В Японии есть одна традиционная община, в которую я пытаюсь проникнуть уже очень давно. Речь идет о гейшах. Они так оберегают свои секреты, что даже Гэндзи не смог достать мне приглашение в чайный домик, хотя специально ездил ради этого в Киото.
Назад он вернулся под впечатлением «Хозяйка чайного домика задавала много вопросов и каким-то образом смогла выведать из меня кучу сведений, а сама толком ничего и не рассказала, – он смущенно качает головой. – Я сообразил, что произошло, только после окончания встречи!»
Хозяйка оказалась сильной и уверенной в себе женщиной, привыкшей к общению с высокопоставленными и успешными японскими бизнесменами. Она была вежлива, но не подобострастной. Хотелось бы мне с ней встретиться.
«А как бы вы отреагировали, если бы Дзюнко решила стать гейшей?» – спрашиваю я Гэндзи.
Классические танцы гейш и игра на сямисэне* высоко ценятся в японском обществе. Любая воспитанная девушка могла бы гордиться такими умениями, когда придет время выходить замуж.
____________________
* Японская лютня. Гейш обычно обучают различным видам искусств: на музыкальном инструменте (как правило, на сямисэне), традиционным видам пения и танца, ведению чайной церемонии и составлению цветочных композиций икебане, поэзии и каллиграфии, живописи, то есть тем видам искусства, которые позволят им в дальнейшем развлекать своих клиентов.
____________________
«Ни в коем случае!» – отвечает Гэндзи с несвойственной резкостью. Когда я спрашиваю «почему», он не находит ответа.
И вправду, большинство родителей считают, что быть гейшей – просто замечательно, если речь идет не об их дочерях. Отчасти это объясняется тем, что по традиции гейши не выходят замуж. Трудно принять такое значительное решение в отношении 20-летней девушки. Ведь оно лишит ее главного предназначения японской женщины – роли жены, а в один прекрасный день – и матери.
Но есть еще кое-что. Гейша обладает теми женскими качествами, которые для обычной женщины могут быть, мягко говоря, нежелательными. Жене запрещено общаться с коллегами мужа, да и в любом случае у них не нашлось бы общих тем. Гейша же в совершенстве владеет искусством вести остроумный диалог с мужчинами. Жена должна быть скромной, гейша же ведет себя раскованно. Жена занята домом и детьми; гейша независима и ни перед кем не отчитывается. По существу, правила современного японского общества на гейш не распространяются: они не должны готовить еду и убирать дом и могут растить детей как матери-одиночки, не подвергаясь при этом общественному порицанию.
Община гейш – одна из немногих в Японии, где женщины не являются слабым полом. У гейш есть клиенты, а иногда даже и возлюбленные, но в глубине души они в мужчинах не нуждаются. Это чисто женская община, самая влиятельная в Японии. Если говорить начистоту, мужчины гейш очень боятся. Я, собственно, поэтому ими так и заинтересовалась.
Мою гейшу зовут Кубаи-сан. Ей 63 года. Живет она в часе езды от Осаки, недалеко от города Кобе. У нее двойной подбородок и дружелюбное, приветливое лицо. Признаться, она больше похожа на соседскую бабулю, чем на девушку из «мира цветов и ив». В супермаркете я бы не обратила на нее внимания.
Спотыкаясь, называю свое имя и кланяюсь как можно ниже. Я ужасно боюсь сделать что-то не так что, если она обидится и исчезнет, взмахнув рукавами кимоно и оставив после себя облако духов? Но Кубаи-сан оказывается милой и ничуть не высокомерной. Я сразу же проникаюсь к ней симпатией.
«Жизнь гейши – хорошая жизнь, – рассказывает она. – У гейш много свободного времени, они знакомятся с людьми со всей Японии. Даже если мне придется развлекать премьер-министра, я буду говорить с ним, как с любым другим клиентом».
Но у гейш непостоянный график, и эта работа не дает никаких гарантий и социальных льгот. В Киото гейши получают щедрые субсидии от правительства, но если гейша живет в другом городе, свести концы с концами ей бывает непросто.
