Ночью с воскресенья на понедельник Спасителю приснился страшный сон: мадам Густавия съела оставшихся троих малышей. Вот что значит начитаться с вечера на любимом хомячковом сайте историй о каннибализме среди хомячьих мамаш! Очень быстро он понял, что теперь ему не заснуть, и решил удостовериться, что никакого хомякоедства у них в доме не происходит.
Не приснись Спасителю кошмар, он бы не проснулся среди ночи, не спустился бы вниз и не услышал телефонного звонка у себя в кабинете. Этот номер телефона он давал только своим пациентам, и только кто-то из них, впав в отчаяние, мог позвонить ему посреди ночи. Одним прыжком он был у телефона и взял трубку.
— Алло! Я слушаю.
— Это Марго.
— Марго… Карре?
— Да.
— Что случилось?
— Я хочу умереть.
— Ты где? — мгновенно спросил Сент-Ив.
— У папы. Он запретил мне видеться с вами и хочет забрать меня у мамы.
— Где твой отец?
— В театре.
— Ты одна?
— С сестрой, она спит… Мне хочется изрезать лицо, как я изрезала руки.
— Нет, ты не будешь резать себе лицо, — торопливо ответил Сент-Ив, стараясь подавить вспыхнувшую панику.
— Я хочу, чтобы он увидел… Увидел, что это из-за него мне так плохо. Это его вина, мама тут ни при чем. Он задурил мне голову, и я думала, что все из-за мамы, но теперь я поняла. Благодаря вам…
— Марго, не забывай: ты проходишь курс лечения, тебе уже стало лучше.
— Но сейчас я хочу умереть.
— Нет, ты будешь взрослеть.
Времени, чтобы урезонить Марго, у Спасителя было предостаточно, но про себя он чертыхался: нечего звонить ему по ночам! Если все пациенты начнут звонить!
— Я порезала себе вены.
Психолога словно током ударило. Теперь он обратил внимание, что голос Марго слабеет. Совершается самоубийство.
— Адрес отца?
Марго назвала адрес. Он повторил его, берясь за мобильный телефон, и тут же набрал телефон скорой.
— Скорая помощь, здравствуйте, — произнес уверенный женский голос. — Что случилось?
Теперь Сент-Ив вел два параллельных разговора, отвечая на вопросы диспетчера скорой и поддерживая Марго, которая сначала просто резала себе руки, а потом вскрыла вены на левой.
— Мне холодно, — прошептала Марго. — Голова кружится, и кровь течет…
— Как течет? Капает?
— Нет, струйкой течет…
— Посмотри вокруг, поищи, из чего можно сделать повязку.
— Из майки можно?
— Отлично, замотай майкой запястье. Как следует, покрепче. — И тут же — диспетчеру скорой: — Код? Кода нет. Но дверь заперта на ключ, и я не знаю, кто вам откроет. Так, ты перевязала руку? Перехвати ее покрепче. Извините, это я Марго. Вы вызовете пожарных, чтобы они открыли дверь? Вызывайте. Марго, ты меня слышишь? Алло! Алло!
Марго больше не отвечала. Потеряла сознание?
Спаситель взлетел на второй этаж, быстро оделся у себя в комнате, схватил ключ от машины и разбудил Габена: «У меня срочный вызов». Он бежал бегом к стоянке, набирая телефон мадам Дютийо.
— Автоответчик, — пробормотал он, берясь за руль. — Да, добрый вечер. Спаситель Сент-Ив. Перезвоните мне, пожалуйста, по этому номеру. Срочно. Спасибо.
Спаситель ехал быстро — не прошло и десяти минут, как он уже был на улице, где жил месье Карре. К счастью, у подъезда уже мигала синей вертушкой машина скорой. Пожарные, стоявшие поодаль, уже открыли входную дверь. Врач и сестра в белых халатах вошли в дом, шофер остался сидеть за рулем в ожидании дальнейших распоряжений. Сейчас Марго оказывают первую помощь, а Спаситель остался не у дел. Он «ненастоящий врач», как сказал ему месье Карре.
— Папа! — раздался внезапно пронзительный крик.
В проеме двери появилась босая девочка в пижаме. Бландину разбудило вторжение чужих людей, и она готова была снова и снова отчаянно звать на помощь папу. Она узнала Сент-Ива и бросилась к нему:
— Спаситель!
Он подхватил ее на руки, накинул на плечи свою куртку.
— Не бойся. Это врачи, я вызвал скорую, Марго нужно отвезти в больницу. Ничего страшного, но она поранила себе запястье.
Спаситель посадил Бландину на заднее сиденье своей машины. Ему показалось, что кто-то подошел к нему сзади. Он обернулся и увидел фигуру в капюшоне и белом жилете с надписью «Скорая помощь 45». Фигура мгновенно растворилась в темноте. И тут в кармане Спасителя зазвонил мобильник.
— Доктор Сент-Ив? Это…
— …мадам Дютийо, ваша дочь поранила себе запястье.
Он повторил то же, что сказал Бландине, не желая пользоваться формулой, принятой у медиков: совершила попытку самоубийства. И сообщил мадам Дютийо все, что мог: отец девочек с женой в театре, Бландина сидит в тепле у него в машине.
— Вот Марго уносят на носилках. Подождите минутку, сейчас я все узнаю.
Спаситель обратился к сестре.
— Это я вызвал скорую… Как девочка?
— Мы остановили кровотечение, — ответила сестра. — Она стукнулась головой о деревянную кровать и потеряла сознание.
— А сейчас? Она пришла в себя?
— Да, но сознание спутанное.
Задавая вопросы, Сент-Ив подошел к носилкам, он хотел непременно сам увидеть Марго. Их глаза встретились.
— Спаситель, — прошептала девочка.
— Видите? Я же говорю, спутанное. Ждет, что к ней придет какой-то спаситель.
Сент-Ив не успел ничего объяснить сестре, потому что она уже поднялась в свою маленькую больницу на колесах, где можно срочно поставить капельницу и оказать несложную хирургическую помощь.
— Возможно, черепно-мозговая травма, — прибавила сестра и захлопнула за собой дверцы.
Скорая тронулась, увозя Марго Карре, завернутую в золотистое изотермическое покрывало. Сент-Иву припомнились слова Бландины, которые она сказала о своем отце: «Он как царь Мидас: все, к чему ни прикоснется, мертвеет; золото ведь не живое, оно мертвое».
