С мистером Эшли мы больше не виделись: он уехал со своей труппой. Его записка заняла почетное место в корзинке Питера, рядом с письмами Бланш и Ульриха Шмаля. По возвращении в Лондон в конце сентября я первым делом вспомнила о своих старых друзьях. Бланш писала мне, что они переехали в коттедж, который нарекли «Мечты о розах», и открыли школу для девочек из хороших семей. Мои ответные письма к ним не отличались содержательностью. Все лето я общалась с Энн, поэтому в голове у меня было пусто.
Первый день в классной комнате стал катастрофой. Ни малейшего желания работать. Я открывала книгу — и тут же ее закрывала. Грызла карандаш в тщетных попытках отыскать вдохновение — и откладывала его в сторону, зевая. Слава Богу, на следующий день от герра Шмаля пришло приглашение. Хотя мне было уже почти восемнадцать, я по-прежнему скрывала от мамы, что часто бываю у Шмалей. Ничего никому не сказав, я вышла из дома через черный ход. На улице я не осмелилась ни подозвать кэб, ни обратиться к кучеру на стоянке фиакров. Поэтому впервые в жизни поехала на омнибусе. Внутри было тесно и дурно пахло, поэтому я подобрала юбки и полезла на крышу по кованой лестнице. Слишком поздно я осознала, что очутилась одна в компании ухмыляющихся мужчин; неприятнее всего было сидеть с одним из них спина к спине. Я сдвинулась на самый край сиденья и при каждом толчке хваталась за поручни. На этом несчастья не кончились: пошел дождь; удерживать над собой раскрытый зонт и не вылететь при этом на мостовую оказалось непростой задачей.
Оказалось, что южный пригород Лондона, где поселилась чета Шмалей, — все же не край земли. Последние пенсы я отдала уличной детворе, которая от нечего делать взялась меня сопровождать: я ведь не знала, где живут мои друзья, знала только название их коттеджа: «Мечты о розах». Когда мы подошли, я убедилась, что свое имя дом получил не зря: никаких розовых кустов не было и в помине, о них оставалось только мечтать. Садик, очевидно, тоже пригрезился Бланш — я разглядела лишь пару пучков травы, торчавших между булыжниками. Только дверной колокольчик оказался на месте. Я позвонила.
Герр Шмаль
Мисс Тиддлер, как вы сегодня замечатель…
Тут он запнулся, поскольку выглядела я в точности как мокрая половая тряпка.
Бланш
Что же вы умолкли, Ульрих? Подбросьте полено в огонь да позвоните, чтобы подали чай! А вы раздевайтесь, Черри!
Она осторожно встала с кресла-качалки и подошла меня обнять. Я заметила, что цвет лица у нее здоровый, но щеки как будто припухли, а походка стала медлительной. Тотчас закралась тревога: вдруг Бланш несчастлива в браке? Ульрих отправился на поиски служанки, которая сновала между гостиной и кухней. Мы с Бланш уселись с двух сторон от камина.
Бланш
Какая радость снова вас видеть… За такое короткое время столько всего произошло. Столько всего! Хм-м… Я немного устаю в последнее время.
Она покосилась в угол, что показалось мне весьма странным.
Бланш
Но когда люди женятся, этого следует ожидать, не так ли?.. В конце концов, хм-м…
Наконец вернулся герр Шмаль. Он сам нес поднос с чаем. Он часто смеялся и вообще помолодел на десяток лет.
Герр Шмаль
Бланш уже сказала? Она в положении!
Бланш и я (вместе)
Ах!
Так вот что пыталась мне сообщить милая мадемуазель. Ее муж ликовал, не скрывая своих чувств.
Ульрих
Бланш хочет мальчика, а я — девочку. Но это не имеет значения! В любом случае через год попробуем снова.
Бланш (журит его)
Ульрих, Ульрих…
Ульрих
А вы, мисс Черити, будете крестной!
Так мы болтали за чаем. В школу уже поступили две девочки: дочь железнодорожника и дочь кассира водопроводной компании. Это, конечно, не высший свет, но девочки очаровательные.
Ульрих
А вы, мисс Тиддлер, чему вы научились этим летом?
Несколько секунд в тишине только позвякивали чайные ложки. Бланш прокашлялась, Ульрих пошевелил угли в камине. Я принялась шутливо описывать Брайтон, и имя кузины Энн звучало почти в каждой фразе. Бланш слушала и смеялась; Ульрих молча смотрел в огонь.
Ульрих
Вижу, дорогая мисс Тиддлер, ваша кузина подает вам плохой пример.
Бланш и я (вместе)
Ах!