«Гейши много зарабатывают, но и расходов тоже немало».
У Кубаи-сан, например, есть коллекция из 70 кимоно, самое дорогое из которых стоит 15000 долларов.
«Для кимоно нужна специальная чистка – арайхаи, а это очень дорогостоящий процесс».
В маленькой квартире все кимоно не помещаются, и приходится арендовать склад с противопожарным оборудованием и студию, в которой Кубаи-сан каждый вечер одевается.
Хотя она сидит с прямой спиной, вид у нее совершенно безмятежный. В ней есть какая-то монашеская умиротворенность: она не размахивает руками, не хихикает и не теребит волосы. Я вдруг понимаю, как давно уже не слышала, чтобы женщина говорила о своих пенсионных планах. Благодаря Кубаи-сан я впервые со дня приезда в Японию чувствую себя в своей тарелке.
«Мои родители – японцы, а вот выросла я в Китае. Сюда приехала, когда мне было четырнадцать, – рассказывает она. Я делаю мысленные подсчеты. Должно быть, это случилось после войны, в эпоху великих трудностей и голода. О последующих годах она ничего не упоминает. «В двадцать четыре я вышла замуж, но спустя год муж умер от болезни. После этого работа гейши поглотила все время. Другого мужа искать было некогда».
«А вы бы вышли замуж сейчас?»
Она раздумывает над моим вопросом. «Я бы согласилась встречаться с мужчиной. Но выйти замуж – нет».
Детей у нее нет. «Я стала гейшей потому, что любила петь и танцевать, даже в детстве, в три-четыре года». Уже тогда она поняла, что ей не суждено стать красавицей, но это лишь стимулировало ее усерднее заниматься на сямисэне.
«Красивые гейши легко завлекают клиентов, – говорит Кубаи-сан. – Но лишь мастерство способно обеспечить преданность клиента на долгие годы. Само слово „гейша", – продолжает она, – означает „человек искусства". Настоящая же гейша стремится стать ходячим произведением искусства. То, как она ходит, сидит, разговаривает, – все это нужно полировать до блеска. Гейши создают вымышленный мир, мир фантазий. Она – само воплощение ики».
Кубаи-сан внимательно смотрит на меня: она хочет убедиться, что я ее понимаю.
Ики. Это слово не имеет ничего общего с бессловесной скромностью домохозяйки и инфантильным кривлянием девочки-подростка. Ики означает опыт, но не пресыщенность, невинность, но не наивность, врожденную элегантность, но не приобретенные или притворно-вежливые манеры. Ики – это в некоторой степени и сексуальность, которая, однако, никогда не выставляется напоказ. Быть ики – значит быть раскованной и оригинальной. Таким женщинам свойственны искренние чувства, однако они никогда не впадают в крайности, не становятся излишне сентиментальными от влюбленности или, напротив, циничными, вкусив горького опыта разочарований. Гейша оберегает своих клиентов, ей можно доверить любой секрет.
На стене висит картина – маленькая ножка гейши в белоснежном носочке и сандалии ступает в снег. Этот сюжет изящен и несет в себе скрытый эротический подтекст, но в то же время полон непоколебимой силы и тихой самодисциплины. Женщины, у которых есть ики, пережили трудности, но никогда не станут упоминать об этом. Ики – это сочетание силы и утонченности, самостоятельности и нежности. Молодые девушки не могут быть ики. Это приходит лишь в зрелом возрасте и дается немногим – даже немногим гейшам.
На обратном пути спрашиваю у своего гида, студентки колледжа, стала бы она гейшей? Девушка решительно качает головой: «Гейшами становятся только те женщины, у которых проблемы с семьей или мужем».
Сама она учится на третьем курсе, учит английский, но профессию пока не выбрала. Приятеля у нее никогда не было, но она очень хочет замуж Она мало что понимает, но постоянно кивает головой.
«Что ты думаешь о Кубаи-сан и ее профессии?»
Девушка пожимает плечами. «Этим женщинам нет места в современной Японии». Она никак не может вспомнить слово, но наконец припоминает: «Гейша – это анахронизм».
