Наступила осень. Прошло уже почти два года с тех пор, как развалины были присуждены вдове Бюрель, и Робинзонетта смогла вступить в полное владение башней и ее ближайшими окрестностями; благодаря ее заботам и трудам развалины превратились в живописно расположенное, утопающее в зелени прелестное маленькое имение.

В марте Мари уже исполнилось восемнадцать лет. Все единодушно считали ее прекраснейшей девушкой в деревне.

Уже целый год она жила в башне не одна.

– Вам бы следовало переселиться ко мне, – сказала она однажды мамаше Бюрель, – пока я бегаю по своим торговым делам, закупать и продавать, в доме не хватает присутствия хозяйки. Перебирайтесь ко мне; все расходы пополам; может быть, вы будете зарабатывать не меньше, чем у господина Мишо. Я уже говорила с ним об этом, и он сказал, что это прекрасная мысль.

Матушка Бюрель с благодарностью приняла это предложение.

Трудолюбивый и набравшийся опыта в сельском хозяйстве Пьер, образцовое поведение которого все хвалили, остался на службе у почтенного фермера. Господин Мишо хранил у себя кругленькую сумму денег, скопленную его молодым работником. По старой привычке все праздничные и воскресные дни Пьер проводил в башне.

В середине августа Пьер, который, если того требовало дело, не берег себя и уже несколько дней плохо чувствовал себя вследствие простуды, сильно захворал. Приступ лихорадки заставил его лечь в постель; это случилось как раз в один из дней, когда он находился в башне. В продолжение целой недели его состояние было крайне тяжелым; даже доктор не мог сказать ничего определенного… По счастью, рядом были две женщины, окружившие его любовью и заботой.

Наконец сильная и здоровая натура парня одержала победу. Через несколько дней после выздоровления он собрался вернуться к своему хозяину.

– Еще неделю, – посоветовала Мари, боявшаяся, что болезнь может вернуться.

Пьер не возражал. Прошла неделя; чувствуя, что силы полностью вернулись к нему, он опять заговорил о том, чтобы покинуть башню.

– Нет, – сказала Мари, – твоя мать и я, мы уже составили план путешествия, которое не сможем совершить, если кто-нибудь не останется сторожить дом вместо нас. Такой случай может больше никогда нам не представиться!

– Куда же вы собираетесь? – спросил Пьер.

– Уже давно, – ответила Мари, – мне очень хочется побывать на моей родине. Твоя мать охотно согласилась проводить меня. Я рассчитываю, что это будет делом четырех дней. Мы выедем в субботу, то есть завтра утром. Вечером приедем на место и проведем там воскресенье; в понедельник мы приедем в город, где и остановимся, так как я хочу еще раз взглянуть на те места, где жила; кроме того, мне нужно сделать кое-какие покупки; во вторник около полудня мы вернемся, и тогда ты можешь возвратиться к господину Мишо.

– Хорошо, – согласился Пьер, – поезжайте, а я останусь сторожить дом.

На следующий день Пьер проводил путешественниц и остался в башне. Время тянулось ужасно медленно; казалось, желанный вторник никогда не наступит…

В воскресенье, около четырех часов господин Мишо, возвращаясь из деревни, взобрался на развалины. Он застал Пьера с засученными рукавами, вооруженного пилами, молотками, топорами: он рубил колья, строгал планки, пилил и выравнивал доски.

– Боже мой, как ты усердно работаешь! – похвалил юношу фермер.

– Понимаете, – весело ответил Пьер, – я хочу сделать ей сюрприз. Она уже давно жаловалась, что ее голубятня неудобна. Кроме того, мне обещали дать пару чудных белых голубей-павлинов, у которых хвост распускается колесом; я принесу их и помещу с другими в новую голубятню; это доставит ей двойное удовольствие.

– Да, да, я понимаю! – сказал фермер с многозначительной улыбкой. – Но знаешь, что мне сказали про нее внизу, в деревне?

– Что же, хозяин?