* * *
Луиза обиделась на Спасителя. Во-первых, он забыл, как ее зовут, а во-вторых, бесцеремонно выставил за дверь. Правда, пригласил через неделю прийти за Чудиком. Витать в любовных мечтах было так сладостно, что с понедельника Луиза снова в них погрузилась. Но ей никак не давался конец чудесной истории. Возможен ли хеппи-энд? Все зависит от главного героя. Кто же такой Сент-Ив? Безутешный вдовец? Закоренелый холостяк? Или открытое счастью сердце? Между прочим, Луиза слышала, что антильцы очень непостоянны. Возможно, все это расистские разговорчики. Но и в рассказе Спасителя ничего утешительного не было: матери-одиночки, неизвестные отцы, несчастливые браки… Мысли мыслями, а настроение оставалось лучезарным, и Луиза потихоньку мурлыкала «Tea for two, and two for tea», что пугало ее дочь еще больше, чем желание петь под дождем.
Во вторник утром Луиза получила на телефон эсэмэску.
«Привет, зайду завтра в 9, заберу коляску и детские вещи, которые хранятся у тебя в подвале.Жером».
Желая понять, что ее так разозлило, Луиза принялась разбирать эсэмэску слово за словом. «Привет» значилось в послании. Привет кому? У бывшего и его подруги имеются имена, а у нее? У нее нет? Дальше — без единого вежливого слова: «зайду», да и всё. Можно подумать, у нее нет никаких своих дел «завтра в 9». Глаголы «заберу» и «хранятся» подразумевают, что вещи ей не принадлежат. А «в подвале» — что она их утаивает! Но обиднее всего «детские вещи» — это же ползунки Алисы и Поля, это их погремушки, мишки, развивающие коврики, музыкальная шкатулка-колокольчик, доска со счетами, мобиль с ангелочками для колыбельки. И почему бы ей не хранить все это для собственного будущего малыша?
Прочитав еще раз с величайшим вниманием эсэмэску, Луиза перестала злиться. Она почувствовала что-то вроде презрения. Ну не идиотство ли? И вдобавок низкая мелочность. Что у него, для Ахилла на новую коляску денег нет? Так она ему и скажет завтра в 9 часов. Маленькая месть.
Увидев в среду утром Жерома у себя на площадке, Луиза поняла, что ему не по себе. Явно на этот поход уговорила его Пэмпренель. Луиза словно услышала ее голос: «Почему это все у нее? Ты тоже имеешь право! Тем более что ей это никогда не понадобится. В ее-то возрасте!»
— Я тебя не побеспокоил?
— Об этом надо было спрашивать вчера, — ответила Луиза, но улыбнулась, а не поджала губы с кислым видом, как обычно встречала Жерома.
— Да, конечно, извини… Очень мило, что ты…
У Жерома были глаза печальной собаки, он был плохо выбрит, на пальто не хватало пуговицы. А Луиза улыбалась. Очаровательная и таинственная. В облаке мечты. Она небрежно уронила ключик от подвала на ладонь Жерома.
— Забирай. — О мести она и думать забыла.
— Спасибо.
Жером не узнавал своей бывшей жены, которую отправил на обочину, потому что она ему поднадоела. Луиза повернулась на каблучках и удалилась, напевая «Tea for two…».
Не раз ударившись в подвале о какие-то углы, не раз сняв с лица паутину, Жером теперь корежил пальцы и ломал ногти, открывая картонные коробки, которые Луиза тщательно обмотала скотчем. «О черт!», «А чтоб тебе…» — бормотал он. Заодно доставалось и Пэмпренель за ее капризы, как у всех беременных. Ей что, этот стерилизатор для сосок нужен? Или матрасик для пеленания, который валяется здесь сто лет? Можно подумать, Пэмпренель понадобилось забрать у его бывшей все, что напоминает о ее материнстве. Не бывшая жена ревнует к новой, а наоборот!
Жером выпрямился, потирая поясницу. Луиза где-то там наверху. В кабинете или в ванной? Честно говоря, сейчас он не понимал, почему ушел. Здесь был его дом. Луиза была его женой… Неприятная мысль подействовала как отрава. Если Луиза так похорошела, сделалась такой привлекательной, значит, она счастлива? Счастлива с другим? Жером пнул коробку, и в ней весело зазвенел клоун-неваляшка, который так смешил маленького Поля. Жерому вдруг показалось, что он так и останется навсегда в темном подвале. Нет! Скорее на свет! На воздух!
— Луиза, ты где? — позвал он, входя в гостиную.
Где же она? Почему не отвечает? Жером заглянул на кухню, где еще вкусно пахло кофе и поджаренным хлебом.
— Луиза! Луиза!
Ее не было в кабинете. И в ванной тоже. Он открыл дверь в комнату Поля, потом Алисы, и у него на глазах чуть не выступили слезы. Наконец решил заглянуть в спальню. И если Луиза там, он за себя не отвечает…
— Луиза?
В спальне Луизы не было. Она ушла. За покупками. Или брать интервью для «Репюблик дю Сантр». Ушла и живет своей жизнью. Жером еще раз обошел пустой дом и ушел, ничего не взяв. «Скажу, что она все отдала в благотворительный фонд».
* * *
Трем выжившим хомячкам, похоже, больше не грозили никакие опасности, и они потихоньку бродили по клетке. Чудик был самым резвым, и матери то и дело приходилось возвращать его в гнездо за шкирку или за рыжие штаны. Спаситель научился различать хомячковых младенцев и самого спокойного предназначил для Элоди. Оставался последний, который, похоже, не знал, чего хочет в жизни, и цеплялся то за мать, то за сетку. Спаситель решил отдать его Габену, но пока ничего ему не говорил.
— Как они себя чувствуют? — первым делом спросила Элла, войдя в кабинет Сент-Ива.
— Прекрасно. А ты?
— Читаю «Франсуа-найденыша». И думаю: может быть, меня тоже нашли?
Сент-Ив не мог удержаться от улыбки, услышав это предположение.
— Нет, я серьезно. Я совсем не похожа на своих родителей.
— А на Жад?
— Она типичная девчонка. Смотрит в интернете уроки по макияжу, а потом подводит глаза — вылитая панда!
Спаситель с улыбкой слушал рассуждения Эллы о сестре, и тут его внимание привлекла шевельнувшаяся портьера. Как? Дверь опять открылась? Не то чтобы он что-то заподозрил или о чем-то догадался, но…
— Извини, Элла. Мне… Я сейчас.
Спаситель вышел из кабинета, вошел в темный коридор и увидел Лазаря. Тот живо вскочил на ноги.
— Что ты тут делаешь?
— Я… я хотел к тебе.
— Зачем?
— Ну… так…
Лазарь осторожно пятился по коридору подальше от отца, словно боялся, что ему сейчас достанется. Но Спаситель очень удивился, и только.
— Я больше не буду, — пробормотал Лазарь скорее для самого себя, чем для Спасителя.
В кухне Габен, продолжая смотреть на экран, встретил Лазаря вопросом:
— Ну, как ЦРУ? Работаешь?
— Папа меня засек, — проговорил Лазарь в отчаянии.
— Класс.
— Он меня разлюбит?
— Ясное дело.