Спустя 3 недели меня приглашают на вечер с гейшами и клиентами в старом Киото. Мне даже предлагают взять напрокат кимоно со всеми аксессуарами. Я не верю своей удаче. Гейши Киото обслуживают весьма привилегированных клиентов. Сегодня лишь немногие желают провести несколько часов в загадочном «мире ив и цветов», как и выложить 5000-10000 долларов за вечер.
Но если вы решили нанять гейшу, недостаточно просто прийти к ней с пачкой наличных – требуется персональная рекомендация одной из хозяек престижных чайных домов. Причем, потратив столько денег и усилий, клиент не может рассчитывать на интим (что бы ни думали некоторые иностранцы) и даже на приличный ужин. Гейши – не официантки, и уж точно не проститутки. Пожалуй, их можно назвать самыми эксклюзивными спутницами в мире. А для директоров японских компаний они являются еще и статусным символом.
На поиски чайного дома уходит почти час: такие заведения не занимаются саморекламой. У подножия лестницы рядком выстроились традиционные сандалии гёта. В стенах тихих коридоров с равными интервалами расположены альковы с бесценным фарфором и мини-садами. Нигде ни пылинки.
В боковой комнате гейша и майко – 2 ученицы – поджидают вечерних гостей. Я называю свое имя и стараюсь вести себя как можно незаметнее. Наконец приходят 2 клиента. Тучных бизнесменов проводят в традиционную комнату с устланным татами полом.
Вечер пролетает незаметно. Гейши и майко шутят и поддерживают остроумный разговор, майко танцуют и поют нежными голосами. Саке льется рекой, и смех не замолкает. Гейша как старшая полностью контролирует ситуацию, хотя, глядя, как она держится с мужчинами, этого не скажешь. Радом с ней они чувствуют себя хозяевами вселенной. Она потакает им, как мать своим 5-летним сыновьям, но ни разу не позволяет перейти границы. Они сами не замечают, что реагируют на нее, точно надрессированные колли. С робким младшим сотрудником она нежна и разговорчива, со старшим – дружелюбна и даже фамильярна, а с двумя бизнесменами, которые пытаются острить, ненавязчиво шутлива. Обеим майко пока далеко до ее красноречия; они играют роль юных, невинно-кокетливых девушек Когда в разговоре наступает пауза, гейша сразу же предлагает сыграть в веселую игру. Смысл ее заключается в том, чтобы взять палочками скользкий камень. Она подает сигнал одной из майко, и та позволяет стеснительному бизнесмену выиграть. Совершенно ясно, что мужчинам хоть и льстит внимание сексуальных юных учениц больше всего они хотят произвести впечатление на гейшу.
Когда вечер подходит к концу, гейша и обе майко садятся на колени у выхода и с выражением глубочайшего сожаления просят у клиентов позволения уйти. Они оставляют клиентов в блаженном подпитии, в кошельках которых заметно помельчало, но взамен каждый из них смог почувствовать себя суперменом.
Женщины скользят по длинному коридору, тихонько перешептываясь, и оказываются в комнате с баром и стереосистемой в углу. Я иду за ними, чтобы сказать «спасибо» и пожелать спокойной ночи, но они приглашают меня войти. Одна из майко достает бутылку виски, гейша зажигает сигарету. Вскоре к нам присоединяется хозяйка чайного домика и вторая гейша, которая только что закончила развлекать двоих клиентов. Она резким движением снимает парик, бросает его на барную стойку и с явным облегчением встряхивает волосами. Старшие гейши садятся в обычные кресла, болтают, смеются и выпускают колечки дыма, обсуждая сегодняшних клиентов. Оказывается, один из бизнесменов был очень похож на своего любимого борца сумо. Гейши ведут разговор с непринужденностью, которая приходит с годами дружбы, с годами жизни, которую другие просто не могут вести, потому и не понимают.
Поплутав по переулочкам старого Киото, я наконец нахожу нужное место: салон красоты для майко. Здесь любую туристку готовы превратить в красавицу из «мира ив и цветов», правда, за совершенно безбожную сумму.
