Каждый год происходило одно и то же. Яркие летние воспоминания тускнели в бесконечной серости лондонской погоды. Чем старше я становилась (а мне уже было почти семнадцать), тем сильнее сердце сжималось в предчувствии зимы. Зачитанная до дыр «Книга новых чудес» больше не помогала. Музей давно раскрыл все свои секреты. Оставалось только рисование, но вид из окна начал приедаться. Зато у меня был зверинец. Петруччо внес в него некоторое разнообразие. Мощный, грузный, черный, глянцевый, сварливый, шумный, упрямый и жуликоватый Петруччо. Он так и норовил стукнуть клювом ногу любого, кто оказывался в пределах досягаемости, а Питер вызывал в нем такую ненависть и желание наброситься при малейшей возможности, что пришлось их расселить. Питер остался в классной комнате, а Петруччо был изгнан в закуток Табиты — в маленькую проходную комнатку перед детской, где Табита взяла его под свое крыло. Думаю, ей было по душе, что он тоже родом из Шотландии. Но сама Табита по какой-то причине вбила себе в голову, что Петруччо приехал из Кента и что мне его подарила леди Бертрам. Когда Табита шила, Петруччо скакал вокруг ее стула, то и дело чрезвычайно внимательно проверяя, как дела в корзинке и у нее самой. Уверена, если бы судьба даровала Петруччо шанс свить семейное гнездышко, он бы посвятил жизнь штопке детских носков.
Табите льстил интерес, который Петруччо проявлял к ее хозяйству, пока она не обнаружила под шкафом кучу блестящих пуговиц и иголок, а еще наперсток и ножнички.
Табита
Что поделать, мисс Черити. Скверное существо, вот и все.
Ее любимое объяснение. Табита много разговаривала с Петруччо, и в конце концов он начал ей отвечать. Но, лентяй по природе, он не особо усердствовал. Настойчивая Табита добилась от него трех фраз: «Я демон, кар-кар», «Пожар, тетя Полли!» и «Не вынуждайте меня, Роберт!» с вариациями (например, «Я демон, тетя Полли!», «Пожар, кар-кар»).
Ни мама, ни папа, казалось, не понимали удручающей монотонности моего существования. Я смирилась со своим положением, тем более что в обществе чувствовала себя не слишком уверенно. Но я не могла не видеть, что девушки моего возраста, хотя бы та же Энн, ведут совсем другой образ жизни. Энн недавно вышла в свет, ездила на балы, поклонники по очереди носили за ней зонтик. Примерно в это же время я начала страдать от частых приступов головокружения, из-за которых иногда не могла утром подняться с постели. Доктор Пайпер объявил это «недугом молодых девиц», на что Табита буркнула ему вслед, что скоро это превратится в «недуг старой девы». Ощущение одиночества усилилось, когда пришло письмо от Бланш.
Моя дорогая мисс Черити, совсем нет времени Вам писать из-за приятных хлопот! Вчера в пансион прибыли две новые милые девочки, и миссис Грамбл поручила мне ими заниматься. Младшая, которой всего четыре года, уже бегло читает. Приятнее всего то, что старшую зовут так же, как Вас: Черити. У обеих длинные кудрявые волосы, и мне доставляет огромное удовольствие расчесывать их по утрам. Обе — мои очаровательные куколки. Я расскажу подробнее в тексте следующего письма. Часто вспоминаю Вас и Вашу дорогую семью, особенно во время вечерней молитвы. Миссис Грамбл, мой настоящий друг, научила возносить благодарности за все происходящее, в том числе и за испытания, которые только делают нас сильнее. Всегда это помните, любезная мисс Черити: Господь — наш спаситель.Бланш Легро.
Любящая Вас,
Я с изумлением прочла это маловыразительное письмо. Зачем мадемуазель тратила на него время? К чему мне знать о кудрявых куколках и ее благочестивых мыслях? Почему она обращается ко мне «мисс Черити»? Казалось, последняя ниточка, соединяющая с детством, оборвалась.
На следующее утро Глэдис объявила, что в гостиной меня ожидает мисс Бертрам. Спускаясь по лестнице, я гадала, что же Энн взбрело в голову на сей раз.
Лидия
Вы удивлены? Хотя вы правы, мы не часто видимся в последнее время.
Скорее, мы вообще никогда не видимся. Я с интересом смотрела на мисс Лидию Бертрам. Высокая, стройная, очень изящная. Тонкие светлые волосы обрамляют чересчур вытянутое лицо. Красота, которую ей в детстве прочила тетушка Дженет, не спешила проявляться. Сходила ли она с ума по мистеру Эшли, как утверждала ее сестра?
