В понедельник Луиза пришла за Чудиком и застала в доме Сент-Ива ремонт. Рабочие ставили металлическую дверь с парадного входа и видеокамеру слежения в саду.

Во вторник Сент-Ив предупредил своих пациентов, что следующую неделю будет отсутствовать, семейные дела призывают его на Мартинику. Семейству Оганёр, Марго, Элле и Сирилу он дал номер своего мобильного телефона. В случае необходимости они могли с ним связаться. А потом размашисто перечеркнул две страницы в своем еженедельнике:

На вторую неделю каникул Луиза забрала детей к себе. Она так и не поняла, что же случилось в доме Сент-Ива. Поль ее совсем запутал, рассказав об «убийце», которого Габен прогнал черпаком. Зато она знала точно, что Спаситель перед тем, как улететь на Антильские острова, доверил ей мадам Гюставию и что она, Луиза, готова, если бы он только попросил, взять в свой дом еще хоть сотню хомячков.

— Добрый день, Луиза, — поприветствовал ее Спаситель, когда она приехала за Гюставией, и расцеловал в обе щеки.

Со светскими церемониями между ними было покончено.

— Как поживает Чудик? — поинтересовался Спаситель. — Он паренек с характером, легко не приручишь.

— Это дело времени, — ответила Луиза. — Терпения у меня хватит.

— Уверен, вы своего добьетесь.

Возвращаясь домой с Гюставией на заднем сиденье, Луиза раздумывала, не намекнул ли ей Спаситель таким хитрым способом, что у нее есть шанс. Если заменить Чудика на Спасителя, то все звучало очень прозрачно: «Паренек с характером, легко не приручишь… Но вы своего добьетесь». Луиза уже начала придумывать хороший конец для своей любовной истории, но тут голос — голос ее заботливой матери — спросил: «А ты сказала ему об Алисе? Неужели забыла? А надо бы сказать: „Кстати, у меня есть еще дочка-подросток с ужасающим характером. Вас это не смутит?“»

Спаситель, проводив Луизу, вернулся в кабинет, все еще чувствуя запах ее духов. «И тоже блондинка», — подумал он. Он боялся повторить ошибку, боялся новой беды, не хотел попадать в силки, какие расставляет нам сердце.

* * *

Лазарь первый и единственный раз летал на самолете, когда ему было три года. Они тогда покидали Мартинику. Он запомнил, что, когда он проснулся, все захлопали ему в ладоши.

— Нет, это они аплодировали удачной посадке, — объяснил сыну Спаситель, пристегивая ремень. — Так благодарят экипаж и… Господа Бога за то, что благополучно долетели.

Вокруг них еще переговаривались и суетились, рассаживаясь по местам, пассажиры. Лазарь удивился, увидев вокруг себя на таком маленьком пространстве столько чернокожих. Он с отцом сидел в салоне эконом-класса самолета, летящего в Фор-де-Франс.

Стюард в громкоговоритель спросил, есть ли среди пассажиров доктор, у маленькой девочки поднялась температура.

Лазарь вопросительно посмотрел на отца.

— Я доктор психологии, а не врач, — со вздохом ответил Сент-Ив.

— Но ты же все равно лечишь, — утешил его сын.

Командир экипажа по фамилии Гарсиа (запомнил любопытный Лазарь) объявил, что они взлетят через пять минут. Сначала самолет выехал на взлетную полосу, потом побежал по ней и совершенно незаметно поднялся в воздух. Лазарь сидел возле иллюминатора и смотрел, как Франция превращается в поле для настольной игры, вроде «Монополии», с зелеными квадратами лесов, коричневыми — полей, красными кубиками-домиками и машинками на дорогах. Потом в иллюминаторе осталось только небо, и Лазарь видел под собой бескрайние стада облаков. После первых восторгов: «Ой, похоже на сахарную вату!», «Ой, вот бы там поваляться!» — Лазарь заскучал.

— Пап, мы уже много пролетели?

— Лазарь, — остановил его с упреком Спаситель.

— Да, я знаю, мы долго-долго будем лететь…

— Потому что?..

— Это очень-очень далеко, — вздохнул Лазарь и принялся изучать все, что было под рукой: откидной столик, подножку, кнопки на подлокотниках, тактильный экран.

Тоненькая смуглая стюардесса порадовала мальчугана, предложив ему новые развлечения: маску для сна на глаза, надувную подушку под голову, носки на ноги, заглушки в уши, душистую салфетку для рук, конфеты на случай воздушных ям, поднос с ужином и плед на ночь. Походив туда и обратно по проходу: сначала помыть руки, потом попить водички, потом пописать, — Лазарь уселся смотреть «Снежную королеву» и незаметно заснул, приникнув головой к боку Спасителя, чем очень его порадовал.

Лазарь открыл глаза, когда папа поставил перед ним поднос с завтраком.

— Уже утро?

— Можно и так сказать, — согласился Спаситель, взглянув на часы. Стрелки часов показывали час ночи.

— Садимся? — задал новый вопрос Лазарь и поднял шторку иллюминатора. — Папа! Там ночь! Почему ты сказал, что утро?

«Дамы и господа, — заговорил громкоговоритель, — к вам обращается командир экипажа. Наш самолет начинает снижение перед посадкой в Фор-де-Франс, которую мы совершим в двадцать часов тридцать минут. Температура воздуха в аэропорту плюс двадцать семь градусов».

Сонный Лазарь хотел, но не смог возразить: не бывает, чтобы разом было и утро, и ночь. У господина Гарсиа голова не в порядке: не бывает жары, когда солнце спряталось!

— Меня тошнит, — пожаловался Лазарь, оттолкнув стакан с апельсиновым соком.

Лучше бы он остался на каникулы в Орлеане вместе с Полем, Габеном и мадам Гюставией… Морока с получением багажа, оформлением документов на аренду машины окончательно испортила ему настроение. А когда из здания аэропорта с прохладным кондиционированным воздухом он вышел во влажную парилку тропической ночи, то совсем запутался.

— Зачем они отопление включили?!

Отец в ответ только рассмеялся, подхватил его на руки, как маленького, и усадил в машину.

— Хватит вопросов, завтра все сам поймешь.

Спаситель включил кондиционер, потом радио и, выбравшись из пробок вблизи аэропорта, поехал по дороге, ведущей на юг. Пальцы Спасителя невольно отбивали на руле ритм бегина: «Белянка, белянка, кожа как сметанка, не приставай к мужчинам, особенно женатым…»

— Папа, я же сплю!.. — пробурчал Лазарь.

— Извини, малыш.