Тут Габен сообразил, что Лазарь по-настоящему в панике.
— Я пошутил. Отец всегда любит сына.
— А твой? Он же тебя разлюбил? — простодушно возразил Лазарь.
— Вот и утешай, старайся, — насупившись, пробурчал Габен.
Лазарь дожидался конца консультаций с тоскливым страхом. Что теперь будет? Отец потребует объяснений, накажет, лишит его… Чего лишит? Лазарь пытался вообразить самые ужасные наказания, самые суровые лишения, но как-то ничего не придумывалось.
— Может, он отправит меня в интернат? — промучившись с полчаса, спросил он Габена.
— Не-а, не в интернат, малолетних преступников отправляют в колонию, — объяснил добрый Габен.
Спаситель появился в кухне около восьми вечера.
— Жаль, парни, что я так запоздал. Куриные наггетсы устроят?
За ужином Габен осведомился, сколько еще хомячков умерло за день.
— Ни одного, — ответил Спаситель. — А ты не хочешь, Лазарь, принести клетку из кабинета? Дорогу, я думаю, ты знаешь.
Других намеков на дневное происшествие не было. Спаситель решил — изумительно тонкое психологическое решение! — что проблема рассосется сама собой, если ее замолчать.
Как только Лазарь вышел из кухни, Сент-Ив заговорил с Габеном о его матери:
— Мне позвонили из больницы, сказали, что ее выписывают в понедельник, она будет продолжать лечение дома.
И прибавил, словно сообщал прекрасную новость:
— Наконец-то ты сможешь вернуться домой.
Габен сидел уткнувшись носом в тарелку, потом набрался сил и поднял голову.
— Когда?
— В воскресенье, я думаю. Да?
Габен едва заметно кивнул. Спаситель огорчился: мог бы по крайней мере сделать вид, что обрадовался.
— Принес! — объявил Лазарь, ставя клетку на стол. — Чудик почему-то очень нервничает.
— Сейчас я его отсажу.
— Накажешь? — испугался Лазарь.
— Что ты! Наказанием для Чудика было бы остаться со всеми вместе. Теперь у него будет своя клетка.
— И мне бы она не помешала, — тусклым голосом сообщил Габен.
Спаситель понял его слова буквально.
— Я сейчас найду и для твоего хомячка.
— Ты Габену отдашь третьего? — обрадовался Лазарь.
Повернулся к Габену и сказал:
— Твой все время хочет куда-то спрятаться. Как ты его назовешь?
Габен продолжал жевать наггетс.
— Спасён.
— Спасён? — удивился Лазарь.
— Лучше быть Спасенным, чем Спасителем, — не то обиженно, не то сердито буркнул Габен.
После ужина Сент-Ив улегся в постель с очередной книгой по психологии «Зачем быть счастливым, если можно быть нормальным?». Но заодно он взял с собой еще и газеты и просматривать их начал с «Репюблик дю Сантр». Он знал, что Луиза Рошто там сотрудничает. Чем, интересно, она занимается? Сельскими праздниками? Или пишет для его любимой рубрики «Разное»? Внимание его привлек заголовок:
ОТРАВИТЕЛЬНИЦА КОШЕК
Он сначала удивился, потом расстроился и несколько раз перечитал заметку.
Сен-Жан-ле-Блан. Соседи потрясены: травила кошек милая женщина средних лет, работавшая в мэрии Сен-Жан-ле-Блан. Вот уже несколько месяцев не только бродячих, но и домашних кошек с ошейниками находили мертвыми в скверах или в парке. Их травили мясными шариками. Виновная сама принесла признание в комиссариат, сообщив обо всем изумленным полицейским.
Ошибки быть не могло. Убийца кошек — это мадам Угно. Рассказав о своей двоюродной бабушке Розе Патен, она сама сказала Сент-Иву об этом, но он не захотел ее услышать. Она говорила, что старая дева вышивала подушки и травила соседских кошек. «И привила мне к этому вкус». Привила вкус к травле кошек, а не к вышиванию подушек! Спаситель отбросил газету и вздохнул:
— Хреновый я психолог!
* * *
На следующее утро Лазарь подошел к Полю на школьном дворе и сообщил, что Чудик уже сидит в отдельной клетке и готов отправиться в путь.
— Ему, наверно, грустно расставаться с мадам Гюставией, — посочувствовал Поль.
— Совсем нет, он маму не любит, — заявил Лазарь с полной уверенностью.
Поль удивился: как такое может быть?!
— Я всегда буду любить свою маму. Даже когда вырасту. — Он сказал это совсем тихо, потому что насмешников вокруг пруд пруди. — У меня в доме будет для нее комната.
Лазарь пришел в восторг от идеи Поля и сказал, что у него будет комната для папы.
— У нас может быть общий дом, — подсказал Поль с надеждой.
— Конечно! — радостно подхватил Лазарь. — У нас будет большой-пребольшой дом.
— Но все-таки не целый замок. — Поль испугался, как бы друг не утратил чувства реальности.
— Нет, гораздо меньше, — согласился Лазарь. — А в саду — бунгало для Алисы.
Входя в класс, Поль и Лазарь уже вполне ясно видели свое общее будущее.
— Поговорка на сегодняшний день, — объявила мадам Дюмейе. — Лучше синица в руках, чем журавль в небе.
* * *
— Опять в новом составе, — улыбнулся Сент-Ив, встречая семейство Оганёр в четверг вечером.
Шарлотта и Алекс пришли с Элоди. И с ними вместе пришла еще Люсиль, которой накануне исполнилось семнадцать лет.
— Поздравляю с днем рождения, — сказал ей Спаситель, усаживаясь напротив.
Элоди свернулась калачиком на кушетке между Шарли и Алекс, закрыла глаза и сунула большой палец в рот.
— Ты у нас сегодня младенчик?
— Детка-хомяк, — ответила малышка, вынув палец изо рта. — Я ничего не вижу, ничего не слышу.
Она снова засунула палец в рот и крепко зажмурилась.
— Кстати, о хомячках: твой уже ждет тебя. Я отсадил его в маленькую клетку, так что ты можешь его унести.
Элоди, не меняя позы, сообщила:
— У мамы с Шарли будет еще детка.
— Что ты такое говоришь?! — воскликнула Алекс.
— Мы обсуждали это между собой, — напомнила Шарли. — А у Элоди всегда ушки на макушке.
— Только этого не хватало! — возмутилась Люсиль. — Во-первых, это невозможно! У женщины с женщиной… Или вы что, хотите приемного?
— Нет, — твердо ответила Шарлотта.
Сент-Ив понял, что подруги уже всё обсудили между собой.
— Иногда, — объявила Элоди голосом пифии, по-прежнему лежа с закрытыми глазами, — семечко ребенка вводят шприцем женщине в живот, но это не больно, и тогда в животе растет детка.
