пробке и будут нам прыжки.

– Какая пробка ночью может быть? – удивился Барабашка.

– В нашем маленьком городе, может быть все что угодно, особенно ночью! – справедливо заметил Змей и достал мобильник. Он нажал нужную кнопку, и в телефоне противным мужским голосом прожурчало:

– Старший инспектор ГИБДД майор Жумейкин у аппарата.

– Францевна, любовь моя, мы тут с Барабашкой по набережной катаемся, освободи нам трассу, будь добра!

В трубке раздалось кряхтение и хриплый кашель.

– Безобразие, – строго сказал майор Жумейкин. – Безобразие и хулиганство.

– Ну, Францевна, ну, будь человеком, – заканючил Змей. – У меня, между прочим, сердечная травма и горе.

– Хорошо, – согласился Жумейкин. – Только из уважения к вашему горю. На старт, внимание, марш!

Змей засунул мобильник обратно в карман и махнул головой Барабашке. Барабашка вцепился в руль, и они понеслись….

Ах, ох, ух! – радостно булькало в животах в момент, когда машина зависала в воздухе.

Барабашка и Змей громко хохотали и улюлюкали.

Когда мосты закончились, Змей, утирая веселые слезы, сказал:

– Вот это я понимаю – маленький оргазм!

Барабашка промолчал, сосредоточенно вращая рулем.

Змей внимательно посмотрел на Барабашку.

– Эй! Ты не помнишь, что такое оргазм?

Барабашка вздохнул и ничего не ответил.

– Или не знаешь? – продолжал допытываться Змей.

– Знаю, – огрызнулся Барабашка. – Знаю, но ничего не помню. Ни про любовь, ни про оргазм этот. Ни про что из своей жизни не помню. Только знаю, что она была. Жизнь эта!

– Как была? А сейчас чего? – удивился Змей. – Не жизнь, по-твоему?

– Сейчас нет. Какая ж это жизнь, это сплошная работа. Так только, моменты одни. Вот мы с тобой в данный момент слегка похулиганничали, то есть не работали, а немножко жили, – печально ответил Барабашка, выруливая на Каменноостровский. – Пойду я. Ребятишек проверить пора. Они в это время часто на горшок просятся, а родители спят. Дрыхнут без задних ног, а потом удивляются, что малыши ночью писаются в кровать. Пора высаживать.

Змей посмотрел на часы. Время близилось к четырем утра.

– Да, и мне пора, у меня первые ласточки с бодуна маяться начинают.

– Машину, где поставить? – поинтересовался Барабашка.

– Да тут прямо и ставь, на перекрестке в центре. Я ее потом на сигнализацию поставлю. У нее отличная сигнализация и спутниковая связь. За ней специально обученная охрана прямо со спутника наблюдает. То-то Сулейманов удивится, когда ее менты тут обнаружат, – захихикал Змей, представив рожу своего старого собутыльника.

– Кто такой Сулеманов? – поинтересовался Барабашка.

– Али. – Змей махнул рукой. – Хозяин тачки, барыга. Большой мой друг. Вчера только солнце село, начал все свои религиозные убеждения нарушать. И пиво пил, и водку, и коньяк. Сейчас спит без задних ног. Он, наверное, думал, что я буду с ним рядом сидеть и смотреть, как он дрыхнет, а такая машина красивая простаивать будет?

– А он пьет только, когда солнце сядет? – удивился Барабашка.

– Угу, раньше никак, религия запрещает. Ох, он, бедный, белыми ночами маялся, а сейчас красота, да и только! Зимой, вообще, боюсь, просыхать не будет.

– Тяжелая у тебя, Змей, работа!

– Да, такая же, как у тебя. Знаешь, может, по зиме смотаемся на залив, по льду прокатимся?

– Обязательно. – Барабашка остановил «кайен» в центре Австрийской площади и отдал Змею ключи. – Ну, бывай! Спасибо тебе, отлично прокатились.

– Тебе спасибо. – Змей хлопнул Барабашку по плечу.

Барабашка выкатился из машины и исчез в ближайшей подворотне.

Змей захлопнул тачку, поставил ее на сигнализацию и направился в квартиру Али Сулейманова, чтобы вернуть на место ключи. Всю дорогу его одолевали мысли о Барабашке, о Чемпионе и человеческой дружбе. И чем эта человеческая дружба отличается от их дружбы с Барабашкой? Ведь дружат же! И давно! А Барабашка трезвый ходит. Всего-то пару раз и сорвался. Значит, можно все-таки с ним, с Зеленым Змеем дружить не под винными парами, а на трезвую голову?!