Вероятно, в тот день в лондонском Сити можно было услышать великое множество нелепых дискуссий и споров. Но, конечно, самый странный и самый забавный из них затеяли эти двое. Начнем с того, что они были совершенно незнакомы друг с другом; происходил же их спор где-то между небом и землей в середине шахты лифта в очень высоком здании недалеко от Чипсайда.

Это был один из тех лифтов, которыми пассажиры — как правило, с большой опаской — управляют сами. Первый пассажир, высокий костлявый человек, вошел в лифт на верхнем этаже, где он по поручению одной провинциальной организации, известной под названием Ладденстальского кооперативного товарищества, посетил контору фирмы «Гроссман и Дженкинс, оптовая торговля рубашечными тканями». Лифт начал спускаться, но этажом ниже был остановлен, и управляющий «Юнайтед Тропикал Продактс Лимитед» с поклоном распахнул дверцы перед вторым пассажиром. Второй не был ни высоким, ни костлявым. Это был уже довольно пожилой джентльмен с широким, чисто выбритым лицом; судя по фигуре, он вел сидячий образ жизни, а весь его облик выдавал человека состоятельного и к тому же американца, и, подобно многим состоятельным американцам, он выглядел так, словно его несколько лет продержали в холодильнике. Он вошел в лифт, кивнул управляющему «Юнайтед Тропикал Продактс», закрывавшему за ним внутреннюю и наружную дверцы, и, не обращая никакого внимания на высокого костлявого человека, нажал кнопку с надписью «Вестибюль».

Лифт пошел вниз, остановился, проехал еще немного и окончательно стал где-то между этажами. Американец неодобрительно посмотрел на кнопку с надписью «Вестибюль» и снова нажал ее. Никакого результата.

— А вы как следует нажали? — спросил высокий костлявый человек с заметным йоркширским акцентом.

— Да, — сухо ответил второй.

Высокий приставил к кнопке длинный и всем своим видом вызывающий доверие палец, но тоже не добился успеха.

— Удовлетворены? — спросил американец с иронической интонацией, которая как нельзя лучше соответствовала его низкому и довольно скрипучему голосу.

— Теперь удовлетворен, — сказал его спутник, ничуть не смутившись, — раз уж я и сам попробовал. Видно, там что-то заело. Давайте-ка поднимемся немножко, а потом спустимся. Не возражаете?

Американец кивнул и нажал нужную кнопку. Но лифт предпочел остаться на месте. Два пассажира прижались носами к двери и услышали сверху чей-то голос. Они стали кричать, но ответа не последовало. Однако через минуту послышался другой голос, более громкий и властный.

— Все нормально, — прогремел этот голос, обращаясь к ним. — Сейчас мы его починим. Только ничего не трогайте, пока я не скажу. Слышите?

Они в унисон закричали, что слышат.

— Тогда полный порядок, — ответил голос. — Это недолго.

Американец и высокий костлявый человек посмотрели друг на друга.

— Ничего себе полный порядок! — сказал первый, выпятив нижнюю губу, отчего он стал похож на большого бледного младенца. — Я бы сказал наоборот: полный беспорядок!

— Да, вот незадача, — отозвался йоркширец, фамилия которого была Хебблсуэйт. Задержка не очень его раздражала, и он поддакнул из чистого дружелюбия. — Старый лифт, что поделаешь.

— Очень старая модель. Этот лифт давно пора сдать на слом. Одна из ваших древностей, — сказал американец и, поджав нижнюю губу, изобразил легкую улыбку. — Ну что же, слава богу, что это не Крайслер-билдинг в Нью-Йорке.

— Я так и подумал, что вы американец, — сказал другой, явно довольный собственной наблюдательностью.

— Да, я американец. — Он сделал паузу, затем добавил со свойственной ему официальной вежливостью: — Моя фамилия Онгар, сэр.

— А я — Том Хебблсуэйт.