Александра сердито взглянула на подругу:
— Это ты ей рассказала?
— Я ответила на ее вопрос, — объяснила Шарли. — Вы считаете, что она ничего не понимает. А я сказала ей правду.
— Не забывай, что за ее воспитание отвечаешь не ты, — сердито напомнила Александра.
— Не забывай, что я с ней сижу, пока ты на работе, — не осталась в долгу Шарли.
— Не, это черт знает что! — Люсиль покраснела от возмущения.
— Что ты имеешь в виду? — обратился к ней Сент-Ив своим самым бархатным голосом.
— Да все!
— Что все? Назови вещи своими именами, Люсиль, не стесняйся.
— Вы только так говорите! А потом скажете, что я гомофобка или еще что-нибудь похуже!
— Обещаю, что воздержусь от любых комментариев.
— Ладно. Черт знает что такое — говорить малолеткам о каких-то семечках! Дети не подсолнухи. Нужна сперма. Мужская. А женщина от женщины или в одиночку не может родить ребенка. Это и есть правда. Это и нужно говорить детям!
— Ты, безусловно, права, Люсиль. При необходимости используют сперму анонимного донора, впрыскивают ее в матку и таким образом оплодотворяют женщину.
— Вы, кажется, собирались воздержаться от комментариев, — усмехнулась Шарлотта.
— Это справка, а не комментарий.
Элоди уселась и громко объявила:
— Ничего я не понимаю, что вы говорите! Я хочу моего хомячка и пойдем домой!
— Действительно, взрослых понять нелегко, — согласился Спаситель с самым невозмутимым видом. — Скажи, а как ты будешь звать своего хомячка?
— Я буду звать его Детка, — заявила малышка насупившись.
— Но он не всегда останется деткой, — напомнил ей Сент-Ив.
— Тогда я буду звать… Буду звать… — Элоди замолчала. — Если мальчик, то Мальчик. Если девочка — Девочка. И ВСЁ!!!
— Думаю, Элоди немножко устала, — поспешила объяснить ее мать.
— Скорее всего.
— Вы в прошлый раз сказали, что дети лишены предрассудков.
— Элоди, очевидно, нуждается в том, чтобы ситуация стабилизировалась, — высказал свое мнение психолог.
— И я тоже, — буркнула Люсиль. — Надоело! Каждую неделю что-то новенькое! Мне иной раз кажется, что я попала в телесериал. Может, я, конечно, недоразвитая, но младенцы из пробирки, банк спермы и все такое прочее кажется мне противоестественным. Ненормальным, я хочу сказать.
— Но человек вообще ненормальное животное. Много ли коров водит машину? — улыбнулся Спаситель.
И принялся давать указания Элоди и ее маме, как ухаживать за хомячком, чтобы он чувствовал себя счастливым.
— У меня тоже будет Кокетка, — решила наконец Элоди. — Как у Шарли.
— Но у тебя хомячок мальчик, — напомнил ей Спаситель.
— Плевать! — заявила малышка.
— Без грубостей! — воскликнули обе мамы.
Сент-Ив про себя улыбнулся: какая неожиданная забота о приличиях! Элоди вприпрыжку отправилась к маленькому столику и уселась рисовать, а Александра с подругой стали уговаривать Люсиль иногда приходить к ним в гости. В конце концов было достигнуто хоть какое-то соглашение: Люсиль пообещала приходить к ним в выходные раз в две недели. Сказала, что попробует.
— На! — Элоди подошла к Спасителю и протянула листок. — Это тебе.
Она нарисовала ему зеленую корову за рулем синей машины.
* * *
В эту пятницу Сент-Иву хотелось побеседовать с Сирилом Куртуа наедине, и хорошо, что ему не понадобилось для этого никаких усилий. Сирил с порога объявил:
— Маме неинтересно про игру в цап-цап!
— Думаешь, нам лучше поговорить вдвоем? Мадам Куртуа, вас не затруднит побыть немного в приемной?
Молодая женщина, уставшая донельзя к концу дня, была только рада посидеть в тишине, листая каталог «Биба». Сирил, прежде чем усесться в огромное кресло, на которое ему указал Спаситель, достал из кармана мятый календарик.
— У мамы ставлю одни зонтики, а у тети — солнышки.
— Давай поточнее, — попросил Сент-Ив. — У тети тебе хорошо…
— Я сплю в комнате Бенуа.
— Бенуа — это кто?
— Мой двоюродный брат.
— А дома ты спишь один?
Сирил замолчал. Надолго.
— Сирил!
Мальчуган встрепенулся:
— Да?
— У тебя есть своя комната?
— Да.
Сирил опять замолчал. Как будто время от времени связь прерывалась.
— Я не люблю…
— Кого?
Сирил вздрогнул.
— Свою комнату.
— Надо же! А мне показалось, что ты говоришь о человеке, — заметил Сент-Ив. — Любят или не любят чаще всего не комнату, а человека.
Сирил сидел и болтал ногами.
— У мамы появился друг, — продолжал Спаситель обволакивающим голосом. — Его как зовут?
— Жоашен.
— Да-да, Жоашен.
Ни мать, ни сын еще ни разу не назвали его по имени.
— Он приходит к вам ужинать? Остается ночевать?
Сирил перестал болтать ногами.
— Он тебе не очень нравится, — продолжал Спаситель, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.
Сирил вцепился в подлокотники кресла.
— Когда мама познакомилась с Жоашеном? Она мне говорила, но я забыл.
Сент-Ив солгал, но ему хотелось уверить Сирила, что он может говорить свободно, ничего не опасаясь.
— На пляже, — пробормотал Сирил.
— Ну да, этим летом в Руайане!
— Ага.
Мадам Куртуа, скорее всего, права: сын ревнует ее к новому другу и выражает свою ревность, писая в постель.
— Знаешь, бывает, появится у мамы друг, а ты думаешь: на меня у нее теперь времени не хватит. Боишься, что она тебя будет меньше любить. С тобой такое бывало?
Сирил слушал, опустив голову. Он насторожился. Но Сент-Ив почувствовал, что мальчик ждет от него чего-то другого.
— Как вы познакомились с Жоашеном?
— В клубе «Микки».
— Он работал там аниматором?
Сирил слегка повел плечами:
— Нет, у него мальчик ходил в клуб «Микки».
— Вот как! Значит, у него есть сын. Он твоего возраста?
— Наверное. Но это не его сын. Это сын еще одной тети.
«Так. Значит, мадам Куртуа познакомилась с мужчиной, приехавшим отдыхать со своей подругой и ее мальчиком девяти или десяти лет, и этот мужчина заинтересовался другой мамой мальчика девяти или десяти лет», — сообразил психолог.
— И что? Жоашен поселится у тебя?
— Нет!
— Нет?
— Я не хочу!