Спаситель сделал тише радио, но не мог не напевать. До чего же он был счастлив! «Моя родина, — думал он, — я у себя на родине!»

Лазарь не почувствовал, как отец нес его на руках от машины до постели. Но прошло несколько часов, и сухой смешок возле уха разбудил его. Не открывая глаз, в полусне мальчик спросил:

— Кто тут?

Он протянул руку, ощутил теплый влажный воздух и, дотянувшись, потрогал пальцами что-то похожее на паутину. Отдернул руку, открыл глаза и громко позвал:

— Папа!!!

Ему ответил сухой смешок.

Темным-темно. Лазарь ничего не видел. Но тот, давешний незнакомец явно был здесь. Он преследовал Лазаря, он вошел сюда!

— Ш-ш-ш, — сказал папин голос около него, — спи.

Лазарь понятия не имел, где он оказался, и поэтому не удивился, что отец спит с ним рядом.

— К нам кто-то вошел, — прошептал Лазарь.

— Нет, это снаружи, — объяснил Спаситель сонным голосом.

Снова послышался смешок.

— Скажи ему, чтобы не смеялся, — попросил Лазарь.

— Не могу, — ответил Спаситель. — Это такой кузнечик.

Лазарь уселся на постели, обняв коленки, и стал вслушиваться в мартиниканскую ночь. Темнота звучала на множество голосов: гортанно перекликались лягушки, поскрипывали кузнечики, под порывами ветра шелестели листьями пальмы, где-то вдалеке вдруг взлаивала собака или кукарекал петух, перепутавший луну и солнце. Потом Лазарь услышал рядом на кровати спокойное дыхание отца. Он спал. Лазарь тоже лег. Вскоре по крыше оглушительно забарабанил дождь, мгновенно смыв все остальные звуки, и под его торопливый стук Лазарь глубоко, без снов, уснул. Проснулся он в 7 утра по антильскому времени и увидел, что он один на широкой постели под москитной сеткой, закрепленной на потолке. Он выскользнул из-под сетки и опустил ноги на прохладные плитки пола.

— Папа! — позвал он, и его голосок через обе комнаты, из которых состоял этот дом, добрался до террасы, где сидел полуголый Спаситель, укрывшись в тени от успевшего раскалиться солнца.

— Иди сюда, — позвал Лазаря отец. Было видно, что он тут у себя дома. — Садись завтракать, у нас все готово: молоко, хлеб, банановый конфитюр. Миранда о нас позаботилась.

Лазарь уже понял, что отцу сейчас не хочется, чтобы ему докучали миллионом вопросов. «Не дави, у нас каникулы». И все же он не смог удержаться и спросил, кто такая Миранда.

— Твоя бывшая няня. Ты звал ее Да. Не помнишь?

Лазарь с сожалением покачал головой.

— У меня амнезия на Антилы, — мрачно поставил он себе диагноз.

И тут заметил, что стоит голышом, прикрыл рукой причинное место и прибавил:

— Пойду трусы надену.

Он снова прошел по комнатам, прямо скажем, совсем не обремененным мебелью. Холодильник. Приземистый буфет. Широкая кровать. Шкаф-чехол для одежды.

Воздух был влажным и теплым, Лазарю казалось, что он в нем плавает. Он порылся у себя в чемодане, нашел купальные трусы и натянул их.

— Вот! — радостно воскликнул он.

И тут же завопил от ужаса. Из-под отцовского чемодана выползало чудовище. Он бросился на террасу.

— Папа! У нас в комнате какая-то зверюга! — Лазарь приставил к голове два пальца и пошевелил ими, показывая, как шевелит усами зверюга.

— Это загадка? Наверно, бык. Или таракан.

— Та-ра-кан? Такой огромный?!

— Да-да. Антильский таракан. Но они не кусаются. А ты посиди спокойно, если можешь. От тебя жаром пышет.

Спаситель говорил с мягким креольским акцентом. Это был совсем другой, антильский папа. Лазарь принялся за тартинку с конфитюром, с любопытством оглядываясь вокруг. Они сидели в маленьком садике с живой изгородью из полыхающего красными цветами гибискуса; через весь двор тянулась веревка с бельем.

— Мы с тобой тут одни?

— Гм-м-м.

Именно. Ничего другого Спаситель и не хотел на первое время. Земля, небо и мерцающее вдалеке море.

— Когда будешь готов, поедем с тобой на кладбище.

Спаситель пообещал Лазарю, что сразу же по приезде они пойдут на могилу Изабель. И вот, держась за руки, они вошли через главный вход на морское кладбище городка Сент-Анн. Белоснежные надгробия ослепительно блестели под ярким солнцем. Спаситель с сыном подошли к одному из них.

Изабель Сент-Ив. Урожденная Турвиль

1979–2010

Вазы не было, и они просто положили на камень букет тропических цветов: три арума с алыми языками и нежную розу. Сияющее антильское море рядом с кладбищем слепило глаза, Спаситель прикрыл их. Нет, слез у него не было. Плакать он не мог.

Лазарь тоже закрыл глаза. Он попробовал посчитать в уме.

— От двух тысяч десяти отнять тысячу девятьсот семьдесят девять получится двадцать один, да, папа?

— Тридцать один.

— Значит, она была уже старая или еще не очень?

— Совсем не старая.

— А тебе сколько лет?

— Ты же знаешь, мне тридцать девять.

«Тридцать девять, почти что сорок, но можно еще жить долго», — успокоил себя Лазарь.

— Я бы хотел помолиться, папа, но не знаю как.

— Думай, что мама рядом, и говори с ней.

— Ага… Ну-у… Я не очень помню тебя, мама, но я видел твою фотографию, ты красивая. Говорят, у меня твои глаза. Я помню, как ты бегала резиновым жирафиком по столу, а я смеялся.

Сент-Ив вздрогнул. Сын сам помнил то, о чем он ему никогда не рассказывал.

— Я не плакал, когда ты умерла, не потому что тебя не люблю, а потому что я тоже мужественный, как папа.

— Аминь, — произнес Спаситель и невольно вспомнил Эллу.

Он провел ладонью по глазам, ладонь стала влажной.

— Хочешь, навестим няню, которая тебя растила?

— Она здесь живет?

Миранда жила в Сент-Анне в домике с удобствами. Он был лучше рыбацкой хижины, которая досталась ей от отца по наследству и которую она время от времени сдавала непритязательным отдыхающим.

— Ток-ток-ток, — объявил о своем приходе Спаситель, стоя у застекленной двери.

