Путевые заметки: «Никогда не гуляйте в одиночестве по боливийскому захолустью, особенно если с собой у вас нет ничего, кроме колокольчика».

Я шла по колено в песке, глядя на горизонт, плывущий и пляшущий перед глазами. Рикардо, он же Путник, шел по этой тропе почти пять месяцев. Как ему удавалось находить пищу и воду в пустыне? То, что казалось мне всего лишь торжеством личной дисциплины и упорства – вроде похода по тропе через Аппалачи, – на деле, должно быть, было куда более опасным опытом выживания в пустыне.

– Это правда, – признался он, когда я вернулась в машину.

Мы ехали по южному берегу Лимы, чтобы взглянуть на те места, где он когда-то прошел. Я взяла напрокат дорогой джип, но бензобак у него тек, как сито. Мы выехали в пять утра, у меня слипались глаза, а в голове был туман, но рассказы Рикардо о путешествиях мигом меня растормошили. У него был удивительный талант рассказчика.

– Один раз, – поведал мне он, – я чуть не умер. Я знал, что впереди длинный пустынный отрезок пути, и спросил у местных рыбаков, далеко ли до следующего источника воды. «Семьдесят пять километров», – сказали они. Я решил, что успею меньше чем за три дня. Когда же, наконец, я достал карту и увидел, что путь вдвое дольше, было уже поздно поворачивать назад. Я просто смирился и пошел дальше.

Он вдруг улыбнулся.

– На полпути я вдруг увидел в прибое спелое манго. Чуть позже нашел морковку – гладкую, без единого пятнышка. Это было чудо.

К полудню мы приехали в Наску и притормозили у пыльного хостела на въезде в город. Рикардо предупреждал о том, как опасно путешествовать по пустыне на автомобиле в одиночку, поэтому мы договорились встретиться с Лучо, хозяином джипа, и продолжить путь в тандеме. Лучо был владельцем компании, организовывающей приключенческий треккинг, и надеялся открыть этот маршрут для туристов, путешествующих на джипах. Рикардо нужно было вернуться в некоторые места, где он прошел пешком, и уточнить факты для второго издания своей книги. Мне же хотелось понаблюдать за дикой природой в отдаленных прибрежных зонах и посетить Пуэрто-Инка – единственные руины, сохранившиеся в этой части побережья.

Но сперва нам надо было починить джип. Маленькая протечка обернулась бензиновым ручейком. Лучо полез под колесо, снял маслосборник и водрузил на его место кусочек чего-то, подозрительно напоминающего жвачку. Мы как раз загружали вещи в машину, когда Рикардо заметил вторую лужицу непосредственно под двигателем. Масло? Мы достали фильтр. Тот был блестящим, влажным, без единого повреждения. Я обмакнула палец в лужу. Рабочая жидкость. Мотор сгорел.

Лучо поехал в ближайший город в поисках запчастей, а мы остались ждать.

От жары даже москиты разомлели и летали, как в замедленной съемке, однако мы и сами слишком обмякли, чтобы воспользоваться их нерасторопностью. Мое мокрое белье, развешанное на ближайшем кусте, сохло на глазах. Мы таяли, как шоколад, лежа в полотняных шезлонгах.

Я приставала к Рикардо, пока тот не поддался моим уговорам и не рассказал о том времени, которое он провел в Боливии в обществе монаха-трапписта.

– День Страстной пятницы в боливийских Андах имеет совсем другой, специфический смысл, – начал он. – Местные верят, что, поскольку Христос вроде как временно умер, люди могут делать что хотят и не нести ответственности за это. Однажды я видел, как деревенские жители в Страстную пятницу поймали человека, укравшего овцу, и разрезали его на сто пятьдесят кусков. – Он на секунду замолк. – Жестокое правосудие в жестоком краю. Когда я жил в монастыре, то любил гулять в одиночестве по ночам, порой до рассвета. Как-то раз я решил исследовать руины довольно далеко от монастыря. Взял с собой лишь лопату и старый колокольчик, мой талисман. Я был одет, как полагается монаху, в простое белое одеяние, и, – он потер подбородок, – у меня была борода. На полпути я остановился переночевать в доме старой монахини, которая держала приют. Почти сразу после моего ухода у нее заболел живот, началась рвота. Через два дня она умерла, – Он замолчал, а потом вдруг спросил: – Знаешь, что такое карасири?

