После ухода Гвоздева жизнь Люськи Закревской стала откровенно пустой и никчемной. Конечно, она, вспомнив совет Панкратьевой, первым делом отправилась по врачам, чтобы избавиться от своих комплексов по поводу возраста, то есть, говоря по-простому, глаз на жопу натянуть. В стремлении к совершенству Люська не только сделала омолаживающую пластику морды лица, но и подкорректировала задницу, абсолютно избавив ее от целлюлита, и даже учудила себе роскошные сиськи третьего размера. Панкратьева, хоть и радовалась, что Люська отвлеклась от своих страданий, но высказывала опасения, что после всех этих чудесных операций Люська не сможет самостоятельно передвигаться.

– Люсь, а Люсь! Ты не боишься, что с такой маленькой задницей и большими сиськами, ты будешь все время падать лицом в асфальт?

– Вижу я, Анюта, что завидуешь ты моей неземной красоте! Не волнуйся, сиськи мои легче пера, зато я теперь никогда не утону. Они при погружении в воду, всплывают вверх. Ведь только в бассейне можно определить настоящая у барышни грудь или нет. Настоящая никогда из воды не высовывается, а эта, зараза, лезет вперед, хоть ты тресни.

На самом деле Люська не зря потратила на разных Айболитов такие чудовищные деньги. Она похорошела и помолодела капитально, даже сама собой любовалась, вот только вся эта ее красота никому не была нужна. Гвоздев был вне зоны действия сети.

Она бы с удовольствием погрузилась в работу, как это она сделала после того, как разошлась со Славиком, но работа была отлажена до автоматизма. Люська большее время своего рабочего дня играла на компьютере в карты или в шарики. Конечно, никто из подчиненных об этом не знал, но разве в подчиненных дело? Миша Кразман на работу уже практически не ходил, переложив все заботы о деле и завязав все деловые связи на своего сына Бориса. Борис относился к Людмиле Владимировне Закревской уважительно, но спал и видел, как бы посадить на ее место, какую-нибудь свою подругу. А Люська, в свою очередь, понимала, что если она хочет сохранить этот бизнес за собой и, более того, передать его по наследству Ваньке, то уйти со своего поста она сможет только, если на ее место сядет сам Ванька или Ванькина жена. Но для этого необходимо было вступить с Борисом в подковерную борьбу на несколько лет. Воевать Люська категорически не любила. Это было некомфортно и противоречило всем ее детским мечтам о непыльной и денежной работе. Слегка подумав, она отправилась к своему компаньону Кразману в его загородное владение.

Миша Кразман Люськиному приезду явно обрадовался. В последнее время, отойдя от дел, он увлекся выращиванием различных огородных культур и учинил у себя в имении, раскинувшемся на двух гектарах престижной пригородной земли, огромный чудо-парник, похожий на городки колонистов безвоздушных планет из фантастических фильмов. Кразман был одет в синий рабочий комбинезон и соломенную шляпу, на носу у него чудом держались модные очки со стеклами без оправы, а на шее в лучших традициях огненных девяностых сверкала золотом толстенная цепь, но не с крестом, а с огромной звездой Давида.

– Миша, Миша! – запричитала Люська с еврейским акцентом, при этом она погладила наманикюренным пальчиком магендовид. – Неужели, ты таки сделал обрезание?

– Отстань, охальница! – ответил Кразман, окидывая Люську одобрительным взглядом. – Ты же знаешь, я русский в душе! Чего приперлась?

Он поцеловал Люську в обе щеки и махнул рукой на лавочку у парника. Из парника выглянул узбекский рабочий с лицом восточного князя. Он увидел Люську, и вежливо поздоровался.

– Иди, Фархад, продолжай без меня, – сказал ему Кразман. – Пришли тут ко мне.

Узбекский князь Фархад исчез за матовыми стеклами теплицы.

– Ходют и ходют, никакого от них покоя! – заметила Люська, присаживаясь на лавочку.

– Ты, деточка, никак съела чего? Я тебя, пожалуй, такой молодой и не видел никогда! – Кразман, кряхтя уселся рядом.

– Если б съела! Не все так просто, иначе все б такие хорошенькие были, как я! Оказывается, Миша, у докторов теперь есть секретные клизмы омолаживающие, да уколы! Процесс, скажу я тебе, очень неприятный, но эффективный.

– Да ты что! Во, наука до чего дошла! Что, никак и сиськи тебе через клизму надули?

– Миша! Разуйте взгляд, у меня такие роскошные сиськи были всегда!