— Очень рад с вами познакомиться, мистер Хебблсуэйт, — улыбнувшись, сказал мистер Онгар. Затем, вспомнив, что он лицо чрезвычайно важное и влиятельное, — а в нем было что-то, наводившее на такую мысль, — он нахмурился, вынул из кармана записную книжку и, нахмурившись еще больше, стал ее перелистывать. Пока он этим занимался, мистер Хебблсуэйт набил трубку, раскурил ее и удовлетворенно запыхтел. Некоторое время оба молчали, а затем мистер Онгар, не отрываясь от своих деловых записей, стал что-то тихонько насвистывать.

Мистер Хебблсуэйт дал своему спутнику посвистеть с минуту, после чего прервал его.

— А теперь я вам скажу, что вы сейчас насвистывали, — добродушно объявил он.

Мистер Онгар поднял глаза от записной книжки.

— А разве я что-то насвистывал?

— Конечно, насвистывал, и я сейчас скажу вам, что именно, — и можете быть уверены, здесь вам никто другой этого не скажет.

— Так что же я насвистывал?

— Арию из генделевского «Иуды Маккавея», — торжествующе произнес мистер Хебблсуэйт.

Действительно, мистер Онгар насвистывал, сам того не сознавая, но мелодия, должно быть, все еще звучала у него в голове, потому что он просвистел несколько следующих тактов. Внезапно его широкое бледное лицо просияло.

— Вы правы, мистер… э-э… Хебблсуэйт, — вскричал он в восторге, — это ария из «Иуды Маккавея». Но если бы мне сказали, что здесь, в лондонском Сити, эту мелодию так быстро узнают, я бы не поверил. Так вы знакомы с музыкой Генделя? Это замечательно! Гендель, по моему мнению, величайший из музыкантов всех времен. Да, сэр, величайший. А вы знаете его о-ра-тории?

— Еще бы мне их не знать! — воскликнул мистер Хебблсуэйт. — Если бы вы состояли в Ладденстальском хоровом обществе столько лет, сколько я, вы бы тоже знали Генделя. Я пел эти оратории, можно сказать, до посинения. Да мы, черт возьми, мы их даже задом наперед знаем.

— Прекрасно! — И мистер Онгар снова лучезарно улыбнулся.

— Только я хочу сказать вам одну вещь, — продолжал мистер Хебблсуэйт дружелюбно, но настойчиво, — Вы эту мелодию насвистывали не совсем точно. Потому-то я и заговорил о ней.

Мистер Онгар был потрясен.

— Вот что: если я могу хоть чем-то горди-иться, — сказал он очень медленно, взвешивая каждое слово, — так это хорошим слухом, чутким к музыке вообще, а к музыке Генделя в особенности. И если я насвистывал эту мелодию, сэр, то вы можете дать голову на отсечение, что она должна звучать именно так, как я ее просвистел.

— Я не дал бы и двух пенсов, не то что голову, — воскликнул йоркширец. — Нет, вы свистели неправильно. И сейчас я вам покажу, где вы ошиблись. Слушайте!

И без лишних слов он довольно приятным баритоном спел свою версию этой мелодии, отбивая такт рукой.

Американец покачал головой.

— Нет. Я ничего не имею против этой мелодии. Я рад, что услышал ее. Но это не-е ария из «Иуды Маккавея» Генделя. Не знаю, что я насвистывал раньше, потому что я думал о другом, но я просвищу ее теперь, и вы сразу услышите, где вы допустили ошибку.

И мистер Онгар с серьезным видом вытянул свои пухлые губы и засвистел, отбивая такт по рукаву собеседника.

Теперь настала очередь мистера Хебблсуэйта покачать головой, что он и сделал. После этого два энтузиаста, отрезанные от мира в своей висячей клетке, начали жаркий спор и совершенно забыли, где они находятся. Им было не до того: они старались подавить друг друга своими музыкальными познаниями, а поскольку ни один из них не отличался чрезмерной скромностью, заняты они были основательно.

— А я вам говорю, — твердил мистер Хебблсуэйт, наклонившись почти к самому уху мистера Онгара и тоже слегка похлопывая по его рукаву, — что Ладденстальское хоровое общество… и заметьте, хоть Ладденсталь не такой уж большой город, вам придется немало побродить по свету, прежде чем вы найдете лучшее хоровое общество… так вот, Ладденстальское хоровое общество давало «Иуду» трижды, и я, можно сказать, насквозь пропитался этой музыкой… я ее знаю, как собственное имя.