Я
Надеюсь, у вас… и всей вашей семьи все хорошо.
В ответ — молчание.
Лидия
Мой брат… Несомненно, вы знаете, что Филип слег в начале осени?
Я
Мне очень жаль.
Это было не бессердечие, но осторожность. Я не забыла, как кузина Энн болтала, будто я влюблена в Филипа.
Лидия
Вы знаете, Филип всегда ценил вашу компанию. Его порадует ваш визит.
На лице Лидии отразились противоречивые чувства. Она хотела казаться безразличной, но в глубине ее глаз таилась мольба, и я приняла приглашение. Я пообещала приехать как можно скорее и взять с собой Питера, чтобы развлечь кузена.
Лидия
Прошу вас, не стоит. Филипу противопоказано сильно волноваться.
Я потеряла дар речи. А несколько дней спустя при виде кузена в библиотеке я чуть не потеряла дар речи во второй раз. Утонченный и изможденный Филип по-прежнему вздрагивал от малейшего сквозняка. Но что-то изменилось. Он выглядел бледным, желтушно-бледным. Под глазами чернели круги, виски впали. Он вежливо меня приветствовал, не обрадовался и не удивился. Мы немного поговорили о книгах. Он быстро устал.
Филип (прикрывает глаза)
Плохая погода меня изматывает.
Иногда у Бертрамов говорили о том, не отвезти ли Филипа в Ниццу, где зимой тепло. Но я сомневалась, что мой кузен перенесет такое путешествие.
Он передал мне книгу, чтобы я почитала вслух, и вскоре задремал.
Потом я часто его проведывала, чем вызывала недовольство мамы.
Мама
Наедине в библиотеке? Пусть хотя бы тетушка Дженет с вами побудет. Она может взять корзинку с шитьем и тихонько сидеть в уголке…
Я
Филип очень болен, мама. Он с трудом поднимается с дивана.
Мама
Вы совсем ребенок! Вы даже не представляете, насколько неприлично то, что вы говорите. Если бы Филип хотя бы сообщил нам о своих намерениях…
Я вытаращила на маму глаза. Неужели она не видит того, что вижу я? Неужели никто из них этого не видит? Когда я сидела около Филипа, тетушка Дженет иногда подходила к нам поболтать или предложить чашечку чая. «Ну что, Филип, пойдете сегодня гулять?» — спрашивала она с наигранной весёлостью, и я невольно сжималась. Иногда леди Бертрам появлялась на пороге библиотеки и стояла там не снимая шляпки, глядя сквозь сына. Однажды в ее присутствии у Филипа начался мучительный приступ кашля. Леди Бертрам позвала на помощь; ее глаза наполнились слезами, и она словно слепая прошла в комнату, натыкаясь на мебель.
Я знала, что доктор Пайпер регулярно приезжал осматривать Филипа. Но он разговаривал только с тетушкой Дженет, а тетушка Дженет не докучала леди Бертрам врачебными советами, зная, что та их не вынесет. Состояние Филипа ухудшалось, но в семье все оставалось по-прежнему. Сэр Филип, погруженный с головой в политику, едва ли вообще что-то замечал. Он никогда не был близок с сыном; он считал Филипа неженкой и неудачником. И только Лидия, приехавшая ко мне со своей просьбой, осознавала, насколько все серьезно. Она искренне любила брата. Но и она говорила о поездке в Ниццу так, словно эта поездка могла что-то исправить. Удивительнее всего было, что Филип выглядел по-своему довольным. Его жизнь протекала в четырех стенах; он переходил из спальни в библиотеку, читал или пролистывал книги, рассеянно слушал, дремал. Он и прежде не отличался особенным жизнелюбием. А сейчас жизнь медленно оставляла его. Пару раз он по моей просьбе сыграл на фортепиано, это были печальные мелодии. Потом его уже хватало только на то, чтобы взять несколько аккордов, едва касаясь клавиш. А когда его грудь раздирал кашель, от которого по лбу струился пот, он повторял: «Сильный бронхит, только и всего».
Лишь однажды, когда он откашлялся кровью, я заметила страх в его глазах.
