Как нам быть со Словом Иисуса

Особенностью нашего времени является то, что почти все духовные движения современности пытаются связать себя с историческим явлением Иисуса или невольно склоняются к этому, как бы рьяно они ни отвергали церковный характер предания о Нем и его использование христианской религией. Даже если оставить без внимания взлет церковной жизни и главенствующее положение личности Иисуса как таковой, по крайней мере, в протестантизме, то все равно приходится признать, что еще никогда в повседневной духовной жизни роль Иисуса не была столь значительной, как в наши дни. И средоточием такого интереса, в котором сегодня, как в фокусе, собираются все лучи, исходящие от личности Иисуса, является Нагорная проповедь. Ее называют «Евангелием Евангелия», концентрированным выражением того, чего Он хотел от нас.

Вряд ли сегодня найдется такой исследователь, который в своих попытках разгадать секрет человека, разрешить проблему истинной культуры или ответить на великие вопросы нашего бытия и нашей жизни смог бы обойтись без Иисуса. Напротив, всех этих исследователей влечет к Нему некая магическая сила. Все они испытывают непреодолимое желание ссылаться на Него и делать предание о Нем краеугольным камнем (хотя и нередко причудливо обтесанным) возводимого ими здания. Кто Его не понимает, тому приходится с Ним, по меньшей мере, спорить. Но не замечать Его нельзя. И здесь тоже проявляется Его притягательная сила. Именно заклятым врагам Иисуса труднее всего отделаться от Него. Ницше боролся с Ним всю жизнь.

В этом явлении отражается та истина, что Иисус почему-то, но бесспорно, становится поворотным моментом в судьбе людей, и возникает ощущение, что мы вправе прежде всего именно от Него ожидать решений наших бед и наставлений касательно нашего будущего. И совершенно неважно, какого мировоззрения придерживается тот или иной человек. Сегодня ни материализм, ни атеизм не в силах помешать кому-либо обратиться к Иисусу, ибо людей к Нему толкают житейские скорби и надежда найти у Него источники жизни.

Но отыскать их не так просто. Чаще всего происходит то, что на первый взгляд никак не увязывается с Его сегодняшней притягательной силой: лишь очень немногим удается ощутить естественную и свою собственную связь с обликом и проявлениями этой уникальной личности. Большинство честно ищущих людей, которым я на протяжении многих лет в ответ на их острое желание обрести наставника указывал на Иисуса, после добросовестных попыток следовать этому в конечном счете с горечью признавались, что предание о Нем им лично по-прежнему остается чуждым, непонятным и недоступным. Такое не объяснишь лишь тем, что все услышанное нами о Нем опошлено и затаскано традиционными занятиями по изучению Закона Божьего. Этому еще можно было бы как-то противостоять, например, обратившись к другим переводам.

Скорее всего дело в неверной интерпретации. Как бы мы хорошо ни знали речи Иисуса и Его дела, нам только кажется, будто мы приблизились к ним. В действительности же они нам непривычны и недоступны, и это неизбежно, прежде всего по причине отличий нашего образа жизни и временнóй их отдаленности от нас. Слова и выражения Его речей кажутся нам знакомыми, но вот простого и естественного отношения к их содержанию у нас не возникает, и посему нет нам от них никакого проку. С Его делами все ясно, но что касается Его слова, то тут большинство людей напрасно обольщаются. И так будет продолжаться до тех пор, пока однажды их внутренний страх и внутренняя потребность в становлении собственной личности не заставят их всерьез искать у Него помощи лично для себя. И тогда возникает разочарование из-за неспособности прямо связать мучительные обстоятельства собственной жизни с исходящими от Него жизненными импульсами. Поэтому нынешние Ищущие должны вначале сблизиться с Иисусом, иначе у них никакого контакта с Ним не получится.

Сказанному не противоречит и тот факт, что даже выдающиеся личности, в которых искание времени особенно заметно и благодаря которым оно прокладывает себе новые пути, скорее отдают Ему жизнь, нежели принимают ее от Него. Они наполняют Его речи современными идеями и собственными мыслями примерно так же, как теософия или пессимистическая философия буддизма. Они не показывают Его нам в современном одеянии, а делят Его одежды между собой и облачаются в них. Его толкуют и дополняют как кому вздумается. От достоверных результатов научных исследований, которые вот уже на протяжении целого столетия с поистине беспримерной энергией и тщательностью стремятся выявить историко-филологический смысл слова Иисуса, попросту отмахиваются, называя это пренебрежительно «теологией». Все открывают в Нем свой собственный «скромный талант», и пользуясь Им для подтверждения собственных измышлений, заставляют Его служить их делу. Вместо того, чтобы, ища и вопрошая, приближаться к Нему, прислушиваясь и подражая, учиться у Него, иные подмешивают в этот таинственный источник собственную мудрость, чтобы потом черпать ее из него, изображая из себя пророков. Но такая предвзятость в собственном мнении еще не объясняет произвола современных толкований. Как мне кажется, все дело в том, что нашему времени недостает верного пути, ведущего к пониманию Иисуса.

Также я вовсе не считаю, будто основная причина подобных затруднений в том, что нынешний поиск вышел из-под влияния Церкви. Если бы недоставало всего лишь передаваемого из поколения в поколение ключа к познанию Иисуса, то кому как не Церкви следовало бы тогда открыть врата Его понимания. Но это не так.

Мы никак не можем выйти за рамки «антикварного», аскетического понимания. Нам недостает живой личной связи со словом Иисуса, равно как и его воплощения в делах. То и другое слишком редко становится поворотным событием и путеводной нитью особого образа жизни отдельных людей. Что такое «бóльшая праведность», все еще остается тайной, иначе именно церковники и были бы для сегодняшних Ищущих теми светильниками, которые помогали бы им идти верными путями в ее проявлении.

Так что здесь слово Иисуса не имеет того значения, которое так сильно впечатляет находящихся в ограде Церкви. О Нагорной проповеди судят свысока, считая, что речь идет вовсе не о вере, поскольку сама личность Иисуса в ней не играет никакой роли. И тот, кто опирается в первую очередь на нее, подозрителен. В то же время эти люди не знают, как им быть с очень многими Его высказываниями. Забытых слов Христа предостаточно. Их слушают неохотно. Более того, в последние годы, когда за пределами Церкви можно встретить немало различных умов, вновь обращающихся к Иисусу, в церковных кругах все чаще задаются вопросом, а может ли вообще слово Иисуса быть основой современной морали. И порой ответ на него отрицательный. Налицо два явления: с одной стороны, то высокомерное, то раболепное отношение Церкви к слову Иисуса, а, с другой – его недоступность и бесполезность. Оба они, по моему мнению, говорят об отсутствии живой передачи и правильного понимания Его слова.

Правда, такой произвол в толковании не возможен там, где осознают необходимость историко-филологических исследований. Однако научный анализ слова Иисуса только к нему подводит, но в него не вводит. Не делает этого и возвышающая рефлексия верующей души, а только водит вокруг да около, предоставляя обширное и свободное поле более изощренному произволу религиозного толкования в окрестностях некой фиксированной точки. Рефлексия закутывает семена, не давая им прорастать и набирать силу. Она рассуждает о Евангелии, не позволяя ему самому зазвучать в нас.

При этих обстоятельствах нам прежде придется заняться вопросом о выборе пути, ведущего к верному и живому пониманию слова Иисуса, если мы хотим найти внутреннюю, истинную связь с Нагорной проповедью – как для себя, так и для нашего времени.

 

Условие верного понимания

Истинно действительность отражается только в ясном уме, способном все увидеть непредвзято. Так нужно подходить и к словам Иисуса, позволяя им воздействовать на нас, отбросив укоренившиеся мнения и острые желания, независимо от наших взглядов на жизнь и нашего мировоззрения. Мы должны прислушиваться к действительности с глубоким уважением, сохраняя свое сознание ясным, и тогда она откроется нам, туманная пелена прошлого рассеется, и мы, современные люди, познаем скрываемую ею истину. Быстрее всех будет продвигаться Ищущий во всех направлениях, он потому и обращается к удивительно притягательному явлению Иисуса, вопрошая: не найдется ли у Него нужных ему решений, путей и наставлений?

Но понимание слов Иисуса сдерживается и нарушается как личной, так и объективной предвзятостью, общепринятыми и укоренившимися необъективными мнениями. Более того, само положение вещей вообще исключает возможность совершенно беспристрастного подхода к Нему на начальном этапе. И прежде всего необходимо избавиться от этой предвзятости, в чем бы она ни выражалась.

Всякий считает Иисуса основателем и центром некой религии. Им Он стал для нас. Но вот был ли Он таковым и хотел ли быть, это еще вопрос. Возможно, по отношению к той роли, которую Иисус сыграл в истории последнего тысячелетия, подобная точка зрения и верна, но что касается Иисуса как конкретной исторической личности и значимости Его жизни, – это предрассудок, из-за которого все освещается чуждо и однобоко. Нам нужно его отбросить. Но сказать проще, чем сделать, а иным этого никогда не достичь. Но мы должны добиваться избавления от него всеми средствами. Давайте все же пересилим себя и однажды посмотрим на Него совершенно другими глазами. Такое вполне возможно. Ведь Его преследовали и распяли как богохульника и врага иудейской религии, а изначально исходившее от Него движение Он Сам называл не Церковь и не религия, а путь. Может быть, Он как раз и хотел освободить от религии веру как изначальное ощущение Бога?

Как бы там ни было, но мы воспринимаем Его либо как основоположника совершенно новой самобытной культуры, либо как Апостола некой социальной реформы и коренного преобразования всех человеческих отношений, либо как экстатического пророка конца Света, опровергнутого самой историей, либо как следопыта или факельщика, осветившего и открывшего нам глубины проблемы человека, либо как открывателя скрытых жизненных источников и целебных сил для живущего в разладе с собой человечества. Не исключено, что какая-либо из этих точек зрения более или менее верна, как и та, что считает его основателем религии. Я вовсе не хочу сказать, что нам надлежит сделать выбор в пользу той или иной из них, ибо тогда мы попадем из огня да в полымя. Просто нам следует однажды взглянуть на явление Христа с других сторон, вглядеться в Него, не пользуясь определениями «основатель религии» и «учитель нравственности», которым Он также не соответствует, как, например, Гете определению «министр». А если мы хотим, чтобы воздействие Иисуса на нас было совершенно объективным, то тогда, учитывая Его своеобразие, нам придется стать всесторонне открытыми людьми и не отождествлять Его вообще ни с одним из господствующих представлений о Нем. Мы должны смотреть на Него прежде всего как на единственного в своем роде, пока однажды не поймем, кто же Он на самом деле, и лишь потом примемся искать в истории Ему подобного, чтобы сравнить Его с ним.

Сказанное относится как к явлению Иисуса вообще, так и к Нагорной проповеди, в частности. И здесь над всеми толкованиями тяготеет рок предубеждений. В Нагорной проповеди видят скрижали Нового Завета, основные положения Иисусовой морали, абсолютный нравственный закон, непревзойденный по своей глубине и чистоте. Сколько слов, столько и предубеждений.

Но Нагорная проповедь никакой не нравственный закон. Она вовсе не хочет и не может быть им. Возможно, в какой-то части она воспринимается именно так, но ее исконное значение вовсе не в этом. Любой нравственный закон должен быть действительным для всех и не требовать от человека чего-то невозможного. Но Нагорная проповедь обращается к строго ограниченному кругу избранных людей, и ее наставления, если воспринимать их как нравственные заповеди, по сути сплошь и рядом невыполнимы. Последовательный радикализм Толстого доказал, что нормы Нагорной проповеди, если их действительно повсеместно провести в жизнь, неминуемо вызвали бы распад нашей государственной жизни. Отпала бы надобность в военной службе, равно как и в гражданско-правовом и уголовном правосудии, перестали бы действовать экономическая конкуренция и естественный закон взаимных интересов.

С другой стороны, разве можно обременять человека из плоти и крови моральными положениями типа: кто ссорится со своим братом, тот убийца; кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с нею? Разве можно требовать от человека: не противься злу, а сноси все; или: люби своих врагов (ведь любить можно, только когда тебя к этому подводит сама жизнь); пусть твоя правая рука не знает, что делает левая и т. д.?

Нет, Нагорная проповедь – сущая пытка, которой люди бесплодно истязают сами себя, или некая внеземная реликвия, которую в смирении почитают, но ей не следуют. Однако самое убедительное доказательство того, что Нагорная проповедь не может быть общепринятым нравственным учением, находится в древнейших рукописях Евангелий. Ибо в них мы находим поправки, призванные смягчить «безумные требования» и «смелые парадоксальные заявления» довести до уровня приемлемых. Так, например, в положение «гневающийся на своего брата» было вставлено слово «напрасно», а в запрет на разводы внесено: «кроме вины любодеяния».

О том же свидетельствует и практика христианских Церквей. Ибо с древнейших времен в них господствует молчаливая договоренность: все «завышенные» требования считать практически необязательными. Никто и не собирается относиться ко всему со смирением, благословлять своих преследователей, пренебрегать земными благами, как предписано, или всякий раз исполнять указания Иисуса о молитве. При этом каждый хорошо осознает, что его поведение противоречит словам Иисуса. В таких случаях обычно, к примеру, говорят: «Мне не хотелось бы осуждать, но…», и потом следует вердикт, острый как судейский меч.

В результате вся Нагорная проповедь низведена с высот совершенно нового образа жизни до уровня обычного человеческого убожества. Ее опошлили, чтобы ею могли пользоваться все. Вместо того, чтобы избавиться от предубеждения и перестать считать ее нравственным законом, устранили или замаскировали трудности, связанные с ее исполнением, вот и все. Но тут же проповедовали, будто Иисус нас избавил от Закона как такового. Вот уж поистине самый что ни на есть наглядный пример того, как трудно искоренить предубеждения и как упорно они противостоят действительности и логике.

Непредвзятость должна стать сегодня необходимым условием добросовестного историко-филологического исследования изначального смысла слов Иисуса, если мы хотим достичь их верного понимания. Как бы горячо мы ни приветствовали ставшие сегодня нередкими попытки мирян добраться до подлинного смысла Нагорной проповеди, не обращая внимания ни на исторически сложившееся толкование ее Церковью, ни на предубеждения теологической братии, но именно опыт этих толкователей учит нас, что никому не дано безнаказанно заниматься этим самостоятельно, не принимая во внимание то, о чем свидетельствует наука. Мы ведь не можем выбросить из истории два тысячелетия, отделяющие нас от того времени, а значит, без посредничества историко-филологических наук не разобраться в том, что же имел в виду Иисус. А если мы не можем даже достоверно познать, что Он имел в виду тогда, то как же добиться ясности в понимании того, что Он тем самым говорит сегодня?

Стало быть, в качестве вспомогательных наук нам потребуются новозаветная экзегетика и история нового времени. Ценность этих инструментов будет зависеть от того, как ими пользоваться. При правильном использовании эти науки дадут нам достоверные сведения о человеческих представлениях о Христе, но при этом неизбежно введут в заблуждение относительно их содержания, например, когда они пытаются выявить смысл слов Иисуса на основании того, как понимали Его современники те или иные выражения Его проповедей. Тем самым стирается грань между их изначальным и новым смыслом. Иисус употреблял общепринятые тогда выражения, но наполнял их новым содержанием до такой степени, что оно разрывало их смысловые границы и спор с Его противниками вращался именно вокруг различия смысла, который Он и они вкладывал в одни и те же слова. И разве кому-нибудь придет в голову выяснять Иисусово понятие Царства Божьего с помощью традиционной иудейской теологии?

Но научные изыскания всего лишь ключ. Нужно, чтобы кто-то открыл этим ключом смысл слов Иисуса. Даже самые скрупулезные исследования дают лишь сведения о давно устаревших понятиях, и только ощущение той жизни, когда они были в ходу, приводит к наглядному пониманию их изначального смысла. Но тут возникает вопрос: как же прийти к такому живому пониманию?

 

Путь к живому пониманию

То, что мы видим в прошлом, всматриваясь в него беспристрастно нашим обостренным наукой разумом, должно отражаться в нашем сознании, иначе нам не достичь живого понимания увиденного. По сути так оно и происходит. Однако этот естественный процесс, во время которого внутренне услышанные нами слова воспринимаются как живые, впоследствии нужно повторять уже сознательно и с особой тщательностью не один раз, пока не придет полное понимание увиденного. Первые же попытки в этом направлении обнаруживают, что такой простой на первый взгляд процесс подразумевает выполнение трех важнейших «переводов».

1. Прежде всего слова Иисуса нужно перевести на немецкий язык, онемечить, ибо они произнесены в иудейской среде и обращены к иудеям – народу особой расы и самобытной истории. Сегодня лучше, чем когда-либо, известно, что в глубинах национального всегда присутствует общечеловеческое, но каждый народ ощущает его по-своему и представляет совершенно различно. Чем больше занимаешься этим вопросом, тем непреодолимее кажутся противоречия. Различие между немецким и семитским восприятием кому-то представляется несущественным, в самом деле, ведь христианство столетиями прививало наивному немецкому духу иудейский образ мышления. И как бы энергично он ни противился этому – и сильнее всего в Лютере – почти так и не удалось до сих пор осознать, в чем, собственно говоря, его особенность. Этот дух либо вообще противился христианству, поскольку общечеловеческое приравнивал к иудейскому, и отделить одно от другого не удавалось, либо боролся с воззрениями, в которых симптоматично проявлялась духовное смешение рас, вместо того, чтобы попросту исторгнуть то чужое, что и рождало эту смесь. Лишь в новейшее время нам открылось, в чем же самобытность народа и каково ее значение для внутренней жизни людей, и это понимание побуждает нас адекватно перевести на немецкий язык выражения чужого восприятия.

Вот один пример тому. Мы видим, с каким пристрастием Иисус разъясняет Своим слушателям ценность, значение и действие внутренней позиции или поведения, говоря о награде, ожидающей за это в будущем. Но так Он лишь выражает на иудейский лад обусловленную законами природы причинно-следственную связь явлений, с одной стороны, и живой личный интерес – с другой, присущий иудейскому мировосприятию. Иисус был бесконечно далек от мысли видеть в обетованных блаженствах нечто вроде награды за земные заслуги. Ведь именно такую трактовку Он обличает, например, в притче, изложенной в Евангелии от Луки (Лк 17:7–10). Но для иудеев это было привычным и живым выражением как взаимосвязи между причиной и следствием, так и движущего ими личного интереса. В Ветхом Завете нетрудно увидеть, что взаимоотношения Бога с Его народом сводились к непрекращающемуся торгу между ними. Этот народ воспитывается с помощью вознаграждений и наставляется с помощью обещаний.

Но нам, немцам, во всяком случае, совершенно чуждо и до глубины души противно, трудясь для высших целей, думать: а что мне за это полагается? Для нас подобное постыдно и подло. Кто с этим не согласен, у того, значит, кровь испорчена инородной лимфой. Изначально нам это было несвойственно. Знаменитая немецкая верность зиждилась у наших предков не на золоте или земле, а на сопереживании и сохранялась до самой смерти, просто потому, что мы не могли по своей сути иначе. И всякий раз, когда немецкая вера восставала против пронизанного иудейством существа Церкви и корыстолюбивой набожности, немецкое сердце тут же выстукивало: «Я хочу любить Тебя без всякой награды, даже в самой страшной нужде».

Робкие натуры, неспособные неустрашимо верить ни во власть истины, ни в человеческую искренность, естественно, начинают подозревать, что на этом пути мы упускаем самое существенное в Евангелии. Это было бы несомненно так, если считать его по сути иудейским. Но если это всего лишь проявление образа мышления данного народа, в котором общечеловеческое начало Евангелия отражается своеобразно, то мы постигнем его суть лишь после того, как, отделив все чужеродное, усвоим его в немецком восприятии.

2. Затем «онемеченное» следует осовременить. Ведь речь идет не только о самобытности народов, но и о различии в уровнях их культуры, что преодолеть, пожалуй, куда труднее. По крайней мере, на мой взгляд, христианство во все времена страдало от того, что данное «преобразование» никогда не происходило свободно и с сохранением изначальной его сути, а в каждую новую эпоху переносились и традиции, унаследованные от предшествующих времен. И неудивительно, что они тормозили развитие человечества. Правда, все не выдерживающее проверки временем негласно или после жестокой внутренней борьбы отбрасывалось. Но отбрасывалось и самое существенное в Божественном послании человечеству. Или же новые обстоятельства разворачивали свое стихийное и по большей части скрытое влияние, которое заставляло умолкнуть все, что противилось ему. Однако при таком чисто внешнем и безличностном подходе утрачивалась живая и плодотворная связь как раз с тем самым изначальным смыслом Евангелия, а его понимание черпали уже не из самого источника, а из тех низин, где его воды заносило песком. Как бы то ни было, связь с тем или иным настоящим не становилась живым творческим событием, а всегда оборачивалась сомнительным компромиссом.

Евангелие может стать для нас благой вестью лишь в том случае, если мы будем постигать его своим современным умом совершенно свободно и в его изначальной сути, если оно явится нам из лона нашего времени как наше собственное переживание. В конце концов пора перестать с той или иной степенью свободы перетолковывать на современный лад слова Иисуса и более или менее рабски следовать тому, что нам в них видится. Пора вбирать в наше сокровеннейшее сознание отыскиваемые в нем истины и жизненные импульсы, мерила истинной ценности и жизненные ориентиры, позволяя им подобно семенам всходить в нашем сегодняшнем восприятии, с тем чтобы эти новые ростки расцветали во всей красе и полноте своих жизненных сил в наших современных условиях, в наших современных воззрениях и приносили нашему времени зрелые плоды, сохраняя свою изначальную суть.

Проблемы и беды человечества, как и оно само, имеют свою историю и свои судьбы. На смену старым появляются новые, а то, что осталось, изменяется под влиянием обстоятельств, придающим им конкретный облик, изменяется в восприятии и представлениях, в которых оно становится для нас переживанием и ясно осознается нами. Сегодня просто невозможно – ни внешне, ни внутренне – вернуться на уровень культуры эпохи Иисуса. Да и какой смысл нам спускаться в катакомбы прошлого: жизнь мы обретем, лишь когда Иисус восстанет из них и предстанет перед нами – сегодняшними людьми. Мы услышим Его спасительное слово, если оно войдет в актуальные жизненные проблемы и жизненные интересы современности и проявит в них себя творческой жизненной силой.

Но мы воспримем Его голос в современном звучании и выразим услышанное на языке нашей жизни только в том случае, если не ограничимся внешней стороной Его деяний, а почувствуем прямую связь с тем, что открылось людям в свойственных Его времени формах жизни и бытовавших тогда представлениях. Если мы лишь ухватимся за Его одеяние, в какое тогда было облачено общечеловеческое начало, равно значащее для всех эпох, то у нас в руках окажется не Он сам, а всего лишь реликвии Его земного странствования. Да к тому же мы увидим Его в том понимании и жизненном образе, который соответствует нашему уровню культуры.

Подобный метод осовременивания Евангелия отнюдь не нов, как может показаться. Так поступал еще апостол Павел. А неразумные люди обвиняют его том, что он основал христианство заново. На самом же деле никто так хорошо не понимал Христа, никто так точно и жизненно не объяснял Его из самой сути вопроса, как именно Павел. Например, в его Послании к галатам мы находим аналогичное сказанному и в Евангелии от Матфея (глава 5, стих 17 и далее), но осовремененное им, как того требует живое понимание Иисуса, и адресованное именно галатам.

3. «Онемеченное» и «осовремененное» должно в итоге стать для каждого личным переживанием некоего индивидуального образа. Каждый человек обязан внять тому, что, в частности, именно ему говорит сегодня Иисус. Его долг – искренне осознать, какое значение именно для него имеет то, что Иисус по сути говорит всем, как ему это уловить в своем собственном переживании и какое продолжение следует дать тому переживанию с учетом своих внутренних и внешних обстоятельств. Ждать подобных разъяснений от кого-то – бесполезно. Тот, кто не увидел этого сам, еще не пришел к живому пониманию Иисуса. Но кто Его действительно понял, тот знает, насколько важно то, что именно он обязан делать, дабы воздать должное своей доле истины. Таким образом, я, конечно, могу попытаться «онемечить» и «осовременить» Нагорную проповедь, но вот «индивидуализировать» ее каждый читатель должен сам. Этого никто за него не сделает.

 

Предпосылки живого понимания

Живое понимание, органично сочетающее в себе «онемечивание», «осовременивание» и «индивидуализацию», имеет, естественно, вполне определенные объективные и субъективные предпосылки.

1. Открывающиеся нам истины должны быть сами по себе непреходящими, независящими от характера народа и уровня его культуры, какими бы изменчивыми ни были формы их представления и практические проявления в различных областях Земли и в различные времена. Я не просто верю в присутствие их в речах Иисуса, о чем и заранее заявляю, это логически вытекает из того, что в Нагорной проповеди, которой и посвящена настоящая книга, речь явно идет об особенностях и естественных законах человеческого существа, его становления и его жизни, которые будут действовать до тех пор, пока на Земле живут люди. Не признающий этого поверхностно смотрит на явления, в которых основные человеческие законы открывают себя в условиях нашего пространственно-временного мира, и пока что не проник в их суть, а все еще держится за свои представления, манеру поведения, образ жизни, культурные отношения.

Законы жизни и развития растений повсюду и во все времена одни и те же, но проявляют себя не одинаково в зависимости от почвенно-климатических условий, и потому растения отличаются по внешнему виду – листьями, цветками, плодами. За тысячелетия растительный мир стал настолько совершенным и многообразным, каким мы видим его сегодня. Естественные законы человеческого существа так же неизменны, но в различных условиях они действуют и проявляют себя по-разному и воспринимаются (если только вообще воспринимаются) человеческим сознанием в зависимости от уровня духовного развития.

Поэтому содержание Нагорной проповеди, каким бы ни было наше отношение к Иисусу, к Его личности и Его делам, сохраняет свой неизменный смысл и остается в силе, как бы ни старались мы уклониться от действия ее естественных законов и как бы ни приуменьшали ее значение. Но в этом случае мы недооцениваем, скорее, собственные жизненные условия, отчего, естественно, и страдаем. А посему те же самые основные законы могут быть трансформированы применительно к индивидуальным особенностям каждого народа и состоянию культуры, и уж тем более к жизненным обстоятельствам каждого человека. И это должно обязательно произойти, иначе мы так и будем цепляться за внешнее, преходящее, за оболочку, не замечая творческой силы сущностного ядра.

На протяжении столетий так оно и было, несмотря на каноническую значимость проповеди и ее возвышенное почитание. И это указывает на то, что нужна еще одна предпосылка.

2. Любая эпоха должна прежде созреть и открыться для принятия истины, сообщаемой ей трояким образом, иначе невозможно будет отыскать в причудливых трактовках прежних эпох скрытое в них сущностное и непреходящее начало и придать ему актуальный вид, сообразный настоящему времени. Проблемы, о которых идет речь, должны быть живыми, и в них непременно должны ощущаться напряженности, путь к избавлению от которых и открывают те древние слова.

Несомненно, глубокий смысл Нагорной проповеди сегодня доступен как никогда, ибо становление человека, естественные законы которого скрыты в Нагорной проповеди, наконец-то стало жгучим жизненным вопросом для современных Ищущих правды. Они чувствуют, что мы еще не стали теми, кем нам надлежит быть, и весь прогресс культуры будет бессмысленным до тех пор, пока в нас не начнется некий процесс творческого развития, которое охватит всю область человеческого естества. Нам хочется стать людьми – такова главная черта Ищущих сегодня.

Но пути к этому не знает никто. В такой беспомощности самого жгучего, страстного желания есть нечто прямо-таки трагическое. Законы и процессы природы, ведущие к цели, неизменно являются для всех пророков будущего, как бы они ни назывались, непостижимой тайной. Пророки лишь предсказывают и возвещают, как должно быть, но никто из них не в состоянии привести в это будущее.

Нагорная проповедь, напротив, не грезит восторженно и красноречиво о том новом, которое придет и не может не прийти, а указывает пути к нему, раскрывая пред нами естественные законы становления человека. Во всей духовной истории человечества бесполезно искать ответ на вопрос, занимающий сегодня всех, кто склонен к размышлениям: как в самом деле стать человеком, как достичь нам такой общественной жизни, которая творчески содействовала бы достижению человечеством своего совершенства, как нам прийти к новому порядку вещей, который принесет нам удовлетворение и окажется достойным нас? Одна лишь Нагорная проповедь указывает нам путь к этой высшей цели и раскрывает тайну творческого развития в существе человечества, которое самым непосредственным образом отражается на всем, что его окружает, внося порядок и придавая должный вид.

Вот где скрыта причина того, почему сегодня все ищущие умы, не давая себе в этом отчета, испытывают к Нагорной проповеди магическое влечение. Хотят они того или нет, но чутье на правду и спасение неизбежно наводит одного за другим на нужный след, и тот, кто не хочет зачахнуть в беспомощном скептицизме и всю жизнь блуждать во тьме, непременно пойдет по этому следу.

Таковы скрытые закономерности, неумолимо действующие независимо от наших личных желаний и воззрений. Поэтому Нагорная проповедь – неизмеримо больше, нежели просто удивительный документ прошлого. Это компас, указывающий человечеству направление в будущее. И по мере нарастания в нас ощущения внутреннего беспокойства и потребности в становлении наполнится жизнью и Нагорная проповедь – как разрешающее наши проблемы слово и ведущий за собой лозунг.

Поэтому наше время, как никакое другое, благоприятно для понимания Нагорной проповеди, исполнения ее заповедей и устранения всех препятствий на пути потока заключенной в ней жизни.

3. И если такому суждено произойти, то нам просто необходимо наконец-то лично ощутить живое понимание того, чего мы так добиваемся. И при этом оказывается не столь важным сам факт отражения в нашем сознании всего открываемого в прошлом непредвзятым и зорким взглядом. Мы постигаем скрытую истину, засвидетельствованную и высказанную в давние времена, лишь в той мере, насколько она сама становится нашим внутренним переживанием. Любой природный или жизненный факт будет оставаться для нас чуждым до тех пор, пока мы не познаем его на собственном опыте. Мы не проникнемся пониманием устройства и сути человеческого существа, пока они не начнут действовать в нас самих. Но в жизни Иисуса открылось еще и бытие совершенно нового рода. Разве можно понять это бытие как таковое или применительно к условиям того времени, если оно в тебе не зарождается и не проявляется? Вот почему вам надобно родиться заново, коли вы хотите хотя бы только увидеть Царство Божие, осознать его и понять. Лишь по мере становления в нас Царства Божьего наш взор проясняется, и мы все больше проникаемся его пониманием.

А посему глубоко заблуждаются те, кто считает, будто понимание Иисуса – вопрос чисто теоретический и правильную точку зрения на Его взгляды можно выработать, если тщательно проштудировать Библию, чтобы затем дать людям с духовными интересами верное представление об этом, в точности соответствующее нашему времени. То и другое в равной степени невозможно. Всякое теоретическое мудрствование со словом Иисуса на теологическом или самодеятельном уровне равносильно к обращению с Его высказываниями как со святыми мощами, которые исследуют или, поклоняясь им, возносятся душой. Они видят в них некий смысл, который на понятийном уровне в какой-то степени, возможно, и увязывается со словом Иисуса, но от этого им не становится яснее смысл самой жизни, пылающий в глубине Его слова ярким огнем, поскольку он открывается лишь тем, кто того заслуживает.

Значение непредвзятого, обостренного научным знанием взгляда в прошлое – как еще одной предпосылки живого понимания – нисколько не опровергается моим следующим утверждением: лишь в той мере, насколько мы в реальности ощущаем присутствие Иисуса и следуем Ему, настолько открываем Его для себя, настолько Он становится для нас смыслом жизни. Мы понимаем исходящие от Него предзнаменования лишь в той мере, в какой следуем Его указаниям, и насколько точно придерживаемся направления Его жизни, настолько и понимаем, что это значит. Постижение Иисуса возможно только личным опытом, в противном случае оно превратится в набор хаотичных действий, диктуемых слепым непониманием. Здесь речь идет о новом образе жизни, но эта жизнь должна прежде зародиться в нас и возникнуть в реальности, иначе нам никогда не прийти к живому пониманию Его дел и законов.

Нужно в самом прямом смысле не просто настраиваться на Иисуса и добиваться внутреннего согласия с Его замыслами, а непосредственным образом переживать сказанное Иисусом. Однажды мне кто-то написал, что с тех пор, как он стал смотреть на свое имущество только как на доверенное ему благо и управлять им в духе Божьем, ему удивительным образом открылось в словах Иисуса много такого, что, казалось бы, не имеет к его обстоятельствам никакого прямого отношения. Вот как следует, по-моему, стремиться понимать Иисуса, ибо понимание Его достижимо только в процессе самой жизни. Его рассеиваемые повсюду истины попадают в открытые для них сердца, где они дают пышные всходы, прорывая, благодаря заключенной в них силе, словесную оболочку и расцветая во всей красе своего изначального облика. По мере переживания этих истин и приходит их понимание. Вот почему их нельзя объяснить. Без соответствующего жизненного опыта их просто никто не поймет.

Поэтому я и не собираюсь никому объяснять и растолковывать Нагорную проповедь. Это абсолютно невозможно. Я скорее готов к тому, что следящие без особого напряжения за ходом моих мыслей, дочитав книгу до конца, заявят, что не понимают, как все-таки Нагорная проповедь указывает нам торный путь к решению проблемы человека. Он укажет этот путь лишь тем, в ком искание времени живет изначальной жизнью и делает его восприимчивым к слову Иисуса. Про таких справедливо говорят: имеющему и дается, дабы он имел в изобилии, про других же: смотрят, да не видят. Потому что не понимают.

А коли «онемечивание» и «осовременивание» означает не произвольное объяснение на свой лад, но оживление общечеловеческого, сущностного содержания слова Иисуса в условиях такого же внутреннего напряжения и такой же изначальной восприимчивости нашей эпохи, то мы не можем позволить себе ограничиться простым установлением того, какими представлениями руководствовался Иисус в Своих высказываниях и какого конкретного воздействия от них ожидал, какие скрытые истины прочувствовал и намеревался привнести в нашу жизнь, какие тайны становления раскрывал перед нами, указывая новые пути.

Отсюда наша обязанность – представить себе это по-своему и подобрать наиболее подходящие для нашего времени формы. Кто с подобными доводами согласен, для того мерилом подлинности толкования будет не то, вытекают ли мои рассуждения чисто филологически из слов Иисуса, а то, соответствуют ли они самому существу вопроса, о котором свидетельствуют положения Нагорной проповеди, содержащие практические выводы. Ведь наша цель – не постижение того, что же думал тогда Иисус (такое постижение – только средство для ее достижения), а в уяснении для себя того, что нам следует думать при этом сегодня, чтобы достичь живого понимания, и что затем делать, если мы считаем, что сказанное адресовано нам лично.

Это довольно затруднительный способ передачи слова Иисуса нашему времени, но другого пути нет. В сущности, те глубокие человеческие истины и решения, которые провозглашал Иисус и которые Он никогда не высказывал без наглядного подтверждения их Своим образом и Своей жизненной позицией, должны обрести живые очертания и в нашем нынешнем поколении. Тогда они будут по-настоящему переживаться и ощущаться в их изначальности всеми открытыми для этого людьми. И если бы они затем изрекались живыми свидетелями их правдивости, то выражались бы словами, исходящими из глубин личной жизни сегодняшних людей и отличающимися безыскусностью и чистой, как родник, изначальностью. Они звучали бы на нашем языке, применительно к нашим условиям и бедам, в полном соответствии с нашей способностью к их восприятию. И тогда бы мы от этих правдивых слов без всяких затруднений приходили к слову Иисуса, поскольку при чтении уже переживали бы его.

 

Место и значение Нагорной проповеди в делах Иисуса

Судя по всему, Нагорная проповедь была произнесена в определенный период земной жизни Иисуса, при определенных условиях. В ее словах отражены Его первые шаги, и содержание их близко нам, поскольку речь идет о личном внутреннем отношении ко всем сторонам жизни, к которому Он хотел привести всех, обратившихся к Нему.

Но коли слово Нагорной проповеди восходит к начальному этапу миссии Иисуса, то и понимать его следует, исходя из конкретных условий, в которых оно родилось, иначе мы не достигнем живого осмысления всего того, что мы хотим постичь сообразно его сути.

В общении с Иоанном Крестителем у Иисуса возникло осознание Своего исключительного положения и Своей необычной миссии перед лицом грядущего Царства Божьего, заполнившее собой всю Его личность. В Нем и благодаря Ему было суждено произойти событию, которое стало воплощением всех пророческих предсказаний и исполненной верой неутоленной тоски Его народа: старая мировая эпоха близилась к концу, неумолимо начинался новый Божий день, который должен был принести с собой искупление и исполнение давней мечты, стать новым заветом живых сердец с Всевышним, Откровением Божьим в Его народе, возвещающим ему, что познание Бога охватит всю Землю подобно нахлынувшим могучим волнам.

Как Иисус себе это представлял, в виде какого процесса и в какой форме – предмет спора современных ученых. Не думаю, чтобы у Него вообще было четкое понятие о Царстве Божьем и его пришествии, подобное выработанному теологами на основе Его слов, исходя из религиозных представлений, господствовавших в то время. К тому же все Его переживания и восприятия были исключительно своеобразными и непосредственными.

А если так, то и Его представления в непрерывающемся потоке жизни, превращения и становления, что является неизбежным следствием развития и жизненного труда каждой личности и полноты ее каждодневных переживаний, были свойственны по крайней мере и всем тем, кто живет, руководствуясь своим самобытным восприятием. Доказательство тому – уже одни только многочисленные различия и противоречия, которых не могут сгладить даже самые изощренные теоретики, отчего и вынуждены начисто отметать все не совпадающее с их понятиями или доказывать, будто это чуждо слову Иисуса и преднамеренно привнесено в него. Они ведь и не подозревают, насколько необходима для духовного развития такая внутренняя напряженность в сознании.

По множеству этих отголосков можно лишь предположить, что Иисус, прежде чем появились первые признаки надвигающейся в Его жизни катастрофы, для описания грядущего пользовался образными средствами Второго Исайи. В то же время история искушений свидетельствует, по-моему, и о том, что поначалу Ему представлялись также иные картины, иные пути. Но все же, вероятнее всего, мысли Иисуса тогда восходили к проповедям Иоанна и его представлениям о Царстве Божьем, чтобы затем, опираясь на них, отправиться на поиски собственного пути.

И это произошло незамедлительно. Мощь внутреннего переживания заставила Его искать уединения в пустыне, чтобы разобраться в Себе и в том, что Его наполняло. Три искушения, которые, как рассказывается в Евангелии, Он испытал во время пребывания в пустыне, позволяют нам заглянуть в самую суть тех навязчивых предложений, которые, неожиданно возникнув перед Ним, сулили Ему достижение поставленной перед собой цели, и во всей ясности разглядеть путь, интуитивно избранный Им и не вызывающий у Него никакого сомнения. Мы должны это себе четко представлять, ибо в Нагорной проповеди мы видим Его уже идущим по избранному пути.

Искуситель приступил к Нему и сказал: «если ты Сын Божий, то вели этому камню сделаться хлебом. Но Иисус сказал ему в ответ: написано, что не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом Божьим».

Вне всякого сомнения, в данном ответе выражен основной закон нового порядка вещей, который постоянно присутствует в словах Иисуса и проявляется в Его личной позиции. Человек – не чистый продукт того, что обеспечивает ему существование в этом мире, не результат обстоятельств и событий собственной жизни, он прежде всего – творение Бога. А потому мы не находимся в полной зависимости от тех средств, вокруг которых и идет вся борьба за существование. В основе своего существа и в глубине нашей подлинной жизни мы стоим выше всего этого. В нас живет нечто такое, чье существование, благополучие и исполнение собственного предназначения не так уж зависят от определенных благ и обстоятельств, и наша личная жизнь начинается лишь тогда, когда мы освобождаемся от их властного влияния и в полной мере раскрываем наше врожденное превосходство над ними.

В нас есть нечто от превосходства Творца над стихиями и созданиями, которые Он сотворил. Оно происходит из нашей сопричастности Ему и возрастает от единения с Ним. И если человек хочет пребывать в истине, то ему надлежит черпать свои жизненные силы из жизненных проявлений Бога, действующих во всем происходящем в мире. Жизнь человека определяется не только ее обстоятельствами и событиями, но и тем, что за ними стоит, и в них находит свое выражение. Ибо Бог говорит с нами через все, что нас окружает. И насколько человек это понимает, насколько этим живет, настолько истинна и его жизнь.

Уже одно это даст нам представление о сути и путях становления грядущего нового. Все человеческое получит подлинный фундамент и, опираясь на него, устремится ввысь. И к тому же станет ясно, что для этого нужно делать. Переворот должен произойти сначала в собственной жизни, а потом уже распространиться и во внешний мир. Слово Божье – семя, и если оно прорастет, то преобразует все.

Приняв данный порядок за основу, Иисус отказался от неисчислимого множества хитроумных приемов и средств, которые невольно оказываются в распоряжении каждого, кто наметил для себя такую же цель. Конечно, Иисус видел в том надвигающемся перевороте не просто изменение настроя сердец, примирившихся с Богом, но и новый порядок вещей, который преобразует все, касающееся человеческого начала и самого человека. Но Он пришел к твердому убеждению, что Его задача – вовсе не избавление людей от жизненных скорбей и житейских неурядиц посредством чудес и иных действий, поскольку внешние бедствия и человеческая безалаберность исчезнут сами собой в результате некоего устроения собственной жизни человека и его проявлений. Не обстоятельства создают человека, а человек обстоятельства – вот главный закон становления нового человечества. Царство Божье, без умаления его универсальной значимости для всех обстоятельств человеческой жизни, не сводится к вопросу о хлебе насущном, для него всего важнее духовное устроение собственной жизни человека. Обновление мира – его выражение и следствие, оно – результат творческого развития и проявления во всех внешних обстоятельствах собственной жизни каждого человека, которая уходит корнями в Божественное начало и именно оттуда получает силы и направление своего становления, своей созидательной деятельности.

Затем сатана повел Его с собой в священный город и, поставив его на крыле храма, сказал ему: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: „Ангелам Своим заповедает о Тебе охранять Тебя на всех путях Твоих: на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею“. Иисус ответил ему: написано также „не искушай Господа Бога твоего“».

Только представьте, насколько Иисус был проникнут сознанием того, что через Него в человечестве установится власть Бога. Неужели тогда у Него не возникала мысль одним махом, магически явив чудо, привлечь внимание к Себе, к Своему делу и таким образом добиться всеобщего признания? Но Иисус устоял перед таким искушением. Сенсационные выступления, грандиозные манифестации и внешнее воздействие на толпу к Его цели не вели. Царство Божье имеет свое начало в сокровенном, неприметном, рассеянном повсюду. Отныне главный Его принцип – заронить семя нового в скрытую от глаз внутреннюю жизнь открытых ему людей, – ведь «нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано» (Мф 10: 26).

Этим, по сути, и объясняется сам отказ. Но из ответа Иисуса мы узнаем еще и глубокую причину такой Его позиции: «не искушай Господа Бога твоего». Именно это и было бы искушением Бога, если бы Иисус, доверившись Его всемогуществу и обетованию, уповая на принятую Им миссию, спрыгнул бы с храма. И Он искушал бы Его постоянно, если бы встал на путь магических фокусов и насильно устанавливал новый порядок вещей, пользуясь Богом как инструментом Своего волшебства. Искушать Бога – значит предпринимать нечто по собственному произволу, а затем требовать от Бога, чтобы Он этим произвольным поступком подтвердил Свое сотрудничество с таким человеком, вынуждать Его обнаруживать Себя совершенно необычным образом, склонять творить знамения и чудеса, «внемлить молитвам» и жить, руководствуясь этим, вместо того, чтобы не мешать Его свободному проявлению и ждать от Него откровений. Иисус отвергает тот образ действий, который рассчитывает на прямое вмешательство Бога и нарушение естественных законов, отчего вера вырождается в суеверие, полновластие новой жизни – в волшебство, а сам живой Бог принижается до deus ex machina. Тем самым Иисус признает Свою приверженность главному закону пришествия Царства Божьего – дать жизненной силе Вселенной самой ожить и творчески раскрыться в человеке, выступая таким образом за естественное, органичное, внутренне обоснованное действенное проявление Бога в человечестве. Правда, не в меру нашего знания возможного хода событий и закономерностей происходящего, а в соответствии с объективной реальностью, нам пока что по большей части неизвестной. Поэтому Иисус, исцеляя больного, также оставался верным своей изначальной позиции, как и впоследствии, когда не воспользовался всемогуществом Бога для Своего спасения от креста. Ибо Его дела были естественным проявлением полновластия Сына Человеческого, которым Он и был, воплощением полноты Его уникальной личности.

И, наконец, дьявол, возведя Его на самую высокую гору, показал ему все царства Вселенной и их великолепие и сказал: «Дам Тебе все это, если Ты поклонишься мне». Иисус сказал ему в ответ: «Отойди от меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи».

Иисус почувствовал искушение достичь Своей цели – добиться власти Бога и славы Его на Земле – с помощью того же мирового существа, которое до сего времени определяло историю и культуру человечества, и осуществлять это теми же средствами и силами, которыми в прежние времена совершалось столько насилия, – пробуждением невиданного энтузиазма в борьбе за некую великую идею; лавинообразно нарастающим числом сторонников, способных подавить любое сопротивление; игрой на различных уродливых инстинктах человека: его тщеславии, властолюбии, боязни наказания, надежде на вознаграждение, суеверии и похоти; объединением людей во всевозможные организации и подчинением их единой воле с помощью догм, законов и правил; с помощью политической власти и социальных институтов; культивированием в них соответствующей внутренней жизни и выстраиванием с помощью целенаправленного отбора нужных форм общественной жизни. Короче говоря, ценой порабощения человека и чисто внешней перестройки внешних условий его жизни. Но вместо власти Бога тогда бы пришла и провозгласила бы себя Царством Божьим власть идеи, религии, политики, социального принципа, высшей культуры ума. Не нужно большого воображения, чтобы представить себе возможность всего этого, ибо христианство в очень скором времени не устояло перед подобным искушением и в рамках Католической Церкви прямо-таки со зловещим упорством пошло именно по этому пути.

Иисус решительно отказался и от этой возможности. Его лозунгом было служение одному Богу. Великое событие должно было возникнуть и обрести форму только из Божьего духа и силы, как результат Божьего творения и Его владычества на Земле. Отсюда и ясная, принципиальная отповедь грубому и изощренному обмирщению Его целей и средств, любой половинчатости и смешивания, суррогатам и подражаниям.

Это искушение сыграло важную роль в деле исполнения Иисусом Своего замысла. Его позитивной оборотной стороной явилась Нагорная проповедь. Она указывает путь, ведущий к цели, на фоне тех заблуждений, которые Он распознал тогда, в пустыне, отвергнув их. Позиция Иисуса по отношению к искушениям служит принципиальной основой для рассуждений, которые мы находим в речи, произнесенной им на той горе.

Вряд ли мы еще точнее определим место и значение Нагорной проповеди в делах Иисуса. Вскоре после возвращения из пустыни, когда Иоанн Креститель уже находился в темнице, Иисус пришел в Галилею и нес благую весть о Царстве Божьем, «говоря, что исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие».

На первый взгляд, сказанное Им в точности совпадает с тем, что предвещал Креститель, только лишь перенесено из душной атмосферы грозного суда на сияющий солнечный свет близкого спасения. Но у Его слов явно появился и другой смысл, поскольку им предшествуют внутренние переживания Иисуса во время пребывания в пустыне. Именно ими и пронизано Его предсказание, иначе одержанные там победы и открывшиеся истины остались бы бесплодными. Иисус видел приближение Царства Божьего иначе и распознал его на свой манер куда отчетливее, чем находящийся в заточении ветхозаветный Иоанн.

Это заметно уже по тому, что Иисус обращается к людям совсем не так, как Его предшественник. Он пришел к ним не как аскетический проповедник покаяния, повелевающий людям признаться в грехах и символически очиститься через крещение водой, а как «утешение Израилево». Дело Иоанна свелось к провозглашению великого поста во имя наступающего дня Божьего. Он был гласом герольда и прокладывал путь к сердцам через спасительное устрашение. Иисус возвестил о пришествии Царства Божьего, дал людям возможность спасения и ввел их в новую жизнь.

Вероятно, поэтому и внутреннее обращение, к которому Он призывал подобно Крестителю, было иным. У Иоанна оно по смыслу совпадало с лютеровским «tut Buße» (покайтесь). Людям настойчиво предлагалось осознать свою испорченность, всем сердцем обратиться к предстоящему великому событию и, проникнувшись им, навести порядок в своей жизни, выстраивая ее в дальнейшем сообразно грядущему. Но это все было лишь предварительным внутренним и внешним настроем, до тех пор пока «Идущий за ним» не даст им подлинные наставления и не укажет пути их исполнения.

Но что имел в виду Иисус, используя то же самое выражение?

Никакого объяснения этому нет, и все наши толкования, на какие бы мы ни отваживались, не более чем необоснованные предположения, ничего не говорящие о самом предмете. Перевод «покайтесь» нам кажется неудовлетворительным. Но все предлагаемое ему взамен – «измените свой ум», «научитесь думать иначе», «обратитесь», «переосмыслите самих себя» – не выходят за пределы формального понимания того принципиального поворота и оставляют нас в полном неведении относительно «другого» естества, которое должно возникнуть. Даже если мы будем понимать это в смысле «стать внутренне другими» и сопоставим с понятием «родиться заново», которое скорее всего указывает нам то же самое направление, то не продвинемся ни на шаг, а лишь обнаружим полное незнание того, как нам подступиться к жизни совершенно иного свойства, предложенной нам Иисусом, и заметим, что наше бедственное положение, порожденное таким незнанием, вынуждает нас считать врата такой жизни скрытыми завесой тайны и с почтением относиться к ней как таковой.

В чем суть этого «другого», которому суждено возникнуть в нас? Выражения типа «Сын Божий», «истинный человек» и т. п. – не более чем слова и суждения, не дающие никакого наглядного представления о самом предмете. Но как нам к этому прийти? Что толку от настойчивого приглашения как такового, если нам не говорят, что же должно возникнуть и каким образом. Самим этого без наглядной подсказки не придумать, ибо это нечто такое, чего ни один человек, того не имеющий, знать просто не может. Правда, взамен мы можем вообразить некую прекрасную мораль и заставить себя всерьез заняться собой. Но в итоге вокруг нас все будет происходить по-старому и никогда по-новому. История об искушениях Иисуса в пустыне открывает перед нами основные законы и пути совершенно нового становления собственной личности. Поэтому нам нужно искать те врата, через которые мы войдем в эту жизнь.

Я призываю в свидетели подобного положения вещей всех тех, кто, опираясь на Иисуса, всеми силами старался человек стать новым, кто верил, молил, боролся, ждал и надеялся, кто не успокоил себя иллюзиями и не удовлетворился простым улучшением своего настоящего естества. Пусть в них не угасает внутренняя потребность вновь и вновь возвращаться к приглашению Иисуса, чтобы не оказаться в итоге беспомощно стоящими перед тем таинственно закрытым входом. Такое изменение нашего естества – отправная точка нашего обновления. Но в чем его суть, как оно возникает?

И не имея на этот счет от самого Иисуса никакого достоверного разъяснения, мы чувствуем себя жертвами чудовищного обмана. Но разъяснение у нас есть, и настолько обстоятельное, какое мы могли бы только себе пожелать. Просто оно по сути всегда недооценивалось и чудовищно искажалось. Это Нагорная проповедь. В ней говорится о тайне обращения: в чем оно заключается и как нам к нему прийти. Она – путеводитель в новую, доселе неизвестную страну Бога, подсказывающий нам, как туда можно прийти. Подтверждением верности такой трактовки Нагорной проповеди служит личный опыт, доказывающий, что только так и следует понимать Нагорную проповедь, отдавая должное ее подлинному значению и постигая ее колоссальную важность для нас. В начале своего пути Иисус, поучая учеников, самым обстоятельным и наглядным образом показывал им, что Он подразумевал под изменением сознания, которого Он добивался от них. Большую часть речей Иисуса, насколько они вообще сохранились в преданиях Его учеников, Матфей свел воедино в Нагорной проповеди.

 

1. Ищущие

Удалившийся на пустынные берега Иордана Иоанн стучался во врата страны своей вестью: грядет день Божий. Волнение охватило весь народ. Потрясенные до глубины души люди толпами стекались к нему, чтобы приготовиться к неслыханному событию и заручиться спасением. Он крестил и проповедовал, однако то следовало считать лишь преддверием к главному. Он обращал их взоры на Того, Кто должен прийти, но оставался еще в сокрытии.

И тут восстала государственная власть, вознамерившись избавиться от назойливого Крестителя. В этот момент и явился Иисус – Он шел по городам и весям, возвещая то же самое: «Покайтесь, приблизилось Царство Небесное». Казалось, наступает великое время, ибо в Его образе виделось грядущее, а от Него Самого исходили спасительные и искупительные силы новой неслыханной жизни. Поэтому люди толпой устремлялись к Нему, бежали за Ним, и у всех в сердцах и на устах был вопрос: «Что нам делать?» Видя такое, Иисус обратился к ним со словами: «Блаженны нищие духом!» Очевидно, слова эти, подобно лучу солнца, пробившемуся сквозь грозовые облака, озарили своим светом потрясенные сердца, ожидавшие рокового приговора. Не требования услышали они, а обещание блаженства, не «ты должен» было сказано им, а дано многообещающее утешение и даже обещано высшее, что есть на свете! Они стояли перед Ним, обремененные бесконечными обязательствами, готовые принять на себя еще одно, самое трудное, а Он без всяких оговорок вознес их в сферы Божественной жизни.

Не знай мы ничего сверх этого об Иисусе, уже одни эти слова возвысили бы Его над всеми пророками мира. Те приходили с какими-то требованиями, и лишь Он избавлял вопрошавших от всех тягот прошлого и гнета будущего, наделяя всей полнотой спасения, которого они так жаждали.

То же самое происходит и сегодня с людьми, чрезмерно увлеченными религией или философией, когда вдруг туман их пристрастия к материалистическому или конфессиональному рассеивается и они, увидев Сына Человеческого таким, какой Он есть, внимают Его исполненному жизни призыву о предназначении человечества. Это ни с чем не сравнимое освобождение от гнета и принуждения, от бремени и робости. Видишь себя погруженным в поток неслыханного блага, источник новой жизни. Библия называет это милостью, подразумевая под ней изначальную жизненную силу, которая изливается из созидающей первопричины Вселенной.

Нагорная проповедь – благая весть, а не новый закон. Ее Заповеди – не соблазнительные обещания, за которыми последуют суровые требования, а семь возвещений блаженства, пронизывающие все содержание речи Иисуса. Она – благая весть, ободряющее утешение, разъяснение, наполняющее нас счастьем. Мы обязаны внимательно вслушаться в ее совершенно новое звучание, если хотим ее правильно понять. Хотя и говорятся слова «ты должен», их смысл и настрой всегда таков: вы, счастливцы, это можете и сделаете, вам это дано от природы, это свершится совершенно естественно, именно так проявляется действие Царства Небесного, что «внутрь вас есть».

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Иисус нарекает счастливыми нищих, не имеющих ничего и пребывающих в беспросветной нужде. Нищих в самом широком смысле этого слова. Но здесь оно приобретает еще личностный оттенок: нищие духом, стало быть, осознающие себя таковыми, чувствующие эту нищету, пронизанные ощущением беспросветной нужды. Иными словами, это те, которые страдают от внутренней немощи, из-за чего испытывают душевное беспокойство и неудовлетворенность.

И нет ничего удивительного, что по другому случаю Иисус сказал даже так: «Блаженны нищие… горе вам, богатые!» (Лк 6:20, 24). Скорее всего и тогда было общеизвестной истиной то, что справедливо и по сей день: богатым вряд ли с рождения знакомо состояние беспросветной нужды, и они не слишком заинтересованы в изменении порядка вещей. И хотя их тоже не обходят стороной общечеловеческие беды, они вполне довольны существующими отношениями, гарантирующими им внешнее благополучие. Такова, наверное, была изначальная форма, но не изначальный смысл этих слов, поскольку решающее значение для Иисуса всегда имело внутреннее состояние людей, а не внешние условия их жизни.

Кому предназначается это сегодня? По-видимому, людям с таким же внутренним состоянием, тем, кто остро ощущает пустоту, поверхностность, убожество и лживость своего существа и своей жизни, кто неудовлетворен тем, что у него есть и чем он занимается, кто несмотря на все блага и идеалы, заполняющие наше бытие, постоянно испытывает глубокую потребность в чем-то совершенно ином, кто с болезненным напряжением ощущает свою удаленность от цели человечества, в ком необъяснимым волнением пульсирует неудержимое стремление к этой цели. О них и идет речь. Ищущие сегодня – это те, кого не оставляет неудержимое стремление к правде, справедливости и свободе, к истинно человеческому и достойному человека бытию, в ком возникает и отчетливо ощущается то волнение, которое присуще человечеству, жаждущему становления и имеющему в нем нужду, и которое становится постоянной стихийной движущей силой их жизни.

Как искание входит в сознание людей и как оно отражается на их жизни, какие волны вздымает в душе, какие волнения охватывают их, – на первых порах не так уж важно. Жаждут ли они искупления или возвышенной человеческой жизни, стремятся ли к подлинной немецкой культуре или видят своей целью государство будущего, способное обеспечить человеку достойное существование, – если все это по своей глубочайшей сути продиктовано сильным внутренним чувством неудовлетворенности, тогда первопричина того – именно нищета духа, о которой говорит Иисус.

Сегодня среди нас живут тысячи людей, охваченных духовной тоской и исканиями. Внешне они не отличаются от других, но они есть везде. Эти люди не входят и никогда не входили ни в какие определенные движения, течения, конфессии, религии, партии и общественные слои, однако они встречаются повсюду, и их отличительная черта – страстное желание обрести истинную жизнь, которое – осознают они это или нет – воспламеняет их.

В противоположность им, сытые души преисполнены собой, они чванливы от сознания своего небывалого преуспеяния, считают, что уже нашли искомое и обрели нечто, дающее им покой и удовлетворение, будь то всего лишь шаткий авторитет, которым они так упиваются, или сомнительная концепция, в которой они прочно завязли, или некая программа, наполняющая их непомерной гордостью, или какая-нибудь вера, оберегаемая ими подобно бесценному сокровищу, или убогое упоение простеньким семейным счастьем, или богатство, власть, мирские наслаждения. Это образованные обыватели, церковные, «свободомыслящие», ученые или оторвавшиеся от земли невежды, для которых главное – форма, никогда ни во что не вникающие и погрязшие в своей профессиональной деятельности, по их мнению, единственно нужной и правильной.