Вскрик говорил о страхе, а не о ревности. Мальчик жил с ощущением ужаса. Он воспринимал Жоашена не как соперника. Он его боялся, как опасного хищника. У Сент-Ива не было в этом никаких сомнений, и все же он считал, что действовать нужно с большой осторожностью. Внутренняя уверенность — еще не доказательство.
— Я хотел бы помочь тебе, Сирил. У меня есть видео, которое, мне кажется, имеет к тебе отношение. Ты уже большой, ты все поймешь. Это документальный фильм, который показывают иногда в школах.
Спаситель пошел в соседнюю комнату и взял с полки коробку, в которой лежали диск и книжечка с описанием. Он открыл книжечку и прочитал вслух:
— «Мое тело только мое». Документальный фильм, объясняющий детям, что их тело принадлежит только им. Оно для того, чтобы бегать, играть, заниматься спортом. Никто не имеет права прикасаться к нему, если ребенок этого не хочет…
Мальчик слушал, не поднимая головы, плотно сжав губы, но, похоже, был удивлен.
— …Если кто-то трогает твое тело в тех местах, прикосновения к которым тебе неприятны…
По телу Сирила пробежала дрожь.
— …он совершает действия, запрещенные законом. Если какой-то человек — например, Жоашен — приходит к тебе в комнату… Он, наверное, приходит, когда мамы нет?
— Да.
— Если он трогает те места, к которым ты не хочешь, чтобы он прикасался, — спереди или сзади, — он совершает действия, запрещенные законом.
— Он говорит, что я испорченный, раз играл в плохие игры со старшими мальчиками, что я должен делать все, что он скажет, а то он сдаст меня в полицию.
Гнев перехватил Сент-Иву горло, ему стало трудно дышать. Сначала Жоашен заморочил Сирилу голову, и тот стал слушаться парней постарше, а потом все вывернул наизнанку и обвинил во всем малыша, сказав матери, что сын у нее «извращенец».
— Если Жоашен пойдет в полицию, Сирил, то арестуют его. Как сексуального маньяка. Как педофила.
Настало время назвать вещи своими именами, тем более что эти слова мальчик наверняка слышал по телевизору, по радио или в разговорах.
— Теперь, Сирил, нужно рассказать обо всем маме.
— Нет! Он тогда ее бросит.
— Он сказал это, чтобы ты молчал. Но не он бросит твою маму. Мама выгонит его вон. Заявит на него в полицию.
Вполне возможно, Сент-Ив опережал события, но он был уверен: как только мадам Куртуа узнает правду, она встанет на защиту сына.
— Пойди посиди в приемной, пока мы с мамой поговорим.
— Я не хочу! Ничего не хочу слышать! — повторял мальчуган, заткнув пальцами уши.
Но Спаситель продолжал спокойно рассказывать, что на маленьком столике в приемной лежат очень интересные комиксы про Тинтина. Тинтин отправился на Луну и там… Он потихоньку вывел мальчика в соседнюю комнату, поманил к себе мадам Куртуа и закрыл за ней дверь.
— Он показал вам календарь? — спросила она, сев в кресло. — Не радует, правда?
— Когда он у вашей сестры, все благополучно.
— Я вам потому и сказала, что он ее больше любит…
— Дело обстоит не совсем так. Он больше любит быть в ее доме. А как дела у вас дома?
— Если не считать мокрой постели, всё хорошо.
— Всё хорошо?
Мадам Куртуа была далеко, очень далеко от сына. Далеко от ада, в котором он жил. Она объяснила Сент-Иву, что очень устает на работе, но старается следить за учебой сына, а главное, придумать что-то на выходные и что — ох как непросто растить одной ребенка!
— Но вы, кажется, теперь не совсем одна, если я правильно понял. С вами Жоашен.
Она не ожидала, что услышит его имя.
— Ну-у… Совсем недавно, — замялась она.
— С этого лета. Вы познакомились в Руайане в клубе «Микки», — сказал Спаситель, давая понять, что он в курсе дела.
— Понятно. Сирил вам рассказал.
Похоже, это ее расстроило.
— Я его расспросил, вы же мне сами сказали, что Сирил ревнует к вашему новому другу.
— «Новому другу»! — возмутилась мадам Куртуа. — Я не меняю их, как перчатки. И вообще, я никого себе не искала. Все вышло само собой. Случайно. Мы ждали мальчиков, он — Жереми, я — Сирила, и выяснилось, что мы оба из Орлеана.
— Жереми — это сын Жоашена? — спросил Сент-Ив, желая узнать, солжет ли ему мадам Куртуа.
— Нет, это сын его подруги, то есть бывшей подруги.
— Он оставил ее ради вас?
— Нет, нет! Я так не поступаю, — снова возмутилась молодая женщина. — Я ни у кого не отбиваю мужчин. Жоашен уже фактически с ней расстался. Что-то у них не заладилось.
— А вы не знаете, что именно?
— Как вам сказать?.. Думаю… Я думаю, он считал, что она неправильно воспитывает сына. Это испортило их отношения. Он… человек суровый в плане воспитания. Привык к дисциплине. Он пожарный, сын жандарма, все у него должны ходить по струнке.
— Он считает, что и вы неправильно воспитываете сына?
Мадам Куртуа подобралась и поджала губы.
— Я сказала, что это его не касается. Да, у нас был разговор на эту тему. Он однажды поднял руку на Сирила. Это из-за той школьной истории, о которой я вам рассказывала.
Когда мадам Куртуа говорила с психологом по телефону, она приписала поступок Жоашена себе, сказала, что это она ударила сына.
— Жоашен сказал вам, что ваш сын — извращенец?
— Да, но…
Мадам Куртуа промокнула платком уголок глаза.
— Вас это потрясло, — продолжал Сент-Ив. — Вы почти что поверили, что Сирил — дурной мальчик и что это ваша вина. Потому что привыкли считать, что во всем виноваты вы.
— Я знаю, мой Сирил хороший. Он не сам, его втянули. Но вы ему поможете. Жоашен считает, что я тут у вас даром время теряю и деньги тоже. Но и на это я ему сказала, что разберусь без него.
Она все больше нервничала, теребила и рвала на клочки бумажный платок, который ей дал Спаситель.
— Мадам Куртуа, у вас есть намерение начать новую жизнь вместе с Жоашеном?
— До этого еще далеко… Он хочет, чтобы мы попробовали. Но главная проблема — это Сирил.
— А в чем состоит проблема с Сирилом?
— Вы же знаете, он ревнует.
— Он как-то это проявляет? Помимо мокрой постели?
— При Жоашене он чаще всего молчит. Замыкается. Мрачнеет. Не принимает он его, вот что!
— Вы уверены, что из-за ревности?
— А почему еще?