– Ну-ка, дай проверю, – Кразман ухмыльнулся и потянул к Люське свои руки. Люська отклонилась.

– А вот этого вот немытыми руками делать не надо, костюмчик у меня белый, измажете ненароком. Небось только что со своим Фархадом сельскохозяйственные культуры унавоживали! И вообще, Миша, я тут к тебе по делу, насчет Борюси, – Люська закинула ногу на ногу, открывая через разрез на юбке взгляду компаньона свое безупречное бедро.

– Чего напакостил? – испуганно спросил Кразман, однако, глаз от Люськиной ноги не отвел.

– Да, собственно говоря, ничего, только вот меня из бизнеса выживать пытается. Так, скажем, имеет большое желание.

– А что ты? – Кразман оторвался т созерцания Люськиного бедра и посмотрел ей в глаза.

– А чего я? Вот, видишь к тебе приехала.

– Хочешь, чтобы я ему дюлей навешал? – Кразман с готовностью вытащил из нагрудного кармана телефон.

– Не, ни минуты не хочу. Я, наоборот, хочу, чтоб мальчик ни в чем себе не отказывал.

– Как это? – Кразман замер, глядя на Люську во все глаза.

– Легко и просто. Купи, Миша, мою долю, и всем нам будет «спокойно спать».

– Сколько? – ясно было, что Кразман ничуть не удивился, видимо, и сам подумывал о выкупе Люсиной доли.

Люська достала из своей необъятной сумки папку с документами.

– Вот, – сказала она, потягивая Кразману бумагу.

Кразман поправил очки и уставился в документ.

– Это что?

– Это справка из отчета об оценочной стоимости нашей компании. Я оценку для кредита заказывала. Здесь только чистые активы. На оборотку я не претендую.

Кразман пошевелил бровями, прикинул что-то в уме и сказал:

– Справедливо, но все равно дорого, хотя ты теперь по всему видать девушка дорогая, – Кразман окинул Люську нахальным взглядом и плотоядно ухмыльнулся. – Потужиться надо.

– Да, я ж не говорю тебе: «Завтра деньги на бочку». Потужься, подумай.

– Может недвижкой возьмешь? Квартирки там, ну, или коммерческая?

– Нет. Только валютой, на счет и не у нас.

– На это время надо.

– Сколько?

– Пару месяцев.

– Договорились, – Люська привстала с лавочки.

– Чего договорились, чего договорились? А на потужиться? – Кразман схватил ее за руку и усадил обратно.

– Брось, Миша! Ты ж на самом деле до жопы доволен, что так от меня легко отделался! – рассмеялась Люська.

Кразман улыбнулся, сложил справку и спрятал ее в карман.

– Никак, Люсь, сдриснуть собираешься?

– Пока нет, но тревожный чемоданчик надо иметь под рукой, а в него, как известно, никакую недвижку не положишь!

– Эх, вы, евреи! Вот я поэтому и говорю, что русский в душе, никуда ведь уезжать не собираюсь.

– Все евреи уже давно уехали, сейчас русские тронутся. И те, кто в душе, и те, кто в натуре, – Люська вздохнула, встала с лавочки, поцеловала Кразмана и добавила:

– Буду, Миша, по тебе скучать.

– Да я вроде бы не помер еще, – удивился Кразман.

– Как по компаньону! – пояснила Люська и направилась к своей машине.

– Да! Чуть не забыла, – она развернулась на полпути к автомобилю. – Я, Миша, прекрасно понимаю, что тебе гораздо дешевле меня кокнуть, чем долю мою покупать.

– Отличная мысль! Хорошо, что подсказала. И, как я сам не догадался, – Кразман упер руки в бока и поглядел на Люську бесовским взглядом. От этого взгляда Люське почему-то сделалось нехорошо. И, если сначала она предполагала обшутить с ним эту тему, то теперь поняла, что вопрос подняла правильный. По спине пробежали легкие мурашки, и она вспомнила свою беседу с богом. Конечно, сейчас она поступала, как та самая примитивная и хитрая обезьяна, которую так осуждала, преисполнившись любви ко всему человечеству. Но боженька поймет ее и не осудит, ведь перед ней, уперев руки в бока, стояла не менее хитрая обезьяна. Даже не обезьяна, а лев – царь зверей. И кроме модных очков у этого льва еще были силы и возможности, каких у Люськиной мелкой мартышки не было. Придется как-то изворачиваться. Люська приосанилась, задумчиво постучала себя пальцем по лбу и спросила:

– Аньку Панкратьеву знаешь?