— Я не говорил этого ра-аньше, — вскричал мистер Онгар, — но перед вами Джеймс Старк Онгар, глава фирмы «Онгар Тро-пи-кал Продактс». Никому об этом не рассказывайте, потому что я не хочу лишнего шума вокруг моей маленькой поездки за океан. Но теперь, раз уж вы знаете, кто я, знайте и то, что последние десять лет я финансирую Генделевский фестиваль Онгара — крупнейший музыкальный фестиваль нашего времени.

— А когда старый Джо Клаф… это наш дирижер… велит что-то выучить, так ты должен это выучить без дураков. А когда ладденстальские певцы поют ораторию, то не кое-как, через пятое на десятое, а вызубрив ее всю от корки до корки. И мы исполняли «Иуду» не один раз, а целых три…

— Теперь позвольте мне сказать вам кое-что. Я собрал лучшую коллекцию рукописей и писем Генделя — лучшую не в Америке, а в мире. Перед вами человек, который отдает музыке Генделя лучшие минуты своей жизни… не занятые бизнесом… и тратит на нее немало долларов; человек, в чей дом в Нью-Йорке приходят величайшие дирижеры, чтобы побеседовать с ним о Генделе. И уж если я насвистываю мелодию Генделя, то насвистываю ее правильно. Я не могу ошибиться.

Тут они неожиданно заметили, что находятся на дне шахты лифта; швейцар и какой-то человек в комбинезоне открыли им дверцы и принялись подробно объяснять, почему лифт так долго стоял. Но мистер Онгар и мистер Хебблсуэйт только отмахнулись. Их больше не интересовали лифты. Они были слишком заняты своим спором. Перебивая друг друга, они вышли на улицу, где американца ждал большой прокатный «роллс-ройс».

При виде этой машины у мистера Онгара родилась одна мысль.

— Послушайте-ка, мистер Хебблсуэйт, — сказал он с необычным для него пылом. — Вы человек занятой. Я — тоже… вы даже представить себе не можете, как я занят. Но мы просто обязаны решить этот спор. В моем номере в «Палейшл» лежит партитура «Иуды Маккавея» — в натуральную величину издание восемнадцатого века, я купил ее всего два дня назад… давайте сейчас подъедем туда и все выясним. Мне бы не хотелось весь остаток дня думать о том, что я так и не доказал вам вашу ошибку. Что вы на это скажете?

— Что победителем буду я, — ответил мистер Хебблсуэйт. — Посмотрим, как выглядит эта ария на бумаге, а если окажется, что я ошибся, можете обругать меня последними словами. Но я не ошибся.

Они тут же поехали в «Палейшл» — один из самых роскошных отелей, о которых мистер Хебблсуэйт немало слышал, но ни разу в них не бывал. Его зеленое с золотом великолепие произвело на мистера Хебблсуэйта должное впечатление.

— Ого, видно, дорогое удовольствие жить здесь, — заметил он, когда уже другой лифт уносил их наверх, к номеру мистера Онгара.

— По-моему, это наилучший вариант, — сказал мистер Онгар небрежно. — Отель очень удобный. И к тому же не слишком большой.

— Что верно, то верно, — иронически промолвил йоркширец. — Вот именно небольшой. Можно даже сказать, скромный. Всего-навсего с городок средних размеров. С одной стороны, недолго и заблудиться, а с другой стороны, никогда не уйдешь дальше, чем на полмили.

Мистер Онгар прошел в зеленую с золотом гостиную.

— Садитесь, мистер Хебблсуэйт, — сказал он не без иронии. — Располагайтесь поудобнее — ведь сейчас вам предстоит убедиться в своей ошибке. Вот партитура.

Он подошел к столу и взял в руки огромный том в кожаном переплете. Больше мистер Онгар ничего не успел сделать, потому что в этот момент послышался чей-то неприятный насмешливый голос.