Но ведь не сказано, что блаженны правоверные, жертвующие своим разумом или говорящие: «Господи, Господи», а блаженны нищие духом, причем без всяких оговорок и условий. И совершенно неважно, кто они – христиане, иудеи, атеисты, материалисты, спиритуалисты или еще кто: это им принадлежит Царство Небесное.

Найти бы нам такие слова, которые вывели бы сегодня всех из заблуждения, отучили скользить по поверхности и повели к той же цели, единой для всех устремленных и ищущих, какой некогда было Царство Небесное, или Царство Божье. Но их у нас нет. Мы можем лишь в один голос сказать, что под ними подразумевается: Царство изначального естества или, что то же самое, Божественного предназначения, свершение подлинного искупления, раскрепощающее и дающее силу духовное состояние человечества в его отдельных членах, образующих в своей совокупности единую органичную клеточную структуру, сотканную из живых индивидуальностей, новый порядок во всем, к которому мы сегодня идем, подлинная и истинная культура человеческого существа. Короче говоря, имеется в виду цель человечества. И как бы по-разному мы ее ни понимали, она не просто манит вас, Ищущие, она завладевает всем вашим существом, дается именно вам.

Иисус выражается вполне определенно: «ибо их есть Царство Небесное». Он не говорит ведь, что нищие духом, блаженно почив, однажды войдут в него. Ведь Царство Божие должно прийти на Землю, оно принадлежит Ищущим и придет в них.

Стало быть, Царство изначального состояния или, как еще точнее можно было бы это назвать, нового порядка вещей, принадлежит и нынешним Ищущим. Оно без промедления дается им, поскольку в них и наступает, когда в Иисусе они слышат призыв Бога. И здесь мы имеем дело вовсе не с обещанием, а с неким событием, переживаемым нами сегодня в точности так же, как его некогда переживали нищие духом. Ведь оно совсем такое же и наступает так же, как и любой естественный природный процесс, возникающий при определенных условиях.

В том, кого это известие о грядущем новом порядке вещей задевает за живое, в том глубоко скрытое, едва теплящееся искание души, прежде пытающееся удовлетвориться набожностью, всевозможными умствованиями, духовными наслаждениями и устремлениями, внезапно вздымается вверх ярким пламенем, пожирающим то, что не имеет истинной жизненной ценности. Но тот, кто уже охвачен подобным огнем, кто увидел, как в нем исчезает все, что составляло богатство его собственной личности и давало ей пусть относительный покой, ощущает себя нищим, и каждая клеточка его существа трепещет в невыразимой тоске по тому новому, которое грядет.

Это и есть начало того внутреннего переворота, который имеет для нас решающее значение. Ведь речь идет о нашем изначальном естестве, призванном заполнить собой всю ощущаемую нами пустоту. Этого не чувствуют все довольные собой и тем, что у них есть. Ибо Царство Божие – в подлинном бытии, в непреходящих ценностях и реальных силах. По сравнению с ними все, чем мы временно располагаем, что собой представляем и что можем, – чистая иллюзия, одна лишь видимость. Кто, однако, находит в этом удовлетворение или даже счастье, тот просто слеп и глух к истинной реальности, стремящейся к своему воплощению. Но считающий это в глубине души пустым тщеславием – исключение, и ищущий ее повсюду неясно ощущает ее. Беспокойство и жажда поиска – непременные условия становления изначального естества. В нас начинают пробиваться первые ростки правды нашей самости. Ведь поиск того, о чем здесь идет речь, и есть уже становление, набирающее силу лишь в том, кто увлечен. Стоит этому порыву угаснуть, внутреннему волнению утихнуть, и ваша жизнь останавливается. Поэтому крайне важно оставаться Ищущим. Ведь искание – это то движение жизни, из которого и рождается новое.

В следующих заповедях речь идет вовсе не о других типах людей, которым обещается блаженство, и не о других судьбах, уготованных им. Просто Ищущие, равно как и то, что им суждено найти, характеризуются с самых разных сторон, и наше представление о них становится более четким. И то, на что Иисус обращает наше внимание своими прославлениями, всего лишь отличительные свойства и выражения нищеты духа, и, как таковые, – откровения их живой сущности. У того, кем ощущение нищеты владеет изначально, это проявляется самым естественным образом, но где оно лишь вторично, там откровения не происходят. Поэтому все последующие возвещения блаженства служат мерилом силы и глубины, подлинности и чистоты беспокойства, заполняющего нашу душу и заставляющего нас искать.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

«Утешение Израилево» – так часто называли мессианское спасение. И если оно обещано прославляемым, то наверняка и страдания, о которых здесь идет речь, подразумеваются куда более глубокие и основательные, нежели те, что вызывают у нас ежедневные мимолетные неприятности и личные беды. Они скорее похожи на страдания раба бога Яхве, который олицетворяет собой, в разумении пророков, народ, неукоснительно соблюдающий свою веру, находящийся под тяжелым гнетом собственного жалкого настоящего и ожидающий будущего спасения, и страдания скорбящих детей Израиля, плачущих на берегах рек Вавилонских.

И тогда утешение здесь – не просто успокоение в религии, но и воистину освобождающая помощь, а живущая в душе боль – недуг, которым страдает все человечество.

Теперь в ясном свете предстают не только внутренние беды Ищущих, но и значимость изначального естества, ожидающего своего становления. Осознание абсолютной бедности сливается с муками души, страдающей из-за трагической судьбы человечества. Иисус обращается только к Ищущим, в которых оба эти источника внутреннего беспокойства неотделимы друг от друга.

Так заповедь блаженства приобретает общечеловеческие черты. С тех пор как человечество обрело способность осознанного восприятия, оно стонет в муках своего бытия и вопиет об искуплении. В ищущих душах, жаждущих правды, такая судьба человечества стала живой пульсирующей болью, и никто из них не пытается ее заглушить. Напротив, Ищущие сознательно принимают на себя весь трагизм человеческой участи и страдают всеми бедами человека. Именно к ним и взывает Иисус.

И этим обремененным душам Он открывает поразительные перспективы: блаженство всем, кто сам лично переживает страдания человечества, искренне принимает их на себя и носит в себе. Им и дается искупление. Им откроется, что то новое духовное состояние, к которому мы идем вместе со всем человечеством, принесет нам спасение и освобождение от зла, ибо проявление изначального естества и истинное искупление имеют такую же внутреннюю связь с тем грядущим великим событием, как нищета духа и нескончаемое страдание с волнением и беспокойством Ищущих.

Естественно, в каждую эпоху у этих страданий будет свой облик и свой оттенок. Ученики Будды ощущали их не так, как ученики Иисуса, и мы, Ищущие сегодня, воспринимаем страдания иначе, нежели ожидавшие Царства Божьего в ту эпоху. Кто считает нынешнее положение вещей нетерпимым, а внутренний разлад, слабоволие и чрезмерно сложный, рефлексирующий, «стариковский» характер нашего поколения, равно как и безотрадную, бесплодную личную жизнь в условиях современного общества просто невыносимыми, у того эти страдания соответствуют духу времени. В результате и его жажда искупления приобретает характерные черты. И если блаженство столь ясно и определенно обещано нам Иисусом, давайте научимся радоваться тому, что всем недостойным человека качествам и обстоятельствам его жизни неизбежно придет конец. Вот она, отрадная и блаженная перспектива, которую открывает нам вторая заповедь. И здесь искупление скорбящим обещается вовсе не случайно, оно обусловлено глубоким естественным законом внутренней взаимосвязи между добровольным страданием и спасительной силой, переживаемыми в какой-то мере всеми, кто искренно принял на себя эти скорби человечества и носит их в себе.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Получить в удел землю, обетованную и предвещанную, – так обозначали в Израиле полноту Божественной благодати и мессианского счастья. Именно это Иисус обещает преданным Богу, кротким страдальцам, пребывающим в своем всеподчиняющем ожидании грядущего и постоянно угнетаемым тупым и равнодушным окружением.

И в этом на своем опыте убеждаются все честно Ищущие сегодня: их угнетают, причем неосознанно, без всякого умысла и совершенно непроизвольно, как бы под натиском неведомых природных сил. Ибо это противодействие Ищущим – тоже закон природы.

Тому же, кто охвачен иными реформистскими устремлениями, трудно отделаться от многочисленных приверженцев: его будут восхвалять, и общественность станет носить его на руках. Но как только он доберется до сути и обнаружит, что корень всех бед в том злом роке, который тяготеет над человеческим существом, и обнажит его, короче говоря, как только он станет Ищущим, почувствовавшим первые признаки чего-то совершенно особенного, чему надлежит возникнуть, без чего нам никогда не выбраться из проклятых внешних условий, от него тотчас отшатнутся и станут нападать. Например, если некто сегодня сталкивается с социальными проблемами и все свои силы направляет на их решение, реализуя ли некую программу или объединившись с единомышленниками, то он становится героем дня. Если же он вздумает добраться до первопричины зла и всерьез примется ее реально устранять, то, скорее всего, скажет: корни человеческих бед не во внешних обстоятельствах, а в самих людях, в их внутреннем состоянии, а посему никакая реформа, пытающаяся действительно разрешить социальные проблемы, невозможна без преображения личности каждого человека. Только новые люди в состоянии создать новые условия жизни. И тогда его примутся ругать, называя сумасбродным идеалистом, будут сторониться его и всячески замалчивать. Все авторитетные личности, формирующие общественное мнение, начнут, сами того не замечая, его подавлять.

И такое происходит с каждым, ищущим для себя и живущим своим устремлением вперед, утаиваемым от других. Все инертные, с чьим непониманием ему приходится сталкиваться, воспринимают его как человека несовременного, неправильного, неудобного, малоприятного и приносят ему одни огорчения. Чем чище и решительнее чье-либо стремление к новой жизни, чем больше он отдается ему, тем сильнее давление со стороны противящихся этому личностей, тем суровее выпавшая ему судьба беззащитного страдальца – он плывет против течения.

Но страдальцы, о которых здесь идет речь, люди в то же время и терпеливые, снисходительные. Лютер употребляет слово «sanftmütig» (кроткие), однако оно не отражает то героическое, что присуще таким личностям. Ищущих нельзя назвать людьми фанатичными, односторонними, ограниченными, своенравными, не терпящими возражения, все отрицающими, ожесточенными. Они стойко выдерживают противодействие и не пытаются его сломить, они спокойно переносят даже самые большие неприятности. Они ценят хорошее во всем, где только его находят, внимательно глядят по сторонам, стараясь подметить каждое движение жизни. Они хотят узнать, в чем прав тот или ной человек, а не в чем он не прав, разгребают даже самые большие кучи мусора в поисках ценностей и ростков жизни, докапываются до истины во всех явлениях и не успокаиваются, пока не отыщут во всем ее скрытые крупицы. Такие люди живут словом «да», а не словом «нет», они ничего и никого не принижают, а только возвеличивают, ни к кому не придираются и никого не критикуют, а помогают слабому обрести силу, больному выздороветь, запутавшемуся прояснить ситуацию. Так они вбирают в себя все жизнеспособное и имеющее будущее, питая свое собственное становление и делаясь в итоге сотворцами великой истины, стремящейся к воплощению.

Вот почему им принадлежит будущее. Они творят новый порядок вещей, который будет наделен их характерными чертами. Они уже в пути и обязательно достигнут цели. Они должны это знать и не отступать ни на шаг, какой бы недостижимой она им ни казалась при испытываемом ими давлении.

Это самое грандиозное обещание. Здесь речь идет не столько о становлении нового и соответствующем ему искуплении, сколько о полном преобразовании порядка вещей творческой силой новой жизни, которая теперь проявляется пока лишь в глубинах человеческой личности. Нам, Ищущим, часто кажется совершенно невозможным, даже нелепым, чтобы то, что зарождалось по нашим ощущениям, в нас, однажды вырвалось наружу и стало сутью мира. А это ведь ни много, ни мало новое сотворение человечества, что Иисус и обещал безусловно. Цель будет достигнута. И когда это произойдет – лишь вопрос времени.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Эта и последующие Заповеди блаженства еще точнее рисуют образ искренне Ищущих, о которых и идет речь в Нагорной проповеди. С каждым словом он углубляется, становится более жизненным, яснее освещаются все его стороны. Так иные люди, воспламененные великими целями, сжигают себя в страстном желании их достижения, но при этом их собственное внутреннее состояние остается неизменным, ибо их взор постоянно устремлен вдаль, отчего они не обращают внимания на себя. Устремленные в будущее, они не видят своих задач в настоящем и пренебрегают ими. Поэтому блаженны все алчущие, которые превыше всех великих интересов, впереди всего ставят избавление от того злого и недоброго, что есть в их собственной душе!

И нужно ли еще спрашивать, чего они алчут? Правды (справедливости), говорит Иисус. Это было расхожим религиозным понятием иудеев, которое Павел наполнил христианским содержанием в борьбе с законниками и которое сохранила на века теология. Но сегодня она, по сути, имеет для нас живое значение лишь в области общественного права. В те же времена слово «правда» в смысле справедливость обозначало внутреннее состояние и жизненную позицию, отвечающую закону, тогдашнему представлению о том, каким должен быть каждый человек.

Вот откуда и сегодня происходит глубокое и живое сознание всех современных Ищущих, хотя они сходятся во мнении, что такое требование к их бытию и жизни, ощущаемое ими изначально, не может быть выражено никакими предписаниями. Мы алчем сокровенной правды человека, хотим, чтобы она проявилась в нашем внутреннем состоянии и в образе жизни. Мы глубоко осознаем, что все еще совершенно не таковы, какими должны быть, и, не зная покоя, пытаемся исполнить наше предназначение, которое подобно зародышу сокрыто в нас и жаждет проявиться во всей своей полноте. Счастлив тот, кому знакомо это страстное напряженное ожидание кристально чистого и беспредельного величия человеческого существа, ибо только им он и насытится! Правда будет воплощаться в нем в жизнь, наполняя и формируя его, становясь его движущей и руководящей силой.

Но это страстное желание волнует сегодня нашу душу совсем по-иному и действует в нас с неукротимой силой. Ибо мы наконец-то поняли, что человек, каким он был до сего времени, существо промежуточное и по своему естеству и по той жизни, которую он ведет, еще не соответствует тому, кем ему суждено быть. Нам пока что не явлено, кем мы станем в будущем: мы об этом всего лишь догадываемся. Наше творение еще не закончено, и по его завершении нам откроется совершенно невообразимое величие человека. Одним это открылось в Иисусе, олицетворившем собой правду человека, другим – в незрелости и противоречивости человеческого существа, в том, какое он сегодня влачит существование. Но те и другие восстают против сытой флегматичности, убежденной в том, будто эта убогость органически присуща человеческому существу и однажды будет преодолена в ходе его творческого развития. Те и другие страстно мечтают о становлении человека, которое выходит далеко за рамки наших представлений и реализует все заложенное в нас Творцом. С этим, как мы понимаем, неразрывно связан грядущий новый порядок вещей, ибо в основе такого порядка лежит нарождающаяся правда человека, которая его и созидает.

Потому мы и алчем развития и проявления в нас этой правды. Ведь если новое состояние человека в нас не родится, все останется по-прежнему, жизнь лучше не станет. Без возрастания правды в личной жизни все, что делается Ищущими, будет подобно улетающим мыльным пузырям, и их возвещение о происходящем в них грандиозном процессе – не более чем пустая болтовня о возвышенных фантазиях. Блаженны мы потому, что уже насыщаемся истинным бытием, когда лишь по-настоящему его алчем!

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Кто сам познал голод, тот не может спокойно смотреть на голодающих. Самодовольные люди по большей части жестокосердны. Но если мы глубоко сознаем абсолютную нищету и невиданные мучения гнетут нас, то сердце не выдерживает вида страдающего человека. Мы отдаем ему все, что у нас есть, лишь бы ему помочь. Ибо чужая нужда гнетет сильнее собственной. Поэтому Ищущие действительно милостивы под влиянием глубокого изначального чувства, владеющего ими.

В деятельном сострадании и проявляется внутренне необходимая жажда правды жизни. Они так же неотделимы друг от друга, как сознание абсолютной нищеты и принятие на себя мировой скорби. Здесь внутреннее напряжение лишь разрешается неким жестом чисто личного свойства. Как жажда правды вовсе не беспомощное чувство пустоты, а мучительная тоска, выражающаяся в неистовом стремлении вперед, так и милосердие не просто сочувствие, а личная помощь. Иисус ведь не говорит: блаженны сострадающие. Ибо что не претворяется в поступок, то ничего не стоит. Одни лишь настроения никаких плодов не приносят, а лишь расслабляют. Кто действительно ищет, не может видеть нужду и не помочь, помочь по-настоящему, насколько это в его силах.

В исканиях мы внимаем голосу, идущему из глубин нашей природы. Так возникает потребность в правде, рождения которой в нас мы так жаждем, ибо это и есть наше предназначение. Так возникает и живое ощущение общности с другими людьми, такими же по сути, как и мы, ведущими такую же жизнь и имеющими такую же судьбу. Мы чувствуем себя звеньями одной цепи, сострадаем и помогаем чем можем, ибо, помогая другим, помогаем и себе. Стало быть, если кто заставляет себя проявлять сострадание к бедствующим и нуждающимся, на которых ему указывает сама жизнь, значит, искания пока что не всколыхнули глубин его существа. Они все еще молчат, безучастные и бездеятельные. О бедные, наивные эгоисты! Рано или поздно жар неукротимого стремления к правде выведет вас из оцепенения и прорвет оболочку вашей ограниченности.

Преисполненный чувства сострадания становится милосердным. Такова внутренняя суть глубинных жизненных процессов: помогаешь другим – помогают тебе. Было бы легкомысленно и абсолютно неверно ожидать воздаяния со стороны наблюдающих за нами высших сил. Здесь на Земле мы подчиняемся естественным законам жизни и реальной действительности.

Проявляя во всей полноте свое милосердие, мы все отчетливее ощущаем, что оно исходит от Бога. Наши дела – всего лишь воплощение воспринятой нами Божественной помощи, и самое главное здесь в том, что мы обретаем способность и силу сострадать.

По мере возрождения в нас изначального естества исполняется и наше предназначение. И тогда мы избавляемся от всех бед, которые навлекли на себя, пока жили не сообразно ему. Царство Божье вытесняет их.

Предыдущая заповедь означает вот что: когда в нас пробуждается правда и требует своего развития, человек до краев наполняется ею, иными словами, обретает правильное состояние духа. Здесь говорится о том, что, когда в нас оживает и не оставляет нас безучастными внутренняя связь с другими людьми, то эта общность, согласно своему изначальному предназначению, становится для нас источником жизненных сил и благодатных дел. Живущий не обособленно, а как член такого сообщества будет расти и развиваться именно как один из его членов. Живя для всех, он живет благодаря всем.

А если это так, то, значит, речь идет не о произвольной поддержке под влиянием нахлынувшего чувства сострадания, чтобы тем самым успокоить себя, а о непосредственном выражении исконно присущего человеку чувства единства с другими людьми, о проснувшемся в нас инстинкте сохранения такого сообщества. «Благотворительность» – это нечто совершенно иное, нечто очень хорошее, полезное, необходимое, но не имеющее к данному вопросу никакого отношения.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Здесь речь идет не о нравственной чистоте и безупречности человеческого существа. Тогда эти слова звучали бы по-другому, и Иисус сказал бы что-нибудь вроде: «блаженны совершенные» или «блаженны праведные». Но в таком случае изречение совершенно не относилось бы к сфере духовного, оно выпало бы из контекста всех других Заповедей блаженства и вообще не имело бы никакого отношения ко всему, что говорил Иисус. Ибо Он пришел призвать обратиться грешников, а не праведников.

В данном случае «чистые» антоним словам «замутненные чем-то», «смешанные с чем-то», «лживые», «лукавые» (ср. Мф 6:22; 10:16 и Ин 1:47). Здесь «чистые» – люди искреннего, бесхитростного ума. Это яркая отличительная черта Ищущих, но нравственно безупречными их, в общем-то, не назовешь. В этом их часто превосходят другие, воображающие себя уже нашедшими и считающие, что теперь могут направить всю свою энергию на нравственную полировку собственной души. Путь Ищущих проходит по другую сторону традиционного добра и зла и ведет к переоценке всех ценностей. Привычные нравственные принципы в значительной степени утрачивают свою обязательность. В нас начинают действовать иные категорические императивы, а покинув наезженную колею, легко и заблудиться. К тому же внутреннее беспокойство поначалу поднимает всю грязь, спокойно лежащую на самом дне нашей инертной души, чтобы вывести нас из себя при виде собственного замутненного существа. Но однажды мы замечаем, что где-то в глубине нас начинается очищение, стремящееся достичь поверхности. При этом искренность нашего ума, в котором зарождается искание, нисколько не умаляется, она и есть очаг внутреннего кризиса, который выносит на свет всю нашу гниль.

Стало быть, здесь Иисус имел в виду честных, прямодушных, простых, безобидных, непредвзятых людей, живущих естественной жизнью и руководствующихся изначальным чувством, совершенно не беспокоясь о том, с чем им, возможно, придется столкнуться. В идеале это проявляется в детской непосредственности. Вот почему Он неустанно прославлял детей и прямо сказал: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18:3).

Вот в чем отличительная особенность тех, кому уготовано Царство Небесное. Если не относиться к выражению «чистые сердцем» как всего лишь к поблекшему от времени понятию, а понимать его конкретно, живо, соотнося с другими чертами Ищущих, на которые нам указывают Заповеди блаженства, то именно оно и откроет нам, алчущим и жаждущим исполнения нашего естественного предназначения, смысл слов в Евангелии от Иоанна «всякий, кто от истины» (Ин 18:37). Чистые сердцем там, где тяга к правде жизни воспринимается как изначальное чувство и отражается на человеке во всей своей полноте.

Чистые сердцем узрят Бога, потому что, сами того не ведая, обращены к Нему и Ему отверсты. В них оживет сокровеннейшая глубина человеческого существа, до времени безмолвно сокрытая в его потаенных уголках, составляющая его вечную основу и образующая нерасторжимую связь с первоисточником всего бытия, и однажды станет тем самым изначальным чувством. Узреть значит осознать. Как наш глаз видит материальные явления, так и наше ясное сознание воспримет живую действительность, обозначаемую нами словом Бог. И эта действительность станет личным переживанием каждого из нас.

Внутренняя правдивость, не заслоняемая предрассудками и задними мыслями, сохраняющая свою совершенно объективную направленность невзирая на туман чисто эгоистических желаний и вожделений, и есть то ясное око нашего ума, в котором отражается и осознанно познается на опыте жизненная сила Вселенной. Ибо в спокойном естественном течении личной жизни, устремленной к правде бытия, жизненные вибрации Бога, постоянно наполняющие собой всю Вселенную, обретают тот инструмент, посредством которого мы можем их осознанно воспринимать. Если такое происходит, то личная связь с Богом восстанавливается, и мы «узреваем» Его. Будучи замеченными Им, мы постигаем Его через то же самое интуитивное переживание, посредством которого осознаем все прикрытое покровом наших чувств и лишь просвечивающее сквозь него (духовное в мире). Мы «верим» в Него, а как нам верить по-другому, если подлинная вера заключается в изначальном чувстве живой реальности Бога.

И сегодня слова о том, что чистые сердцем узрят Бога, весьма актуальны. Ибо в наше время всему бесчисленному множеству Ищущих свойственны осознанное противление тому понятию о Боге, что навязано им поучениями и верой, и неосознанная тоска по Богу, пока что еще не открывшемуся. Они просто больше не могут выносить бесконечные разговоры о Нем и пытаются всем своим существом укорениться в той жизненной основе вечности, где человеку и положено быть. Они отрицают Бога, поскольку уже сыты по горло уродливыми и несовершенными представлениями о Нем, и для их прямолинейного ума даже самое убедительное толкование не способно заменить опытное обоснование, которое и необходимо для достоверности. И тут они несомненно правы, и каждый диспут о Боге имеет свой смысл. Только вывод они делают совершенно противоположный: того, что не выражается абстрактными понятиями, попросту не существует. Границы действительности простираются далеко за пределы нашего кругозора, как вширь, так и вглубь.

Таким образом, сегодня все простые люди, как верующие так и неверующие, задаваясь вопросом о Боге, оказываются в полной растерянности и не видят выхода. Однако так продолжаться не может. Но коли вопрос существует, значит, в нем скрыта некая цель. И тут мы слышим от Иисуса спасительное для нас слово: нужно не верить и познавать, не убеждать и доказывать, а переживать в себе. Он ставит нас на прочное основание опыта и показывает то, без чего оно невозможно – искреннее чувство. Главное – установить живую личную связь с первоисточником всего бытия, обрести Бога самой жизнью.

Для верующих и неверующих это имеет революционное значение: так мы выбираемся из бесконечных размышлений на прочное основание жизни, чтобы наконец осознать Бога. Мы тотчас избавляемся от ужасного нагромождения теснящих душу духовных проблем и лихорадящего нас внутреннего волнения и, отказываясь от всего этого, умолкаем, надеясь уловить хоть малую долю бесконечной жизненной силы Вселенной и нашу личную связь с ней, отвечающую нашему существу. Мы обретаем Бога не в борьбе за мировоззрение, а в постижении Его на своем опыте. Но Бога чувствуют и переживают только чистые сердца.

Мы чувствуем Бога раньше, чем об этом догадываемся. Внутреннее беспокойство в людях уже есть смутное ощущение Бога. И чем больше в нас искренности, тем оно ярче, продолжительнее, необузданнее, не позволяет нам оставаться инертными, заставляя беспрерывно искать. Таков объективный процесс, происходящий в личной жизни человека. Его истоки и значимость мы ясно осознаем лишь по достижении им определенной силы и тогда воочию убеждаемся, что нами движет Бог. Пребывающих в иллюзиях и довольстве жизненные вибрации Бога скорее всего тоже затрагивают, но ни к чему не побуждают. Им недостает внутренней правдивости, дающей почувствовать ту силу, что невидимо правит всеми явлениями. Это волнует только чистые сердца, и чем они честнее, тем отчетливее мы ощущаем: тот внутренний напор, что заставляет нас действовать, и есть Бог. Как только мы Его однажды различим, потом уже будем видеть Его повсюду.

Подобное переживание – нечто невообразимое. Оно неизмеримо выше любых переживаний, к которым нас побуждает религия, и достигает жизненных сфер самого Бога, являя собой подлинную позитивную основу для достижения человеком истинного духовного состояния и полного преобразования всех его отношений.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.

Под миротворцами подразумеваются вовсе не добродушные люди, готовые жить со всеми в мире и все улаживать мирным путем, а те, кто творит мир, вокруг кого распространяется миролюбивая атмосфера. Здесь подразумеваются не всяческие хитроумные приемы для ее насаждения, а дела и поступки, совершаемые непроизвольно действительно ищущими людьми. Заповеди блаженства адресованы не назойливым примирителям, полагающим, будто их долг вмешиваться в любые конфликтные ситуации, а людям – источникам мира, который превыше любого разума.

Обещанное предыдущей заповедью здесь лишь находит свое отражение во внешнем мире. Внутренняя правдивость, добивающаяся правды, как бы непроизвольно привносит порядок во все отношения, во все ситуации, с которыми она соприкасается. Мир – это не ослабление напряженностей, не отказ от решения конфликтов, не уклонение от разногласий, не сглаживание противоречий, не компромисс и не капитуляция вместо борьбы, не трогательные объятия вместо героической схватки, не уступки взамен решительному выступлению за правду. Такое – вовсе не мир и не то, что ему способствует, а скорее разлагающая душу слабость и погибель. Мир – это чувство внутренней успокоенности, душевная уравновешенность, честная позиция в обстановке взаимопонимания, невозмутимость и хладнокровие в суматохе жизни, превосходство над любыми горестями и бедами, посылаемыми нам судьбой, правдивое отношение ко всем людям, встречающимся на нашем жизненном пути, короче говоря, истинный порядок в жизни и делах. Все это и распространяет мир.

Из глубинных процессов нашего становления изливается гармония нашего бытия. Осознающие Бога обретают мир и, возрастая духовно, несут его людям. Они – источники реальных могучих сил порядка и согласия, энергий взаимопонимания и готовности пойти друг другу навстречу, превосходства над всем мелочным и противоречивым, источники естественной проницательности, открывающей самые сокровенные уголки того единства, что подобно истине скрывается за всеми кажущимися противоположностями. Они действуют, не вдаваясь в рассуждения, даже подчас ничего не зная о раздоре, с которым им приходится сталкиваться. Они творят мир своим бытием. Глядя на них, и нам хочется жить так же. Нас раздражают разлад, царящий в нас и в нашем обществе, и постоянные раздоры, в которых мы живем. Те, кто оказался под их влиянием, вовлекаются в эту удивительную деятельную жизнь. Примечательно, как часто в самых безнадежных ситуациях с появлением таких людей порядок восстанавливается как бы сам собой. Но те, кто им противится, запутываются еще больше.

Это созидательная гармония самого Бога, проявляющаяся в реальности через таких миротворцев. Они – Его органы, клеточки Его жизни, которые своими органичными делами и поступками стремятся вовлечь в гармоничное состояние изначального естества и изначальной жизни всех, с кем встречаются на своем пути. Через них человечеству передается то единое духовное состояние, которое обретается в Боге. Поэтому их и будут называть чадами Божиими. Они ведь таковые и есть. Их образ и дела – прямое подтверждение их происхождения.

Давайте теперь обратимся к началу Нагорной проповеди, поскольку здесь содержится ключ к пониманию всех дальнейших рассуждений.

Прежде всего Заповеди называют нам тех, о ком дальше пойдет речь и для кого они предназначены.

Теологи расходятся во мнении, кому Иисус адресовал Нагорную проповедь – ученикам или всем, кто Его тогда слушал. Непонятный вопрос и неуместное разделение, совершенно чуждое духу речей Иисуса. Как можно вообще, учитывая первые слова, с которыми он обращается к слушателям, еще вопрошать об адресатах! Как еще яснее назвать тех, кого Он имел в виду, если не конкретным определением избранных, содержащимся в семи Заповедях блаженства. Более четко охарактеризовать этот род людей просто невозможно. Нагорная проповедь обращается именно к Ищущим! И неважно, насколько они пока далеки от Иисуса, об этом нигде и речи нет.

Лишь они способны войти в Царство Небесное, только их, и никого другого, на самом деле подразумевает Нагорная проповедь. Конечно же, она предназначена для всех людей, ибо указывает единственно возможный путь становления каждого человека и содержит директивы и универсальные законы творческого развития всего человечества, действующие для всех без исключения. Но только Ищущие созрели для подобного разъяснения и восприимчивы к нему, способны к такому становлению и готовы вести соответствующую жизнь. Другим сказанное здесь непонятно и не под силу, им следует прежде стать Ищущими, если они хотят, чтобы эти слова оказались доступными и для них. Иначе живой связи с ними не обрести и внутреннего переворота не испытать.

Многим это представляется суровым испытанием, но таковы требования природы. В духовной жизни тоже действует закон причинности, хотя нам и кажется, что с ним можно не считаться. Ни одно событие не происходит без соответствующих вполне определенных предпосылок, ни одно следствие не наступает без достаточно веской причины. Таков порядок вещей, и особое внутреннее состояние, возникающее у человека под влиянием жизненных импульсов, – непременное условие прихода Царства Божьего, о котором возвещает Иисус. Именно их Он и описывает, называя блаженными тех, в ком оно есть. Только таких людей может взволновать приближение этого великого события.

Конечно, эта серьезная и строгая истина как-то не вяжется ни с нашим нынешним сентиментальным желанием осчастливить весь мир, ни с религиозными речами, в которые каждый должен просто поверить. Но каждый ли на это способен? Да и пробуждение веры имеет свои предпосылки, о которых, пожалуй, можно и умалчивать, но не считаться с ними нельзя. Где успех, там всегда безмолвное действие естественных законов. Лишь немногим знакомо изначальное чувство Бога Живого!

Несомненно, Евангелие адресовано всем людям, и его цель – новое человечество. Но лишь немногие пока еще открыты ему. Много званных, да мало избранных – тех, в ком сегодня возможно становление изначального естества. Конечно, не вследствие Божественной предопределенности, а по причине некой предрасположенности, образуемой самой жизнью. Предрасположенных сегодня мало, не у всех это получится. И если сегодня Иисус взывает к Ищущим, то это не значит, что все они принадлежат к тем, кого Он нарекает блаженными.

Среди них ведь так много поверхностных, суетливых, мнимых. Действительно нищие духом – люди серьезные, глубокие, упорные и прямодушные, ими движут не одни только трезвые суждения и сочувствие, а непроизвольно поднимающиеся из глубин их существа изначальные чувства. Каждая новая заповедь блаженства еще больше сужает круг Ищущих, уточняя, кого же можно считать достойными Царства Божьего. Осознание абсолютной бедности – явление довольно распространенное. Но кто действительно вместе с другими несет на себе неслыханное бремя страданий человечества, кто сумел при этом оставаться оптимистом и ясновидцем, способным обнаруживать повсюду следы правды, красоты, добра и с должным терпением воздавать им должное, как бы ни меркло все это по сравнению с тем, чего жаждет его душа!

Но даже если кажется, что Иисус очередной заповедью сужает круг достойных Царства Божьего, то не должно обескураживать тех, кто ищет честно. Ибо по сути круг Ищущих вовсе не сужается – просто в Заповедях последовательно раскрывается переживаемое ими развитие. Тем самым указан путь всем искренним людям – это переживаемое нами становление. Мы видим происходящие с нами изменения, первые признаки начавшегося преображения, важность и последствия которого и обсуждаются далее в Нагорной проповеди. Эти семь положений имеют решающее значение, и потому именно, что позволяют нам заглянуть в таинственные истоки новой жизни.

В искренних сердцах, глубоко и вдумчиво, а не легкомысленно воспринимающих все, с чем они соприкасаются, со временем под влиянием Божественных вибраций нарастает внутреннее беспокойство, более того – душевный трепет. Эти вибрации подобно свету исходят от всех явлений и событий и устремляются на нас. Чем усерднее Ищущие в своих стремлениях, чем бесстрашнее они в жизненных сражениях, тем сильнее в них чувство неудовлетворенности и душевного дискомфорта. Ничтожность и суетность всего, в чем другие находят удовлетворение, вынуждает их замыкаться на себе, но из-за бессилия, сложности и непостижимости собственного Я они еще сильнее содрогаются в своей беспросветной нужде.

Так будет продолжаться, покуда не донесется до них откуда-нибудь призыв к жизни. Прозвучать он может по-разному. И всколыхнув душу, возможно, вызовет к жизни то предназначение их вечного существа, с которым они пришли в этот мир. Или в них найдет живой отклик голос правды, для которой именно сейчас пришло время. Или под впечатлением подлинной личной жизни, раскрывающейся и действенно проявляющейся в ком-либо из их окружения, у них откроются глаза на самих себя. Или их увлечет неустанное стремление к цели, присущее и нынешней эпохе. Или же взволнует услышанное свидетельство об Иисусе, или происшедшие с ними трагедии заставят заглянуть в самые сокровенные уголки собственной души. Что бы ни оказалось тем призывом, им еще совершенно неясно и доподлинно неизвестно, к чему, собственно, все это клонится. Но постепенно их тревоги сменяются единым порывом, и они принимаются искать, ибо чувствуют, что решение где-то есть. Однако то, как они ищут, зависит исключительно от их простодушия (по выражению Лютера – наивности). Степень их искренности определяет силу внутреннего беспокойства, а то, насколько они прямодушны, – энергичность поиска. Но искренность и прямодушие лишь две стороны непосредственности внутреннего бытия в его осознании и динамике. Они – две составляющие той самой детскости, на которой зиждется правда человека.

Но как только до таких наивных натур доходит внятное возвещение Иисуса о возрождении человека в его изначальном естестве и о грядущем новом порядке всех вещей, что сегодня для многих стало живым событием, то их искание тотчас же наполняется содержанием, обретает цель и направленность. Под действием этого поистине «живого слова Божьего», этого необычного, но всем понятного выражения созидательного напора жизненных сил Вселенной, добивающихся совершенства человечества, беспокойство превращается в страстное желание, а поиск – в позитивное движение. Наша восприимчивость приносит свои плоды, в нас появляются первые ростки изначального естества – начинается становление нового человека.

Но такая восприимчивость, возникающая у охваченных беспокойством из непосредственности их внутреннего бытия, неизбежно вызывает сочувствие к аналогичной судьбе других людей и ощущение гнета неслыханных страданий, неумолимо преследующих человечество. Загадка собственной жизни вырастает в общечеловеческую проблему, и то, что волнует нас, переживается нами как членами одного большого целого, как членами некоего единства. Так наше внутреннее устремление приобретает объективные очертания. И всеобщее искупление для нас уже важнее, чем наше Я.

И это имеет особое значение, поскольку в результате мы освобождаемся от эгоистической ограниченности и изолированности, при которой изначальное естество человека возродиться не может. Ведь по сути каждый живет не сам по себе, а как часть некоего единства, иначе он не мог бы развиваться. Лишь благодаря этому наша восприимчивость приносит определенные плоды. И не удивительно, что все возникающее в нас естественным образом приобретает наши индивидуальные черты, одновременно воздействуя на других людей, образующих то самое великое единство. Только при этих условиях наша развивающаяся личность обретает правильную форму – она ведь теперь застрахована от любых эгоистических уродств и искривлений.

Но Ищущий, в котором начинается такое изменение, конечно же, всех этих обстоятельств и закономерностей не осознает, он просто их переживает. Даже само происходящее поначалу обычно скрыто в глубинах его сознания. Его страстное желание уже начало исполняться, но внутреннее напряжение сохраняется, и лишь по проявлениям возникающей в нем новизны он замечает, что под внешней оболочкой его жизни оживает нечто такое, чего он так страстно желает.

С пробуждением изначального естества, проявляющего себя необычным образом, человек начинает ощущать на себе давление тупого мира. Но его росту это нисколько не мешает, а напротив, даже способствует. Ибо такое противодействие придает ему силы и подчеркивает его своеобразие. Никакого смешивания и размывания не происходит. Препятствия побуждают человека устремиться в глубину, чтобы черпать оттуда силы, необходимые для их преодоления. Поэтому, терпеливо относясь к подобному испытанию, мы впервые сталкиваемся с переживанием, которое воспитывает нас и впредь остается самым благородным, на что способен человек. Конечно, если это подлинное терпение, которому присущи искренность и простота, в котором активно проявляет себя и вызревает скрытый героизм.

Впрочем, люди терпеливы по своей натуре. Но в данном случае это свидетельствует о развитии их изначального существа, о том, что терпению сопутствует терпимость. Не будь ее, терпение отравляло бы нам жизнь, ослепляло бы нас, делало несправедливыми и однобокими. Здесь же в противоборстве с давлением извне по мере укрепления правды у нас развивается строгий, тонкий вкус к ней во всем достойном человека, и мы острее различаем во множестве явлений и процессов, окружающих Ищущего, все, что жизнеспособно и имеет будущее.

И тотчас изначальное естество начинает жить во всех сторонах нашего активного и пассивного поведения. Один из примеров тому – терпение. Способы самоутверждения в процессе жизни и осмысления переживаний так же многообразны, как и сама жизнь. Но наш порыв, наше возбуждение и давление, противодействие внешнего мира создают ее новое напряжение, образуют нерв личного сознания, который и дает нам почувствовать ту жажду правды, которая только усиливается в человеке по мере ее утоления. Правда в личной жизни обретает конкретный облик.

Но поскольку отныне человек уже не односторонний индивидуалист, он живет в тесном контакте с другими и для других, то возникшее в нем новое напряжение и новое стремление жить для людей сливаются воедино. Нарастающая правда есть не что иное, как милосердие, любовь, которая приходит на помощь. Они неразделимы, и одно – следствие другого. Жажда правды человека – путь к милосердию, а рождающееся из этой любви стремление помогать другим – путь к правде. «А кто хочет быть бóльшим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (Мк 10:43, 44).

А если изначальное естество разрастается вверх, вширь и вглубь, если его жизнь становится чище, а его влияние все сильнее, то обязательно наступит такой момент, когда человек заметит, что происходящее в нем есть не что иное как творческое движение Божественной жизни, как действующее в нем, так и исходящее из него. Наступает светлый день новой жизни. Теперь новый порядок личной жизни имеет прочное и ясное обоснование, и не только в себе, но и в связи со своим вечным первоисточником, в устроении всего человечества. В людях внезапно открываются глубинные источники, переполняющие их душу. Личное переживание Бога источает творческую гармонию. Влияние жизни нарастает. Царство Божие проявляет себя. Пластичная сила вибраций Божественной жизни творит и создает формы своими голосами, звучащими в человечестве.

Насколько я понимаю и могу выразить словами, в этом весь секрет начального этапа коренного преобразования человека, от предродовых схваток до рождения совершенно новой жизни. Заповеди блаженства не дают нам описания этого процесса, и уж тем более подробного разъяснения. Они содержат лишь непреднамеренные подсказки, которых, впрочем, достаточно, чтобы получить представление о том, как этого можно достичь.

И человек понимает, что все это достигается не усилием, а должно возникать само и пройти все этапы становления. Повсюду речь идет об изначальных переживаниях и творческих процессах, которые нельзя перенять у кого-то и которым невозможно научиться с помощью упражнений. Будь это так, итогом стала бы не изначальная жизнь, не «новая тварь», а набожность. Никакими уловками и усилиями нам не избавиться от старого и не достигнуть нового. Как сказано в Библии, «не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба». (Ин 3:27).

«Итак, помилование зависит не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего» (Рим 9:16). Все зависит от жизненных сил Вселенной, которые вызывают в нас творческое движение и побуждают наше изначальное естество к всестороннему развитию, заставляя его прорастать из своего вечного семени, сокрытого в нас под слоем мусора. Сказанное справедливо на протяжении всего нашего становления: от первых вибраций беспокойства до тех далеких времен, когда мы достигнем небывалых высот и перед нами откроются безграничные горизонты.

Самое больше, на что мы способны, – создать благоприятные условия для этой таинственной жизни, которые, хотя еще и очень слабо, наверняка ощущает в себе каждый, читающий, к примеру, данные рассуждения с чувством, свойственным ищущему человеку. От их свойств в полной мере зависит то, перерастет ли едва заметное беспокойство в нас в созидательную энергию, превосходящую все другие энергии. Как образно сказал Иисус, «а иное упало на добрую землю и, взойдя, принесло плод сторичный». (Лк 8:8). Но и «доброта земли» бывает различной. Лишь бы она оказалась достаточной и семя вообще взошло, выросло, расцвело и принесло плоды!

Первейшее условие для зарождения и полного развития в нас новой жизни – искренность и простота нашего чувства, его осознание и его движение. От того, насколько мы внутренне непосредственны в своем восприятии и переживании воспринятого, зависит все. Иисус сказал: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18:3). И делать это Он предоставляет нам самим, что и будет нашим становлением.

Так оно на самом деле и есть. Непосредственность нашего существа не в нашей власти, но мы наделены ею от природы как дети, и мы можем разузнать, что же в нас ее разрушило, и в результате найти пути и средства для ее восстановления в изначальном виде. Если вы этого хотите, то прежде всего немедленно перестаньте вообще стыдиться своей наивности, считайте ее неким святым началом в вас, чувствительным органом для восприятия жизненных вибраций Бога. Покончите с расчетливым существованием и рассудочной жизнью, убившей в вас дитя. Везде и во всем оставайтесь непосредственными, чего бы вам это ни стоило. Изгоните из своей жизни все сложное, церемонное, рафинированное. Стремитесь к простоте в повседневных делах и в жизни вообще, к естественности и простодушию, станьте бесхитростными и беспристрастными. Далее, внушите себе отвращение ко всему поддельному, перенятому у кого-то, нарочитому. И, наконец, изгоните из себя и из своей жизни все напускное, очиститесь от неправды в вашем сознании, в вашей манере держать себя, всеми силами добивайтесь честности и искренности в своих воззрениях, суждениях и поступках, станьте прямодушными, «прямоугольными в отношении тела и души». И тогда в вас возродится дитя.

Но одного стремления мало, нужно что-то делать. Со многим придется порвать, придется совершать подвиги и даже радикально менять свой образ жизни, если мы хотим чего-то достичь. Нельзя, к примеру, по-прежнему мириться с «сорной травой псевдокультуры», пытающейся «заглушить» нас. Мы будем вынуждены пренебрегать многими обязанностями и на многое не обращать внимания, чтобы дать ребенку вырасти в нас.

Проявив во всем этом должную волю, мы вновь вернем свою непосредственность, и по мере ее обретения в нас возникнет и начнет набирать силу то самое переживание, о котором свидетельствуют Заповеди блаженства. Тогда все получится так, как это вызвано нашими впечатлениями и реальностью, а их созидательная сила побудит к дальнейшему развитию. Наше содействие здесь вовсе не требуется, нужно всего лишь жить своими переживаниями и ощущениями. Из живого чувства вырастает изначальное естество. Но чем мы яснее и проще, тем чище и полнее, тем сильнее и продолжительнее наши чувства.

И нам надо научиться ждать, когда придут те чувства и переживания, которых у нас пока нет. Терпение должно сдерживать наше усердие, чтобы избежать искушения найти замену тому, что должно быть, или попросту вообразить его. Пусть усердие не дает угаснуть духовной жажде, которая только и делает нас восприимчивыми. Воля, нацеленная на отдельное, частное, которое нам хочется пережить, приносит один лишь вред, а страстное ожидание того, что будет, дает нам переживания. Возрождающееся и вырастающее в нас рождается и вырастает из этой страсти, остающейся всегда неутоленной, сколько бы мы ни получали желаемое.

Добавить больше нечего. В остальном каждый должен искать и видеть сам, как ему прийти к новой жизни. Не существует никаких волшебных заклинаний, указывающих и открывающих нам пути к ней. Мы обязаны искать, «и немногие находят их» (Мф 7:14).

 

2. Судьба и призвание Ищущих

В конце концов Заповеди блаженства переходят от внутреннего развития Ищущих, суть которого постепенно разъяснялась слушателям, к переживаниям и проблемам, которые их ожидают:

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.

Применительно к немецкому менталитету это звучит так: блаженны подвергающиеся преследованиям за нарождающуюся в них правду, ибо в них живет изначальное естество. Несущие мир этому не должны удивляться – ведь они преследуемы. Как ни парадоксально, эти слова стоят рядом: творящие мир преследуемы.

Люди часто не могли разобраться в противоречии, заключенном в словах Того, Чья цель была мир Божий на земле, сказавшего Своим ученикам: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф 10:34). И это не могло быть иначе. Ведь мир, устанавливаемый Иисусом и Его последователями, есть подлинное, естественное устроение вещей, порядок изначального замысла, искупляющая правда бытия и жизни. Но именно как таковая, она неизбежно входит в острейшие противоречия и напряженнейшие отношения со всеми несуразностями деградировавшего человечества и его убогими, искусственными порядками, выступающими в форме традиций или условностей, морали или религии, образа жизни или гражданских норм организации общества. Поэтому творцы истинного мира будут непременно казаться недовольными и бунтарями, людьми субъективистского произвола и опасными мечтателями, вызывающими осуждение.

Творческое развитие и есть нарождающийся мир. Это движущее нами развитие и стремительный напор поднимающихся соков воспринимаются людьми, слабыми, склонными к постоянным компромиссам, ленивыми и предубежденными, инертными существами, как помеха и бунт. И ничего тут не изменишь. Примирить Ищущих с инертными невозможно, между ними неизбежно будут возникать трения, беспрестанно вызываемые движением жизни, с одной стороны, и пассивностью – с другой. Из этих разногласий и возникают преследования.

Для сытых, пребывающих в покое душ Ищущие просто невыносимы. Это постоянное напоминание об их нечистой совести. Уже одним своим появлением Ищущие кому-то мешают жить в собственное удовольствие, мешают их бурной деятельности, бесконечным делам и проявлению небывалого усердия «на благо общества». Что ж, Ищущие невыносимы. Их пылающий взор и жгучее желание постоянного поиска ставят все под сомнение, хотя никаких сомнений они не высказывают – ни в отношении научно выверенного мировоззрения, ни по поводу спокойного семейного счастья или даже осознанного «спасения во Христе». Они нарушают покой и постоянно вводят в досадное смущение. Поэтому их и преследуют со всех сторон. Кого не преследуют, в том, значит, искание еще не стало всепроникающей, действенно проявляющейся движущей жизненной силой. С тем, кто просто протестует, еще можно мириться, он вполне выносим. У него этот протест скорее всего сиюминутное настроение, а не движущая жизненная сила. Или он изнемогает от душевной тревоги, но еще не оплодотворен творческим Божественным призывом «Да будет!», пробуждающим в открывшейся душе силу, дающую выход росткам изначального естества. Ибо одно лишь смятение неудовлетворенного, обеспокоенного сознания вызывает у других в лучшем случае сочувствие, а то просто иронию или самодовольное чувство собственного превосходства. И лишь становление нового вызывает возмущение, враждебное отношение к подобным людям, желание их преследовать. Поэтому Иисус и говорит «изгнанные за правду».

Но таким своим дополнением Он одновременно адресует Свое прославление лишь тем, кто действительно преследуется за правду, проявляющуюся в их поведении и в их образе жизни. Если же кого-то преследуют за намерения и за то, что причисляет себя к Ищущим, из-за неловкости или заблуждений, а вовсе не за проблески нарождающейся в человеке правды, то такие преследуемые достойны всяческого сожаления, называть их блаженными нельзя. Да и преследования ли это? Скорее критика, осуждение, разоблачение, лишение общественного кредита доверия, бойкотирование, словом, неприятие, в основе которого лежит чувство собственной правоты при соприкосновении с опасной и неумелой подделкой и бесполезным выяснением отношений. Изгнание и поношение, о которых говорит Иисус, вызваны болезненным и тревожащим чувством собственной неправоты преследователей. Страстность в их действиях – следствие раздражения по поводу того, что они никак не могут справиться с этим чувством. Стоит только построить дом на скале, как тут же на тебя ополчатся все, построившие свой на песке.

Но если вас действительно преследуют из-за вырастающей в вас правды, то вы блаженны и вам принадлежит Царство Небесное. Именно вам, ведь преследуется лишь изначальное естество в вас, первые ростки Царства Божьего в вашей собственной жизни. Поэтому вас можно только поздравить с теми преследованиями, которым вы подвергаетесь, ибо они – не что иное, как противодействие становлению и проявлению в вас Царства Божьего и одновременно залог его.

Уверение, в точности повторяющее сказанное в первой заповеди, и здесь не просто утешение в награду Ищущим, а лишь разъяснение закономерностей, отражающих естественные законы. Преследования лишь позволяют увидеть скрытый рост изначального естества, неизбежно вызывающего ненависть у всех, чья природа повреждена.

Это нужно помнить, читая следующее изречение, которое дополняет и подтверждает сказанное:

Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня.

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.

Все, что нам надлежит претерпеть ради Иисуса, может только переполнить нас радостью, ибо одновременно с этим прибавляет в силе и полноте и наше изначальное естество. Такую взаимосвязь Иисус выражает привычным для иудеев понятием «великой награды», которую Он и обещает слушателям. Но по сути Он хочет лишь сказать то же, что и в предыдущем стихе: радуйтесь тому, что вы испытываете от преследований, ибо, не будь их, вы не осознали бы самой причины, несущей вам счастье, и не уверились бы в ней. Пусть вас не тревожат неприятие и месть инертных, которым не по нутру все, что вы делаете. Как бы там ни было, но в вас живет изначальное естество, и ему предстоит безмерно и безгранично возрастать в вас.

Иисус переводит взоры слушателей с неизбежной малоприятной реакции внешнего мира на подобное перерождение, на стоящую перед ними цель и, конечно же, на будущее, которое их ожидает. Но не на отдаленное или уж тем более не на потустороннее, а на такое, которое беспрерывно становится настоящим. Поношения, гонения и злословие – неизбежные спутники растущего в вас изначального естества, которое, ширясь и разрастаясь, исходит вовне, оказывая преобразующее воздействие.

Ищущим не избежать поношений, ведь у пребывающей в покое толпы ваше беспокойство и ваше упорное движение вперед вызывают отвращение. Поэтому они и клевещут на вас, считая неугомонными и недовольными личностями, опасными реформаторами, назойливыми критиканами и нарушителями спокойствия, никчемными преобразователями мира и мнящими о себе чудаками. В их арсенале – от сочувственного пожимания плечами и иронического сморщивания носа до самой подлой публичной клеветы, включая всевозможные вариации этих приемов. Такие поношения – своего рода оправдание инертными самих себя. При всей своей лености и закоснелости, они могут чувствовать себя правыми, лишь пока хулят и называют заблуждением любое возвышенное устремление, рождающееся из глубокого ощущения невыносимости нынешних обстоятельств.

Неправедно злословят же на Ищущих из-за любых необычных проявлений их естества. Они не такие, как инертные, именно их отличие и воспринимается сонной, ленивой толпой как нечто в высшей степени предосудительное и нестерпимое. Не имея ни малейшего представления о движущих причинах и смысле такого поведения Ищущих, но полные раздражения и праведного возмущения, они с подозрением относятся к столь неслыханному образу жизни и поносят все, что видят и слышат о них. У одних, по-видимому, это зависть, вызванная пониманием собственной неспособности жить так же, у других – смутное ощущение почти очевидной правоты Ищущих, что только еще больше распаляет неприятие их, третьи же, пребывая в сытой тупости, уверенности в собственной правоте и непогрешимости, считают, что обязаны стоять на страже традиционного, общепринятого и общепризнанного. Но все они дружно осуждают новый образ жизни, к которому естественным путем приходят Ищущие. Но чтобы осуждать, инертным приходится клеветать на Ищущих, иначе неправыми их не объявишь.

Либо люди воспринимают Ищущих как некий неизбежный суд над собой, но тогда им приходится избавляться от своей лености и инертности, что невозможно без полного внутреннего разрыва с тем, в чем они до сего времени находили удовлетворение и обретали чувство собственного достоинства. Либо они отвергают это побуждение к жизни, видя в нем некий протест против всего ставшего нормой в сфере религиозного, нравственного и общественного бытия. И тогда им не остается ничего другого, как презирать тот иной образ жизни, чтобы не презирать самих себя. Третьего не дано.

И это особого труда не составляет. Им ничего не остается делать, как объявлять данную линию поведения предосудительной, оценивая ее смысл и движущие мотивы со своих позиций. Тогда, естественно, своеобразие Ищущих кажется им высокомерием, их верность самим себе – бесцеремонностью и бестактностью, искренность и прямота – пошлостью, свобода – безнравственностью, безудержное стремление вперед – непочтительностью, прямодушие – проявлением их грубого существа, естественность в поведении – фривольностью и бесстыдством. Все, что бы ни делали Ищущие, объясняется самыми низменными инстинктами и клеймится позором как открытое проявление их низменного нрава.

Отсюда и гонения в узком смысле: подобным опасным элементам не место среди людей. В этом движения и партии инертной толпы так же солидарны, как и в поношении Ищущих. Ортодоксы, социалисты, вольнодумцы, великосветские круги, провинциальные «образованные» мещане, государство, общество и семья – все пытаются, где только возможно, подавлять эти личности, неудержимо стремящиеся к возвышенной жизни. Такова судьба Ищущих. Каждый из принадлежащих к их числу может об этом поведать. Но прежде всего неприязнь к ним возникает в семье, поскольку именно здесь антагонизм ощущается сильнее всего. «И враги человеку – домашние его» (Мф 10:36). Дух семьи на редкость снисходителен: он терпит, прощает и закрывает глаза на самый безнравственный образ жизни, с величайшими жертвами вызволяет из беды неудачников, мирится с иными убеждениями и принадлежностью к иным партиям, не отвечающим семейным традициям. Но стоит только сыну или дочери прийти в смятение из-за возникшей потребности в духовном развитии, которое превращается в фактор, определяющий и формирующий их жизнь, наставляющий на собственный путь и ведущий к правде, стремящейся к своему проявлению, как родительская любовь тут же обращается в безжалостную тиранию, а неспособность воспрепятствовать этому порождает яростное разрушительство, резкую критику всего поведения подобных отщепенцев – их забрасывают грязью, отвергают, и в этом хоре родных и знакомых именно ближние задают тон клеветы и осуждения.

Им вторят коллеги и приятели («он, должно быть, рехнулся»), порой семья даже пытается объявить своего Ищущего невменяемым. Чудачество, распущенность, неспособность найти удовлетворения в своей профессии и в своем кругу, мания величия, растерянность, незрелость – так характеризуют его поведение, не видя в этом ничего другого. Городские сплетни в один голос твердят то же самое. Так же всегда вели себя и представители государства, коллектива, общественности, по крайней мере, когда человек, решившийся отправиться в неизведанное, всю свою жизнь оставался верным себе. И тем усерднее его духовное наследие препарировалась в угоду толпе. Так было с Иисусом и со всеми, кто когда-либо, не считаясь с авторитетными мнениями и общепринятыми правилами, всеми силами старался отыскать следы правды и пойти по ним. «Так гнали и пророков, бывших прежде вас» (Мф 5:12). Всех свидетелей правды, жаждущих явить ее в мир и пытавшихся приготовить ей путь, чтобы она открылась всем, ждала та же участь, что и самого малого Ищущего среди нас.

Но не все гонимые и считающие себя Ищущими могут быть причислены к тем, кого Иисус поэтому и нарекает счастливыми. К словам «поносить вас» Он многозначительно добавляет «и всячески неправедно злословить за Меня», заостряя на этом наше внимание. Если те, кто доволен своей жизнью, кого вполне устраивает установившийся порядок, чьи мнения и обвинения соответствуют истине, если ваше поведение на самом деле проистекает от нечистых источников пошлых инстинктов, если оно засорено и развращено своеволием, корыстью, высокомерием, безалаберностью, стремлением произвести сенсацию, кокетничаньем с самим собой, отвращением к современным будничным проблемам, если ренегатство или погоня за эффектом и расчетливость понуждают вас к тому, что вы выдаете за прямое выражение чистого внутреннего прорыва, тогда лжете вы, а не ваши клеветники. Возможно, их суждения в чем-то и неверны, поскольку им не удается разглядеть скрытую подоплеку вашего поведения, но в целом они правы: вы лицемеры, ваше поведение по сути непорядочное, наигранное и подозрительное.

В той фразе есть еще одно ограничение – «за Меня». Иисус впервые говорит о Себе Самом, выдвигая в качестве решающего аргумента Свою личность. Что Он имеет в виду? Данное ограничение явно относится к словам «за правду» в предыдущем стихе, что равносильно утверждению: Иисус есть правда. Для Его слушателей, равно как и для нас, Он – явление Царства Божьего, правда человека, новый порядок вещей в человеческом обличии, самая первая клеточка нарождающейся жизни, не в теологическом, догматическом, а культурно-историческом смысле слова.