— Доктор Спаситель! Приехал! — послышался воркующий смехом голос. — А вы еще выше, чем мне запомнилось. И малыш Лазарь! Господи! Как изменился. Да ты стал мужчиной, Лазарь! Поцеловать-то тебя можно? Когда-то я тебя нянчила, и ты меня называл Да. Помнишь?

— Помню, — соврал Лазарь.

Отец с сыном вошли в большую комнату. На полу на ковре из кокосового волокна три малыша в памперсах отнимали друг у друга машинки и пластмассовые грабельки.

— Как всегда, в нянях? — улыбнулся Сент-Ив.

— Конечно, но креольчик — мой, зовут Грегори.

Спаситель не стал спрашивать об отце ребенка. Как множество других мартиниканских женщин, Миранда, скорее всего, жила без мужа.

— Не испугался мытья холодной водой? — улыбнулась Миранда, словно сама в шутку устроила Лазарю холодный душ.

— Душ нормальный. Мне зверюги не понравились.

— Зверюги? — удивилась Миранда.

— Наши тараканы, — пояснил Спаситель.

Миранда расхохоталась и захлопала в ладоши, слегка напугав малышню на ковре. За веселый нрав Сент-Ив и выбрал ее своему сыну в няни.

Миранда собиралась кормить малышей, и гости распрощались, пообещав еще навестить ее. Лазарь в доме Миранды почти все время молчал, но, насколько ему позволяло хорошее воспитание, все осмотрел и потрогал.

Когда они уселись в машину, Лазарь сказал:

— Папа, я плохо себя повел.

— Что-что?

От удивления Сент-Ив, включавший зажигание, замер. Лазарь что-то достал из-под майки.

— Я его узнал, он мой.

И показал отцу игрушку для самых маленьких малышей — резинового жирафика Софи.

— Ты… взял без спроса?

— Он же мой! — со слезами на глазах настаивал Лазарь. — Мне его мама подарила.

Вряд ли это было так, но уж кто-кто, а дипломированный психолог знал: каждый сочиняет свои воспоминания.

— Напиши Миранде открытку с извинениями.

Открытку Лазарь выбрал сам. А дома сел за стол на террасе и, болтая ногами, написал:

«Дорогая Миранда, я взял у тебя жирафу Софи, извени меня, пожалста. Ее подарила мне мама, это не воровство, а просто на памить. Спасибо, что ты миня нянчила, когда я был маленьким.

Лазарь».

* * *

Четыре дня, всего-навсего четыре свободных дня смог выкроить для себя Сент-Ив и за это время хотел показать сыну Мартинику, да так, чтобы тот полюбил остров. Со вторника задул пассат, умеряя жару свежим душистым дыханием.

— Что сегодня будем делать? — спросил Лазарь Спасителя, вскочив с первым лучом солнца.

В этот день Спаситель проехался с сыном по рыбацким деревушкам — они, словно бусинки, белели в бухтах побережья: в бухте Кафар, в бухте Арле. Потом они полюбовались скалой — еще одной бусинкой, убежавшей подальше от берега в море, которая носила название Алмазный пик. А потом Сент-Ив повел сына на рынок. Как остро там пахло перцем и душистым ажгоном! Какие лежали горы сладкого батата и мексиканских огурцов! Одна торговка, повесив себе на шею плетеный лоток, звонила в колокольчик и кричала: «Фисташки! Жареные фисташки». Другая предлагала покупателям кровяные колбаски, доставая их из котелка. «Рыба! Рыба!» — кричала третья. Сквозь ограду закрытого рынка на улицу проникал запах пряностей: пахло карри, корицей, мускатным орехом, гвоздикой, пиментой.

Спаситель и сын сели обедать под пальмой, любуясь лазоревым морем, белыми бабочками, прозрачными стрекозами. На обед они ели креветки с помидорами. Спаситель сказал, что совершенно счастлив, и сравнил себя с Робинзоном Крузо.

— Это твой знакомый, да? — поинтересовался Лазарь.

Палило жаркое солнце, и Спаситель в поисках тени поехал по дороге, уводящей от побережья. Дорога шла то вверх, то вниз, огибала холмы. Куда ни посмотришь — зеленые волны, небольшие горки, как в японском саду. В зеленых зарослях виднеются деревянные хижины, пасутся привязанные к колышку светло-коричневые коровы, похожие на зебу. Свинки, очень смешные, розовые с черными пятнами, то и дело перебегают дорогу перед машиной.

— Сейчас, Лазарь, ты увидишь то, чего скоро уже никто никогда не увидит, — сказал Спаситель, когда они подъезжали к городку Ривьер-Пилот.

Он показал рукой в сторону поля, где жнецы большими ножами срезали последние стебли сахарного тростника, связывали в пучки и грузили на мулов.

— Одни старики еще соглашаются на этот рабский труд, — прибавил Спаситель.

— Значит, у нас скоро не будет сахара? — забеспокоился Лазарь.

Отцу не всегда нравился ход мыслей сына.

— Сахар будет, просто тростник уже давно убирают комбайнами, — ответил он.

Он остановил машину у обочины, вылез и сделал то, что любил делать в детстве: подобрал с земли упавший с повозки стебель тростника. Почистил его перочинным ножом, а потом показал сыну, как нужно его жевать, чтобы добыть сладкий сок.

Рискуя утомить малыша донельзя, Спаситель в следующие два дня торопился показать ему все, что только можно: птичек-колибри, которые засовывали длинный клюв в цветки гибискуса, застывшую лаву на склонах вулкана Пеле, холмы, похожие на спины скачущих горных коз, пляжи с черным песком в Карбе и с золотым — в Тартане. Когда они как-то раз присели отдохнуть у рыбацкой лодки под названием «Святой Дух», Спаситель вдруг вдохновился и прочитал стихотворение, которое учил в первом классе и, как оказалось, не забыл:

— Здорово, конечно, но все-таки… — вздохнул Лазарь.

— Всё-таки что?

— Да ничего.

— Говори, Лазарь, я не обижусь.

— Мне Поля не хватает.

Неловкая фраза ощутимо царапнула Спасителя. Он хотел поделиться с сыном любовью к родине. Неужели не получилось?

— Хочешь, позвони ему? А то он скоро ляжет спать…

Лазарь подскочил от радости. Можно было подумать, что друзей разделили не сотни километров, а сотни лет. Лазарь отошел в сторонку и приложил к уху телефон. Спаситель в детстве так прикладывал к уху раковину и слушал море. Лазарь проявил умеренность — уже через две минуты он с сияющими глазами вернул отцу телефон.

— Ну что? Всё хорошо? — спросил Сент-Ив, подумав о Луизе.

— Да. Только, знаешь… — Лазарь снова вздохнул.

— Что?

