С утра, даже не умывшись, лезу в Сеть. Продрав глаза, понимаю — не напрасно. Рунет заполнен паническими воплями: российские власти, не в силах остановить заразу, сбросили на Красноярск бомбы… Оригинально, свою собственную страну мы еще не бомбили.

Мерзко и страшно, но самое поганое, тех, кто придумал бомбить сограждан в чем-то понимаю: вирусу нельзя дать распространятся. Вот только, судя по всему, все законы, конституции по боку, как и международное мнение — отныне воцаряется закон джунглей.

Меня интересует и другое: кто довел информацию до любознательной общественности. Итак, сначала объявили новости по радио — потом все замолкло (контролируют информацию?), кто-то (никто? некто?) выложил инфу в сеть, и встает закономерный вопрос — зачем, с какой целью. Навести панику, предупредить, показать, что он видит? Утечка среди исполнителей, в верхах, случайный свидетель? И можно ли верить сведениям, пришедшим из источника, принадлежащего иному, потустороннему?

Не понятно, кому верить, а не верить никому — слишком сложно.

Местами, представляется, что мироздание сошло с ума лишь в нашем городе, а остальные живут себе как обычно, ни о чем не подозревая. Но радио тоже вторило сетевикам, а активизировавшиеся полисмены откуда-то должны были получить приказ, не от нашего же тюфяка-мэра!

Мама неуверенно заглядывает в дверь, желает доброго утра. К счастью, успеваю накинуть покрывало на комп, иначе мама бы, сто процентов, расстроилась — свет-то еще не дали.

— Зайка, — мама присаживается на краюшек кровати, обнимает за плечи, — хочешь, позвоню твоему отцу? Он же не может бросить нас одних в такой ситуации…

— Да ну, мам, — чуть не раскашлялась от возмущения, — скажешь тоже. Сами справимся!

На кой ляд нам тот бесполезный предатель, по недоразумению Провидения, являющийся моим биологическим отцом?

Мама печально вздыхает, ей необходимо крепкое мужское плечо.

— Ладно, иди умываться, — командует она, — на завтрак омлет.

Дверь, закрывшаяся за любимой родительницей, надрывно скрипит.

Ну, раз планы на первую половину утра определились, то отчего бы не воспользоваться ценными указаниями? Натягиваю любимую черную толстовку, джинсы и носки — тапочки так и не нашлись, вероятно, став достоянием пятого измерения.

Вода из крана течет ржавая, горячей нет, так, еле-еле теплая, зубная паста отдает плесенью и мятой. В мутном зеркале над раковиной все еще отражаюсь я, потом не я.

Пиковая дама, бледная роковая красотка, тянет ко мне свои призрачные руки. Остро замечаю малейшие детали: у ней черное старинное платье с узким воротничком-стойкой, небольшая шляпка с вуалью, ярко-красные губы, длинные ногти. Пиковая дама утонченна и убийственно, причем в прямом смысле, прекрасна.

Руки тянутся, вытягиваются, вылезая из зеркала, стекло покрывается трещинами. Дама загадочно улыбается, ей все кажется решенным и простым: вот вылезет полностью и задушит. Или утащит к себе, в зазеркалье. А ведь ее никто не приглашал!

Призрачные руки пытаются добраться до моего горла, вырвать мне сердце. Выхожу из ступора: нет уж, убивать меня нельзя, я у мамы одна-единственная!

Корень всех проблем тут же снимается со стены и швыряется на пол. Стекло разбивается на тучу осколков, оседая стеклянной пылью.

— Слава, что случилось?! — на шум мгновенно примчалась мама, крепко сжимая в руках кухонное полотенце.

Неловко разворачиваюсь, острый осколок впивается в ногу — чтоб еще ходила без обуви!

— Ничего, просто зеркало разбилось…

Ну, проф, ну, спасибо! Так и придется ходить непричесанной!

Мне открывает Макс, взъерошенный, на щеке красный след — заснул в неудобной позе. Да, уступленный гостю профессорский диван полноценный отдых обещать не может — знаю я коварство диванных пружин.