– Ну! – Кразман явно не понял, при чем тут Панкратьева.

– Еённый муж… – начала Люська.

– Правильно говорить надо ейный! – перебил ее Кразман.

– Ага, – согласилась с ним Люська. – Он безопасник. Знает в случае чего, куда бежать и кого сажать.

– Вот пусть и бежит, – Кразман довольно ухмыльнулся.

– Я ему на всякий случай конверт оставила. Там все. И стоимость моей доли, и документы, и бумага на опекунство Ваньки моего, ну, и кого в неприятностях моих надо винить.

– И кого? – поинтересовался Кразман.

– Разумеется, Клаву Кэ. Помнишь, фильм такой был «В моей смерти прошу винить Клаву К.». И этой Клаве, мне кажется, очень выгодно, чтобы мне, пока мы с тобой не рассчитались, никакой камень на голову не свалился.

– Ох уж она эта Клава! Слушай, тебе часом, когда сиськи через клизьму накачивали, в голову ничего не подкачали? Вали, давай, отсюда, и чтоб я тебя до момента нашего расчета больше не видел. Через наш юротдел общаться будем. Совсем сбрендила! – Кразман развернулся и пошел в теплицу.

Обиделся что ли? Вот как тут, спрашивается, в себе обезьяну побеждать, когда никогда не знаешь, правильно она выскочила или нет? Но, так или иначе, обезьяна из Люськи выскочила, поэтому теперь придется ей соответствовать.

На следующий день, собрав нужные документы, Люська помчалась к Панкратьевой. Та находилась на каком-то очередном своем объекте, и Люська застукала ее, гуляющей в задумчивости по огромному застекленному ангару на верхнем этаже новомодного дома. Панкратьева в свое время ушла с работы и занялась собственным бизнесом. Она покупала квартиры, ремонтировала и перестраивала их, а потом продавала. К удивлению Люськи находились странные люди, которые эти квартиры с удовольствием покупали. Люське всегда казалось, что человеку гораздо интересней квартиру под свои цели приспосабливать, руководствуясь собственным вкусом. Оказалось, что некоторым это вовсе не интересно, да и заниматься этим некогда. Они приезжают, в большинстве своем из Москвы, смотрят Анькины квартиры, ахают, потом охают, в результате чего Панкратьева становится богаче и радостно бежит покупать новую квартиру, а то и не одну. Последнее время у нее в работе находилось, аж несколько квартир одновременно.

– Так вот он какой элитный пентхауз! – восхитилась Люська, разглядывая бетонный пол, с торчащими из него трубами. В помещении площадью не менее трехсот метров не было ни одной стенки, кроме небольшой, в которой находилась входная дверь. Остальные стены, отделявшие квартиру от улицы, были выполнены полностью из стекла от пола до потолка.

– А ты говоришь, чтоб я из Купчино в ваш центр переезжала. У нас там хоть стены есть и горшки расставлены. И как тебя угораздило в такой сарай вляпаться?

Люська подтянула свою узкую юбку повыше, изобразила два балетных прыжка и пропела «Люди гибнут за металл». По огромному помещению раскатилось гулкое эхо.

– Тут прямо концерты можно устраивать, ты где рояль-то установишь? Ой! Да тут роялем не обойдешься, целый оркестр можно разместить. Яму для оркестра копать будешь?

– Хорош прикалываться! Это не мой сарай, а моей клиентки, – Панкратьева задумчиво подошла к окну и чего-то записала у себя в блокноте.

– Клиентки? Вот оно как! Приплыли, называется. Ты ж клиентов не берешь. Неужто, так тебя гигантизм этот разобрал, что ты согласилась? – удивлению Люськи не было предела. Ведь Панкратьева принципиально не работала на заказ, объясняя это тем, что не сможет вынести дурной вкус и страсть к позолоте, поразившую в последнее время большинство богатых людей страны.

– Нет! Я человеку помогаю. Она подруга одной моей покупательницы. Тут свободная планировка предусмотрена, а она не знает, что с этим делать, – Панкратьева пнула ногой, торчащую из пола трубу. На работу Анька одевалась в скромный брезентовый комбинезон с карманами и ботинки на толстой подошве. Берегла гардеробчик, потому что все время ходила перепачканная в мелу и цементной пыли.

– У этой дамочки болезнь головы внезапно приключилась? В здравом уме такое прикупить – это постараться надо, – Люська встала в третью балетную позицию и обвела рукой стеклянный сарай.

– Да, ладно тебе. Тетка она хорошая, наш человек. Ее компаньон попутал. Ты ж знаешь, как эти компаньоны запутать могут.