— Габена мне тоже не хватает.

На этот раз Спаситель только присвистнул. Не стоит потакать всем капризам.

— Что ж, напиши ему открытку.

Они вернулись домой в семь, в золотисто-пурпурном свете короткого заката, а в начале восьмого ночь уже опустила свой черный занавес. Лазарь уселся на террасе, выбрал глянцевую открытку с волшебным островом Мартиника — золотой пляж, кокосовые пальмы, сияющее море, — взял ручку и под хриплое кваканье лягушек написал:

«доргой габен надеюсь спасен здоров у меня все хорошо тут здорово жарко и едят непоймичто. Без тебя скучаю. Ты ГЕРОЙ. Лазарь».

— Вау! Ничего не скажешь, грамотей! — воскликнул отец, заглянув через плечо в письмо сына.

— А ты очень грубо разговариваешь.

— Можно мне кое-что прибавить?

Лазарь протянул отцу ручку, и тот вывел рисунок в уголке.

— Ты здорово рисуешь черпаки, папа!

В этот вечер Лазарь уснул как убитый, так же быстро, как настала ночь. Спаситель еще долго не спал, сидел и слушал сонное дыхание сына. Он готовился: завтра и его, и Лазаря ожидало тяжелое испытание.

* * *

Утром Спаситель объявил сыну по-креольски, что они едут в Фор-де-Франс.

— В детстве я только о нем и мечтал. Большой город. Шикарные магазины, кино, американские туристы. Но из-за работы в ресторане у родителей было мало свободного времени, и они редко меня туда возили. Ты увидишь, в Фор-де-Франсе народ на улицах очень красивый. И всех цветов кожи. В пятнадцать лет я влюблялся на каждом шагу.

Спаситель подхватил вилку и нож и принялся ритмично ими постукивать, напевая креольскую песенку. Он всеми силами старался справиться с волнением. Поездка в Фор-де-Франс, а он прекрасно понимал, что она совсем не интересна для восьмилетнего мальчугана, была только предлогом. Он собирался открыть сыну тайну, которую до сих пор тщательно от него скрывал.

Им понадобилось два часа, чтобы доехать до города. На улице Гальени Спаситель остановил машину перед бежево-розовым особнячком под № 12 и голосом туристического гида сообщил:

— Здесь жила мадам Леонсия Турвиль.

— Турвиль? Как мама?

— Мадам Леонсия была двоюродной бабушкой твоей мамы. А теперь послушай, как все было. Мои родители, видя, как хорошо мне дается ученье, решили отправить меня в лицей. В Фор-де-Франсе, в пятидесяти километрах от Сент-Анна — представляешь? — находился самый лучший лицей Шельшер. Меня в него и определили, и родители нашли женщину, которая согласилась взять меня на пансион. Ее звали мадам Леонсия Турвиль. В этом вот доме я и познакомился с Изабель, она как-то пришла пообедать к бабушке.

— И ты в нее влюбился?

— Не сразу. Она тогда была маленькой девочкой, а я — как я тебе уже говорил — влюблялся на каждом шагу. По-настоящему я познакомился с твоей мамой, когда закончил учебу в метрополии.

Сидя за столиком в кафе за кокосовым мороженым, Спаситель объяснял сыну, кто такие «белые креолы», или, как говорили на Мартинике, «беке». Так называли потомков первых белых поселенцев. Некоторые, в том числе предки Турвилей, прибыли сюда еще в XVII веке. Беке на протяжении веков заключали браки только между собой. Пришлось затронуть и трудную тему — об их отношении к черным.

— У мамы были рабы? — в ужасе спросил Лазарь. Он был еще в том возрасте, когда кажется, что родной дед мог знать Наполеона.

— Что ты, сынок! Рабство отменили в тысяча восемьсот сорок восьмом году.

— Вот и хорошо!

Такому маленькому мальчику не понять, что привычное деление на рабов и хозяев не исчезнет за одно поколение. Даже за два. Даже за три.

— Помнишь, что я тебе говорил о твоем хомячке Баунти? Я сказал, что он никогда не жил в пустыне, но помнит о ней.

Лазарь нахмурился. Ему показалось, он знает, что скажет ему отец.

— Я не родился рабом, но унаследовал память о рабстве от моих предков. Их оторвали от родной земли, от Африки, разлучили с близкими, которых они любили, и продали беке. Беке нуждались в рабочих руках, чтобы собирать сахарный тростник у себя на плантациях. Меня это ранит всякий раз, когда я об этом думаю. Я прапрапраправнук раба.

— А мама была беке?

Прапрапраправнучка рабовладельца.

— Да. Поехали дальше, я покажу тебе дом ее родителей.

Дом стоял на улице Дидье, почти на выезде из Фор-де-Франса. Здесь обособленно жили самые богатые беке острова. Жили в красивых белых домах под розовой черепицей, с галереями на резных колонках. Тут бы впору снимать «Унесенные ветром».

— Здесь, да? А где? — взволнованно спрашивал Лазарь, когда Спаситель припарковал машину.

Сент-Ив на секунду задумался: стоит ли ему вылезать из машины? Стоит ли подходить к двери? А почему, собственно, нет? Он знал, что вот уже два года, как дом продается, но из-за кризиса, который настиг Антилы точно так же, как метрополию, на него никак не находится покупателя. Ему стало грустно, даже больно, когда он увидел заброшенный сад, где еще красовались две королевские пальмы, и белый, но облупившийся фасад дома.

— Замок Спящей красавицы, — шепнул Лазарь.

— Вот и я так подумал, когда увидел Изабель, вернувшись с материка. Настоящая принцесса! Меня приняли в этом доме, потому что у меня были белые родители. Месье Турвиль презрительно называл черных «неграми». Он считал это слово оскорблением, но не стеснялся произносить его при мне — как бы давая понять, что ко мне оно не относится, я не «негр». Я мог бы возмутиться, но молчал. Я был влюблен. И хотел, чтобы семья Изабель приняла меня, пусть даже как белого.

— Но видно же, что ты черный, — рассудительно сказал Лазарь.

Спаситель засмеялся:

— Конечно, видно. Особенно ясно на свадебной фотографии. Просто бросается в глаза. На ней бросалось в глаза и другое, но я ничего не замечал.

На доступном ребенку языке Спаситель объяснил Лазарю, что беке на протяжении нескольких веков заключали браки только друг с другом, чтобы не смешивать свою кровь с кровью чернокожих, и это дурно повлияло на наследственность. В семье Турвилей двоюродная бабушка Леонсия закончила свои дни в психиатрической больнице Кольсон, мать Изабель без конца ходила по колдунам, считая, что на нее навели порчу, ее отец, горький пьяница, разорил семью. А Гюг, брат Изабель, был, как известно, совсем недавно арестован в Орлеане за покушение на ребенка.