Доктор Пайпер настоял на том, чтобы лично поговорить с сэром Филипом. Необходимо было как можно скорее отправить кузена на юг. Мама наконец поняла очевидное и запретила мне видеться с кузеном, болезнь которого, возможно, заразна. Наступил январь, и уже несколько недель в Лондоне стояла отвратительная погода. Бесконечно лил дождь, и день, не успев начаться, превращался в ночь. Филип угасал быстро, словно последние песчинки сыпались в песочных часах.
Скрываясь на четвертом этаже, я часто думала о кузене. Я вспоминала его пятнадцатилетним подростком, избегающим холода, движения и волнений. Чего же ему недоставало? Той искорки, что одновременно сжигает и согревает нас, воли — да-да, именно воли. Одним февральским днем Филип, который не слишком хотел жить, ушел из жизни. Я плакала по-настоящему. Привязалась ли я к Филипу? К прекрасному юноше, умному, одаренному, воспитанному, с отличным музыкальным слухом — достоинства которого так никому и не понадобились? Оплакивая его, я в какой-то степени жалела себя. Стиснув кулаки, я клялась, что стану каждый день рисовать, снова займусь грибами, вернусь к изучению ископаемых, закончу гербарий, продолжу вести дневник наблюдений, выучу новую пьесу Шекспира — и с каждым обещанием мои плечи вздрагивали от рыданий. О, мадемуазель, мадемуазель, как вы могли меня покинуть!
Глазами я поискала письмо — то самое пустое письмо, которое так меня ранило, что я на него не ответила. Машинально я перечитала: «Моя дорогая мисс Черити…»
И тут меня охватило какое-то нехорошее чувство. Что-то было не так с этим письмом. Будто мадемуазель, писавшая его, сошла с ума. «Вчера в школу прибыли две новые милые девочки, и миссис Грамбл…» Что заставило Бланш беспорядочно подчеркивать слова? Беспорядочно?.. Вдруг меня осенило, и подчеркнутые слова одно за другим сложились в крик о помощи: «Миссис Грамбл читает мои письма. Спасите!» Обида помешала обнаружить скрытый смысл письма! За Бланш шпионят, письма перехватывают, она не может писать мне прямо. Она заживо замурована там, в Стоунхеде. Я должна ее спасти! Именно так — я должна вырвать ее из когтей миссис Грамбл. Должна — и сделаю. Такова моя воля.
В день похорон бедную крестную, замотанную в черный креп, как в саван, поддерживали за руки муж и тетушка Дженет. Когда леди Бертрам говорила, что «не вынесет», она не лукавила. В церкви она потеряла сознание. Мама осуждающе покачала головой. Сама она, хоть и страдала недомоганиями и приступами, стойко перенесла испытание.
Мама
Все дело в достоинстве.
Мне оставалось только надеяться, что и всех нас она будет хоронить с таким же достоинством.
В толпе на кладбище я заметила юношу, который выглядел чрезвычайно расстроенным, юношу, который выглядел как мистер Эшли в четвертой или пятой сцене второго акта с ремаркой «действие происходит на кладбище». Он устремился к Лидии своей обычной походкой (может быть, слишком легкой, учитывая обстоятельства). Приветствие, соболезнования, носовые платки… Мистер Эшли держал руки за спиной, переминался с ноги на ногу и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Как будто оценивал, на каком расстоянии ему — лишенному наследства сыну миссис Смит, бродячему актеру второразрядной труппы, — надлежит теперь держаться от сестер Бертрам. Потом подошла Энн и непринужденно обратилась к нему как в детстве: «Кеннет». Беседа оживилась, но я (не имея под рукой крысы, сверчка или стрекозы для привлечения внимания мистера Эшли) решила в нее не вмешиваться.
Церемония завершилась, у бедной крестной случился нервный припадок, все начали расходиться, а с неба упали первые капли дождя. Мне хотелось прогуляться, перед тем как сесть в экипаж к родителям. Я раскрыла зонтик и пошла по аллее, мимо надгробий. Вдруг я заметила мужчину, стоящего под зонтом у дерева поодаль. Его силуэт показался мне знакомым, я сделала несколько шагов в его сторону, чтобы удостовериться:
Я
Герр Шмаль!
Герр Шмаль
Мой бедный дружочек!
Он плакал, не сдерживая слез. Плакал по своему ученику, и эта боль сливалась с болью утраты собственных сыновей. Я стиснула его руку, повторяя: «Герр Шмаль, герр Шмаль!» Я знала, что нужно с ним поговорить, причем как можно скорее, но в голове все смешалось. Я услышала издалека мамин голос, она звала меня.