— Так, так, отлично! — произнес он, и из двери, которая, по-видимому, вела в спальню, вышли двое молодых людей. Один сразу же занял позицию у входной двери, второй внезапно рявкнул «руки вверх» и вытащил устрашающего вида пистолет-автомат. Мистер Онгар и мистер Хебблсуэйт не успели опомниться, как уже стояли с поднятыми руками; молодой человек с пистолетом быстро и ловко обшарил их карманы и остался очень доволен, убедившись, что эти два джентльмена не имеют обыкновения носить при себе огнестрельное оружие.

Мистер Хебблсуэйт вдруг почувствовал себя действующим лицом какого-то кинофильма. На экране ладденстальского кинотеатра «Плаза», куда он часто ходил с миссис Хебблсуэйт, он видел молодых людей, которые двигались и разговаривали так же, как эти. Ему нравились голливудские гангстерские фильмы, но он всегда считал их чем-то весьма далеким от реальности. Теперь он поспешно пересматривал свой приговор. Двое молодых людей были вполне реальны, и все же они словно сошли с экрана. Они были роскошно одеты — в яркие полосатые костюмы, шикарные галстуки и скрипучие ботинки — и явно гордились своей внешностью. Они напоминали пару злых павлинов. Но в их щегольстве не было ничего по-настоящему молодого. И лица их тоже никто не назвал бы молодыми. Это были лица людей, которые живут на свете не так уж долго, но выглядят гораздо старше своих лет — просто потому, что приходится лишь удивляться, как это им все-таки удалось прожить столько, сколько они прожили. Тот, кто стоял у двери, произвел менее отталкивающее впечатление, хотя был выше ростом и сильнее. А вот второй, поменьше, с пистолетом выглядел на редкость мерзко. У него были волнистые черные волосы, лицо светло-оливкового, почти зеленого цвета, колючие маленькие глазки и жесткий кривой рот. Чем дольше мистер Хебблсуэйт смотрел на него, тем больше он задним числом верил тому, что видел в голливудских гангстерских фильмах.

— Так, так, отлично! — снова протянул черноволосый, двигая только одной стороной рта. — Вы, кажется, удивлены, мистер Джеймс Старк Онгар.

Он говорил чистую правду. Онгар действительно был удивлен.

— Ничего не понимаю. В чем дело? Кто вы такие?

Стоящий у двери хрипло рассмеялся.

— Да просто двое ребят, которые решили для развлечения отправиться в приятное путешествие, как и вы, мистер Онгар, — сказал он, радуясь собственному остроумию.

— Погоди, Сэм. — Черноволосый предостерегающе взглянул на своего товарища. Затем он подошел вплотную к мистеру Онгару и ухмыльнулся прямо ему в лицо. — Я открою вам маленький секрет, мистер Онгар. Должны же вы знать, какой мы вам приготовили сюрприз. Я Чарли Банетти.

Мистер Онгар вздрогнул от неожиданности.

— Банетти! — прохрипел он, вытаращив глаза. — Что вы тут делаете?

— А мне тоже захотелось прошвырнуться за океан, — ответил тот, скаля зубы. Потом он мрачно продолжал: — Мы с вами вроде бы не знакомы? Но вы обо мне все знаете, так ведь? Ну, еще бы. Вот и я о вас все знаю. Мистер Джеймс Старк Онгар — один из лидеров великого очистительного движения. Только Чарли Банетти ты еще не вычистил, старый болван! А я приплыл на том же пароходе, чтобы устроить тебе маленький сюрпризик. Теперь начнется чистка по эту сторону океана, только здесь чистить буду я.

— Это точно, — сказал Сэм у двери, все еще продолжая веселиться.

— Ни с места! — закричал Банетти.

— Послушайте, — сказал мистер Хебблсуэйт, решив, что пришло время вмешаться. — Не уберете ли вы эту штуку подальше?

Банетти бросил на него быстрый презрительный взгляд.

— Вы ведь можете случайно выстрелить, — серьезно продолжал мистер Хебблсуэйт. — А у нас в Англии вешают за неосторожное обращение с такими вещами.