Я снимаю одежду, в которой пришла, забираюсь в кресло, подозрительно похожее на стоматологическое, и закрываю глаза. Мастер растирает мое лицо детским маслом, а затем намазывает его слоем белой краски – от линии роста волос до самой груди. По ощущениям похоже на очищающую маску с каолином. Теперь мешков под глазами совсем не видно. Я приоткрываю глаз и украдкой смотрю в зеркало: в лице ни кровинки, точно на меня только что напал голодный вампир.
«Не дергайтесь», – говорит мастер и добавляет к белому каплю вишнево-розового. Так намного лучше: из трупа я превращаюсь в фарфорового херувимчика. Моя гримерша обводит оба глаза густой черной тушью, а на внешние утолки капает чуть-чуть вишнево-красного. Добравшись до бровей, она хмурится и закусывает губу. Еще немного белого – и брови исчезают. Она рисует их заново, черным и красным.
Лежа с зажмуренными глазами, думаю о том, что раньше гейшам приходилось намного труднее. В эпоху Эдо они полностью сбривали брови и рисовали их намного выше, чем у обычных людей, прямо посередине лба. Волосы отращивали как можно длиннее – девочка считалась особенно красивой, если локоны волочились за ней, подобно свадебной вуали. Кожу отбеливали соловьиным пометом и специальной пудрой под названием осирой. Пудра содержала свинец, потому гейша и ее ребенок, если она кормила грудью, получали свинцовое отравление.
«Не улыбайтесь», – приказывает гримерша.
Никакая отбеливающая паста не сделает мои зубы такими же белыми, как моя новая искусственная кожа. В прежние времена это не имело значения: тогда в моде были черные зубы. Гейши опускали ржавую железку в чан с уксусом на несколько дней. Зубную щетку макали сперва в образовавшуюся коричневую жидкость, затем в толченый дубильный орех, и этой смесью натирали зубы.
«Не облизывайте губы».
Мастер аккуратно обводит губы, делая их вполовину меньше. Я выгляжу так, словно съела лимонную корку.
Теперь пора делать прическу. Настоящим майко приходится по 3 часа просиживать у парикмахера. Чтобы прическа не теряла форму, спят на маленьких, похожих на кирпич, подушечках. Я выбрала прическу с шиньоном. Мои волосы расчесывают и красят в черный цвет, затем втирают белый воск и начинают выкручивать, тянуть и заворачивать пряди, придавая им вид трубочек и волн. Кожу вокруг лица намазывают клеем и прикрепляют шиньон, который по ощущениям напоминает очень тяжелый мотоциклетный шлем. Кожа на лбу и вокруг глаз натягивается, и я становлюсь похожа на молодящуюся клиентку пластического хирурга, сделавшую слишком много подтяжек. Шея затекает, и я наклоняюсь вперед «Сидите прямо».
Шиньон сидит на алюминиевом каркасе. Проволока уже натерла кожу, а ведь я только-только его надела
Гримерша покрывает клей слоем краски и проводит меня в комнату, от стены до стены заставленную вешалками с кимоно. Майко должна быть яркой, живой, излучать кокетство и невинность. Я изображаю игривую непорочность.
«Не корчитесь», – фыркает мастер.
Меня наряжают в роскошное фиолетовое кимоно. Все это время я стою с распростертыми руками, как огородное путало. Рукава доходят до щиколоток, пояс начиняется под грудью и заканчивается чуть выше бедер.
«Сделайте выдох».
Моя мучительница туго затягивает пояс. «Еще».
Больше я выдохнуть не могу.
Она тыкает мне под ребра, я взвизгиваю от боли, и завязки поддаются еще на дюйм. Чувствую себя как лошадь под тяжестью сбруи. Смотрю в зеркало и вижу незнакомое лицо. У меня огромная прическа, украшенная заколками и цветами, как будто на новогоднюю елку навешали слишком много игрушек. Фигура запеленута, как у готовой к погребению мумии. Мне хотелось почувствовать себя ики, но вместо этого я стала похожа на огромный рождественский подарок.