– Что Мари отправилась на родину не просто так, а чтобы привезти бумаги, в которых, очень может быть, она будет нуждаться в один прекрасный день на будущий год. Для чего? Это каждый может легко предсказать.

– Для чего же? – спросил Пьер, изумленно глядя на господина Мишо.

– Ну, ну, не притворяйся ребенком! В начале следующего года ты должен, в соответствии с требованиями закона, тянуть жребий – на службу в армии. Но как единственный сын вдовы ты освобожден от воинской повинности. Следовательно… Ну вот, теперь ты краснеешь!.. Разве люди, которых это совсем не касается, сами по себе стали бы говорить о ваших намерениях?

– Уверяю вас, хозяин, с моей стороны не было сказано ни слова! – взволнованно сказал Пьер.

– Хорошо, но ведь это само собой разумеется, черт возьми!..

– Не знаю, само собой это разумеется или нет, но вот, поди ж ты: эта мысль приводит меня… Просто сам не знаю, в какое состояние!..

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что все это представляется мне какой-то несбыточной мечтой…

– Это только до того времени, пока твоя мечта не сбудется, а я надеюсь, что все это сбудется. Если потребуется мое содействие, то за этим дело не станет, – сказал господин Мишо, и Пьер при этих словах еще больше покраснел.

– Посмотрите, господин Мишо, – вдруг сказал он, – что это с собакой? Она лает, как будто кого-то узнала.

Пьер пошел посмотреть, в чем дело; господин Мишо последовал за ним. Скоро Пьер воскликнул, указывая на дорогу:

– Да посмотрите же, вон идет моя мама, это без сомнения она! А я ждал их только ко вторнику. Но мать возвращается одна… Должно быть, что-то случилось, наверное, какое-то несчастье! О, Боже мой!..

Пьер, на самом деле еще не вполне оправившийся от болезни, был близок к обмороку. Чтобы не упасть, он прислонился к стене, потом присел на камень.

– Ну что за ребячество! – сказал господин Мишо. – Чего ты волнуешься, еще ничего не известно!

– Повторяю вам, господин Мишо, случилось несчастье. Я уверен в этом!

– Погоди, может быть, не так все страшно! Послушай, по крайней мере, что тебе скажет мать. Пойдем ей навстречу, скорее узнаем, в чем дело!

– О! Я чувствую, что у меня не хватит сил! – вздохнул Пьер. – Я был слишком счастлив, но этому счастью не суждено продлиться!..

– Тогда вернись домой, тебе там будет лучше, и не паникуй без причины!

Господин Мишо взял его под руку. Пьер покорно дал увести себя в дом, сел на скамью и уронил голову на бессильно сложенные на столе руки. Он чувствовал, что судьба готовится нанести ему страшный удар.

Господин Мишо двинулся навстречу его матери.

Вернувшись через несколько минут вместе с мамашей Бюрель и найдя Пьера все в том же положении, он сказал:

– Радуйся! С Мари ничего дурного не случилось; напротив, она прекрасно себя чувствует.

– Да? – спросил Пьер, бледный как смерть. – Правда?..

Мать подошла к нему, обняла, поцеловала и произнесла:

– Послушай, Пьер, ты ведь мужчина, не правда ли? Ты ведь любишь меня и не захочешь меня огорчить. Ты очень хорошо знаешь…

– Она больше не вернется!.. – с отчаянием воскликнул Пьер.

– Я этого не сказала. И она тоже. Выслушай, ты сейчас все узнаешь и сам все поймешь… Ну, слушай же.

– Я слушаю, – уже твердо сказал юноша. Но тут же, обращаясь к господину Мишо, он жалобно произнес:

– Я же сказал, что случилось несчастье! Слушаю тебя, мама.

Рассказ матери произвел на Пьера и его хозяина глубокое впечатление.

«Я расскажу тебе все, как было. Покинув дом, мы бодро и весело отправились в путь; передохнув в городе, мы отправились на родину Мари и прибыли туда днем. При виде родных мест она заплакала от радости… Соседки не узнали ее, но как только она сказала им, кто она, одна старушка воскликнула:

– Как! Это ты, маленькая Клозель? А знаешь, ведь твой брат Андре вернулся, как раз на днях!