— Почему он на меня напал? Я так и не понял, — пробормотал Лазарь, с ужасом вспомнив пережитое.

— Потому что он решил, что это я навлек беду на его семью.

Спасителя внезапно оледенил ужас, как в тот вечер, когда Габен и Лазарь описали ему преступника.

— Пошли, сынок. Впереди у нас долгий путь, хорошо бы вернуться до темноты.

Они сели в машину и двинулись на север. Сент-Мари, Мариго, Лорен — этой дорогой ехала Изабель в последний день своей жизни.

Молча, сосредоточившись на дороге, Спаситель свернул на асфальтовую полосу, ведущую через тропический лес. Бас-Пуэнт, Макуба. По обеим сторонам дороги гигантский бамбук размахивал в вышине длинными космами. Машина вползала вверх по крутизне, потом спускалась по склонам вниз, одолела один железный мост, потом второй. Всякий раз с вершины холма виднелись новые горы, упирающиеся в облака, всякий раз внизу виднелись пляжи с черным песком и море, бьющее в скалы.

Спаситель остановил машину в Гранд-Ривьере, у канала Доминик — для любого антильца это край света. Отец с сыном вышли из машины.

Вдалеке, на опасной границе, где Атлантический океан встречается с Антильским морем, темнела рыбацкая лодка.

— В день своей смерти твоя мама здесь останавливалась, — сказал Спаситель. — Люди ее видели.

— Я был с ней?

Спаситель набрал в грудь побольше воздуха.

— Тебя никто не видел.

Время сказать сыну всю правду еще не пришло. Они постояли несколько минут в горестном молчании, а потом, все так же молча, пустились в обратный путь, из Гранд-Ривьера в Макубу.

Съехав со второго моста, Спаситель указал рукой на ущелье:

— Ее машину нашли внизу. Вот здесь.

Может быть, лучше, чтобы Лазарь считал смерть матери несчастным случаем? Это не значило бы солгать, он просто не сказал бы всей правды.

— Папа! — окликнул его детский голосок.

— Да… Я подумал и решил… Ты уже большой, Лазарь. И тебе надо знать. Мама попала в аварию, потому что она… Она проглотила слишком много таблеток. Она потеряла сознание за рулем, или у нее случился сердечный приступ.

Все Турвили обожали лекарства. У них в домашней аптечке накопилось большое количество таблеток, которые отпускают только по рецептам: антидепрессантов, транквилизаторов, снотворных. В машине после катастрофы было найдено много пустых коробочек.

— Почему мама так сделала?

Ни Лазарь, ни его отец не произнесли слова «самоубийство».

— Мама болела такой болезнью, при которой людей мучит невыносимая тоска. И иногда им не хочется жить.

— Но ты же лечишь людей с депрессией, — сказал Лазарь и вопросительно посмотрел на отца.

Спаситель судорожно вцепился в руль, замечание сына прозвучало для него совершенной неожиданностью. Бессмысленно скрывать от Лазаря правду. Он понимает так много, что поймет и это.

— Когда я увидел Изабель, принцессу в замке, она уже была очень грустной. Я подумал, что она несчастлива в своей семье, а я сделаю ее счастливой, если мы поженимся. Я очень верил в свои силы — ведь я только что получил диплом психолога, я был влюблен, и меня звали Спасителем. Я думал, что спасу ее.

— У тебя не получилось? — спросил Лазарь сочувственно.

— Нет. Нельзя спасти человека от самого себя, Лазарь. Его можно любить, быть с ним рядом, подбадривать, поддерживать. Но спасает себя каждый только сам, если хочет и если может. Можно помогать другим, сынок, но мы не всемогущи. И я тоже.

Спаситель убедился в этом в самом начале своей работы психологом, и это был жесточайший урок.

— Я чувствовал себя виноватым. Иногда во мне поднимался гнев на Изабель. Я упрекал ее за то, что она не была со мной счастлива.

Спаситель не стал говорить, что тесть и теща винили его в том, что это он сделал их дочь несчастной. Гюг распустил слух, что Спаситель бил свою жену и довел ее до самоубийства.

Наступили сумерки, ехать стало опасно. Спаситель был слишком взволнован, чтобы сосредоточиться на дороге.

— Я тоже, — сказал Лазарь, — я тоже не сделал ее счастливой.

— Давай остановимся, — прошептал отец.

Слезы застилали ему глаза, боль сжимала сердце.

Вышла луна, серебристый свет замерцал на огромных древовидных папоротниках, на нескончаемом каскаде холмов.

Отец и сын молчали. Надо было найти безопасное место.

— Поедем вон туда, — сказал Спаситель.

Он еще раз повернул руль, и машина, подпрыгнув на паре ухабов, остановилась на травянистой площадке, предназначенной для пикников, со столами и деревянными лавками, прямо на берегу бурлящего потока. Сердце у Спасителя колотилось, в ушах гудело. Стресс давал себя знать.

— Как ты? — забеспокоился Лазарь.

— Нормально. Мы немного постоим здесь, ты не против?

— Нет.

Лазарь отстегнул ремень безопасности и уселся на сиденье, обняв колени. Так он обычно сидел в темном коридоре у приоткрытой двери. Из темноты послышался отцовский голос.

— Лазарь! Я не уверен, должен ли говорить тебе всё до конца…

Кто знает, может быть, нераскрытые тайны удерживают нас в плену, мешают жить, расти, любить? Спаситель задавал себе этот вопрос, думая о каждом из своих пациентов: Элле, Марго, Бландине, Сириле, Люсиль, Марион, Элоди, Габене. Надо ли им все знать?

— Говори, папа. Не бойся.

— Лазарь, ты тоже был в машине. На заднем сиденье, в детском кресле. Когда прибыли спасатели, они подумали, что ты умер. Но ты… спал.

Спаситель не счел нужным добавить, что Изабель добавила в бутылочку с молоком снотворного.

— Мне повезло, — с трудом выговорил Лазарь.

— Н-ну да.

Лазарь, воскресший из мертвых. Текли секунды, минуты, а они всё сидели, окутанные тьмой.

— Папа?

— Да. Я… задумался…

— Опять? — взмолился Лазарь.

У него не было сил, у отца тоже. Но такой миг, может быть, никогда больше не повторится.

— Я должен тебе рассказать, что произошло после твоего рождения.