Если на нас клевещут потому, что в нас пытается обрести реальный образ именно то, чем был Иисус, и воплотиться то, чего Он добивался, вот тогда мы подвергаемся гонениям за Него. Какие только безобразия ни творились «во имя Иисуса»! Его превозносили все, полагавшие будто вправе ссылаться на Него, Им утешались все, кому по причине их христианского благочестия или признания себя Его сторонниками приходилось испытывать на себе зло. Но все же, как правило, по своему характеру, по своим устремлениям и желаниям они скорее всего ничем не отличались от твердивших «Господи, Господи», но услышавших в ответ: «Истинно говорю вам: не знаю вас». Что бы в подражание Ему ни делалось, какими бы Его словами ни оправдывалось и как бы Его именем во свидетельство Его причастности ни прикрывалось, все равно это были грубые подделки – жалкие, неумелые потуги на ниве морали и скверное лицемерное жеманство, которое демонстративно терпело возмущения честных искателей правды, представляя все это как «гонение за Иисуса». Нужны ли здесь примеры? Значительная часть инертной толпы и сегодня считает себя «гонимыми за Иисуса», а преследователями считают именно тех, кому не дает покоя завязшее в христианстве становление человека, для кого важнее всего вновь найти Его признаки в нашей жизни!

На фоне всего это следует особо подчеркнуть, что блаженство здесь обещается лишь гонимым за становление нового, за обновление, которое пытался вызвать в людях Иисус и которое было Его целью, которое в своем прямом выражении и проявлении стало причиной злобных нападок тупой ограниченности. Если же сопротивление вызывает не тот образ, который олицетворял Собой Иисус и который Он творит поныне, значит, это не подлинный образ и не принадлежит человеку «чистых кровей». Но в таких гонениях нет никакого прирастания изначального естества и таким гонимым принимать на свой счет прославления неуместно.

А посему оговорка, делаемая Иисусом, вполне объективна. Кем ты себя ощущаешь и каким себя видишь, ровным счетом ничего не значит: главное – кто ты есть на самом деле. Если ты действительно обретаешь подлинное человеческое состояние и оно своими внешними проявлениями настраивает против тебя бесцельно живущих личностей с христианскими или еще какими ярлыками, то тебя преследуют за Иисуса. И неважно, сознательно ли ты идешь по Его стопам или, пытаясь отыскать свой путь, все еще бредешь на ощупь туда, куда стремился и Он, подчиняясь смутному порыву тоски и влекомый жаждой правды. Вот почему сегодня, как и во все времена, подвергаться гонениям за Него нравится многим. Это их уста говорят Ему «нет», поскольку их глаза все еще закрыты, чтобы не видеть, каков Он на самом деле, но все же они творят Его волю и, сами того не осознавая, выступают за Него, стоя в потоке Его жизни, отчего и страдают за Него, хотя им не по душе тот Иисус, Которому поклоняется мир.

Иисус выражается довольно ясно. Что бы ни являлось поводом гонений, чистота внутренних помыслов («и всячески неправедно злословить за Меня») и подлинность личных процессов как проявлений становления нового («за Меня»), иными словами, субъективная и объективная правдивость являются обязательным условием. Вот тогда Ищущих можно назвать блаженными, ибо изначальное естество, возрастающее в них и через них воздействующее на мир, является именно тем, что и вызывает сопротивление. А если это так, то их судьба и есть их призвание.

Вы – соль земли.

С каждой новой Заповедью все больше поражаешься тому, какие удивительные перспективы Герольд нового времени открывает перед Ищущими. В то время как эти люди, которых гложет ощущение своего полного ничтожества, только еще поднимают к Нему свои растерянные взоры, их уже восхваляют за то, что в них, по Его утверждению, зарождается изначальное естество. У них, погрязших в бедах и лишениях, оказывается, есть право претендовать на исполнение своего страстного желания, а то, что волнует их сердце, есть не что иное, как жизненные вибрации Бога. Они, удрученные той враждебностью, которую вызывает их честная борьба, вдруг узнают, что сопротивление ленивой инертной людской массы – всего лишь неизбежное противодействие новой жизни. Но все же удивление достигает своего апогея, а благая весть наивысшего триумфа своего безмерного величия, когда мы слышим: вы – соль земли, вы – свет мира.

И тогда становится ясно, как велика их роль в мировой истории. Они – та стихийная сила, что не дает угаснуть жизни и творит ее. Без них человечество давно бы прогнило. Это они сдерживают процесс разложения чудовищно инертной толпы, помогают ей подниматься к высотам истинной жизни. Не будь Ищущих, она оказалась бы ни на что не способной и от нее не было бы никакой пользы. Благодаря им инертные и существуют. Правда, они убивают пророков, но зато возводят им усыпальницы и поклоняются их духовным реликвиям. Свидетельство тому – вся история мировой культуры. Толпа всегда жила своей убогой жизнью, питаясь духовно теми истинами и жизненными ценностями, которые открывали и создавали Ищущие. Но при этом она, пользуясь ими, всякий раз лишала их подлинной творческой силы, денатурировала, приспосабливая к себе. Творческий флюид улетучивался, сохранялись лишь формы, понятия, обычаи, слова. Этими «консервами» и питалась. «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его», но тьма все же остается тьмой, сколько ни освещай ее светом. Так было до Иисуса, так было и после Него. Он сам – величайший пример тому. Христианство – освещенная тьма, но не свет. Однако жизненные проявления в нем духовно растущих людей, без устали ищущих новую землю Божью, поддерживают его, делая благом для миллионов людей, пребывающих в тени смерти.

Рассеянные в этой толпе неприметные Ищущие не просто поддерживают инертных. Неутихающим волнением своей души они возбуждают жизненные вибрации в отдельных частичках этой толпы. Ищущие стремятся пропитать собой закосневшее человечество, они – та закваска, которая продолжает действовать, «доколе не вскисло все». Те самые трения и разногласия, которые в тупых личностях вызывают возмущение, рождают в живых и восприимчивых душах беспокойство, выводящее их из состояния ленивой инертности, и заставляют задуматься о том, как им заполнить свою пустоту. Так от одной жизни возжигается другая. Муки рождения нового постепенно охватывают все больше людей, и в процессе их становления одна за другой возникают новые клетки.

Говоря «вы – соль земли», Иисус не дает им никакой оценки, ничего от них не требует, ни к чему не обязывает и не ставит перед ними никаких задач. Здесь Он просто констатирует факты и законы естественной истории человечества, всего лишь разъясняет господствующее в ней истинное положение вещей, которое и будет во все времена оставаться таковым, составляя основной закон человеческого развития. Иисус ведь не говорит: вы должны быть солью и светом, но вы уже таковые есть по сути своей жизни, и чтобы проявлять себя в этом свойстве, нет надобности что-либо предпринимать и совершать. Само ваше бытие уже содержит в себе творческую силу. Вы – соль, и все вибрации вашего существа – по сути расходящиеся кругами движения жизни, но только до тех пор, пока вы честно ищете. И неважно, на какой стадии обновления вы находитесь.

Этот естественный закон новой жизни имеет основополагающее значение. Иисус не говорит: проповедуйте, учите, убеждайте, обращайте, находите сторонников, Он говорит: вы есть. Вы уже исполняете свою задачу, живя полноценной жизнью людей ищущих, растущих. На деяниях вашего бытия и достижениях вашей жизни покоится будущее человечества. Если вы неподдельны, то Царство Божие придет само. А то, что в истории творения человечества Бог возлагал на иных людей необычные миссии и пользовался особыми инструментами, каковыми для Него были, например, апостолы, то здесь мы об этом говорить не будем. Для нас сейчас важнее призвание Ищущих, их роль в приходе нового. Само бытие, жизнь – это и есть их призвание.

Царство Божие придет само – как результат непосредственного проявления жизни тех, в ком зарождается и набирает силу изначальное естество. Все умышленные, преднамеренные, натужные, специальные действия в этом направлении приносят лишь вред, поскольку они не отвечают нашему изначальному естеству. Даже самый чистый образ мыслей тут ничего не меняет. Это закон природы, не допускающий нарушений и превратных истолкований. Ничто так не сдерживает приход нового, как горячечная поспешность в действиях тех, кто не способен его терпеливо ждать. Наш страстный пыл в достижении цели человеческого становления способен воспламенить лишь наши искания и сделать нас более восприимчивыми, однако вибрации жизни, развивающейся под их влиянием, излучаются нами независимо от нас. И чем ярче свет, тем меньше он нуждается в поддержке.

Но все это относится, естественно, к тем, кого Иисус в Своей Нагорной проповеди столь определенно представляет как людей живых, только к ним, без всяких ограничений и оговорок. Каково их религиозное и культурное облачение, откуда они берутся и с какой меркой подходят к исторически сложившимся условиям и порядкам, оценивая их жизненную значимость, как отражается новая жизнь в их собственном сознании и как, сообразно с этим, меняется их мировоззрение, какое место в их жизни прежде занимал Иисус, – все это весьма второстепенно, если только они, ищущие по правде, таковы, какими Он их подразумевает. И эту их особенность ничем не заменишь – ни христианской верой, ни религиозной и нравственной жизнью, ни той или иной жизненной позицией. Во всяком случае, те, кто запутался и закоснел в христианской религии, ни солью, ни светом Иисус не считает.

Своим отношением к искушениям в пустыне Иисус показал, как Царство Божие не приходит. Здесь же, дополняя те поучения, Он разъясняет, как оно приходит – незаметно и для каждого по-своему. Народ как бы «просолен» Ищущими: они рассеяны в нем, вкраплены в него, не собраны воедино и не образуют никакой сплоченной «власти», Ищущих связывает лишь одна и та же переполняющая их новая составляющая жизни, благодаря которой они, будучи в окружении иных людей, пребывают в живом непосредственном общении друг с другом. Любая их организация исключена. Любое сплочение изолировало бы Ищущих от инертных и помешало бы прямому воздействию их нового естества. Пробуждающие жизнь не вправе замыкаться на себе, иначе она остановится в своем развитии.

Но их собственная жизнь и есть живая энергия творческого фермента. Всевозможные искусственные приемы и особые меры исключены, ибо все решает некий жизненный процесс, складывающийся из происходящего в собственной жизни каждого человека. И где эти отдельные его составляющие развиваются с внутренне присущей им необходимостью и естественно подобно любому чисто природному явлению, там изначальное естество, распространяясь вширь, начинает устанавливать новый порядок вещей.

Но успех этого зависит в первую очередь от способности жизненного фермента сохранять свои свойства, ибо, утратив их, он лишится своей созидательной силы.

Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?

Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон.

Ищущие везде и во всем обязаны оставаться верными самим себе: не поддаваться уродливым влияниям, не расслабляться, избегать общения с чуждыми им людьми, не притуплять в угоду другим небывалую остроту производимого ими впечатления. Иначе они перестанут быть солью, и у них появится гнилой привкус. Но начав разлагаться сами, они окажутся бесполезными и для вышеупомянутого жизненного процесса.

Их главная задача – всегда оставаться Ищущими. Есть нечто великое в моменте зарождения новой жизни, но иные довольствуются этим происшедшим с ними удивительным событием и успокаиваются. По их мнению, этого вполне достаточно для жизни и смерти, но тогда внутренняя устремленность ослабеет, и они покинут ряды Ищущих, перестанут быть солью. Мы должны оставаться Ищущими, если хотим жить, ибо остановившиеся в росте всходы чахнут и погибают, отчего необходимо действовать, иначе навсегда останемся такими, какие есть.

Наше внутреннее беспокойство сообщается окружающим. Вибрации наших исканий заставляют содрогнуться все застывшее, вялое, неподвижное, что окружает нас. Пребывая в поиске, мы вовлечены в движение жизни, и лишь оставаясь в нем, способны оживлять собой других.

Но сколько Ищущих погрязло в концепциях, мировоззрениях, программах, «движениях», в работе! У скольких Ищущих ослабел и в конце концов вовсе пропал пульс внутренней устремленности, звучавший в их поступках, делах, в наслаждении жизнью! Сколько Ищущих мирятся с существующими обстоятельствами, усматривая в их историческом развитии доказательство собственной правоты и правды и в конечном счете довольствуются этим – мол, такова жизнь!

И есть еще одна опасность – это когда поиск сводится к однобокому познанию и движение, как его неизбежное следствие, проявляется лишь в теории, но не в жизни. Тогда люди переживают все только мысленно, действительность подменяется фантазией, новая жизнь не зарождается. В результате они лишаются и будоражащей жизненной силы. Теории никого не волнуют. Бросается в глаза, как кто-то уж очень хочет что-то из себя представлять и явить собой нечто новое, но поскольку он живет, по сути, той же жизнью, что и другие, все его потуги воспринимаются как сплошной обман, и не согласиться с этим нельзя.

Есть и такие, кто вполне отчетливо ощущает импульсы зарождающейся в них новой жизни, но их робость, страх, тревога, опасения, склонность к покою не позволяют ей возникнуть и действенно проявить себя. Они идут на компромиссы и всевозможные уступки. Я знаю много Ищущих, которые полагают, будто важнее всего новый образ мыслей, возвышенные интересы, внутренняя ориентация на определенную цель и что это, не нарушая их внешнего подобия в сфере религиозности, нравственности и практической жизни, позволяет им уживаться с другими, дает определенный эффект и способствует их развитию. Роковой самообман. Ведь в таком случае они топчутся на одном месте и перестают быть солью.

В конечном счете многие изменяют себе, лишь бы не навредить «делу». Они соразмеряют свою позицию с разумением тех, на кого хотят оказать влияние. Для них важно получить признание инертных, отчего они всю свою жизнь только и думают о том, как бы убедить других и расположить их к себе. Они даже не подозревают, что тем самым лишают свою жизнь непосредственности, уродуют ее и окончательно губят в ней изначальность. Они верят, что иначе им не стать солью, на деле же перестают быть ею. Возможно, так они и добиваются большого влияния на людей, но обновления в них больше не происходит и оно не исходит от них.

Внутреннее движение, личное становление и жизнь, неутомимый поиск и свойственное только им поведение должны найти в Ищущих свое выражение и предстать перед всеми в выгодном свете. Сдерживать это и значит подавлять. Это убивает нарождающуюся изначальную жизнь. Когда взаимосвязь между жизнью для себя и проявлением себя во всей полноте разрывается, все кончается бесплодными настроениями и назидательными рассуждениями, которые никакого влияния не оказывают.

Как много людей, вызывая в первую очередь неудовольствие своих ближайших родственников, полагают, что из любви, покорности или почитания им следует держать себя не так, как велят им их внутренние побуждения! Как много людей верят, что повредят делу и помешают его успешному развитию, если будут просто и безоглядно следовать импульсам и императивам своего обновления. Они начинают порицать себя, вдаваться в размышления и более осторожно выстраивать свои действия. И в итоге изменяют себе, перестают быть детьми по своей сути, предают изначальное естество, стремящееся к своему проявлению, и нарушают естественность жизненных процессов, от которой зависит не только личное, но общечеловеческое становление.

Нет, трение между движением и состоянием покоя нельзя ни ослабить, ни намеренно увеличить. Мы не вправе улаживать, смягчать, посредничать, равно как и выпячивать, усиливать, жить по принуждению и неестественно, а, напротив, должны позволять оживающему в нас проявлять себя совершенно непроизвольно и непосредственно – предоставлять ему возможность действовать самому, а не по нашему хотению. Иначе мы проиграли, и вся эта действенная энергия окажется для мира негодной.

Это ведь так просто – ничего себе не придумывать и ничего не делать под давлением собственной воли, а лишь заботиться об успешном становлении того нового, о котором нам дают представление Заповеди блаженства, и позволять ему невинно и простодушно заявлять о себе. Это ведь так просто – жить естественной жизнью, руководствуясь изначальным чувством. Но склонный к самоанализу человек испортит все, даже если его познание совершенно. «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное».

Вы – свет мира.

Благодаря своему облику, небывалой широте жизни Ищущие, как никто другой, служат истинному просвещению человечества, самораскрытию правды, скрывающейся за всем происходящим в мире, способствуют разоблачению призрачного мира, удерживающего в своих сетях инертных. И в свете нового образа жизни, исходящего от таких людей, инертные, если это вообще возможно, вдруг начинают видеть порочность своей жизни, в которой деградирует их подлинное естество, и вредоносность любых обстоятельств, сдерживающих человеческое становление. Если слово не пробуждает в инертных понимания истинного положения вещей, подлинного предназначения человека, смысла и цели развития, творческих жизненных сил Вселенной, стремящихся привести человечество к совершенству, того живого понимания, из которого тотчас же возникают тоска и волнение, то все это самым непосредственным образом может вызывать в них созерцание жизни, личный опыт и ощущение нового в людях, в которых оно проявляется.

Лишь такое объяснение жизни для нас ценно и полезно, любое другое лишь притупляет чувства и уводит от истины. Пока человек не ощутит чего-либо во всей его изначальности, любое поучение на этот счет будет ему лишь во вред. Поэтому люди обязательно увидят свет, если они осознают свою тьму и захотят обратиться к свету. Лишь непосредственное впечатление от становления нового делает нас более восприимчивыми к нему. На таких естественных законах и покоится всемирное призвание Ищущих, чья жизнь свидетельствует о происходящем в них становлении.

Не может укрыться город, стоящий на верху горы.

И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме.

Царство Божие призывается не внешними действиями, а нашей внутренней жизнью. Оно наступает не публично, а тайно, проникая в общественную жизнь в процессе людских взаимоотношений. Однако «нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано». (Мф 10:26). То, что проявляется в отдельном человеке, не может долго оставаться скрытым, тем более если он занимает видное положение в обществе. Из толпы выделяется всякий, в чем-то необычный человек. Так происходит с Ищущими помимо их воли. Пусть они и ведут себя безыскусно, сообразно своей сути, тем не менее на них обращают внимание, как бы это ни претило их скромному характеру.

Они и должны обращать на себя внимание, хотя такой цели у них скорее всего нет. Их необычность – фундамент их земного призвания. Но воздействует лишь то, что они есть на самом деле, их своеобразное бытие во всех его проявлениях. Те же самые выражения, слова и поступки без такого своеобразия воздействия не оказывают. Любое подражание – ложь, его внешний вид полон лицемерия. Светить способно только истинное, внутренне присущее.

Но если в основе оживляющего воздействия Ищущих на мир лежит свет, излучаемый их необычным естеством, то они не вправе его утаивать. Если они скроются от мира, мир погрузится во тьму. Но множество людей ставят свою свечу под сосуд, вместо того чтобы освещать ею жизнь! Внутренняя жизнь таких людей – некий мир, приносящий пользу лишь немногим. Она растворена в чем-то для них очень интересном. У кого-то это необычная работа, у других – религия. Все волнения, разжигающие в человеке искание, растворяются в соблюдениях правил религиозной жизни, изучении религиозных вопросов, в молитвах и поучениях, участии в жизни Церкви. Эта религиозность – своего рода развлечение, биение сердца вхолостую, от которого циркуляции крови не происходит. У других сосудом, закрывающим свет, может быть естественная жизнь или какая-либо реформа. Всецелое посвящение себя ей истощает внутренний порыв души, и он уже не затрагивает самой их жизни. Таких закрывающих свет сосудов великое множество.

Но нашему свету место не под сосудом, а на подсвечнике. Это особое место каждого в его жизни: семейное, профессиональное, общественное, социальное, духовное. Это область распространения нашего света, бесконечное пространство вокруг нас, именно здесь во всей полноте и должна раскрыться способность нашего нового естества – светиться. Конечно, это относится не только к тем, кто занимает видное по традиционным меркам положение в обществе. Любое место – важное, и простой работник способен светить среди тысяч своих товарищей, наблюдающих его жизнь, куда дальше, нежели знаменитый ученый, чья личная жизнь влияет лишь на небольшое окружение.

И если каждый Ищущий, как живой образ нового становления, окажется на своем месте, то великое событие, набирающее в нем силу, не останется незамеченным. Оно обязательно будет излучать свет, и под его влиянием у многих людей возникнет неясное ощущение, что они тоже вовлекаются в поиск и воодушевляются этим светом. Такое распространение подобного явления свидетельствует о постоянно действующей энергии уже возникшей новой жизни, а также об абсолютной правдивости и неподдельности ее успехов. Тому, кто постигнет это, станет ясно, почему Иисус отвергал любую внешнюю форму проповеди, видя в ней своего рода искушение, и ради чистоты нового творения ограничил Ищущих лишь способностью непроизвольного и непосредственного излучения света их новым естеством.

Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного.

Светясь горящим в нас огнем, мы приводим к осознанию Бога тех, кто наблюдает за нашим поведением и нашими делами. Он только и открывается нам, если все – от растущего стремления к поиску вплоть до первых ростков и расцвета новой жизни – есть не что иное, как вибрации, импульсы и образы творческого начала, добивающегося совершенства человечества. И если Бог так ясно и полно обнаруживает Себя и действует во всем, что мы есть и что делаем, то человечество переживает Бога по личным проявлениям Его в каждом из нас. Невидимое Божественное величие лучится из Его созданий, свидетельствующих о Нем. И во всех, кто хотя бы немного это замечает, возникает небывалое по силе переживание Его величия, выливающееся в прославление Отца всего изначально сущего.

Если же они славят нас, а не Бога, то, значит, Он не проявляется и не действует в нас в подлинном Своем существе. Вполне очевидно, что это опять-таки целиком и полностью зависит от той изначальности, с которой новое обнаруживается в нас и исходит из нас во внешний мир. Если оно повреждается, то Божественное в нас отходит на второй план. Всякая попытка имитации или подмены чего-то такого, что в нас изначально отсутствует, чем-то ему подобным означает злоупотребление именем Бога. Стало быть, наше неумелое вмешательство только портит дело, поскольку все должно развиваться само. И тогда всем, чей свет излучается слабо, остается посоветовать только одно: горите, даже если до сих пор в вас пылала всего лишь мучащая вас жажда правды, горечь от недостатка того, что могло бы принести вам удовлетворение.

Иисус здесь разъясняет скрытно действующий естественный закон необычного явления, говоря, что уже само становление нового приводит людей к переживанию Бога, поскольку все изначальное естество, пробудившееся в нас и по мере своего раскрытия исходящее во внешний мир, есть не что иное, как самооткровение творящего Бога. Этот закон должен был бы привести к пониманию бесперспективности сегодняшнего распространения или защиты веры в Бога. Это вовсе не тот путь, который указывает здесь Иисус, а борьба за мировоззрение во мраке теоретических понятий. Есть только один способ обратить людей к Богу: дать им возможность пережить Его в себе. А посему сейчас самое время перестать говорить о Боге, чтобы дать Ему возможность самому заговорить в живых созданиях.

В всяком случае, преобладающий сегодня путь людей к Богу чужд Иисусу. Это бесплодное восполнение неспособности переживать Бога, и раз так, то путь этот по сути лжив. А посему лишь притупляет чувства одних, избравших его, и одновременно уводит от истины и сбивает с толку других, которые идут этим путем. Их участь даже отчасти не облегчается ни тем, что наше традиционное «свидетельство» Бога бытовало во все времена и санкционировано самой историей, ни тем, что оно организовано Церковью. Проявляемые здесь честность и усердие также бессильны. Ведь мы постигаем все исключительно через собственный опыт. Таков закон природы. Вот почему в наше время существует только один путь для раскрытия Бога – развитие и действенное проявление изначального естества в личной жизни человека, происходящее с непреложностью стихийных природных процессов. И по мере того, как это происходит, толкователи этих явлений и процессов обретают право на существование.

Но обе притчи – о соли и свете – не только указывают путь распространения Царства Божьего в человечестве, они одновременно и подсказывают нам, как новое естество и дальше может успешно развиваться только в Ищущих. Ведь этот путь – лишь одна сторона явления. То, что не оказывает оздоровляющего воздействия на других, само расти здоровым не может. Точно так же чахнет в нас и изначальное естество, если ему в процессе его все более полного проявления мешают исходить во внешний мир, обременяя, к примеру, искусственными плодами собственного самоанализа. А мешают они ему потому, что ему не достает простора для раскрытия заключенных в нем сил, и ростки становления не достигают в жизни должной зрелости. В итоге оно остается слабым и внутренне деградирует в нездоровых настроениях, рефлексиях и фантазиях, на которые за неимением лучшего и расходуется энергия жизненных соков, пока их напор не прекратится и движение не остановится. В этом случае навязанная изначальному естеству ложь губит его, возникает разлад между желанием и умением, самосознанием и способностью быть самим собой неизбежно возникнет разлад. Человеком овладевает искушение возместить недостающее умение усилиями воли, и он уже тонко не ощущает противоречия между изначально-естественным и искусственным, между тем, кто он есть на самом деле, и его мнением о себе; утрачивается инстинктивное неприятие всего умышленно усиленного, возбужденного, порожденного рефлексией. Закваска лицемерия начнет проникать в нас все глубже, убивая изначальное.

Здесь не помогут ни самая крепкая воля, ни честные намерения, ни страстная набожность. Здесь с неумолимой строгостью заявляют о себе природа, истина, святость Бога. Поэтому будьте бдительны, вы, Ищущие, иначе перестанете быть солью, отчего утратите свою реальность для мира и погубите сами себя! Не уподобляйтесь инертным, не считайте себя подобно им единственно правильными и истинными людьми, иначе ваше внутреннее развитие остановится. Не отступайте от собственного образа, которому свойственны изначальность и естественная свободная жизнь, вытекающая из внутренней необходимости уже начавшегося в вас обновления.

 

3. Руководящий принцип

Ищущих

Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить.

Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все.

Критика по ведомым только ей причинам часто нападала именно на эти слова Нагорной проповеди, считая, что в них выражено отношение к Закону, господствовавшее в молодой христианской общине. Подобное суждение нельзя признать справедливым, ибо этот руководящий принцип не противоречит личной позиции Иисуса и следует из Его деяний. Иисус никогда не намеревался упразднить Закон. Напротив, Он относился к нему с большим почтением. С другой стороны, данное Его высказывание воспринимается как выражение Его принципиальной позиции, о которой Он, конечно, не мог умолчать. Провозгласить этот лозунг Иисуса, скорее всего, незамедлительно спровоцировали те, кому стали ясны Его намерения, да и ученикам без подобного наставления было не обойтись. И если Его формулировка шокирует критически настроенных людей, то причина кроется в чисто механическом понимании тех слов. Стоит только увязать их с той исторической обстановкой, в которой находился Иисус, как тотчас же открывается органическая взаимосвязь между этим заявлением и другими положениями Нагорной проповеди, и их значение для всех времен становится совершенно очевидным.

И чем сильнее было впечатление от того нового, что нес с Собой Иисус, тем естественнее казалась мысль, будто с наступлением приближающегося Божьего времени становится малозначимым все, что составляло суть и облик прошлого и не давало ему распасться. Всем людям свойственно полагать, будто путь к новому развитию неизбежно лежит через руины или по крайней мере через реформацию Старого Пути. К тому же у иудеев порой еще оживало в памяти обетование Нового завета, который Бог заключит однажды со Своим народом. Но возвещаемое Иисусом Закон вообще в расчет не принимало и открывало совершенно новые пути спасения. И как тогда прикажете относиться к старому порядку жизни? Может, его следует упразднить, дабы прийти к новому состоянию духа?

Иисус решительно выступает против такого искушения: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон и пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить». Выражения «закон» и «пророки» были привычными для ветхозаветной Библии, для Божьих откровений прошлого и, следовательно, для религиозного, нравственного, политического самосознания народа, которые оно в себя включало и поддерживало. Иисус не собирался ни упразднять, ни изменять исторически сложившиеся устои того времени, а, напротив, намеревался их исполнять. Что Он под этим понимал, раскрывает следующий стих.

Прежде торжественно провозглашаемая незыблемость закона: «доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не перейдет из закона» вовсе не подразумевает ограничения его срока действия. Это всего лишь речевой оборот иудеев, синоним незыблемости и непреложности. Стало быть, Иисус этим сообщает нам: закон никогда не перестанет действовать в чем – либо, пока не исполнится все. В результате у безусловного появляется условие.

В таком случае, у Иисуса «исполнить» значит «дать исполниться всему». Он хочет воплотить в реальность все подчиненное закону и воплощаемое через него, смысл и цель всех Своих заповедей и правил. Иисус хочет исполнить Свое предназначение, Свою исключительную роль в Священной истории. В чем Он видел Свое предназначение, мы не можем знать точно. Но то, что под словом «исполнить» Он понимал именно это, сомнений не вызывает.

Конечно же, Он признавал, что закон и пророки имели своей целью достижение некоего определенного состояния, того, что когда-то «исполнится», пусть даже еще не получившего в законе своего четкого выражения, как, например, заповеди нравственности, подразумевавшей соответствие ее внешним правилам духовного состояния людей, в котором предусмотрен богоугодный характер поведения. Иисус хорошо прочувствовал ту педагогическую роль, которую закон играл в истории, в том виде, как ее впоследствии совершенно со всей очевидностью развил апостол Павел в своем Послании к галатам. У пророков же отчетливее проступают тенденции будущего, ждущие своего исполнения. И этой борьбе теперь было суждено исполниться.

И когда это свершится, закон и пророки свою силу нисколько не потеряют, чего нельзя сказать об их значимости, поскольку их предназначение будет исполнено. Они станут ненужными, и именно поэтому их вовсе не следует упразднять, равно как любые устаревшие законы, которые в силу изменившихся обстоятельств можно просто не принимать во внимание.

Произнесенное здесь Иисусом – итог пережитого Им. Он не хотел ни революций, ни реформ. Он не касался ни религиозных обычаев и нравственных законов, ни социальных порядков и культуры, а вносил в существующее иудейство и жизнь народа нечто абсолютно новое, созидая новое человеческое бытие в жизни каждого. И Его вовсе не волновало, как это новое, распространившись, будет соотноситься со всеми духовными, социальными и политическими условиями, в которых жил народ. Принятие этого нового было возможно только через исполнение закона и пророков. До сего времени этот основной принцип и эту позицию Иисуса лучше всех понял и яснее всех выразил апостол Павел. Самое верное толкование стиха 17 пятой главы Евангелия от Матфея находим в Послании к галатам (4:2–5).

А посему нет ничего естественнее того убедительного пояснения, что дает Иисус Своим ученикам в качестве практического вывода, который следует из Его основного принципа:

Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном.

Если главное, чтобы «исполнилось все», то приходу Царства Божьего способствует не тот, кто отменяет старые порядки и кричит об этом на каждом углу, а только тот, кто делами своей жизни исполняет порядки согласно заключенному в них смыслу и приводит к этому других. Так он становится своего рода посредником в великом деле исполнения всего, творящего новый порядок вещей.

Такой руководящий принцип был дан Иисусом Его привлеченным Царством Небесным современникам, которых волновал вопрос о значении старого Божественного порядка для будущих времен и о том, как им к нему следует относиться. Но при чем здесь мы, Ищущие сегодня?

Чтобы это понять, попытаемся уяснить себе те общечеловеческие жизненные факторы, которые нашли свое выражение в иудейском понятии «закон и пророки», представить их себе в чисто человеческом облике как таковом. Ибо если бы речь шла только о чем-то исключительно иудейском, не имеющем ничего общего с тем, что является существенным для человечества на всех ступенях его исторического развития, то пояснения Иисуса не пробудили бы в нас живого интереса. Но это не так.

«Закон и пророки» были для народа Израиля высшим проявлением всех религиозных правил, нравственных, социальных и политических порядков, всех духовных интересов и идеалов. И, стало быть, здесь – в глубочайшем общечеловеческом смысле – речь идет вовсе не о Моисее и пророках, а обо всех известных истории порядках и жизненных силах, существовавших везде, где люди объединялись в племена и народы. А посему применительно к нам здесь говорится о Церкви и школе, о нашем социальном и политическом устройстве, о праве и гражданских ограничениях общественной конвенции, то есть обо всех ныне существующих порядках и движениях, обнаруживающихся в этих областях, равно как и о мировоззрениях нашего времени и их борьбе, о нашей культуре и тех усилиях, которые ради нее предпринимаются, о наших национальных целях и о политической жизни.

На фоне этих порядков и жизненных составляющих, всего исторически сложившегося настоящего переживаемое нами сегодня Евангелие возвещает некую новую эпоху. Мы идем к совершенно новому, принципиально иного рода порядку, отличному от того, что прежде установился и господствовал, порядку, который может установиться только естественным путем. Правда, чтобы ощутить это различие в его изначальности и реальности, пережить проблему, встающую перед нами в точности такой же, как и тогда, одного понимания вышеприведенных рассуждений недостаточно. Нужно прежде пройти путь, открытый и указанный нам Иисусом, и стать причастником первозданного естества. Лишь переживший такое радикально новое становление, такое повторное рождение самого себя получит некое представление о предстоящем возрождении человечества и в результате проникнется пониманием этого принципиального различия. Причем то, чему суждено быть, в сущности, неотделимо по своему характеру и происхождению от уже возникшего.

Человечество, каким мы его знаем, как в целом, так и в своих отдельных членах, все еще представляет собой хаос, с нетерпением ожидающий, чтобы из него было сотворено нечто. В его развитии им движет неудержимое стремление выбраться из всеобщей неразберихи и собственной душевной смуты, чтобы прийти, наконец, к живому устроению истинно человеческого бытия как некоего гармоничного организма. Только благодаря инстинкту самосохранения оно с самого начала противилось разрушительному влиянию анархии умов и необузданных страстей, подчинив себя жестким правилам и строгой дисциплине, стремилось все больше укротить и ограничить их, организовать и воспитать так, чтобы они служили ему. Мировая история превратилась в арену великой борьбы людей с хаосом, царящим в человечестве. Государственные структуры, законодательства и повседневные правила добиваются совершенной организации общества, способной обеспечить жизнь и процветание всем и каждому. Любые религии и этические учения всеми силами пытаются побороть тот самый хаос в каждом отдельном человеке и нравственно воспитать народы. Нравы и идеалы, вся духовная культура, равно как экономическая политика и соглашения между народами, служат именно этой цели.

Но как бы ни впечатляли нас эти попытки и старания, отличающиеся широчайшим охватом и тончайшим разветвлением, возрастающим совершенством и даже небывалыми успехами, человечество по своей сокровеннейшей сути так и осталось тем хаосом, каким оно было от начала времен. Даже страстные усилия не смогли ни внутренне, ни внешне преобразовать этот хаос в живой космос. Что же касается борьбы умов, то самые возвышенные мировоззрения и самые поразительные произведения искусства никогда не оплодотворяли тоску народов настолько, чтобы правда человеческого бытия и жизни подобно новому творению, возвысившись над неразберихой, избавила человечество от его бед.

Любые конституции, законы и положения, религии и этические учения, нравственное воспитание и образование, уклады жизни и культуры так и остались всего лишь вынужденными мерами защиты от хаоса, а всевозможные мировоззрения и творения искусства – отражениями страстных желаний и попыток человечества утолить собственную жажду искупления.

Иисус Христос – начало творения и искупления, некоего жизненного процесса в глубинах человеческого существа, стремящегося всю эту бесформенную, пребывающую в беспрестанном движении массу сделать единым и слаженным живым организмом. И теперь, когда мы, охваченные современным исканием, вновь переживаем родовые муки человеческого становления и всеми силами, дабы оно вновь не оказалось бесплодным, стараемся взрастить в себе разбросанные Иисусом семена, перед нами неизбежно встает один из важнейших вопросов: как же относиться к исторически сложившимся культурным факторам, действующим в нашу эпоху? Нужно ли нам с ними бороться как с чем-то бесплодным и пытаться их уничтожить, или же постараться видоизменить в духе Иисуса и обратить на службу нарождающегося нового порядка всех вещей? Вставать ли нам на революционный путь и «начинать с белого листа» или предпочесть реформы и христианизацию? Вот одно из самых актуальных искушений, с которым сегодня приходится сталкиваться Ищущим. Мне кажется, все мы будем во власти этого искушения до тех пор, пока не услышим Иисуса, назидательно сказавшего нам: Я пришел не нарушить, а исполнить.

И мы сразу же проникаемся глубоким, исчерпывающим пониманием этого лозунга, уяснив себе как существо и значение культурных факторов, так и то, что задумал Иисус. Нелепо предположить, чтобы движение, намеревающееся наполнить хаос творческими силами и превратить его в космос, вздумало снести укрощающие барьеры и порядки, сместить его воспитателей и спасителей, уберегающих его от окончательной гибели. Пока нам никак не обойтись без существующих порядков и культурных факторов, ибо они помогают человеку в его становлении и делают нынешнее положение вещей более или менее сносным. Их непременно нужно сохранить до тех пор, пока сотворение человечества не сделает их ненужными, или, по слову Иисуса, «пока не исполнится все». Что ж, без таких культурных факторов, уберегающих человечество, дело Иисуса вряд ли было бы успешным: если бы они обесценились, ничем не сдерживаемый вал страшного хаоса наверняка уничтожил бы и зародыши нового, пытавшиеся вдохнуть в него жизнь.

И что это, как не роковое заблуждение, когда, прикрываясь именем Иисуса, посягают на существующие порядки и пытаются их переделать, а то и вовсе упразднить, что предлагал, к примеру, сделать Толстой. Тогда ложно понимают не только их сущность и значение, но даже и то, чего, собственно, добивался Иисус. Спору нет, любой прогресс в мире достигается лишь в борьбе между новым и старым. Но в случае с Царством Божьим все по-другому, ибо его приход отождествлять с прогрессом нельзя. Прогресс возможен только в однородной среде. Но Царство Божие есть нечто совершенно иное, уникальное. Его разногласия со всем уже существующим разрешаются только путем обновления этого прежнего.

В страстных сражениях между старым и новым, которыми изобилует мировая история, развитие всегда достигалось за счет взаимных уступок противоборствующих сторон. Появление возможного и жизнеспособного было обязано исключительно их полюбовной сделке. Но так первозданное естество в человечестве не возникнет. Оно не создается, а рождается: семена правды оживают в благодатной почве духовной жажды. Его распространение, как и возникновение – процесс созидательный, при котором происходит развитие и преобразование человека. Именно в этом случае никаких объединений и взаимных уступок, как того требовал критический подход к примирению, не происходит.

А посему нам, Ищущим, следующим путем Иисуса, чтобы служить делу становления человека, лучше не заниматься ничем что-то отменяющим и ликвидирующим, будь то перевороты, упразднения, критика, полемика и т. п., ибо так новое не созидается. Созидательны лишь становление и жизнь, рождающая новые реальности. Первоисточник истинного человеческого бытия скрыт в сокровенных тайниках собственной жизни и никоим образом не зависит от порядков, царящих во внешних обстоятельствах. Пусть «закон и пророки» принимают в каждом народе тот вид, какой им соответствует, пусть они спокойно пребывают в нем, покуда могут. Новое подобно семени, брошенному в прежние обстоятельства для того, чтобы оно там взошло. По мере того, как будет в человеке расцветать первозданное естество, а сам он будет распространять новый порядок вещей, старое, мелочное будет делаться ненужным, постепенно распадаться или обращаться в бегство.

Однако оставим в стороне государственные порядки. Когда истинный человек обретет власть, все недостойное в этих порядках сразу обнаружит свою несостоятельность. Что общего у нынешнего социального устройства с той общественной жизнью, которая возникнет тогда? Оно не способно противостоять совершенно новому типу будущих отношений, например, между начальниками и подчиненными, между предпринимателями и работниками, и само превратится в пережиток прошлого по мере их воплощения в жизнь. Или разве может Церковь, какой бы она ни была, задержать приход Царства Небесного, когда в новую жизнь вовлекается все больше и больше людей? Вероятно, постепенно, в той же мере будет отпадать и необходимость в ней, или же она продолжит свое существование, которое будет жалким на фоне расцветающей изначальной жизни – как некий культ религиозного суеверия. Кто знает? Но в любом случае было бы бессмысленно стараться ее разрушать ради того, чтобы подготовить место Царству Божьему. И тем более нет никакой нужды бороться с любыми мировоззрениями, ведь по мере раскрытия правды жизни все они и так померкнут в лучах восходящего солнца.

Целью Иисуса было вовсе не революционное преобразование и не реформирование существующих порядков или совершенствование культурных факторов и культурной надстройки общества, а созидание нового, раскрытие первозданного естества человека и его действенное проявление во всем человеческом. Но такое достигается, как принято считать, не с помощью неких культурных сил, а исключительно через созидательное движение из сокровенных глубин человеческого бытия. Посягает ли кто-нибудь на существующие порядки и культуру, пытаясь реформировать их «в духе Иисуса», или нет – вот пробный камень живого понимания намерений Иисуса. Временные меры и действия по обузданию хаоса в лучшем случае лишь защищают новое, но его развитию не способствуют. Ибо действовать нужно совсем по-другому – идти по пути, указанному Нагорной проповедью.

Но, во-первых, это вовсе не означает, что Иисус хотел объявить незыблемым любой существующий порядок. Различие между иудейским законом и конституциями всех культурных народов заключается в том, что тот самый закон, будучи однажды утвержден, уже не подвергался каким-либо изменениям и считался неприкосновенным, в то время как конституции беспрерывно дорабатываются и совершенствуются. Поэтому безоговорочное подтверждение закона и предохранение от любых тенденций, грозящих ему отменой, выражалось у иудеев в отстаивании в нем каждой буквы, каждой запятой. Что же касается конституции, то она может иметь силу только в условиях самих существующих порядков, не вступая в противоречие со свойственным им внутренним процессом развития.

Во-вторых, Иисус не говорит, что мы должны оставаться равнодушными к господствующим порядкам и обстоятельствам. Разве есть хоть капля равнодушия в том, о чем предельно энергично свидетельствует Он, когда пытается уберечь закон от всяческих поползновений разрушительного характера! Наоборот, в интересах человечества, ожидающего своего сотворения и невыразимо страдающего от жизни в хаосе, мы предпримем все от нас зависящее и усовершенствуем насколько возможно вынужденные меры защиты человечества и его духовное воспитание, чтобы сделать наше нынешнее временное положение терпимым. Поэтому давайте принимать самое деятельное участие во всех реформах, но вот что важнее всего: ни в коем случае не надо полагать, что от этих наших действий наступит или, по крайней мере, ускорится наступление нового бытия.

Не следует приписывать подобное словам Иисуса. Даже если не каждая реформа как таковая подразумевает ликвидацию чего-либо, все равно любые попытки добиться становления человечества с помощью уже существующих или выстраиваемых культурных факторов явно противоречат тому, что говорил Иисус. Это подтверждает третье искушение с позитивным дополнением к нему: «не нарушить, но исполнить». Этим Иисус отверг тогда утверждение Царства Божьего на Земле с помощью культурных факторов и жизненных сил, которые к тому времени высоко подняли человечество и свидетельствовали о его грандиозных успехах. Здесь Иисус оглашает позицию, которую по отношению к закону и пророкам займет нарождающееся новое, объявляя, что будет их исполнять.

А это уже не совершенствование, а нечто другое. Исполнение касается самого дела, о котором радеют существующие порядки, жизненные силы и духовные свершения, а вовсе не средств, служивших ему до сего времени в соответствии со своими возможностями. Все существующие порядки и устроения – всего лишь вынужденные меры защиты от царящей неразберихи, формы и опоры для неорганичных образований. Но Иисус хочет неорганичное превратить в клеточную ткань органичной жизни и сотворить из хаоса удивительно гармоничный космос, которому не нужны все эти мероприятия и барьеры, формы и опоры. Все они лишь подсобные средства, ведь исполнить – значит устранить потребность в них. Они – защита от зла, а исполнить – значит избавить от зла. Они – средства и инструменты для воспитания и поощрения человека, а исполнить – значит побудить его стать изначальным в меру своей правды и дать ему возможность расти. Они – нравственные принципы для обуздания инстинктов, а исполнить – значит направить половую жизнь только на то, для чего она предназначена. Они – барьеры произволу, а исполнить, значит привести людей к жизни, диктуемой внутренними потребностями. На место внешних законов должны прийти естественные законы первозданного естества.

Исполнение должно стать осуществлением конечной цели всех культурных факторов, которая находится настолько далеко от сферы их влияния, что ее трудно предугадать и уж тем более достичь, которая превыше всякого действующего в этих факторах разума. Ведь исполнение означает, что возникает во всей изначальности то, чего люди пытаются хоть в какой-то степени достичь сами. Организация хаоса и живой организм первозданного естества – вещи совершенно разные и навсегда таковыми останутся. Но этот живой, изначально растущий организм и есть исполнение любых форм его организации, как высших, так и низших.

Все средства культуры – не более чем малоэффективные временные меры, и как таковые – лишь призывы о помощи и предсказания некоего времени и обстоятельств, когда они станут не то чтобы достаточными и совершенными, а просто ненужными. Эти предсказания и должно исполнить новое время Иисуса. Оно воплотит в реальность недостижимые прежде идеалы и страстные желания современности, но лишь через становление изначального. И его развитию Ищущим придется посвятить все свои силы. Вот тогда и наступит исполнение.

Такое исполнение ничего не отменяет, а делает его ненужным, но лишь в той мере и в тех пределах, на сколько это исполнение действительно происходит, ничего умышленно не обесценивая, просто позволяя этому естественным образом обесцениться. Здесь важнее всего наше превосходство над формами, опорами и ограничениями. И как только мы достигнем некой сферы бытия, возвышающейся надо всем образом жизни, на который все эти воспитательные меры и культурные факторы ориентированы, его поддерживают и являются для него незаменимыми, с этого момента мы становимся от него независимыми и у нас пропадает к ним всяческий интерес. Но покуда это еще реальностью не стало, все порядки и жизненные рычаги в том виде, в каком они необходимы в состоянии хаоса и неорганичного бытия, имеют безусловное право на существование и никому не следует их сокрушать и упразднять.

Для лучшего понимания этого руководящего принципа давайте, основываясь на нем, сделаем некое заключение. Если раскрытие новой жизни в нас ограничено и парализовано существующими порядками, то мы вправе требовать для себя необходимого свободного пространства, игнорировать эти ограничения и оказать сопротивление всему нам мешающему. Но это лишь после того, как новое действительно возникнет и разовьется настолько, что существующие порядки станут ему реальной помехой. Ведь любая инстанция имеет вес до тех пор, «пока не исполнится все». Только тогда и наступит такая ситуация, когда инстанции потеряют в моих глазах право на существование. Вывод: однажды, продвинувшись достаточно далеко и натолкнувшись на сопротивление, мы не примемся обороняться, понимая, что это всего лишь событие, присущее исполнению.

И тогда вывод, сделанный Иисусом из того руководящего принципа (стих 18), нам вполне понятен и по сути очевиден: путь критики и полемики, ниспровержения или реформ бесполезен для грядущего нового порядка вещей. Возможно, старания того, кто вступил на этот путь во благо человечества, чрезвычайно важны, но здесь речь о другом – о рождении некой новой эпохи из первозданного естества человека. И если кто собственным бытием и становлением, своей жизнью и всеми доступными ему средствами исполняет то, на что по самой сути и нацелены все культурные факторы, неспособные однако достичь своей цели, то его роль в деле становления человека неизмеримо важна. Поэтому всякий, хоть на самую толику пребывающий в новом естестве, выше Иоанна Крестителя, которого Иисус провозгласил величайшим «из рожденных женами». А это означает, что он для человечества ценнее любого самого выдающегося человека, все еще пребывающего в старом естестве.

Следуя этому руководящему принципу, мы избежим пустой траты огромного количества сил и времени, поскольку больше не будем ради становления человека бороться с исторически сложившимися культурными факторами, поддерживавшими и формировавшими прежнюю мировую эпоху, поскольку это занятие совершенно ненужное. Давайте лучше всецело посвятим себя нарождающемуся в нас новому, откликнемся на его требования и на все, к чему оно нас побуждает. Данный принцип постоянно наставляет нас: поменьше думайте о существующих порядках и господствующих жизненных силах, не тратьте на это свою энергию. Главное – исполняйте их, и не более. Мы больше не поддадимся искушению воспользоваться культурными рычагами старого времени для привлечения нового, не будем пытаться при помощи существующих воспитательных мер и образовательных факторов пробудить и взрастить то самое новое естество, поскольку нам хорошо известно, что новое бытие в корне отлично от старого и все служащее во благо последнему маловажно для грядущего. Мы должны дать ему возможность стихийно возникнуть из сокровенных недр человеческого существа и развиваться по своим, только ему присущим законам, питаясь собственными жизненными силами, действенно проявляя себя характерным для него образом. Лишь так исполняется то, чего в своих сокровенных глубинах так жаждет прежнее естество мира. Но это нисколько не затрагивает исторически сложившихся культурных основ, напротив, их права самым энергичным образом сохраняются, их жизненной ценности придается высочайшее значение.

Оберегая Ищущих от заблуждений, этот принцип одновременно создает предпосылки и для становления человека, поскольку удерживает его от всяческих имитаций обновления старого естества, добиваясь в итоге подлинности и чистоты нового творения. Неорганичные структуры больше не будут считаться живыми организмами первозданного естества, всевозможные уловки – чем-то творческим и созидательным, а чрезмерные нравственные усилия не смогут представлять себя плодами новой жизни, и никто их за таковые уже не примет. Ибо отныне никто не отважится искать подмену тому, что не возникает само, а будет добиваться внутренних предпосылок для становления нового, ожидая затем его рождения.

Если данное наставление Иисуса и следующие из него выводы сопоставить с разъяснениями, даваемыми Им в Заповедях блаженства касательно становления нового в восприимчивых к нему людях, а также судьбы и призвания Ищущих, то перед нами во всей ясности предстанет то, как приходит Царство Божье. И впоследствии, задаваясь нередко вопросом, как такое возможно, будем терпеливо ждать на него ответа.

 

Иисус, дав единое для всех правило, сразу относит его к личной сфере нравственной жизни:

Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное.

Этим Он вовсе не хочет сказать, что Его ученики должны непременно превзойти фарисеев и книжников. Здесь речь идет о некой более совершенной нравственности, нежели та, что была известна официальным представителям религии и ревнителям морали, о том, что они должны превзойти идеал, который считался до сих пор высшим. Иначе они не будут сопричастны Царству Божьему. И тут надо обратиться к нравственности изначальной, первобытной.

Нравственность фарисеев и книжников служила для обуздания и культивирования варварской человеческой натуры, нравственность же Царства Божьего есть свободное нравственное бытие новой твари. О достижении этого по сути и говорят Заповеди, и где это получается, там исполняется закон и пророки, там и есть Царство Божье.

Итак, если бы личное «дело» Иисуса, заключалось, как нас учат, в совершенном, приносящем удовлетворение подчинении иудейскому нравственному закону, то Он не вошел бы в Царство Божие, ибо тогда только поднял бы нравственность ветхозаветного человека на небывалую высоту, а не исполнил ее. Но Он явил Собой абсолютную правду человека в ее незапятнанной славе и потому стал основанием и краеугольным камнем нового человечества.

Итак, если мы всего лишь хотим превзойти самых усердных, высоконравственных, благочестивых и благородных современников, то, даже достигнув величайшего совершенства, все равно будем жить так же, как ветхозаветные люди, не продвинувшись в становлении человека ни на шаг. Наша нравственность должна быть изначальной, но она не возникнет в результате упорной работы над собой, мы должны позволить ей родиться в нас самих по мере нашего обновления. Она должна быть здоровым плодом внутреннего преображения и в то же время доказательством того, что в нас возобладало изначальное естество. Вот в чем различие между нравственными состояниями инертных и Ищущих, которые идут путем становления. И неважно, насколько застыли в своем развитии инертные и преуспели в становлении Ищущие.

Весь следующий раздел (Мф 5:20–48) посвящен именно этой новой нравственности, а не новому закону. Иисус показывает нам, что означает для Него в данном случае исполнение закона, исполнение в соответствии с тем общим правилом и не сводящимся, скажем, к безупречному исполнению Заповедей. Трактующий это лишь как их углубление, осознание, одухотворение, демонстрирует собственное непонимание Иисуса. Тогда выходит, что Он реформировал бы закон, а не исполнил, сделал его более претенциозным, а не излишним. Тогда получается, что Иисус превзошел идеал фарисеев и книжников, возможно, чрезмерно прославив его, но так и не открыл нам его новой сути, перед которой этот идеал, сколь ослепительным бы он ни был, просто меркнет.

А посему следующие пояснения Иисуса назвать новыми заповедями нельзя. Такую непривычную нравственность никому насильно не привьешь и ее необычные плоды не навяжешь. Наше бытие не в нашей воле, и подобная нравственность в силу своих особенностей просто смеется над нашими попытками переделать себя. Ее можно только разъяснить, указывая пути ее становления. Это Иисус и делал, оставив нам Заповеди блаженства, притчу о соли и свече, общее для всех правило, а мы шаг за шагом следовали за Ним. Теперь Он приоткрывает завесу и позволяет нам заглянуть в неведомую страну, принадлежащую единому Богу. Он не возлагает на Ищущих никаких новых обязательств, а просто показывает, что открывает им начавшееся в них доселе неведомое становление.

А посему сказанное далее обращено не ко всем, в противном случае Его слова иначе как «непомерными требованиями» и «экзальтациями» не назовешь. Они адресованы только Ищущим, уже отправившимся в путь. В предложении «А я говорю вам» Иисус делает акцент не на втором слове, не противопоставляя себя древним пророкам, а, в отличие от них, скорее на последнем – «вам». И следует понимать, что здесь и далее имеются в виду те, кого Он характеризует все полнее, провозглашая одну за другой Заповеди блаженства.

Именно им Он разъясняет их способности и полномочия, и такое разъяснение – послание не менее радостное и восхитительное, чем сами Заповеди. Перед ними раскрывается великолепие и неисчерпаемость их сил. Не исключено, что это пока лишь только их задатки, доверенный им талант, который надлежит приумножить. Но по мере становления в них изначального естества эти задатки получат невиданное развитие, а силы возрастут по мере их переживания в себе и реализации в повседневной жизни. Новые возможности возникают исключительно из нового бытия, о котором здесь и идет речь, именно из него, и причем самым непосредственным образом.

А коли это так, значит, далее говорится вовсе не о десяти заповедях, а о различных сторонах новой нравственности, которую надлежит открыть людям, причем их суть, а не содержание, ответить на вопрос «как», а не «что». Иисус хотел разъяснить то существенное различие между старой и новой праведностью, которое одному тому же нравственному поступку в новой трактовке придает другой характер, нежели в старой. Десять заповедей Он провозглашает для наглядности, зная, что все это хорошо известно Его слушателям, то есть облекает новое, которое доносит до слушателей, в привычную и понятную им форму. Но это не более чем примеры, акцент же делается на том, что они должны сделать наглядным, на каждой отдельной особенности новой нравственности, о которой Он в данный момент говорит. Мы лишили бы себя всей широты открывающейся перед нами перспективы, если бы постоянно задерживались на том или ином примере, вместо того чтобы в зажигаемом Им свете обозревать всю сферу нравственного поведения.

 

1. Нравственность позитивного исполнения

Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной.

Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой.

Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу; истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта.

Весь этот отрывок настолько пронизан иудейскими образами и выражениями, настолько соответствует иудейскому мировоззрению, что изложить его в соответствии с менталитетом, например, современного западного человека крайне затруднительно. Нравственное поведение переплетается с правовыми инстанциями, самая высшая из которых – «геенна огненная». Жертвоприношение на алтаре, примирение с противником из-за страха перед наказанием – все это для нас звучит весьма непривычно. Но это делается исключительно ради придания иудейского колорита совершенно понятному и простому наставлению.

Убийство всего лишь крайняя и сильнейшая форма проявления возбуждения одного человека против другого. Но для людей, ступивших на путь становления, нравственной виной является не только любая вспышка раздражительности, выливающаяся в желание разрушить благополучие другого, задеть, осудить или оскорбить его, но и даже само состояние аффекта. Это возвышение праведности фарисеев, доселе существующей строгости нравственных норм до их сокровенной сути, углубление заповеди до показа самых основ зла. Но здесь еще нет того исполнения заповеди, которого Иисус ждет от Своих учеников. Этим новое естество в человеке еще не достигнуто, лишь старое приглушено настолько, что он становится предельно невозмутимым и хладнокровным. То всего лишь приглаженный, пребывающий в покое безмолвный хаос.

Исполнение наступает тогда, когда вместо инстинктивного «против других» в человеке оживает непроизвольное «для других». Их притеснения и нападки его к этому и побуждают. Вот что такое новый человек. Жизнь другого больше не отрицается, а утверждается. Мало не совершать зла и сдерживать его, требуется совершать нечто конкретное ради блага другого.

Теперь ясно, почему акцент в словах Иисуса падает на стихи 23 и 24. Важнее всего примириться с братом – перед этим отступает даже самое святое и величественное. Образное наставление, прежде чем принести дар свой на алтарь, помириться с тем, о ком вы вспомнили, что он на вас в обиде, делает данную обязанность почти безусловной, а проявления потребности «жить для других» практически безграничными. Раздражение или ненависть другого против нас не должны сдерживать порывы нашего сердца, бьющегося ради него. Они, напротив, должны побуждать его произнести искупительные слова. Тем самым на позитивное исполнение заповеди возлагается высокая задача. Примирение полная противоположность убийству, одно созидательно, другое – разрушительно.

Но мы просто обязаны дойти до самой сути этого процесса, иначе нам не постичь естественного закона нового человека, проявляющегося в нем. Люди, какими они пока что остаются, имеют обыкновение, сами того не желая, противопоставлять себя друг другу, что выражается в столкновении интересов, враждебной предвзятости и инстинктивной борьбе за существование. В результате они постоянно пребывают в напряжении, которое усиливается из-за разногласий совместной жизни. Когда же это напряжение внезапно достигает определенной амплитуды, наружу вырывается возбуждение, раздражение, гнев, ненависть, люди оскорбляют друг друга, клевещут на других, вредят им, вплоть до того, что у них возникает желание убить кого-то. Иисус учит, что мало лишь помешать этому напряжению смерти вырваться наружу, от него нужно избавиться. То есть сменить его напряжением жизни, стремлением жить для других.

Но на подобное способен лишь тот, для кого внутреннее стремление жить для ближнего так же естественно, как обычно для кого-то напряженные отношения с другими, противопоставление себя им. Стало быть, то исполнение, на которое здесь указывает Иисус, – есть жизненное проявление изначального человеческого естества, каковое, как мы видели, зарождается и проявляется во всей полноте в Заповедях блаженства. Тут возникает неумолимое стремление помогать ближним. Примирение с нашим раздраженным противником – это нечто иное, как мир, который творят своей жизнью чада Божьи.

Стало быть, позитивное исполнение нравственных заповедей, столь важных для старого естества, есть не что иное, как созидательное, действенное проявление нового естества, которое люди в своем становлении не просто развивают в себе как таковое, но и противопоставляют нападкам естества старого. Против старого порядка вещей должен выступить новый – и преодолеть его. Укрощенный и хладнокровный хаос, подобный свирепому, несущему гибель чудовищу, должен быть побежден и преобразован все оживляющими и примиряющими проявлениями изначального естества.