Ульрих
И кроме того, вижу, что вы становитесь ленивой.
Я слишком любила герра Шмаля, чтобы по-настоящему на него рассердиться, но была задета. Хотя на следующий день я признала: он, конечно же, прав. Я перестала просыпаться рано, слишком подолгу прихорашивалась, бралась за десять книг — и ни одну не заканчивала, а как только принималась думать, тотчас оказывалось, что у меня мигрень.
В день восемнадцатилетия я вспомнила о письмах, что писала сама себе раньше, и решила написать еще одно, чтобы открыть в двадцать лет.
Дорогой друг, вот Вам и исполнилось двадцать: говорят, это самый прекрасный возраст в жизни! Вы изящно одеваетесь, а также делаете гимнастику, и потому не только красивы, но еще свежи и румяны. Вы свободно себя чувствуете в обществе, но не забываете, что настоящий талант совершенствуется в одиночестве. Вы записались на занятия в Королевскую академию, потому что — решено! — Вы станете художником.
Я удивленно перечитала написанное. Мое ожившее перо по собственной воле вывело последнюю фразу. Художником? Так вот что, оказывается, тревожило меня все это время. Стать портретистом, как Анжелика Кауфман, или художником-анималистом, как Роза Бонёр? Если у других женщин получилось, чем я хуже? Ведь я с таким рвением изучала всякие явления природы, устройство цветов и грибов! Конечно, я не могу соперничать с мистером Барни из Королевских ботанических садов, но я вполне могу рисовать точнее и, как говорил Констебл, «ближе к источнику». С улыбкой я дописала:
Ваше сердце все еще свободно. Но, возможно, Вы уже встретили того, кого полюбите.
Я зачеркнула последние слова и переписала:
«Того, кто полюбит Вас».
Потом подписалась и запечатала письмо в конверт с пометкой:
«Открыть в двадцать лет».
Я дала себе срок два года. Два года на то, чтобы рисовать и делать наброски без передышки, чтобы в одиночестве изучать творения природы и великих мастеров живописи. Не зря же я поднималась каждое утро в шесть. Странно, мне не пришло тогда в голову, что у мамы, когда она узнает о моих планах поступить в Королевскую академию, непременно случится нервный припадок, а папа процитирует: «Мужчине — меч, а женщине — игла». Или, продолжая тот же смысловой ряд: мужчине — кисть, а мне — метла (которая, по сути, есть не что иное, как улучшенная кисть).
На следующий день после моего дня рождения в этот мир пришел мой будущий крестник. Герр Шмаль заглянул, чтобы передать новость Мэри, а та прислала ко мне Глэдис.
Глэдис
Плохие новости: ваш милок разжился спиногрызом. Звать Ноэль, но, по-моему, такого имени нет…
Я
Глэдис, запомните раз и навсегда: передавайте, что вам сказано, не надо от себя ничего добавлять.
Табита, сидевшая с шитьем в своем закутке, тоже услышала новость.
Табита
Вон как, у нее ребенок? Она его украла у меня.
Я
У вас нет детей, Табита.
Табита
Есть, я его видела. Я родила его в развалинах замка.
Я (терпеливо)
С замком герцога Этхолла все в порядке. Я его видела, когда ездила в Шотландию.
Табита
Он был такой маленький. Я слишком туго затягивала пояс. И он родился слишком рано. С копытами и рогами. Я бросила его в реку. Дитя демона.
Петруччо (за словом в карман не лезет)
Я демон, кар-кар-кар!
В бедной голове Табиты все окончательно перемешалось. Иногда она меня не узнавала. Я понимала, что она сошла с ума и что нужно предупредить родителей. Но опасалась, что, если кто-то кроме меня услышит ее слова, Табита кончит свои дни на виселице.
Что же до рождения малыша Ноэля, то скрыть его от родителей я никак не могла. Пришлось для начала признаться, что все это время я поддерживала с мадемуазель связь.
Мама
С этой распутницей!
Потом я призналась, что мадемуазель вышла замуж за герра Шмаля.
Мама
За своего совратителя?!
Потом — что у них родился ребенок.
Мама
Несчастный.
И наконец, что я — его крестная мать.
Мама
Крестная этого дитя порока!!!
Я
Но, мама… они ведь женаты.
Папа
Вот именно.
Еще два месяца ушло на то, чтобы уговорить маму принять их у нас в гостях.
Мама
Как, говорите, их фамилия?
Я
Шмаль, мама.
Мама
Какая-то иностранная, никак не выговорю. Даже речи быть не может, чтобы принимать их в большой гостиной.