— Ты чего так рано? — интересуется парень, и в который раз жалею, что спасла его на свою голову.

— Вообще-то, полдень. Где проф?

— Старик что-то шаманит, — пренебрежительно откликается студент.

— Какой старик?! Для тебя, хамло подзаборное, он Апполион Владимирович, — за профессора отчего-то стало обидно.

— Ну ты, вообще…, - Макс открывает от возмущения рот.

Проф появляется очень вовремя.

— Так, детишки, тихо, не ссорьтесь, — проф, по привычке, берет на себя миротворческую миссию. Это он зря, сами бы разобрались.

Макс примирительно улыбается, и со вздохом расстегиваю губы в ответ. А все нервы! Да и настроение несколько испортилось, после «прихватизирования» почти всех зеркал в доме. Кто бы знал, как трудно перепрятывать зеркала так, чтобы маменька не заметила…

В честь примирения доедаем почему-то подсохший торт (а Максу обещали, что десерт свежий), запивая заканчивающимся чаем. Ладно, все равно позавтракала.

Рассказываю про Красноярск, проф морщится, что-то жует сухими губами, зато Макса все устраивает.

— Ничего, вон юсовцы на Мексику вообще атомную бомбу сбросили, — с нездоровым энтузиазмом восклицает он.

Утешил, называется.

— Для какой цели, позвольте спросить? — тут же оживляется профессор.

— Ну, избавлялись от засилья вампиров, — с сомнением тянет студент, встряхивая всклоченную, лохматую шевелюру.

— И когда это было?

— Ну, — в голосе явственно чувствуется смущение, — вчера пошарил по инету…

— А как же твой страх перед обнаженными эльфийками? — и что ж его не забрали?!

— Переборол, — гордо сообщает Макс. Врет, небось — просто интернет-ломка началась, и только.

И все-таки как-то все очень быстро происходит. Даже если, предположим, кровососы размножаются в геометрической прогрессии, четыре дня, все же несколько маловато для полноценной агрессии. США приняли превентивные меры? А наши?

Проф, осененный пришедшей идеей, подскакивает с места.

— Дата, мне нужна сегодняшняя дата, — лихорадочно кружит по квартире, словно исполняя причудливый, дикий танец.

Включает радио: там не обнадеживающие новости из столицы, предупреждения гражданам, прогноз погоды и…

— Мира, милая, обрати внимание на сегодняшнюю дату, — вертит в руках тяжелый приемник проф.

Вот же, пакость!

— Сегодня же…, - дата немного не та, которая должна. Мне как-то нехорошо: неудивительно, что события развивались столь стремительно, ведь, на самом деле, прошло куда больше времени.

— Ну да, а что? — Макс переводит недоуменный взгляд с меня и старика.

Ничего. Так, прошло на десять дней больше, чем мы думали, а так — все ерунда, не стоит «заморачиваться».

— Для нас прошло всего несколько дней, когда как во внешнем мире — уже полторы недели, — проф тут же, в поисках доказательств рассматривает дату изготовления быстро портящихся продуктов. Все, как и предполагалось — в нашем доме временная аномалия.

Макс, дезертир несчастный, быстро начинает собираться домой, у нас ему кажется слишком небезопасно. Меркантильная сволочь.

Добрый проф предлагает Антона в провожатые, но Максим отчего-то отказывается. Мне кажется, он просто побаивается некогда чуть не загрызшего его тогда еще не гуля.

А самолеты у нас, кстати, больше не летают — все вышки не работают, да и мобильники тоже заглохли, вместе со спутниковым телевидением. Что-то подсказывает, спутников у нас больше нет: космическая программа пришла к полному завершению.

На улицу выходить не охота, но стены вокруг сжимаются, замкнутое пространство давит на психику. Решаюсь прогуляться до круглосуточного магазинчика неподалеку — хоть цены и стремительно взлетели до небес, на дрожжи пока хватает. Мама как раз собралась стряпать пирожки — готовка ее успокаивает — как обнаружила недостающее. Отпускать она меня не хотела, предпочитая остаться без пирожков, а не единственной дочери, но уговариваю я хорошо.