Вот что хочет сказать нам Иисус своими пояснениями и примерами. Единичный случай не столь важен, нужно постичь общий принцип. Иисус не занимается казуистикой, а приводит примеры всеобщих законов, но мы не вправе останавливаться лишь на этих примерах, нам необходимо познать универсальный принцип. И не так уж важно, чтобы Ищущий на всякий случай помирился с ближним, имеющим что-то против него. Может быть, он внутренне к такому еще совершенно не готов, да у него и нет на то полномочий. И в этом Ищущий лишь внешне имитировал бы проявление изначального естества, но был бы неспособен показать свою созидательную силу, его действия не принесли бы результата, и это имело бы для него губительные последствия. А, может быть, это ему и вовсе не удастся, поскольку он лишь еще усилит гнев другого человека. Подумайте о тех случаях, которые, возможно, подразумевают эти стихи, и вспомните, что даже Иисус, насколько нам известно, совершенно не пытался примирять с Собой Своих рьяных противников. Ведь главное, чтобы в нас господствовал естественный закон новой жизни. Мы должны во что бы то ни стало жить для наших ближних, и любая враждебность с их стороны должна вызывать у нас лишь искреннее сострадание и стремление примириться с ними.

И как именно в отдельных случаях это станет поступком, сказать практически невозможно, ибо все зависит от восприятия положения вещей в сокровенной сути. У нас нет права конструировать его исходя из собственных умозаключений, ибо в таком случае оно утратило бы свою сокровенную суть, в которой и заключена его созидательная сила. Главное, чтобы новый тип ощущения жил и действовал в нас, когда только стремление любить ближнего и будет способно воздействовать на изначальное естество.

Иисус открывает нам одну сторону такой удивительной перспективы, но мы увидим ее со всех сторон, и перед нами откроется все необъятная область нравственного, если не задержимся на конкретном случае, а постигнем сам естественный закон нового естества, о котором здесь и идет речь.

Взять, к примеру, взаимоотношение полов. Бесспорно, подлинная культура основана на их взаимном дополнении, на взаимном влиянии женского и мужского естества. Здесь, конечно, скрыта тайна человеческого будущего. Но пока что между ними нет никакого плодотворного сотрудничества, и причина этого – напряжение в отношениях между полами, отчего они почти всегда при более тесном контакте чувственно воспламеняются. Поэтому нравственная заповедь гласит: никого не соблазняй; не сближайся слишком ни с одной девушкой. Если вникнуть в смысл этих слов, то окажется, по аналогии, что высказывание Иисуса о гневе и презрении как нравственном прегрешении относится и ко всякому кокетству и игре чувственными раздражителями. Однако позитивное исполнение идет намного дальше: если даже при твоем безупречном поведении у другой стороны возникло половое влечение, то ты, будучи далеким от мысли воспользоваться представившимся случаем или боясь прервать общение, обязан скорее погасить его чистотой своего существа и разрядить чувственное напряжение собственной гармонией. Если в дружбе между мужчиной и женщиной один из них оступится, то другой не должен, потеряв голову, вместе с ним катиться в пропасть страсти, но он и не станет позорно убегать, оставляя оступившегося на произвол судьбы. Он должен удерживать его подле себя и руководить им до тех пор, пока у того не пройдет приступ головокружения. Это и есть позитивное исполнение заповеди «никого не соблазняй» – позволять своему изначальному мужскому (или женскому) естеству чисто и непорочно служить другу противоположного пола, стать для него в итоге усладой в жизни и помощником в его становлении.

И так во всем: не пагубно влиять на ближнего, а поскорее избавлять его от всяческих жизненных затруднений, отвечать на недоброжелательство с его стороны благосклонностью к нему и содействием; не завидовать другому, а искренне радоваться его счастью, простодушно принимать любое его коварство и лукавую игру против тебя; не быть недоверчивым, а безоговорочно доверять ему; не наживаться на убытках и потерях других, а управлять своим имуществом, как вверенным нам достоянием, на благо им; не быть эгоистичным, а жить как подобает члену единого целого. Вот что такое нравственность позитивного исполнения, которому не нужно побеждать дурное в человеке, поскольку оно само от него избавлено и живет созидательной правдой.

Подобные нравственные проявления изначального естества не только свидетельствуют о новом порядке вещей, но и способствуют его распространению. Ибо они побеждают хаос и преобразуют его. Под их оживляющим влиянием все рано или поздно станет иным. Поэтому правила новой нравственности являются одновременно и естественными законами человеческого становления, которого мы так ждем.

 

2. Нравственность изначального чувства

Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.

Противоречие между старым и новым, наглядно показываемое нам в этой заповеди, проясняет и новую сторону «лучшей праведности»: прежняя праведность подразумевает жизнь по нравственным принципам, а новая – жизнь по нравственным чувствам. У кого чувства безнравственные, тот и сам безнравствен, какую бы нравственную жизнь он ни вел. Поэтому нецеломудренное чувство равносильно прелюбодеянию, поскольку и то и другое – проявление одного и того же безнравственного естества, между ними нет качественного различия. Если некто решительно и твердо воздерживается от всего противоречащего морали и в своих поступках руководствуется исключительно нравственными требованиями, то он ведет нравственную жизнь. Но истинно нравственным является лишь тот, кто испытывает внутреннюю потребность проводить в жизнь нравственный идеал. Ибо он нравствен по своей сути, а вовсе не потому, что в своем поведении ориентируется на нравственные идеалы. Его поступки определяются изначальными чувствами, которые сами по себе уже нравственны, а не моральными принципами, противоречащими его собственным наклонностям, но вынуждающими его держать их в узде.

Нравственность Царства Божьего есть свободное нравственное бытие с характерными для него внутренне необходимыми жизненными проявлениями. Безнравственное чувство в нем не рождается, оно бьет ключом из поврежденной человеческой натуры, которая нуждается в исцелении и искуплении, иначе новое естество не возникнет. Изначальное естество непорочно в своем чувстве, а где оно властвует, там и непорочен половой инстинкт, играющий важную роль в жизни людей. Уважение к себе и другим делает любое извращение невозможным. Чувственные отношения между полами сохраняются, но они превращаются в чистый живительный источник взаимного притяжения. Грязные вожделения не возникают там, где люди испытывают глубокое уважение друг к другу.

Но и здесь высказывание Иисуса о прелюбодеянии всего лишь пример. Поясняемая им особенность новой нравственности многогранна.

Кто из вас добивается похвалы и одобрения, тот уже похитил славу у Отца Небесного. И ждущий благодарности – тоже. Ведь все жизненно важное мы можем совершить лишь по воле Бога, живущего в нас. Стало быть, если благодарность и похвала, почести и восхищение не вызывают у человека неловкости, значит, у него благоговение перед Богом – чувство отнюдь не изначальное.

Считающий кого-либо своей помехой на пути в душе уже вычеркнул его из своей жизни. Утверждение отнюдь не бессмысленное, такое вполне реально. Ощущающий себя членом единого целого в каждом конкуренте видит того, кто его дополняет, облегчает ему работу или берет на себя ее выполнение в процессе совместного труда на общее благо. И если его примирительная позиция окажется кому-либо хоть чуточку полезной, то одно это должно радовать его ничуть не меньше, чем если бы он оказал ему конкретную помощь. Такой человек никого своей помехой больше не считает.

Завидующий своему ближнему в душе его уже обокрал. Привязавшийся всем сердцем к каким-либо благам, интересам или привычкам и, предал и продал себя. Считающий другого плохим его уже проклял и над ним возвысился. Но тогда все мы – разбойники, убийцы, прелюбодеи, богохульники! Что ж, такие мы и есть, как бы ни старались жить добропорядочно и благочестиво, ибо таковы мы своих чувствах. Но Иисус говорит это не для того, чтобы нас сокрушить. Он разъясняет нам, кто мы такие на самом деле и кем можем стать, если будем честно искать. Это яркие лучи прожектора, указывающие нам землю обетованную, которой мы жаждем.

Чувства, вызываемые жизненными процессами изначального естества, сотканы из правды. Наше предназначение, с которым мы приходим в этот мир, оживает в нас, добиваясь своего воплощения. И тогда робость, самовольство, поверхностность и односторонность, смущающие и искажающие человеческую натуру, оказываются побежденными, и чистый источник возрождающегося бытия изливается мощным и прозрачным потоком. И поэтому пробуждающиеся в нас чувства простодушно-нравственны. Перед изначальностью и энергией их созидательного проявления меркнут все нравственные поступки, даже если ими движут глубочайшее понимание законов морали и самая что ни на есть зрелая воля. Так всякий плод человеческих размышлений и неустанного труда – сущий пустяк по сравнению с творениями гения, подобными вулканическим извержениям.

Нравственные чувства возникают и укрепляются в нас по мере развития изначального естества, наполнения его истинным содержанием в процессе жизни и переживания происходящего, проявления им правды во всей ее полноте. Но все это происходит лишь в беспрестанной борьбе с противоестественными, извращенными и испорченными чувствами, рождаемыми в нас старым естеством, которое необходимо преодолеть и исторгнуть. Вот почему жизнь человека, проникнутая изначальными нравственными чувствами, – это и есть его становление. Они – цветы обновления, которые станут зрелыми плодами жизни.

Тем самым нам тотчас говорят, как к этому прийти: только через развитие в нас новой жизни. Все остальное бесполезно, нам придется снова и снова обращаться к тому становлению, о котором свидетельствуют Заповеди блаженства. Лишь так мы вновь обретем изначальные чувства, полные живого истинного смысла. Наша работа над собой может способствовать их развитию и довести их до полного созревания, но она никогда в нас не вызовет эти чувства, поскольку они должны быть изначальными. Чувства, вызываемые нашей нравственной волей, подлинными не назовешь, в них нет ни стихийно возникшей правды, ни глубокой убежденности, ни бьющей ключом жизненности и безошибочной уверенности, ни созидательной силы и все превосходящего полновластия.

И все остается как было. Лишь через становление изначального естества мы приходим к нравственности изначального чувствования, чем ускоряем развитие в нас нового естества. И это сразу же облегчает борьбу с дурными чувствами, буйствующими в нашем старом естестве. Наша праведность, а также страдания этого мира заставляют многие из них бесследно исчезнуть. Иных наша терпеливость лишает той атмосферы, без которой они не могут жить. Лишь малая часть их остается в человеке, жаждущем правды. Но хуже всего приходится дурным инстинктам, для которых пагубно все, что мы делаем ради непосредственности нашего внутреннего бытия, ради ухода за ребенком, развивающимся в нас. Для этих инстинктов вновь обретаемые нами искренность и простодушие просто невыносимы. И чем активнее заявляет о себе внутренний истинный человек, тем более шатким оказывается их положение.

Тогда что может быть глупее возражения, будто неизбежность обновления автоматически исключает работу над собой. Вовсе нет. Она просто ограничена условиями становления, на которые мы в состоянии повлиять, и тем, что нам под силу предпринять для его успешного развития. Такая работа не созидает новое, а лишь весьма успешно способствует ему. Она может ухаживать за изначальным естеством, лелеять его, но вызвать его к жизни не в ее власти. Оно должно родиться. Ведь Иисус не продолжает так: а посему пробуждай в себе нравственные чувства, Он говорит совсем иное:

Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.

Глаз и рука ввергают нас в соблазн, если вызывают в нас дурные желания. А коли так, то их следует вырвать, чтобы они не лишили нас новой жизни. Лучше потерять их, нежели погибнуть вообще. Глаз всего лишь передает нам раздражения, он орган нашего восприятия. Глаз называется вместо той области, откуда происходят волнующие нас раздражения, отчего создается впечатление, что это требование призывает к радикальным мерам: выплесни вместе с водой из ванны и ребенка! Если увиденное вызывает у тебя хоть какое-то половое возбуждение, то сразу же вырви глаз. Так наглядно и образно показывается нам та абсолютная беспощадность и обстоятельность, с которой следует избегать любых впечатлений, подстегивающих половой инстинкт.

Естественно, данное наставление Иисуса применимо не только по отношению к распутным и безнравственным чувствам, оно универсально. Если мы хотим, чтобы в нас возникли нравственные чувства, которые исходили бы от нового естества, то нам следует лишить подпитки все не совместимые с ними инстинкты, лишить их стимуляторов и раздражителей, той среды и почвы, на которой они растут и процветают. Так мы заставим их умолкнуть. И если это сопровождается сильным негодованием, побуждающим кого-то чуть ли не вырвать сразу глаз, то дурные желания, ничем более не питаемые, умрут, а чистые чувства усилятся.

Итак, если тебя мучают похотливость и собственная порочная фантазия, то избегай всего, что их в тебе возбуждает. Может быть, их причина сама по себе прекрасна, чиста и невинна, но если ты воспринимаешь ее не с чистыми чувствами и по-другому не можешь, то отворотись от этого. Даже если великолепные произведения искусства, прекраснейшие творения поэтов и писателей разжигают в вас порочные желания, изгоните их из своей жизни. Многим приходится избегать невиннейших бесед с противоположным полом, поскольку они возбуждают их порочную фантазию.

И чем решительнее мы примемся отсекать подобным образом любые внешние раздражители, тем стремительнее станет нарастать возбуждение внутри нас. Тем более необходимо сразу же решительно подавлять в себе любые сладострастные порывы. Как? Закаляйте характер, укрепляйте физически свой организм, избегайте острой пищи, загружайте себя интенсивной работой.

Проявив таким образом твердость по отношению к внутренним и внешним причинам, мы постепенно облагородим наши чувства и преисполнимся чистой нравственностью изначального естества. Но речь идет не об аскетизме, он только разрушает. Нарождающаяся правда должна сама воссоздавать и развивать в нас все человеческое. Ведь цель – не разрушение в нас чего-то свойственного нашей природе, а возрождение ее во всей чистоте и возвращение ей превосходного здоровья, чтобы ей не приходилось больше чураться всего человеческого. Ведь теперь нашей природе уже ничто не повредит. Все отношения, которые нам прежде пришлось прервать, мы сможем теперь возобновить, нужно только целиком подчинить их изначальному естеству и взять под свой контроль.

Кто тщеславен и кокетлив, тому придется поменьше внимания уделять своей внешности, скрывая все, чем он обычно привлекает внимание. Он должен осознанно стать неприметным и равнодушным к впечатлению, которое производит на других. Ему следует избавиться от всего, что позволяет представать в выгодном свете и придает блеск. Ему предстоит также отказаться от общественной жизни или карьеры, обильно питавших его тщеславие, и посвятить себя серьезным жизненным задачам, которые потрясут его до глубины души и завладеют им. Лишь когда он полностью утратит интерес к чисто внешнему и центр тяжести сознания сместится в глубины его души, тогда оживет его правда и по мере своего развития станет преображать его самого. Если же он впоследствии возобновит прежние отношения, то его жизнь будет уже протекать в великолепнейших условиях, но уже в преображенном мире, и он привнесет в их обманчивый внешний облик свое новое естество.

Падкий на деньги должен выйти из-под их власти. У пребывающего в их плену изначальное естество не возникнет. Богатство задушит прорастающее растеньице, равно как многопопечительство и сладострастие. А посему нужно выхватить из кармана кошелек и забросить его подальше. Для этого вовсе не нужно в буквальном смысле раздаривать свое состояние, его лишь следует превратить в жизненные ценности, а не получать от него проценты. Итак, если тебя раздражают собственные деньги или имущество, если оно превратилось в оковы и мешает тебе, употреби его все без остатка на благо другим, ради которых оно тебе и было доверено. Ты с этим не покончишь, если не освободишься из-под его влияния и не станешь сопричастником новой жизни.

Довольно примеров. Каждому надлежит знать, от чего ему в своей жизни следует непременно избавиться. Знают это все, но немногие так поступают. Впрочем, как можно от кого-либо требовать, чтобы он отказался именно от того, что придает его жизни очарование? Кто во всем этом находит удовлетворение и видит свое богатство, тот скорее всего будет за это держаться. И погибнет. Но Ищущим до тошноты надоел весь подобный хлам, которым человечество заполнило свое жалкое существование. И тогда они должны сказать себе: избавься от того, что тебя раздражает и выводит из себя.

Но кто все еще медлит и уклоняется, тот до Царства Божьего пока не дорос. Как много не то что медлящих, а отвергающих это людей! По их мнению, все получится и без всяких жертв. Новое естество наверняка настолько сильно, что само справится с нашими нечистыми помыслами, пристрастиями и зависимостями, даже если мы не посодействуем ему насильственными мерами! Именно в этом якобы и должно проявиться Божественное превосходство, преодолевающее любые обстоятельства, сколь угодно неблагоприятные для нас! Иные же полагают, будто вполне достаточно того, что они постоянно внутренне противятся гибельному влиянию и соблазнам злого начала в них. Они считают это более трудным, нежели упрощенные радикальные методы, к тому же такое сопротивление служит своего рода упражнением для выработки собственной стойкости. Или же говорят: да, я бы весьма охотно этим занялся, но у меня столько других обязанностей, и было бы весьма эгоистично с моей стороны устраниться от них ради личного преуспеяния. Как убедительно и серьезно звучат эти отговорки, полные лицемерной нравственности! Но на деле все они просто не хотят, а проще говоря, не могут. Их жажда истинной жизни и правды еще недостаточно сильна, чтобы они отказались от всего для обретения того единственного, что все компенсирует и заменяет – изначального естества.

Кто способен выступить вперед и сказать: я это уже обрел, не ставя на карту ничего такого, что бы меня внутренне сдерживало и раздражало, не выбивая полностью почву из-под ног, которая меня кормила? Так дело не пойдет. Закон природы неумолим: покуда в нашем сознании вибрируют несовместимые чувства, изначальным не возникнуть. Но те вибрируют в нас, пока позволяем себя возбуждать. Поэтому и нужно избавиться от всего, что их может возбуждать. Лишь после этого мы ощутим в себе изначальные ростки нового естества.

Вот почему все уклоняющиеся от этого категорического требования, несмотря на нравственное оправдание своего отказа ампутировать отмершие члены, топчутся на одном месте – и в результате погибают. Старое естество заглушает новое. Божественное семя никак не пробьется сквозь сорняки и не может распуститься во всей своей красе, даже если изо дня в день с энтузиазмом упиваться своим творческим началом. Вот откуда берется вечное племя смертников, спокойно сносящих соблазны и находящих утешение в искуплении на том свете.

 

3. Нравственность неукоснительной строгости

Сказано также, что если кто разведется с женою своею, пусть даст ей разводную. А Я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует.

И вновь становится очевидным, что в этих изречениях Иисуса говорится о принципиальном различии между нравственностью пассивных, подразумевающих под ней честность и порядочность в рамках нравственных уложений и обязанностей, и нравственностью Ищущих – как внутренним неизбежным проявлением изначального естества. Там – нравственная обязанность совершения неизбежного развода по всем правилам; здесь люди сами нарушают супружескую верность, когда разводятся, и совершенно неважно, в чем провинилась другая сторона. Оговорка «кроме вины прелюбодеяния», вставленная позднее, убивает нерв наставления Иисуса, ибо именно на примере брака он хочет показать, что в случае, если природа нового естества предъявляет категорические требования, никаких исключений и оговорок быть не может.

Но и здесь чувствуется непонимание того, что Иисус в Нагорной проповеди дает особые пояснения лишь для избранных, которые свет мира. Слово Иисуса было умышлено искажено ради предположения, будто учредитель мировой религии в противовес неполному закону Моисея провозглашает совершенный всеобщий нравственный закон. И все ради того, чтобы иметь возможность полностью запретить расторжение браков, кроме случаев, когда супружеская верность нарушена одной из сторон.

Но при такой трактовке и практической оценке данного изречения они даже Иисусу дали возможность нарушить Свое собственное слово «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить», позволив ему упразднить весьма полезный механизм расторжения брака, который не только необходим людям и обществу в том виде, в каком они пребывают до сих пор, но и является в высшей степени нравственным, имеющим воспитательное значение. Нет никаких сомнений, если это «А Я говорю вам» относится ко всем людям, а не только к «вам», слушателям Нагорной проповеди, то тем самым Иисус прямо-таки перечеркивает правила расторжения брака. Если же здесь дается специальное наставление Ищущим, общепринятый порядок расторжения брака нисколько не нарушается, как и законы о наказании за причинение вреда или оскорбление личности, когда Иисус призывает Своих учеников не пользоваться ими, а безропотно сносить зло. Но почему именем Иисуса Церковь запретила расторжение брака и в то же время сделала дозволительным наказывать обманщиков, мошенников, обидчиков и пр.?

Более того, в другом месте Иисус даже явно оправдывает расторжение брака. Когда он однажды говорил о нерасторжимом единстве людей, находящихся в браке, фарисеи его спросили: «Как же Моисей заповедовал давать разводное письмо и разводиться с нею?» Но обратите внимание: здесь речь вовсе не шла о внебрачных половых связях как причине развода, ибо за это полагалось побивание камнями виновного, а о совсем других поводах, отчасти весьма незначительных. На этот вопрос Иисус ответил следующее: «Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими, сначала не было так». Где, стало быть, находятся жестокосердные? Разумеется, в толпе пассивных, не захваченных движением жизни. Там расторжение брака явление неизбежное, и без уложений, подводящих под него основание, не обойтись. Это одна из необходимых воспитательных, временных мер в условиях хаоса, царящего в обществе. Но изначальное предназначение брака – нерасторжимое единство двух человек. По мере все более полного проявления изначального естества становится невозможным и любое расторжение брака.

В тех условиях, в которых пока что живут люди, значительная часть браков заранее обречена на ложь, в принципе невозможна и по сути безнравственна. Как только это становится ясным, продолжение брака – обман и низость. Такой брак приносит тонко чувствующему человеку невыносимые мучения, источник жизни превращается в источник невыразимых страданий, и этот ужасный рок преследует целые поколения. Расторжение брака – есть требование правды и нравственная обязанность, так же, как и оправданная самооборона. Это уже никакое не супружество, а противоестественное сосуществование двух людей, чуждых друг другу, фактически – принудительная проституция. И препятствовать расторжению таких неестественных отношений, прекращению внутреннего насилия людей над собой до тех пор, пока одна из сторон не будет объявлена виновной в прелюбодеянии, – это скорее коварное злодеяние, чудовищность которого тем более безмерна, что прикрывается именем Иисуса.

Но в среде Ищущих, чистых сердцем и алчущих правды, преисполненных сострадания и всем своим существом творящих гармонию, брак, разумеется, нерасторжим. Изначальное естество обнаруживает себя в браке – как и во всем. Здесь оно поначалу проявляется в неких жизненных условиях, в которых можно ожидать совершенно особой правды и величия человеческого существа, в той сфере, где рай становится живой реальностью и где возможны первые успехи в становлении человека. У таких людей истинная суть брака с естественной необходимостью воплощается в жизнь и в своем развитии охватывает все стороны их бытия, пока они остаются честно Ищущими. Мужчина и женщина образуют некое единство полноты человеческого существования, которое в результате их совместной жизни с каждым днем становится все более глубоким по смыслу и более широким по охвату, проявляясь во всем своем великолепии. Здесь уже нерасторжимость брака – вовсе не обязанность, а естественная необходимость. Как можно нарушить такое единство?! Даже если случится невероятное – мужчина или женщина вдруг оступится и упадет, тогда другой поможет ему подняться и тем самым еще крепче привлечет его к себе. Вставленная позже в текст Нагорной проповеди оговорка свидетельствует об уродливом непонимании подлинного существа брака.

А как быть, если Ищущий состоит в браке с инертным человеком, закосневшим в своем существе? Возможно, один пробудился, лишь вступив в брак, или другой только казался его единомышленником. Ответ чрезвычайно прост, и апостол Павел дал нам его: «Если какой брат имеет жену неверующую и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять ее; и жена, которая имеет мужа неверующего и он согласен жить с нею, не должна оставлять его… Если же неверующий хочет развестись, пусть разводится; брат или сестра в таких случаях не связаны». Все будет зависеть от того, насколько их брак все же изначален по существу, иными словами, насколько ему присуще внутреннее единство.

Но по сути здесь речь идет вовсе не о разводе, а о новой нравственности, брак лишь выбран в качестве примера. Говоря о его нерасторжимости, Иисус хочет показать, что новой нравственности свойственна неукоснительная строгость, не дающая выбора и не имеющая пределов, безусловная и неумолимая в своем действии подобно законам природы.

Другое дело порядочность инертных. Нравственные принципы, являющиеся в данном случае определяющими, вынуждены, дабы слыть всеобщими, считаться с людьми таковыми, какие они есть на самом деле: пристрастными к ценностям, зависящими от своего извращенного существа и уродливых инстинктов, ограниченными в своих желаниях и уж тем более в своих возможностях. А посему завышать требования, добиваться от людей невозможного нельзя. Требования должны соответствовать уровню развития людей, иначе говоря, не превышать возможностей того неполноценного человеческого естества, которое наша «высокоразвитая культура» так до сих пор и не преодолела. В противном случае это вызовет в них протест и необходимость нравственного сопротивления станет для них иллюзорной.

Вот отчего расторжение брака обычных людей дозволено, право их собственности неприкосновенно, отмщение за причиненное зло допустимо, в борьбе за существование разрешено чуть ли не все и без всяких ограничений, тщеславию открыта зеленая улица, а эгоистическим семейным интересам придается исключительное значение. Именно поэтому в этой среде почти все требования сводятся к запретам, а заповеди – не более чем необязательные идеалы. Здесь радуются уже тому, что люди воздерживаются от всевозможных безобразий, и нельзя требовать от них чувств и действий, противоречащих их природе. Здесь все ограничивается подавлением самых дурных выходок, и часто небольшое зло считается допустимым, когда, например, проявляется снисходительность к приступам ярости и всего лишь требуют не гневаться на ближнего без видимой причины.

В случае с инертными вообще все имеет свои границы. Преувеличенная добродетель может стать пороком, а буквальное следование заповедям чревато недостойным поведением по отношению к другим. Все должно быть взвешено и выверено. Бывают исключения, лишь подтверждающие правила, но случается, что они их отменяют. Это нужно учитывать и избегать крайностей. Нужда не знает никаких заповедей, а справедливость в конечном счете никогда не причинит вреда. Нравственные предписания не могут охватить все многообразие случаев и принимать по каждому из них решения. Недопустимо заниматься казуистикой, нужно пробиваться сквозь трудности, насколько это удается. Несовершенство и недостаточность нравственных предписаний предоставляет широкую свободу выбора там, где можно поступать так или иначе. Можно разводиться, а можно и жить по-прежнему вместе. Можно снисходительно отнестись к ущербу, причиненному вам кем-то, а можно добиться его наказания.

Таким образом, главное в нравственном воспитании варварского существа – владеть искусством возможного. Что же касается нравственности изначального естества, то здесь безраздельно и безусловно господствует закон внутренней необходимости. Все проявляющееся в нем как инстинкт и потребность, воспринимаемое как право и обязанность совершенно предопределено и не может не произойти. Здесь нам не нужно имитировать некое воображаемое поведение, понуждая себя к нему, а потому неоправданны попытки сдерживать естественные проявления нарождающейся в нас правды, препятствовать им по каким-либо причинам. Мы должны быть достаточно тверды в новой манере своего поведения, но при этом нельзя принуждать себя к новому образу жизни, делая его просто привычкой и тем или иным способом уклоняться от обязанностей, которые налагает на нас принадлежность к славному роду чад Божиих.

И неважно, какие это будет иметь последствия, то не наше дело и не наша забота. Могут возразить, что так в жизни не получится, но это будет лишь свидетельствовать о том, что мы еще совершенно не ощущаем в себе движущей силы нового естества. Здесь творческий порыв должен беспрепятственно превратиться в созидательный поступок. Правда, рвущаяся в жизнь, не позволяет торговать собой. Приблизительного исполнения не бывает: то, чему суждено произойти, должно произойти в полной мере и без искажений, естественно и просто, то есть в самой совершенной форме.

Исключений не бывает, и от обязанностей нас никто не освободит. Нужно даже ценою жизни оставаться верным своему истинному Я, властно заявляющему о себе – как в большом, так и в малом, даже ценой жизни. Вольность здесь непозволительна, есть лишь одна прямая линия, и любое отклонение от нее – заблуждение, любая нерешительность – упущение и ошибка. Ко всему следует проявлять участие, все диктуется внутренней необходимостью. У каждого свои возможности, но одно каждому под силу: то, что необходимо. Его напор не ослабишь, его не обойдешь. Изначальное естество не менее строго, чем сама природа, поскольку оно и есть наша подлинная природа.

Честность и порядочность инертных – по сути некий компромисс между варварскими наклонностями и укрощающими принципами, между личными взглядами и общепринятыми нормами, между инстинктом самосохранения и уважением к другим. Различие интересов, точек зрения и обязанностей, с которым нельзя не считаться, постоянно дает о себе знать. Чтобы найти правильное решение, приходится идти на компромиссы, отчего поведение становится противоречивым и сложным.

Новой нравственности, напротив, присуща чистота и строгость. Ее суть одна и та же во всех измерениях жизни и во всех проявлениях изначального естества. По мере ее возрастания в нас наше поведение и образ жизни начинают соответствовать этим свойствам, и гармония ее чистоты обязательно сказывается на нашем внешнем облике и наших действиях. Оживление в нас нового естества еще не означает быстрого исчезновения старого. Даже будучи свергнутым со своего трона в центре нашего сознания, оно еще долго дает о себе знать, искушая компромиссами, которым надлежит стойко сопротивляться. Если мы хоть чуть-чуть им поддадимся, новое существо не сможет обнаружиться в нас во всей своей чистоте, ясности и силе. Любая нерешительность затуманивает его, а любая уступка равносильна прегрешению. Мы не раз убеждались, что становление нового должно идти естественным путем, но столь же часто выяснялось и другое: человек обязан посвятить собственному развитию всего себя, иначе новое зачахнет, не успев расцвести. Мы должны упорно сопротивляться всем чужеродным соблазнам, возникающим в нас или одолевающим нас со всех сторон. Без этого сопротивления новое естество никогда не проявится в нашем поведении во всей своей чистоте и силе.

Мы не можем служить и Богу, и маммоне, позволять этому служению проявляться в нас и в то же время добиваться почета и уважения к себе; жить как часть единого целого и думать о собственной выгоде; претендовать на свое достояние и всему предпочитать удовольствия. О какой чистоте чувств можно говорить, если мы падки на пошлости и охотно погружаемся в греховные картины нашей фантазии? Как можно быть правдивым, если посторонние мысли и цели мешают нашей непосредственности? Тяга к чужеродному искажает самобытность изначального. Наш облик не будет отличаться чистотой, если о нем не заботиться. Точно так же мы не вправе идти на поводу у господствующих взглядов и стилей жизни, у моды и обычаев, исторически сложившихся нравов и принципов. В своем поведении мы руководствуемся исключительно ощущениями зарождающейся в нас истинной гуманности. И даже если это тысячекратно вступает в вопиющее противоречие со всем традиционным и вызывает неприятнейшее раздражение, мы, не моргнув глазом, делаем то, что является нашей внутренней необходимостью. Мы, к примеру, будем всегда покорны велениям Бога, даже если они потребуют от нас чего-то совсем необычного. И не столь важно, даже если мы при этом дискредитируем себя в глазах общества, главное – не вступить в разлад со своим изначальным естеством.

Не обращать внимания на окружающих людей нетрудно. Пусть наше поведение кому-то не понравится, задевает его, более того, при известных обстоятельствах даже причиняет ему вред. Лишь бы мы не делали этого преднамеренно. Нам, к примеру, не избежать недоразумений со всеми последствиями, которые порой могут быть роковыми. Требования, предъявляемые к нам новым естеством, неумолимо строги, и приходится им безоговорочно подчиняться. Любая оглядка на кого-то искажает ход его развития. Правда беспощадна, как природа. А посему, если она открывается в твоем поведении, смети с ее пути все, что ей может помешать.

Возможно, нам возразят: существуют же и противоречивые обязанности! В рамках нравственного уклада варварского существа, пожалуй, да, но не в жизни существа нового. Здесь все противоречия рождающегося бытия как таковые преодолеваются еще в зародыше, и изначальное чувство очень просто разрешает труднейшие жизненные проблемы единственно возможным и присущим только ему способом: глубоко проникая в их суть и переживая в себе их решение. Так, например, противоречие между эгоизмом и альтруизмом заранее преодолевается в живом ощущении себя членом единого целого, неотделимом от ощущения своего Я. Поэтому все проблемы подобного рода разрешаются сами собой, без каких-либо размышлений и самоанализа. Мы становимся в высшей степени тактичными, а значит, способными на решительные действия.

И уж тем более новая нравственность никак не позволит в отдельных случаях, когда нам что-то уж слишком не нравится или невыгодно, руководствоваться обычными нравственными принципами, пренебрегая нашими подлинными чувствами и побуждениями. Всякая склонность к проявлению инертности заявит о себе еще не раз, но мы ни в коем случае ей не поддадимся, а будем всегда в каждой ситуации оставаться на высоте. И если к нашему естеству добавятся чуждые ему формы, на его облике проступит варварский отпечаток. Выходит, неукоснительная строгость новой нравственности немыслима и без того, чтобы все наши жизненные процессы в своем неразрывном единстве проистекали из живительного источника изначального естества. «Все, что не по вере, – грех». (Рим 14:23) И до тех пор, покуда откровения нового естества в нашей жизни будут всего лишь отрывочными и бессвязными звуками, проникающими к нам из высших сфер и тотчас вновь поглощаемыми варварским шумом, новая мелодия правды никогда не наполнит нашу жизнь.

 

4. Нравственность непосредственного проявления

Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои. А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным. Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого.

Здесь подразумеваются не те клятвы, без которых существующему порядку просто не обойтись, не клятвы перед судом или военная присяга – этого Иисус наверняка касаться не хотел, Он ведь не собирался нарушать и отменять закон. Он говорил о клятвах и о торжественных обещаниях в повседневной жизни. Иудейская казуистика разделяла клятвы на более обязательные и менее обязательные, в зависимости от того, клялись ли самим Богом или чем-то иным, но очень дорогим. Иисус сразу же предлагает покончить с лукавством и дурной лицемерной привычкой, подчеркивая при этом, что все высшее, к которому при клятве взывают, в конечном счете возвращается к Богу, и потому любые клятвы обязательны к исполнению, после чего говорит: вам вообще не следует клясться, пусть ваша речь будет правдивой и бесхитростной.

Если бы это наставление касалось лишь только клятвы, то мы вряд ли обратили бы на него внимание. Ибо насколько подобные ухищрения были распространены среди евреев, настолько же они непопулярны у нас и нам не свойственны. Но стоит только снять с этих слов иудейское облачение, как мы тотчас заметим, что оно касается и нас. Клятвы в деловой жизни или при личном общении служили особым поручительством искренности того, о чем шла речь, и заверяли в порядочности намерений. Потому и призывали в свидетели Творца Вселенной для подкрепления своих ничтожных человеческих дел. Какая чудовищная несоразмерность! Разве нам это неизвестно? И восточное незнание чувства меры тут ни при чем. Многие, что бы они ни делали, все сопровождают заверениями в своих добрых намерениях и искренности.

Против этого и возражает Иисус: но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого. Мы должны говорить без обиняков, называя вещи своими именами: да будет речь ваша проста и правдива.

Мы и так знаем, что следует говорить правду. Что тут нового? Но в большинстве случаев мы подходим к этому настолько формально, что произносимое нами только внешне выглядит правдой, а по сути – ложь. Как часто высказывание строится так, чтобы другой непременно понял наши слова совершенно иначе! Как часто нечто можно назвать правдой лишь с некоторой внутренней оговоркой, которая умалчивается. Сложно сформулированная правда на самом деле всегда ложь, какой бы неоспоримой она ни казалась. Но люди с чистым сердцем не станут говорить половинчатую, обманчивую, двусмысленную правду, они честно и прямо выскажут то, что есть на самом деле.

Но и этот частный случай – всего лишь наглядный пример, с помощью которого Иисус подводит нас к пониманию общего принципа. В нашей жизни «да» обязано означать «да», а «нет» – «нет». Она должна быть абсолютно правдивой во всех отношениях, являя собой незамутненный облик нашего существа, открытое выражение наших взглядов и убеждений, ничем не сдерживаемое проявление нашего внутреннего порыва, ясное выражение наших намерений, естественное развитие нашей внутренней жизни. Будь всегда во всем тем, что ты есть, – и для себя самого и на самом деле, и делай всегда то, что должен делать по правде – такова директива. Но для инертных это из области невозможного. Поступать по правде может лишь тот, в ком рождается правда.

Разве могут искренние и прямодушные люди быть в жизни иными, нежели открытыми и честными! В их словах и делах – ясная решимость, для них невыносимы туманные обстоятельства и неопределенные отношения. Где бы такие люди ни появлялись, они уже своим обликом вносят ясность, а о том, чтобы кого-нибудь оставить в неведении или озадачить недомолвками, и речи быть не может. Вся эта дипломатическая возня с ее двусмысленностью, обманчивым блеском и скрытничеством им чужда. На них всегда можно абсолютно положиться, ибо у них «да» неизменно означает «да», а «нет» – «нет». Их открытая натура и ясный взор незамедлительно возвещают каждому, кто вступает с ними в общение: здесь царят правда и ясность.

Мы только тогда будем явно и бесспорно правильными, когда станем людьми абсолютно непосредственными и будем жить бесхитростной жизнью. Что мешает нашей непосредственности, то искажает правду, замутняет ясность. Если происходящее внутри нас сразу же отражается в нашем внешнем облике, если мы тотчас откликаемся на внутреннее побуждение действовать и не скрываем своего впечатления, если благодатное переживание незамедлительно вызывает творческий порыв, как удар вызывает звук, тогда можно сказать, что правда сияет в нас во всей своей чистоте. Но как только нашу непосредственность нарушают сомнения и нерешительность, пугливая предосторожность и размышления с оглядкой на последствия, правда скрывается, и ясность исчезает. Непосредственность нашего бытия – источник искренности и прямодушия нашего естества, а непосредственность наших внешних проявлений – источник правдивости и ясности нашей жизни.

Но такая жизнь обязательно проста и скромна. Правду нужно говорить без стеснения и приукрашиваний, без обиняков, избегая многословия, комментариев и подчеркиваний. Все излишнее бессмысленно и абсурдно, и в чем нет острой необходимости, то и не нужно. Если иное проявление и размышление – следствие каких-то особых намерений, то чтобы оставаться честными и не быть превратно понятыми, нужно обязательно пояснять, какими мыслями мы руководствуемся. Но если у нас нет задних мыслей, а мы лишь просто оригинально выражаем свои чувства, то защищаться от недоразумений не следует, равно как и не нужно подчеркивать свою правдивость. Ведь произносимое нами уже воспринимается как правда, и наш образ мыслей обнаруживает себя самым непосредственным образом. Непосредственные проявления наших чувств, показывающие их исключительную бесхитростность и прямодушие, – простейшие откровения нашего естества, прямое понимание которых нельзя ни улучшить, ни гарантировать никакими дополнительными пояснениями. Ибо даже при всем несовершенстве выражения они напрямую говорят о том, о чем и наши слова, и наши движения, облик, взор, манера держать себя, мимика.

Проявляющееся столь простым образом не требует ни анализа, ни демонстрации перед другими, ибо это в корне противоречило бы сути изначального естества. Оно в своем выражении неприметно и просто, как явления и процессы природы. Оно наивно, девственно, прямодушно и откровенно. Если мы станем слишком пристально приглядываться к нему, то нарушим его очарование, и его цветки не смогут приносить плоды.

Это касается не только отдельных слов, но и всего, что мы произносим в нашей жизни. Новая нравственность есть совершенно прямое, откровенное и непосредственное выражение изначального естества. Нам нужно дать всему свободно плыть по волнам. Мы должны вести себя абсолютно просто и естественно, жить что ни на есть безобидной и наивной жизнью, следуя тому, что у нас на душе, действуя прямодушно и безоружно. Мы должны жить как бы обнаженными, то есть наше поведение в своей наивнейшей правдивости и прямодушии должно соответствовать облику изначального естества. Любые чужеродные примеси, будь то разъяснения или освещение нашего поведения, принятое облачение мыслей в слова и обстоятельность изложения, губят изначальность, поскольку разрушают прямое и ясное впечатление от нашего естества и не дают ему действенно проявиться. Они замутняют чистоту нашего внешнего выражения в его девственном своеобразии. Строгий стиль требует простых выразительных средств.

Конечно, нельзя требовать от всех людей, чтобы они жили исключительно открыто и прямодушно. Иначе начнется такое! Все их уродство и низость выплеснутся наружу! Их варварская сущность освободится от пут, и тогда всему конец. Непосредственность свободна в своих действиях лишь там, где властвует внутренняя необходимость изначального естества. Да ведь Иисус и говорит это лишь тем, к кому обращается в Заповедях блаженства.

А если все выражения нашего естества правдивы и ясны, прямодушны и просты, тогда любые клятвы ни к чему. Они не нужны, и от них мало толку. Это просто не подобает изначальному естеству. Они не более чем подсобное средство жалкого и низкого естества, которое само по себе ничего не гарантирует и лишено неотразимой убедительности, свойственной правде. Чада Божьи к тому же слишком благородны и слишком возвышены. Благородство внутренней правды придает их словам естественный вес, а их делам жизненную ценность. Поэтому не требуется поддерживать их, облекая в принятые формы. И это возвышает их слова над мелочным существом, которое своими неумными стараниями, многословием и суетой старается придать им вес и величие.

Благодаря непосредственному проявлению жизни, свойственному новой нравственности, Ищущие имеют своеобразную личную позицию, и это крайне важно. Прежнее «правосудие» не обходилось без клятв, но лишь требовало их исполнения. Ведь клятвы относились не только к настоящему и прошлому, но и к будущему. Люди клялись вести себя определенным образом, торжественные обещания были необходимы для взаимной гарантии, так как полагаться друг на друга было нельзя. В идеале законность требовала лишь неукоснительного исполнения клятвенных обещаний.

Сегодня все осталось по-прежнему. Люди с варварской натурой не могут обходиться без взаимных клятвенных заверений, иначе, как они считают, нельзя положиться ни на кого, и общественная жизнь разладится. Чиновники обязаны присягать на верность королю и закону, духовенство клянется не отступать от веры, супруги клянутся в верности перед алтарем и учреждением, регистрирующим акты гражданского состояния, а в личном общении люди связывают друг друга честным словом. То есть никому нельзя доверить тайну, нельзя получить гарантии, и приходится опуститься еще на одну ступеньку вниз, оговаривая штрафы за неисполнение обещанного.

Это настоящее варварство. В новом естестве подобное исключено. Поэтому Иисус не говорит: вы должны держать свое слово, а требует, чтобы мы его вообще не давали. Только: «да, да» или «нет, нет». И не более того, ни под каким видом. Для этого вы слишком благородны и клятвами только уроните свое достоинство. Это другим нужно связывать себя взаимными заверениями, вы же будете хранить верность по свободной воле. Ваша честь именно в свободе. Порукой должно быть ваша сущность, но никак не ваши слова. И никаких дополнительных гарантий от вас не требуется, ибо это было бы неправильно: тем самым вы превысили бы свои полномочия. Мы не вправе связывать себя обещаниями на будущее, ибо оно принадлежит Богу. Оно не в наших руках, и мы не можем им распоряжаться. Услышав вопрос, мы, пожалуй, должны сказать так: при известных условиях я это сделаю, если это будет входить в мои намерения и соответствовать моим убеждениям. Но ни в коем случае не говорить: я это непременно сделаю. Я выражаю свою нынешнюю позицию по отношению к чему-то в будущем, но не определяю свою будущую позицию в данном вопросе, так как не имею такого права, ибо она может и должна измениться в соответствии со сложившимися обстоятельствами. Ведь видение и понимание конкретного события, как правило, различны и не совпадают с тем, каким мы его предполагали. В результате мое отношение к нему в будущем может в корне отличаться от нынешнего.

 

5. Нравственность внутреннего превосходства

Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся.

Поддерживать заведенный среди людей порядок следует только руководствуясь принципом возмездия. Основа всего хорошего и плохого – взаимность, право которой формулируется словами «око за око, зуб за зуб». Ты должен любить своего друга и ненавидеть своего врага, иными словами, отвечать каждому взаимностью. Однако новому порядку вещей возмездие чуждо. Вместо «как ты мне, так и я тебе» оно устанавливает: каков я есть, таков я для тебя всегда, как бы ты ко мне ни относился.

Поэтому Иисус, вовсе не касаясь закона возмездия, полезного, хотя и варварского, говорит следующее: вам вовсе не нужно защищаться от несправедливости, спокойно сносите ее и превосходите ее непринужденной любезностью, что равносильно дать возможность оскорбителю нанести вторую пощечину. Если кто-то выдвигает необоснованные претензии на вашу собственность, лучше пойти еще дальше и удовлетворить его бесстыдные требования, дав ему вдвое больше.

Выходит, несправедливость должна не только оставаться безнаказанной, но даже может вымещаться на нас в любой мере. Пусть она истощается на нашей абсолютной непохожести на других и ее злые намерения разбиваются о нашу безмерную предупредительность. Это и есть активное терпение, которое не только мирится со всем, не защищаясь, но даже принимает агрессивную алчность других, удовлетворяя ее. Мало подавлять в себе желание нанести ответный удар. Навстречу старому естеству, вымещающему на нас свою гнусность и вседозволенность, должно выступить новое, со своими врожденными чувствами и изначальными внешними проявлениями. Стало быть, реагировать обязательно нужно, даже очень энергично, но только по-своему.

Но мы будем на такое способны лишь в том случае, если в нас безраздельно действует изначальное естество, если оно стало силой, которая управляет нашей жизнью. Никому не дано им повелевать, в том числе и Ищущим. Все должно получаться само собой и с безусловной необходимостью, тогда это будет неподдельным. И лишь когда новый образ жизни станет нашей новой натурой, тогда он будет проявляться в нас естественно и непроизвольно, именно так, как того ожидал от нас Иисус. Но если в таком поведении полновластие и своеобразие изначального естества никак себя не обнаруживают, значит оно фальшиво, не более чем жалкое притворство.

Но давайте все же убережемся от неправильного понимания Иисуса. Он не намеревался собрать вокруг Себя лицемеров, Он хотел сотворить правдивых людей. Если я делаю нечто такое, что мне внутренне чуждо, к чему я должен себя прежде принудить, меня иначе как лицемером (в строгом смысле этого слова) не назовешь. Суть старой нравственности – самопринуждение, новой – саморазвитие путем искупления, перерождение нашего естества, возвращение ему свойств естества изначального. Слова Иисуса раскрывают перед нами основные законы новой жизни, стремящейся к своему становлению в Ищущих. Но они не оживут в нас лишь потому, что мы, посчитав их неукоснительными требованиями, станем им буквально следовать, судорожно преодолевать наше бессилие. Нет, нам следует позаботиться об успешном развитии в нас изначального естества и дать полную свободу его импульсам.

Несомненно, наша бойкая жизнь по старому образу нисколько не способствует росту в нас правды. Недостаточно просто не демонстрировать то, чего в нас нет. Если мы честны и вовлечены в поток жизни, несущий нас к цели человечества, то наше поведение станет определяться нашими стремлениями и естественным образом начнет приближаться к такому, которое свойственно чадам Божьим. Но кто действительно больше всего на свете безмерно желает обрести новую неизведанную доселе страну Божью, тот, сталкиваясь со всевозможными злыми искушениями, будет испытывать совсем другие чувства и действовать не так, как обычный человек. Уже одна наша духовная тоска побуждает нас невольно вести себя так, как подсказывает Иисус. И такое поведение весьма способствует успешному развитию в нас изначального естества, поскольку ему соответствует. Но из переизбытка и могущества заключенной в этом естестве движущей нами жизни рождается уже нечто иное, не имеющее с тоской ничего общего.

Такова простейшая реакция нашего изначального естества на ту несправедливость, с которой мы сталкиваемся. Здесь нет никакого героического сопротивления соблазну отомстить, противодействие возникает немедленно и непроизвольно. И это противодействие уже не месть, поскольку новое естество целиком и полностью соткано из «да» и никакого «нет» в нем быть не может. Когда бы мы ни обращались к нему, оно всегда при всех обстоятельствах позитивно. Оно творит только во благо, и все у него всегда получается наилучшим образом, как для себя, так и для других.

А потому новое естество не прибегает к самозащите и возмездию, а отзывается на все, оставаясь самим собой. И к каким бы злым искушениям старое естество ни прибегало, новое остается чистым и неповрежденным, таким, какое есть. И совершенно неважно, как к нам относятся. Просят ли нас и берут взаймы, или же вымогают и требуют через суд, на нашем поведении это нисколько не сказывается. Плохое, так же, как и правильное, – всего лишь проявление нового образа жизни, свойственного нам.

Любая несправедливость, случающаяся с нами, подобна прорвавшемуся нарыву внутренних бед наших противников. Поэтому для истинного человека помощь другим и избавление их от бед есть единственно возможное, чем он способен прельститься, и совершенно неизбежное, на что он непременно подвигнется. Но эту помощь и избавление он принесет другим только благодаря самобытному воздействию того естества, которое в нем есть. А чтобы оно проявило свое влияние во всей полноте и проникло в глубь другого, преодолев вспышку поверхностных чувств, нужно прежде всего как следует утихомирить его дурные требования. Поэтому пусть он наседает сколько ему вздумается, любые его претензии будут удовлетворяться беспрекословно и сверх всякой меры. Это охладит пыл другого и в тут же позволит ему ощутить новое естество.

Обветшалая и истинная гуманность противостоят друг другу, между ними нет никакой непрозрачной перегородки, скрывающей их друг от друга. Больной может ощутить здоровье как нечто изначальное в себе, и оно окажет на него свое целебное воздействие. Но исчезнут ли в результате его внутренние беды, это еще, конечно, вопрос. К тому же это будет зависеть в том числе и от силы нашей натуры. Что не происходит само собой, того нам не добиться намеренно кропотливым трудом. И это нам не вменяется в обязанность, мы должны лишь позволить ясно и полно проявиться тому, что мы есть на самом деле.

Вот что главное, а не внешняя схожесть нашего поведения в соответствующих случаях с примерами Иисуса. Один и тот же характер поведения может при разных обстоятельствах выглядеть совершенно иначе. Ибо его форма и образ определяются не только изначальным естеством, хотя оно и должно всецело рождаться из него. Тут сказывается и положение вещей, в рамках которого оно обретает свой облик. В наших нынешних сложных условиях все не так просто, как во времена Иисуса.

Сегодня готовность новых людей помогать другим тоже будет совершенно безграничной. Однако они не станут безоговорочно оказывать помощь каждому, кто их попросит, и не будут одалживать всем пожелавшим взять у них взаймы. Ибо это было бы неправильно. Так они только усугубят последствия злоупотреблений и произвола, их же задача – деятельно участвовать в формировании нового человека. Их безграничная щедрость, в точности соответствующая той, на которую указывает Иисус, сдерживается неизменной добросовестностью, которая контролирует надлежащее управление вверенным им имуществом и диктует новый порядок общения с ближним. Согласно этому порядку моим ближним всегда является тот, кому велено обратиться за помощью ко мне, кому в данный момент непостижимым образом указан именно я.

Несомненно, Иисус своими словами намеревался выделить безграничную щедрость и готовность помочь, именно их, и не более. Но в те времена при тогдашних обстоятельствах, в отличие от нынешних, не было особой необходимости указывать на разумные условия, при которых проявляются их качества. Вряд ли зажиточный человек в Иерусалиме получал со всех концов Палестины от совершенно незнакомых ему людей просительные письма. Тот, кого обстоятельства вынуждали просить о помощи, обращался, естественно, к родным, соседям и землякам, которые знали о его затруднениях. Стало быть, личные и доверительные отношения делали любую просьбу по-человечески понятной, и вряд ли кто-то думал, что можно нанести вред человеку бездумным оказанием помощи и одалживанием денег. Сегодня дело обстоит совершенно иначе. Люди обращаются за помощью даже к малознакомым, и они с легкостью оказывают ее, не вникая в обстоятельства того, кто ее принимает. Между тем обстоятельства бывают чрезвычайно запутаны, и к каждой просьбе о помощи следует подходить с величайшей тщательностью. С этим ничего не поделаешь, но если мы проникнемся духом Заповедей блаженства, то в полном соответствии со словами Иисуса безусловно предоставим себя в распоряжение всех нуждающихся в помощи. Это само собой разумеется. Сама по себе готовность помочь в своем изначальном порыве не может сдерживаться никакими обстоятельствами, иначе она будет в лицемерием. Если у дающего взаймы осторожность диктуется маммоной, а не любовью и стремлением помогать другим, то он обманывает самого себя.

Люди нового естества также вряд ли безоговорочно уступят вымогателю и не станут требовать подтверждения в судебном порядке правомочности его притязаний. Как только, к примеру, они узнают, что с каждой новой уступкой они лишь подталкивают кого-то к необузданному завышению его притязаний, более того, даже убеждают его тем самым в их правомерности, то очень может быть, что они, хотя и дадут высказаться суду, затем добровольно отдадут вымогателю вдвое больше того, что оспорили у него судьи. И здесь характер поведения благодетелей окажется различным, в зависимости от обстоятельств. Но в каждом случае в его основе должна быть безграничная предупредительность по отношению к нападкам зла.

Здесь, как, впрочем, и везде, важнее всего, чтобы та же самая внутренняя позиция, свойственная новой нравственности, в конкретных условиях обретала присущий только ей облик, непременно раскрывающий изначальное естество, но позволяющий ему свободно проявляться в существующих обстоятельствах. Внутренняя необходимость, властно действующая во всех проявлениях жизни новых людей, становится их изначальным чувством. Возникает она, однако, из непосредственного живого отношения к конкретной жизненной проблеме, которую надо решать, а поэтому всегда соответствует ей и отличается своеобразием.

То, как новая нравственность, с ее предупредительностью и полной готовностью помочь, откликается на любые посягательства и притязания, отражает лишь внутреннее превосходство нового естества над старым. Новое явно выше старого, как правда выше лжи, могущество – бессилия, жизнь – окостенения, свобода – пристрастности, изначальное чувство – обстоятельного размышления, безусловная необходимость – произвола, строгий стиль – любых варварских затей и образов. Поэтому любые попытки поврежденной человеческой природы извратить новое или ослабить его оказываются несостоятельными. Оно остается беспристрастным, несмотря на соблазны, и верным себе, поскольку зло не находит в нем отклика, а напротив, вызывает добро. Оно по сути неприкасаемо: людей правды не в чем обвинять, ведь любые нападки на них лишь открывают суверенную власть их нового бытия и бессилие любых злых происков.

А поскольку это не просто намерение вести себя каким-то определенным образом, а живая действительность, непроизвольно обнаруживающая себя по мере развития изначального естества, то и новая нравственность везде и во всем – нравственность внутреннего превосходства. Не только по отношению к несправедливости, но и ко всему. Она проявляет себя всеми гранями своего необычного облика.

Именно внутреннее превосходство позволяет правдивым людям разрешать самые натянутые отношения личного плана, поскольку наделяет их ничем не скованной непринужденностью, которая вызывает в них предупредительность, приносящую им удовлетворение и освобождение. Именно внутреннее превосходство нового существа придает его внутренним законам такую неистовую силу, что люди, находящиеся в становлении, не нуждаются в защитных барьерах, а находят достаточную поддержку и необходимые ориентиры в тех самых изначальных чувствах, в которых скрыт внутренний порядок вещей. Внутреннее превосходство правды и есть то, что позволяет каждому, в ком она властвует, жить непосредственно изначальными чувствами, ибо его живая сила легко справляется со всеми выпадами и недоразумениями.

Внутреннее превосходство изначального естества над всеми притязаниями жизни и дает ему гениальную особенность, неотразимую силу, стихийную уверенность и свежую, как роса, непосредственность его нравственной жизни. Благодаря этому оно везде и во всем принимает облик Царства Небесного.

 

6. Нравственность кипучей жизни

Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?

Где безграничное терпение, там и безусловная любовь. Вот где наконец во всей полноте открывается противоречие между старым и новым. В основе того, какие мы есть, уже не взаимность интересов и отплата или возмездие, а истинная человечность, утверждающаяся и обнаруживающая себя при любых обстоятельствах, поскольку она жизненна. Наше поведение больше не меняется «в зависимости от ситуации», оно неизменно, каким ему и следует быть под действием движущей силы изначального естества, оно безусловно и решительно. Вот почему новые люди любят даже своих врагов и молятся даже за своих гонителей.

Чем полнее мы отдаемся жизни, позволяя всем обстоятельствам управлять ею, тем сильнее наше поведение зависит от внешних причин, тем отчетливее оно становится просто ответной реакцией, которая целиком определяется тем, что его вызвало. Но чем полнее мы живем сами, тем больше наше поведение зависит от чисто внутренних причин, тем оно самостоятельнее в своем проявлении и свободнее в саморазвитии. Стало быть, чем сильнее наше Я и чем активнее оно заявляет о себе в жизни, тем слабее влияние на него окружающих, тем скорее оно остается верным себе. Оно не может оказаться не таким, каким ему положено быть. Именно его безусловность и делает истинных людей благородными и свободными, дает им превосходство над другими.

Изменившийся облик этих людей и есть их изначальное естество. Проявляя себя, они всегда и везде раскрывают правду человека. Любое требование жизни, которое им надлежит исполнить, любое впечатление, не оставляющее их равнодушными, любое переживаемое ими событие обнажают их величие – созидательное и освобождающее. В хорошие и плохие дни, среди друзей и врагов, испытывая любовь и уважение к себе, сталкиваясь с клеветой и ненавистью, их новая жизнь по мере своего развития остается возвышенно величественной, отчего любое общение с другими людьми – как причиняющими им боль, так и доставляющими радость – вызывает в них чувство любви.

Такова особенность их происхождения, их Отца. Как «Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных», так и жизнь подлинных людей осеняет всех ярким светом в новой стране Божьей. Они не отплачивают ни добром, ни злом, для этого они, чада Божьи, слишком благородны, они совершенно равнодушны к тому, какие они есть и какими им подобает быть. Никому не дано ослабить жар их души и погасить их спокойный, неизменный свет. Ведь такие люди абсолютно независимы и беспристрастны к тому, как относятся к ним окружающие. Это не может ни вывести их из устойчивого равновесия, ни помешать им жить своей жизнью, ни затуманить их облик. Ибо благородное превосходство делает их неуязвимыми перед любыми соблазнами и нападками старого естества. Поведение окружающих не способно ни исказить, ни ограничить совершенно необычные проявления их естества, оно лишь этому способствует. Их манера держать себя определяется постоянно нарастающим напором их жизни, а не внешними поводами и здравыми рассуждениями. А на тех, кто оказывается в их атмосфере, они изливают одну только любовь.