Я
Герр Шмаль, мне необходимо поговорить с вами… Нет… Какой у вас адрес? Да-да, именно так, дайте ваш адрес.
Он проговорил адрес, я повторила за ним.
Герр Шмаль
А как дела у вашей гувернантки? Я полагал, она придет с вами…
Я
Но ведь… ее уволили.
Герр Шмаль (в ужасе)
Уволили?!
Мама уже шагала к нам. И мне пришлось спешно прервать разговор.
Я
До встречи, герр Шмаль.
Я убежала. К счастью, мама не узнала наставника Филипа. На ее расспросы я ответила, что незнакомец поинтересовался, кого хоронили.
Мама
Но, Черити, как вы могли с ним заговорить! Иногда вы меня поражаете.
Если бы мама знала, что я задумала, она поразилась бы еще больше. Я решила назначить герру Шмалю встречу после обеда в тератологическом зале музея, напротив двухголовой змеи. Написав и спрятав записку, я спустилась на нижний этаж в поисках гонца. Глэдис Гордон часто убегала якобы за покупками (которых ей никто не поручал). За это ее бранила Мэри, бранила мама, бранила Табита. Глэдис выкручивалась, вытирала рукавом несуществующие слезы, глупо ухмылялась, и все начиналось сначала. Она явно водила знакомство с какими-то юными трубочистами или продавцами каштанов; меня это как раз устраивало. У меня осталось с Рождества немного денег, всего два шиллинга, но одного из них вполне хватило на подкуп Глэдис. Около часа она где-то пропадала, «занимаясь покупками», а потом вернулась с ответом от герра Шмаля, в котором он подтверждал нашу встречу и выражал свое недоумение. В свое время леди Бертрам заверила его, что у мадемуазель Легро все будет в порядке, если он станет держать язык за зубами. Теперь он от всего сердца жалел ее как мать, утратившую сына, но порицал за обман. Глэдис, вручившая мою записку лично герру Шмалю, не одобрила мой «выбор». Среди продавцов каштанов нашлись бы парни получше! Второй шиллинг заставил ее замолчать.
К тому времени у меня уже вошло в привычку ускользать из дома через черный ход. В этом отношении я не слишком отличалась от Глэдис.
Итак, в следующий вторник я наконец снова увиделась со старым другом. Я имею в виду двухголовую змею. Склонившись над застекленной витриной, я репетировала в уме разговор с герром Шмалем. Необходимо в самых мрачных красках описать ему положение Бланш (что, учитывая обстоятельства, не представляло труда). Но как его убедить вырвать ее из цепей рабства? Нужно ли открыть ему секрет Бланш? Неужели ему было невдомек, что она его любит?
Герр Шмаль
Господи, я заставил вас ждать, мисс Тиддлер! Вы сегодня чудо как хороши!
Я носила траур по кузену, на мне была старая помятая шляпа, а в руках — зонт, с которого текла вода. Но герр Шмаль всегда поэтически смотрел на мир.
Я
У меня не так много времени. Я должна рассказать вам о Бланш и о месте, где она сейчас.
По мере того как я описывала Стоунхед, взгляд герра Шмаля все больше мрачнел, как у Вильгельма Телля перед лицом тирана. Я бы гроша ломаного не дала за жизнь миссис Грамбл, окажись герр Шмаль в тот момент перед ней с арбалетом в руках.
Герр Шмаль
Чудовищно. Несчастное дитя! Бедняжка!
Но негодования было мало, чтобы броситься на выручку Бланш. Его щепетильность не позволяла ему немедленно стать спасителем мадемуазель Легро. Что она подумает, появись он в Стоунхеде с предложением о побеге! Это же так неприлично!
Мое время истекало. Пора было возвращаться.
Я
Герр Шмаль, надеюсь, Бланш простит мне эти слова…
Он вздрогнул; глаза засияли надеждой.
Я
Мадемуазель Легро вас любит. Возможно, вы не подозревали… Разве вы не видели…
Герр Шмаль
Ни слова больше, ни слова…
Он сжал мою руку так, что хрустнули кости. Он тоже сделал признание. Он любил мадемуазель Легро; бедный жалкий человек, годившийся ей в отцы, он все-таки позволил себе ее полюбить.
Герр Шмаль
Могу ли я надеяться…
Я
Конечно да, да! Скорее поезжайте за ней, пока не слишком поздно! Дорога каждая минута!
Он буквально воспринял это выражение и тут же ушел, взволнованный, даже забыв проститься.