Правда, обещание обязательно взять Антона не сдерживаю: хочется банального одиночества, только я и музыка. Из наушников звучит Мэнсон и «Halloween», но жаловаться глупо — при прослушивании попсы позорно сломалась на второй песне.

Яндекс обещал снег, Гугл вторил извечному конкуренту, но вопреки всем прогнозам, осадков не предвиделось. Иду напрямик через дворы, прохожу мимо детской площадки.

Пасмурно, солнца не видно под пеленой серых, свинцовых туч. Анька, в своей ультрамодной короткой куртке (летней, между прочем — теперь-то ей не холодно), зачем-то нацепившая солнечные очки со стразами, сидит на качелях. Раз-два, раз-два — старое и несмазанное устройство, привыкшее катать маленьких детишек, а не великовозрастных девиц, надрывно скрипит.

Сначала, при виде знакомой фигурки, удивляюсь — все-таки, день — потом приходит облегчение. С подругой все нормально.

Встаю рядом, внимательно рассматривая деревья напротив. Надо же, на сосне справа веток на три больше, чем у ее левой товарки. Зато левая пышнее.

— Привет…

— Пока, — совсем неприветливо откликается Аннет. И как можно жить (тфу, ты, существовать) с таким отвратным характером?

Молчим.

— Ты как?

— Просто сдохнуть можно: я чертова кровопийца, а ты спрашиваешь о моем самочувствии!

— Ну, можно назвать это — гемоглобинозависимостью, — дипломатически предлагаю в ответ.

— Послать тебя на три буквы?

Хоть на четыре… Только разве что-то изменится?

— Ничего не поменялось, ты, по-прежнему, мой друг, — говорю и сама не верю.

— Пригласишь в гости? — презрительно поднимает тонкую бровь вампирша.

— Извини… нет, — Аннет и сама должна все понимать. Впрочем, интересовалась подруга так, для примера. Все-таки дружить с вампиром — плохая идея, никогда не знаешь, когда тебе вцепятся в горло. Это как с наркоманом: вроде, хороший человек, а ради дозы — сдаст тебя со всеми потрохами.

Говорить больше не о чем, ухожу, не прощаясь и не оглядываясь. Глупо все, как-то.

Под ногами валяется шприц и обертка от конфеты — признаки старой жизни, серебряный крестик и отпечаток копыт на снегу — признаки новой.

Нет причин для расстройства, мир такой — какой есть, изменить его я не в силах, зачем напрасно расстраиваться. Зато дома меня ждут: мама и, если магазин работает, свежая выпечка.

Музыка надрывается, Skillet — «Whispers In The Dark»… И если включить погромче, нет ничего, лишь я и песня.

Снег под ногами, почти никого из прохожих — улица вновь ощущалась людьми как место полное опасностей, и ты будто идешь в мире-антиутопии, один-одинешенек.

Люблю одиночество, но в разумных пределах.

Магазин, удивительно, работает, но купить заказанное не выходит — дефицит такой дефицит. Зато, возвращаясь, столкнулась с бандой агрессивно настроенных уродов.

Во время нашествия потусторонней пакости умереть от рук банальных гопников — надо постараться… Вот и постаралась….

И отошла-то в магазин через дорогу, да и до дома минуты три, и вроде раньше улица, на которую, решив сократить путь, свернула, была полностью безопасной, да и пять часов дня к осторожности не располагает. Вот только в дни катастроф, сумятиц, войн вечно вылезает всяческая человеческая плесень. Не учла сегодняшнюю ситуацию, бывает, в результате, закономерно влипнув в неприятности.

Старшему, прокуренному плюгавому мужику лет сорок, младшему — не больше двадцати, остальные трое невнятного возраста от двадцати с гаком до тридцатки. «Предводитель», судя по всему, жертва российской пенитенциарной системы, улыбается так, что видно золотые зубы, и становится мучительно охота их выбить. Младший прыщавый, с перебитым носом, что-то гундосит на тему, куда, мол, спешишь, дэ-эвушка. Мелкий прихвостень!