– Мой брат! – вне себя от радости воскликнула Мари. – Мой Андре! Возможно ли это? Где он? Я хочу увидеть и расцеловать его… Где он? Говорите же, говорите скорее!

– Его здесь нет, милочка, – ответила соседка. – Он пришел сюда только узнать, что сталось с вами. Видишь ли, он теперь важный господин, богач. Похоже, ему повезло. Ему уже не подобает жить в таком бедном местечке, как наше. Он хочет устроиться в городе.

– В городе! Но не знаете ли вы его адреса? – спросила Мари.

– Да, он написал свой адрес на бумажке и оставил нам, чтобы через нас получить сведения о тебе. Его страшно поразило известие о смерти матери; он сказал, что все сделает, чтобы найти тебя, потому что только для вас, для нее и для тебя он пустился странствовать по белу свету, чтобы накопить денег и устроить твою судьбу!..»

– Устроить ее судьбу!.. – с горечью повторил Пьер. – Не стоит рассказывать дальше, мама, этого достаточно…

– Погоди, – возразила мамаша Бюрель и продолжила свой рассказ.

«Три часа спустя мы уже были в городе и нашли ее брата. Они оба плакали от радости. Чтобы не стеснять их, я хотела удалиться, но она не пустила меня, сказав, что я ее вторая мать, а ты – ее второй брат. Мы провели ночь в отдельных комнатах, в гостинице, где он остановился. Утром, еще до наступления дня, я услышала стук в мою дверь. Это был брат Мари. Он вошел и ласково сказал мне:

– Вы поймите, что я достиг богатства не для того, чтобы моя сестра осталась простой крестьянкой…

Я его остановила (как ты меня сейчас, мой милый Пьер) словами:

– Достаточно, этим все сказано!

Но тут вошла Мари и грустно сказала:

– Матушка, я должна слушаться брата, такова воля нашей покойной матери. Как вы знаете, я обещала ей слушаться его во всем, как слушалась ее. Я не могу не исполнить этого обещания. Он хочет, чтобы я осталась с ним.

Я ответила:

– Ты права, дочь моя! Если бы Пьер не послушался меня, я была бы очень огорчена. Слушайся твоего брата, чтобы уважить волю твоей матери.

Затем, обращаясь к ее брату, я сказала:

– У меня в руках бумага о покупке имения, которое принадлежит Мари, но оно куплено на мое имя по причине ее несовершеннолетия. Возьмите ее.

– О! – воскликнул он. – Это пустяки. Оставьте имение Мари себе.

Я совсем растерялась. Когда он ушел, Мари бросилась мне на шею и, обнимая меня, воскликнула:

– Дорогая моя, прошу вас, сделайте это из любви ко мне! Позвольте оставить вам память обо мне, не огорчайте меня отказом! Мне не хотелось бы думать, что другие люди живут там, где мы жили все вместе, где я была так счастлива с вами. Вы всегда называли меня дочерью; отчего же дочери не сделать подарка своей матери? Вы будете заботиться обо всем… Скажите Пьеру, чтобы он остался жить с вами. Пусть он возьмет в аренду немного земли, и вы спокойно сможете остаться там. Скажите ему, что это мое желание; скажите, что я дарю ему моего доброго Волчка; скажите ему…

Она не могла продолжать: слезы сдавили ей горло. В эту минуту вернулся брат и завел дружеский разговор о том, о сем… Когда Мари вышла на минутку из комнаты, он сказал мне:

– Знаете, я найду ей хорошего жениха, она сделает хорошую партию.

Но незаметно вошедшая и услышавшая его последние слова Мари ответила с твердой решимостью, которая тебе хорошо известна:

– Нет, милый брат, в этом деле только я сама могу приказывать себе; богатые или бедные, мы будем жить вместе, если ты этого желаешь, но выходить замуж – это уж мое дело!

– Почему же? – спросил брат, с изумлением глядя на нее.