Молчание. Долгое молчание. Сент-Иву было важно, чтобы мадам Куртуа самостоятельно добралась до истины. Внезапное сообщение о том, что Жоашен — закоренелый педофил, мало помогло бы делу.
— Думаю, что Сирил его побаивается, — наконец сказала она. — Из-за той пощечины. Но нам в любом случае некуда торопиться. Пока я дала Жоашену ключ, но он по-прежнему снимает квартиру.
— У него ваш ключ, — со значением повторил Сент-Ив.
— Да, так удобнее.
— Удобнее?
— Ну да. Когда у меня перебор с работой, Жоашен покупает продукты и готовит ужин. Приятно после трудного дня прийти к накрытому столу.
Она пыталась убедить себя, что у них все правильно, по-хорошему. Она все упрощала, стирала лишнее.
— А Жоашен и уроки у Сирила проверяет, когда ваш сын возвращается из школы? — поинтересовался Спаситель.
— Я предпочитаю, чтобы он не вмешивался в дела Сирила. Я же вам сказала, он очень строгий.
— Может, из-за его строгости Сирил тогда сбежал, вместо того чтобы вернуться домой?
— Может быть, — согласилась женщина едва слышно.
— Может, из-за его строгости Сирил предпочитает ночевать у тети?
Списывать все на ревность мадам Куртуа уже не могла и снова замолчала. Потом сердито спросила Сент-Ива, что, по его мнению, она должна делать: расстаться с Жоашеном в угоду сыну? Да? Такое надо принять решение?
— Конечно, я чувствую: они не ладят, — проговорила она и потянулась, заливаясь слезами, за очередным платком. — Жоашен не умеет общаться с детьми. Нет у него к ним подхода. Он ведь и с другим мальчиком, с Жереми, тоже не поладил.
Слышит ли она сама, что говорит? Может, она уже вот-вот все поймет?
— Ну что?.. Время кончилось? Нам пора уходить?
— Не думайте о времени, мадам Куртуа. Вспомните, как вы познакомились с Жоашеном на пляже в Руайане. Он сразу к вам подошел? Как у вас завязался разговор?
— Даже не помню… Нет! Вспомнила! Сирил вернулся с трамплина весь потный, он прыгал в клубе на батуте, и Жоашен дал мне полотенце, чтобы я его вытерла.
— Он увидел молодую одинокую маму с десятилетним сыном.
— Понял, что я жалкая и несчастная? Вы это имеете в виду?
— У него уже был такой опыт, его подруга тоже была одинокой мамой, которая растила десятилетнего сына.
Врач и пациентка приблизились к решающей черте. Мадам Куртуа могла по-прежнему оставаться слепой, считая, что Жоашен увидел в ней легкую добычу. Или прозреть и уразуметь, что добычей был ее ребенок.
— Нам пора, да?
Сент-Ив не ответил. Мадам Куртуа прикрыла рот рукой, словно мешая себе говорить.
— Скажите, что вы подумали, мадам Куртуа. Не стесняйтесь.
Она опустила руку и сидела с ошеломленным видом.
— Я плохое подумала, такого быть не может, — тихо сказала она.
— Чего быть не может?
Она замотала головой. Она не могла допустить, что с ней, в ее жизни, могло случиться такое. По телевизору, в газетах — там все бывает. А вот с ней… У нее…
— Неужели вы думаете…
— Так-так, — подбодрил ее Сент-Ив.
— Вы думаете… что Жоашен…
Теперь ей было трудно называть его по имени…
— Что он… он дурной человек и…
Словно при вспышке молнии, она увидела всю картину.
— Это он извращенец?
Она посмотрела на Спасителя. Во взгляде ее читались сомнение, чувство вины, страх и гнев. Сент-Ив кивнул. Дальше все пошло легче. Сент-Ив передал мадам Куртуа разговор, который только что был у него с ее сыном, и они обсудили первые шаги, которые нужно предпринять, чтобы уберечь Сирила и ее от посягательств хищника. Подать жалобу в полицию, переселиться на некоторое время к сестре мадам Куртуа, поменять замки в квартире. Молодая женщина бросилась в приемную, обняла, прижала к себе сына и стала шептать ему на ушко, что она никому его не даст в обиду, что она его защитит, что он ей дороже всех на свете.
Закрыв за ними дверь, Сент-Ив подумал, что не такой уж он плохой психолог.
Во время приема Сирила и его матери Лазарь сидел на кухне. Дверь в отцовский кабинет теперь накрепко захлопнулась. Чтобы было веселее, Лазарь зажег на кухне все лампы. Пусть освещают путь Габену, когда он придет к ним ужинать. Лазарю в голову не приходило, что его фигурка, склоненная над листком бумаги, отлично видна из сада и что кто-то за ним следит. Какой-то человек. Кто? В наступивших потемках не было видно фигуры, белела одна голова, похожая на полную луну. Из темноты в полосу света поднялась рука, указательный палец нацелился на мальчика, сидевшего на кухне, как дуло пистолета, и губы на лице-луне почти бесшумно прошептали: «Пух!» Как хотелось незнакомцу уничтожить этого мальчика, а потом уничтожить в огне пожара весь этот дом! Но ему было страшно, а трусливым остается одно — ненавидеть. Вот почему он прибегал к колдовству, подкидывал анонимные письма. Иногда ночью или ранним утром бродил вокруг ненавистного дома и прикладывал к нему ладони, посылая заряд злобы сквозь стену. Верил ли он в магию вуду? Он родился на острове, где даже образованные люди, такие как он, оставались в глубине души суеверными. Разве его самого, Гюга Турвиля, не сглазили? А всю его родню? Мать попала в психушку, сестра погибла в автокатастрофе, отец разорился и умер еще не старым. Несчастье вошло в дом Турвилей вместе с этим негром с обманным именем Спаситель. Случай — или судьба? — снова свел с ним Гюга. В тот вечер он был на дежурстве в больнице Флёри. И увидел Сент-Ива в приемной — тот сидел с какой-то пациенткой, чокнутой теткой, мадам то ли Пупон, то ли Пупар. Гюг сразу спрятался, чтобы Сент-Ив его не узнал, натянул капюшон на голову и убежал. Но с тех пор он не знал покоя. Он справился о Сент-Иве у дуры-мартиниканки в регистратуре, и она сказала, что он уважаемый в городе психолог, у него солидная клиентура. А потом он увидел Лазаря: в этом мальчике кровь Турвилей смешалась с кровью негра.
Но в этот вечер Гюг еще ничего не мог с ним поделать: Сент-Ив был дома. Гюг его боялся точно так же, как боялся когда-то в Фор-де-Франсе. Здоровенный громила, восемьдесят килограммов мускулов. В прошлый раз он подобрался к нему сзади и мог бы разом прикончить. Но страх снова парализовал его. Он ненавидел свой страх не меньше, чем Сент-Ива. Осторожно пятясь, Гюг выбрался из сада и исчез в узкой улочке. Чем он мог навредить Сент-Иву? — вот что стало его неотступной мыслью. Чем? Чем он мог навредить? И каждый шаг по мостовой повторял вслед за ним: чем? чем?
