Еду в больницу сразу после ночной смены. Поднимаюсь в лифте на третий этаж, записываюсь в регистратуре, плачу за посещение. Сажусь на диван, обитый кожзаменителем. На часах четверть восьмого. Скоро моя очередь. Сердце отчаянно бьется. Я смотрю на женщину в окошке регистрации и вдруг чувствую, как ужасно мне хочется пить.

— Можно стакан воды? — я и не заметила, как произнесла это вслух. Женщина указывает в сторону туалета — там есть кран.

В туалете я вижу свое отражение. Вот уже несколько дней я старалась не смотреть на себя в зеркале. Не хочу видеть свое лицо! Но вот оно передо мной, такое же, как прежде — не изъеденное червями, и глаза не светятся, как у вурдалака. Волосы не выпали, скальп не обнажился. Я немного бледнее обычного, но, осторожно касаясь пальцами лица, я чувствую, что кожа совсем ровная. Странно, что я выгляжу как раньше. И вдруг внутри, где-то в глубине что-то вздрагивает. Трепет бабочкиных крыльев.

А вдруг это мой ребенок? Тот самый, которого у меня вот-вот заберут чужие люди?

Этого не должно случиться. Надо бежать! Бежать, пока не поздно.

Выскочив из туалета, я хватаю с дивана куртку и, не дождавшись лифта — а вдруг сейчас наступит моя очередь, и у меня заберут ребеночка? — несусь вниз по лестнице, как будто за мной гонятся. Мчусь по улице, прокладывая себе дорогу сквозь толпу спешащих на работу, бросаюсь к автобусу, который вот-вот закроет двери и уедет.

Рухнув на сиденье в конце салона, я замечаю, что водитель наблюдает за мной в зеркало заднего вида. Наверное, думает, что я сбежала из психушки, и что за мной несутся санитары.

— Трогай! — кричу я, и водитель закрывает двери. Автобус едет дальше.