Отболтаться, естественно, не получается, откупиться тоже. Господа настроены развлекаться, им не до человеколюбия.

И самое обидное — дрожжей-то все равно не было!

Интересно, какой исход вероятнее — сначала надругаются, потом прирежут, просто изнасилуют или просто убьют? Богатый выбор, надо сказать. Ненавижу времена беспредела с их лозунгом «кто сильнее, тот прав», с мародерскими бандами и племенной этикой.

Путь отступления закрыт — сзади встала еще парочка, значит, драпануть не удастся. Именно в этот момент глупая Мишанина идея «кооперировать на даче» предстает передо мной в новом свете: верный защитник с ружьем пришелся бы кстати. Ну, или проф с Антоном.

Эх, Антон — Антон. Если выживу, из дома без гуля ни ногой.

Недоумки что-то говорят, явно мерзкие слова вылетают изо рта вместе с отвратительным тошнотворным запахом (чистили ли сие субъекты зубы хоть раз в жизни?!). И лишь чувство самосохранения пока мешает мне послать отбросов далеко и надолго.

Сжимаю в руках рюкзак, в котором, к сожалению, отчего-то нет ни газового баллончика, ни пистолета, ни даже шаманского бубна. Зато оттуда выглядывает любопытная усатая морда — проф вновь всучил мне бесподобную Матильду (или сама заползла, по привычке?). Чего только не найдешь в дамским сумочках, даже если сумочка — рюкзак.

Кажется, для ребят у меня есть сюрприз. Начнем, пожалуй, с самого сильного противника.

Зомби крыса летит прямо в лицо старшему уроду, полет проходит нормально — хвостатый камикадзе с явно агрессивными намерениями примеривается к внушительному носу.

— Вот ты, пакость, — вопит он, пытаясь отцепить дохлого грызуна. Крыска, оказывается, проголодалась.

Верные сотоварищи пострадавшего помогать не спешили, опасливо держась на расстоянии от неизвестной опасности. Жаль, надолго их не хватит — тупость и отсутствие воображения сделают свое дело.

И похоронят меня такую молодую и красивую… Заорать, что ли?

Так и вышло. Главарь стряхнул несчастную Матильду, швырнув ее на землю, и та упала кверху пузом, застыв, как потерявшая энтузиазм заводная игрушка. Остальные, видя, что ничего больше жертва для своего спасения не предпринимает, осмелели. Теперь бандой владела одна идея фикс: «убить ведьму!». Матильда явно произвела впечатление, отгрызя нос основному преступному элементу. Хотя было бы из-за чего расстраиваться: на мой взгляд, шнобель картошкой не такое большое приобретение.

Тихо вспоминаю профа добрым словом: теперь насиловать точно не будут, сразу забьют насмерть, может, даже ногами. И пусть их на одного меньше — обладатель металлической челюсти катается по земли, с воем прижимая руки к лицу, легче мне не стало.

Визжу почти на ультразвуке: если не люди добрые, должные обязательно помочь, то уж тварь какая-нибудь обязательно услышит. Пусть убийцам тоже будет плохо: меня, в моем посмертии, справедливое воздаяние обидчикам здорово утешит.

Тварь услышала.

Красное на снегу, красное перед глазами, уже чужие крики и ужас. Все-таки, я — везучая чертовка, это хорошо.

Еще лучше, что у меня крепкие и закаленные просмотром ужасов нервы — а то бы уже давно поседела. А так, ничего — меня убивают, а я, как неунывающий герой-американец, «Окей»; не меня убивают, и вовсе — «no problem».

Довольная и сытая вампирша стоит в окружении свеженьких трупов, раскачивая на острых каблуках. И откуда у Аньки такая любовь к шпилькам?

Подведем итоги. У современных вампирюг точно присутствуют следующие характерные признаки: сверхсила (если хрупкая девушка запросто свернула шею бугаю, это, знаете ли, показатель) и бешеная скорость, регенерация (от заточки в бок оправляются за пять секунд), гипноз. Судя по всему, вместе с кровью поглощают энергию человека: вряд ли здоровый мужик помрет от потери пары-тройки глотков.