Конечно, любовь эта в корне отличается от той, что известна людям старого естества. Она не отождествляется с нравственным поведением, которого можно достичь, нацелено стремясь к добру, это изначальное естество, стихийная сила природы нового существа, устремляющаяся навстречу каждому, кто попадает в зону ее действия. Это не расположение к привлекательным или достойным сочувствия людям, а чрезмерность души, бьющая ключом, и переливающаяся через край внутренняя жизнь, переизбыток собственного Я, оно выплескивает свое зрелое изобилие, потому что не может удержать в себе такое богатство. В этой любви лучится счастье, оно наполняет людей, находящихся в процессе становления; это жизнерадостность, сквозящая отовсюду, жизненная сила и созидающая энергия, которая накапливается внутренней жизнью души и разряжается, достигнув высочайшего напряжения. Так она превращается в огонь и жар, непреодолимый напор, пленительную мощь человеческой личности. И она обволакивает людей подобно лучистым вибрациям солнечного света и трепетанию палящего зноя, наполняя их жизненной силой и радостью.

На ближних она изливается страстным чувством, выражается сильным биением сердца, безоговорочно, энергично и бурно подтверждающим ее и вступающимся за нее самолично, проявляется как жгучая потребность в людях, в их благе, их росте, их величии. Но такая утверждающая воля изначального естества, содрогающегося в созидательном движении, простирается, конечно же, не на всех подряд, кого достигает, и только потому что она обязана действовать. Ведь любовь желает людей не такими, какие они есть, а какими должны и могут стать, ей нужен не их случайный облик, а их изначальное предназначение, не их заблуждения, а их правда. Но будучи действенной в своем утверждении, она укрепляет силы возлюбленных, помогает им справиться с бедами, устраняет препятствия и срывает с них оковы предвзятости и заблуждений, без всяких дополнительных условий делая их такими, какие они есть по сути и по своему величию. Стало быть, любовь – это передача силы и жизни, созидающая власть, излучение своего Я; сама по себе и в своем действенном проявлении она есть отображение Божественного прообраза.

Вибрации, возносящиеся от нашей любви к Богу, суть ходатайство и просьба. Ведь жить – значит получать от Бога, а страстно желать чего-либо для другого – вымаливать это для него у Бога. Мы лишь посредники. Такое заступничество – не что иное, как обращенная к Богу сторона нашей любви и ее обратное воздействие на Него. Своей любовью чада Божьи связывают с Богом всех, кого любят, и погружают их в атмосферу собственной жизни, ибо их любовь – созидательное Божественное движение жизни. Изливая на людей свое изначальное естество, они пробуждают внимание Бога к своим возлюбленным. Поэтому, если они любят своих врагов, то возносят молитвы за них, своих гонителей.

Любовь – как кипучая, переливающаяся через край жизнь изначального естества – есть ничем не ограниченное исполнение заповеди: ты должен любить. Контраст между нарастающей изначальной любовью и любовью искусственной, взращиваемой в себе необходимостью следовать нормам морали, Иисус отчетливо выражает словами: «а Я говорю вам: любите врагов ваших». Ведь ее безграничное проявление по отношению ко всем без исключения – верный признак ее неподдельности. А это возможно только в случае, если она – сила и мощь новой жизни, а не предупредительность и любезность, если она самостийный порыв личности, не нуждающийся ни в каких побудительных импульсах, изначальное движение бьющего ключом нашего Я, выходящего за собственные пределы и не спросясь захлестывающего каждого. Человек старого естества, чья любовь не более чем реакция на внешние впечатления, вызывающие в нем сочувствие или побуждающие к удовлетворению чьих-то желаний, на такое не способен. В лучшем случае он, нравственно пересиливая себя и «становясь на голову», лицемерно изобразит любовь к врагу. Ведь истинная любовь – это когда не любить не можешь. Поэтому любовь к врагам тогда подлинна, когда это импульсивное выражение изначального чувства. Для людей старого естества это было бы против их натуры, а для людей нового естества – безусловная необходимость. Есть нечто особенное в способности любить своих врагов, потому что любовь эта рождается совершенно импульсивно, по первому побуждению. Вот оно – величие изначального естества во всей его красоте.

Можно было бы бесконечно долго говорить о сущности, облике, происхождении и важности такой любви, которая является неподражаемой сутью родившихся чад Божьих. Но это увело бы нас слишком далеко. Давайте попытаемся возродиться, и тогда мы сами испытаем это на себе.

Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.

Так Иисус завершает свое разъяснение новой нравственности. Иного понимания этих слов быть не может. Иначе нам пришлось бы их отвергнуть, или же мы о них споткнулись бы. Как можно требовать от человека быть совершенным, когда несовершенство – органически присуще ему. «Никто не благ, как только один Бог», говорит Иисус. Но если мы все же мы дерзнем соответствовать этим словам и устремимся в религиозном экстазе к безгрешности, то только обманемся своим совершенством, и все закончится плачевно.

Однако смысл этих слов Иисуса вовсе не таков. Совершенство, которого здесь требует Он, выражает собой не бóльшую праведность, обрести которую Он нам настоятельно советует в данной главе, не количественное различие, а качественное. Речь идет об абсолютности не меры, а сути. Изначальная, исполняющая закон, созидательная нравственность нового естества соотносится с несовершенной, скупой нравственностью старого существа как совершенное с несовершенным. Ибо она по-своему совершенна, каким бы маленьким, чахлым росточком еще ни была, в то время как старая нравственность по-своему несовершенна и таковой останется, сколько бы мы себя ни пересиливали в своем стремлении довести ее до абсолютной.

На этом круг разъяснений Иисусом о новой нравственности замыкается, и Он возвращается к тому, с чего начал. Если ваша нравственность не намного превосходит нравственность фарисеев и книжников, то вы не войдете в Царство Божье, ибо там властвует совершенная нравственность. Как только Царство Божье – в его личностном, индивидуальном проявлении в качестве изначального естества – оживет в человеке, тогда в нем родится и совершенная нравственность, в том виде, как ее подробно раскрывает перед нами Иисус. Она тогда начинает проявлять себя с безусловной необходимостью, подобно зарождающейся жизни. Вот почему Иисус говорит: будьте совершенны. Ибо это не приказ, а призыв к Ищущим всеми силами способствовать процветанию того, что пускает первые ростки с пробуждением в них действительно изначального естества. И каждый до конца перерождающийся человек несомненно почувствует в себе зарождение новой нравственности. Но пусть тот, кто почувствует это, всегда содействует ее развитию и неустанно заботится о том, чтобы совершенство правды человека беспрепятственно открывалось в нем и признавалось другими.

Но говоря: «итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный», Иисус дает характеристику абсолютной нравственности нового естества, указывая на ее происхождение. Ей свойственны черты Отца. И особенно это касается любви. Мы должны любить всех без исключения и безгранично, как любит Отец наш, чье солнце светит и злым, и добрым. Его любовь всеобъемлюща. Как кипучая жизнь любви, так и внутреннее превосходство, непосредственность выражения, строгая закономерность, изначальность чувства и творческое исполнение закона свойственны именно Отцу. Каков Отец, таковы и чада, но только те, которые рождены Им. А потому прежде в нас должно возродиться изначальное естество, происходящее от Отца, и тогда в нас оживет Его образ.

 

1. Жизнь внешняя

В шестой главе Евангелия от Матфея Нагорная проповедь обращается к внутренней, индивидуальной жизни человека и показывает все неповторимое своеобразие его первозданного естества – в противопоставлении тому поврежденному естеству, которое и надлежит преодолеть. Мы видим, как живут люди, в корне изменившиеся.

Три первых раздела освещают подобно прожектору три отдельные области внутренней жизни человека: слово о милостыне разъясняет, как ему следует себя вести, когда он ее творит; рассуждение о молитве – как войти в контакт с Богом и, наконец, высказывание о посте – как жить в самом себе. И такая последовательность разделов обусловлена не только их смысловым единством. Есть еще одна причина.

Как бы ни разнились эти три области человеческой жизни, каждый раз мы слышим одно и то же наставление, звучащее совершенно одинаково: творить милостыню следует втайне, молиться и поститься надо не публично, не напоказ, как это делают лицемеры, которые уже получают свою награду. «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно», – говорит Иисус.

Стало быть, речь здесь идет о некоем общем правиле, имеющем силу во всех областях внутренней жизни человека. Чтобы показать его универсальный характер, Иисус дает тому различные подтверждения, а идентичность используемых Им слов лишь подчеркивает значение этого правила, представляющего собой незыблемый естественный закон первозданного естества. И тем более мы не вправе относить его только к трем конкретным случаям, выбранным Им для обсуждения. Закон действует во всех сферах человеческой жизни, из которой они и почерпнуты. Доберемся и мы здесь до сути объяснений Иисуса, но лишь при условии, что не остановимся на примерах, которыми Он хотел показать это правило более наглядно, а постараемся понять, какое значение оно имеет для всех нас.

У иудеев, чья жизнь в целом утратила самостоятельный смысл, а если что-то еще и значила, то только в том, что касалось религии. Вся их внутренняя жизнь полностью сводилась к набожности. Будучи аскетичной, она стала частью морали и потому приобрела характер религиозной работы в сочетании с выполнением моральных обязанностей. В таком виде набожность слилась с понятием «праведность», объединявшим в себе все устремления иудеев к идеальному.

Однако при подобном смещении центра тяжести внутренней жизни в чисто внешнюю сторону она неизбежно искажалась, отдаляясь от заложенных в ней самой целей и подчиняясь однобоким религиозным интересам. Ее предназначением считалось уже не собственно исполнение, а соблюдение религиозных норм – вот с чем она отождествлялась и до чего была низведена. В результате люди делали то, что им надлежало делать, не ради самого дела, а чтобы угодить Богу и получить за это награду. То есть значимо было не дело, а цель, которой таким образом намеревались достичь. И эта цель была внешней.

К тому же по мере того, как проявления внутренней жизни все больше сводились к формальному соблюдению религиозных норм, оно стало казаться чем-то особенным, необычным, в чем самому человеку не разобраться. Тут возводилось некое особенное сознание, полное пленительного очарования, поскольку в нем, как казалось, отражались заслуги и величие его обладателя. Но каждый хочет, чтобы его заслугу признали другие. И потому необычное соблюдение религиозных норм в обычной внутренней жизни приучило людей, и это вполне естественно, постоянно помнить о том, какое впечатление они производят на других. Постепенно такая поначалу едва уловимая неискренность приобрела более явственные черты и превратилась в то, что Иисус называл лицемерием.

Все эти явления представляли бы для нас чисто исторический интерес, если бы эта болезнь была чуждой нам, а нарушения религиозной жизни, столь распространенные среди нас, не носили характер эпидемии. И в наших христианских кругах внутренняя жизнь верующих сплошь и рядом потонула в ханжестве и несет на себе все признаки вырождения. И там среди нас, где благочестие не спасается от этого глубокой искренностью и ясным осознанием того, что все есть милость Божия, там эта жизнь превращается в лицемерие. Но даже если подобного и удается избежать, ей все равно присуще сознание чего-то исключительного. Вот почему эти рассуждения Иисуса столь интересны сегодня для Ищущих, которые жаждут жизни и правды.

Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного.

Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою.

У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

Иисус, выражая иудейское представление о награде, выстраивает Свою речь так, чтобы заклеймить позором все безобразие, творимое лицемерием. Противопоставляя затем чистое отражение искаженному, Он Своим конкретным объяснением полностью отметает всякий расчет.

Все сказанное становится простым и понятным, стоит только освободить его от иудейского облачения. Остерегайтесь делать добро напоказ, иначе оно потеряет всякую ценность и в глазах Бога, и в жизни, не добивайтесь награды за это, иначе оно не принесет никакой пользы первозданному естеству в вас. Добро, творимое ради того, чтобы произвести впечатление на других, не имеет силы у Бога. Тогда никакой правды и никакой жизни здесь нет, а одна лишь видимость и чванство, тогда это служит не людям, а нашему тщеславию. Мы не исполняем некое предназначение, а просто хотим чего-то достичь, то есть руководствуемся не изначальным чувством, а расчетом. Но какова суть, таково и воздействие. Искажение смысла делает поступок бесполезным и приносит один лишь вред. Отвлекаясь посторонними мыслями, мы добро превращаем в зло.

А потому не трезвонь о своей помощи нуждающимся, как делают лицемеры, желающие этими деяниями лишь возвеличить себя. И действительно, они уже получили свою награду – произвели впечатление. В мире иллюзий подобное движение жизни, едва возникнув, тут же исчезает. Такие ее проявления остаются бесполезными и никакого значения не имеют.

Вполне очевидно, что данное предостережение Иисуса не утратило своего значения и в наши дни. И сегодня немало людей живут напоказ, только и думают о том, какое впечатление их поведение производит на других. Для большинства это играет определяющую роль. И не удивительно, что подобная озабоченность чаще всего бывает у тех, кто еще не нашел себя и не проникся интересом к своему Я. В таких людях уж очень много поверхностного, показного, слишком уж они зависят от мнения других и слишком неуверенны в себе, чтобы стать выше этого. Чем беднее духовная жизнь иного человека, тем важнее для него престиж, которым он упивается. Это и есть его богатство, которое доставляет ему радость, которым он и живет, инстинктивно заботясь о том, чтобы не ощущать себя духовно нищим, подавляя в себе жажду жизни и правды.

А коли вся наша культура пронизана стремлением к внешнему блеску, живет этими интересами, выстроена в соответствии с ними и ими пользуется, то это говорит о ее варварском характере. Мир иллюзорного ценится выше мира реального. Почет, престиж, имя, слава – вот охватывающие весь мир движущие силы, действующие и в маленькой деревушке, и в сфере искусства, науки и политики. Даже такое общепризнанное понятие, как честь говорит о том, какое значение придают все чужому мнению. А если публичное оскорбление воспринимается как нечто, задевающее нашу честь, то получается, что наша честь – это хорошее мнение о нас, доброе имя, вызывающее восхищение окружающих, а вовсе не ценность нашего Я, умалить которую не может никто, кроме нас, когда мы изменяем самим себе.

Но новому естеству чуждо повышенное внимание к внешнему впечатлению – оно ведь наивно. Кто придает ему значение, пребывает в дискомфорте и испытывает мучительную неловкость всякий раз, когда отблески окружающего мира высвечивают его внутреннюю жизнь. Но человеку, для которого важнее всего своя внутренняя жизнь, безразлично, какое впечатление он производит. Охваченный ощущением своей абсолютной нищеты, он не хочет привлекать к себе внимание, он чувствует себя неуютно, когда его поведение становится предметом обсуждения. Все, что он делает, кажется ему малозначительным и заслуживающим презрения. Ему хочется скрыться, чтобы никто его не видел. Да разве может такой человек что-либо делать и работать ради похвалы и признания! Чем сокровеннее его жизнь, тем равнодушнее он ко всему внешнему, поверхностному. Кто в состоянии сознавать все страдания человечества и одновременно вдохновляться чьими-то рукоплесканиями! Ищущий правды не спрашивает, что о нем думают, ибо в этом не находит для себя ни утешения, ни поддержки, ни подтверждения правоты своего внутреннего сознания. Кто в борьбе за правду одержал пусть даже небольшие победы, тот совершенно утрачивает вкус к иллюзорному. Чем благороднее человек, тем неприметнее он старается жить. Пошло прислушиваться к рукоплесканиям толпы, видеть в ее суждениях мерило ценности своих дел. К тому же ее одобрение подозрительно, поскольку чаще всего в нем кроется недоверие правдивости нашего поведения. Спору нет, мы воздействуем на других тем впечатлением, которое производим на них, но это происходит непроизвольно, без умысла. Ищущие должны светить, не сознавая этого, самим движением пробивающейся в них жизни, не создавая видимости и не выставляя себя в выгодном свете.

Если мы печемся о производимом нами впечатлении, то лишаемся душевного равновесия. Эта забота ослепляет нас и затуманивает взор, лишая его простоты и наивности, отвлекает от подлинной цели и расщепляет движение нашей души, она непроизвольно влияет и на наше поведение. Мы оглядываемся на других, отчего прямодушие и импульсивность проявлений нашей жизни нарушается, появляется неуверенность в себе. Изначальность исчезает. В этом самая суть предостережения Иисуса. Он говорит Ищущим: не мешайте зарождающемуся в вас новому естеству оставаться непосредственным в своих проявлениях, иначе вы погубите его изначальность, первозданность. И поскольку для Него это очень важно, Иисус идет еще чуть дальше: то, что делаете, делайте втайне, и не только от людей, но и от самих себя.

«Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая». Согласованность в действиях левой и правой рук у восточных людей выражает теснейшую общность, основанную на самом глубоком взаимном доверии. И если одной руке не дóлжно замечать действий другой, то это означает, что проявления нашей жизни вообще не должны занимать наше сознание, а проходить сквозь него не задерживаясь, не затрагивая его и не вызывая никаких размышлений. Мы должны жить совершенно наивной жизнью, то есть ничего не домысливать, а оставаться всегда непосредственными, импульсивными, естественными. Когда внутренний порыв воплощается в действие непроизвольно, вот тогда левая рука и не знает ничего о движении правой, поскольку оно совершается инстинктивно.

Что бы мы ни делали, фиксировать на этом свои мысли не следует – ни во время действия, ни после. Рефлексии, сопровождающие, обсуждающие, «ощупывающие» наши поступки, только мешают нам, лишают наши проявления непосредственности, препятствуя ей так же, как и рефлексии нашего окружения. В результате наше поведение становится прямолинейным и лишается гибкости. Любая попытка выставить себя в выгодном свете бросает на нас тень. Являемое нами в жизнь теряет свое особенное очарование, свойственную источнику свежесть и прозрачность, первозданную силу и внутреннюю уверенность. Гениальные устремления всюду и везде неотделимы от непосредственности внутренних процессов. Именно она дает нашему первозданному естеству вспыхнуть во всем своем чистом великолепии и проявиться в созидательной мощи.

Стало быть, вовсе недостаточно делать добро анонимно и незаметно. Мы и сами не должны замечать этого. Конечно, оно неизбежно совершается с нашим личным участием, но испытывать при этом какие-либо чувства не следует. Делайте неприметно для самих себя. Это умеют очень немногие. Совершаемые людьми поступки обычно вызывают у них разные эмоции: они их словно ласкают, оглядываются на них с чувством бесконечного самодовольства. Они никак не могут отстраниться от них и почивают на лаврах, что не сочетается с чистотой и безыскусностью изначальной жизни. То, что люди творят по внутреннему убеждению, отличается целомудренностью. И поэтому мы не вправе превозносить наши достижения даже в собственных глазах, более того, нам следовало бы не просто гасить в себе даже самые слабые проблески самодовольства, думая про себя «ну и что тут особенного!», а совершенно простодушно выполнять то, что внутренне считаем необходимым.

Наше сознание должно в этом участвовать ровно настолько, насколько того требует само действие, но без пристального всматривания в него. Пусть сознание будет начеку, чтобы не допускать в себя ни малейшего впечатления о происходящем. Даже смотреть на свои поступки как бы со стороны уже нехорошо, так же, как и искать себе зрителей. В этом случае нарушается внутреннее единство движения жизни: каждый из нас ведь и герой, и зритель в одном лице. Но по мере превращения в зрителей мы перестаем быть героями, а потом становимся актерами, хотя и играющими для самих себя. Нарушение такого единства лишает наши искания правды, а вместе с ней – силы и плодотворности.

Можно ли, что-то делая, одновременно смотреться в зеркало, чтобы видеть, как ты при этом выглядишь! Движения обязательно станут вялыми, ведь отвлекаясь от дела, мы переключаемся на себя, а это неизбежно отразится на том, что мы делаем, и наша естественность исчезнет. Объективное течение нашей собственной жизни прервется. Если оглядываться на исполненное и упиваться результатами, то мы застынем на месте, жизнь собьется с ритма, и мгновение будет упущено. У нас нет времени праздновать победы. Нам нужно идти вперед, к тому нас побуждает бьющая ключом жизнь.

Люди нового становления никогда не воображают невесть что о характере и достижениях своей собственной жизни, ибо то, что в их глазах ценно, родилось и выросло само, а не придумано и не содеяно ими. Она будет радовать их лишь тогда, когда они превратятся в чистый инструмент Божественной силы. Тот, кто любит, не станет возвеличивать себя. Кто станет благодарить себя за то, что принял человека, пожелавшего помочь ему исполнить его предназначение? Для живущего изначальными чувствами такая неожиданным образом ниспосланная ему поддержка – движение чисто рефлективное. Уже одно это делает его счастливым – как реакция на самый сокровенный жизненный порыв, исключающий всяческое самолюбование. И что необычного в том, когда мы во благо другим добросовестно и тщательно управляем вверенным нам имуществом и делимся с нуждающимися? Смешон кассир, вздумавший ставить себе в заслугу выплату больших сумм! Но кто останется внутренне совершенно спокойным, принося «жертвы»? Ни у кого это естественным образом не получится, но произойдет само собой, если мы займем истинную позицию по отношению к жизни и изменимся настолько, что ощутим свою изначальность.

Но поистине незаметно для нас и для других наша внутренняя жизнь протекает лишь тогда, когда она изливается из сокровенного источника. Мы живем простодушно и бесхитростно, когда все проявления нашей жизни диктуются не рефлексиями, а изначальными чувствами, когда они порождены не размышлениями, а живым контактом нашего естества со сложившейся ситуацией, с текущими запросами жизни, с людьми, ниспосланными именно нам. Источник нашей жизни должен находиться вне нашего сознания, в сокрытии, иначе мы никогда не придем к бьющей ключом, гениальной, созидательной жизни. Начало всего живого, способного приводить в движение, всегда сокрыто. Таков порядок, пронизывающий всю природу, а значит, и духовную жизнь людей. Он должен царить и в индивидуальной жизни человека, иначе она никогда не станет истинной, а будет убогой подделкой. Все результаты наших размышлений – искусственные образы, лишенные собственной, созидательной, зажигательной жизни. То не стихийные природные процессы, не откровения нашего существа и не подлинные плоды нашей жизни. Они ведь придуманы, а не возникли сами.

Различие очевидно. Одно дело видеть своего ближнего в нужде, ощущать его бедственное положение всей глубиной своего существа как свое собственное и, не долго думая, бросаться ему на помощь – я обязан ему помочь и не могу иначе. Чужие тяготы обращают силу глубочайшего сочувствия в незаметную для всех помощь, когда вряд ли кто узнает о содеянном. Другое дело, если чья-то нужда наводит меня на следующие рассуждения: прав будь, человек, милостив и добр. Я обязан помочь, я исполняю свой долг, я спешу на выручку ближнему, поскольку должен его любить, а вовсе не потому, что не могу его не любить. В первом случае я действую, руководствуясь изначальным чувством, во втором – соображениями морального характера.

Если мы не хотим погубить первые ростки жизни, то жить нужно, руководствуясь изначальными чувствами. Тогда сознание не то чтобы отключается, а скорее целиком и полностью подчиняется происходящим процессам. Наивность – не в бездумном действовании. Наивность – это когда все созидательные силы сознания так напряжены, что оно просто не в состоянии предаваться размышлениям, фантазируя и ожидая бурных аплодисментов. Наивность – не в бессознательной жизни, а в неповрежденной изначальности внутренней жизни, когда она ощущается настолько глубоко и настолько заполнена делом, что и представления не имеет о собственной привлекательности и красоте своих поступков и о значимости своего труда.

Тем самым необходимые для наших действий соображения не исключаются, а учитываются. Сознание благодаря изначальному чувству переживает требования жизни, побуждение к действиям, ощущает внутреннюю позицию, непроизвольно занимаемую нами, и без промедления реагирует своим суждением на то, что приводит в движение волю.

Это происходит тем непосредственнее и проще, чем живее наши чувства и чем отчетливее проявляется в нас наш дух, первозданное естество, как непроизвольный процесс, о котором мы впоследствии не сможем дать себе подробного отчета. Если ситуация не проясняется настолько, чтобы можно было быстро вынести суждения о ней, то этого надо добиваться внимательным изучением конкретного случая, что вполне естественно. При определенных обстоятельствах изучение потребует немалого времени, но у простодушных людей это строго подчинено делу и полностью сосредоточено на нем.

Разумеется, при такой изначальной, бьющей ключом и непосредственно воплощающейся в поступки жизни любая мысль о заслугах и вознаграждении совершенно исключена. Если правой руке не следует знать, что делает левая, то и рассудку не вычислить пользы ни для той, ни для этой жизни. Здесь отсутствуют мотивы, не относящиеся к самому делу. Все вызванное не изначальным ощущением того, что жизнь немедленно требует движущей силы, проходит мимо сознания. Поэтому я и говорю, что Иисус в своем назидании (Мф 6:3) отменяет вознаграждение в иудейском понимании, но использует это понятие прежде всего для того, чтобы донести до слушателей свою мысль.

И если проявления нашей жизни – тайные, то Отец, видящий тайное, воздаст нам явно.

Бог видит тайное, поскольку Он – тайный и владычествует в сокрытом, творит из него. Его соприкосновения с людьми скрыты: в глубинах нашего сокровеннейшего бытия мы ощущаем волновые удары Его жизни, приводящие в движение все. Мы распознали Его вибрации в том нашем непокое, который дает нам ощущение самих себя и понуждает нас к поиску. И эта глубокая, бьющаяся в нас взволнованность и есть некая упругая среда, которая вбирает в себя впечатления и требования жизни, проявляющиеся во внешнем мире. Она – сокровенный источник движений нашей жизни, источник наших поступков, которые и рождают непосредственный контакт с Богом. В рациональном сознании, в рассуждениях и планах, никакой прямой контакт с Богом зародиться не может. Это будут, по-видимому, лишь наши размышления о Боге, когда изначальность утрачена. Таково внутреннее положение вещей, о котором апостол Павел говорит: «А все, что не по вере, – грех», (Рим 14:23) то есть, что не рождено глубоким изначальным ощущением Бога, то грех.

Но если проявления нашей жизни исходят из этого источника, то Бог позволит им стать действенными. Ведь в них вибрируют Божественные волны, созидающие жизнь. И тогда нам не нужно беспокоиться об удачном исходе, результате, успехе. Все свершится по Его воле. Стало быть, чем меньше мы предаемся размышлениям о своих действиях, чем проще и наивнее живем, тем больше о них заботится Бог, тем больше Он воздает нам. Чем сокровеннее и естественнее наша внутренняя жизнь, чем больше в ней стихийного, сродни природным процессам, тем полнее открывается в ней Бог. Наивная объективность – вот самое подходящее для Него. И тогда чем более субъективно сокрыта наша внутренняя жизнь, тем объективно больше ее созидательное воздействие.

Из этого же ряда превращение тайного в явное. Совершающееся скрыто таковым навсегда не останется, ибо нет тайны, которая рано или поздно не откроется. Но это не наша забота – раскрытие тайны принадлежит Богу. Он открывает ее только в том случае, если мы сами не заявляем о сокрытом во всеуслышание. И для нас самое лучшее – полное отсутствие беспокойства.

И слова Иисуса о творении милостыни в конечном счете разъясняют нам то, как совершается внутренняя жизнь человека. Она непременно являет собой и хранит образ своего первоисточника. Это естественный импульсивный процесс, спонтанное развитие и действенное проявление ожившего первозданного естества, а не результат нравственной работы над собой. Тайно нарождающаяся в человеке правда находит свое полное и непосредственное выражение в его внутренней жизни и освещает его сознание. Теперь он избавлен от влияния не свойственного ему жизнепонимания и в своих действиях не ориентируется на достойных подражания людей, что раньше вызывало у него постоянное недовольство самим собой. Внутренняя жизнь людей, в которых растет и развивается первозданное естество, интуитивна, рефлексивна и потому не утомительна, а проста и необременительна, она подобна извержению вулкана, потому что не сконструирована. Она – вольное растение, а не результат наших усилий, плод расцветающей жизни, а не искусственное изделие, придуманное нами и вымученное. Единственное, что тут может сделать человек, – создать для этого благоприятные условия и выпустить на свободу свое изначальное чувство. Он должен отказаться от сдерживающих рефлексий и эмоций, избегать всего, что не дает ему быть наивным и простодушным. Его изначальное чувство должно воплотиться в поступок, а его созидательный порыв – действовать и творить как можно энергичнее.

Именно такой образ жизни и присущ развивающемуся в нас новому естеству, поскольку оно – первозданное, а значит таково его становление, развитие и действенное проявление. Сила и ясность раскрытия первозданного естества зависит от чистоты изначальной жизни. И обнаруживающееся в этом естестве созидательное движение Бога ощутимо проявляется только в наивности лично вашей жизни.

Там, где пробуждается новая нравственность, новое естество живет по своим внутренним законам. Там, где жизнь целиком подчинена изначальному чувству, его движение раскрывается во всем своеобразии. Одно предполагает другое. Новая нравственность неподдельна и может действительно украсить изначальное естество, только если приносит свои плоды инстинктивно и простодушно. Но в непосредственной жизни первозданное естество деятельно лишь тогда, когда раскрывает свои собственные чувства. Однако моральный принцип и с усилиями достигнутый идеал – это еще не новая нравственность, тут человек мало обновился, а его наивность и простодушие не принесли ему ощущения в себе движущих законов новой жизни. Новая нравственность там, где в корне изменилась природа человека, где в основе жизненной наивности – человеческая правда. Возрождение первозданного естества – явление глубоко личное, однако гениальная простота собственной жизни людей при этом проявляется не только в нравственных делах и поступках, но и во всем.

Например, их общение непринужденно, они легко достигают прямого контакта с другими. Их способность тонко чувствовать руководит ими подобно надежному инстинкту, и потому они всегда поступают правильно. Гибкость личной позиции, манера и темперамент поведения, тон и ритм общественной жизни, – все это результат невидимых отношений, которые возникают в результате непосредственного взаимного общения. Все сияет в золотом ореоле непосредственности, окрашивающей каждое движение в яркие тона и придающей ему свое восхитительное очарование, без какого-то ни было жеманства, самодовольного актерства, дипломатической осмотрительности и лукавого коварства. Лишь такое общение и есть подлинная жизнь, помощь в становлении и истинное содружество людей.

Таким же должен быть и наш поединок с жизнью. Если сталкиваясь с большими и малыми жизненными повседневными проблемами, мы не будем руководствоваться изначальным их восприятием, то их решение окажется не окончательным и неполным, поскольку мы не проявим в нем гениальности. Без наивности и простодушия жить созидательно невозможно. Пока наши дела и поступки не исходят из глубин нашей личности, нам будет нелегко справиться с возникающими задачами. Если, решая их, мы начнем долго размышлять, то никогда не достигнем результатов. Размышляя, сотворишь только халтуру. Происходящее не само собой – всегда фальшиво. Всякое несовершенство – следствие неразвитого чувства и отсутствия непосредственности.

Как мы уже видели, с исповеданием новой жизни и развитием первозданного естества дело обстоит точно так же. В конечном счете, на этом строятся все человеческие отношения, по крайней мере, если мы хотим, чтобы они были истинными, будь то брак и воспитание детей, деловое сотрудничество и права Ищущего по отношению к нам. Все наши нынешние беды объясняются тем, что по-юношески чистая, естественная и бьющая ключом жизнь задавлена старческим самоанализом, искусственными интригами и надуманной неестественностью.

Наивный, простодушный образ жизни возможен там, где новое естество человека обнаруживает свою силу и власть. Пока источник изначального чувства засорен, жить естественной жизнью невозможно. И вы, Ищущие, слышащие в себе его журчание, дайте ему пробиться сквозь слой мусора и разлиться во все стороны, чтобы творить и созидать.

 

2. Общение с Богом

И, когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

Здесь сказанное Иисусом о нашей внутренней, индивидуальной жизни в ее внешнем проявлении провозглашается нормой и в нашем общении с Богом. В обоих случаях должен преобладать один и тот же характер личного поведения. Люди, пребывающие в процессе становления, не должны привлекать к себе внимания своей жизнью по Богу, им нельзя также преследовать цели, выходящие за пределы чистых побуждений. Их задача – сохранять в строжайшей тайне свой контакт с Богом, ведь это интимнейшие процессы, происходящие в самых потаенных уголках сердца. Пусть лицемеры и язычники ведут себя в этом отношении, как им заблагорассудится, но те, кто встал на путь истины, не должны уподобляться им.

Яркий пример тому – молитва. Изначальная и подлинная молитва – это и есть личный контакт с Богом, эта связь оживает в Ищущих и со временем отчетливо ими осознается. Созидательные, движущие и формирующие волны могучих жизненных сил Вселенной пробиваются в наше сознание и воспринимаются нами как изначальное чувство. Если мы впускаем их в нашу внутреннюю жизнь, то в ответ наша душа начинает энергично вибрировать. В нас возникают движения новой жизни, наше первозданное естество оживает, на нас нисходит новый дух. Мы ощущаем себя в его власти и ясно чувствуем его побудительные импульсы. Такого рода переживания свидетельствуют о том, что с нами говорит Бог, воздействующий на нас. Мы воспримем Его через призму всех событий и требований нашей жизни, если только прежде подобно внимательным детям научимся понимать язык отеческой силы власти, в которой мы пребываем.

Но если с нами заговорил Бог, то рано или поздно и мы обратимся к Нему. Как действие вызывает ответное действие, так и проявление – ответное проявление. И если Он открывается нам, то и мы открываемся Ему, и все, что нами движет и в нас нарастает, притекает к Нему. Всевозможные испытания, вынуждающие нас все обращать во благо нашей жизни, свидетельствуют о Его доверии к нам, и это пробуждает нашу веру в то, что Он заботится о нас и всегда готов прийти нам на помощь.

Это и есть молитва. Она – самое изначальное движение жизни, помимо нашей воли направляющееся, как только мы улавливаем нечто исходящее от Него. Все больше веря, что мы понимаем Его в своей жизни, мы будем искренне, не скрываясь, высказывать движения нашего сердца и ощущать Его нарастающую отеческую власть во всем, что происходит с нами. Мы начнем говорить с Ним подобно любимым детям, беседующим со своим любимым отцом. Тогда нам станет родным и близким каждое слово Иисуса об Отце Небесном, и Его ободряющее приглашение приходить к Нему с любыми просьбами и нуждами увеличит наше доверие к Нему.

Но если для молитвы важней всего изначальное проявление чувства и импульсивное движение сердца, обращенное к Богу, если мы сознательно или бессознательно ощущаем Его побуждение к ней, тогда ее место – в самом потаенном уголке нашей души. Ибо она – отклик на живую первопричину всего бытия, уникальный интимный процесс в таинственных глубинах человеческого существа.

В молитве человек раскрывается перед Богом, и она звучит ответом на проявление Бога в человеке. Благодаря такому взаимодействию метафизического в нас с метафизическим во Вселенной, Божественная жизненная сила становится подлинной силой внутренней жизни. В основе этого взаимодействия – непосредственность нашего сокровеннейшего бытия. Благодаря ей мы воспринимаем эту силу, а ощущения нашего первозданного естества во всем, с чем бы мы ни сталкивались, улавливают дуновения Божьего духа. Поэтому отклик на молитву может быть услышан и понят лишь теми, кто живет девственно наивной, неискаженной изначальной жизнью.

Чем отчетливее в молитве слышен отклик нашего сознания на Божественные жизненные волны, накатывающие на нас со всех сторон, чем больше в ней непроизвольного движения души, чем полнее выражаются в ней наши сокровеннейшие чувства, тем она жизненнее, правдивее и объективнее. Потаенность молитвы – защита и гарантия ее чистоты. Поэтому все, что мы узнали о важности объективной и субъективной сокровенности исконных процессов своей внутренней жизни, относится, если не в большей степени, и к жизни в личном контакте с Богом.

Вот почему Иисус и говорит людям, избравшим путь становления: если вы ищете лика Божьего, делайте это втайне. Любое нарушение непосредственности разрывает контакт с Богом. Если защитная оболочка наивности и простодушия повреждается, изначальные звуки сердца замирают. Вмешательство в сокровеннейшие жизненные процессы губительно. Любые мысли и настроения, уклончиво, неполно и неточно отражающие наши чувства, любые побочные рефлексии, эмоции, суждения и косые взгляды парализуют нерв молитвы. Мы должны без остатка раствориться в движении нашего сердца. Но это получится, только если мы отсечем все, что этому мешает. А посему, собираясь довериться Богу, нужно прежде уединиться.

Творимая втайне молитва чиста и будет услышана. И здесь Бог взирает на тайное, потому что наш личный контакт с Ним живет и действует в сокровенных глубинах изначального чувства, и Он воздаст должное. Тогда молитва даст нам силы, откроет вечные истины и исполнит свое великое предназначение, которое оценит лишь испытавший это на себе. Молитва – это стихийный природный процесс в царстве высшей жизни, который согласно внутренним законам приводит в действие жизненные силы Вселенной во благо духовной жизни человека.

Поэтому, ради всего святого, оставайся один на один со своей молитвой и блюди целомудрие. Не поступайся своей Божественной взволнованностью и нарастающими в тебе сокровеннейшими чувствами ни перед кем.

Такое настоятельное напутственное предостережение Иисус дает всем томимым жаждой поиска. И не без причины. Ведь подобное совершение молитвы весьма необычно. Религиозность бесчисленного множества инертных людей требует от них молиться совсем по-другому. У них нет личного переживания Бога, и они пытаются постичь Его не своим изначальным чувством, а с помощью сообщаемой им некой теории, и их жизненные вибрации не заставляют трепетать их душу. А иначе бы они не оставались инертными! Само понятие Бога никого не приводит в волнение, а скорее успокаивает. При всей своей вере, они прониклись религией, но никак не Богом. Но насколько человек раскрывается перед Богом, настолько Он проявляется в нас. Поэтому молитва инертных людей всего лишь религиозное действо, богослужение, поддержание «связи с Богом», никакая не жизнь, а повинность. Их молитва рождается не в переживании Бога, к ней побуждают постоянными напоминаниями и толкованиями о Боге и Его отношении к нам. Такая молитва всего лишь демонстрирует набожность, к ней прибегают как к крайнему средству. По сути она бессодержательна и неизбежно выродится, превратившись прежде всего в искушение и суеверие. Но на этом Иисус подробно не останавливается. Он лишь подразумевает вырождение в случае, когда молитва перестает быть самоцелью, а становится средством для достижения неких внешних целей, когда молящийся выходит из укрытия и уже не пребывает наедине с Богом, когда в молитве ощущают или видят только себя. В то время как, представая перед Ним, нужно совершенно отрешиться от себя и молиться не потому, что это зачем-то необходимо, а потому что возникла потребность в молитве. И молиться не во всеуслышание, не для того, чтобы расположить к себе Бога, а без всяких задних мыслей и не ожидая каких-то эффектов. И здесь Иисус ограничивается предостережением – не превращать молитву в публичное мероприятие. Молитва, лишенная непосредственности и интимности, вырождается, что проявляется в самых разных формах в полном соответствии с нашей натурой, потому что без своей защитной оболочки она оказывается во власти человеческих инстинктов.

Как только молитва перестает быть импульсивным выражением и отзвуком интимнейшего движения души, она становится лицемерием. Молитва, совершаемая для того, чтобы произвести впечатление, – это надругательство над Божественным чувством, молитва для назидания – все равно что проституция. И не так уж важно, намереваются ли такой молитвой оказать религиозное влияние на других или возвысить собственную душу, приободрить или воодушевить ближнего или самого себя. В подобных случаях лишают себя прямой связи с Богом, достижение которой и является нашим предназначением, и пытаются установить этот контакт в своих интересах, играя на сокровеннейшем нерве собственной жизни. Публичная молитва как демонстрация своей веры Богу и миру, как манифестация своей причастности к Нему и выражение протеста против безбожия, молитва как проявление набожности и некое религиозное упражнение, как самоободрение и аскеза, как поучение других и попытка обращения их в веру, как размышление верующего и религиозная агитация, – все это прямой удар по истинной сущности и правде молитвы. Конечно, настоящая молитва может оказать на нас воздействие, даже когда мы призываем ее для чего-то, но все же молиться с определенной целью не следует. Конечно, порой внутренний порыв, подобно вулканическому извержению неистово рвущийся из глубин сердца, может стать всеобщим достоянием, как это произошло, когда Иисус воскликнул: «Славлю Тебя, Отче, Господь неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» (Мф 11:25). Конечно, иногда можно огласить то, что одновременно движет группой людей, испытывающих душевное единство. Однако молитва как богослужебное действие, молитва как религиозное упражнение по программе направлена вовсе не туда, куда указал Иисус.

Но настоящая молитва невозможна, если нет изначального ощущения Бога там, где уважают идею Бога, весть о Его явлении и «веру», где блюдут должную набожность, а вся религиозная жизнь организована по-церковному. В этой ситуации молитва из естественного наивного процесса в недрах собственной жизни рано или поздно превратится в обязанность и упражнение, и тогда ее вырождение обязательно последует. Против этого Иисус ничего не говорит, возможно, на первых порах Он считал это неизбежным – до того времени, «когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине». (Ин 4:23) Стало быть, Он не собирался нарушать иудейскую практику молитвы. Поэтому Он и говорит Ищущим, чувствующим в беспокойстве своего сердца самого Бога: совершайте молитву в полной тайне, ибо только вы и можете по-настоящему молиться, другие пока еще нет. Они не способны к этому, а потому то, что они творят, прощается, Бог сострадает им. Но ваши молитвы должны быть незримыми лучами сокровенной связи с Богом, будь по-другому, для вас это было бы лицемерием.

Вот почему нынешние Ищущие инстинктивно отвергают христианскую практику молитвы, и заставить их молиться, как принято, решительно невозможно. Этому противится присущее им чувство истины, указывая правильный путь. Остерегайтесь молиться, не испытывая внутренней потребности в молитве. Молитесь втайне, чтобы ваша молитва была самым что ни на есть изначальным проявлением жизни в духе и истине, которая в девственном целомудрии ищет лика Божьего.

А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него.

Если в молитвах вся наша внутренняя жизнь возносится к Богу подобно туману над влажными полями, то они – лишь световые волны движений нашего сердца, возвращающиеся к своему источнику. Их течение непроизвольно, направлено только к Нему, в них нет экспрессии и стройного ряда представлений. Чувства, рождаемые в нас самой жизнью, ищут связующих нитей с Богом. И требуют своего выражения, пусть и не во всей их глубине. Им мало проявляться в одних лишь вздохах и стонах, в возгласах упоения обретенной свободой и радостью жизни, они хотят непременно облечься в слова. Молитва, как и всякое другое духовное движение жизни в нас, пытается всеми силами достичь доступных пониманию представлений и ясного выражения.

Но это не суть молитвы, а лишь ее внешний вид. Ее суть – непосредственное движение сердца, его чистый звук, который находит в нас Бог. Он воспринимает наши мысли с любого расстояния, наши тайно зарождающиеся ощущения, наши неясные, стесненные чувства, неловкие взмахи крыльев нашей тоски с такой отчетливостью, которая для нас недостижима. Бог понимает наши просьбы, освобожденные от тесных рамок человеческого, субъективного выражения, расплывчатости и чрезмерной краткости, понимает все в подлинной реальности, не скрытой покровом нашей ограниченности.

Богу слова не нужны, они нужны нам. Но когда мы и сами отчетливо не осознаем устремления нашего сердца, личный контакт с Богом вряд ли возникнет. Неясно выражая обращенные к Нему мысли, мы можем не понять ответа. Без должной ясности в обращении к Богу нам не удастся превратить Его импульсы в собственную жизнь. Требуется четкое его выражение в слове. И когда контакт с Богом достигает предельной ясности и понятности, нам повсюду слышатся Его «слова», которые Он «говорит» нам.

Главное, чтобы в нас реально и естественно жило то, что выражают наши слова, хотя они не способны полностью выразить это. Слово должно рождаться изначальным чувством, опираться на него, преисполняться им. Если же оно выражает то, чего в нас нет, молитва становится лживой. Тогда мы просто произносим слова. Говорят лишь наши уста, личный контакт с Богом прерывается. Тогда мы утверждаем нечто ложное, и наше «аминь» означает «нет». Мы дезавуируем нашу молитву, злоупотребляем именем Бога, святотатствуем и лицемерим.

Потому Иисус и наставляет: когда вы молитесь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны. Сегодня Он, возможно, сказал бы «как христиане», поскольку они молятся так же многословно, неважно, свободной или регламентированной речью. Они ближе нам, нежели язычники, о которых мы знаем лишь понаслышке. И сегодня многие считают, что пламенные слова равноценны бьющим через край чувствам, и Бог слышит их. Все как у язычников.

Вам, Ищущим, не следует уподобляться им, ибо ваш Отец знает о вашей нужде раньше, чем вы его попросите. Вам не нужно рассказывать Ему об этом подробно, достаточно лишь одного слова, и Он лучше вас поймет, что именно вам требуется. Нам нередко приходится подробно и витиевато излагать людям свои мысли, иначе нас могут не понять, поскольку здесь важнее всего найти для них правильное выражение, а слов порой не хватает. Для Бога это не нужно, Он и без того понимает все из Своих высот благодаря нашей личной связи с Ним. Давайте же, ощутив потребность излить словами тоску по Богу, будем говорить с Ним откровенно и прямо. Будем беседовать с Ним, как дети беседуют со своим отцом, не вдаваясь в подробности и не распространяясь. И прежде всего нужно остерегаться такого молитвословия, которое напоминает упражнение в ораторском искусстве, избегать пафоса и не упиваться собственными словами. Не шум назойливого фонтана, а голос невидимого родника должен звучать в молитве, к нему нужно прислушиваться, иначе его не услышишь.

За наставлением следует пример:

Молитесь же так:

Отче наш, сущий на небесах!

Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.

Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

Действительно ли «Отче наш» послужил Иисусу дополнением к Его рассуждениям о молитве, или же эта молитва была произнесена Им в ответ на просьбу учеников научить их молиться, сегодня не так уж важно. В любом случае это та самая молитва, какую хотел услышать от нас Иисус, а не наглядный урок на тему «текст молитвы и ее форма». Но вот вправе ли мы следовать Ему в своей молитве, зависит от того, способны ли мы на это, иначе говоря, является ли наша молитва точным выражением наших чувств во всей их абсолютной изначальности. Ведь выразительно декламируя «Отче наш», мы станем походить на молящихся язычников, разве что будем не столь многословны. Поэтому каждый раз, произнося «Отче наш», нужно ясно представлять себе, о чем же эта молитва.

Есть и еще одно немаловажное обстоятельство. Иисус вкладывает «Отче наш» в уста Ищущих, которые идут по Его стопам. И тогда эта молитва действительно то, чем ей и следует быть, выражение их мира чувств, через нее видится этот мир как бы глазами Иисуса, каким ему и надлежит быть. Поэтому она имеет для нас исключительное значение. В ней, как в зеркале, отчетливо видно, сколь успешны наши искания и насколько мы продвинулись по пути к правде.

Вот чем «Отче наш» дополняет Заповеди блаженства. Там, услышав, кого же Иисус нарекает блаженными, мы увидели суть внутренних переживаний и начинающегося обновления Ищущих, когда они возвещением о Царстве Божьем вовлечены в движение жизни. Здесь мы всматриваемся в поток чувств и желаний, вызванных рождающимся в нас первозданным естеством и нарастающих по мере его развития. Поначалу эти чувства и желания еще очень слабы, но по мере его возрастания разворачивается их сила, полнота и важность для нас.

Когда эту молитву читают по духу и по правде, уровень развития выражаемой ею жизни не столь уж важен. Главное, чтобы эта жизнь в нас вообще возникла.

Если бы мы смогли услышать «Отче наш» как бы впервые, она произвела бы на нас впечатление чего-то первозданного, изначального. Эту молитву читают так, что мы не видим в ней ничего особенного, она стала привычной, восприятие ее притупилось. Но даже если услышать ее, как в первый раз, было бы непросто увидеть в ней жизнь. Это возможно, если в нас живет то, что она собой выражает. Лишь когда ее просьбы сольются с нашими душевными устремлениями, мы узнаем, в чем же ее смысл.

Отче наш, сущий на небесах!

Сколько ликующего счастья в этом возгласе! Меру его может знать только тот, кто испытал это чувство. Бесконечный жизненный жар Вселенной, пронизывающий и наполняющий нас, отчего мы содрогаемся в новом, доселе неведомом движении жизни, жар действующий и созидающий, опаляющий нас своим огнем, который мы ощущаем во всем происходящем, – его мы воспринимаем как источник нашего существа и благо нашей жизни. Есть всего лишь одно слово, которым мы можем выразить, да и то не полно, эту чудесную тайну: «Отец». Жизненная сила Вселенной в нашем ощущении и есть тот нескончаемый жар, он – наша жизненная сфера, ей мы принадлежим и воспринимаем его мощь как бесконечно мудрую и терпеливую отеческую власть, которая поддерживает, ведет, оберегает нас и нам помогает. Мы произошли от Него, и то, что возникает в глубинах нашей души, – лучи Его существа. Мы всецело принадлежим Ему, Он наш Небесный Отец, ведь Он первоисточник зарождающегося в нас первозданного естества. Наше страстное желание обрести это естество, достичь совершенства и исполнить свое предназначение – вот что делает нас подобными Ему. А как же иначе, ведь мы Его дети, рождены Им, потому что мы – Ищущие и не успокоимся, пока напор Его жизни не исполнится в нас. Мы чувствуем биение Его пульса. И чтобы разрядить напряжение переполняющих нас чувств, мы восклицаем: «Отче наш!»

Но кто способен выразить словами все, что заключено в этом возгласе? Дневное сознание подавляет нас, но когда приходим мы к ощущению Бога как нашего Отца, нам после ночного мрака вдруг открывается целый мир, утопающий в сиянии Его славы; приходит ясное понимание смысла Бытия, ибо это Он лучится в глубинах правды нашего Я и пронизывает Своим светом всю нашу жизнь; появляется чувство абсолютной защищенности, ибо в руках Отца мы чувствуем себя уверенно; и наступает блаженство рая, ибо мы вновь обрели Его, вернувшись в сферу Его жизни. «Отче наш, сущий на небесах!», – ликуя восклицаем мы, ибо небеса для нас на земле.

Вот что происходит с нами, когда мы предстоим Богу и взираем на Него, вне себя от жизни, даруемой нашим Отцом, охваченные и вознесенные Его бесконечной милостью, счастливые от Его любви, полные предощущения Его великолепия и пребывающие в потоке жизни, исходящей от Него и несущей нас к цели человечества.

И этот ни с чем не сравнимый звук пробивающегося в нас Божественного начала станет камертоном всего бытия лишь там, где человек через непостижимое внутреннее волнение поиска пришел к ясному переживанию Бога, где Бог открылся жаждущим сердцам в Христе и этим возгласом, полным созидательной силы, пробудил к жизни первозданное естество. Назвать Бога Отцом можно только через Христа. Только увидев Его, мы сумеем заглянуть и в сердце нашего Отца, сущего на небесах, и став через Иисуса зрячими, избавимся от того смятения чувств, которое притупляет наше восприятие Бога, затуманивает реальный мир и скрывает от нас его правду. И тогда все предстанет перед нами в сиянии света нашего Отца, сущего на небесах.

И когда нас, представших перед Его взором, охватит невыразимый детский восторг, мы совершенно забудем о Его величии, и нахлынувшее блаженство само собой сольется с нашим духовным томлением.

Да святится имя Твое

Имя Бога выражает, раскрывает Его сущность. Именно так об этом говорится в Ветхом Завете. Стало быть, «имя Твое» здесь означает: Ты – первоисточник всей жизни и Отец всякого первозданного естества. И мы молимся о том, чтобы имя Бога было свято во всем Его невыразимом величии, дарующем нам блаженство!

Выражение «да святится», конечно же, не означает обособления от всего мирского, обычного, слишком человеческого. В нем нет поклонения и религиозного торжества; робости и благоговения; желания уберечься от непочтительного отношения к Богу и употребления Его имени всуе. Имя Бога свято, и всякий, в ком оно не вызывает радостного, торжественного настроения, останется глух к тому откровению, которое оно собой выражает. Да оно, в конце концов, и не нуждается в освящении. Нет, Иисус подразумевает нечто иное, нежели обращение с именем Его как со святыней. Он выражает здесь высшее богослужебное уважение к имени иудейского Бога, настолько глубокое, что даже не отваживается произнести его вслух: Он ведь открыл Его Своим обликом и делами, Он был подлинным инструментом Его власти. Иисус свято чтил имя Бога, которого Он возвещал.

«Да святится» – это значит, что мы прославляем имя Его, каждой частичкой своего существа и каждым движением своей души все более оживляем Его образ в себе. И когда мы молим «да святится имя Твое», мы просим, чтобы Он, Отец наш небесный, везде и повсюду являл Себя нам во всей Своей чистоте и полноте. Это и есть то стремление к Нему, что воспламеняет нашу душу, когда мы ощущаем себя Его детьми и осознаем, что Он значит для нас. Это желание, этот порыв должны быть преисполнены той любовью в нашем сердце, которую Он нам заповедал.

И когда мы представляем себе, как Он постоянно открывается нам в природе и истории, свидетельствует о Себе в жизни людей, как Он явился среди нас в облике Христа, дабы помочь нам, Своим детям, но при этом вдруг осознаем, что люди остаются глухи к этому в своей жизни, наше сердце вскипает, и мы восклицаем: «Да святится имя Твое!».

И тогда христианская община, с ее организованным по церковным законам прославлением святости имени Божьего на иудейский манер, представляется бесконечным надругательством над этим именем, постоянным сокрытием его сути! Как Его исповедующие, сами того не подозревая, втаптывают это имя в прах собственного убожества! Не является ли то, что творят с Его именем и от Его имени, непрекращающимся насилием произвола нечистых страстей над Богом? Неужели сегодня для христиан ничего не значат слова апостола Павла: «Ибо ради вас, как написано, имя Божие хулится у язычников» (Рим 2:24)? Разве не живут по сути во мраке атеистической жизни как сторонники, так и противники Бога, несмотря на то, что повсюду господствует христианская религия! И только испытывая от этого стыд и боль, можно страстно возжелать, чтобы все люди наконец-то ощутили Господа своим Отцом и свидетельствовали, возвещали о Нем, как и подобает Его детям!

Если в нашем существе и в нашей жизни Бог проявился бы как наш Отец во всем своем всемогуществе, то люди с чистым сердцем, глядя на нас, узрели бы Бога, тогда именно к нам пришли бы заблудшие и обрели Отца. Тогда повсюду наступил бы день – благодаря откровению жизни, а вовсе не учениям и речам. И пока о Боге теоретизируют, рассуждают, спорят, вместо того чтобы Бога переживать в себе и, проявляя Отца жизнью, вести к Нему других, Он никогда не окажет на людей живого и всеохватного воздействия. Но кто сегодня видит и ощущает Бога в Его изначальности, наблюдая природу, историю, жизнь людей и вслушиваясь в возвещение о Нем? Разве все проявляемое Богом не выглядит в речах и поступках, уложениях и религиозной суете так, будто мы Его по сути отрицаем? Ведь все, что хотят подкрепить именем Бога, так далеко от Него, противоестественно, ложно и пошло…

Произнося «Да святится имя Твое», мы даем Ему возможность проявляться во всей чистоте и целостности, абсолютности и беспредельности, не смешивая с чем-то ему несвойственным, не искажая половинчатостью, противоречивостью и фальшью, отметая все небожественное. Все это, подобно воде и огню, друг с другом не уживается, а где уживается, там места Богу нет, как бы Его ни призывали, ни восхваляли, как бы ни поклонялись Ему. Тут мы сталкиваемся с поразительным равнодушием и бесчувствием, приходя неизбежно к выводу, что Божественная природа в людях скрыта очень глубоко и почти неразличима. И это для нас – никакое не святотатство, не оскорбление, не осквернение Его. Столь ужасное искажение облика в Его исповедниках никого не задевает, ведь мы привыкли к человеческому несовершенству, как к чему-то вполне естественному. Так официальное христианство, само того не замечая, организованно и с энтузиазмом лишает святости имя Бога.

Но вопреки всему этому сердца тех, кто обрел Отца, пылают страстным желанием: Да святится имя Твое и —

Да приидет Царствие Твое

Где Отец проявляется истинно и энергично, там рождается первозданное естество, там все люди и каждый в отдельности переходят в новое духовное состояние, там из ночного хаоса поднимается новая земля Божья.

И в этой просьбе звучит стремление сделать замысел Иисусов собственным переживанием и историческим событием, страстное желание ускорить становление человека, достичь такого духовного состояния, которое способно воплотить Его правду в жизнь, сделать общественную жизнь органичной и гармоничной, установить новый порядок вещей, основанный на Божественном устроении человеческого бытия.

Все, в ком зарождается образ Отца, страстно хотят того, чтобы человечество ощутило в себе созидательное движение Бога живого, чтобы первозданное естество обрело силу и его природные законы возобладали в жизни, чтобы внутренняя необходимость его развития и действенного проявления обнаруживалась повсюду свободно и без ограничений, пока Божественная власть не войдет в плоть и кровь человечества.

И это их неистовое желание – не абстрактный энтузиазм, который каждый выражает по-своему и осмысливает, основываясь на личном переживании. Они уже отчасти ощутили новое состояние, так как жаждут его развития. Они познали что-то и от первозданного естества, с его обостренным чувством правды, порывы души, в которых открываются внутренние законы новой жизни, закономерности развития в происшедших с ними радикальных изменениях, новый образ жизни и удивительное, живое отношение к ближнему и как следствие – коренное изменение условий жизни, сила и ясность, необходимые им для жизни. Все это дает возможность представить колоссальную важность и неизмеримую значимость зарождающегося в них естества. Вот почему всякое постижение новой жизни на личном опыте вызывает у подобных людей неукротимое стремление ко всему этому в его полном проявлении: да приидет Царствие Твое!

Это стремление тем сильнее, чем меньше успокоения дает им так называемое «распространении Царства Божьего на земле», как мы об этом знаем. Ибо то не более чем распространение христианства как мировоззрения и образа жизни, пронизанного христианскими идеями, которые никакого нового порядка вещей не создают, и все по сути остается по-прежнему – как сам человек, так и его суетная жизнь. Присущее Ищущим чувство правды не позволяет им довольствоваться ни спасением через Христа, которое по сути таковым не является, ни воскресением, которого в действительности нет, ни новой жизнью, начисто лишенной естественных законов первозданного естества, ни собственным духовным состоянием, так и не преодолевшим внутренний разлад. Не могут они довольствоваться и чтением теологических трудов, распространением веры путем вербовки новых прозелитов, религией, переносящей Царство Божье в неведомый нам потусторонний мир, поскольку Ищущим хорошо известно, к чему все это сводится. И потому их душа вопиет: да приидет Царствие Твое!

