Дубов считал себя настоящим счастливчиком и любимцем женщин. Веселый розовощекий здоровяк, он сам себе очень нравился и, сколько себя помнил, всегда был окружен женской любовью и заботой. Воспитывали Шуру Дубова мама и бабушка. Отец в семье присутствовал, но как-то формально, в качестве источника жизнеобеспечения семьи. По полгода отец проводил в дальних экспедициях, а остальные полгода к этим экспедициям готовился и совсем не мешал своим девочкам любить и баловать маленького Шурика. И девочки баловали Шурика от души, даже когда он уже перестал быть маленьким.

Учился Шурик в школе, где большинство учеников опять же составляли девочки, учителями, как водится, были женщины, а единственный в педагогическом коллективе мужчина работал директором школы. Он был занят разными важными делами, и опять же не мешал девочкам обожать Шурика Дубова. В седьмом классе Шурик влюбился в новенькую. Она была полной противоположностью Шурика. Высокая, тощая и бледная. Но самое главное – она, в отличие от всех остальных девочек, Шурика не обожала, а смотрела на него скептически, не понимая, чего же в нем такого хорошего видят ее одноклассницы. Одноклассницы были влюблены в Шурика поголовно. Безответная любовь к новенькой продолжалась в жизни Дубова недолго, так как через год родители предмета его любви переехали в Москву, и бледная девочка навсегда исчезла из жизни Шурика так же внезапно, как и появилась. Шурик пострадал, как положено, а потом с головой окунулся во всеобщее женское обожание.

После школы Дубов поступил в Ленинградский технологический институт, называемый в народе попросту техноложкой, и стал учиться на технолога. В техноложке, конечно, учились опять же одни девочки, и Шурик, как и положено, стал предметом большого интереса однокурсниц. Учился он неважно, на троечки, львиную долю свободного времени отдавая фарцовке и спекуляции. Потом вся эта деятельность стала называться коммерцией и бизнесом, а в советское время Шурика за фарцовку даже хотели исключить из комсомола. Спасло то, что в комитете комсомола заседали опять же одни девочки, которые, как водится, Шурика пожурили, погрозили ему пальцем и попросили больше на фарцовке не попадаться.

Шурик стал осторожнее, но бизнес свой не прекратил. Втянулся как-то. Тем более что под боком был такой симпатичный рынок сбыта, которому всегда требовались джинсы, губная помада, сапоги и иностранные сигареты. В институте Дубов опять влюбился. Тамара училась на курс младше, была высока, худа и аристократически бледна. В отличие от его безответной школьной любви Тамара посматривала на Шурика с интересом. Интерес этот, по мнению Шурика, на страстный любовный пожар никак не тянул, но все-таки это был интерес. Когда Шурик понял, что Тамаре больше всего в нем нравятся его подарки, он сначала расстроился, а потом загорелся еще больше и сделал Тамаре предложение. Тамара снисходительно его приняла, и, к большому ужасу мамы и бабушки, Шурик на ней женился. Ужас любящих Шурика родственниц слегка поутих, когда они поняли, что Тамара хоть и не любит Шурика, но совершенно не мешает другим женщинам обожать своего мужа. Поэтому Шурик, несмотря на наличие законной супруги, периодически падал в какой-нибудь омут страсти, а потом, выныривая из него, нес Тамаре новые подарки.

После института Шурика распределили в проектный институт. Все отличники оставались на кафедре, направлялись в научно-исследовательские институты и на производство. В проектные институты распределяли троечников. Шурик не унывал, потому что еще на преддипломной практике понял, что проектный институт не идет ни в какое сравнение с техноложкой. Как и в техноложке, бал там правили женщины. Но что это были за женщины! Это были взрослые женщины, красивые женщины, умные женщины. Конечно, все они полюбили Шурика, и тот в полном соответствии с правилом о хорошем и плохом студенте дорос в своем проектном институте до звания уж если не главного инженера, то главного технолога. При этом фарцовку, разумеется, пришлось оставить, но Шурик нашел более интересные способы зарабатывания левых денег на почве своей профессиональной деятельности. Таким образом, к моменту начала перестройки Шурик уже обзавелся приличной должностью, отдельным кабинетом и автомобилем «жигули» шестой модели. Что еще нужно человеку для счастья?