Спаситель говорил, возможно, для самого себя. В родильном доме в Фор-де-Франсе врач срочно решил сделать Изабель кесарево сечение: у ребенка обнаружилась сердечная недостаточность. Будущего папу попросили покинуть родильный зал, анестезиолог усыпил Изабель. Когда она проснулась, акушерка принесла ей сына.

— А она… Она сказала акушерке, что та ошиблась, — заикаясь, произнес Спаситель. — Сказала, что это не ее ребенок, что врачи перепутали. Меня позвали, чтобы я поговорил с ней. Но она меня не узнала. Тогда пригласили дежурного психиатра. Никогда его не забуду. Он был из метрополии и говорил со мной, жалким местным психологом, свысока. «Вы что, — сказал он, — ничего не знаете о послеродовом психозе?» — как будто я был студентом-прогульщиком.

— А это что?

Спаситель опомнился, детский голос вернул его к действительности. Он рассказывал восьмилетнему ребенку, что его мать в приступе хорошо известного медикам помутнения рассудка отказалась от него. Спаситель казнил себя за каждое слово.

— Понимаешь, это… это… — бормотал он как в бреду, — такая болезнь, она началась у нее из-за родов… и от потрясения… что она произвела на свет…

Он искал слова, чтобы не погружаться в медицинскую терминологию.

— Она была белая и не поверила, что у нее может быть черный ребенок, — подвел итог Лазарь, вспомнив Осеанну, которая тоже в это не верила.

— Изабель не была расисткой, Лазарь, клянусь тебе. Она любила меня и любила тебя. Через три дня она пришла в себя, но ее мучил стыд за то, что с ней произошло.

— Она — как наш Баунти.

— Что-что?

— В ней тоже заговорил голос предков. Это не она сама была расисткой, а ее предки — сколько их накопилось с семнадцатого-то века! И во время этого приступа она произнесла то, что думала не она, а ее предки. Понимаешь?

Спаситель, онемев, слушал сына. Психиатр из метрополии написал в своем диагнозе, что у больной «в результате травмы всплыли вытесненные в подсознание эмоции».

— Когда я вырасту, — уверенно сказал Лазарь, — я буду психологом.

— Думаю, у тебя получится. Только никогда не забывай…

— Что?

— Даже если ты умник-разумник, а ты, конечно, умник, ты все равно не всемогущ.

Лазарь прислонился кудрявой головенкой к крепкому папиному плечу.

— Но меня же не зовут Спаситель.

* * *

— К кому мы сейчас едем? — спросил Лазарь утром в субботу, в их последний день на Мартинике.

— К моей сестре Эвелине. У нас была одна мама, но разные отцы. Там будет еще ее дочь Капюсин и внучка примерно твоего возраста.

— Одни девчонки! — недовольно буркнул Лазарь.

— Думаю, Эвелина пригласила еще и дядю Ти-Жо, но ему за восемьдесят, так что вряд ли ты погоняешь с ним мяч.

Эвелина вскрикнула от радости, услышав по телефону голос младшего брата, и тут же пригласила его на обед в субботу в полдень. Она жила в Сент-Анне в том же доме, где родилась, с теми же соседями, которые старились вместе с ней. После развода она взяла себе фамилию матери — Бельроз. Ей исполнилось четыре года, когда мама умерла, родив Спасителя. От больной бабушки ее забрал к себе дядя Ти-Жо, старший брат Никез. У Ти-Жо были жена и четверо детей, а еще любовница и от нее трое. Эвелина росла среди семейных скандалов взрослых и воплей ребятишек, которых воспитывали шлепками и пощечинами.

Спаситель в детстве с сестрой не общался. В четыре года его усыновили Сент-Ивы, и с тех пор встречаться с ней ему не разрешалось. Он видел ее только издали в церкви, на службе.

Вот все, что узнал от отца Лазарь, когда они ехали по кварталу Сезер, пока не остановились перед небольшим домиком с садом. Пахло дымком, пряностями, жареным мясом. Из-за живой изгороди доносились крики ребятишек и женский смех. Семейный обед, обещанный Эвелиной, похоже, превратился в прием в саду. Спаситель заподозрил, что сестра пригласила всю родню, друзей и соседей полюбоваться «доктором Сент-Ивом».

— Идем или нет? — Лазарь потянул отца за руку, словно желая его удержать — сам он явно предпочел бы второй вариант.

Спаситель вздохнул:

— Это родня, сынок. Ничего, переживем.

Войдя в гостиную, Спаситель порадовался, что вместо бермудов и цветастой рубашки облачился в льняной пиджак и светлые брюки: все, кроме малыша в карнавальном костюме Красного дьявола, были одеты празднично.

— Ток-ток-ток, — сообщил на антильский лад Сент-Ив о своем прибытии.

В гостиной и в саду было не меньше двадцати человек взрослых, а детей и не сосчитать! Лазарь снова потянул отца за руку, заставив наклониться к себе поближе.

— Папа, они же говорят на другом языке…

— Ерунда, ты все поймешь, — успокоил его отец.

Хотя сам не слишком был в этом уверен.

Кое-кто из гостей равнодушно взглянул на вновь прибывших. Их никто здесь не знал, и они никого не знали. «Моя родня, — подумал Сент-Ив, — а я им чужой». С высоты своих метра девяноста он искал среди собравшихся сестру и увидел ее в саду возле барбекю. Она стояла с большой вилкой и переворачивала колбаски.

— Идем поздороваемся с тетей, — сказал Спаситель сыну.

Заметив гостей, Эвелина на радостях уронила вилку.

— Кого я вижу! Спаситель! И Лазарь! Шесть лет не виделись! Целых шесть лет!

Последний раз они виделись на похоронах Изабель, на маленьком морском кладбище. Несмотря на жару под тридцать градусов и раскаленное барбекю, Сент-Ив заледенел. Неужели Эвелина собирается ему напоминать обо всем, что их разделило: о его усыновлении, о женитьбе на девушке из семейства Турвиль, об отъезде в метрополию? Разговоры вокруг сразу смолкли. Молодые люди, собравшиеся вокруг столика с тай-пуншем, иронически посматривали на гостей и вполголоса отпускали шутки на креольском. Надо же, психолог! Подумать только, из метрополии! Зато мускулатура Спасителя была оценена по достоинству и вызвала несколько почтительных замечаний.

— Пойдем, я тебя со всеми познакомлю, — предложила Эвелина. — Дядю Ти-Жо узнал?

Сестра указала ему на статного старика в отлично сшитом костюме с седой шевелюрой и бородкой. Неверный муж, отец незаконных детей стал замечательным дедушкой, его окружал целый рой внуков и внучек: Мариза, Лия, Дамьен, Жанна, Эжен, Дус, Микаель и другие. Спасителя познакомили с семью детьми Ти-Жо, законными и побочными: Анной, Бернаром, Виолеттой, Грациеллой, Дианой, Еленой, Жераром.