Таких людей обвиняют в восторженности и заносчивости, а они хотят одной только правды. Они не видят ни в одном естественном законе действия Царства Божьего ни покорности всему ради собственного спасения и исполнения своего предназначения; ни принципиального, позитивного, творческого отношения человека ко всему, что с ним происходит; ни обращения с имуществом как с вверенным благом, а не личной собственностью, ни абсолютного права ближнего на каждого из нас; ни первенства внутреннего единства новых людей над кровным родством; ни подавления любых интересов во имя Царства Божьего; ни нового порядка, при котором человек – член единого организма и никто не может достичь величия и благородства иначе, как только подчиняясь и служа всем. Там, где эти и другие природные порядки первозданного естества творчески не преобразуют жизнь людей, нет никакого Царства Божьего, там властвуют законы отгородившегося от Бога существа, идущего навстречу своей погибели и ведущего к ней других. И то новое, что ощущают в себе люди, идущие путем становления, восстает против совершенного христианством искажения сущности Христа, страстно пробиваясь к Царству Божьему, которое есть истина и жизнь.

Да будет воля Твоя и на земле, как на небе.

Как в мире бесконечном, где все ничто перед Богом и не вправе возвышать свой голос, так и в мире конечном все должно подчиниться Его воле, ей одной, целиком и полностью. Эта часть «Отче наш» естественным образом следует за предыдущей просьбой, поскольку взгляд с духовного устроения жизни переводится на те процессы, которые в ней происходят. И тут в нас вспыхивает желание, чтобы все бесконечное богатство движений жизни на Земле было непременно проявлением и исполнением оживляющей и определяющей воли Божьей, чтобы всем людям в каждое мгновение и в каждом порыве их жизни хотелось быть послушным и чистым инструментом этой неумолимой силы, чтобы воля Отца стала главным нервом органической ткани нового человечества.

И это страстное желание самым естественным образом возникает из переживания детей Божьих, происходящего в них каждое мгновение. Внутренне ощутив отеческую власть, руководящую нашей жизнью, мы вдруг замечаем в каждом предъявляемом жизнью требовании, в каждом событии, происшедшем с нами, даже в каждом впечатлении и душевном порыве желание и волю нашего Отца, побуждающего нас к их исполнению. Повсюду в нашей жизни до нас доносится Его голос, а мы, прислушиваясь, стараемся понять, о чем Он нам говорит. И чем внимательнее вслушиваемся, тем яснее Его язык, и вот уже повсюду мы слышим то, что Он доносит до нас. Постепенно наше бытие наполняется светом, жизнью, смыслом и значением, ибо в нем постоянно выражается воля Божья.

Но это вовсе не исполнение нравственных требований, не следование твердым религиозным заповедям в повседневной жизни. Это созидательная энергия жизненной мощи Вселенной, которая беспрерывно побуждает человечество к совершенству, чтобы мы везде и во всем проявляли и претворяли в жизнь правду человека, в каждом повседневном требовании к нам видели возможность решения проблемы бытия и добивались небывалого развития ростков становления, таящихся во всех жизненных обстоятельствах. Где нас к этому влечет, там мы слышим живой призыв Отца, исполняя Его уроки и не упуская ни единой возможности, даваемой нам каждым мгновением, чтобы стать созидательным инструментом Бога, самим добиваться воплощения нового порядка вещей, который хотел нам принести Иисус.

Переживание, рождаемое в нас голосом Отца, становится источником страстного желания, заполняющего все клеточки нашего существа: да будет воля Твоя! По мере ощущения, понимания и осуществления воли Божьей в ее живой актуальности люди и их жизнь обретают новое устроение, присущее Царству Божьему, и Отец все полнее открывается нам в своей чистоте и безгрешности. Такова взаимосвязь этих трех просьб. Они выражают духовную жажду, переполняющую нас, когда мы взираем на Отца, и являются прямым выражением чувств, которые рождают в человеке его обновление в Боге.

Хлеб наш насущный дай нам на сей день

Предыдущая просьба возникла под влиянием непомерного числа разнообразнейших требований, ежедневно предъявляемых нам жизнью, – так Бог говорит с нами на Своем языке. В просьбе о хлебе насущном содержится то необходимое условие, без которого нам с этими требованиями не справиться. Ведь человек живет благодаря тому, что Отец проявляет Свою жизнь и волю, живет «словом Божьим», которое мы каждое мгновение переживаем в себе, однако исключительно в рамках отведенных нам условий существования в материальном мире. И все они заключены в просьбе о хлебе насущном, хотя подробно в ней не излагаются.

Это бесхитростная детская просьба, в ней нет ни душевного смятения, вызванного страхами, заботами, страстями, ни возмущения нуждами и бедами. Отец сам знает наши нужды, прежде чем мы попросим Его. Отец верит, что мы видим и исполняем Его волю, а мы в ответ верим, что получим от Него необходимое нам. Зачем об этом подробно говорить, достаточно намекнуть, ведь мы хотим выразить Ему свое доверие. Краткость просьбы – доказательство нашего доверия. В длинном и назойливом изложении нужд скрыто недоверие, более того, оно противоречит нашей просьбе «Да будет воля Твоя!» А так она означает только это: что нам необходимо для жизни, решай Сам, ведь Ты лучше всех знаешь это.

И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим

Наш взгляд вновь возвращается к предназначению становления детей Божьих. И ощущение, насколько мы далеки от его исполнения, прозвучавшее еще в трех первых просьбах и вызвавшее в нас тоску, перерастает в мучительный стыд за самих себя. И мы вновь обращаемся к Отцу: прости нас, не воззри на это, пусть не станет препятствием оно на Твоем пути к нам и ко всему сущему.

Судя по всему, речь здесь идет об «обязанностях» детей Божьих. Высокое звание обязывает. Обязывает помогать людям воспринимать Отца в истинном и неизменном Его образе; обязывает быть образцом человеческого естества и каждым движением жизни творить Его волю. У тех, кто уже пришел к Отцу, эта обязанность живет в сознании, пронизывает все их существо. Отсюда и чувство глубокого стыда за то, что мы так далеки всего этого. И тогда мы с мольбой обращаемся к Отцу: прости нас, не исполняющих Твою волю и виновных за это перед самими собой, перед ближними и перед жизнью. Прости, что уклоняемся от исконных требований, предъявляемым нам первозданным естеством. Будь милосерден к нам – отсталым, слабым, незрелым, половинчатым и ленивым, все еще пребывающим в старом естестве и подчиняющимся ему. Но принимай в расчет то, насколько и мы снисходительны к своим ближним, не исполняющим своего долга перед нами.

В этой просьбе речь вовсе не о том, что наша связь с Отцом нарушена и ее нужно восстановить. Здесь скорее звучит детская доверчивость к Нему и ощущение полной близости. Иначе она прозвучала бы еще в начале «Отче наш», а не почти в конце молитвы. По-другому и нельзя. Страстное желание, высказанное в первых трех просьбах, только подтверждает нашу живейшую связь с Отцом. Ведь в них слышится пульс Его пробивающейся к нам жизни, их освещает жар Божественной милости, они исполнены Его духа. Они ясны в своей сокровенности, и это видит лишь тот, в чьем взоре отражается Отец.

Стало быть, эта просьба вовсе не догматическая отправная точка для оживления абстрактного понятия «грех». Непосредственно выраженная в ней детская доверчивость стыдится своей ограниченности и неполноты, но, будучи изначальной по своей сути, большого значения этому не придает. И потому тотчас переходит к обстоятельствам, делающих нас виновными, и просит о помощи в наивной уверенности, что Отец совершенно не злопамятен и в помощи не откажет:

И не введи нас в искушение

Это значит, не дозволяй ничему искушать нас, а это может быть все что угодно. Даже те самые события и вердикты жизни, в которых мы слышим слово и волю Отца нашего, чтобы повсюду открывать Его людям, проявлять новый строй нашей души и каждым своим поступком, каждым своим действием воплощать Его замыслы, – даже все эти впечатления и жизненные испытания зачаровывают нас. Они отвлекают от нашего предназначения, которое требует осмысливать события и вердикты жизни, судить о них, руководствуясь исключительно изначальным чувством. Все это может легко сделать нас на редкость пристрастными и робкими, вызвав страх, тревогу, разочарование, грусть или пробудить в нас страсти и непомерные запросы, нарушить ясность мысли, понятливости, парализовать нашу энергию, подчинить произволу всего противоестественного и бессмысленного.

Стоит нам только прельститься всем этим, как мы лишимся своего ощущения Бога, разрушится наша связь с Ним, прервется стремительный поток живительных соков первозданного естества, затормозится его развитие и сойдет на нет его воздействие. Вот какие опасности постоянно подстерегают тех, кто идет по пути становления. Эти чудовища постоянно пытаются возмутить, одурманить, пропитать нашу душу и потянуть за собой наперекор оживляющему влиянию Бога, губя тем самым наше подлинное естество. Эти искушения знает каждый, кто очнулся от них, и ощущение их не покидает его. Какими бы здравомыслящими и бдительными по отношению к его козням мы ни были, мы не можем освободиться от присущей этим искушениям силы, воздействующей на нас подобно гипнотизирующему взгляду отвратительного монстра, поджидающего нас на нашем пути. И из сердца рвется мольба: Отец, не дай искушениям возобладать надо мной! Мы просим Его сделать нас стойкими против любых впечатлений, безразличными к призрачному и иллюзорному, противостоять превратностям жизни, пытающимся властвовать над нами. Отец, будь рядом, чтобы все противящееся Тебе в этом мире разбивалось о нашу собственную твердость. Дай нам ясное видение истинных жизненных ценностей и самого важного на свете. Дай силы противостоять всем искушениям и покажи превосходство нового естества, чтобы все дурное, соприкоснувшись с ним, потерпело позорное поражение.

Но избавь нас от лукавого

Когда мы испытываем искусительное влияние прелестей жизни, страдая от их колдовской назойливости, мы постепенно начинаем осознавать ту чудовищную, всепроникающую и всеразрушающую власть зла, которая лишает нас покоя, вводит в заблуждение и разрушает нашу жизнь. Мы видим ту печать вырождения, одичания, одряхления, отравления, самоуничтожения, которой отмечено все присущее человеку. Мы видим власть, завладевшую нашим хаотичным и суматошным миром. И мы, потрясенные осознанием этой зловещей силы, толкающей нас к погибели, обеспокоенные судьбой развивающегося в нас первозданного естества, такого беззащитного перед ней, страстно желая спасения от этого ужасного устроения земной жизни, возрождения всего свойственного человеку и раскрытия его Божественного величия, восклицаем, прося Отца: избавь нас от лукавого!

Эти семь просьб – возносящийся к Отцу поток наших чувств, рождающихся из нашей живой связи с Ним. В них – пульс движения жизни, о котором возвестили Заповеди блаженства. Они свидетельствуют о внутренней жизни, совсем не похожей на привычную нам. В них – напор жизненных соков и первые ростки первозданного естества. Это – страстное желание искать и возрождаться. Люди, которые молятся нелицемерно, в ком это желание с неистовой силой вырывается наружу, внутренне стали совсем другими, они родились заново.

Я полностью отступает на второй план. И хотя каждая просьба пронизана жаром собственной страсти, наше Я – всего лишь горнило, из которого вырывается ее пламя. Вырвавшись наружу, молитва проникает повсюду и служит всему. Эгоистические заблуждения преодолены. Собственные интересы исчезли. Мы охвачены объективными устремлениями, но объективность – чувство изначальное. «Отец» – вот основной тон, который теперь до конца наших дней будет с неизменной силой звучать в нас. В сердце, способном так молиться, его звук полнее и чище. Он слышится совсем рядом, ведь все растворилось в наивном детском чувстве. Осознание Бога стало самосознанием. Внешнее, поверхностное, преходящее рассеялось перед Ищущим, и его взору открываются волнующие глубины, источающие творческое начало, слышится отзвук созидательной жизни Божества. Судьба человечества, его сотворение и будущее вышли на первый план. В центре внимания – цель всего становления. Каждый человек по-своему и в себе самом переживает извечную тоску по искуплению, дающую ему уверенность и надежду. Из источников нашей основной – внутренней жизни, подобно извержению вулкана, под напором переполняющих нас чувств поднимается молитва.

Мы неверно оцениваем «Отче наш», если нас не поражает, сколько можно вложить в эту молитву, если мы полагаем, что истинно молящиеся, читая ее, способны умом постичь ее широту и глубину. Значит, мы так и не поняли, что же сказал Иисус об этой молитве. Это вовсе не чудо, что вся неисчерпаемость ее содержания заключается в семи просьбах, ибо каждая из них подобна взгляду в необозримые просторы и в бесконечные дали. Но эти страстные устремления могут быть, только если рождены изначальным чувством. Стоит только начать над этим размышлять, как интимнейшие жизненные процессы искажаются, и мы выпадаем из правды жизни. У каждого истинно молящегося желания, которые выражаются в отдельных просьбах «Отче наш», рождаются из ярких впечатлений действительности, пережитых и выстраданных. Но это дает нам лишь общую, обзорную картину, будто мы, окидывая взором всю местность, упускаем из вида отдельные детали. Просьбы должны образовывать нечто целое, а не представлять собой набор частностей.

Простые и обычные впечатления раскрывают суть и особенности каждого отдельного человека. Они и делают молитву стихийным, естественным процессом сокровенной жизни. И нам не обязательно знать, что открывалось внутреннему взору Иисуса и Его учеников, когда они читали «Отче наш» и другие молитвы. Нам важны содержащиеся в них, освобождающие слова сокровеннейшего напряжения нашей жизни. Но это возможно лишь если в нас живут такие же искание и устремления, что и в тех людях, которые избрали путь становления, пусть это и отражается в нашем сознании совсем по-другому. Главное, чтобы в нас развивался аналогичный, хотя и внешне отличный, объективный созидательный процесс.

Только при таком восприятии «Отче наш» нам откроется смысл слов Иисуса о молитве. От всякого иного способа молитвы Иисус предостерегал Своих учеников.

Славословие «Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь», которым иногда завершают «Отче наш», по-видимому, чисто литургическая концовка, которой по церковному обычаю Господню молитву превращают в хвалебную песнь. Но, возможно, Иисус и Сам прибавил еще одно пояснительное предложение, принципиальная важность которого до сих пор не получила достойной оценки:

Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших.

Итак, существуют условия, при которых наша молитва может быть услышана. И кто их не выполняет, тот не вправе ожидать от Бога ответа на свои просьбы. Бог внемлет нашим просьбам о прощении, даруя нам по Своей великой милости и безграничной силе, лишь в том случае, если мы сострадательно и со всей открытостью нашей жизни относимся к ближним, провинившимся перед нами. О такой взаимосвязи внутренних процессов мы уже знаем из Заповедей блаженства, об этом речь пойдет в главе «Общественная жизнь». Но данная закономерность проявляется во всем. Мы познаем ее на собственном опыте: Бог исполняет наши просьбы, лишь когда мы праведны, когда живем по законам Божественных сфер. Он слышит нас, лишь когда наша жизнь позволяет нам слышать Его.

То, о чем мы молимся, непременно отражается на нашей жизни. Если же такого не происходит, значит, наша молитва неистинна, пуста, ничтожна и является прямым выражением нашей жизни. Как себя ведем – такова и наша молитва. Ведь изначальные чувства возникают и осознаются без нашего вмешательства, они нераздельны, как свет и пламя, как вкусовое ощущение и суждение о нем. Значит, чтобы нас услышал Бог, никакого особого поведения не требуется, здесь нам указываются лишь особенности данной молитвы. Молитвы никогда не будут созвучными жизни, если мы только имитируем, пусть и старательно, нужное поведение.

Если мы называем Бога Отцом, то надо быть Его чадом. Если страстно желаем, чтобы Отец во всем открылся нам в Своей безгрешности и полноте, надо воплощать в жизнь Его определяющую и созидающую силу. Жаждать Царства Божьего – значит выстраивать свою жизнь по Его законам. Мечтать об исполнении воли Божьей – значит дать ей импульсивно проявляться в собственной жизни. Если уж полагаться во всем на Бога, то нельзя ни бояться, ни тревожиться. Всякая истинная молитва – движущая сила нашей жизни. Бог внимает лишь истинной молитве, той, которую доносит до Него сама жизнь, и в ней мы слышим Его голос. Слова – пустой звук, если в них нет жизни, воспламеняющей нас и открывающей нам их смысл. Так заботьтесь же о том, чтобы молитва пылала в вашей душе ярким огнем, и тогда скрытая в ней сила расцветет в вашей жизни.

Не будем забывать, что молитва – лишь одно из жизненных проявлений личной связи с Богом и что естественный закон истинной жизни, раскрываемый перед нами Иисусом на ее примере, действителен для всего. Это всеобщий порядок жизни по Богу. Поэтому давайте еще раз коротко поговорим о его непреходящем значении для всех.

Коль скоро личная связь с Богом – объективное состояние и объективный процесс, который приводит в движение внутреннюю (духовную) жизнь человека и поначалу проявляется в его недовольстве собой, в беспокойстве поиска, а затем при определенной интенсивности переживаний проникает и в его сознание, то эта связь не что иное, как особые жизненные отношения и процессы в основах человеческого бытия. Если Бог в нас – объективная, волнующая, искупляющая, движущая, созидательная и просвещающая сила, то Его энергия должна проистекать из сокровенных глубин нашего существа, непосредственно и действенно проявляясь во всем. Если же наша «общность с Богом» – сила субъективная, то есть некая «вера», идея, направленность воли, настрой души, тогда это состояние и производная нашего сознания, постоянно поддерживаемая нами, лишь некое образное представление, бесполезное для нашей жизни, но важное для наших воззрений, которыми мы воздействуем на самих себя и которые намеренно с огромными усилиями пытаемся выразить в нашей жизни.

А потому вы, Ищущие, изначально ощущающие в себе энергию жизненной силы Вселенной, не позволяйте вашей жизни по Богу выродиться в то, что некоторые считают связью с Ним, а в действительности превращают идею Бога в культ и подчиняют этому свою жизнь. Остерегайтесь выставлять на всеобщее обозрение зарождающееся в вас созидательное начало. Не приносите его в жертву ни другим, напуская на себя благочестие и кротость, ни собственному религиозному умствованию, пускаясь в голые теории. Ибо в одном случае вы убиваете своим набожным поведением свободную жизненную силу этого чувства, а в другом – лишаете его собственной жизни и души, превращаете в субстрат своих же мыслей. Пусть вечный двигатель вашего первозданного естества скрыто работает сам, и тогда повсюду и во всем проявится его созидательное действие.

Не распространяйтесь об этом и ничего не домысливайте. Не возноситесь ни перед собой, ни перед другими. Связь с Богом либо простодушна и наивна, либо ее вовсе нет. Не раскрывайте перед всеми Божественные истоки вашей новой жизни, не выставляйте на показ ее Божественный характер, храните в тайне возникновение в вас первозданного начала, не говорите о своем возрождении. Пусть этим, как неосознанной красотой, светится ваша жизнь, тогда люди увидят правду и по ней узнают Бога. Не превращайте свое переживание Божественного в игру мыслей, не тешьте им свое самосознание, не делайте из него умственное развлечение на досуге, пусть оно в своей беспорочной первозданности подобно солнцу озарит всю вашу жизнь и царит в ней.

Не думайте, будто ваша жизнь по Богу непременно должна открыться всем. Напротив, она должна быть скрытой во всем. То же мы наблюдаем и в природе. Бог пронизывает все, вплоть до тоненькой былинки. Он повсюду открывается тем, кто ищет, кто чувствует Его, но повсюду остается тайной. Везде он не осязаем и не доказуем. И Он никогда не откроется тем, кто не придет к предчувствию Бога, однажды пробудившись и изумившись всему, а от предчувствия – к созерцанию Его во всем, чего прежде не замечал. Такой же должна быть и наша жизнь по Богу. Она должна безмолвно свидетельствовать об Отце, пылая невидимым огнем во всех своих проявлениях. Но если заявить о своей связи с Ним во всеуслышание, мы ее тотчас потеряем, и что бы потом о нем ни говорили и как бы ни жили, это уже будет не сам Бог, а лишь некая идея о Нем.

И потому остерегайся желания произвести впечатление, что в тебе действует Бог, и следить за тем, чтобы каждое проявление твоей жизни непременно свидетельствовало о Нем. Такая искусственная жизнь «по Богу» – святотатство, она убивает в нас ростки Его первозданной жизни. От источника лишь то, что притекает самостийно. Зачем же выстраивать свою жизнь «по Богу», когда она должна сама родиться из Бога. Не делай ничего «ради Бога», если желаешь жить по Богу. Дай Ему свободно проявляться и открываться в тебе, не подменяй Его свободное действие в тебе религиозно-нравственным притворством, сколь бы прекрасно это у тебя ни получалось. Самый мощный прожектор – еще не солнце.

Не думай о Боге больше того, что приходит к тебе через переживание Его. Почитай скрытность и не пытайся постичь Его с помощью понятий. Рассудком не раскрыть таинственную сущность Бога в себе, равно как и тайну своего Я. Остерегайся теологии, даже своей собственной, – она засыпает собой источники, постоянно желая знать и проповедовать о Боге больше, чем открыто людям. А правда открывается ровно настолько, насколько она возрастает в тебе, и ты можешь познать лишь то, что переживаешь сам. Все придуманное – лишь фантазии.

Если от тебя потребуют отчета о происходящем в тебе, не пускайся в рассуждения и не поучай, просто скажи то, что есть. Твоя исповедь может быть краткой, но должна точно выражать то, что живет в тебе, что испытано и пережито тобой. Они сами должны почувствовать это, и тогда рассказанное тобой прояснит их смутные ощущения или же убедительно засвидетельствует то, чего они так хотят увидеть сами. Это признание может лишь выражать проявления новой жизни, твои впечатления от нее, быть чистым звуком, невольно возникающим при каждом касании предельно натянутых струн, и не чем иным, как вибрацией этих проявлений.

Бог не нуждается в религиозном попечении. Не сотвори себе из Него (и уж тем более из Иисуса) кумира, не уподобляйся язычникам, а стремись стать чистым инструментом Его творения и культуры. Твое служение Богу заключается в том, чтобы ты проявлял Его в чистоте и полноте каждым мгновением своей жизни. Религиозность Ищущих – вибрирующая жизнь вездесущего Отца в них. Если Бог царит в каждом явлении жизни, то зачем особое религиозное усердие? Не превращайте свою жизнь по Богу в некое особенное занятие, в страсть к своему предназначению. Это должно непроизвольно возникнуть в вашей жизни и остаться тайной для других. Остерегайтесь самодовольного самосозерцания, высокой самооценки. Удовлетворение приносит лишь беспрестанное исполнение Его воли, ощущение сокровенного смысла каждого мгновения, назначенного Богом, постоянное пребывание в поиске и становлении, неуклонное стремление к Царству Божьему. Молитвы, богослужения и религиозные упражнения только нарушают «обмен веществ» этой жизни. Вы нигде не услышите слов и воли Божьей, если не внемлете этому в каждом требовании жизни.

И для свершения великого события никаких особых усилий не требуется. Труд во имя Царства Божьего – это всякая деятельность человека, в которой проявляется новый порядок вещей и правда человеческой жизни принимает ясные черты. Такой и должна быть человеческая деятельность, и возможно, ее легче выполнять с именем Божьим на устах. Во всяком случае, каждодневный труд социального организма, основанного на жизненных принципах Иисуса, более приближает к Царству Божьему, нежели усилия миссионеров, занимающихся вербовкой новообращенных. Эти вербовщики не только не способствуют, но скорее препятствуют ему. И чем напряженнее отношения между Церковью и Царством Божьим – ведь не только церковное право, но и сама суть Церкви противоречат жизни и законам, которые открыл нам Иисус, – тем труднее Церкви своими делами проявлять на Земле становление Царства Божьего и творить Его власть. Но такое наверняка возможно, если только люди, избравшие путь становления, будут «исполнять» церковные предписания и назначения как нечто исходящее от источников своей новой жизни.

По мере того, как личная связь с Богом становится жизнью и правдой, творя в человеке первозданное естество и новую природу, показная религиозная жизнь и суета прекращаются, а с ними исчезают язычники и лицемеры.

 

3. Жизнь в самом себе

Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лицо твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

Поститься – значит воздерживаться. Постигший истину не посчитает для себя неинтересным данный раздел. Бесполезно обезличенное, внешнее и привычное телесное постничество как предписанная Церковью религиозная повинность, но очень важно для человека свободное воздержание, когда он при известных обстоятельствах и по определенным причинам отказывается от чего-то даруемого ему жизнью ради своего собственного развития, ради своей жизни и созидания. Я не призываю вас мучить себя голодом и жаждой. Поститься – значит воздерживаться от того, без чего можно обойтись, – от всяческих удовольствий, чтения, услаждения себя искусством, развлечений, общения, удобств и роскоши, а если потребуется, то и от еды и питья. Все зависит от того, нужно ли нам в данный момент воздержание, налагаемое на себя без всякого принуждения, по внутреннему велению. Оно – главная движущая сила собственной жизни, ее сильнейший рычаг в наших руках, оно подтверждает свободную и мощную власть нашего Я в его внешнем и внутреннем деятельном проявлении.

Это можно и не говорить Ищущим, они приходят к нему сами. Им хорошо известно, что подавляет нас и пытается нас подчинить себе, укрепляет эту власть нашего Я. Они засвидетельствуют, что, практикуя воздержание, человек тренирует свою личность, чтобы она стала еще выносливее, ловчее, искусней, живей и энергичней. Они прекрасно осознают, что выполнить задачу и достичь высокой цели можно, только отказавшись от всего мешающего, отвлекающего и отнимающего силы. Их воздержание вполне естественно, когда они разрывают жизненные отношения, которые нарушают их связь с Богом, когда они уединяются, чтобы сосредоточиться, когда ради самого необходимого – своего становления отказываются от всего наносящего этому вред.

Иисус желает нам сказать не то, что мы должны поститься, а как нам следует это делать. И здесь мы слышим точно такое же наставление: не публично, а тайно, не выделяясь перед всеми, а неприметно, не на показ, а в глубине себя. Пусть это видит один лишь Бог, для которого нет тайн.

Нам скорее всего возразят: но ведь это невозможно! Если я откажусь от общения с людьми, поскольку оно обольщало меня и было пустой тратой времени, или откажу себе в наслаждении искусством, которое на самом деле было мне безразлично, или стану воздерживаться от алкоголя, лишавшего меня выносливости, то наверняка мое окружение это заметит – такое бросается в глаза. Но речь сейчас о другом. Да, изменения своего образа жизни утаить трудно, но то, что этот акт самоотречения держать в тайне необходимо, сомнений не вызывает. Само соблюдение поста должно быть незаметным. Пусть другие объясняют причины явных изменений в тебе как им заблагорассудится, главное, не позволяй заглядывать в свою душу, не открывай движущие мотивы своего поведения. Оберегай свой внутренний мир от назойливого любопытства тех, кто постоянно наблюдает за ближними, выискивая причины их непохожести на других.

Иисус ратует именно за это и даже советует принимать защитные меры, чтобы сохранить свое постничество в тайне. Он говорит: к чему напускать на себя мрачный вид, лучше укрась свои волосы и умой лицо, иными словами, сияй от счастья, радуйся жизни и наряжайся, как на праздник. Тогда люди твоего постничества и не заметят. Не показывай своим внешним видом свою внутреннюю жизнь.

А не подменяется ли одно лицемерие другим, когда мы стараемся казаться иными, чем есть на самом деле? Неужели Иисус требует от нас притворства, неискреннего поведения? Если правду понимать традиционно, формально, то это действительно так. Но у Иисуса другое понимание правдивости, он ведь тонко чувствовал лицемерие, скрывающееся под личиной внешней искренности, и процветающую за ней куда большую внутреннюю ложь.

Радетели о чести Иисуса высказывали мнение, будто Он таким предостережением хотел лишь сказать, что праведному перед Отцом дозволяется в случае крайней внутренней необходимости в невыносимых стесненных обстоятельствах изображать из себя радостного человека, поскольку праведные по сути и есть таковые. Да, дети Божии стремятся к радости. Вот только самоотречение с привкусом горечи и настраивающее на мрачный лад полноценным не назовешь. Показное сковывает душу. Полностью избавиться от чувства досады можно, лишь ощутив, насколько оно для тебя бесполезно. И когда мы самозабвенно устремимся к цели и ради ее достижения даже с радостью пожертвуем всем, это придаст еще больше душевных сил, мы не будем считать подобное жертвой. Но судя по контексту и тому, как бесхитростно выражена мысль, Иисус здесь имеет в виду другое. Он просто советует нам не выражать внешним видом свое внутреннее самоотречение. Вести себя нужно так, словно мы закрываем за собой дверь, чтобы в уединении молиться Отцу. Сокрытие – лишь вынужденная защитная мера.

И тогда нет ничего неискреннего в том, что мы прихорашиваемся во время своего поста. Ведь этим мы не пытаемся изобразить чувства, которых у нас на самом деле нет. Таким своим внешним поведением мы уберегаем происходящее в нашей душе от людского любопытства. Конечно, мы кажемся другим иными, чем есть на самом деле. Но у нас и в мыслях нет обманывать ближних, применяя эту вынужденную меру для защиты своего Я. А если кто-нибудь кажущееся принимает за истинное, скорлупу за ядро, то здесь нет нашей вины. Мораль нас вовсе не обязывает обнажаться перед каждым. Во всяком случае, ущербное представление о нас обусловлено не нашей скрытностью, а человеческой ограниченностью.

Но здесь налицо совсем иное понимание правды, которое и определяет поведение. Если понимать ее внешне, формально, то наши слова и поступки должны строго соответствовать действительности. Это значит, что мы правдивы, когда выражаем лишь то, что есть на самом деле. Это можно сравнить с фотографической точностью воспроизведения. Но тогда, строго говоря, все сказки, рассчитанные на детское восприятие, лгут, а беглый ответ «все в порядке» на вопрос о нашем самочувствии, когда на самом деле это не так, не что иное, как обман. По такой логике, детям дозволительно рассказывать только об исторически достоверных событиях, давать одни только научно обоснованные ответы, а на вопрос о самочувствии следует пускаться в детальный анализ своего общего состояния.

Напротив, объективное, сокровенное и органичное понимание смысла правды обязывает нас говорить и делать именно то, что наиболее полно отвечает данной жизненной ситуации и помогает радикально решить именно данную проблему, честно и полно исполнить наше предназначение именно в это мгновение. Такое происходит не абстрактно, а исключительно конкретно, в соответствии с нашим внутренним состоянием, сиюминутным отношением к тому, кто к нам обратился, с условиями и обстоятельствами, при которых это произошло, с правами и обязанностями, вытекающими из всей ситуации. Лишь то, что стало органичным, – истинно, сконструированное механически – ложно. Любое проявление жизни, рождаемое самим изначальным ощущением предъявляемого к нам конкретного требования, истинно, неважно, отвечает ли оно формально действительности, главное, чтобы оно соответствовало этому требованию. Истинным будет лишь тот ответ человеку, который ему понятен и полезен, глубоко и искренне удовлетворяет его потребность, а правдив ли он объективно, – вопрос второстепенный. Вот почему первые разъяснения о жизни, которые мы даем своим детям, – вовсе не ложь, хотя это, как правило, сказки. Ложь – это когда жажду детской фантазии пытаются утолить сухими историями.

В органичном понимании ложно скорее не слово, выражающее то, чего нет в реальности, а совет или рекомендация, которые пусть и соответствуют действительности, но в данный момент и в данной ситуации проблемы не решают, которые лишены внутренней необходимости, бессмысленно и произвольно врываются в жизнь, разрушая ее. Вот что имеет в виду Иисус, когда говорит, что нам придется отчитаться за каждое бесполезное слово, произнесенное нами.

Иисус добивался от нас именно органичной правдивости, которая и является нашим нравственным долгом, так же, как и исполнение всего, что открывает Он нам в Нагорной проповеди. И поведение, рекомендуемое Иисусом на время поста, – не что иное, как пребывание правды, ибо только скрытое постничество истинно. Тогда я вправе скрывать это и с помощью своего внешнего облика – пусть он будет безмятежным, чтобы ничто в нем не выдавало, какие волнения переживает моя душа. Это защитная мера, позволяющая в любых условиях сохранять все в тайне. Если потребуется, будем внешней веселостью заглушать даже рыдания души.

При этом мы вовсе не относимся с пренебрежением к претензиям, которые предъявляют нам ближние, – ведь никто не разрешал им вторгаться в тайную жизнь нашей души и пытаться разузнать о ней. Искренность вовсе не означает, что нужно распахивать перед всеми душу. Соблюдая пост, человек обычно сосредоточен на самом себе, и всякая оглядка на других делает этот пост лицемерным. Создаваемая мною видимость никакая не ложь и не обман, подобные иллюзорной скорлупе несправедливости, жестокосердия и суровости, присущей светской жизни и скрывающей от нас любовь и милосердие Божье.

Но понять правдивость такого способа защиты можно, лишь уяснив себе всеобщий естественный закон новой жизни, о котором здесь и идет речь.

Поводов и причин для соблюдения поста немало. Необходимая самодисциплина делает его первоклассным средством самовоспитания и в высшей степени действенным рычагом для обретения личной свободы. Это оружие, всегда готовое к борьбе за наше бытие, за то, чтобы отстоять самих себя. Это наша единственная собственная помощь себе, чтобы стать выносливее и сильнее. Это отражение внутренней собранности и осознание себя во внешнем мире. Это, наконец, часто прямой суд над собой, происходящий в нашей душе. Тогда пост – это выражение изначальной жизни, а не исполнение некой религиозной заповеди или церковной морали, это единственное в своем роде, высочайшее проявление сокровенной жизни в самом себе. Призывая нас всеми силами оберегать свое постничество от посторонних глаз, Иисус на его примере хочет показать нам, что жизнь человека в самом себе возможна лишь, когда он остается один на один с самим собой, только тогда она правдива и плодотворна. И тогда Отец воздаст нам явно.

Жизнь человека в самом себе – это сокровенный родник его личного существования. Здесь от самых таинственных основ его бытия устремляются вверх соки, несущие ему подлинную жизнь. Здесь из глубины до него доносятся голоса и сокровенные истины. Здесь дает о себе знать первозданное естество, пытаясь перекричать бушующие волны инстинктов и соблазнов. Здесь накапливаются впечатления, несущие жизнь, именно здесь они вступают в живую связь со всем прежним нашим живым опытом – он безмолвствует в этих глубинах, но вызывает в нас чувства, из которых пробивается собственная жизнь. Судьба подобно ударам молнии врывается в нее, будоража и достигая сокровеннейших уголков души. Под натиском житейских невзгод и проблем возникают колоссальные напряжения, вызывающие мощные разряды накопившейся в нас энергии. На поверхность поднимаются могучие импульсы, пробуждаются доселе неведомые ощущения, возникают необычные предчувствия. Под влиянием всего этого в нашем сознании одно напряжение сменяется другим, оно старается осмыслить, переработать и оценить идущее в нас обновление и наши переживания. И здесь все происходящее с нами погружается в горнило личной жизни и, очищаясь от внешнего шлака его жаром, переплавляется в чистую жизнь. Жизнь человека в самом себе – это труд его сердца: из него все исходит и к нему все возвращается.

Эта жизнь – материнское лоно, в котором идут процессы зарождения собственной, личной жизни. Осознанная, ясная, энергичная жизнь, развивающаяся продуманно и целеустремленно, основана исключительно на чувствах, которые воспринимаются самым непосредственным образом и беспрестанно оплодотворяются нашими переживаниями. Именно они – исток творческих озарений, побуждений, сил и собственного могущества. Это не итог здравых рассуждений, а некий процесс становления, который сам все осмысливает, проясняет, преобразует и создает, это постепенное созревание и вынашивание того, что, оформившись в нас, стремится вырваться наружу. Насколько эта зарождающаяся жизнь неподвластна нам, настолько к нам требовательна. Мы переживаем ее в себе, отдаемся ей всей душой, окутываем теплом своего ненасытного стремления к ней и подчиняем своей страстной жажде. Порой она развивается почти незаметно, в тиши терпеливого ожидания, когда мы торжественно сосредоточены и пребываем в отрешенном уединении. Порой же все наше существо бывает охвачено невиданным волнением, и то, что требует своего появления на свет, сотрясает его глубины родовыми муками, и тогда страдания и напряжение души становятся почти невыносимыми.

Но потаенные уголки нашей души хранят не только тайны зарождающейся жизни, именно здесь происходит то, что мы называем глубоко личным. Обостренными чувствами мы не только пытаемся разобраться в происходящем, нам приходится и вести борьбу со своими проблемами, доставляющими нам душевные страдания, и сражаться с ними до победного конца. И эту ношу мы должным нести, с тяготами справляться, напряжение – снимать, оковы – разрушать, путь – находить, судьбу – преодолевать. Здесь – собственное поле битвы, которую ведет наша внутренняя жизнь. То, что здесь не разрешится, останется неразрешенным и во внешней жизни, и тогда у нас не будет иного выбора, как только примириться с этим. То, что не побеждено здесь, останется непобежденным навсегда. Победы одерживаются только здесь, только здесь отыскиваются решения, которые можно выполнить.

И зарождающуюся жизнь, и внутреннее преодоление собственных переживаний и проблем крайне необходимо защитить, скрывая их в тайниках своей души. Стоит только откинуть покров тайны с нашего зарождающегося становления, как все пойдет прахом. А если мы не справимся с проблемами, сокрытыми в нашей неприступной для всех жизни, то останемся с ними навсегда. Любое нарушение внутреннего уединения наносит непоправимый вред. Любое преждевременное раскрытие тайны обнажает все незрелое, еще ни на что непригодное. Все должно вынашиваться незаметно для других, тогда оно родится, все должно решаться и переживаться втайне, тогда оно творчески, полновластно и уверенно войдет в жизнь. Таков главный порядок правдивой жизни, и это основа наставления Иисуса.

Наш внутренний мир – наше святилище, и приходящий к себе не жалеет сил для его восстановления после долгого самоопустошения, о котором он даже и не подозревал. Этот мир мы охраняем, усердно защищая от осквернения чужими, не понимающими нас людьми. Только родственники и доверенные лица могут войти в него, но лишь те, с кем мы можем быть откровенны. Но есть в нем святая святых, вход куда запрещен всем без исключения. Все происходящее там, ужасные беды и невыразимые печали, наш суд над собой, сопровождаемый стыдом и раскаянием, борьба с сомнением и отчаянием, чрезмерность веры и терпеливейшее ожидание, Божьи испытания и демонические искушения, небывалые переживания, глубокомыслие и прозорливость, – все это должно быть абсолютно недоступным для других. Конечно, нам не избежать таких ситуаций, когда очень близкие нам люди поймут что-то из происходящего внутри нас, сколь бы ни были скрыты от них сами процессы, как, впрочем, нередко и от нас, как бы мы ни содрогались от их подземных толчков и ни поражались тем извержениям, что за ними следуют. Но этого мы не вправе сказать даже им. Они сами должны прочувствовать это благодаря прямой связи, существующей у нас с ними. Если же такого не происходит, то их тактичное молчание лишь поможет нам хранить тайну, от которой зависит спасение нашего Я.

Мы же, со своей стороны, непременно должны контролировать и направлять все усилия на то, чтобы собственная жизнь нашего Я протекала совершенно незаметно. Иначе мы ее лишимся. Не скрывающий мук внутреннего становления, возрождения первозданного естества, печалей самоутверждения и исполнения своих жизненных задач оскверняет святая святых своей души и разглашает тайны своей личности.

Зачем, собственно, об этом говорить? Наша стыдливая душа сама предостережет себя от этого. Обычный человек не в состоянии рассказывать о том, что происходит в его душе, до тех пор, пока все эти процессы не вызреют и не станут созидательными факторами жизни. Но, к сожалению, в кругах, где к своей внутренней жизни относятся как к спорту, бесстыжая болтовня лишила многих людей сдержанности, и им ничего не стоит публично говорить о своих самых сокровенных чувствах и переживаниях. Они выставляют себя напоказ якобы во славу Божью и во благо другим, ради пустого самовозвеличивания, от скуки, совершенно не осознавая своей связи с Богом и не понимая, что их легкомыслие непростительно. Иисус строго наказал людям, испытавшим на себе помощь или откровение Божье, никому об этом не рассказывать. Христианство совершенно утратило это чувство!

Молчание – целомудрие души. Говорить имеет право лишь тот, кто любит. Но любить по-настоящему способен лишь человек, чью жизнь переполняет любовь. Как же можно любить, скрывая до времени свою любовь? Как говорить прежде, чем можно будет довериться ближним, прежде, чем обретем то, что сможем отдать другим! Источники должны сначала подняться из глубин нашего существа, и уж потом пусть изливаются в мир.

Обнажая свою внутреннюю жизнь, происходящую в самом себе, мы все равно что занимаемся проституцией. Душа утрачивает стыдливость, а с нею и способность тонко чувствовать, лишаясь таким образом органа глубоких и необычных переживаний. Нарушаются непосредственность и изначальность происходящего, и становление как естественный процесс прекращается. Хрупкая органичная жизнь не выносит публичности. Извлеченная на свет из тайников души, она чахнет, и ее волей-неволей приходится подменять искусной имитацией. На смену утраченной непосредственности приходит рассудительное поведение, а изначальности – ощущение чего-то вторичного, манерного и обыденного. И в конце концов человек оказывается вовлеченным в лживую, показную, суматошную жизнь, наполненную фантазиями, имитациями и актерством. Собственную жизнь приходится играть как роль, поскольку жить по законам первозданного естества уже не получается.

Пока в нас не возникнет совершенно новое ощущение личного становления и его первых результатов, все это должно оставаться в тайне. Пока происходящее – бесформенная клокочущая масса из впечатлений и чувств, которую мы не можем осмыслить, пока она не оформится в нечто определенное и не обретет в нас ясный облик, доступный нашему переживанию и оценке, пока все это еще не выношено нами до стадии жизненной зрелости и не превратилось в живую составляющую нашего опыта, мы должны терпеливо постигать возникающее в нас и вести себя сообразно происходящему, помогая ему созреть, всеми силами стараясь молчать об этом, чтобы во всей полноте и глубине пережить совершающееся и помочь стать ему плодотворной жизнью.

Таите в себе все, что внутренне еще не свершилось, не решено, не исполнено, и, тщательно скрывая от других, добивайтесь, чтобы это произошло. Великое рождается в глубоком молчании. До времени рассказывая о нем, пытаясь эгоистически впустить его в свою жизнь, мы превращаемся в расхитителей. В итоге – не только лишаемся новых переживаний, сил, ясности понимания, душевных порывов и плодов, дожидающихся своего проявления в том великом, но и не можем справляться с тем, что происходит в нас. Половинчатость тут ни к чему. А коль скоро всякое истинное решение, исполнение, созидание и победа рождаются лишь в изначальном ощущении всей проблемы, будем же гореть огнем этого чувства – и проблема разрешится. Любое поспешное проявление губит это ощущение изначальности, и мы лишаемся того источника сил, который дает нам власть над всем.

Известно, что тревоги и беды легче перенести, если кому-то рассказать о них. Так мы обычно и поступаем, но все равно они остаются с нами – ведь мы при этом ничего не совершаем, не исполняем, не решаем. То есть, как ни привлекательно для нас это явление, оно не принесет нам никакой пользы. Говорить можно лишь о том, с чем мы уже справились. Стоит только показать другим зарождающееся в нас, как оно тотчас же увядает, потому что мы этим отчуждаем его от себя. Потом мы, обливаясь слезами, кинемся его искать, но вряд ли найдем снова, поскольку наше чувство к нему растворилось в словах. Возможно, оно когда-нибудь вновь появится в нас и станет крепнуть, но мы ведь его уже однажды утратили, отчего поступательное развитие и причинные связи процесса становления нарушились.

Иное дело – житейские проблемы, нужды и беды. Они останутся с нами, сколько бы мы ни жаловались на них другим и ни изливали им свою душу. От их постоянного переживания нам никуда не деться. Выговорившись очередной раз, мы немного успокаиваемся, на душе становится легче, ощущение их притупляется, и они кажутся уже не такими серьезными. Но тогда прежнее внутреннее напряжение, душевные муки и приступы уныния оказываются бесплодными. Печаль неизбежно будет возвращаться к нам вновь и вновь, однако с каждым разом ее острота снижается. Но чем слабее толчки этих чувств, тем меньше у нас шансов найти нужные решения. Учитесь страдать не жалуясь, чтобы ваши страдания принесли плоды.

Особый случай, когда мы сами не в силах справиться и приходится просить о помощи. И если это настоящая помощь, то она, на первый взгляд, от внутренних бед не освобождает, а скорее еще глубже погружает в них, однако указывает при этом, как лучше их преодолеть. Истинный помощник погружается в наши беды, сочувствует, страдает и сражается вместе с нами, разделяя наше бремя. Обращаясь к нему за советом, мы доверительно посвящаем его в свои переживания, и он сопереживает. И тот, кому мы доверяемся, помогает нам скрывать наши душевные тайны.

Лишь когда что-то зародившееся в нашей душе пустит свои ростки, когда смутное влечение или предчувствие, сломив все препятствия, станут нам совсем понятны и мучительное напряжение разрядится в движении жизни, когда переживание Бога окажет на нас свое созидательное воздействие, когда облагораживающее душевное страдание нас окрылит, а страшные муки приведут к победе и проблема, казавшаяся неразрешимой, разрешится, вот только тогда зародившееся в нас и победившее может выйти вовне.

Плоды жизни в самом себе – всеобщее достояние, чего нельзя сказать о бедах и муках, сопровождающих это. Пусть каждый, кто страждет, узнает о плодах нашей внутренней жизни, но не о сокровенных жизненных процессах, их породивших, и не тех обстоятельствах, что позволили им вызреть. Мир должен увидеть творение нашей личности, но не те глубины, из которых оно возникло, сколь бы значительными они ни были. Кому захочется рассказывать впоследствии о родовых муках, в которых появилось творение, словно похваляясь охотничьими успехами! Это должно навсегда исчезнуть в сокровеннейшем святилище нашей души, иначе все происходившее в ней – напрасно. Ему надлежит осесть глубоко в нас, чтобы стать для нас неистощимым запасом жизненных сил.

Но подчас держать свое святилище закрытым совсем не просто. И не только от назойливых малознакомых людей, докучающих своими расспросами, но и от участливых друзей, готовых прийти на помощь. Если от первых вполне можно освободиться, то от близорукого попечительства, наивно желающего облегчить нам родовые муки, от преданной любви, что-то подмечающей и только мешающей своими утешениями и советами, уклониться довольно трудно. Попытки делать вид, будто ничего особенного не происходит, мало помогут, поскольку внешние причины душевных мук, как правило, всем хорошо известны. Вот и приходится прибегать к различным способам и защитным мерам, чтобы как-то утаить происходящее в душе. А посему «помажь голову твою», украшайся тем усерднее, чем серьезнее ты постишься. У целомудренного человека это происходит непроизвольно, он «делает вид» и отвлекает пристальные взгляды от главного, сбивает с толку участливых, одолевающих его своим вниманием, и изображая веселость, разочаровывает любопытных. Поступать именно так – наш прямой долг, не исполнив его, не достигнем самоутверждения. А поэтому отложи сомнения и всем своим видом уподобься безмятежной морской глади – тогда ты утаишь от всех те неведомые процессы, что происходят в безмолвных глубинах твоей души.

Эта мера вынужденная, она – наше единственное спасение в те мгновения, когда взбунтовавшиеся чувства готовы разорвать нас изнутри, когда еще немного – и мы перестанем контролировать себя, когда бушующий в сердце прибой грозит вырваться наружу. Порой достаточно кому-нибудь невзначай коснуться нашего чувствительного места, и нашего самообладания как не бывало. Поток чувств, подобно разбушевавшейся стихии, сметает все на своем пути, и наша душа превращается в сплошную пустыню безмерной тоски и безысходности. Многим приходилось наблюдать, как одно единственное слово выводило из себя измученного невыносимой болью человека, и из его груди, подобно лаве из вулкана, извергались душераздирающие стенания. Это ужасно и означает конец, поскольку сопротивление сломлено и снова взять себя в руки уже невозможно. Взбунтовавшиеся и вышедшие из-под контроля чувства неминуемо губят его. Нет ничего труднее, как выносить то, когда другие смотрят на муки твоей души словно на театральное действо. Это недопустимо. Бушующий в душе прибой нужно укрощать, и тогда, справившись с ним, мы сохраним человеческое достоинство. А потому никому не позволяйте касаться своих чувствительных мест, иначе можно не справиться с собой. Отсекайте попытки сближения, напуская на себя вид, совсем не соответствующий тому, что происходит в душе. Вот что поют бродячие музыканты: «Смеются уста, и часто лицо смеется, когда сердце плачет, когда сердце на части рвется». И слова эти имеют еще один смысл, совершенно отличный от того, что здесь, на первый взгляд, подразумевается, и задуматься над ним нужно всем. Порой приходится шутить, чтобы не выдать свою боль, и веселить целую компанию, лишь бы никто не заметил, как тяжело у нас на душе. Не умеющий скрывать свои переживания никогда не останется наедине с собой, находясь среди людей. А кто не умеет оставаться наедине с собой в обществе других, тот неизбежно затеряется среди них. Скрывая от всех тайную историю своей души, не дай никому увидеть жизнь твоего Я в себе самом, если хочешь сохранить ее для себя.

Конечно, было бы абсурдно, защищая себя, пользоваться приемами, противоречащими природе и истине, не говоря о том, что в этом случае мы никогда не достигнем цели и обречены на провал. Любое актерство и любая сознательная хитрость кончаются ничем, они несут один лишь вред, поскольку губят изначальный характер происходящих в нас процессов. В корне неверно полагать, будто здесь речь идет об искусственном поведении, рассчитанном исключительно на внешний эффект. Вовсе нет, здесь имеется в виду всего лишь то, что целомудренный человек делает все это совершенно бесхитростно и неосознанно, еще задолго до того, как уяснит себе его смысл.

Мы уклоняемся от бестактных вопросов и избегаем назойливых людей. Мы встречаем сочувствие своему несчастью, поймав на себе жалостливый взгляд наших дорогих друзей, когда они справляются о нашем здоровье и расспрашивают о делах. В принципе можно отделываться шутливыми разговорами о погоде, о важных и маловажных событиях, чтобы скрывать за ними свои душевные муки. Но прятать свою боль в шутливых непринужденных разговорах может только человек, наделенный чувством юмора и умеющий даже в трудные времена подмечать светлые моменты в калейдоскопе дней.

Такой способ самозащиты покажется трудным тому, кто не умеет сочетать в себе разнородное, не видит разницы между глубиной и поверхностностью. Не понимающий близкого родства между серьезностью и веселостью не сможет шутить в минуты испытаний. Не владеющий собой настолько, чтобы сохранять невозмутимый вид, когда в душе буря чувств, не станет, превозмогая боль, вести пустые разговоры. Просто многим не достает находчивости и внутреннего превосходства, без которых укрыться от людей не так-то просто. Неуклюжим, закомплексованным натурам подобное вряд ли удастся. Но этим не ставится под сомнение ни право на самозащиту, к которой мы прибегаем, ни сама возможность с чистым сердцем отгораживаться от всех непроницаемой стеной.

Скрывая свою внутреннюю жизнь от других, мы помогаем Отцу проявиться в нас. Он откроется нам во всем нашем бытии, только если сможет свободно действовать в нашей тайной жизни в самих себе. Отец взирает именно на тайное, ибо только в нем Он может обнаружить себя, и, появившись изначально в нем, стать силой, которой подчинятся все.

Созидательное начало нашей собственной жизни – вибрирующее движение жизненной силы Вселенной, действующей в нас. Это она заставляет нас беспокоиться, искать, она наделяет способностью глубоко чувствовать и переживать, дает зародиться в нас первозданному естеству, из нее возникает чистый образ нашего Я. Именно она делает нас восприимчивыми к правде и позволяет извлекать жизнь из всего происходящего с нами. Но эта мощь и созидание Отца станет органично нашим становлением, нашим собственным бытием лишь в уединенной жизни в самом себе, тщательно скрываемой от окружающих. Только такая жизнь даст полностью раскрыться и проявиться этой мощи и созиданию. Насколько она проявится в Его детях, зависит от целомудренной скромности и потаенности их внутренней жизни.

Итак, источники внутренней жизни невидимо распределены по всему ее трехмерному пространству и должны оставаться тайными, тогда она будет накапливаться в них, рождаться в своей первозданности и раскрываться во всей полноте своих сил. Поэтому Иисус, показывая Ищущим гармоничность действия этого естественного закона во всех сферах жизни, призывает их при любых обстоятельствах тщательно оберегать источники своей жизни от посторонних глаз.

Так же несомненно и то, что данное наставление обращено исключительно к тем, кто идет путем становления. И до тех пор, пока в них не появятся первые ростки первозданного естества и не откроются источники новой жизни, побуждать кого-либо строить ее, основываясь исключительно на том, чего у него нет, бесполезно. Человеку все дает Бог. Без зачатия нет рождения. Значит, наставление Иисуса адресовано только Ищущим, в ком первозданное естество уже возникло.

Все другие просто не умеют жить изначальным чувством, ибо таково их восприятие – противоестественное, неверное. Им приходится все обдумывать, проверять и принимать решения, руководствуясь некими принципами и критериями, чтобы не навредить ни себе, ни другим. Они не воспринимают Бога как нечто изначальное, не способны принять Его «в духе и истине», иначе говоря, жить одной лишь верой. Им приходится выстраивать свои отношения с Богом, равняясь на тех, кто лишен подлинной, живой, личной связи с Ним. К тому же они не умеют жить глубоко сокровенно и щедро для самих себя, потому что в них нет еще собственной, бьющей ключом жизни, отчего и вынуждены оглядываться на других, подражать им, подстраиваться под них, чтобы не умереть с голоду, будучи предоставленными самим себе. Но если бы те, кого слова Иисуса не касаются, вздумали и в самом деле последовать Его наставлению, то они только изнурили бы себя никчемными фантазиями и исчезли в собственной пустоте. Но это им не грозит, ведь Иисус для них непонятен, поскольку у них нет опыта той жизни, в которой действует этот естественный закон.

Однако для Ищущих речи Иисуса о милостыне, молитве и посте – это очередной этап на пути к раскрытию удивительной тайны нового рождения. Они открывают им, что же будет дальше, когда первые проявления первозданного естества, движения нарождающейся в человеке правды, пробуждаемой его исканиями, накопятся в достаточной мере и органично сольются в подлинной жизни. Мы вглядываемся в основы и устройство всего нашего бытия, в глубинные источники собственной жизни. Из них она стихийно устремляется вверх, в своей истинности, чистоте и совершенстве первозданного естества, если только тщательно скрывается от посторонних глаз. Ибо «нет ничего тайного, что бы не стало явным».

 

1. Центр тяжести жизни

Вся эта глава посвящена образу жизни, тому, каким ему должно быть в свете нашего обновления.

Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.

И здесь мы ограничили бы себя тесными рамками иудейских представлений, если бы согласились с христианским теологом, считавшим, будто Иисус призывал слушателей «собирать себе сокровища на небе, упражняясь в истинной праведности, поскольку за это полагается высокая награда, которая депонируется на небе и выдается на том свете в качестве воздаяния за причастность к совершенному Царству Небесному». Впрочем, не исключено, что закосневший иудей, еще не ощутивший в себе ни малейших признаков обновления, воспринимал, следуя привычной ему догматике, простой призыв «собирайте себе сокровища на небе» столь же сложно, как и процитированный теолог, похоже, пропитавшийся насквозь иудаизмом. Но Иисус явно имел в виду отнюдь не награду за добрые дела, не потусторонний мир, не совершенное Царство Небесное, иначе главный довод Его призыва «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» звучал бы совсем по-другому. Важнее всего для Него то, где мы пребываем душой, – а это отчетливо проявляется в наших устремлениях. Именно поэтому Иисус и призывает нас искать блага не в преходящем, а в непреходящем, которое Он называет, как было принято в те времена, словом «небо», им и обозначалась область вечного. Но Он не подразумевал нечто потустороннее или отнесенное к будущему, – об этом свидетельствуют Его слова: «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Оно есть и живет уже здесь, на земле, когда для нас важнее всего благоприобретения непреходящего свойства, которые мы по сути уже имеем, будучи существами вечными.

А посему у нас есть словесное и объективное право толковать этот призыв Иисуса на немецкий лад следующим образом: не собирайте себе земных сокровищ, ибо все земное ненадежно, преходяще, ничего не стоит и бесполезно, но собирайте сокровища изначальные по своей сути, их у вас никто не отберет – ни люди, ни злой рок. Они вечны, поскольку не подвластны конечному характеру бытия и коренятся в жизненных движениях Бога. Эти сокровища – Божественного происхождения и поэтому никогда не обесценятся. Благодаря присутствию в них Божественной жизни они способны творить и приносить плоды. В них одних смысл и цель нашей жизни.

«Сокровища» преходящие – это богатство и великолепие, все то, что принято считать составляющими счастья, чем гордятся люди. Но это их большое заблуждение. Отдаваясь им и полагая эти сокровища основой своего земного бытия, считая их весьма ценными и по-настоящему важными, мы становимся жертвами чудовищного обмана. «Ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения». Но всякий прикипевший к ним сердцем неминуемо себя погубит. Богатство – это самое ненадежное, самое временное, самое неживое из всего, что есть на свете. «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»

Почести, уважение и слава – не более чем внешний блеск и уж никак не свет нашей внутренней жизни, а, скорее, галлюцинации, внушаемые нам общественным мнением. И живем мы в этой пыльной атмосфере, но наша душа сокровенно жаждет чистого воздуха, в котором ни одной пылинки, только мы в своем подлинном естестве. Только это для нас и ценно. Лишь то действительно имеет смысл, чего не могут прославить люди, поскольку оно живет в нас сокровенно, и даже проявляясь внешне, остается никем не замеченным. То, что люди ставят нам в заслугу, иллюзорно и лживо или вовсе не является заслугой. И почет, и слава оборачиваются для нас позором и невыносимыми мучениями. Пусть ваше сердце не прикипает к ним, ибо все это достойная презрения бессодержательная суета и проходит подобно рассеивающемуся туману.

То же можно сказать о нашей карьере и о наших успехах. Достигнем мы чего-либо, оставим ли свой след в истории, что нам от этого! Ведь истинное удовлетворение приносит лишь жизненное выражение нашего Я, вызывающее полное раскрытие особенностей нашей личности. Все остальное – пустое тщеславие. Какой, в конце концов, толк от самого полного развития наших уникальных способностей, от самоотречения во имя науки, от преданного служения нуждающимся и бедствующим людям, если этим причиняем себе один вред! В итоге мы лишимся того единственно ценного и непреходящего, что у нас есть и проживем впустую свою единственную жизнь.