Но тут в институте появилась Панкратьева Анна Сергеевна и поставила все его представления о своей успешности с ног на голову. Стоит ли говорить, что Панкратьева была выше всех встреченных им ранее женщин. Она была даже выше самого Дубова. Кроме того, она отличалась стройностью, невероятной красотой и той самой аристократической бледностью, при виде которой на Шурика Дубова накатывало сердцебиение. Внимания на его сердцебиение она, как водится с женщинами ее типа в жизни Дубова, никакого не обратила, но имела к нему и его должности совершенно конкретный интерес. Конечно, он, открыв рот, слушал ее речи о возможностях перестройки, неразберихи с налогами и необходимости ковать железо, пока горячо. То есть организовывать собственный бизнес. В Шурике Дубове взыграло его старое фарцовочное прошлое, и они на пару с Панкратьевой начали спекулировать разными товарами народного потребления. Сначала на базе родного института, а затем и за его пределами.

Потом Панкратьева убедила его в том, что все, чем они занимаются, – это гроши, глупости и детский сад, а заниматься надо тем, что лежит под самым носом у главного технолога ведущего в отрасли проектного института. Связи у Дубова были колоссальные и на нефтеперерабатывающих заводах, и на добывающих предприятиях, и, что самое главное, на перевалках нефти и нефтепродуктов. У самой Панкратьевой через ее сокурсников и одноклассников выявились совершенно невозможные связи в правительстве страны и родного города. Тут зрела очень серьезная спекуляция, и потом Панкратьева с Дубовым очень радовались, что в торговлю нефтью им вписаться не удалось. Чуть-чуть опоздали, зато остались живы, в отличие от некоторых первопроходцев, которые решили, что страна допустит всех подряд к своему черному золоту.

К этому моменту Дубов и Панкратьева практически подружились и решили организовать предприятие, которое заменит родной проектный институт и в ситуации перестроечной растерянности и неразберихи оттянет на себя весь портфель заказов. Все заказы у института забрать не удалось, потому что в процесс вмешались перекрестные интересы и связи непосредственного руководства института. Это руководство показало Панкратьевой и Дубову большой кукиш, так как само тоже дошло до мысли о создании собственного предприятия. Однако пока руководство наконец поняло, откуда ветер дует, часть заказов все-таки Дубову с Панкратьевой досталась. А потом через знакомства Дубова в их фирме организовался и третий компаньон. Он занимал руководящий пост в новой нефтяной компании, которая постепенно прибрала к рукам большую часть добычи и переработки нефти в стране. После этого жизнь у предприятия Дубова и Панкратьевой пошла сытая и красивая. Потекли деньги.

Тамара Панкратьеву невзлюбила и считала, что Дубов ее балует и много ей позволяет. Дубов поначалу отмахивался, понимая, что в жене бродит несвойственная ей ревность, но со временем и сам начал испытывать в адрес Панкратьевой плохо скрываемое раздражение. Жизнь изменилась, фирма выросла, набрала обороты, Аня Панкратьева постепенно отошла на второй план, и Дубов справедливо гордился собой и считал себя важным начальником. Если б не Анька, которая все время опускала его с небес на землю и указывала на всяческие недостатки. Еще бы просто говорила: мол, Саша, вот тут и тут ты не прав. Так нет! Она постоянно над ним подтрунивала и ставила в неловкое положение. Более того, вся фирма взяла с нее пример и переняла эту манеру разговора, когда непонятно, шутит твой собеседник, говорит правду или попросту издевается.

Панкратьева называла это все игрой ума и эзоповым языком, а он уставал до невозможности от этих полунамеков и двойных смыслов. Однако долго злиться на Панкратьеву он не мог, и она этим откровенно пользовалась. Но больше всего Дубова раздражало, когда заказчики воспринимали ее как равного ему партнера. И не только заказчики, а и некоторые сотрудники тоже считали Аньку руководителем равноценным великому и всемогущему Александру Евгеньевичу Дубову. Бегали жаловаться на него Панкратьевой. Это было самым неприятным, потому что на Аньку Дубову не жаловался никто. Он злился, направлял ее в наитруднейшие командировки, поручал невыполнимые задания и сам приходил в восторг, когда она, как волшебная щука или золотая рыбка, выполняла все его поручения. Сначала радовался, а потом злился еще больше. Как-то даже хотел ее уволить, но третий компаньон не дал, сказав, что такими ногами, как у Панкратьевой, он ему разбрасываться не даст.

Дубов понимал, что третьему компаньону на самом деле гораздо интереснее, если в фирме на хозяйстве будет находиться такая супротивная парочка – Дубов и Панкратьева.

Короче, никакой управы на Аньку Панкратьеву у Дубова не было.