— Я называл их по алфавиту, чтобы не сбиться, — совершенно серьезно сказал Ти-Жо Спасителю. — А это моя младшенькая — Зара.

Зара, каланча двенадцати лет, стала последним пополнением семейства дядюшки от его третьей жены.

Из сада они перешли в гостиную, где в углу сидела древняя старуха в яркой шали и с трубочкой в зубах.

— Манман Бобуа, — шепнула Эвелина брату на ухо.

— Старая колдунья?! До сих пор жива? — изумился Спаситель.

— Тише ты! Она нам тоже родня, правда, со стороны дядиной любовницы. Манман Бобуа! — закричала Эвелина, наклонившись к столетней бабушке. — Это Спаситель! Малыш Спаситель, который писал в постель. И его сынок Лазарь!

Старуха, похожая на черепаху, вынула изо рта трубку, ткнула ею в сторону Лазаря и спросила глухим басом:

— Годиков скока?

— Восемь лет! — закричала Эвелина.

— Твоя манман была красивая, — сказала старая колдунья, — ты спас свою кожу.

Она вновь сунула трубочку в рот и замолчала. Эвелина отвела Спасителя в сторонку и собралась перевести ему все, что сказала Манман Бобуа.

— Не трудись, — прервал сестру Спаситель. — Я и так все понял, я побелил породу…

Манман Бобуа, верная своим понятиям, похвалила Лазаря за более светлую, чем у отца, кожу.

— Она же из прошлого века, — постаралась извинить старушку Эвелина.

Она перевела взгляд на Лазаря. Мальчик за все это время не сказал ни единого слова, храня все свои мысли про себя.

— Я купила тебе чипсы, — сказала Эвелина племяннику. — Откуда мне знать, что ты ешь?

— Он все ест, — ответил Спаситель за сына.

— Значит, хорошо воспитан. Ну ясно — сын психолога!

— Что ясно-то, Эвелина? Он сын психолога, и что? У него кожа светлее моей, и что? Мы с ним не зверушки на ярмарке!

Спаситель старался говорить как можно тише, потому что чувствовал: на них смотрят.

— Спасибо за чипсы, я с удовольствием, — сказал Лазарь, поддержав разговор, который наконец-то его заинтересовал.

— Уверена, ты и кока-коле обрадуешься, — сказала племяннику тетя.

Лазарь скорчил скорбную мину, повернувшись к отцу — дескать, отказаться было бы невежливо! — и пошел за тетей, страшно довольный, что ей невдомек, какой смертельный вред наносят здоровью чипсы и кока-кола.

— Эй, Баунти! Почему не здороваешься со старым другом? — закричал Спасителю новый гость.

Он обернулся и узнал одного из самых противных оболтусов в классе, одного из тех, кто наградил его этим прозвищем.

— Отличный пиджачок, — похвалил «старый друг». — Фирменный? Небось, психолог во Франции кучу бабла загребает — там же сплошные психи! А подружку с материка привез? Парижаночку? Ха-ха!

Ему хотелось представить Спасителя этаким задавакой, который приехал на родину покрасоваться. Ох как это не понравилось Спасителю. У него все мускулы заиграли под «фирменным пиджачком».

— По-прежнему блондиночек любишь?

Спаситель невольно сделал угрожающий шаг к провокатору. Сколько тогда болтали о его женитьбе на беке! А сколько ходило подлых слухов на его счет после аварии!.. Его просто вынудили покинуть родные места! И вот его снова оскорбляют, и ответить он может только кулаками.

Но тут вмешался Ти-Жо. Осадил обидчика по-креольски, а племяннику сказал: «Ну-ка пошли, выпей стаканчик ЛРС со старичком!»

Сент-Ив в знак согласия кивнул «старичку». Коктейль ЛРС — лимон-ром-сахар — и хрустящие рыбные шарики успокоили его. Вокруг него собрался семейный кружок, и завязался шутливый разговор. Начала его Елена (34 года, мать троих детей, не замужем).

— Скажи-ка, братец, — сказала она, — вот ты, доктор психологии, что ты думаешь об антильских мужьях?

Все дружно расхохотались.

— Хочешь поссорить меня с половиной острова? — сказал Спаситель. — Имей в виду, сестричка, психологи никогда не дают ответов. Они отвечают вопросом на вопрос. Так вот: скажи-ка, Елена, что ты сама думаешь об антильских мужьях?

— Я? Думаю, они как трехногий конь — может, такие и бывают, да никто их в глаза не видал.

Новый взрыв смеха, и особенно громко хохочут женщины.

— Мой, к примеру, — вступила в разговор Виолетта (54 года, пятеро детей, разведена), — пальцем не шевельнул, чтобы мне помочь. Даже в магазин ходить стыдился — мол, увидят приятели, засмеют.

«Да-да-да», — поддержали ее женщины, а мужчины не согласились: «Ничего подобного. А машину кто моет?»

— Вот я ему как-то раз и сказала, — продолжала Виолетта. — «Радость моя, если ты способен только детишек делать, то у меня полный комплект, спасибо, до свиданья!»

Женщины захлопали, а мужчины налили себе еще по стаканчику тай-пунша, не забыв, разумеется, и Спасителя. Спаситель поискал глазами сына: где он? Чем занят? Оказалось, увлечен беседой с Красным дьяволом. Эвелина проследила за его взглядом.

— Это Эрик, младший сынок Грациеллы.

— Надеюсь, она-то своих не по алфавиту называет? Эвелина, прости за бестактность, но раз уж разговор зашел об антильских мужьях… Ты знаешь своего отца? Видела его когда-нибудь?

— Как-то видела, — ответила она, словно речь шла о несущественном пустяке. — Встретила в магазине «Монопри» и в шутку назвала папой. Он сказал, что у него семнадцать штук детей. И ни одного он не растил.

— Меня все-таки мучило, что я от «неизвестного отца», — продолжал Спаситель, не обратив большого внимания на рассказ Эвелины. — Даже теперь иногда не по себе. Знаешь только материнскую родню. Не хватает равновесия. Как у трехногого коня…

Эвелина слушала его, глядя куда-то вдаль.

— Отец родом из Грос-Морна, работал там на уборке сахарного тростника.

— Так, так, так…

— Его звали Феликс. Феликс Пасавуар. Или Красавчик Фефе.

Спаситель нетерпеливо вздохнул: зачем ему столько подробностей об отце Эвелины?