Я не знала.

– Злой дух. Он накладывает на людей заклятие, а потом крадет жир из их животов и продает изготовителям церковных свечей или на смазку для швейных машин. Карасири можно узнать несколькими способами. Это религиозный человек со светлой кожей. Он всегда одевается в один и тот же цвет, например белый. Носит с собой трость и маленький колокольчик, при помощи которого гипнотизирует своих жертв…

Вскоре после смерти монахини пошли слухи. Две девочки рассказали, что видели Рикардо в ту ночь, и у них тут же отнялись ноги. Позднее их нашли без чувств, с пеной у рта. Одна женщина утверждала, что от него забеременела ее душевнобольная дочь.

До Страстной пятницы оставалось совсем недолго.

– Я знал, что мне предстоит умереть в ту ночь, и решил, что от судьбы не убежать, – продолжал Рикардо. – Я просто занимался своими делами, ходил по улицам, со всеми здоровался. Думаю, это моя уверенность помешала им расправиться со мной. Они ждали, что я буду напуган.

Несмотря на то что линчевания удалось избежать, в городе на Рикардо по-прежнему подозрительно косились. Он не был женат, не занимался ручным трудом – два признака колдуна.

Вскоре все изменилось.

– Нам сообщили, что через двадцать пять дней должен был приехать епископ и благословить новый медицинский центр, строительство которого вряд ли удалось бы завершить и через четыре месяца. Я с головой окунулся в работу, трудился днем и ночью, нещадно загонял строителей – но на каждые два кирпича, что они несли на плечах, я сам тащил четыре. В последнюю неделю я почти не спал, красил стены, доделывал оставшиеся мелочи. – Рикардо перевел дыхание. – И мы успели. Епископ приехал, пробыл два часа и был таков. После этого, – улыбнулся он, – ко мне все стали относиться с уважением. Одна женщина даже вывела двоих своих детей на улицу, чтобы те поздоровались со мной.

Приехал Лучо в облаке пыли. Оказалось, мотор с усилителем можно было найти только в Лиме. Он отцепил усилитель, сказал, что все «работает», и мы поехали.

Оказавшись на скалистом мысу Сан-Фернандо меньше чем за час до заката, мы принялись высматривать кондоров в бинокль. Это были самые крупные птицы в мире: размах крыльев – девять футов, вес – более двадцати фунтов. Их часто видели в этих краях – они питались детенышами, плацентой и трупами водившихся здесь морских львов. Когда Рикардо проходил здесь три года назад, он видел кондоров двадцать четыре раза. Однако то было до урагана Эль-Ниньо; теперь пляжи были усеяны не загорающими тушами львов, а их выбеленными солнцем черепами и сломанными зубами. Местные рыбаки сказали, что девяносто процентов морских млекопитающих погибли или покинули эти места и кондоры улетели вслед за ними. Мы тщетно продолжали смотреть в небо.

Наш худо-бедно залатанный джип постепенно разваливался от езды по песчаному бездорожью и скользким склонам. Мы часто останавливались для починок, и во время этих остановок я набрала колючих кактусовых груш, которые подмигивали яркими пятнышками на фоне бесцветных песков и были похожи на красно-желтые мячики для гольфа. Иногда я забиралась на холм и смотрела, как ветер сдувает струйки песка с островерхих дюн. Я завидовала Рикардо, который неделями в одиночестве бродил в этих прекрасных краях и ночевал под звездами. Что происходит, когда девятнадцать недель проводишь наедине с самим собой? Затихают ли голоса в голове? Начинаешь ли ты забывать о налогах и о том, что можно было бы сказать или не сказать, о том, выключен ли свет в комнате? Наверняка жить становится намного проще, когда разгребешь весь этот мусор. Единственная цель – ставить одну ногу, потом другую, завернуть за тот холм, потом за следующий и тот, что за ним. Идеи жужжат в голове, как мошки в свете фонаря, вспыхивают ярким огнем и сгорают. И в то же время освобождается место для великих мечтаний, надежд и грез, забытых еще в детстве, представлений о будущем и безграничных возможностях, которые оно несет.

И все же чем больше я узнавала о Рикардо, тем меньше понимала его. Предприниматель, наделенный глубоким умом, преуспевший в делах, и монах-аскет, медитирующий отшельник, повернувшийся к миру спиной, чтобы обрести истину внутри себя.