Не в обладании чем-либо, не в наслаждениях и не в успехах, каким бы ценным и небывалым нам все это ни казалось, а лишь в нашем собственном бытии заключено нечто неприкосновенное, непреходящее, вечное. Именно оно и представляет для нас бесконечную жизненную ценность, остающуюся одной и той же при всей изменчивости шкалы человеческих оценок, не зависящую от наших обстоятельств и от того, что мы называем средствами к существованию. Оно таит в себе Божественное величие, по сравнению с которым все даваемое нам жизнью бесполезно, ничтожно, бессодержательно и достойно презрения. И преумножать в себе это – единственное, что дает нашей жизни смысл, что приносит истинное удовлетворение, ибо здесь исполняется наше предназначение, то единственное, что непреходяще. Лишь сам ход развития и течение жизни, судьба и возвышение к небесам нашего Я имеют существенное значение, все прочее несущественно: это иллюзии, стыд, убогая роскошь и жалкие удовольствия.

Правда, тем, кто еще не нашел себя, такого не понять, поскольку в его представлении это всего лишь восторг безумца, религиозная эксцентричность или весьма странное враждебное отношение к жизни. Такого не понять тому, кто не заметил в блаженном трепете своей души зарождающуюся жизнь своего Я, кто не пережил ужасных мук собственного становления и потому не мог увидеть, как исчезает все то, что прежде составляло отраду и богатство его жизни. Но вам, странникам, пребывающим в исканиях и душевном беспокойстве, лишившимся всего, к чему можно приклонить голову, у кого эта изнуряющая тревога вызывает отвращение ко всему, обычно приносящему в жизни удовлетворение, вам это хорошо знакомо, ибо вы возвысились над тем, что имеете, что доставляет вам наслаждения и чего вы достигли, вам, проникшимся сознанием безграничной нищеты и потому так хорошо понимающим призыв вашего Наставника: собирайте сокровища изначальные, богатейте тем, чем наполняется ваша душа. Единственное не фальшивое, как поддельное золото, сокровище скрыто в нас слоем мусора, его нужно освободить – и тогда наша жизнь будет приносить нам полное удовлетворение.

Главное для вас – найти себя и избавить свое Я от всяческих пут, грозящих ему гибелью. А посему думайте, как ему помочь пробиться к жизни, как дать ему воздуха для дыхания и питательных веществ для роста. Преодолейте леность, постоянно нападающую на вас и отбирающую силы, окутайте зернышко вашего Я своим беспокойством и душевным устремлением, чтобы оно обрело конкретные черты. Ему надлежит пробиться сквозь окружившие вас в этом бренном мире многочисленные наслоения суетной жизни, пустить ростки и в непрерывном становлении достичь полного расцвета. Живите собственной жизнью, совершенствуя свою личность. Ищите собственный путь и сами выстраивайте свою жизнь, чтобы стать самостоятельными, облагородьте ваш внутренний мир, чтобы в ясном, цельном и сокровенном развитии сформировался чистый облик вашего Я. Боритесь со всем, что может совлечь вас с выбранного курса, замутить вашу подлинную суть, лишить прямодушия и поставить преграды на пути вашей жизни. Днем и ночью прислушивайтесь к голосу вашего доброго гения и повинуйтесь ему, чтобы не исчезло ваше сокровище.

Итак, собирайте сокровища, по сути своей изначальные. Ведь наше Я, этот вочеловечившийся луч Божественного естества, и есть высшее из всех благ, которыми мы обладаем, а его жизнь, становление и действенное проявление – единственное из всех возможных достойное человека бытие. Расцвет его сил – наши способности, его превосходство над всеми обстоятельствами и превратностями жизни – наше величие. Раскрытие нашего подлинного существа – непреходящая красота вечной юности, затмевающая собой любые соблазны всего внешнего. Внутренняя изначальная необходимость во всех проявлениях нашей жизни и есть свобода, благородство чистой человечности – истинный аристократизм, принадлежность к детям Божьим – наша самая высокая должность, а живущая в нас правда – наша честь. Наша ценность – в созидательной жизни, что кипит в нас, наше беззаветное служение человечеству – наша жизнь в единстве целого из вечных источников нашего Я. Зрелые плоды нашего нового существа – наши достижения и успехи, имеющие подлинную жизненную ценность именно потому, что несут жизнь другим. И, наконец – исполнение нашего предназначения и наше непреходящее, неиссякаемое, все полнее и краше раскрывающееся счастье.

Все осознавшие это и проникшиеся призывом Иисуса не собирать сокровищ в бренном мире воочию убедятся в значимости нового порядка во всех областях жизни. Иисус на этом подробно не останавливается и от практического проявления жизни тотчас переходит к лежащему в ее основе естественному закону изначального естества: «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Что тобой движет, в том и ты со всеми своими сокровенными мыслями. В чем твое высшее благо, там и центр тяжести твоей жизни.

Но центр тяжести нашей жизни должен находиться исключительно внутри нас. Таков первейший и основной закон нашего образа жизни, из которого непосредственно следует обязанность собирать для себя сокровища исключительно в себе самом. Однако этим смысл благороднейшего естественного закона истинной жизни вовсе не исчерпывается, он – предварительное условие собственного образа жизни, всех ее направлений.

Когда центр тяжести нашей жизни находится вне нас, мы себе уже не принадлежим, а оказываемся в кабале у людей, обстоятельств, вещей, земных благ и идеалов, то есть там, где он и пребывает. Мы впадаем в зависимость от всего этого и забываем себя. Оно поглощает нас и увлекает за собой. Мы беспрекословно подчиняемся этому, утрачивая самостоятельность и способность выстраивать жизнь по своему разумению. Наше личностное начало оказывается вне нас, ибо где наш центр тяжести, там и движущая сила, определяющая инициатива нашей жизни. Имущество, профессия и то, чем мы занимаемся, обстоятельства, интересы и идеалы лишают нас души, они превращаются в демонов, безраздельно властвующих над нами. Мы оказываемся у них в плену. Наши чувства, сознание и воля стеснены, и, подчиняясь их деспотичной своевольной власти, мы послушно идем навстречу собственной гибели: распыляемся, упрощаемся, изнуряем и насилуем себя, переутомляемся, расшатываем здоровье. Мы прельщаемся, увлекаемся, соблазняемся, отравляемся, собственноручно губим и душим себя. В жизни можно часто наблюдать ужасающие картины подобной участи, изменить которую не в состоянии даже самые возвышенные профессии, благороднейшие интересы и ослепительные идеалы. Правда, кому-то удается увидеть за возникающими в этом случае внешними несчастьями то внутреннее бедствие, когда бесчисленное множество людей в конечном счете сами же губят свою жизнь, даже не подозревая об этом.

Только невозмутимо пребывая в себе, можно удержаться на плаву в водовороте и течениях духовной и материальной жизни, сохранить свою независимость и обрести самостоятельность. Свободен лишь тот человек, чей центр тяжести расположен в глубинах его изначального естества. Только он может выстоять под натиском утрат и разочарований и возвыситься над ними. Он всегда владеет ситуацией и сам творит свою жизнь. Любое переживание только способствует раскрытию и действенному проявлению его Я. Он черпает жизнь из всего, что выматывает зависимых, наполняется всем, что их истощает, и то, что изнуряет других, обращает себе во благо. Поэтому только в нем и возрастает правда человека, проявляя свою силу и ясность. Ведь он прислушивается к голосу своего доброго гения и умеет ему повиноваться. Под влиянием его самобытной жизни развивающееся в нем изначальное естество достигает полной зрелости, обнаруживая превосходящую мощь жизни.

Жить собственной жизнью можно, только если центр тяжести находится внутри нас. Но если он не уравновешивает стремительного порыва жизни, если не все еще подвластно жизни нашего Я в себе самом, то строй нашей души растворяется в водовороте бытия. Жизнь нашего Я постепенно затухает, ощущение и осознание самого себя, обязательств перед собой и личной ответственности также исчезают. Ведь изначально мы всегда чувствуем себя обязанными делать лишь то, ради чего действительно живем.

Но как в таком случае стать индивидуальностью и жить собственной жизнью, оставаться в себе самом и идти по жизни не склоняя головы? Привязываясь к чему-либо, мы уподобляемся вьющемуся растению, а не стволу дерева. Любое отклонение от равновесия нарушает прямизну нашей осанки, а любая зависимость калечит нас. Только оставаясь в себе самих мы сможем в любых ситуациях находить правильное положение. Обычно наши отношения с другими людьми носят сумбурный характер, но в этом случае в нашей жизни воцаряется порядок, она налаживается и получает должное развитие. У одержимого страстью к деньгам отношения с людьми строятся только через них. В результате все его чувства и переживания, все его поступки несут на себе отпечаток его зависимости от денег, которая и становится определяющим фактором. Не удивительно, что все у него идет вкривь и вкось, рушится, принимает странные формы, что жизнь складывается неудачно, вовсе не так, как бы ему хотелось.

В конце концов вся эта полнота жизни, бурлящей вокруг нас подобно стремительному потоку, имеет ценность и значение лишь для пребывающего в себе самом. Не понимает Христа тот, кто считает, будто все предлагаемое нам жизнью нужно непременно отвергнуть и презреть. Напротив, мы должны воспользоваться всеми ее составляющими, заставив их служить развитию нашего изначального естества. Так оно само по себе и произойдет, если центр тяжести нашей жизни находится внутри нас. Тогда все, даже само поверхностное и преходящее становится средством для достижения цели и приобретает нужное нам значение. Иными словами, произойдет не обесценивание, а переоценка ценностей, ибо с этого момента решающее значение приобретает для нас то, что способствует росту внутреннего человека. Никакой новой шкалы ценностей для этого не нужно, поскольку каждый инстинктивно замечает, что именно ему полезно, обращая это на благо своей жизни.

К примеру, половая любовь – явление, по сути своей, зыбкое и преходящее, низменное удовольствие, своего рода дурман. Но она приобретает для нас первостепенное значение, когда мы связываем ее с конкретной личностью и, ощутив благодаря ей родство с существом другого пола, становимся полноценными людьми. И тогда она перестает служить лишь для эстетического наслаждения, она уже не изысканный соблазн для наших чувств, лишенный всякой жизненной ценности, а некий фактор, определяющий культуру личности, когда творческая гениальность великих мастеров делает жизнь открытых людей плодотворной и в ее проявлениях возникают великие черты раскрепощенной непосредственности, монументальность стиля, красота и правильность форм. Это относится ко всем. Имеющий глаза увидит, что все должно стать исключительно важным для нашего подлинного естества, если только центр тяжести нашего бытия находится внутри нас самих, а не в вещах, призванных и способных служить во благо нашей жизни.

 

2. Свет жизни

Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно.

Что для тела глаза, то для жизни наше сознание. Оно свет, ее осеняющий, показывающий нам мир и самих себя. Не достигающее нашего сознания скрыто в непроглядной тьме. Сознание – тот внутренний орган чувств, который отражает все возникающее в нас и все непосредственно окружающее нас, это способность к духовному восприятию и постижению, к суждению и принятию решений. Именно в нем переживание, основанное на впечатлениях, преобразуется в деятельную жизнь, из него проистекает наша собственная жизнь, в нем концентрируются все ощущения и возникает ясное понимание всего, рождаются внезапные решения. Если мы утратим это зрение, то вся наша жизнь окажется во тьме. Тогда мы уподобимся телу без глаз, станем безразличными ко всему, как человек, лишившийся органов чувств. Даже для самого неискушенного слушателя не придумать более доходчивого объяснения жизненной важности нашего внутреннего и внешнего сознания, нежели сравнение его с глазами, играющими в нашей жизни очень важную роль.

Но коль скоро первостепенную роль в нашей жизни играет именно зрение, то определяющее значение имеет то, как мы смотрим на все. Речь идет не об увиденном нами, не о полноте миросозерцания: это не так существенно, ибо в конечном счете мы видим все, что с нами происходит, и непременно охватываем своим взором весь наш мир. Здесь подразумевается правильное и адекватное восприятие жизни, выстраивающее наш образ жизни. Именно от него зависят наше личное отношение ко всем событиям и явлениям, наша реакция на происходящее, на предъявляемые нам жизнью требования. Иисус отодвигает на последний план присущее нам стремление к полноте впечатлений, которые, будучи упорядоченными, и образуют в своей совокупности наше мировоззрение. Он хочет, чтобы мы прониклись глубоким пониманием того, что решающая роль принадлежит чистоте впечатлений, она и определяет ценность нашего жизневосприятия.

Но то, как смотрим мы на все окружающее, зависит и от качества нашего зрения. Если наше внутреннее око чисто, не замутнено, беспристрастно, если оно воспринимает все так, как оно есть на самом деле, непосредственно, без искажений и ослепления, тогда мы живем в свете истины, тогда нам все абсолютно ясно и понятно. Тогда мы точно знаем, как нам следует себя вести, и всегда поступаем правильно. Если же наше око ни на что негодно, замутнено, ослеплено, подвержено порочным влияниям, то оно и видит все в искаженном свете и лишь лежащее на поверхности, оно создает ложные образы и вводит нас в заблуждение, и в этом случае все нам кажется бессмысленным, мы бредем на ощупь в темноте и сбиваемся с пути. А посему реши для себя, совершенно ли твое око, иначе твое плавание по морю жизни будет неудачным.

Пока же наше око далеко от совершенства. Привычный нам подход к вещам отличается огромной предвзятостью, и мы, сами того не подозревая, смотрим на мир и судим о нем не объективно, а определенным образом. Но придет время – и наше внутреннее око освободится от такого помрачения, и тогда самые заурядные явления покажутся нам небывало значимыми, незначительное – предельно важным, а великолепие, приводившее нас прежде в восхищение, – пустой иллюзией, знаменитые мудрые мысли – детским лепетом, а наша жизнь и наши поступки – утонченным фиглярством. И тотчас же субъективная атмосфера, окружающая человечество, рассеется, и мы вступим в прямой контакт с объективным.

Возможно, подобная «среда обитания» однажды покажется нам настолько странной и неподобающей, что нам станет неуютно в нашей культурной оболочке, а принятая в нашем обществе манера поведения настолько вычурной, экстравагантной, сродни кривлянию, что у нас пропадет всякое желание быть причастными ко всему этому. Самомнение станет в наших глазах атавизмом, унаследованным от обезьян, тщеславие – помешательством, эгоизм – тупой ограниченностью, а стяжательство – чем-то вроде мании преследования. Мы начнем удивляться тому, что каждый наделенный скромным талантишком человек считает себя обладателем философского камня, и при этом другие нисколько не сомневаются в его уме; что философская и религиозная игра в теории воспринимается людьми всерьез; и что в то же время простые законы жизни с восторгом принимаются за измышления чьего-то ума, которым и не думают следовать. И нас охватит ужас при мысли, что мы, сами того не замечая, жили прежде не реальностью, а одними лишь идеями и лозунгами, будто по чьим-то нотам.

Или вот хотя бы наша предвзятость во взгляде на самые разные вещи, когда мы считаем, например, что дети принадлежат родителям, женщина – существо подчиненное, страдания – подлинное несчастье, спасение – в смерти и т. д. Но когда однажды наше затуманенное око прояснится, мы увидим, что все нами расставлено не по своим местам и перевернуто с ног на голову. Будто суггестивное влияние обычаев и условностей, верхоглядство, однобокость, ограниченность и внутренняя извращенность заслонили наше око своими иллюзиями, и мы видим вещи не такими, каковы они на самом деле, а словно сквозь вуаль, в некоем причудливом ракурсе, расцвеченными и размытыми. Из-за этого наше чувство реального притупилось, а у некоторых и вовсе атрофировалось. И лишь когда субъективную предвзятость постепенно смоет объективное течение нашей собственной жизни и нарастающая в нас правда сделает наше око чистым, вот тогда мы сможем смотреть на жизнь объективно, как бы из другого мира.

Стало быть, наша способность видеть целиком и полностью зависит от наших личностных свойств, ибо они и составляют ее основу. Мы всматриваемся в мир. Наша сущность отражается в том, как мы постигаем вещи. Каковы мы, таково и наше око. Если искренни, то и чувства наши чисты, если натуры цельные, то и смотрим на все просто. Но если мы люди церемонные и обстоятельные, то все нам кажется сложным, если рефлексивные, то все видим искаженным, если зависимы от настроений, то на все накладывается оттенок их, если в душе лживы, то видим лишь то, что хотим увидеть, если не уверены в себе, то все у нас меняется, как в калейдоскопе, если натуры сумбурные, то все нам представляется неясным и запутанным. То есть именно чистота, простодушие и непредвзятость нашего собственного внутреннего настроя и определяют, способно ли наше сознание быть светом жизни.

То же справедливо и в отношении нашей собственной манеры держать себя. Если центр тяжести нашей жизни находится вне нас, в каких-либо благах или идеалах, то сознание пленяется, увлекается и пропитывается ими настолько, что по сути уже не мы что-либо воспринимаем, вынося на этот счет суждения, а скорее, та сила, в чьей власти мы находимся. И мы уже смотрим на все глазами мамоны, страстей и подчинивших нас себе интересов. Такие люди живут в плену чудовищных иллюзий. Все вещи, к которым тяготеет их душа, кажутся им важными, ценными, незаменимыми, приносящими удовлетворение и счастье. Для них мир иллюзорного, преходящего, бесполезного и есть сущее, а их бессодержательные, бессмысленные, сумасбродные дела и поступки видятся им значимыми и вполне пригодными для того, чтобы в таком мире существовать. Истинного и подлинного в человеке они попросту не замечают. Более того, оно не открывается им, даже когда страшный удар судьбы на мгновение обнажает перед ними их самообман. И тогда все великолепие и блеск их жизни оказываются ненужным и отвратительным хламом! Однако они не в состоянии увидеть подлинные жизненные ценности и непреходящие блага, поскольку те скрыты от них под слоем мусора. Перестав быть зависимыми, мы избавимся и от собственной необъективности. Тогда туманы, скрывавшие от нас истинный мир, бесследно рассеются, и он предстанет перед нами таким, какой есть в действительности.

Можно сказать еще точнее и обстоятельнее. Мы прозреваем по-настоящему и надолго, лишь когда нас охватывает внутреннее беспокойство, заставляющее задуматься о себе и о том, чем мы владеем. И тогда казавшееся прежде реальным, незыблемым и чрезвычайно ценным, исчезает подобно миражу. Нам открывается подлинная суть вещей, скрывавшаяся за их внешним видом. Метафизическое в нас соединяется с метафизическим в мире, и мы ощущаем Отеческую власть, действенно обнаруживающую себя во всех событиях нашей жизни. Живой организм духовного существа, определяющий нашу личность и скрывающийся за внешним, обманчивым обликом мертвого железного механизма жизни, становится видимым, как только мы ощутим себя сопричастными ему и действующими с ним воедино. Во всем происходящем мы видим смысл и движущую энергию. Нам открываются истинные ценности. Печальная участь старого естества становится столь же ясной, как и природные законы обновления. И если мы будем теперь смотреть с чистым ощущением этой ясности, распространяемой Божественным солнечным светом, то сущность нашей жизни, положение в обществе, вектор и законы нашего поведения предстанут перед нами в сиянии дня. Отныне будем знать, что такое жизнь и что значит быть человеком, что в жизни главное и что нам надлежит делать. Теперь можно начинать восхождение к высотам духа. Удачи вам, Ищущие, из чьих глаз льется свет Отца. Вы непременно найдете.

И позаботьтесь о том, чтобы ваше око оставалось ясным, иначе вновь наступит мрак. Покуда вы охвачены беспокойством поиска, покуда в вас зарождается и развивается первозданное естество, покуда будете понимать все происходящее с вами, руководствуясь изначальным ощущением Бога, иначе говоря, верой, ваш путь озарен светом истины и жизни. Но как только в вас начнут вибрировать инстинкты и страсти старого естества, кровь прильет к очам и затуманит взор. Вы будете не в состоянии воспринимать жизненные вибрации Бога, устремляющиеся к вам подобно световым волнам от всех явлений и событий и показывающие вам, кто вы есть на самом деле и по своей сути. Тогда из-за нашего нежелания видеть Бога опустится тьма, и все высвечиваемое в этой ночи нашим искусственным светом предстанет нам в искаженном виде. И мы станем неуверенными, необъективными, мятущимися, изменим самим себе, потеряем свой след, поддадимся искушениям и погибнем.

«Но если свет в тебе, который вспыхивает Ищущим, узрящим Бога, станет тьмой, то как велика будет ночь твоей жизни!» Иисус имеет в виду тот случай, если солнечный луч, исходящий от Бога и проникающий в нашу душу, угаснет и наступит тьма. Он ведь не говорит: «если ты слеп», а говорит: «если свет в тебе (то есть ощущение Бога) угаснет, иными словами, если он превратится в воззрение, лишенное живого изначального чувства, то даже трудно вообразить себе ту тьму, что ожидает тебя.»

И все же как широко распространилась эта тьма! Какое множество людей абсолютно слепы, но считают себя зрячими, поскольку преклоняются перед христианским мировоззрением. Живя, они не видят Бога в жизни, а верят в Него, освещая свою ночь свечами христианских учений. Они видят собственную жизнь в определенном теоретическом освещении, убеждая себя, будто она такая и есть. Реальное видение вещей, их сути им просто недоступно, и они воображают о них нечто, руководствуясь различными методами и системами. Но если бы даже воображаемое и соответствовало действительности, оно все равно было бы лишено живого впечатления, а, следовательно, изначальной жизненной силы. Явления и события не воспринимаются ими столь же естественно и непринужденно, как теми, кто пребывает в свете и понимает их истинный смысл. Они всматриваются в события и явления, пытаясь оценить их в свете христианского учения. У них нет вкуса к истине, нет интуитивного видения причинных связей, произвольно сложившегося представления о сущности происходящего, внезапно возникающего ощущения того, что внутренне необходимо. В результате их восприятие мира и образ жизни такие же, как у слепцов, не ведающих цвета: они понятия не имеют, о чем, собственно говоря, идет речь, не уверены в себе и ни на что не годны, впадают в противоречия и совершают глупости, берутся за все не так, как следовало бы, и не только способны на самые странные поступки, но даже возводят это в свой жизненный принцип. Вот пример одного из них, данный нам Иисусом:

Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне.

Или – или. Одно исключает другое. Мы не можем двигаться одновременно в двух совершенно несовпадающих направлениях, иметь два противоположных центра тяжести, жить двумя принципиально различными способами. Имеющий глаза непременно увидит, что такое невозможно. Но погрязшим в теориях христианам, чье око не восприимчиво к свету, это представляется не только возможным, но даже наиболее удобным и простым вариантом из всех существующих. Как велика, должно быть, в этом случае тьма! Им удается перемещать свой центр тяжести в земные блага и во всевозможные интересы и при этом верить, будто они на небесах. Они, как и все прочие, плененные мамоной или собственным честолюбием, живут страстью к преходящему, иллюзорному, пустому, утоляют голод своей души жалкими пустяками, но на всякий случай держат в резерве Бога. Они ведь так и не стали внутренне другими, не родились заново, их естество так и не изменилось, но при этом очень религиозны. Одержимые демонами жизни, они заключают с Богом некое сепаратное соглашение: Он получает адресованные только Ему богослужения, имеет право претендовать на соблюдение интересов религии, христианского благочестия и нравственности, на участие в делах Церкви, которые считаются проявлением христианской любви, но за это Он пусть содействует им в удовлетворении их собственных жизненных потребностей преходящего свойства. Можно служить двум господам, только если один из них в подчинении у другого. То есть они и Бога превращают в слугу мамоны, но в силу возложенных на себя обязанностей больше всего боятся, любят Его и полагаются на Него. И в таком странном умопомешательстве люди готовы прожить всю свою жизнь. Вот она, самая что ни есть густая тьма, когда все угасло, даже совесть!

Но вы, Ищущие, можете не служить одновременно и Богу, и мамоне, ибо в вашем беспокойстве живет дыхание Отца, вашим становлением движет Его сила и, ощущая пробуждение правды в своем изначальном естестве, вы видите все в свете Божественной ясности. Трудно себе представить, чтобы вы впали в зависимость от чего-либо! Благодаря Божественной стихийной силе притяжения, завладевшей вашей жизнью, ваш центр тяжести – в спасении и в будущем вашего Я. Вы потому служите Богу, что ищете спасения собственной души и жаждете богатеть в том, что изначально по своей сути. И покуда вы от этого не отступаете, ваше око светло и ваша жизнь озарена Божественным солнечным светом.

 

3. Опора жизни

Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?

Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!

Итак, не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом.

Эти слова – прямое следствие предыдущих рассуждений: поэтому не заботьтесь. А коли мы не можем служить и Богу, и мамоне, то и беспокойство нашего сердца не может быть обращено одновременно и на совершенствование своего изначального естества, и на приобретение средств существования, удовлетворяющих наши жизненные потребности. Если центр тяжести нашей жизни в нас самих, то мысли о пище и одежде не станут тревожить нашу душу. Вот почему Иисус обращает наше внимание на оба обстоятельства: вы можете не заботиться, ибо душа, жизнь более, нежели хлеб, тело – более, чем одежда, а ваши интересы – в самом главном для вас, и вам не нужно заботиться, ведь о тех, кто служит Богу, позаботится сам Отец, они – под Его покровительством.

И чтобы убедиться, насколько неестественны для них подобные заботы, достаточно взглянуть на птиц. Они не сеют, не жнут, не накапливают в житницах запасов, и тем не менее Отец Небесный питает их. «Вы не гораздо ли лучше их?» Вы-то сеете, жнете и собираете в житницы. К чему тогда эта забота, когда вы и так осмотрительны и печетесь о себе! И уж Бог тем более будет питать вас – зарабатывающих свой хлеб в поте лица. И к тому же вы куда ценнее их! В таких заботах кроется недопустимое недоверие Богу. Ведь коли в нас сокрыты зародыши вечного существа, Бог не допустит, чтобы мы терпели нужду в преходящем и из-за этого погибали!

И сколь бессмысленны подобные заботы, убедительно свидетельствует то обстоятельство, что самое главное для нас нам не подвластно. Нам не под силу увеличить свой рост хотя бы на миллиметр, повлиять на погоду или судьбу. А коли условия нашей жизни и труда мы изменить не в состоянии, то бесполезны и заботы обо всем имеющем для нас первостепенное значение. К чему тогда заботиться о второстепенном!

Затем для пущей убедительности Иисус указывает нам на полевые лилии. Они не трудятся, не прядут, их участь – бренное существование, и тем не менее они облачены в красивейший наряд. А вас, сыны Божьи, Отец оденет еще краше! Одумайтесь, маловеры, о том же пекутся и язычники. Ведь Отцу Небесному известно, в чем вы имеете нужду, и не о чем тогда тревожиться вам, знающим своего Отца.

Читающему внимательно эти строки трудно поверить, что подобные предостережения, возможно, и говорились восточным людям того времени, жившим в ожидании конца Света, но для нынешней эпохи с ее изнурительной борьбой за существование пример с лилиями и птицами явно неуместен. Сегодня не думающий о себе неизбежно погибает. Но это – чудовищное непонимание смысла Его слов и самого вопроса. Иисус вовсе не собирался ставить нам в пример лилии и птиц, влачащих жалкое существование. Он просто хотел подчеркнуть наше колоссальное отличие от них – оно в том, что мы есть и как живем, внушить нам, что мы тем более вправе рассчитывать на Божественную заботу, уж коли даже птицам и полевым цветам, несмотря на их бесполезную, временную и беззаботную жизнь, Бог дает все необходимое. Вывод таков: каждый человек, пребывающий в правде и добросовестно исполняющий свои повседневные обязанности, может быть абсолютно уверен в том, что Бог радеет за него, поскольку считает Себя ответственным за любое Себе подобное существо и причастным к любому его позитивному труду.

Такое заверение в наш век суровой борьбы за существование куда важнее и уместней, чем в те далекие времена. Более того, оно своего рода спасительное послание нашему поколению, над которым нависла колоссальная угроза потери самого себя в алчной борьбе за внешнее существование, толкающей его к гибели.

Забота – не проявление интереса к чему-либо, не стремление обрести то, в чем мы нуждаемся, будь то средства существования, жизненные возможности или преуспевание в любых ситуациях. Забота – беспокойство, вырастающее из ощущения собственного бессилия перед требованиями и превратностями жизни. Осмотрительность, попечение, расчетливость, рачительное ведение хозяйства ничего общего с заботой не имеют: это созидание нашего будущего, укрощение жизни, подтверждение нашего контроля над ситуацией и способности самим выстраивать свою жизнь. Сюда же несомненно относится умение обозревать и уяснять для себя сложившиеся обстоятельства, быть рассудительным в оценке своих способностей и видеть, где их может оказаться недостаточно, предотвращать губительные нестроения, взвешивать все свои возможности, искать пути и средства, прогнозировать ход вещей, чтобы создавать для него подходящие условия. Все это не забота, а доказательство возвышающего нас над обстоятельствами спокойствия и его действенного претворения в жизнь. Ничего этого Иисус и не собирался обесценивать или умалять, поскольку это одно из наших отличий от птиц и цветов.

Заботиться – значит страдать под тяжестью предъявляемых жизнью требований, испытывая душевные метания и склоняясь перед ними, нервничать из-за этого, сокрушаться и приходить в уныние. Заботиться – значит жить в постоянной тревоге, с ощущением собственного бессилия, стесненности жизнью, внутренней зависимости от средств существования и жизненных возможностей. Забота – неврастения собственной жизни, и больше всего мы заинтересованы в том, чтобы избавиться от этой болезни нашего века, порожденной изнурительной борьбой за существование, самого большого препятствия, мешающего нам совладать с жизнью.

И уже сегодня мы можем избавиться от заботы, если пойдем по стопам Иисуса. Это не относится к тем, кто служит и Богу, и мамоне одновременно, а лишь к тем, чей центр тяжести жизни находится внутри, а не вовне, к тем, кто ощущает живую притягательную силу Божью, потому что напор их жизни направлен на развитие изначального естества, а не на преходящие блага и идеалы. Пусть о них и в дальнейшем беспокоятся другие, коли их душа, похоже, сильно пропиталась бессмысленностью, бесплодностью, бессодержательностью заботы. Заботиться – значит дрожать и задыхаться под бременем того, что мы сами на себя и взвалили. Но ставший внутренне свободным больше не беспокоится о том, что ему есть и пить и что с ним может приключиться в жизни. Свой подлинный интерес он видит в непреходящем, а исполнение его истинного предназначения нисколько не зависит от обстоятельств и превратностей жизни.

Но волноваться ему на этот счет совершенно не нужно, поскольку он ощущает действие Отеческой власти Бога, Который знает нашу нужду и обеспечивает Своих детей всем необходимым для жизни. Кто все еще беспокоится о здоровье и хлебе, о своем преуспевании и успехе, тот маловер. Но чем больше ему открывается видение Отца, чем отчетливее первозданное естество становится доминирующей, проливающей свет истины и одаряющей силой жизни, тем меньше его волнуют подобные заботы. И сегодня это происходит так же, как и тогда, ибо процесс внутреннего раскрепощения и обретения внутренней убежденности базируется на незыблемых естественных законах жизни, не зависящих ни от каких культурных условий. Поэтому блаженны вы, Ищущие, вам ни к чему подобные заботы, вы свободны от них! Изначальное естество по мере своего развития излечит вас от неврастении собственной жизни.

Здесь Иисус говорит исключительно о заботе, но при этом не нужно забывать о важности внутреннего устроения нашей собственной жизни в Боге, когда мы избавляемся от всего мешающего нам жить. На смену самовольству приходит внутренняя необходимость новой жизни, которая в каждое мгновение велит нам делать самое важное и с уверенностью гения заставляет нас идти своим жизненным путем. На смену пристрастности, необъективности в обманчивом блеске поверхностного и искаженных мнений приходит беспристрастность, объективность рождающейся в нас правды – основы силы и величия человека. И мы из рабов жизни превращаемся в ее хозяев. На смену зависимости от людей, вещей и событий приходит внутреннее превосходство, гарантирующее нам свободу в действиях и в развитии. На смену жизни вялой и беспомощной приходит жизнь энергичная, которой нипочем любые трудности, отчего все трагичное, уготованное судьбой, обращается во благо. На смену робости приходит глубокая уверенность, рождающаяся из нашей личной связи с Богом. На смену грусти – веселье и жизнерадостность, черпающие из небесных источников вечную молодость. На смену страху – мужество и отвага, способные на все благодаря Тому, Кто делает нас могущественными. На смену чувству одиночества – блаженное сознание близости Отца, переполняющего нас Своей любовью. Так в новом внутреннем состоянии духа, соответствующем нашему изначальному естеству, мы находим самую надежную опору в жизни.

 

4. Цель жизни

«Не так же ли поступают язычники?», то есть люди, глухие к подлинному и истинному, совершенно не ощущающие Бога и не чувствующие Его великого деяния, иначе говоря, закосневшие и сытые души, довольствующиеся пустым и преходящим. Но вы, Ищущие, охвачены трепетом обновления.

Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.

Беспокойство и духовная жажда рождают поиск и стремление. Неустойчивость этой мелкой, суетной жизни пробуждает в нас неясные порывы, и они под влиянием зарождающегося становления превращаются в желание, определяющее нашу жизнь. Становление и желание порождают ревностное, осознанное движение к новой Земле Божьей, которую инстинктивно и самозабвенно стремятся найти все живущие в этом мире. Происходящее в вас угодно Иисусу, и Он возводит его в организующий жизненный принцип: ищите это царство созидательной Божественной жизни, добивайтесь единого духовного устроения всех человеческих существ. Поддерживайте этот великий процесс, захвативший вас, дайте ему свободно развиваться. Именно он должен стать побудительным мотивом движения вашей жизни, пронизывающим все ваше существо.

В случае, когда речь идет о борьбе за обновление самих себя и за становление как таковое всех других, иными словами, об искуплении, свободном развитии и величии нашего вечного существа и разрешении проблем человечества в целом, искать – значит посвящать этому всего себя, мобилизуя все силы и способности своей личности, быть пронизанным этим устремлением, гореть им, объединять в едином течении и порыве все жизненные движения, сознательно и бессознательно отдаваться магнетической притягательной силе той единственной цели.

Такое искание не имеет ничего общего с простым увлечением деятельностью «во имя Царства Божьего» и с сентиментальной тоской по «родине души во свете небесном» или в каком-либо ином религиозном свете, осеняющем возвышенные настроения. Это искание – живое напряженное ожидание завершения нового, еще продолжающегося процесса, которое проявляется в каждом движении жизни, оказывая на него решающее влияние. Оно – действие самой жизни, постоянно сверяющее свой курс с этой целью и добивающееся ее. Оно должно служить не фоном нашим мыслям и делам, а повсюду выдвигаться на передний план. Недостаточно своим поведением и своими поступками возбуждать искание в себе, нужно, чтобы оно оживляло, упорядочивало и формировало все вокруг. Мы только тогда действительно ищем Царства Божьего и правды его, когда для нас важнее всего человеческое становление и новый порядок вещей, когда мы неизменно держим курс нашей жизни на них.

Конечно, возрастание правды в нас и возрождение человечества и есть становление, но лишь в том случае это так, если оно возникает и нарастает исключительно в процессе страстного искания и при страстном желании найти искомое. Эта мысль отчетливо звучит на протяжении всей Нагорной проповеди. Правда оплодотворяется нашим страстным желанием ее, а вынашивается энергичными действиями, претворяющими в жизнь все движения изначального естества. Лишь посвятив этой цели всего себя и неуклонно осуществляя ее по мере сил, мы достигнем желаемого.

Возможностей для этого предостаточно. Ведь любое требование, которое ставит перед нами жизнь, обнаруживает в нашем стремлении к становлению неумолимое желание исполнить его самым совершенным образом (Мф 5:48) и вызывает в изначальном естестве тонкое ощущение того, как это должно происходить. И если мы, руководствуясь непосредственно этим ощущением, действуем со всей присущей нам энергией и воплощаем творчески в жизнь то, что в данный момент чувствуем, вот тогда мы действительно ищем Царства Божьего и приближаемся к нему, хотя, наверное, наш путь до цели еще и очень долог. Здесь нет ничего такого, что можно было бы посчитать незначительным, второстепенным, поверхностным, ибо даже от едва заметной точки можно провести прямую линию к цели и двигаться по ней. Почувствовав однажды свою связь с этим великим процессом, мы ощутим во всем, что с нами происходит, стремление жизненных сил Вселенной к созиданию. Эти силы неуклонно ведут человечество к совершенству, и мы услышим их призыв, избавляясь от внутренних напряжений и тягот становления, сопровождающих каждый наш шаг, и станем созидательным элементом возникающей новой земли Божьей. Тот, кто следует в своих помыслах этому порыву, ищет Царства Божьего.

Тогда вся его жизнь наполнится созиданием и борьбой. Он будет неустанно добиваться ее соответствия новому порядку вещей по мере того, как этот порядок будет открываться ему. Например, ко всему, что у него есть, будь то жена, дети, имущество и таланты, он станет относиться как к вверенному ему благу, а в каждом, кто обратится за помощью именно к нему, увидит своего ближнего в подлинном смысле этого слова и окажет ему всяческую поддержку. Все, что есть вокруг, он посчитает созданным исключительно для людей, для их жизни и спасения и обратит на их нужды. Везде и повсюду он будет чисто и беспорочно воздавать должное Отцу и вопрошать о Его воле. В результате в наши отношения войдет новый порядок и благодаря нашему сообразному с ним и способствующему ему поведению обновление пойдет успешнее. К каким последствиям и побочным явлениям это приведет, не столь важно, поскольку все прочие интересы отступят на второй план.

Все затмевающее искание Царства Божьего и его воздействие на все стороны бытия вносит в нашу жизнь мощную свежую струю человеческого становления, ибо оно даже в самых неприметных движениях постоянно рождает напряжение, заставляющее нас стремиться к цели. Тогда искание наполняется неиссякаемой движущей силой великого процесса, устремляется к высотам истинной, могучей жизни, становясь конкретным и творческим, уподобляясь жизненным силам Вселенной. Наполняющее нас неудержимое стремление к Царству Божьему становится цельным и замкнутым, ибо теперь все осмысливается, переживается и делается исходя только из этого стремления. Все непроизвольно жестко подчиняется цели. В результате искание наполняется смыслом и живет совершенно необычной новой жизнью, сливаясь с созидательными силами Божественного процесса. Оно преобразует нашу жизнь, делая ее внутренне цельной и пронизывая ее единой жизненной силой. Наше бытие получает совсем иное устроение, при котором решается проблема человека, высвобождается его подлинная жизнь, ибо она приобретает тот единственный смысл, который оправдывает и исполняет наше предназначение.

Если мы прежде всего ищем Царства Божьего, то любые жизненные невзгоды и затруднения для нас не имеют значения. Ведь отныне основа нашей жизни, ее цель и ценность не во внешних обстоятельствах, среди которых мы живем, и поэтому удары судьбы над нами больше не властны. Конечно, лишений и несчастий нам не миновать, и следует всегда быть готовыми к опасностям и неожиданностям. Но теперь именно наша собственная жизнь, черпающая свою неукротимую силу в том напряженном стремлении к цели, возвышает нас над всеми обстоятельствами и случайностями. И зарождается это не где-то вовне, а в нас самих. Источник жизни – стремление к становлению, наше счастье – в самом становлении, а не в достигаемых результатах. Назначение нашей жизни – движение к цели, и мы обязательно достигнем ее, даже если порой будем встречаться с непреодолимыми препятствиями. Ведь ценность нашего существования – в нашем целенаправленном развитии и в сознательной созидательной силе нашей жизни. Проявляется ли это как-то внешне, доходит ли до сознания других или совершенно неприметно создает основу для будущего, это нисколько не умаляет того значения, которое имеют само становление и созидание в целом. Достигнем ли мы совершенства или остановимся в своем развитии, споткнувшись о немилость обстоятельств, мы, пока в нас живо изначальное естество, – живые клетки, из которых созидается обновленное человечество, и нет равноценных нам. Так, разобравшись в сути искания Царства Божьего, мы открываем для себя то, что составляет основу нашего героизма, – внутренний настрой и напряжение всей нашей жизни.

Со временем устремленное к цели течение жизни избавит нас от житейских трудностей и невзгод. Да и к чему бояться, заботиться, тревожиться, когда ты подхвачен этим течением и живешь им! Для этого нет никаких причин. Неудержимое движение к Царству Божьему избавляет нас от всех зависимостей. Когда все наше существо тянется к нему, для нас нет гнета никакой власти. Это движение проносит нас сквозь все второстепенное, наносное, лишь затуманивающее наш взор, и мы раскрепощаемся. Подхваченные неподвластным нам течением, мы вырываемся из той мрачной субъективной атмосферы, в которой живем, и многое постепенно нам становится ясным и понятным. Мы отказываемся подчиняться своему прежнему естеству, если изначальное, пытающееся раскрыться во всей полноте, в своем развитии восстает против него. Когда искание Царства Божьего становится внутренней жизненной необходимостью, робость и неуверенность непременно исчезают.

Это столь важное для нас действие живого, импульсивного движения к цели лежит в основе охранной грамоты, выданной Иисусом искренне Ищущим: «И это все приложится вам». И поскольку они находятся в потоке жизни, все у них получится само собой.

Воистину, ищущий Царства Божьего может жить наивной, гениальной и беззаботной жизнью – как ребенок, поскольку Отец дает ему все, в чем он нуждается. Такому человеку все на пользу, и у него непременно получается все, что ведет его к цели. Словно подобная целенаправленная жизнь сама магнетически притягивает к нему все ему необходимое. Оглядываясь назад, он замечает удивительно тонкое переплетение событий, наступавших именно в тот момент, когда это требовалось, и он во всем видит властное действие Отца, выстраивающее такой порядок, чтобы вся жизнь была постоянным проявлением Его милости и величия.

Та охранная грамота – суть наши привилегии и обетование Божье Своим детям, в которых бьется пульс новой жизни, известный нам из первых трех просьб молитвы «Отче наш». Но данное заверение не имеет ни малейшего отношения к исканию Царства Божьего, не изливающемуся изначально мощным жизненным потоком из глубин нашей души, иначе говоря, из живого ощущения Бога, ведущего нас к цели, из веры. Тот, кто ищет так, его никогда не испытает. Но рожденные верою дети Божии каждодневно на собственном опыте познают верность Бога своему обетованию касательно понимания и исполнения их просьб.

 

5. Секрет жизни

Так в чем же секрет жизни? А вот в чем, говорит Иисус:

Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы.

Обещание, что все прочее нам приложится, вовсе не означает освобождения нас от лишений и тягот. Будем продолжать искания – кто ищет, тот и находит. Будем по-прежнему стремиться – кто стремится к цели, тот ее и достигает. Будем изо всех сил созидать – теперь наши старания подстегиваются не страхом, а посему не напрасны. Мы вынесем все тяготы жизни, но нужно нести именно те, которые навалились на нас в данный момент. Заботы же о грядущем дне перегружают нас, делая нашу ношу невыносимой и приводя к краху. И коли мы все и так получим, то зачем тревожиться о том, что станет с нами в будущем? Придет беда – мы справимся с ней. И в дополнение к Своему обетованию Иисус дает нам простое правило, как себя вести: не заботьтесь о завтрашнем дне.

В этом весь секрет удавшейся жизни: живи в настоящем, ибо нам принадлежит лишь данное мгновение и то, что мы видим перед собой, все прочее – не в наших руках. Наша вечность – настоящее. Чем безогляднее и глубже мы в него вживаемся, тем слабее ощущаем время и пространство. Жизнь – как непосредственное изначальное внутреннее переживание мгновения – не зависит от времени и пространства. У бездонных глубин каждого часа – вечное содержание, и чем больше его мы зачерпываем, тем меньше страдаем от преходящего, тем полнее изливаются в нас вечная жизнь и вечная молодость.

Живущий одним лишь настоящим сумеет поднять из глубин его богатства и решить насущные задачи. Он живет полной жизнью, исчерпывая ее до дна. Ему доступно совершенство. Творить способен лишь тот, кто умеет в момент рождения своего творения забывать обо всем на свете. А жить творческой жизнью дано лишь тому, кто способен с максимальным напряжением концентрироваться на стоящей перед ним задаче. И нам нужно проживать каждое мгновение так, будто оно всецело принадлежит нам, чтобы исполнить любое требование жизни и не остаться у нее в долгу. В этом наше совершенство.

Из жизни в настоящем расцветает чувство реального. Именно оно и наделяет нас способностью жить, приводит в должное соприкосновение с жизнью и позволяет ясно судить о ней. У размышляющего о прошлом и у грезящего будущим границы между фантазией и действительностью стираются, и мрачная атмосфера представлений, сгустившихся, подобно тучам, застилает зеленую страну настоящего, и потому человек уже не в состоянии здраво, четко и во всех деталях видеть то, что перед ним.

Живущего только в настоящем прошедшее нисколько не тяготит, а напротив, превращается в живую основу его будущего. Ведь живя полной жизнью в каждом мгновении, мы забываем о прошедшем. Для нас реально лишь то, что осело в глубинах нашей души, ибо оно стало частичкой нашего бытия, пусть даже почти не осознаваемой нами. Только оно способно вновь подняться и ожить в нас. Только напряженная жизнь в настоящем оплодотворяет прошлое, в то время как жизнь в прошлом заводит нас в страну теней и лишает возможности жить подлинной жизнью.

Только так мы станем достойными будущего. Живущий в нем живет не для него, ибо он весь в планах, фантазиях и желаниях. Строящий воздушные замки и придумывающий к ним пути ничего не достигнет. Дальше всех уйдет не знающий, куда идет, и не упускающий ни малейшей возможности для своего становления, поскольку заранее их для себя не намечает. Творит свое будущее лишь тот, кто всеми силами стремится исчерпать каждое мгновение до дна и решить текущие задачи, поскольку постоянно проявляет его скрытую от глаз реальность. Будущее рождается из настоящего. Но как ему возникнуть из него в виде зрелого плода, если мы не позволяем вызреть каждому мгновению, поскольку не изживаем его до конца.

Для живущего только в настоящем прошлое исчезает, а вместе с ним исчезают и скорби. Он не думает о будущем, и поэтому заботы неведомы ему. Чем чаще мы живем вне времени, тем плодотворней наша жизнь, тем смелее и уверенней мы сами. Тогда препятствия на нашем жизненном пути оказываются не столь высокими, и мы, исполненные сил, обретаем под ногами твердую почву той задачи, что поставило перед нами данное мгновение. Чем полнее мы посвятим себя мгновению, тем продуманнее будем выстраивать нашу жизнь и тем энергичней жить, тем легче и отраднее станет у нас на душе. Для лишившегося самого дорогого и заглядывающего в грядущее, оно предстает сплошной чередой пустых, серых и безотрадных дней, при виде которых у него сжимается и омрачается сердце. Но для живущего сегодняшним днем он расцвечивается и осеняется его жизнью. Это для него зеленеет земля, на которой он стоит. Исчерпывающий каждое мгновение до конца бодр и жизнерадостен. Омрачить будущее можем только мы сами, ибо оно – в наших фантазиях, а настоящее – живая реальность, которая сильнее наших настроений, если мы отдаемся ему всем сердцем.

И новый образ жизни, открывшийся нам благодаря этому фрагменту Нагорной проповеди, всеми своими составляющими проистекает из нашего изначального естества. Это мы наблюдали повсюду. Ни успокоения в себе самом, ни ясного понимания жизни, ни внутренней стойкости, ни внутреннего напряжения, проявляющегося в неустанном стремлении к цели, ни глубины жизни, исчерпывающей возможности каждого ее мгновения, – ничего подобного мы дать себе и добиться своими силами не можем, все должно возникнуть. Но это зарождается само в источниках нашего обновленного Я, питаемых от вечных глубин.

 

1. Основа общественной жизни

Наше радикальное изменение и возрождение изначального естества в нас приводит к подлинной собственной жизни и истинно человеческому поведению. Но не только. В результате этого между людьми возникают новые взаимоотношения. Иисус лишь в общих чертах называет нам те простейшие условия, при соблюдении которых они возникают сами собой.

Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить.

Судить других – весьма распространенная дурная привычка, она же – искушение для всех Ищущих Царства Божьего. Лишь чистота сердца может уберечь от нее. Ревностное отношение Ищущих к великому и столь желанному для них событию может довольно легко склонить их к осуждению тех, кто не ставит перед собой подобной цели, кого следует называть инертными. Но на самом деле в жажде обрести подлинное человеческое естество они вовсе не осуждают людей, чья натура искажена, кто, сам того не ведая, губит себя. Живущий в духе Заповедей блаженства не способен осуждать, но лишь все выносить, терпеть, сострадать и нести с собой мир. Поэтому Иисус и говорит: не судите. И если вы, Ищущие, не судите, то не из-за слабости своего характера или равнодушия, просто вы такие.

Однако мы не можем жить среди людей, не составляя мнения о них. Иисус сам призывает к этому, когда предостерегает от ложных пророков и говорит: узнавайте (то есть оценивайте) их по их плодам. И если нам не следует метать бисер перед свиньями, то как же уберечься от этого, не оценив должным образом других? Выходит, любая наша позиция по отношению к ближним содержит в себе наше подсознательное суждение о них.

Но это не осуждение. Осуждая других, люди не составляют мнения о том, кем они для нас являются, каково их назначение в жизни, стоит ли принимать их в расчет. Осуждая, мы беремся решать, какова их суть и какова их истинная цена, делаем категорические выводы о человеке, решаем, годится ли он на что-либо или нет, плох он или хорош. Но мы не вправе делать это, ни в коем случае. Позволяя себе подобное, мы возгордимся, а это непозволительно.

Мы не можем осуждать кого-то, потому что наши знания о нем поверхностны. Для нас глубочайшая суть другого человека, сокровенная история и объективный смысл его жизни – тайна за семью печатями. Чтобы судить, нужны критерии, но любые критерии уместны только во внешнем мире явлений, а здесь они неправомерны, поскольку для каждого человека имеется своя мера. Предостережением «да не судимы будете» Иисус дает нам понять, что испытает каждый из нас, если кто-то вздумает переделывать на свой манер его суть и его жизнь с помощью такой поверхностной, механической и несправедливой критики. Ведь на собственной «шкуре» куда лучше чувствуешь всю безрассудность и гнусность осуждения.

Однако в этом предостережении скрыт и более глубокий смысл. Осуждая других, мы навлекаем не меньший суд и на себя, причем суд не только ближних, но и Божий, отчего мера, какой мы судим кого-то, становится непременно той мерой, какой будут судить нас. И так будет происходить на самом деле, поскольку нет справедливости выше той, которая судит человека по его же собственным меркам. Все это однажды коротко, но удивительно метко сформулировал апостол Павел: «Тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя» (Рим 2:1).

Ситуация, впрочем, намного серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Судя других, мы отторгаем себя от Царства Божьего, где господствует не суд, а искупление, и выбираем для себя ту меру справедливости, которую проявили сами, осуждая ближнего. Ведь сострадают лишь тому, кто сам милосерден. Таков закон природы, и о нем здесь говорится в третий раз на протяжении Нагорной проповеди.

Но Ищущие, уже соединившиеся с Отцом, судить не станут, а при любых обстоятельствах уверуют в человека. Такова положительная оборотная сторона внутреннего запрета судить. Они ведь из собственного опыта знают, что в человеке, как бы низко он ни пал, скрыто семя вечного естества, которое никогда не истлевает, что греховность – это его искажение, а не оно само, не наша суть, а нечто ей противоположное, не наша природа, а ее повреждение. Основа человека, каким бы он ни стал, всегда доброкачественна и бесценна, ибо он – чадо Божие и таковым останется. А посему поднявшийся до предчувствия Отца и собственной души безусловно и безгранично верит в человека. Видение Божественного образа в людях и есть та мера, какой он судит других, фундамент его жизненной позиции.

Такая абсолютная вера не имеет ничего общего с добродушием, которое не способно понять истинную суть другого, поскольку не желает ее видеть и посему делает человека непригодным к плодотворной общественной жизни. Эта вера в человека – отнюдь не преувеличенная и высокопарная убежденность в том, что в каждом скрыто доброе семя. Такую веру приходится сохранять в себе ценой больших усилий, вопреки впечатлениям, свидетельствующим об обратном. Истинная вера в человека – это начальное ощущение Божественной искры во всех людях, оживающее в пробудившемся человеке при попытке установить духовный контакт с ближними. Вызвать это ощущение искусственно невозможно, оно оживает в нас подобно ощущению Бога и внутренне связано с Ним. Верящий в Бога верит и в людей, а неспособный сохранить в себе веру в людей не может непоколебимо верить и в Бога.

Такая вера – вовсе не слепая, она ясновидящая и проницательная. Благодаря интуитивной силе своего изначального чувства она проникает сквозь любые оболочки и слои, постигает подлинную суть человека и, будучи живой, несет на себе отпечаток того величия, что скрыто в самой сердцевине нашего естества. При этом она не закрывает глаза на предопределенность людского несовершенства, напротив, проникнув в суть, ясно видит его. Поэтому воздать должное человеку можно, только когда в него веришь, ибо лишь верой и можно постичь его.

Понять эту истину доступно лишь тому, кто испытал это на себе, кто хоть однажды страдал от подлости и злобы человека, в которого он, несмотря ни на что, продолжал верить, поскольку слишком остро ощущал в нем скрытое и подавленное Божественное величие. Он не станет его осуждать, а попытается понять. И это ему удастся, если он с должным терпением выдержит оказываемое ему сопротивление. Тогда ему станет ясно, что зло в человеке – это проявление внутреннего произвола, неспособности справиться с раздражением, растерянности от столкновения с непривычным и кажущимся непонятным; или же оно представляет собой нарыв, в котором тайно скопилось что-то чуждое человеку, лихорадку внутренних проблем, порождено невыносимыми страданиями из-за тяжелых жизненных условий. Так, к примеру, подозрительность, зависть, капризность и просто неистовое желание разрушать все, что дорого другим, – не что иное, как выражение глубокого недовольства самим собой. Тогда грех обнаруживается как самое что ни на есть запутанное и различное по своим свойствам переплетение всех мыслимых пороков, но в то же время как нечто человеку внутренне абсолютно не присущее и всегда ему противоречащее.

Но испытав подобное и столкнувшись очередной раз с человеческим злом, мы будем видеть в нем непостижимую загадку и недоумевать по этому поводу до тех пор, пока не различим в этой тайне некую болезнь. И тогда при любых обстоятельствах мы станем верить в человека, даже если еще не разобрались в нем. Как врач, желающий помочь больному, обязан верить в живительные силы природы, так и мы должны верить в дремлющие в каждом человеке превосходящие силы изначального естества, которое нужно только освободить – и тогда начнется возрождение. Отрекаться от кого-либо мы не вправе, никого нельзя считать безнадежно пропащим.

Испытав подобное и постоянно находя тому подтверждение, мы прозреем, и нам откроется скрытая реальность всего человеческого, таящаяся за его искаженным обликом. И нам откроются прежде не различимые во мраке ночи закономерности, озаренные светом Отца, Который неизменно верит в людей и поэтому их не судит, а неустанно ищет связи с ними, дабы могли они искупить проклятие греха.

Такая вера в человека живет в каждом, кто встречается на нашем пути, она – основа истинной общественной жизни. Ведь на этой вере зиждится признание равенства всех людей. Именно в ней содержится глубокое уважение к личности и ее праву на индивидуальность. Из такой веры вырастает живое понимание основных черт сути человека и его жизни. Из нее возникает непосредственная личная связь с его невидимой жизнью в самом себе. Эта вера становится источником распознающей любви, способной вынести все и наделяющей нас даром примиряться с ближним и оказывать ему поддержку. Это – основополагающие условия подлинной общественной жизни, когда люди, дополняя друг друга, взаимно помогают в жизненном становлении.

Абсолютная вера в людей означает непоколебимое доверие к каждому, твердое желание видеть в нем прежде всего доброе зерно и высокое предназначение, она означает бесконечное прощение и забвение всего злого, неизменно терпеливое отношение к слабостям ближнего и вечно юную надежду на то, что однажды в нем проявится его Божественное величие. Такое доверие – поразительная целебная сила, которой наделяются все обладающие изначальной верой в людей, все ищущие сближения с ними. Это неизменная поддержка с их стороны всех слабых и споткнувшихся, целебный бальзам, изливаемый ими на измученных и потерпевших крушение, спасающая рука, протягиваемая всем отчаявшимся, небесная радость жизни и теплота, которые пробуждают в ожесточенных сердцах силы, выгоняющие ростки новой жизни. Когда Ищущие полны этого доверия, из их глаз и сердец глядит Отец Небесный, сострадающий всем нуждающимся и потерявшим себя.

Если мы верим в людей, то источником всей нашей жизни с нашими братьями становится «Да», если сомневаемся и осуждаем их, то лозунг нашей жизни – «Нет». Стало быть, у нас есть выбор – быть детьми позитивных жизненных сил Вселенной («Да») или вечно все отрицающего духа («Нет»). Единство рождается только из «Да», а там, где властвует «Нет», – там противостояние, удаленность, разделение, заносчивость, отвержение. Жизненная сила единства – вера в людей, разлагающий его фермент – недоверие. Вера – созидательна, поскольку она раскрепощает, укрепляет и выявляет доброе, которое она ищет и находит. Неверие же бесплодно, оно действует разлагающе и делает людей жестокосердными, ввергает во зло, ни-чего иного не видя. Кто верит, тот справедлив, кто судит, тот всегда выносит ложный приговор. Верящий притягивает к себе, судящий – отталкивает от себя. Кто верит, открывает в каждом человеке новое в том, что другие осуждают. Кто не верит, старается от этого изолироваться и, сам того не подозревая, обрекает себя на погибель, лишаясь притока жизненных сил. А посему – верьте в людей, тогда они станут источником жизни для вас, а вы – для них.

 

2. Характер общественной жизни

И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоем глазе бревно? Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.

Кого не судят, тому обычно указывают на ошибки и пытаются от них излечить. Иисус называет это лицемерием, поскольку, поступая так, указующий возвышается в сознании собственной правоты, а его действия носят показной характер. Его помощь ближнему – в старом духе, пример того, как и злая воля, и самые благородные намерения не приносят успеха, поскольку у него нет порядка в себе самом и он идет против скрытых естественных законов жизни. Тогда самые лучшие поступки неизбежно печально кончаются и оборачиваются злом.

Такое случается на каждом шагу, и мы тому свидетели. Люди, проявляющие свою нравственность в духе старого естества, видят свою главную задачу в том, чтобы поправлять ближних, указывать им на ошибки, «говорить правду», желая способствовать их развитию. В нравственном усердии они нападают на них, не считаясь ни с чем, и манипулируют ими на свой манер. Этим они только вредят – ведь кому понравится, чтобы ему навязывали совершенно ненужную ему помощь, к тому же если он инстинктивно чувствует, что тот, указывающий, – сам не без греха. В результате человек противится такой помощи и тем самым невольно защищает то, от чего другой хотел бы его избавить, тем более что назойливый помощник, будучи личностью неглубокой, как правило, неверно понимает зло, от которого хочет исцелить, в итоге заставляя измученного человека справедливо обороняться от него. Так, желая сучок извлечь, доброжелатель только глубже загоняет его в глаз, и зло становится еще сильнее прежнего. И процесс очищения, возможно, уже начавшийся в человеке, прерывается. Иногда же вредят вмешательством в нечто такое, что еще не созрело для помощи и исцеления. Кроме того, вынуждая другого возражать и обороняться, он против своей воли обманывает себя и закостеневает в собственном зле. Вот так помогать кому-либо ни при каких обстоятельствах нельзя. Подобная помощь очень напоминает страшный фермент, вызывающий возмущение и ненависть среди людей.