Я
Просто чай на кухне.
Мама
На кухне? Как у вас язык поворачивается такое говорить! Чтобы я пила чай на кухне?! Вместе с кухаркой!
Я
Но я думала, раз вы не хотите их видеть…
Маму терзало любопытство. Она приняла «этих, как их там» в большой гостиной, взглянула на дитя порока и постановила не терпящим возражения тоном, каким обычно дают клятвы, что у него нос картошкой. Хотя носик у малыша был острый, в точности как у его мамы. Герр Шмаль доверительно сообщил, что младенец — исключительный. Когда гости ушли, мама еще какое-то время оставалась погруженной в задумчивость.
Мама
Никак не пойму, вроде рук у нее было две, когда я ее нанимала?
Став крестной Ноэля, я могла теперь свободно посещать «Мечты о розах», не убегая из дома через черный ход. Навещая маленького крестника в первый раз, за неимением денег я подарила ему свой акварельный рисунок.
Герр Шмаль
Какой все-таки у вас талант! Ваши рисунки многим бы понравились. Вчера мне как раз рассказывали об одном издательском доме «Вандерпрут», они печатают поздравительные открытки ко дню рождения и Рождеству — знаете, такие, с оленятами, снегом, гирляндами. И на них еще написано «Счастливого Рождества!».
Бланш (смеется)
Ульрих, Ульрих, не станет же Черити рисовать поздравительные открытки!
Я
Думаете, кто-то купит мои рисунки?
Я покраснела и притворилась, что меня это совсем не интересует.
Герр Шмаль
Почему бы и нет! И потом, молодой девушке не помешает немного финансовой независимости.
Я
Если бы у меня были деньги, я бы покупала подарки и…
Герр Шмаль
Я уточню подробности.
Спустя два дня Ульрих сообщил, что рисунки животных, наряженных как люди, можно показать некому заинтересованному в них мистеру Оскару Дампфу. Шмаль уже показал ему одну мою акварель, и тот предложил платить по фунту за каждую. Целый фунт за акварель? Шесть фунтов за шесть акварелей! Для меня — целое состояние! Я ринулась лихорадочно рисовать своих любимчиков, надев фартук на Милдред, жилет — на Питера, чепчик с кружевами — на Кука. Я изображала весенний сад и занесенную снегом опушку в лунном свете, курящего трубку Питера и Милдред, метущую веником пол. Я припоминала, что именно смешило Эдмунда, когда я развлекала его наскоро сочиненными историями о кролике. Наконец, выбрав шесть акварелей, я передала их с Глэдис мистеру Дампфу в его кабинет на Флит-стрит. Глэдис вернулась с письмом.
Глэдис
На вашем месте я б оставила того, самого молоденького, актера. Этот ваш Дампф поперек себя шире. Прямо как бочка.
Я
Благодарю, Глэдис.
Письмо мистера Дампфа гласило:
Дорогой м-р Тиддлер.Оскар Дампф
Я получил ваши картинки и они мне згодятся. Прошу придти завтра в мой кабинет расчитатся.
Ваш
Если закрыть глаза на кое-какие ошибки, а также на небольшое недоразумение с моим полом, письмо произвело на меня самое благоприятное впечатление, и я сразу размечталась о тех приятных мелочах, в которых мне с детства отказывали, но которые могли стать теперь доступными благодаря так легко заработанным шести фунтам. Я бы пошла посмотреть на восковые фигуры мадам Тюссо и за дополнительный шиллинг подрожала бы в Кабинете ужасов; остановилась бы у тележки уличного торговца, купила кусочек кокоса за пенни; а еще принесла бы домой пышные кексы и съела бы, щедро поливая растопленным сливочным маслом. Это для начала. Потом я бы продала еще рисунки и накупила бы себе ленточек, кружев и шляпок, как кузина Энн, которой всегда выдавали карманные деньги.
На следующий день я бы многое отдала за то, чтобы герр Шмаль меня сопровождал. Я не могла поведать родителям о своем замысле, поэтому в издательский дом «Вандерпрут» пришлось добираться украдкой. Я представляла себе внушительное здание с одетым в ливрею швейцаром у входа. Но оказалась в безлюдном дворике, в глубине которого скрывалась стеклянная дверь с вывеской: «ДАМПФ. Стучите громче и входите».
Так я и сделала. Внутри, к моему облегчению, никого не оказалось. Множество коробок (некоторые валялись перевернутыми), везде башни из книг, даже на полу, и стол, на котором корреспонденция лежала вперемешку с какими-то объедками. У меня дрогнуло сердце при виде рисунка с моим Питером (курящим трубку) на пивной кружке.