* * *
Продавец «Жардиленда» поприветствовал Спасителя кивком как знакомого:
— Хотите купить еще одну клетку?
— Вынужден купить, раз вы мне всучили беременную самку.
В эту субботу 21 февраля мадам Гюставия рассталась со своим последним малышом, не выказав особой грусти. Спасен — а именно так его отныне будут называть — очень забеспокоился, оказавшись в новой клетке, и стал знакомиться с каждым прутиком, засовывая между ними мордочку.
— Спасен! Спокойствие! — сказал ему Спаситель своим завораживающим голосом.
И ему сразу вспомнились слова Габена: «Лучше быть спасенным, чем спасителем». А следом пришли на память слова из Евангелия, которые он то ли сам читал, то ли слышал. Как это там говорилось? «Ты не можешь спасти себя, а называл себя Спасителем?» Да, что-то в этом роде… Почувствовав, что будет без конца вертеть про себя эту фразу, он загуглил ее, и ему выскочило: «Других спасал, а Себя спасти не может». «Что ж, возможно, Иисус тоже был практикующим врачом-психологом?» — подумал Спаситель.
Габен в воскресенье встал позднее некуда и слонялся с безучастным видом из комнаты в комнату до самого обеда. Когда Спаситель в десятый раз напомнил, что хорошо бы ему собрать разбросанные по всему дому вещи, Габен снизошел до ответа и ответил знаменитой цитатой из «Бриса Великолепного»:
— Не дави, у нас каникулы.
Действительно, это был первый день весенних каникул. После обеда, когда Спаситель уселся с книгой в кресло, собираясь почитать, Лазарь тихонько подошел к нему и шепнул на ухо:
— Папа! По-моему, Габену не хочется уезжать.
— По-моему, я это вижу сам, — отозвался папа таким же шепотом.
Спаситель захлопнул книгу и смирился с тем, что ему не удастся посидеть спокойно дома.
— Съезжу в больницу, узнаю, выпишут ли мадам Пупар в понедельник и будет ли она в состоянии заниматься Габеном.
— Скорее Габен будет заниматься мадам Пупар.
Спаситель и Лазарь в задумчивости посмотрели друг на друга, потом отец со вздохом потрепал сына по голове.
В больнице Флёри в регистратуре снова сидела Брижит.
— Как отдохнула? — спросил Спаситель.
— Успела забыть. Я вернулась неделю назад.
Сент-Ив наклонился к ней через стойку и спросил шепотом:
— Слушай, ты как-то говорила, что видела здесь одного пациента из Кольсона?
— Да, я и вчера его здесь видела. А что?
Спаситель нервно дернулся.
— Он по-прежнему в психиатрии?
— Да нет, он в скорой работает.
Новость обескуражила Сент-Ива. Значит, антилец — не психически больной пациент, которого доставили из Кольсона. Он, оказывается, сотрудник больницы Флёри.
— Он что, врач?
— Нет, санитар, а что?
— Да нет, ничего, — сказал Спаситель и отошел.
Санитар в скорой. Как парень в капюшоне, который в тот вечер подошел к нему сзади, а потом быстренько исчез.
В коридоре, когда Сент-Ив шел к палате мадам Пупар, его вдруг окликнули. Он обернулся. Навстречу шла мадам Дютийо, мать Марго. Они с улыбкой заторопились друг к другу, словно собираясь кинуться в объятия; мадам Дютийо взяла на себя инициативу и расцеловала Спасителя в обе щеки.
— Как Марго? Как она себя чувствует? — сразу же спросил Спаситель, объясняя их порыв исключительно общей заботой о девочке.
— Я сейчас от нее. Никакой травмы головы нет, только шишка. У нее в палате еще одна девочка, тоже ПС.
Мадам Дютийо уже освоила жаргон психиатрического отделения и говорила ПС вместо «попытка самоубийства».
— Она не хотела себя убивать, — продолжала она. — Она позвонила вам, потому что знала: вы непременно вызовете скорую.
Заметив, что Сент-Ив готов возразить, она торопливо продолжала:
— Не подумайте, что я не придаю значения случившемуся. Я всегда с ней и за нее, — не важно, что она меня не щадит. Я прекрасно знаю, я не идеальная мать…
— Марго хватает отца, который считает себя идеальным.
— А мне вы не можете помочь? В смысле терапии?
Спаситель не ошибся: он нравился мадам Дютийо.
— Я занимаюсь лечением Марго. В психотерапии некоторые ситуации считаются нежелательными.
Она поняла его с полуслова.
— Да, конечно, — кивнула она. — Очень жаль. Но главное — Марго.
Сент-Ив пообещал, что зайдет навестить Марго завтра, и они расстались, пожав друг другу руки.
Разговаривая с мадам Пупар, Спаситель был рассеян. Мыслями он был очень далеко. Попрощавшись коротким «До завтра», он задумался: что ему сказать Габену? Что его мать всеми силами старается вести себя «нормально»? Ну а сам-то он, Спаситель, нормально себя ведет? Ни с того ни с сего понесся к своей машине: кольнуло нехорошее предчувствие; забеспокоился, не слишком ли он задержался в больнице?
* * *
На улице Мюрлен, 12 царили тишина и покой. Габен сидел наверху перед мерцающим экраном и старался забыть, что Ночному эльфу очень скоро придется оставить мирное пристанище, каким стал для него дом Сент-Ива. Внизу на кухне Лазарь, мысленно уладив все проблемы Габена (его мама, все еще ненормальная, останется в больнице, а Габен и Спасен останутся тут), взялся за тетрадь, собираясь выполнить задание, которое в наказание всему классу задала на каникулы учительница.
А в сад тем временем снова проник тот самый чужак. Он видел, как Сент-Ив сел в машину и уехал. Путь был свободен. Теперь он знал, как будет действовать. Он сотню раз мысленно проделал задуманное, чтобы не сплоховать в ответственный момент. Но все равно боялся. Ему было невыносимо страшно. Он был слабаком, жалким трусом. Даже восьмилетнего ребенка боялся до дрожи. Накануне он украл с тележки для раздачи лекарств, легкомысленно оставленной в коридоре, горсть антидепрессантов и обезболивающих: морфин, дигиталин и другие. Все вместе они — смертельный коктейль. Лазарь умрет, как его мать, от медикаментозной передозировки. Символическая месть. Идеальное преступление.