Анька поднимает крысу. Рассматривает с легкой брезгливостью и швыряет в сторону, бедная Мотя ударяется об забор и шмякается кверху лапками. Не забыть бы потом забрать, а то проф обидится. Старики, они как дети, все принимают близко к сердцу.

— Спасибо, — осторожно, чтобы не испачкаться, перешагиваю через труп самого молодого из шакалов. Кроссовки скользят по слегка подтаявшему на солнце снегу, пропитавшемуся ярко-алым. Главное, не грохнутся — вот смеху-то будет.

— Не стоит благодарности, подруга, — фыркает Анька, — кстати, ты так вопила, что распугала всех окрестных ворон.

— Тебе что, ворон больше жалко, чем меня? — притворяюсь оскорбленной.

— Вороны хотя бы птицы умные, — сочувственно вздыхают под ухом, — ты как?

— Не задавала бы ты риторических вопросов, чтобы не получать грубых ответов, — все-таки, немного подташнивает. Максов тортик не пошел?

— На твоем месте, вела бы себя предусмотрительней: те, от кого я избавилась, не единственная обнаглевшая банда в районе. Это-то еще шпана, если что, а есть и люди весьма серьезные и опасные.

— Да, людям придется непросто, — только ляпнула и сразу поняла, что именно.

— Хочешь стать такой же, как я? — незамедлительно предлагает Аннет.

Хотелось бы ответить отказом, но тут надо здраво поразмыслить: изменятся ли мои шансы на выживание, если мимикрировать под представителя нового высшего звена пищевой цепи.

Анька лихорадочно терла глаза. Расстроилась, что ли? Да нет, это насколько надо не знать Аннет, чтобы предположить подобные глупости — лить слезы она может, но только крокодиловы.

— Что случилось? — может, ее поранили, и пока я размышляю о ерунде, бедняжка страдает.

— Туш потекла, — сквозь зубы цедит подруга, — зеркальце есть?

— Ты что, накрасилась?!

Не верю своим глазам, даже смерть ее не изменила — вот это приверженность моде…

— И что? Девушка должна всегда быть на высоте, а не ходить чучундрой, как некоторые, — мгновенно оскорбляется Аннет. Все-таки, всегда считала, что она несколько помешана на своем внешнем виде.

— Дать тебе влажную салфетку? — спорить с Анькой по поводу шмоток и макияжа может только самоубийца.

— Давай, — боевая раскраска тут же приводится в порядок твердой рукой, — так как насчет моего предложения?

Думаю. Ладно, если «бог из машины» победит, но если государство научится бороться с тварями, соберет силы — вон как с Красноярском хорошо справились — то быть на стороне иных мне не хочется. Да и не хочу стать вампиром, идея кровососущего братства изрядно скомпрометирована со времен старика Дракулы. Ладно, Энн Райс, но тот блестящий на солнце придурок…

— Ты не бойся, — по-своему расценивает мои сомнения подруга, — я сытая. Так что по осторожности тебя не выпью… Соглашайся, будет круто, вместе станем охотится.

— Извини, но… — слова застревают в горле. Вечно не знаю, что говорить в таких щекотливых ситуациях.

— Так и знала, что откажешься, — криво улыбается Анька.

— Извини, — рефреном откликаюсь я. Вот будто сегодня прощеное воскресенье!

— Ничего, забей. Я и не рассчитывала, — спокойно доносится в ответ.

Анька решительно наклоняется над трупами, выворачивает карманы — на всякий случай. Присоединятся мародерствовать не спешу: не из принципов, конечно, просто, пуховик в прошлый-то раз с трудом отстирался от крови.

— Надо же, смотри, что нашла, — открыв чужой бумажник, искренне радуется Аня. Наверное, представляет, сколько накупит тряпок.

От предложения разделить трофейные деньги отказываюсь, а вот заточку и кастет возьму на долгую память о дохлых душегубах. Так, для самоуспокоения — пользоваться-то, все равно, не умею.

— Ладно, солнце, бывай, — острозубо ухмыляется моя бедная, абсолютно мертвая подруга.