Лицо Банетти от уха до уха перерезала свирепая мерзкая ухмылка, а холодные маленькие глазки уставились на мистера Хебблс-уэйта.

— Ах, вешают, вот как? Что-то ты у нас разболтался. Тебя спрашивали, нет? Ну и помалкивай. — С этими словами он шагнул вперед и одним презрительным движением пальца выдернул галстук мистера Хебблсуэйта из-под жилета. — А будешь еще вякать, я тебе так задам, что ты и не вспомнишь, в какой стране — в Англии или еще где. — Он ткнул мистера Хебблсуэйта в живот тупым дулом пистолета и скомандовал: — Марш туда, живо!

Мистер Хебблсуэйт очутился в спальне и дверь за ним захлопнулась. Он был зол, как никогда. Что себе позволяет этот Банетти! Особенно его взбесил выдернутый галстук. Никто, а тем более иностранец, а тем более ухмыляющийся американский гангстер, не может безнаказанно выдернуть галстук у джентльмена из Ладденсталя. Однако некоторое время мистер Хебблсуэйт хранил молчание. Он осмотрел спальню, и хотя это была прелестная комната, восхитительно отделанная и выдержанная в знакомых зеленом и золотом тонах, удовольствия от созерцания ее он не получил. Окно здесь выходило не в ту сторону, что окно гостиной, а во двор, выложенный белым камнем. Не было ни пожарной лестницы, ни другого пути к бегству. В комнате, конечно, имелось множество звонков, но, обследовав их, мистер Хебблсуэйт убедился в том, что он сильно недооценил предусмотрительность Банетти. Звонки были на совесть испорчены. Больше никакой связи между спальней и отелем не существовало. Была еще дверь в ванную — великолепную ванную, не дававшую, однако, никаких возможностей для побега, кроме канализационных труб. Потратив минуты две-три на изучение местности, мистер Хебблсуэйт обдумал план действий. Он казался сейчас совершенно спокойным, но на самом деле все еще кипел от злости. Будь рядом с ним другой ладденсталец, он, несомненно, сразу бы это почувствовал.

Мистер Хебблсуэйт начал осуществление своего плана с того, что нацарапал что-то на листке почтовой бумаги; затем сунул в карман кусок мыла из ванной и забарабанил по запертой двери. Очевидно, стук встревожил Банетти, потому что тот довольно скоро распахнул дверь и спросил, что это, черт побери, означает.

— Я хочу выйти отсюда, — заявил ему мистер Хебблсуэйт.

— Да ну? — вскричал Банетти в своей обычной манере. — Хочешь, значит, выйти? Ну, слушай, ты, чучело долговязое. Сиди на месте. Будешь сидеть тихо — никто тебя не тронет. А нет — пеняй на себя. С виду ты деревенщина, да и по разговору тоже, а я мелкой рыбешкой никогда не интересовался, так что не хочу и руки марать. Но смотри, дядя, будешь лезть куда не надо — всыплю.

— Но послушайте, — нетерпеливо сказал мистер Хебблсуэйт. — Я пришел сюда с мистером Онгаром, потому что мы с ним поспорили и хотели выяснить, кто из нас прав, посмотрев в ноты, которые у него тут лежат. Вы же можете позволить нам разрешить наш спор, прежде чем начнете заниматься своим делом. Всего одна минута, а вам будет гораздо легче толковать с мистером Онгаром, когда он перестанет думать об этом.

— А, ну тогда, конечно, другой разговор, тогда мы тебя сейчас выпустим, — с издевкой произнес Банетти. — За идиотов нас принимаешь? Не волнуйся. Ты еще долго там просидишь.

— Да не в этом дело, — правдиво сказал мистер Хебблсуэйт. — Я просто хочу покончить с нашим спором, вот и все. А потом я вернусь туда и буду сидеть тихо.

— Еще бы, — мрачно заметил Банетти. Потом он спросил через плечо: — Это верно, Онгар?

— Да, — ответил мистер Онгар устало. — Мы поспорили о музыке и пришли сюда, чтобы узнать, кто прав.