Таблетки он сжимал в потном кулаке, засунутом в карман. Хватит ли у него храбрости действовать на ярко освещенной кухне? Перестанет ли его колотить дрожь? Никогда еще он так себя не ненавидел, как в эту минуту, когда был готов дать волю своей ненависти. Он знал, что дверь на веранду не запирается. Сент-Ив вечно витал в облаках, был слишком беспечен в житейских делах. И он об этом пожалеет. Будет жалеть об этом до конца своей жизни.
Лазарь склонился над тетрадью и выводил в пятый раз поговорку «Слово — серебро, молчание — золото». И вдруг почувствовал: что-то не так. Он уже минут пять прислушивался — ждал, что хлопнет дверь с улицы Мюрлен. А хлопнула другая — дверь веранды. С какой стати папа прошел через сад?
— Папа?
Тишина.
А непрошеный гость был уже на веранде. Стоял и дрожал от страха, сжимая складной нож, которым собирался пригрозить ребенку. Он представлял себе, как будет действовать, но не мог сделать ни шагу. Тогда он закрыл глаза и помолился, помолился злобному богу мести. Он задыхался, с трудом втягивал в себя воздух. Если он не сдвинется с места, то умрет от страха. Наконец, выпрямившись во весь свой небольшой рост, он шагнул к свету.
Вот он уже подошел к двери, которая ведет с веранды на кухню. Снял капюшон и черные очки. Открыл дверь и появился на пороге. Лицо молодое, а волосы белоснежные, красные глаза со светлыми зрачками, белые ресницы, белые брови. Перепуганный Лазарь выронил ручку и застыл, потеряв от ужаса голос.
— Не знаешь, кто я? Я твоя смерть!
В сценарии — а в сценариях всегда всё сбывается — эти слова убивали наповал. Но голос «смерти» дрожал.
— Твоя мать ждет тебя, — прибавила «смерть» не слишком уверенно.
Для храбрости незваный гость потряс ножом, лезвие открылось, и он вздрогнул от щелчка. Потом выложил на стол слипшийся ком таблеток, пилюль и капсул.
— Глотай! — рявкнул он и взмахнул ножом, рискуя поранить самого себя.
И тут сообразил, что без воды ничего не получится. Про воду в своем замечательном сценарии он совсем позабыл. Продолжая грозить Лазарю ножом, он подошел к раковине, взял из сушки стакан, наполнил, едва не уронив, горячей водой и поставил перед мальчиком.
— Давай глотай! — приказал он.
— Зачем? — едва сумел пробормотать заледеневший от ужаса Лазарь, не в силах протянуть руку ни к таблеткам, ни к стакану.
Все это выглядело бы смешно, если бы на столе не лежали морфин с дигиталином, от которых мальчик должен был умереть.
— Не болтай, а то придушу! — прикрикнул незнакомец. Перепуганный вид малыша придавал ему смелости.
Лазарь с полными слез глазами взял не глядя большую белую таблетку с бороздками и, задыхаясь от рыданий, сунул в рот. Но проглотить не мог. Не получалось.
— С водой! Запивай водой! — истерично выкрикнул незнакомец.
Во рту у Лазаря была таблетка морфина. Он дрожащей рукой взял стакан, вода расплескалась. Она была горячей, но мальчик побоялся что-то сказать злобному страшному человеку. Он приоткрыл рот и сделал глоток, стараясь проглотить таблетку. Во рту стало горько, а таблетка то ли попала не в то горло, то ли просто застряла. Лазарь закашлялся. Его буквально выворачивало наизнанку. У взрослого хватало медицинских познаний, он понял, что происходит с ребенком, и заорал на Лазаря:
— Глотай! Глотай! Пей воду!
— Это что еще за бардак? — раздался вдруг голос, словно с неба.
На шум в кухне прибежал Габен. Ошарашенный злодей направил нож в его сторону. Он как-то раз видел этого парня около дома, но ему и в голову не пришло, что тот живет у своего психотерапевта. Габен, хотя у него на глазах задыхался Лазарь, а ему самому угрожали ножом, остался совершенно спокойным. Он давно привык не давать волю чувствам и быстро сообразил, что делать. Шагнул в сторону и схватил с сушилки то, что хоть как-то могло сойти за оружие, — черпак и стал размахивать им, как саблей.
— Вали отсюда!
Пришелец отступил на шаг. Габен был на голову выше его и со свирепым видом рубил черпаком воздух. Пришелец повернулся и побежал бегом через веранду. Теперь нужно было срочно оказать помощь Лазарю. Тот икал, задыхался, исходил слезами и пóтом, щеки у него полыхали, а губы начали синеть.
В школе у Габена были уроки первой помощи, он сидел на них безучастно, но, как оказалось, кое-что усвоил. Габен поставил Лазаря перед собой, заставил наклониться и стал лупить его по спине. Габен сообразил, что малыш подавился таблеткой, она застряла у него в горле, Лазарь мог задохнуться. Счет шел на минуты. Даже на секунды. Но Габен не поддавался панике и продолжал шлепать Лазаря по спине. Шлепки не помогали, тогда он применил другой прием. По-прежнему стоя за спиной мальчика, он стал нажимать ему на желудок и встряхивать. Раз, другой, третий. На четвертый Лазарь с жутким хрипом выплюнул таблетку, обмяк и опустился на пол, как тряпичная кукла. Габен сел с ним рядом и прижал его к себе. Через две-три секунды он услышал, как мальчик дышит с небольшим присвистом.
— Класс! — вздохнул Габен. — Не зря у тебя имя парня, который воскрес.
Спаситель вернулся домой через четверть часа и вошел через парадную дверь. Мальчики о чем-то шептались на кухне. Габен держал в руке полную рюмку — заслуженную награду. На столе стояла бутылка рома.
— Ну и ну! — только и нашел что сказать Сент-Ив.
— Папа! — торжественно объявил Лазарь. — Габен — ГЕРОЙ!
— Герой? — повторил отец.
Мальчики, перебивая друг друга, стали рассказывать о человеке, который проник к ним на кухню.
— У него был вот такой огромный нож.
— Он прошел через сад.
— Хотел, чтобы я проглотил все таблетки.
— А я как замахнусь черпаком!
Сент-Ив оторопело слушал мальчиков и перебирал таблетки. Когда он обнаружил дигиталин, по спине у него пробежала ледяная дрожь.
— Какой он? Можете его описать?
Спаситель ожидал описания чернокожего колдуна вуду.
— Он белый, как привидение. Похож на зомби.
— Альбинос, — солидно сообщил более компетентный Габен.
Сначала ужас, а потом отчаяние исказили лицо Спасителя.
— Он есть на вашей свадебной фотографии, — прибавил Габен. — Вы его знаете?
— Гюг Турвиль.
— Турвиль? — удивился Лазарь. — Это же мамина фамилия.
— Это брат твоей мамы.
— Мамин брат? И хотел меня убить?
— А я его напугал большим черпаком! — гордо сказал Габен.
Во всем, что произошло, это было для него самым главным.