Рикардо вел простую жизнь – так он сам мне сказал; материальные накопления его не интересовали. Он мог в любой момент отказаться от ловушек современного общества без тени сожаления и уйти жить в пустыню – но при этом в его кабинете были компьютер последней модели, факс, секретарша на полный рабочий день, и он никуда не выходил без сотового телефона на поясе.

Рикардо обладал почти сверхъестественным пониманием человеческой психологии и безгранично интересовался людьми и все же настаивал, что ему не нужна компания. Хотя за время своего путешествия по перуанскому побережью он познакомился с десятью тысячами людей и помнил их всех, в его книге не было ни одного человеческого портрета.

Загадка.

В четыре тридцать утра мы сидели на краю пустынного утеса. Я подсела к Рикардо.

– Пингвины? – тихо спросила я, не желая показаться дурочкой. – В пустыне?

Рикардо серьезно кивнул. И они действительно были там – стояли прямо, точно проглотив аршин, крепко сбившись в невеселую кучку на вершине утеса. Они неуклюже спускались вниз по скалам, а мы наблюдали за ними, как за самым драматическим моментом фильма в замедленном воспроизведении. Пингвины опирались на крылья, как на лыжные палки, чтобы не перевернуться на своих перепончатых лапках. Откуда ни возьмись появился морской лев. Пингвины сгрудились и напряженно принялись переговариваться. Льву надоело, и он уполз. Пингвины собрались с духом и попрыгали в прибой, где волшебным образом превратились в изящных балерин, ныряя и устремляясь вниз среди волн, грациозные, точно чайки, парящие на ветру.

На следующий день мы прибыли в Пуэрто-Инка, священный Грааль тропы инков, идущей вдоль побережья. Некогда процветающий рыбацкий порт был построен вокруг песчаного пляжа-полумесяца с темно-голубой лагуной. На склонах прибрежных холмов амфитеатром располагались руины. Когда мы поднялись наверх, Рикардо наконец вышел из транса, в который впал за время утомительного автомобильного путешествия. Пуэрто-Инка, рассказал он, соединялся с Куско крупной дорогой. Всего за тридцать шесть часов имперские курьеры пробегали двести восемьдесят миль и доставляли свежие морепродукты к императорскому столу. Куда важнее то, что огромное количество морских водорослей доставлялось этим маршрутом в Анды, обеспечивая горных жителей лекарством от зоба, ведь их рацион был очень беден витаминами и йодом.

Никто не знал, почему жители Пуэрто-Инка покинули свою чудесную бухту. Повсюду среди руин лежали керамические обломки. Возможно, эпидемия оспы уничтожила население, жившее в тесном контакте друг с другом, а немногие выжившие спаслись бегством. А может, после падения империи рыбакам было негде сбывать свой товар. Или источник воды иссяк, как у северных чиму, и жители были вынуждены покинуть море, приносившее столь щедрые дары. Но они оставили после себя впечатляющее наследие: смежные дома, соединяющиеся друг с другом, как кусочки головоломки; огромный храмовый комплекс с прямоугольными комнатами, где все еще сохранились каменные крыши; дюжины хранилищ-ульев, некогда до краев наполненных осьминогами, моллюсками, крабами и водорослями. Каменная кладка этих хранилищ держалась на растворе из пепла, жженых морских раковин и рисовой шелухи – мощного природного инсектицида, благодаря которому сушеные дары моря хранились месяцами.

Мы целый день лазали по холмам, затем вернулись по тропе инков в пустыню при свете полной луны. Рикардо согласился составить мне компанию на первые несколько миль путешествия в Куско.

В его тихой компании время летело быстро, как детская игра. Он излучал спокойствие, на которое не способна была повлиять ни физическая, ни эмоциональная усталость. Научился ли он ему в монастыре, месяцами медитируя в тишине, или то было спонтанное приобретение, похожее на манго в прибое, которое он нашел, шагая по пустыне?

Когда мы поднимались в гору, он снял с моих плеч тяжелый рюкзак и взвалил его себе на спину. Это был простой жест, однако благодаря ему я вдруг поняла, как нестерпимо мне хочется путешествовать с попутчиком, который разделил бы со мной моменты торжества или просто, усталый, шел рядом. Я отстала на несколько шагов и зашагала позади Рикардо в темноте, чтобы он не видел моих слез.