– Ой! Кстати про компаньона! Я ж к тебе по делу! – за этими разговорами Люська чуть не забыла, зачем тащилась в столь ненавистный ею центр города.

– Неужели! – съязвила Панкратьева. – А я думала, что ты поиздеваться надо мной явилась

– Это я попутно, не могла удержаться, а дело вот какое – я от Кразмана ухожу.

– С ума сошла! А как же твоя доля? – удивленно поинтересовалась Панкратьева.

– Все здесь, – Люська достала из сумки толстую папку с документами. – Здесь оригиналы учредительского договора, устав на всякий случай. Расчет оценочной стоимости активов, расчет моей доли. Все есть. Тут вот я еще сделала у нотариуса завещание. На, отдай все своему Тимонину.

– Зачем это?

– Я его Ванькиным опекуном назначила. Тут все написано.

У Панкратьевой глаза полезли на лоб. Однако она послушно взяла папку и засунула ее себе в сумку.

– Люсь, ты часом не заболела? Может это у тебя болезнь головы приключилась?

– У меня наоборот приключилось прояснение рассудка. Теперь Кразману никакого смысла нет мне кердык делать. Я ему так и сказала, мол, у уважаемого человека будет вся информация, кто мне кирпич на голову положил, и сколько мне эта Клава Кэ должна денег.

– А он что?

– Обиделся.

– Правильно сделал. По-моему, ты детективов начиталась.

– Нет. Я телевизора насмотрелась, да на кладбище теперь на похороны разные хожу чаще, чем в молодости на свадьбы.

– Дура! Кразман хороший и честный мужик. Вы же с ним вроде бы друзья-полюбовники были.

– Ага. Пока делить нечего было.

– Тогда чего он тебе раньше по башке твоей вредной не настучал? Давно б уже избавился.

– Это точно. Только он про это ни фига не думал, а тут я сама ему эту мысль подкинула, на блюдечке с голубой каемочкой. Он так и сказал, что хорошая мысль. Язык мой – враг мой.

– Это точно.

– Да, ладно! Береженого бог бережет. А я, когда все закончится, у Миши прощенья попрошу, поцелую его. Он добрый и меня простит. Слушай, а ты не боишься, что эта твоя клиентка капризничать начнет, скажет, что хотела фонтан с русалками позолоченными, а ты ей бассейн с металлическими дельфинами учинила?

– Это ты так разговор в сторону уводишь, не хочешь неприятные вещи про себя слушать, – сказала Панкратьева с укоризной в голосе.

– Ага. Не ругай меня, я сама переживаю, но что сделано, то сделано, – повинилась Люська. – Так как насчет русалок?

– Ну, во-первых, клиентка моя баба нормальная, без прибамбасов, не то, что ты. А, во-вторых, у меня в контракте написано, что она мою фантазию никак не ограничивает. Бюджет, кстати, тоже полностью на моей совести.

– Умеешь же ты, Нюра, устраиваться! Это ж надо! Ей бешеные деньги платят, чтоб она со своей фантазией в этом сарае изгалялась!

– Просто, Люся, это говорит о том, что мои фантазии полезные, поэтому денег стоят, а вот твои, наоборот, все как-то против тебя работают. Вредные они у тебя какие-то. Что не фантазия, то все тебе через нее какашка какая-нибудь случается.

– Это ты сейчас на Гвоздева намекаешь?

– Почему только на Гвоздева? И на Кразмана тоже, и на Ашота, и на Славика. Придумываешь себе чего-то, а потом удивляешься, что мир твоей придумке не соответствует.

– Славик-то тут при чем?

– Как при чем? Ты ж придумала себе, что он тебя любит, а потом удивилась, что он все больше упитанных селянок предпочитает!

– Не издевайся. Как там Гвоздев? Слышно что-нибудь про него?

– Говорят, изумрудами торгует. Не бережет себя парень.

– Это почему?

– Потому что, Люся, это дело очень опасное. Контрабанда называется, или как говорят знающие люди – контрабас. Вот до чего ты нормального человека своими фантазиями довести можешь!

– Правда, что ли? Тебе Тимонин сказал про изумруды? – Люська захлопала глазами, пытаясь удержать навернувшуюся слезу. Последнее время любое упоминание о Гвоздеве вызывала у нее щекотку в носу.

– Нет, неправда, это я выдумала для красного словца! Извини, – Панкратьева обняла Люську и поцеловала ее в щеку.

– Дура какая!

– Такая же, как и ты!