Странно, но на следующий день пришло письмо от папы. Когда я обнаружила его на коврике у двери, дома никого не было. Я узнала папин почерк и могла бы сразу выбросить в мусоропровод. Или сжечь на балконе. Проклятый папа!

Но вместо этого я распечатала конверт. Оттуда выпали фотографии. Он смотрел прямо на меня. Стоял и улыбался на крыльце дома — кажется, нового. Рядом с ним — Мари, его новая жена. У нее на руках ребенок. У папы на плечах мальчик, смеется прямо в камеру. Смеется прямо мне в лицо. Ладно, бить младших нехорошо. Хотя в ту минуту мне очень захотелось. Врезать по этой физиономии, чтобы не лыбился! В письме были еще фотографии. Папа играет с мальчишкой в саду. Жена играет с малышом на одеяле, расстеленном на лужайке.

Я так устала. Просто ужасно устала вдруг. Жутко, кошмарно, адски устала. У меня не было сил читать, что написал папа. У меня не было сил оставаться дома.

Я позвонила в дверь Глории, но она не открыла. Вечно так. Я уже знала, что нет смысла звонить второй раз. Иногда она просто хочет, чтобы ее оставили в покое.

Я села на велик и поехала к футбольному полю. Но когда приехала, почувствовала, что играть совсем не хочется Хотя Мират и крикнул, что если я не хочу, то могу и не стоять на воротах. Но у меня просто не было сил. Мират подошел и спросил, что со мной и почему я сержусь.

— Я не сержусь, — ответила я.

— Сердишься, — сказал он. — Ты теперь все время сердитая.

Потом он побежал обратно на поле, а я поехала дальше на велике. За школой была площадка для скейтеров. Там всегда кто-нибудь катается. Все время одни и те же парни. В уродских шапках и штанах, которые висят на заднице.

Иногда мне дают покататься на скейте. Это здорово. Если бы я много тренировалась, то у меня получалось бы неплохо. Но в тот день они только кричали, чтобы я отъехала и не занимала место со своим уродским велосипедом. И тогда я по-настоящему рассердилась и проехалась по рампе, так что парень, который был там в ту минуту, потерял равновесие и упал.

Я уехала, а они кричали мне вслед.

Я поехала к цирку. Погода была хорошая, почти как летом. На лугу за шатром паслись лошади. Две коричневых, одна белая. Каждая из них ходила на длинной привязи у колышка. Если бы лошади были беспокойные, они бы запутались, но эти, похоже, сами понимали, как надо двигаться. Пять грузовиков стояли недалеко от входа. Я узнала тот, в котором недавно побывала. На зеркале заднего обзора висел розовый медвежонок. И вдруг я заметила, что между передних колес торчат две ноги. Выглядело это довольно жутко. Как будто грузовик кого-то задавил. Ноги зашевелились и из-под машины вылез человек. Лицо и руки у него были в машинном масле. Он с трудом встал и, бранясь себе под нос, достал из кармана тряпку и стал утираться.

Когда он повернулся ко мне, я увидела, что это тот, кто просил меня принести ящик с инструментами. Мне захотелось вскочить на велосипед и удрать. Обернувшись, я увидела, что он вытирает руки тряпкой и смотрит на меня.

Из шатра доносилась музыка. Парни в тренировочных костюмах вышли оттуда и зашли в вагончик. На вид они были потные и усталые.

Я увидела ее издалека, на сухой траве по другую сторону шатра. Глория сидела вместе с господином Алем.

Он был на поводке, который Глория привязала к колышку в земле.

— Как лошади, — сказала я.

— Так делают, когда приходится ездить, и нет загонов.

Я опустила велосипед на землю и села рядом с ней. Дул ветер, я мерзла, но рядом с Глорией можно было спрятаться от ветра. Мы молчали. Она ела шоколадную вафлю. Потом отломила кусок и протянула мне.

— Спасибо, — сказала я, хоть в горле и стоял ком. И я не собиралась рассказывать Глории почему. Я решила спрятать фотографии и забыть, что у меня есть почти родной брат, которому можно сидеть на плечах у папы. Избалованный сопляк, у которого велосипед, конечно, лучше моего, хоть он сам и младше. Которому покупают все, что он захочет. Все, что взбредет в голову.

— Как твой брат? — вдруг спросила Глория.

— Ненавижу его, — выпалила я, не успев подумать.

Она удивленно взглянула на меня.

— Я думала, ты помогаешь ему забираться в окно по вечерам.

— А, ты про Зака, — я откусила кусок вафли.

— А у тебя есть еще братья? — спросила она.

Мне не пришлось отвечать, потому что в ту самую минуту кое-что произошло. Из одного вагона для животных вышел мужчина в зеленом комбинезоне. Он пятился по трапу и держал в руке веревку. Повторяя ласковые слова, он тянул за нее изо всех сил. Вскоре показалась светло-коричневая морда, пара больших ушей и большие, большие глаза, которые оглядывались по сторонам.