— Видите ли, мистер, — смиренно сказал мистер Хебблсуэйт гангстеру, — я записал на бумажке, как я представляю себе мелодию, из-за которой мы поспорили. Может быть, вы все-таки разрешите мне заглянуть в ноты — это займет полминуты, не больше, — и тогда я отдаю свою записку мистеру Онгару, если окажусь прав, или просто выброшу ее, если я ошибся, вот и все. Ничего больше. Зато мистер Онгар успокоится и внимательнее отнесется к вашим словам, когда все будет выяснено.

— Мистер Онгар и так очень внимательно отнесется к моим словам, куда внимательней, чем раньше, — протянул Банетти и с пренебрежением добавил: — Ладно. Можешь взглянуть.

Мистер Хебблсуэйт подошел к столу, раскрыл огромную, переплетенную в телячью кожу партитуру и, достав из кармана листок бумаги, произвел сравнение.

— С ума сойти! Нет, вы только подумайте! — воскликнул он раздосадованно и пристыженно. — Оказывается, вы были правы, мистер Онгар, а я ошибался. Я выброшу записку, а то вы увидите мой позор и посмеетесь надо мной.

Он подошел к открытому окну и выбросил записку. Через секунду снизу донесся такой звук, словно бумага во время падения сильно прибавила в весе и обо что-то ударилась.

— Понимаете, — почтительно сказал мистер Хебблсуэйт, поворачиваясь к Банетти, — я не знаю, интересуетесь ли вы музыкой, но вот эта мелодия… — И он протянул Банетти раскрытую партитуру.

Гангстеру не оставалось ничего другого, как посмотреть. Никто бы на его месте не смог удержаться. И вот в ту самую минуту, когда Банетти соизволил посмотреть в ноты, мистер Хебблсуэйт из неповоротливого простачка мгновенно превратился в человека стремительного действия, ибо можно носить очки и служить агентом по закупкам в кооперативном товариществе и все же быть человеком действия, особенно если учесть, что мистер Хебблсуэйт некогда был сержантом Западного Йоркского полка и получил на Сомме медаль «За безупречную службу». К концу этой минуты у Банетти уже не было пистолета, а сам он с трудом держался на ногах после неожиданного и сильного удара увесистой генделевской партитурой.

— Ловите! — крикнул мистер Хебблсуэйт, бросая пистолет мистеру Онгару. — И следите за вторым.

Затем мистер Хебблсуэйт быстро снял очки и обратился к Банетти, который все еще не мог прийти в себя.

— Ну, приятель, — сказал он зловеще, — сейчас мы с тобой займемся одним делом. Нам надо кое-что выяснить. Не вмешивайтесь, мистер Онгар. Следите за вторым. Ну, а теперь посмотрим, кто кому всыплет.

Гангстер был достаточно воинственно настроен, а что касается умения драться, то он прошел хорошую школу и, кроме того, был моложе мистера Хебблсуэйта. Но бессонные ночи и алкоголь свели это преимущество на нет. К тому же мистер Хебблсуэйт сам прошел неплохую школу и тоже умел драться; вдобавок он был тяжелее своего противника и обладал большим радиусом действия. Сражение длилось минуты четыре, но за это время Банетти основательно досталось.

— А теперь я выдерну твой галстук, приятель, — проревел мистер Хебблсуэйт; и когда гангстер еще раз пошатнулся и упал, мистер Хебблсуэйт, прыгнув вперед, так свирепо рванул этот ни в чем не повинный кусок шелка, что половина галстука осталась у него в руке. Честь Ладденсталя была восстановлена.

К этому времени Сэм, несмотря на пистолет, которым завладел теперь мистер Онгар, видимо, тоже собрался принять участие в военных действиях, как вдруг, к несчастью для него, события приняли совсем другой оборот. Входная дверь, возле которой он стоял, распахнулась, и прежде чем Сэм успел что-нибудь сделать, а его шеф подняться на ноги, в номере появились еще четыре человека — помощник управляющего, два швейцара и дюжий полицейский. Верный традициям нашего до нелепости старомодного острова, для которого все еще характерна известная узость взгляда на таких людей, как Банетти, полицейский отнесся к именитым посетителям без всякого сочувствия и помог препроводить их туда, где им предъявили целый ряд обвинений.