Голос (из глубины конторы)
Кто там?
Я
Я к мистеру Дампфу.
Оскар Дампф (возникает ниоткуда)
Это я. М-м-м, по какому вопросу?
Глэдис оказалась права. Он действительно был похож на бочку; казалось, ему легче катиться, чем ходить.
Я (указываю на Питера)
Это по поводу акварелей…
Оскар Дампф
М-м-м, мистер Тиддлер не смог прийти?
Я
Я и есть… видите ли, случилось небольшое недоразумение. Я автор этих работ.
Оскар Дампф (удивленно)
Да? (Задумывается.) М-м-м-м…
Он огляделся по сторонам, очевидно, ища стул, который можно было бы мне предложить. Но все стулья оказались заняты самыми разнообразными вещами, и он сдался.
Оскар Дампф
Шмаль вам уже сказал, полагаю. Один фунт?
Я, краснея, подтвердила. Он тяжело смотрел на меня в упор; его манеры показались мне не слишком располагающими.
Оскар Дампф
У вас еще есть? Нам нужны свинки, играющие на скрипке, или кошка с мандолиной на веревочной лестнице.
Я начала беспокоиться: не сбежал ли, часом, мистер Дампф из психиатрической лечебницы?
Я
Я еще никогда не рисовала кошек… с мандолиной. Но могу попробовать.
Оскар Дампф
Не беспокойтесь о сходстве. Главное, чтобы смешно.
Я
А те работы, что я вам отправила? Вы писали, что они вам сгодятся…
Оскар Дампф
Да? Ах да, м-м-м. Но я плачу за дюжину. Один фунт? Нарисуйте свинок, танцующих свинок со скрипками. Или с дудочками. Вот таких.
Он изобразил свинку, стоящую на задних ногах и насвистывающую на дудочке. Мне захотелось побыстрее уйти, и, пообещав еще шесть акварелей, я попятилась к двери.
Неделю я провела, подыскивая подходящие изображения свиней в книгах с картинками и даже в музее. Тут следует отметить, что изобразительное искусство, как выяснилось, испытывает явную нехватку свиней, и мистер Дампф, похоже, решил восполнить это упущение. Только перспектива заработать двенадцать фунтов смогла убедить меня все же взяться за пляшущих свинок с дудочками.
У меня не было большого желания возвращаться одной в контору издательского дома «Вандерпрут». Но герр Шмаль разрывался между новорожденным младенцем и только что открытой школой. Поэтому я снова ускользнула из дома через черный ход — с ужасом в душе и со свинками в папке для рисунков. Мистер Дампф (очевидно, проживающий в глубине своей конторы), как и в прошлый раз, возник будто ниоткуда. Я наконец выложила свинок ему на стол.
Оскар Дампф (с озадаченным видом)
Это… это что же, свиньи?
Я
Ну да. Вы ведь сказали…
Оскар Дампф (с сожалением)
Играют на дудках?.. Нет, такое уже никто не покупает. Есть спрос на лягушек в балетных пачках. Вот таких.
Мистер Дампф грациозно сложил руки над головой, а ноги — в третью позицию.
Я (дрожащим голосом)
Вы, верно, насмехаетесь надо мной, сэр.
Оскар Дампф
Я? Нет же, нет. Но эти покупатели открыток, они весьма капризны. Только покажется, что им нравятся аллигаторы на коньках (а вы знаете, как их сложно рисовать), а им уже подавай, м-м-м, пингвинов, играющих на волынке.
Пока мистер Дампф распространялся об аллигаторах и пингвинах, у меня зашумело в ушах. Лишь крайнее негодование помогло совладать с собой.
Я
Заплатите, сэр, или отдайте мои рисунки.
Оскар Дампф
Так и быть, пойду вам навстречу, мисс… м-м-м, как вас там. Но только потому, что у вас талант.
Он открыл засаленный портфель, из которого извлек и вручил мне банкноту в один фунт. Я ждала остальные одиннадцать. Но мистер Дампф уже захлопнул портфель.
Я
Один фунт?
Оскар Дампф
Как договаривались со Шмалем. Один фунт.
Я
Один фунт за акварель!
Оскар Дампф
М-м-м-м? Нет, нет. Один фунт за дюжину. Я плачу за дюжину. Шмаль не расслышал… Но главное, если у вас появятся лягушки в балетных пачках, вы уж не забудьте про меня!
Так мистер Дампф мгновенно излечил меня от желания обращать свой талант в деньги; и я постаралась забыть, что когда-то я рисовала свинку, стоящую на задних ногах и дудящую в дудку.