Предостерегая от этого, Иисус наставляет нас: прежде печалься о себе и заботься о своем собственном искуплении. Лишь когда ты действительно и в полной мере поможешь себе, тогда можешь помогать и другим. Это наставление разъясняет нам, каков естественный порядок помощи ближнему в ее новой сути, о котором говорится еще в начале Нагорной проповеди. Мало быть искренним и постоянно помнить о собственных недостатках, видя зло в другом человеке и мечтая ему помочь, нужно еще выбрать для этого и правильный путь. Наши взгляды и убеждения должны сочетаться с законом Царства Небесного, который звучит так: путь к помощи ближнему проходит исключительно через меня самого. Чтобы быть кем-то для других, нужно прежде стать кем-то самому. Ведь мы можем быть для них только тем, чем являемся по сути сами. Помогать могут исключительно люди здоровые. А посему следует вначале освободиться от всего чужеродного в себе, а потом уже избавлять от этого других. По мере становления в нас правды возрастает и наша способность помогать другим. Только через ее возрастание мы обретаем целительную силу и полное право на это.

Но данный закон имеет и другое обоснование. Вся жизнь с нашими ближними невозможна без непосредственного личного воздействия друг на друга, этим она поддерживается и определяется, приобретает органичное и личностное обоснование, проявляется должным образом, целенаправленна и осмысленна. В противном случае она будет механической, показной и банальной, потому и ошибочной, произвольной и безрезультатной. Настоящая общественная жизнь не складывается, когда люди ссорятся, нападают друг на друга, борются или мирятся с тем, какие они есть. В условиях хаотического сосуществования людям свойственно докучать друг другу советами и предложениями помощи, причем делается это намеренно, в показной форме и навязчиво и терпит, как правило, неудачу, принося другим один лишь вред. В условиях же подлинной общественной жизни любая решительная помощь должна исходить из непосредственного личного воздействия одного человека на другого. В данном случае нет места губительному шарлатанству, ибо непосредственное воздействие личности раскрывает изначальную силу такой помощи.

Итак, хочешь помогать другим – позаботься о том, чтобы от тебя исходили потоки жизни. Помогать кому-то можно лишь настолько, насколько наши личностные качества и их проявление стали живой помощью для других. Тогда мы становимся постоянным источником целительного и искупляющего воздействия, которое непременно сказывается на тех, кто в этом нуждается, кто для этого уже созрел и стал восприимчив к нему. И мы тогда увидим, как совершенно естественно происходит безошибочный отбор тех, кому мы можем и должны помочь. Набрасываться же по своему произволу на первого встречного недопустимо. Наш ближний – это тот, кто в силу возникшей между нами теснейшей связи обязательно обратится за помощью именно к нам.

В большинстве случаев такого непосредственного, целительного влияния окажется вполне достаточно. Сучок в глазу нашего брата извлекается магнетической силой нашей собственной жизни. Если потребуется прямое вмешательство, страждущий сам попросит нас об этом. Можно спокойно ждать этого момента, не упреждая событий. Взовет он к нашей помощи – мы вмешаемся, и, значит, наши отношения вполне тому соответствуют. Стало быть, не говори: ну-ка, брат, дай я выну у тебя сучок из глаза. Он должен сам обратиться к нам с просьбой: постой, брат, вытащи сучок из моего глаза. Наша навязчивость вызовет у него только раздражение. Тот, кто нас ищет сам, терпелив, послушен, открыт для нас.

Однако любое участие должно вырастать из личного контакта с нуждающимся в помощи. Лишь в этом случае наша помощь окажется подлинной, ибо только тогда мы поймем страждущего и найдем путь для его исцеления, только тогда отыщем правильный способ и подберем подходящие слова. В каждом случае требуются свои, особые действия. И мы найдем их, если у нас будет прямой внутренний контакт с другим человеком. Помочь может только любящий, ведь любовь и есть живая связь между человеческими душами.

И здесь повсюду проглядывает непосредственный характер новой жизни – не только в обосновании прямой, решительной помощи, но и в самом способе ее оказания. Наши действия будут тем естественнее, можно сказать, гениальнее, чем больше у нас прав оказать ее. А исходят наши права из того, что мы сами прежде уже получили основательную помощь. Так что, если хочешь помогать другим, позаботься о собственном спасении.

 

3. Условие общественной жизни

Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас.

Данной притчей Иисус, конечно, хочет сказать, что есть люди, для которых то, что для нас самое святое и драгоценное, – как святыня для собак и жемчуг для свиней. Для них это ровным счетом ничего не значит, никакого смысла они в этом не видят и ничего не понимают. Подобное им абсолютно чуждо, никаких чувств не вызывает, оно для них – ничто. Иисус этим никого не оскорбляет, а просто показывает нам характер и степень их тупого безразличия к новому естеству.

Он велит нам вести себя по отношению к таким людям крайне сдержанно. Остерегайтесь их и не поступайтесь перед ними ничем из вашего драгоценного достояния, ибо они с презрением это растопчут и набросятся на вас с единственной целью – уничтожить. Сколь необходимо нам это предостережение, становится очевидным, если обратить внимание на то, что именно реакцию, предсказанную Иисусом, неизменно вызывает основное занятие не только «верующих», но и многих Ищущих – разбрасывать жемчуг перед свиньями. Слово их с презрением отвергается, высмеивается, разносится в пух и прах, и на тех, кто его сказал, набрасываются будто на лицемеров и глупцов, пытаясь их морально уничтожить. Это уже никакое не мученичество, а заслуженная кара за наше непотребное поведение.

Тем, кто к подобному не восприимчив, говорить о чем-либо волнующем нас не следует. Где рассчитывать на понимание нельзя, там лучше вообще молчать, вести об этом речь можно лишь среди открывшихся тому, чем мы хотели бы поделиться. Их восприимчивость пробуждается вовсе не какими-то речами, она – результат того смятения, что возжигается в их внутренней жизни личным опытом. Понимание же нового становления приходит к ним под влиянием его живого проявления. Поэтому Иисус и сказал Ищущим: будьте светом миру, чтобы люди видели дело вашей жизни и по нему узнавали Бога, но не увлекайтесь словами. Тогда единственное, чем мы можем возбудить внутреннее смятение в других, – это трения и разногласия с нашей ищущей жизнью, вибрации нашего смятения, заставляющие вместе с нами вибрировать и наших ближних.

Сказанное вовсе не ставит под сомнение то обстоятельство, что подобные восприимчивость и понимание пробуждаются также и проповедованием Евангелия Иисуса. Однако это происходит лишь там, где к тому есть все предпосылки и где проповедование есть самое что ни на есть прямое, живое выражение новой жизни, непосредственное откровение действующего в нем Бога (сравни высказывания об этом Павла в первом Послании Коринфянам). Но такая возможность нисколько не умаляет призыв Иисуса к осторожности и сдержанности, а если нам известно, что же такое по сути действенная проповедь Евангелия, то мы тем более поостережемся вести любые пустые разговоры и постараемся быть гласом Божьим, а не выбрасывать нашу святыню псам. Проповедь в духе Иисуса невозможна без непосредственного сознания Божественного призвания и того, что сердца других открыты нам. Но здесь Иисус обращается не к апостолам, а к Ищущим, которые и обязаны со всей серьезностью отнестись к требованию не бросать жемчуг перед свиньями.

А узнать, что за люди перед нами, открыты они нам или нет, совсем нетрудно. Как мы видели, смятение души и есть та восприимчивость, из которой рождается изначальное естество. Посему говори о своем несравненном жемчуге лишь охваченным этим смятением, а чтобы быть уверенным в том, что тебя поймут, просто подожди, покуда тебя о нем спросят, а пока не спрашивают, молчи. Конечно, достаточно одного вопрошающего взгляда, но все же другим следовало бы как-то обратиться к нам, и тогда мы будем вправе говорить. Даже если сердце сжимается, все равно молчи и лишь озаряй их сиянием своей новой жизни, покуда они не обратятся к тебе с вопросом, свидетельствующим о том, что они открыты и послушны тебе. Тогда никто ни при каких обстоятельствах не станет обращаться с услышанным так, как свиньи с бисером. Вот тогда твое слово окажется к месту. И если не понимание, то уважение-то у него появится, и он будет сохранять твое слово в своем сердце до тех пор, покуда оно в положенное время не прорастет в его душе.

Но говорить в ответ другому нужно не более того, о чем он спрашивает и что в состоянии «переварить», отвечать лишь на то, что нам слышится в его вопросах и открывается в его реакции на наши ответы. Чем немногословнее мы будем с ним, тем легче ему будет нас воспринимать, чем постепеннее мы станем его просвещать, тем скорее он поймет то, о чем говорим. Правильное понимание должно идти рука об руку с переживанием услышанного, ибо на нем оно и основано. В противном случае все сведется к теоретическому усвоению, а это есть не что иное, как самообман, препятствующий истинному пониманию, поскольку мешает человеку переживать в душе то, что ему сказано.

Стало быть, к осторожной сдержанности нас побуждает не одно лишь уважение к себе и к святости созидательной истины, которую мы носим в сердце, но прежде всего внимательное отношение к нашим ближним, которым хотим помочь. Ибо то, что мы обрекаем на непонимание, им не только не помогает, а скорее даже вредит. Любое впечатление и совет, живо не ощущаемые и не воспринимаемые, только притупляют наше восприятие. Если Евангелие не проникает в душу, оно для человека закосневает. И если ему после этого все же потребуется помощь, то тут нужны сильные впечатления и стимулы. Почему сегодня Иисус не производит живого впечатления именно на людей, постоянно слышащих о Нем? Причина – иначе это не объяснишь – заключается в том, что их восприятие Его притупилось раньше, чем они для него созрели.

Такое положение вещей, здесь упомянутое лишь вскользь, но достаточно важное для нас, требует более детального анализа. Оно является следствием характерных черт, органично присущих новому становлению и возникающей из него жизни. Поэтому любые механические, навязчивые и неподобающие действия не достигают цели. И это касается не только обмена мнениями и дискуссий с людьми, но и общественной жизни в целом.

Общественная жизнь органична. Это своего рода обмен, внутреннее взаимодействие, проникновение одной личной жизни в другую, их взаимное переплетение. Возможной ее делают некоторые вполне определенные предпосылки, из которых она проистекает как из своего единственного источника.

Она предполагает наличие внутренних отношений и между личностями, для чего наша жизнь создает все необходимые условия, поскольку вынуждает нас контактировать друг с другом. Без таких контактов никакое истинное сообщество невозможно, и характером этих контактов определяется уровень развитости и особенности того или иного общества. Если внутренней связи между людьми нет, то наши слова не доходят до собеседника, мы неуверенны, стеснительны, неловки и беспомощны. Мы не чувствуем собственной обособленности и натянутости в отношениях с ближними, отчего неуживчивы, не способны установить с ними контакт, держать себя должным образом и занимать правильную позицию по отношению к другим. В итоге все у нас получается не так. Без внутреннего контакта с людьми нам не найти с ними общего языка, в результате каждый предоставлен самому себе, замкнут, как бы ни пытался сделаться общительным. Обмен взглядами и суждениями невозможен, тем более истинное заступничество друг за друга, взаимная поддержка.

Только внутренняя связь между людьми дает им тонкое понимание особенности взаимоотношений, их своеобразия. Именно она подсказывает нам, чего хочет от нас другой, как он нас воспринимает, насколько сильно мы тревожимся за него и какое сближение с ним возможно. Именно она определяет меру, темперамент и ритм общественной жизни, только она делает органичной ее структуру.

Общественная жизнь базируется на изначальном восприятии другого человека, его характера, строя души и его судьбы. Без такого восприятия контакт с ближними и их понимание невозможны, без него мы никогда не сойдемся вместе, и между нами всегда будет пропасть. Эгоисты потому столь неуживчивы, что совершенно не разбираются в людях и ведут себя подобно слепым, желающим общаться друг с другом, с той лишь разницей, что слепым помогают в этом внешние чувства, у эгоиста же в том, что касается ближних, таковые вообще отсутствуют, отчего общение с ним превращается в сплошной конфликт.

Именно в изначальном восприятии людей, во внутреннем контакте с ними и зарождается общественная жизнь, когда совершенно самопроизвольно оживают и проявляются решающие факторы реальных особенностей каждой личности и ее отношений с другими. Только то, что рождается из этого, является изначальным, правильным, гармоничным, плодотворным и жизненно ценным, поскольку становится органичным и внутренне обоснованным. При отсутствии такого контакта все будет показным, механичным и неуместным. Ответ одного из собеседников – не ответная реакция на слова другого, она рождается из единства двух людей. Следует четко уяснить для себя важность органичного начала в простейших формах общественной жизни – в браке, отношениях между родителями и детьми, учителями и учениками, и тогда мы поймем, что только так и возникает подлинная жизнь людей друг с другом.

 

4. Принцип общественной жизни

Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки.

Здесь сказано, что нужно делать для людей и что им давать: то же, чего нам хотелось бы получить от них. В глубине души мы хотим иметь и получить от них жизнь. Вот движущий мотив нашего стремления к людям. Мы не можем жить без них, поскольку они нужны нам для жизни. Нас тянет к людям, как бы ни хотелось иным боящимся, ненавидящим и презирающим других обходиться без них. А если кому и удается совершенно отгородиться от людей, то он как личность погибает, доказывая своим примером, что наша жизнь без общения друг с другом невозможна.

Каждый алчущий жизни хочет от ближнего того, что соответствовало бы его представлению о ней. Ведущие мнимую жизнь ищут в других мнимые ценности и находят в результате предостаточно разрушительных для себя соблазнов и бед. Но мы, вставшие на путь истины и подлинной жизни, ищем в наших ближних ростки и силу их Божественного начала, вечные жизненные ценности, то, что стимулировало бы развитие нашего изначального естества, ищем контакта с новым становлением и опыта подлинной жизни. В этом поиске мы узнаем, что следует дать другим – в меру возникшей у нас с ними связи.

Наша цель – богатеть в изначальном естестве, будем идти к этой цели и ради ближних. Если все в нашей жизни подчинено человеческому становлению и в каждом движении пульсирует стремление достичь Царства Божьего, то при встрече с ближним мы невольно побуждаем его переживать происходящее в нас и тем самым даем ему жизнь. Если в нас действительно есть жизнь и изначальный личный интерес к ближнему, то добиваться этого не нужно. Однако такое возможно лишь, если мы ощущаем себя членами одного целого, когда каждый живет нераздельно с другим и сопереживает ему. Тогда мы относимся к нему именно так, как того требует его открытость нам и готовность воспринять от нас жизнь. Мы окружаем и переполняем его жизнью, бьющей в нас ключом, оказываем поддержку, если он в ней нуждается, вступаемся за него и взваливаем на свои плечи его ношу, служим ему тем, что мы есть и что имеем сами, проявляем терпение и сострадание. Иными словами, любим его свойственной нам любовью.

Фраза «во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» – это просто по-иному выраженный главный принцип: «Люби ближнего, как самого себя». Поэтому в обоих случаях Иисус и добавляет: ибо в этом закон и пророки. Нет более лаконичной формулировки принципа общественной жизни, заключающей в себе все, кроме этой: дарите друг другу жизнь. Будет истинное общество, будет и истинная жизнь.

Таковы советы, которые дает нам Иисус для основания и устроения истинной общественной жизни, возникающей естественным образом в результате внешнего проявления изначального естества и единения людей нового становления. Советы эти вполне понятны и дают представление о стране чудес, остающейся пока для нас тайной, и указывают нам пути, следуя которыми, мы откроем ее для себя.

 

1. Непрерывное движение

Нагорная проповедь подходит к концу. Из ее первой части мы узнали, как происходит обновление человека, как оно в нем возникает и набирает силу. Показав, как обновление приводит к совершенно новой нравственности, к появлению из глубин нашего существа изначальной собственной жизни, как оно способствует смене курса нашей жизни, делая ее самостоятельной, ясной и не подверженной внешним влияниям и тем самым создает основу для новой общественной жизни, об удивительном великолепии которой мы только догадывались, Иисус в заключение доходчиво разъясняет нам, что же следует делать, чтобы прийти к преображению всего нашего существа и всей нашей жизни. Прежде всего – следует пребывать в постоянном движении.

Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? и когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него.

И чем полнее нам открывается смысл наставлений Иисуса, тем сильнее нас потрясает обещанное Им, тем непостижимее представляется, что все это великолепие явится однажды нам в результате наших скромных исканий. Расстояние, отделяющее нас от данного события, различие нового и старого, неслыханные препятствия – а ими может оказаться все, что угодно, – мешают отчетливо увидеть открывающуюся перед нами обетованную страну правды Божьей. Поэтому Иисус приходит на помощь ошеломленным и смущенным слушателям, не осмеливающимся поверить в это, и говорит им: все очень просто, только просите, и дано будет вам, ищите – и найдете, стучите и отворят вам. Свое безоговорочное обещание Он обосновывает довольно странным, на первый взгляд, образом, по-разному выражая одну и ту же мысль: ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. И это не пустое утешение – такое чуждо Иисусу, – а просто констатация некоего правила, не знающего исключений. Именно на нем основано Его наставление и обетование: просите, и вам дадут, иначе и быть не может, ведь всякий просящий получает.

Мало того, сравнивая затем отца земного и Отца Небесного, Иисус добавляет: вы можете быть абсолютно уверены в исполнении этого правила, ибо за ним стоит Бог. Вы ведь не подаете своим детям вместо хлеба камень, так уж тем более Бог, по сравнению с Которым вы все злы, даст вам именно то благо, которого вы так жаждете. Быть не может, чтобы Он не дал вам именно то, о чем вы просите, а ограничился неконкретным, утешая будущим благом в потустороннем мире, одним лишь призывом к вере, к нравственной культуре. Нет, будьте абсолютно уверены, правда Божья не обойдет вас стороной.

Стало быть, сказанное «просите, и дано будет» вовсе не подбадривающее нас обещание, из тех, которые даются просто так и на которые полагаться нельзя, учитывая их общий характер, – будто общее не проявляется в частном. Напротив, это обещание равносильно обязательству, и к тому же основано на естественном законе (всякий просящий получает), за которым стоит Бог. Тут можно было бы провести параллель с областью физического, например, ешь – и насытишься. В обоих случаях речь идет о процессах, подчиняющихся естественным законам, о безусловной причинно-следственной связи между событиями. За ними стоят созидательные жизненные силы, поручители успеха.

Это же относится и к процессам личного становления и развития собственной жизни, ибо внутренняя жизнь человека сама по себе так же закономерна, как и жизнь его тела. Нам нужно прежде всего лишь приучить себя видеть это, поскольку естественные законы души и сегодня все еще скрыты от нас умозрительными рассуждениями, отчего люди полагают, будто в нравственной жизни и в наших отношениях с Богом нет ни такого порядка, ни такой уверенности, какие присутствуют в природе. Но эти дуалисты заблуждаются. Лишь тот воздаст должное обещанию Иисуса, кто поймет и воспримет Его слова в точности так же, как предложение: брось камень – и он упадет на землю, потому что брошенное тело падает вниз.

Вот тогда мы постигнем всю значимость данного Им обещания. Вам, Ищущим, не нужно беспокоиться об исполнении ваших просьб. Возрождение и человеческое становление – естественный процесс, неизбежно начинающийся, когда вы просите, ищете, стучитесь. Все происходит само собой, как в природе. Благодаря вашему страстному желанию, стремлению и вашим исканиям вы входите в контакт с жизненными силами Вселенной, и тогда, благодаря их творческой энергии, непременно наступает то, для чего вы своей жаждой и своим ревностным устремлением создаете необходимые условия. Невозможное никаким волшебством в жизнь не воплотишь, постепенно возникает только то, что стало возможным. И возникать оно будет совершенно самостоятельно, возрастая и развиваясь, дожидаясь своего часа, но цели непременно достигнет. Тысячелетия, которые, вероятно, потребуются человечеству для его совершенствования, нисколько не отменяют естественного закона, согласно которому всякий просящий получает, – ведь та бесчисленная вереница веков, в течение которых происходило развитие природы, не дает нам оснований сомневаться в действенности естественных законов во все времена.

И если мы не воспринимаем то, что получаем, когда просим, находим, когда ищем, чего достигаем, когда стараемся, как нечто само собой разумеющееся и происходящее неотвратимо в ответ на вызвавшую его причину, значит, мы не так просим, не так ищем и не так стучимся, иначе говоря, наши устремления не соответствуют ожидаемому действию. Выходит, мы постоянно ожидаем чего-то сверхъестественного, но ничто не превосходит меру собственной причины. Поэтому исполнение точно отмеряется нашим страстным желанием – и в результате мы получаем всегда именно то, что просим. Если наша просьба об изначальном естестве – не более чем мучительная, кратковременная вспышка едва теплящегося в нас желания, то мы, хотя и будем временами ощущать в себе порывы нашего подлинного естества, они, едва возникнув, будут снова затухать. Если наши страстные желания – всего лишь порывы категорического императива, а не импульсивные движения души, то мы сможем время от времени собственными усилиями подправлять свою жизнь то в одном, то в другом, чтобы она хоть отчасти протекала в духе Царства Божьего, но ее обновления нам не достичь. Достигнутый результат будет в точности соответствовать нашим попыткам. Ведь возникает лишь то, что отвечает особенностям нашей тоски, заключающей воспринятое в просящее сердце; находим мы лишь то, к чему тянемся в жизни; удается лишь то, за что беремся. Не бывает так, чтобы человек, движимый желаниями, устремлениями и жаждой чего-то и обнаруживший след, не пошел бы прямым путем к своей цели. Но сколько он этим путем пройдет, зависит, естественно, от характера и энергичности его движения. По-другому и быть не может, ведь наши просьбы открывают шлюзы созидательной энергии Бога, наше страстные желания прокладывают ей русло, а то, чего мы добиваемся, воплощает ее в конкретный образ.

Понимая правильно обетование Иисуса, нетрудно прийти к выводу, что оно относится далеко не ко всем и не является всеобщим, как, впрочем, и сама Нагорная проповедь. Оно адресовано исключительно умеющим просить в духе и правде, жаждущим прежде всего Царства Божьего и пытающимся перестроить жизнь сообразно новому порядку. Им оно и предназначается, во благо их необычному становлению и необычной жизни, из которых следует все остальное.

К такому выводу мы приходим вовсе не в контексте Нагорной проповеди, которая доносит нам слово Иисуса о просьбах, ведь кто-то мог бы возразить, что изначально этого слова там и не было, что данный вывод следует из самого положения вещей. Предложение просить, искать, пытаться и обещание, что все исполнится, относится далеко не ко всем, и считать его универсальным было бы нелепо. Нельзя каждому встречному говорить: проси, чего тебе хочется, – и ты получишь. Это вовсе не так. Правда, изощренному религиозному уму, даже в случае неисполнения иной просьбы, все же удается констатировать ее исполнение Богом – тем самым по сути совершенно исключается Он как власть, принимающая решения. Оно и понятно, ведь подобный ум апеллирует к тому, чего проверить нельзя. Однако подобная изощренная лживость религии терпит полное поражение, когда речь идет о двух следующих равноценных обещаниях, исполнение которых проверить нетрудно. Нельзя всем без разбору говорить: ищите – и найдете; стучите – и отворят вам, поскольку большинство ищут и не находят, равно как многие пытаются, да у них не получается, о чем весьма убедительно свидетельствует жизненный опыт. А посему и с просьбами дело будет обстоять точно так же.

Я считаю колоссальной ошибкой полагать, будто Иисус когда-либо всем без исключения рекомендовал просить, гарантируя при этом, что они будут непременно услышаны. В такую ошибку впадают люди, чья религиозная жизнь мало чем отличается от языческой. В противоположность подобному молению, те просьбы, которые подразумевает Иисус и которые Он хотел бы услышать от нас, следует понимать в органичной связи с самим жизненным процессом человеческого становления. Тогда просить и означает быть услышанным. Но достойно осуждения мнение, будто Его слово адресовано ко всем, без учета каких бы то ни было предварительных условий, касающихся жизненных связей человека с Богом и становления Его царства. Подобное искажение смысла привело бы к роковым последствиям – ко лжи, суевериям, сомнениям и отчаянию.

Обещание непременного исполнения и удачи в начинаниях относится лишь к находящимся на пути к Царству Божьему, ибо их просьбы, устремления и практический опыт есть выражение и действенное проявление этого движения и восходят к цели. Все же прочее, что им понадобится, они получат и так. А коли в основе обещания лежит незыблемый естественный закон причинно-следственных связей, за которым стоит сам Бог, то настойчивый призыв Иисуса просить, искать и стучаться вполне понятен. Ищущим не откажут. У вас, Ищущие, все непременно получится, только не прекращайте движения жизни.

Если молитва есть осознанная связь человека с Богом, то наш личный контакт с жизненными силами Вселенной прерывается, когда прекращаются наши просьбы. Мы лишаемся сопричастности великому процессу и живем уже не по законам нового созидания. И тогда то, что должно расти и развиваться, как бы съеживается, пытаясь выжить. Но если в нас живет страстное желание, мы по-прежнему открыты Богу, и это вибрирующее движение непрерывно возбуждает жизненные волны, идущие от Бога, – они и составляют жизненную силу нашего изначального естества. Поэтому апостол Павел и сказал: беспрестанно молитесь.

Недавно в древних рукописях встретили такое изречение Иисуса: «Не переставайте искать». Это следовало бы отнести на свой счет тем, кто полагает, будто с обретением того, что они ищут, прекращаются дальнейшие искания. На деле же оно только их подстегивает, поскольку энергия наших устремлений, стоит только увидеть узкий след, тут же возрастает. На примере притч о соли и свече нам уже стало ясно, что всякий, не желающий останавливаться в своем становлении на достигнутом, обязан быть всегда Ищущим, а стремление к Царству Божьему и есть движущая сила новой жизни. Именно эта сила все и определяет. Вот почему, когда идешь к цели, останавливаться просто недопустимо, и всякий жаждущий ее достичь обязан упорно продвигаться вперед.

То же относится и к стучащим. Ищущие подобны людям перед закрытыми воротами, желающим открыть их и войти в новую Землю Божию. И тут им Иисус говорит: вы только постучите, и вам отворят. Всего лишь попытайтесь – и попытка удастся. Заметьте, к успеху ведет не размышление, а реальная, действенная попытка. Благодаря Иисусу мы всегда идем надежной дорогой жизни. Чистый свет действующей здесь правды не омрачается никакими теориями, вместо них Иисус просто говорит то, что пережил Сам и испробовал на собственном опыте. Это никакие не доказательства, а призыв к каждому отважиться сделать то же самое. Зачем устраивать диспуты на тему Его изречений типа: «ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам», вместо того, чтобы самому убедиться в их правоте. Давайте попробуем правильно сделать то же, что и Он, и у нас получится. На деле все произойдет так, будто мы провели некий физический эксперимент, тщательно выполнив все требуемые для него условия. Именно поэтому сегодня Иисус с Его вестью людям не вписывается в рамки господствующих мировоззрений, оставаясь вне их сражений между собой. Он ведь истинный реалист, и всех вопрошающих, возражающих и сомневающихся отсылает на путь опыта: вы только сами попытайтесь – и сами почувствуете.

Вот поэтому Он наш человек. Мы признаем лишь постигнутое личным опытом, и убеждает нас исключительно то, что пережили сами. В результате Его приглашение постучать в сочетании с твердым обещанием, что нам непременно откроют, приобретает для нынешних Ищущих особое, полное жизни значение. Иисус, в отличие от всех прочих мудрецов и пророков мира, указывает нам некий практический путь. А вот торный ли он, решить можно, только попытавшись пройти по нему. Так давайте же пойдем этим путем и посмотрим, сбудется ли обетование Иисуса.

Если в своем страстном желании и стремлении мы станем ориентироваться на Иисуса, то в нас оживет наше новое существо и воссияет свет жизни. Но куда бы мы ни обращали свой взор, во всех жизненных ситуациях, во всем происходящем с нами мы наталкиваемся на всеобщее неприятие того подъема жизни, который ощутили в себе, отчего наши порывы замирают и предпочитают вновь затаиться в глубинах нашей души. Все безрезультатно? Да нет же, стучите – и вам откроют. Гений вашего изначального естества в извечной суете жизни непременно укажет вам путь к обновлению. Только пытайтесь. Хотите прийти к цели, непременно оставайтесь в движении жизни, позвольте ему стать таким стремительным, чтобы оно смело все препятствия. Одного лишь страстного желания и стремления мало, тут нужно еще и действие, позволяющее им проявить себя во всей полноте и помогающее воплотить их в жизнь.

Обещание успеха дается без каких-либо оговорок, при условии, конечно, что мы просим, ищем и стучим, находясь на правильном пути.

 

2. Правильный путь

Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их.

Что подразумевается под узким и пространным путем? Что такое тесные врата, через которые нам надлежит пройти?

Обычно это понимают так: пространный путь – безбожная жизнь и безбожное поведение, когда человек целиком отдается преходящему, наслаждениям, страстям и земному счастью; узкий путь – страх Божий и смирение, христианская вера и нравственная жизнь, христианство как вероисповедание и форма, приверженцем которой себя и объявляют. Я считаю такое объяснение ложным, в том смысле, что говорить о подобных различиях, прибегая к образу узкого и пространного путей, конечно, очень удобно, но не в этом изначальный смысл слова Божьего: такая трактовка соответствует духу не Иисуса, а Церкви.

Если бы такая церковная трактовка тех слов была истинной, они не вписывались бы в содержание Нагорной проповеди. Ведь на всем ее протяжении нет и речи о различиях между людьми богобоязненными и безбожными, смиренными и светскими, праведниками и грешниками. Она обращена к Ищущим, которых вовсе не нужно предостерегать от убогой жизни в бескрайней стране наслаждений и тупого равнодушия ко всему возвышенному, поскольку такой опасности для них не существовало и не существует.

Но даже если мы не придадим этому никакого значения, поскольку у нас ведь нет абсолютной уверенности в том, что данное слово поначалу содержалось или подразумевалось в Нагорной проповеди, такой его смысл вообще не вписывается в речи Иисуса, ведь традиционное для Церкви противопоставление смиренных безбожникам, мирских людей – тем, кто жаждет истинной жизни, не являлось лейтмотивом Его деяний. В Его речах отношение к смиренным и грешникам было не таким, каким его принято описывать в религиях.

И, наконец, это следует из самого слова. Ведь если судить непредвзято, то вначале речь, похоже, идет о путях, ведущих нас к жизни. Однако таковыми являются только узкие пути, в то время как проторенные на самом деле ведут в пагубу, вопреки расхожему мнению людей, полагающих, будто, следуя им, и можно обрести жизнь. Перед лицом такой опасности, тем более страшной для нас, поскольку, как бы мы того ни хотели, все равно можно оказаться не там, где следует, Иисус сразу начинает с предупреждения: ходите тесными вратами. Но если бы Он намеревался выразить именно то, что под этим обычно понимают, тогда в заключении стояло бы: но немногие идут узкими путями, а Он сказал: «но немногие находят их». Ибо в случае узких путей, восхваляемых Церковью в противовес широким дорогам мирских людей, речь идет не о том, что многие их не могут найти, а о том, что многие ими не хотят идти. Ведь найти те пути на самом деле очень легко, незамеченными они не останутся. Об этом уже позаботились.

Различие, с которым сталкивался Иисус, когда речь заходила о пути к жизни, заключалось совсем в другом. То была праведность книжников и фарисеев, не ведущая в Царство Божие. Данному вопросу посвящена не только Нагорная проповедь, борьбой с такой праведностью, предостережением от нее, соответствующими наставлениями пронизаны все деяния Иисуса. Поэтому всякий раз, желая открыть для себя изначальный смысл слов о тесных вратах, мы должны руководствоваться именно этим различием.

Однако никаких косвенных выводов здесь не требуется, поскольку Иисус прямо и вполне конкретно обозначил путь, ведущий к жизни. Он ведь не назвал его смирением или чем-то наподобие этого, а сказал: вы должны в корне измениться, вы должны родиться заново; если вы не обратитесь и не станете как дети, вы не войдете в Царство Божие; пытающийся спасти свою душу ее потеряет, а кто ее потеряет, тот ее спасет и т. д. Вот что такое узкий путь, он и вправду узкий, потому что проходит через «смерть для жизни новой», и отыскать его и вправду не так-то просто, потому и мало кто находит! А посему всякие сомнения здесь неуместны: тесные врата – это тайна духовного обновления, о котором говорится в Нагорной проповеди, а узкий путь – это становление изначального естества, нового человека, рождающегося в результате духовного обновления.

Стало быть, когда говорится о пространных и узких путях, имеется в виду не различие между Ищущими и инертными – это был бы не более чем перевод церковной трактовки на общечеловеческий язык, – а о двух возможностях, имеющихся у действительно и искренне Ищущих. Даже достойные Царства Небесного все равно рискуют пойти широкими дорогами, ведущими к погибели, и не заметить того узкого пути, который один только и ведет к жизни.

Поняв Нагорную проповедь, мы начинаем наконец отчетливо представлять себе суть пространного пути: это движение в обход и нежелание радикального изменения нашего внутреннего «Я», рождения и раскрытия нашего изначального естества. Все пути внутреннего продвижения вперед, которые не проходят сквозь тесные врата подлинного восстановления человека, не выстраивают на этом реальном, объективном процессе в нашей собственной жизни все дальнейшее, не позволяя ему из него возникнуть, есть пути пространные.

Минуют ли те узкие врата люди по собственной наивности или воображают, будто сквозь них уже прошли, например, в крещении, в душевном подъеме некоего внутреннего перерождения, в решении жить по-новому, или, напротив, обходят их умышленно как нечто для себя невозможное и абсурдное, это совершенно неважно. Решающим является лишь одно – наполняемся мы жизнью в процессе становления изначального естества и его созидательного раскрытия, или нет. Ибо если ее в нем нет, то и мы на самом деле обретаем не жизнь, а нечто призрачное и бесцельное, сулящее нам мучительное внутреннее крушение и гибель, иными словами, утрату правды жизни и цели. Тогда в действительности целиком остаемся в старом существе, с тем же варварским духовным настроем и ведя ту же хлопотливую жизнь, какие бы религиозные и нравственные начинания в отношении себя ни предпринимались и что бы под своими поисками и стремлениями ни подразумевали. Это никогда не принесет истинных плодов обновления, а даст лишь искусственные продукты нравственных усилий.

Стало быть, суть пространного пути – это, выражаясь конкретно, – воспитание и видоизменение старого естества, укрощение и относительное упорядочение хаоса в человеке, более или менее сносная культура испорченного человечества. И это вместо освобождения от варварского уродливого состояния духа, вместо возникновения органичной собственной жизни на месте внутреннего хаоса, вместо рождения и возрастания изначального естества в его подлинной жизни.

Большинству людей найти тесные врата так и не удается, отчего сколько-нибудь заметно они не меняются. Но, вдумываясь в суть нового естества, они совершенно простодушно полагают, что уже переродились, живут истинной жизнью, являются сопричастниками Христа и приняты в обществе святых. Оставаясь в старом естестве, такие люди поклоняются христианскому учению, овладевают его мировоззрением и думают, будто тем самым уже обрели свет жизни. Они упражняются в христианском смирении, и им кажется, что в своих религиозных настроениях ощущают движения Божества. Они обуздывают в себе варварское начало, усмиряя его в соответствии с христианской моралью и видят в этом плоды новой жизни. Они усердно участвуют в церковных миссиях и мероприятиях по проявлению любви к ближним, считая, что проповедуют Царство Божие, хотя на самом деле не имеют о нем понятия. Они имитируют новую жизнь, подменяя повсюду все подлинное, самонарождающееся фальсификациями и невероятными усилиями, к которым сами себя и принуждают, думая, будто тем самым «возрастают» в святости. Пусть даже они отдаются всему этому в высшей степени честно, всем сердцем и с жарким усердием, это ровным счетом ничего не значит. По сути это праведность фарисеев и книжников, только более искренняя и чистая, пронизанная элементарными христианскими представлениями и построенная на христианских принципах.

Несут на себе подобные «достижения» старого естества церковный или христианский отпечаток, никакого значения, естественно, не имеет. Кто, к примеру, уделяет должное внимание своей жизни, но прежде не позаботился о зарождении в себе изначального естества и отождествляет становление с раскрытием своей личности, кто строго придерживается подобного жизнепонимания и стремится всегда жить своей жизнью, не пройдя предварительно через все беды и тяготы той самой «смерти для жизни новой» и не найдя таким образом прежде себя, кто берется за формирование самого себя, не пытаясь раньше на месте царящего в нем хаоса выстроить пластичную жизнь, кто задумывается над великими вопросами бытия, видя в этом духовную пищу, вместо того, чтобы решить наконец проблему своего Я, – тот встал на пространный путь подобно напускающим на себя религиозность христианам, хотя его путь проложен и вымощен иначе. И не так уж важно, идут они, сверяя свой путь по Библии, назидательным книгам или каким-либо сочинениям на тему о личной культуре и по журналу «Зеленые листки». В любом случае они ни к чему не придут и потерпят полное внутреннее поражение, если не вступят в жизнь, пройдя сквозь тесные врата духовного обновления.

Пространными дорогами идут многие, сбиваясь в толпы и выстраиваясь в воинские шеренги. В результате дороги становятся широкими и протоптанными, по ним удобно ходить и их легко отыскать. Тут на смену изначальному естеству приходит религия, человеческому становлению – христианская культура, Царству Божьему – Церковь, владычеству Божьему – владычество христианства, обновлению человечества – цивилизация, плодам Божественной жизни – достижения культуры, Иисусову «се, творю все новое» (Откр 21:5) – надежда на успехи в ином мире после банкротства в этом.

В Нагорной проповеди не раз упоминаются характерные признаки тех, кот идет протоптанными «военными» дорогами спасения. Эти люди лишены подлинной новой жизни, поскольку в том, что они считают новизной, нет непосредственности жизненных процессов, нет изначальности и импульсивности в их проявлениях, нет естественного становления и развития, нет в нем и новых изначальных чувств, интуитивного озарения, нет стихийности, органической взаимосвязи и единства жизненных процессов, наивности, простоты и гармонии собственной жизни.

Новое естество, предпочитающее широкие дороги, – явление искусственное, притворное, вычурное, выпячиваемое. Оно как бы отчеканено и неизменно, ему не присущи подвижные формы жизни, оно однообразно в своих проявлениях, не индивидуально, сковано, не свободно в развитии, оно традиционно и обыкновенно, не рождается в каждом заново и не вырастает своеобразным. Оно рефлексивно, поскольку является результатом познания, вместо того чтобы познание являлось плодом внутренних переживаний. Оно напряженно, обстоятельно, сложно и рафинировано. Оно – чистый продукт сердца на фоне подлинной жизни, своевольно и неуверено в себе, отчего ограниченно и отличается нетерпимостью. Ведя зависимую жизнь, оно по сути лишено самостоятельности, постоянно оглядывается на окружающих, требует особого обхождения и всегда остается «несовершеннолетним». И лишь благодаря тому, что обретение нового естества превращают в особую науку, которой успешно и овладевают, какая-то самостоятельность тут все же есть, но по сути лишь в том, как эту науку трактовать и как ею пользоваться, что все и определяет.

Пространный путь пролегает там, где собираются его приверженцы и подлаживаются под свое окружение, где господствуют учения, догмы, вероисповедания, понятия, идеи и лозунги, где копируют чувства, речи, веру, поступки и присваивают себе чужие жизненные плоды, где спасение связывают с усвоением определенных представлений и форм жизни, с религиозными упражнениям и совместными действиями, где прозелитов «делают» и требуют жертвовать разумом, где безличное – догмы, законы и уложения – принимается за объективное и основополагающее, а личное – за субъективное и сомнительное, где внешнее оказывает влияние на внутреннее, веру объявляют волевым поступком, а любой труд – как таковой – считают уже созиданием, где «движения» вызывают, союзы учреждают, организации создают и где полагают, будто Царство Божие можно построить своим силами с использованием культурного наследия прежних времен.

Пространный путь – это то, во что превратили Нагорную проповедь, но тесные врата – то новое становление, о котором мы получили представление, узнав, кто в ней нарекается блаженными. Узкий путь – это возрастание изначального естества, его особенная жизнь и созидательное проявление, о которых мы узнаем на протяжении Нагорной проповеди. Описывать – значит всего лишь повторять то, что открылось нам.

Итак, теперь он нам известен, и все же лишь немногие находят его, ведь знать о нем – еще не значит найти его. Можно иметь совершенно точное представление о том, что такое тесные врата, но вот отыскать свой собственный вход в них удается не каждому, тем более испытать, как ты проходишь сквозь них к изначальному естеству и тебе открывается абсолютно новая жизнь. Поняв в итоге, о чем здесь идет речь, мы оказываемся перед собственной проблемой: как сделать это нашим личным событием?

Размышления здесь не помогут, они скорее таят в себе опасность, что мы в итоге окажемся на вымощенной поучениями широкой дороге, ведущей в серую, бесцветную страну теорий, а вовсе не в Царство жизни. И избежать этой опасности непросто. В противовес этому надо, сообразно нашему внутреннему состоянию, почувствовать личную связь с тем, что нам говорит Иисус, чтобы нам стало ясно, есть ли в нас ростки новой жизни и могут ли они в нас развиться. И какой бы скудной она ни была, это все же движение Божественной жизни, а потому ее ценность для нас на фоне завладевших нашей душой каждодневных забот очень велика. И только тогда каждый лично поймет, откуда в нем возникло новое становление и к чему оно может привести, что является признаками изначального естества, а что – естества поврежденного; как нам пестовать нарождающуюся правду и расчищать ей путь.

Если мы не найдем в себе ничего из того, на что указывает Иисус, то, по крайней мере, внутреннее беспокойство, вызванное духовной жаждой и исканиями, все же обнаружим, пусть пока слабо тлеющее. Огонь, возжигаемый Иисусом в наших сердцах, когда Он касается лично каждого из нас, заставит его взметнуться ввысь подобно сильному пламени. Но испытав такое, мы вдруг почувствуем, что просто обязаны поддерживать свою связь с Ним, чтобы этот огонь не угас. Он непременно проведет нас сквозь тесные врата, поддерживая оживляющим воздействием Своей личности жизнь в ростках изначального естества.

Но если начатки нового в нас чутко прислушиваются к наставлениям Иисуса и исполнены жизненной силой Его вибраций, то, присмотревшись внимательно, обнаружим едва заметный след, берущий начало от нашего нынешнего строя души и уходящий в направлении новой жизни. По этому следу еще никто не ходил, потому что он наш. Что там впереди, мы не видим, потому что не знаем, куда он ведет, но каков наш следующий шаг, отметить для себя можно и нужно. Его нам никто не подскажет, для этого необходимо самим прозреть. У каждого он свой, поскольку исходная точка личного жизненного пути всегда особенная, индивидуальная, не такая, как у всех, ее нужно почувствовать. А для того, чтобы ее непременно заметить, необходимо тонкое чутье – им нас и наделяет наша духовная жажда.

Сказанное относится не только к ступившим на этот путь, но и к идущим по нему. Узкая тропа всегда у каждого своя, ни на чью другую не похожая, всего лишь едва заметный след, который никогда проторенной дорогой не станет. А посему нужно всегда оставаться Ищущим и всегда пытаться найти свой след. Но будучи ведомыми тонким чутьем наших стремлений и инстинктом изначального естества, возрастающего по мере нашего продвижения вперед, мы с непоколебимой уверенностью пройдем сквозь лабиринт протоптанных путей, не обращая внимания на духовный шум нашего окружения и не прельщаясь назойливыми придорожными указателями, неуклонно напрямую двигаясь к цели. А коли это так, к чему заботиться о нашем духовном обновлении? Само искание и движение по этому пути, внимательное отношение к наставлениям Иисуса и сообразные им поступки будут способствовать рождению в нас изначального естества, которое по мере своего развития и действенного проявления полностью обновит нас.

Так обстоит дело с поиском узкого пути. И что тут удивительного, если находят его немногие? Никто не возьмет тебя за руку и не станет твоим поводырем. Пытаясь искать его, не ведая сути вопроса, люди всякий раз попадают в крайне затруднительное положение и быстро отказываются от роли следопыта, ведущего за собой других. Но разобравшись, о чем идет речь, они осознают, что иначе и быть не может. Разве наше чутье подскажет нам чей-то след, а не собственный? Поэтому каждого нужно отсылать к самому себе, говоря ему: ищи и находи сам, в себе ищи и найдешь.

А что это именно так, понятливые читатели настоящего толкования Нагорной проповеди прочувствуют сами. Их переживание как раз и станет доказательством действительного понимания ими слова Иисуса. И тогда они в растерянности спросят себя: ну, хорошо, а что же дальше, как мне к этому прийти? Тут я объяснить бессилен, даже если вопрошающий лично обратится ко мне. Каждому придется разбираться самому, живя в непрестанном поиске.

Духовные условия жизни того, кто задается этим мучительным вопросом, решающей роли не играют. Живет ли он в мире религиозных мыслей или придерживается атеистического мировоззрения, сторонник ли он Церкви или нравственной культуры, питает ли он свою душу искусством или предпочитает для нее другую диету, – не так уж и важно. Какой бы широкой дорогой он ни шел, стоит ему только почуять тесные врата, как тотчас к ним прокладывается только ему предназначенный след, лежащий в совершенно иной плоскости, нежели все на свете широкие пути. И он без промедления поведет его в область личного переживания и глубоко скрытых жизненных процессов, где непосредственно ощущаются жизненные вибрации Бога и человек в них обретает подлинную жизненную силу.

Только этот особый след личного становления, нацеленный на полное обновление нашего существа, и ведет к жизни, к правде человека, к его подлинной сути и истинному бытию. Пространные же пути ведут к гибели нашего Я. Здесь, конечно, и речи нет о вечном проклятии, о котором вспоминают, когда Царство Божие, небо и саму жизнь считают чем-то потусторонним, здесь лишь имеется в виду несостоятельность нашей жизни в аспекте нашего подлинного вечного естества. Пространный путь ведет его к гибели, поскольку мешает ему зародиться в человеке, не говоря уже о том, чтобы набрать силу и раскрыться во всей полноте.

А посему, учитывая все сказанное о пространном и узком путях,

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые… Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак, по плодам их узнаете их.

А если узкий путь и есть сокровеннейший след личного становления и собственной жизни, то стоит ли удивляться тому, что мир изобилует пророками, наивно расхваливающими пространные пути и проповедующими, что только по ним и можно прийти к жизни. Сами они не имеют ни малейшего понятия о тесных вратах и склоняют бесчисленное множество обращающихся к ним в волнении сердца людей пойти окольными путями, на которых те и погибают. Это старая история о слепцах, ведомых слепым поводырем.

Поэтому Иисус и предостерегает Ищущих от лжепророков широких дорог. Но как нам уберечься от их соблазняющих уверений? Как нам отличить их от тех, кто уже прошел тесными вратами и посему способен действительно помочь нам в становлении? Иисус говорит: присмотритесь к ним повнимательнее, они приходят в овечьих шкурах, но на самом деле хищные волки, внешне демонстрируют некое новое существо, оставшись в душе варварами. Они носят благочестивые одежды, но под ними властвует старая сущность, поскольку никакого возрождения к изначальной сути в них не произошло. Поэтому они легко распознаются по своим плодам, ибо в плодах этих проявляется их натура.

Но что такое плоды? Вовсе не успех, ведь чем больше в нем внешнего, показного, намеренного, тем менее он зависит от человека, его достигшего, а скорее от обстоятельств, в которых тот действует. Судить по нему о натуре человека никогда не следует, поскольку можно обмануться. И, конечно, не влияние, которое мы оказываем на других, поскольку оно обусловлено теми, кто его на себе испытывает, да к тому же наши слова и поступки нередко совершенно не соответствуют тому, что мы собой представляем в самом деле. Может быть, мы всего лишь носители чужих жизненных ценностей, а наше нравственное поведение – не более чем следование заповедям, но никак не выражение наших сокровенных чувств. Непосредственные проявления нашей личности, непроизвольные выражения и то характерное для нас, что мы создаем в своей жизни, – и есть наши живые плоды, то есть возникшее из нас, а не сделанное нами. Только они – надежные признаки того, что есть в нас, поскольку в них прямо проявляется наша суть. На них и нужно основываться при оценке людей. Ибо как с терновника не собирают винограда, так и человек старой природы не дает плодов новой жизни. Худое дерево приносит худые плоды. И вы будете абсолютно безошибочно узнавать лжепророков по их плодам.

Присматривайся к пророкам, обращай внимание не на то, что они делают, а как живут. Суди по непосредственным проявлениям их существа, когда они действуют произвольно, полагая, что за ними не наблюдают. Смотри, какие они, когда не контролируют себя. Именно тогда и открывается, что они такое на самом деле. Наблюдай за их поведением в семье, как у них складываются личные и профессиональные отношения, как они решают свои дела, как справляются со своими переживаниями, иначе говоря, каков их образ жизни. Если в нем естественно и сам собой обнаруживается новый порядок вещей, если во всем их внешнем облике чувствуется тяготение к правде, если их жизнь излучает изначальный свет, то им можно доверять. Ибо не прошедшим сквозь тесные врата и внутренне не обратившимся такое не присуще.

Если они живут, все отрицая, если по-прежнему мстительны, если они не простодушны, а расчетливы, если лживы и неправедны и в то же время горячо выступают за истину и праведность, если постоянно поминают Бога, но в то же время постоянно кричат: «я, я, я», если навязывают ближним свою любовь и повсюду добиваются почестей для себя, если судят и поносят, если поправляют и наставляют на путь истинный и мечут бисер перед свиньями, если одержимы мамоной, если их одолевают заботы, печаль и страх, тогда не сомневайтесь – это лжепророки.

Если вы не находите в их жизни настоящих плодов изменения их образа мыслей, значит, они на самом деле совершенно не переменились. В старом обличье они могут быть очень дельными, смиренными и сверхценными людьми, но вот роль пророков узкого пути явно не для них, поскольку они его не знают и им не ходили. По сравнению с изначальным естеством у них гнилое нутро, и все, что делают они, – по сути злое, каким бы добрым оно в определенных условиях ни казалось. Тогда успех ровным счетом ничего не значит, как, впрочем, и их плодотворная деятельность. Тут важны лишь подлинные, действительно выращенные плоды жизни, свидетельствующие о том, стал ли некто человеком внутреннего благородства или же так и остался дикарем.

 

3. Подлинные дела

Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного. Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие.

Решающую роль в нашей принадлежности Царству Божьему, самому организму изначального естества, преисполненному и сформированному Божественными жизненными вибрациями, пронизанному ими, играет вовсе не вера в Христа, а исполнение воли Божьей. «Господи! Господи!» сказать может каждый, речь о том, действительно ли мы послушны Иисусу и следуем ли за Ним, являются ли любые выражения нашей жизни свидетельствами Его власти в ней, узнаваемыми по тому, что Бог везде и во всем проявляет Свою чистоту и безгрешность, крепнет ли в нас Его Дух и воплощается ли Его воля непосредственно в жизнь. Не культ, которому мы предаемся, прикрываясь именем Иисуса, не признание правоверных догм касательно Его личности и Его деяний делают нас сопричастниками вечной жизни, а лишь то, что смысл нашей жизни – в творении воли Божьей. «Что вы зовете меня: Господи! Господи! – и не делаете того, что Я говорю?» (Лк 6:46).

На этот счет люди серьезно заблуждаются. А посему однажды, когда объективная ценность и реальное содержание наших поступков станут очевидными и откроется наша истинная принадлежность Царству Божьему, благочестивые иллюзии исчезнут и наступит ужасное пробуждение. Многие станут ссылаться на свои дела во имя Иисуса, но Он разоблачит эти фальсификации и прямо скажет затеявшим и исполнившим те дела: не знаю вас, вы чужды мне. В Евангелии от Луки (13:27) это звучит так: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня все делатели неправды.

Тяжело станет у них на сердце, особенно когда они задумаются над тем, о каких поступках так отзывается Иисус, отвергая их. «Не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не твоим ли именем многие чудеса творили?» На первые взгляд, нет дел важнее этих для Царства Божьего, а они вдруг признаются неистинными и не принимаются Им. Как такое возможно? Объяснение очень простое: важно не то, под какой маркой что-либо совершается, а какой властью делается. Когда пророчествуют, руководствуясь толкованиями Библии и христианским учением, когда нечистые человеческие страсти изгоняют духом религиозных заблуждений и психической экзальтации, когда больных лечат молитвенным гипнозом и «христианской наукой», – это не проявления Бога, а человеческие трюки и чисто человеческие махинации, субъективные воздействия и игра на склонности души впадать в истерию.

Особенно отчетливо это видно в свете третьего искушения Иисуса – имитировать Царство Божие и все его явления, черпая силы в старом естестве и пользуясь его приемами. Иисус отверг такое предложение решительно и лаконично, заявив тем самым раз и навсегда, что Он признает истинными лишь те поступки и достижения, которые чисты и совершаются силами, средствами и путями изначального естества, то есть рождаются из Бога. И это незыблемо по сей день, даже когда официальное христианство поддалось искушению, отвергнутому Им, когда сам метод фальсификации за два тысячелетия творившегося безобразия обрел историческое право, когда к тому же пылко и откровенно злоупотребляют именем Иисуса. Однажды подобное чудовищное извращение станет для всех очевидным, и тогда, как бы ни казалось все прекрасным, грандиозным и великолепным, искусителям с той же ясностью и решительностью вновь будет сказано: убирайтесь прочь, не знаю вас, в Моих глазах, ищущих везде и повсюду Отца, вы – злодеи, ибо не построили Царства Божьего, а только обманули людей.

Буквально это означает следующее: отойдите от Меня, вы, творившие беззаконие – то есть все своевольное, умышленное и варварское, что есть в их делах и поступках. В словах Иисуса и речи нет о том, хороши ли отвергнутые Им дела, были ли они полезными и ценными для людей, помогли ли им в беде. Он смотрит на них лишь с точки зрения Божественного творения человечества, судьба которого для Него важнее всего. В этом смысле все подобные дела Он считал от лукавого, поскольку возникли они вовсе не из движущих сил и внутренней необходимости обновления человечества и великого процесса его становления, а потому нисколько ему не способствовали. Только органически вырастающее из этого и максимально тому способствующее, только проистекающее от Его источников и отвечающее Его устроению жизни – только оно истинно, ибо имеет то же происхождение, тот же характер и те же цели, что и жизнь Иисуса. Все прочее – лишь своевольные поступки пребывающего в старом естестве.

Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое.

Нарисовав потрясающую картину будущего, когда все откроется в своей истинной сути и значении, Иисус в завершение проповеди проникновенно обращается к своим слушателям, потрясенным серьезностью вопроса, с предостережением в форме притчи, с помощью которой доходчиво объясняет, что им в таком случае нужно делать: слушать и исполнять. Обратите внимание, Он не говорит слушать и запоминать, слушать и размышлять, слушать и желать, а именно слушать и исполнять.

Услышанное от Иисуса должно тотчас же воплощаться в жизнь. Тогда наши искания продолжатся и в этом движении мы отыщем тот узкий путь, с которого уже никогда не свернем. Однако Его необходимо действительно услышать, иначе наше поведение уподобится оголтелой погоне за иллюзиями теоретических понятий. Но мы слышим лишь то, что живо воспринимаем и понимаем своим внутренним существом, то, что касается лично нас. Какие слова Иисуса ощущаются как живые и где они в человеке возгораются, – у каждого это происходит по-своему. Но в любом случае контакт с жизнью установлен, и теперь главное – чтобы воспринятые жизненные импульсы без промедления действенно проявились в нас и мы всеми силами содействовали им, посвятив этому всего себя. Если такое ощущение не возникает, то внутренний контакт размыкается; если нашедшие в нас живой отклик слова и наставления Иисуса в нашей жизни не прорастают, то они обогащают лишь наши воззрения. Не воплощенное в жизнь становится теорией.

Тогда мы строим на песке, на зыбучем песке мнений и принципов, убеждений и намерений, и прочность здания нашей жизни зависит исключительно от веса, придаваемого нами собственному мировоззрению, вере в правильность собственных взглядов. Ибо этому зданию недостает фундамента, которым должен стать объективный процесс нашей жизни. Но как можно опираться на то, опорой чему служим лишь мы сами! Если буря или удар судьбы разрушит здание нашей жизни, мы оказываемся на песке, а вся наша жалкая теоретическая конструкция превращается в груду развалин. И тут люди с отчаянием восклицают: Бога нет! Они сетуют, что утратили веру. Блаженны вы, утратившие вашу веру, ибо избавились от своей фантазии. Возможно, вы теперь найдете контакт с настоящей жизнью, если станете его искать.

Но в ком услышанное от Иисуса обретает реальный образ и действует созидательно, в чьих манерах и поведении, в отношениях с людьми и обстоятельствах жизни, короче говоря, в каждом событии и каждом явлении его бытия воплощаются ощущения Бога, Его силы, побуждения и очевидные истины, тот переживает Бога Живого в Его созидательном действии и могуществе, устанавливающем порядок вещей. Тогда великий процесс человеческого становления – это событие, затрагивающее лично его. Он уходит корнями в новый организм собственной жизни и всеми своими движениями проявляет во всей полноте поднимающиеся в нем соки изначального естества и господствующие в нем законы правды и, обновляясь сам, обновляет все вокруг себя.

Такой человек построил свой дом на камне, ибо вся его жизнь опирается на объективное основание Бога Живого. Она уходит корнями в Него, вырастает из Него. Сила собственной жизни такого человека – это и есть жизненные вибрации Бога. Развивающееся в нем изначальное естество есть чистое творение Божественного искупления и обновления. Его судьба – милость Отца в неизменном солнечном сиянии Его любви. Все его существование – откровение Божественного величия. Поэтому нет ничего такого, что могло бы перевернуть его жизнь, ибо ее центр тяжести лежит в непреходящем, вечном, истинном бытии, которое он переживает каждым своим вдохом.

«И когда Иисус окончил слова сии, народ дивился учению Его, ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи», повествует Матфей. И нас, спустя тысячелетия, так же до глубины души потрясают те же слова, воспринятые нашей смятенной душой как живые, и нас поражают путь и перспективы, открывающиеся нам и всему человечеству. И кто, читая Нагорную проповедь, не забывает самого себя, тот ее просто не может понять. Но понявший ее нашел путь к жизни.