В тот день он вернулся из трудной командировки, где его постоянно спрашивали о том, как там поживает очаровательная Анна Сергеевна, и просили передавать ей привет. А когда он заговорил о дополнительном объеме работ, все засмеялись. Директор завода сказал:

– Да уж, мы наслышаны, как ваша Панкратьева за счет дополнительных соглашений сумму договора может в три раза увеличить!

Ясное дело, что при решении технологических вопросов про Аньку не вспоминали, зато накинулись на Дубова, указывая на ошибки в расчетах. Короче, он получил от заказчика втык и почувствовал себя чуть ли не рядовым технологом на предприятии великой Панкратьевой. А тут еще Тамарка по приезде устроила ему сцену по поводу того, что на даче рабочие плохо выложили камин, а ему нет до этого никакого дела.

Дубов приехал в офис, мягко говоря, не в духе, о чем секретарша не преминула доложить Панкратьевой.

«Идиотки, не понимают, что между кабинетами тонкая стенка, да еще говорят, как два гвардейца на плацу. Орут, как глухие», – думал Дубов, слыша, как Панкратьева у себя в кабинете кого-то успокаивает по телефону.

Поэтому он не удивился, что на назначенную им оперативку Панкратьева опоздала. Он демонстративно не начинал совещания, пока она не появится. Наконец она приперлась и выдала на-гора все положенные в таком случае книксены и реверансы. Он начал рассказывать про трудности, с которыми столкнулся в такой тяжелой и нужной всем командировке, а она все поглядывала на часы и зевала. А потом в кабинет ввалилась эта дурочка Оксанка из бухгалтерии. Взял на свою голову девочку после института, дочку уважаемого, влиятельного чиновника. Думал, и услугу хорошему человеку сделать, и свои глаза и уши в бухгалтерии иметь. Как бы не так! Девочка быстро освоилась, переняла все Анькины манеры, смотрит ей в рот, а его откровенно множит на ноль. Влетела в самый разгар его речи, бумаги Панкратьевой на подпись принесла. Как министру какому-нибудь, который вынужден разными глупостями заниматься в то время, когда его ждут великие дела. Больше всего Дубова взбесило то, что все остальные присутствующие в этот момент на оперативке сотрудники смотрели на это дело с пониманием, всем своим видом показывая, что мы тоже люди подневольные, вынуждены тут этого дурака Дубова слушать. И тут еще опять хиханьки да хаханьки Анькины про «Летку-енку».

Ну, Дубов, само собой, сорвался. Сорвался – это мягко сказано. На самом деле всеми любимый весельчак Шура Дубов просто озверел. Озверел оттого, что все эти годы после встречи с Панкратьевой дела его хоть и идут в гору, но не чувствует он больше той всеобщей любви и обожания, как раньше. Все какие-то издевки вокруг да подковырки. Вот и выдал он этой скотине все, что про нее думает, не стесняясь в выражениях. И про министра, которого она из себя корчит, и про морду смазливую, и про задницу ее, как основной инструмент бизнеса. В общем, как следует высказался. Все аж голову в плечи втянули, а этой – хоть бы хны, сидит, зараза, ухмыляется.

И в тот самый момент, когда уважаемый человек Александр Евгеньевич Дубов, бывший счастливчик, весельчак и любимец женщин, пошел уже на второй круг, он вдруг почувствовал легкий подзатыльник. От удивления он даже замолчал и оглянулся, и в этот момент его затопило теплом и любовью. Самой настоящей любовью ко всем сидящим в его кабинете, а особенно к Аньке Панкратьевой. Стыдно стало до невозможности. Вспомнил он, как они с Анькой в самом начале перестройки холодные и голодные бегали по московским офисам, пытаясь получить заказы. Как на пару обрабатывали заказчиков, как сидели из-за нелетной погоды в тюменском аэропорту, у них кончились деньги, и Анька отдала ему свой последний пирожок с капустой. Как делили первые доходы, как радовались совместным успехам. Куда это все ушло? Почему они теперь как кошка с собакой? Или это он, как собака, на всех бросается?

Короче, чуть было даже не заплакал. А тут Анька давай его чихвостить, прямо как мать, будто он в снегу извалялся и пришел весь мокрый. Совсем стыдно стало. Так стыдно, что в несвойственной ему манере Дубов извинился перед всеми и отпустил их восвояси. Но Анька была бы не Анька, если б не извлекла из этой ситуации выгоду. Осталась и выпросила у него денег, засранка!

Только все равно дура, ему в тот момент так стыдно было, что он готов был ей все отдать. Ну что поделаешь, когда у бабы одни только деньги на уме?