Глория вдохнула и выдохнула:

— Гоби!

Верблюд важно спускался по трапу. Кажется, раньше я видела верблюдов только по телевизору. Он был гораздо выше, чем я думала, и шаг у него был шире. Большие ноги, как будто в каких-то тапках с двумя пальцами.

— Верблюды такие красивые, — прошептала Глория. — Такие умные. И никогда не забывают друзей. — Гоби? — позвала она, когда верблюд проходил мимо нас. Потом повторила еще, и еще, но верблюд и ухом не повел.

Мужчина в комбинезоне отвел верблюда на луг. Там он вбил в землю железную трубу и привязал к ней веревку. Верблюд замер и огляделся по сторонам, словно не спеша с выводами о том, где находится. Такое существо не спешит. Не несется по жизни, задрав хвост.

— Это, конечно, не Гоби, — пробормотала Глория себе под нос. — Когда он жил у нас, ему уже было двадцать лет. А с тех пор прошло еще шестьдесят… Верблюды, конечно, живут долго, — сказала она, обращаясь ко мне, — ноне так долго. Ты почему плачешь?

— Не знаю, — я утерла слезы рукой. — Может, потому что он сидит на привязи.

— Вид у него одинокий, — согласилась Глория. — Наверное, у них нет денег на второго верблюда.

— Его надо отпустить на свободу. Где-нибудь, где есть другие верблюды.

— Сейчас плохое время для верблюдов, — вздохнула Глория.

Я не очень поняла, что она имеет в виду, но не стала ничего говорить. Наверное, верблюды — это для нее больная тема. Как папы — для меня. Особенно такие, которые сначала сбегают, а потом вдруг зовут к себе. На неделю, побыть дочкой. Если хорошо себя вести и не надоедать, тебя, может, позовут и на следующее лето. И тогда он вообразит, что он хороший папа и вовсе никого не забывал.

Мы сидели и думали. Сейчас плохое время для животных и уж точно плохое для пап. Может быть, для страха сейчас хорошее время. Вспомнить хотя бы Зака, который так боится, что соглашается на все, что предлагает Адидас.

Верблюд жевал и как будто не очень интересовался тем, что происходит вокруг. Не то чтобы я ждала, что он спросит, где находится лучшая пиццерия, но мог бы просто повернуть голову и немного посмотреть на меня. Наверное, было бы приятно. Если бы верблюд стал меня разглядывать.

Я закрыла дверь как можно тише и разулась. Мама и Зак сидели за кухонным столом. Перед ними лежали фотографии и письмо. Мама изо всех сил постаралась улыбнуться мне.

— Папа ждет вас на первой неделе каникул.

— Я не поеду, — ответила я и налила стакан воды.

— Смотри, он прислал фотографии, — сказал Зак. — Это дом, который он построил. И наши брат и сестра.

Мама встала из-за стола и подошла к раковине. Она стала мыть овощи. Потом достала большой нож и разделочную доску и принялась резать и рубить с громким, ритмичным стуком. А Зак сидел и пялился на фотографии.

— Я не поеду, — сказала я. — Ненавижу их!

Мама положила нож в раковину, я видела ее спину. Она медленно обернулась и горько посмотрела на меня.

— Я не хочу, чтобы ты так говорила, Янис. Это твои брат и сестра. Они ничего плохого тебе не сделали, правда?

— Ну…

— Дети не выбирают себе родителей, так? — продолжала мама.

— Нет. И очень жаль, — ответила я.

— Иначе бы люди вымерли, — пробормотал Зак. — Нормальных-то мало.

Мама снова повернулась к раковине и стала резать. На этот раз намного спокойнее.

— Я хочу, чтобы неделю вы провели с папой и его новой семьей. Если не знаешь обоих родителей, то ты не целый человек, а половина.

— Но я хотел бы только с папой, — пробормотал Зак.

— Без тех, остальных.

— Он же написал, что придумал что-то для вас троих, только троих. Например, поехать в Копенгаген. Сходить в парк Тиволи… или что-нибудь еще, если захотите. Дайте ему шанс. Он же ваш папа. Не забывайте.

— А ты? — спросила я.

— Я не поеду, это ни к чему.

— Но что ты будешь делать всю эту неделю?

— Может быть, поработаю побольше, заработаю денег, и мы сможем поехать куда-нибудь вместе.

— А по вечерам? — беспокойно спросил Зак.

— Что я буду делать, по вечерам, вместо того, чтобы ругаться с вами? Посмотрим, остались ли у меня друзья… С которыми можно сходить в кино. Или что-нибудь еще… Побыть одной тоже интересно.

Мне захотелось рассказать маме о Глории. Но я удержалась. Там же был Зак. Он бы ни за что не понял.