– Потому что!.. – и при этих словах она взяла и крепко сжала мою руку…»

– Она сказала это! – воскликнул Пьер, поднося руку матери к губам. Он совершенно преобразился; его отчаяние бесследно исчезло.

Обращаясь к господину Мишо, он произнес:

– Вам, кажется, придется поискать другого работника, хозяин, потому что я, вы сами понимаете, не могу не повиноваться…

Почтенный фермер пожал его руку и выразил сожаление, поскольку найти такого исправного работника не так-то просто.

Прошла зима, вновь наступила весна. Поля и сады украсились цветами. На зеленых лугах засверкали белые маргаритки; уже показались ласточки; зяблики вовсю распевали на покрытых почками яблонях.

Настала Вербная неделя. Погода стояла теплая. Заходящее за окутанный легким туманом холм солнце обливало своими золотыми лучами старую, окруженную зеленью башню.

Волчок, добрый старый Волчок сидел на скале, с которой он всегда осматривал местность. Подошедший Пьер сел рядом с ним. Оба ожидали возвращения матушки Бюрель, владелицы Совиной башни.

Раздался негромкий лай собаки.

– Вот и мать идет! – сказал Пьер.

Он поспешно спустился с горки. Мамаша Бюрель несла две корзины; Пьер освободил ее от тяжелой ноши. Они поднялись на горку и, войдя в башню, стали беседовать о сделанных покупках и строить планы относительно продажи их на рынке в городке: по примеру Мари они занимались торговлей.

Дверь была закрыта; Волчок, вошедший вместе с ними, вдруг завизжал. Сначала они не обратили на это внимания, но он волновался все сильнее и тревожно обнюхивал порог.

– Что с ним? – спросила мать.

Вдруг собака принялась прыгать на дверь и громко лаять.

– Должно быть, кто-то пришел, он чует; выпусти его!

Пьер открыл дверь. Собака бросилась кому-то навстречу, и эхо от ее громкого лая разнеслось по всей долине.

Мать и сын вышли посмотреть, что случилось. Но, не успев пройти и нескольких шагов, они воскликнули в один голос:

– Она!

Держа друг друга за руки, они застыли на месте.

Действительно, они увидели Мари, которая, поднявшись по дороге к башне, остановилась перед ними. Девушка была вся в черном, причем в простом костюме крестьянки.

Мать и сын стояли как зачарованные и молчали, как будто боясь отогнать очаровательное видение.

– Как видите, – печально сказала Мари, – я опять одна. Мой дорогой Андре, который трудился и нажил богатство для меня, не смог вовремя остановиться. Ему все казалось, что он недостаточно богат, и он пустился в различные спекуляции, несмотря на все мои увещевания. Буквально в несколько дней все его богатство пошло прахом. И это его убило… Когда его не стало, я подумала: может быть, они еще не забыли меня и…

– Пойдем, – прервала ее матушка Бюрель. Она взяла Мари за руки и подвела к маленькой двери, которую раскрыла со словами:

– Пожалуйста, взгляни!

Это была дверь комнаты, в которой жила Мари.

Там ничего не было тронуто. Напротив, все, что ей принадлежало, начиная с большой соломенной шляпы и до маленьких деревянных башмачков, было заботливо сложено здесь. На стене висел портрет Мари в наряде причастницы. Покрытая сукном кушетка с подушкой также ожидала отсутствующую хозяйку. По углам стояли две вазы из синего стекла со свежими весенними цветами.

– Ах! – воскликнула Мари, в слезах бросаясь в объятия мамаши Бюрель. – Вот где счастье!

– Разумеется! – ответил Пьер. – Ведь ты принесла его с собой!

– Будем надеяться, что оно никогда не покинет нас! – всхлипнув, сказала матушка Бюрель.

– О, нет, никогда! – уверенно заключила Мари.

Когда во время пасхальной проповеди священник в переполненной церкви провозгласил обручение Пьера Бюреля и Мари Клозель, послышался одобрительный сочувственный ропот, и все сердца соединились в молитве о благословении этого союза.

И будущее показало, что эта молитва была услышана.