— Он и вправду был настоящим красавцем. Высокий, такого же роста, как ты. И голос у него очень красивый, бархатный. Как у тебя.

Спаситель затаил дыхание.

— Он умер три года назад, — сказала Эвелина и замолчала, давая возможность брату самому додумать все до конца.

Буря чувств. Каждый новый всплеск Спаситель приглушал стаканчиком тай-пунша. Его приемные родители, несомненно, знали правду относительно Феликса Пасавуара. Но они не хотели, чтобы у маленького Спасителя был отец. Не хотели, чтобы у него была фамилия Пасавуар, презрительная кличка, которую давали белые черным.

Держа в руке стакан, Сент-Ив смотрел на родню, на семью, от которой его отлучили, на детишек всех оттенков кожи, которые окружили Лазаря, своего троюродного брата, и увлекли игрой. Тай-пунш расковал Спасителя, он подошел и крепко обнял Эвелину.

— Я… я рад, что пришел к тебе. — Язык у него немного заплетался. — У меня есть родная сестра. Выпьем с тобой за это.

Градус веселья повышался, музыка звучала громче.

— Эй, молодежь, прекратите эти вопли, — крикнул Ти-Жо, он не любил новомодные песенки. — Эвелина, дочка, ты же найдешь добрый старый бегин?

Старик был и оставался главой семьи, он чувствовал себя хозяином в любом доме, и Эвелина поспешила исполнить его просьбу.

— «Белянка, белянка» подойдет, дядюшка?

Спасителю захотелось танцевать, как только он почувствовал под ногами землю Мартиники; он готов был кружиться в одиночку или прижимая к себе партнершу, но… было как-то неловко. Не хотелось выглядеть смешным среди всех этих «настоящих» антильцев. Перед ним поплыла, покачивая пышными бедрами, Виолетта в ярком платье, танцевали и другие сестры: Анна, Диана, Елена, они хлопали в ладоши и посмеивались. Эвелина запела:

— Белянка, белянка, кожа как сметанка, не приставай к мужчинам…

Через две секунды, повторяя припев, уже все пустились в пляс: девушки, парни, плохие мужья, хорошие жены, молодые, старые, малые дети, Красный дьявол, Лазарь. И наконец, сам Спаситель. Спаситель тоже пел и тоже шутил по-креольски, потому что — да! — он понимал креольский, он говорил по-креольски и ему не нужно было ничего скрывать. Больше не надо было прятаться от самого себя «Мне тут так хорошо, — шепнула ему недавно Элла. — Я тут чувствую, что я — это я».

— Спаситель, вставай!

Кто-то теребил его за руку.

— М-м-м-м-м-м…

— У тебя самолет, — сказал голос Эвелины.

В мутных с похмелья глазах Спасителя мелькнула паника.

— Че-ерт!

— Ничего страшного. Но пора ехать.

— Ты что, не видишь, в каком я состоянии?

— Я не пила, я и сяду за руль. Иди полей голову холодной водой, — распорядилась Эвелина, его старшая сестра.

* * *

Через двенадцать часов Спаситель и сын ждали свои чемоданы у багажного транспортера. Лазарь сидел на тележке и напевал: «Белянка, белянка…» Глядя на бегущую ленту, Спаситель, еще не придя в себя после бессонной ночи, прокручивал в уме, как транспортер, одни и те же вопросы: зачем я вернулся? Кому я здесь нужен? Завтра что, понедельник?

Чтобы отвлечься, он вытащил из заднего кармана джинсов мобильник, который отключал на время перелета. Как только экран загорелся, на Спасителя обрушилась лавина эсэмэсок.

Када прилет? Габен

Я выписалась из больницы. Завтра увидимся? Марго

Месье Сент-Иву, клиническому психологу: не могли бы вы со мной связаться? Я буду адвокатом мадам Угно, в прошлом вашей пациентки. Мэтр Орели Табар

До вторника!!! Эллиот

Мне дала ваш телефон мадам Рошто (мать Поля). Не будет ли у вас свободной минутки в среду во второй половине дня? От пилюль терапевта мне только хуже. Мадам Дюмейе

Познакомился с хорошим человеком. Можно вместе в четверг? Николя О.

Вопрос: можно встречаться сразу с двумя мальчиками? Марион Оганёр

На помощь! Они собрались жениться! Люсиль

Вы за или против гомобраков, месье психолог? Алекс и Шарли

У меня сонышки Сирил

Спаситель слегка растерялся. Зато вот он, ответ на его вопрос: кому я тут нужен? — прямо перед глазами. Но ни словечка от Луизы — это его больно кольнуло.

Сент-Ив стал отвечать Габену, но Лазарь помешал ему, дернув за руку.

— Там Поль, там Поль! — кричал он и отплясывал вместе с тележкой свой любимый танец индейцев сиу.

— Да нет, — одернул его отец. — Тебе показалось, это какой-то другой мальчик.

На всякий случай он все же повернулся к стеклу, за которым топтались друзья и родственники, ожидая, когда выйдут пассажиры очередного самолета. Среди пестрой толпы, почти приклеившись к стеклу, стоял мальчуган с плакатом: «Ура! Прилетели!»

— И правда Поль, — удивился Сент-Ив. — Откуда он тут взялся?

— Я его предупредил, — в восторге крикнул Лазарь. — По телефону!

Лазарь сообщил другу, когда прилетает их самолет. Но Поль не мог приехать в аэропорт один, и Спаситель стал искать глазами Луизу. Она стояла подальше и махала им рукой. Спаситель помахал ей в ответ и спросил, наклонившись, к сыну:

— Скажи, пожалуйста, а кто эта надутая девочка рядом с Луизой?

— Эта? Алиса, кто же еще. Сестра Поля. Доставала — жуть.

— Понял, — кивнул Сент-Ив, выпрямляясь.

«Трудный» подросток — хлеб психолога. Ничего страшного, как сказала бы его старшая сестра Эвелина.

— Папа! Чемоданы, чемоданы! — завопил Лазарь, размахивая руками.

Два раздутых чемодана, набитые сувенирами, важно плыли к своим хозяевам. Спаситель подхватил их, как две пушинки, и пристроил на тележке.

— А ты сильный, — улыбнулся Лазарь, гордясь своим отцом.

— А то! — согласился Спаситель, подхватил Лазаря и посадил на чемоданы.

Наконец он покатил тележку к выходу вдоль стекла, которое пока еще отделяло его от Луизы, Поля и Алисы, мурлыкая себе под нос «Белянка, белянка, кожа как сметанка…». Теперь он знал не только почему, но и ради кого вернулся.