Меня выталкивают из двери, желают приятной прогулки по Гиону*. В моем распоряжении 45 минут. Я еле волочу ноги в тяжелых деревянных башмаках. Пояс оби сдавливает внутренности, веточка искусственной глицинии бьет по носу. Щеки зудят, а почесаться нельзя: испорчу грим. Шиньон уже натер голову в трех местах. Решаю попить из фонтанчика в синтоистском храме на углу, но понятия не имею, как наклониться.
____________________
* Квартал гейш в Киото.
____________________
Останавливаюсь на минуту, чтобы собраться с мыслями.
«Ты должна думать, как гейша».
Выпрямляю спину, и пояс немного ослабевает, я даже спокойно дышу «Голову держи ровно».
Перестаю трясти головой» и блестящие заколки тут же прекращают звенеть, как сани Санта-Клауса.
«¦Руки держи высоко».
Поднимаю руки и больше уже не наступаю на рукава.
«Скользи».
Я начинаю двигаться маленькими шажками, еле отрывая ноги от земли, и тело перестает дергаться, как барахлящий автомобиль.
Мне навстречу идет группа японцев. Они смотрят на мой костюм и начинают тихонько переговариваться. Увидев мой европейский нос, они заметно возбуждаются. Но я ничуть не смущена. Тяжелый костюм стал для меня своеобразной броней – их смех и любопытные взгляды на меня не действуют. Я словно превратилась в другого человека.
Прогулявшись по кварталу, возвращаюсь в салон. Рукава кимоно целы, а от шиньона страшно разболелась голова. Не могу сказать, какое ощущение лучше – когда с тебя снимают парик или кимоно. Последний раз взглянув на незнакомое лицо, я умываюсь над раковиной. Этот опыт заставил меня проникнуться огромным уважением к гейшам и жертвам, на которые им приходится идти. Гейша ни на минуту не может забыть, кто она такая и символом чего является.
Через неделю мы с Кубаи-сан встречаемся за чашкой кофе. Я смущенно рассказываю о своем визите в майко-салон. Кубаи-сан смеется, а потом начинает расспросы: «Какого цвета было кимоно, какие заколки они использовали?»
«Кимоно, – объясняет она, – очень отличается от западной одежды. На Западе люди всегда хотят выделяться, носить только самые модные вещи. Кимоно же должно гармонировать с окружающей обстановкой. Его цвет зависит от времени дня времени года, занятия женщины, от ее возраста и социального статуса; есть также повседневные и праздничные. Фиолетовый тебе совершенно не подходит», – сокрушенно подытоживает Кубаи-сан.
Я вешаю голову.
«Не переживай», – говорит она и сочувственно похлопала меня по руке. А потом вдруг приглашает меня к себе домой
У нее очень маленькая квартира на третьем этаже большого многоквартирного дома, прямо напротив лифта. Кухня, гостиная, кабинет устроены в одной комнате, а сбоку приютилась маленькая спальня. Заставлен каждый угол. У Кубаи-сан есть 3 телефона и факс, но ни одной фотографии с семьей и друзьями. В маленьком алькове на первом этаже 2-этажной кровати стоит новенький компьютер, но она пока не научилась им пользоваться.
«А кто там спит?»
«Никто. Раньше мама спала, но потом умерла».
Кубаи-сан редко готовит еду. Ей это просто ни к чему, да и кухня совсем крошечная. Ест она готовую еду из супермаркета на углу.
Кажется, Кубаи-сан очень одинока. Но у гейш очень сплоченная община, они как сестры. У каждой майко есть «мама» и «старшая сестра», которые учат ее завязывать кимоно, знакомят с клиентами чайного домика и постепенно обучают ремеслу. Эта связь на всю жизнь. Между младшей и старшей «сестрами» даже устраивают нечто вроде свадебной церемонии.
«А я никогда не была майко», – говорит Кубаи.
Что же случилось почти 50 лет назад, в 1952 году? Почему она уехала из Китая и что за мир обнаружила, оказавшись в Японии. Как стала гейшей в совсем детском возрасте, если рядом не было никого из близких? Я не осмеливаюсь спросить. Это было бы не ики. По крайней мере, это я усвоила.