— Одного я в толк не возьму, — сказал мистер Хебблсуэйт полчаса спустя. — Какая у них была цель?

Он курил огромную сигару, распространяющую сказочный аромат.

Сигара, которую вынул изо рта мистер Онгар, прежде чем ответить, была ничуть не меньше.

— Я думаю, это своего рода рэкет, — медленно произнес он. — Банетти знал, что я один из руководителей движения за очистку городов от гангстерских шаек. Если бы он заставил меня выписать чек прямо здесь, в Лондоне, я бы остался в дураках, а он бы и посмеялся и денежки положил в карман. У него уже был приготовлен чек, на котором не хватало только моей подписи. Они бы нас связали, через десять минут получили бы деньги и ночью уехали бы в Париж или Берлин. Но благодаря вам, мистер Хебблсуэйт, так далеко дело не зашло.

— Да, когда этот тип выдернул мой галстук, он не знал, что сам себе роет яму, — задумчиво проговорил мистер Хебблсуэйт.

— Но как вы вызвали сюда этих людей — швейцаров и полицейского? — спросил мистер Онгар. — Вы что, кричали из спальни?

Йоркширец усмехнулся.

— Это была тонкая работа, хотя, признаться, я не думал, что у меня что-нибудь выйдет. Когда мы только зашли сюда, я выглянул в окно и заметил внизу веранду со стеклянной крышей. Ну, а дальше я написал записку — о том, какие у нас дела делаются… и вы сами видели, как я ее выбросил. Только я завернул в нее большой кусок мыла, вот что самое главное. Я подумал так: либо стекло разобьется, либо мыло хорошенько об него стукнется — в любом случае записку кто-нибудь да заметит. Так оно и получилось. Я не мог выбросить ее из спальни, потому что там окно выходит во двор и никто бы ее не увидал.

Мистер Онгар воздал должное этой тонкой работе, затем с чрезвычайно торжественным видом обратился к своему собеседнику.

— Мистер Хебблсуэйт, — начал он, словно предлагая тост за его здоровье на большом приеме, — вы как раз такой человек, который нам нужен в «Онгар Тропикал Продактс». Как вы на это смотрите? Ваши условия?

— Вы знаете, я уже столько раз слышал такие разговоры в кинофильмах, — радостно воскликнул мистер Хебблсуэйт, — и всегда думал, что это сплошная выдумка, а вот теперь — надо же! — это случилось со мной самим. Я вам очень благодарен, мистер Онгар, но я не могу принять ваше предложение. Понимаете, я как раз такой человек, который нужен и в Ладденстальском кооперативном товариществе. Я не говорю, что не был бы рад получать чуточку больше денег, но лучше всего, если вы сами напишете им об этом.

— Я очень, очень вам признателен, мистер Хебблсуэйт, — сказал американец, явно начиная новое публичное выступление, но мистер Хебблсуэйт прервал его.

— Теперь я вижу, вам хочется что-то сделать, но вы не знаете что. Вы же не последний раз в Англии… все время ездите туда-сюда. Ну так вот. Дайте мне слово, что приедете в Ладденсталь послушать, как наш хор поет «Мессию»… вы услышите настоящего Генделя, и если вам понравится, суньте руку в карман и сделайте хорошее пожертвование в пользу Ладденстальского хора. Мы были бы рады такому покровителю.

— Разумеется, — воскликнул мистер Онгар. — Я с радостью сделаю это прямо сейчас. — Потом он хитро улыбнулся. — Кстати, вы не забыли о той арии из «Иуды Маккавея»? Все-таки прав оказался я.

Мистер Хебблсуэйт вскочил с кресла.

— Вы? Ничего подобного! Даже и не думайте! Ведь я сказал, что ошибся, только для того, чтобы выбросить в окно записку. Честное слово, я все время знал, что я прав. А ну-ка, — решительно продолжал он, раскрывая партитуру, — просвистите еще раз. Сейчас вы увидите, кто из нас ошибся на самом деле.

И они снова принялись насвистывать.

Не будем им мешать.