Элла всю неделю ждала этого момента, а теперь, сидя в приемной месье Сент-Ива, хотела только одного — убежать. Никогда у нее не хватит мужества рассказать Спасителю, что с ней произошло и что она пережила.

Все началось во вторник. В тот день был урок латыни с мадам Нозьер, и, значит, предстояла неизбежная встреча с девчонками из класса «Б». С теми самыми — Мариной, Алисой, Сельмой, Меленой и Ханной. Воодушевленная вчерашней беседой с психологом, Элла сказала себе, что нисколько их не боится и вполне способна не обращать внимания на «не ква», которые полетят ей в спину, и шепот «кю-ку, кю-ку», потому что она Кюипенс. Глупо? Да. Жестоко? Да. Но не опасно. «Они не помешают мне взрослеть», — повторяла, как мантру, Элла. Она решила делать зарядку, чтобы стать крепче: будет отжиматься, заведет себе гантели, будет ходить пешком до школы. И еще она составила список книг, которые помогут ей стать писателем. Она будет писать приключенческие книги, как Джек Лондон — его биографию она прочитала в Википедии. И как же она обожала свою синюю с белым сумку через плечо — в ней было что-то морское. Она шла, сумка ударяла ее по боку, и Элла представляла, что шагает в порт, где ее дожидается шхуна. Эллиот Кюипенс мог быть затаившимся в трюме пассажиром, охотником на тюленей, пиратом, военным фотографом, путешественником по землям инуитов, золотоискателем в Клондайке. Нет, больше ни с кем она не будет делиться своими мечтами. Только со своей тетрадкой. И еще со Спасителем. Они заключили союз, когда он согласился называть ее Эллиот. Он сказал ей: «Ты не как все, ты особенная».

И вот во вторник она вошла в класс на последний урок, и учительница латыни спросила ее:

— Как твой роман? Продвигается?

Перед всем классом! Открыть ее тайну! Покраснев как рак, она промямлила: «Да, вроде бы…», слыша за спиной смешки. Потом мадам Нозьер стала раздавать проверенные домашние задания, и Элла решила, что все обошлось.

Но у нее возникла еще одна проблема, уже в ее собственном классе. Проблема носила очки и брекеты, и звали ее Джимми. Она приняла его в друзья на Фейсбуке, и он стал пачками вешать на ее стене послания, относящиеся к игре Call of Duty. Например: «Моск кипит жду када выйдет аццкая black ops 3, паявицца 6:11». Элла с удовольствием удалила бы его из контактов, но боялась его обидеть. Джимми каждое утро подходил к Элле и чмокал в щечку, словно они НА САМОМ ДЕЛЕ были друзьями. У Эллы дыхание перехватывало от отвращения. Она чувствовала противный аптечный запах, наверно какого-то геля от прыщей. В ней все сжималось, когда она его видела, когда он с ней заговаривал, когда он… бр-р-р! — к ней прикасался! Она сама не понимала, почему ее так трясет. Может, с ней что-то не в порядке? Надо будет спросить у Спасителя. В четверг, по дороге домой, ее кто-то окликнул на улице. За ней бежал Джимми, хотя ему нужно было идти в другую сторону.

— Что еще? — сердито спросила она, вовсе не желая, чтобы кто-то ее увидел в обществе этого мальчишки.

— Ты знаешь девчонок из параллельного класса? Ну, тех, что вместе с Мариной?..

Элла сдвинула брови и подтянула на плече ремень сумки — красивый, мужественный жест.

— Они кое-что у тебя стащили, — сообщил он и ткнул пальцем в сумку. — Тетрадь.

— Что? Не мо…

Элла хотела сказать: «Не может быть!», но ведь проще всего проверить. Она открыла сумку. Внутри, как она сама всегда говорила, шурум-бурум. И все же она сразу поняла, что нет тетрадки с романом.

— Черт! — Элла вспыхнула гневом, и огонь добрался до щек, они тоже запылали. — Когда же они ухитрились?

Все понятно, в столовой! Она повесила сумку на спинку стула, а сама пошла с графином за водой. Элла в ярости повернулась к Джимми:

— А ты-то откуда узнал?

— Увидел девчонок во дворе. Марина кричала, что ты написала культовый роман, и предлагала всем, кто хочет, взять листочек. Она раздавала их своим. Один для тебя я спас. — Джимми протянул ей листок и смотрел так, будто заслужил благодарность.

— Не надо! — Элла в ужасе отшатнулась.

Ее творение загрязнили, расчленили, изнасиловали. Она повернулась к Джимми спиной и побежала к автобусной остановке. На какую-то долю секунды ей даже захотелось покончить с собой. Но нет. «Они не помешают мне взрослеть».

В автобусе, прижимая сумку к груди, она запрещала себе плакать. Но, как только вошла к себе в комнату, бросилась на постель и разревелась, уткнувшись в подушку. «За что? — повторяла она. — Что я им сделала?»

Чего они от нее хотят? Элла чувствовала: девчонки настырно лезут к ней в душу. Но почему? Потому что она не такая, как они? Потому что она другая? Но разве это преступление?

Сидя в приемной, Элла вновь пережила все, что с ней случилось. Нет, ей будет слишком больно говорить об этом на консультации. И она решила уйти. Но как раз в этот миг дверь открылась. Опоздала. Это Спаситель.

— Элла?

Она смотрела на него, не двинувшись с места, бледная, как мертвец.

— Эллиот?

Спаситель успел подхватить ее в ту самую минуту, когда она потеряла сознание. Всего лишь на одну короткую минутку. Он легонько похлопал ее по щекам, и она мгновенно пришла в себя. Спаситель помог ей сесть, принес стакан воды и кусочек сахара. И еще тонометр, который на всякий случай тоже держал у себя в аптечке.

— Давление низкое.

— Это серьезно?

— Нет. Но мы позвоним твоим родителям, чтобы кто-то проводил тебя домой. Кому — папе или маме?

Элла помотала головой: папа с мамой непременно устроят целую историю.

— Мама начнет причитать, что я ничего не ем, — пробурчала она.

Щеки у нее немного порозовели. Спаситель уселся напротив девочки.

— Хорошо прошла неделя?

— Да, — ответила она как могла непринужденнее.

— Писала?

Рыдание перехватило ей горло, она хотела превратить его в глубокий вздох и не смогла ответить.

— Что-то не так?

— Ничего, — отозвалась она, едва разжимая губы. — Эти подлюки… Эти… — Еще одно слово, и она расплачется.

— Говори, говори, Элла, здесь ты в безопасности.

Она яростно замотала головой: нет! Нет! Но горе прихлынуло, и удержать его не было уже никакой возможности.

— По-очему? — прорыдала она.

Через десять минут в кабинете Спасителя воцарилась тишина.

— Ты не хочешь, чтобы родители знали?

— Они не поймут. Подумаешь, какая-то тетрадка. — Элла вернула Спасителю коробку с бумажными платками. — Простите, я их все истратила.

Она не собиралась расклеиваться и дальше.

— Обещаешь держать меня в курсе дела? — спросил Спаситель с беспокойством и в то же время уважительно.

— Вы имеете в виду, если они снова начнут?

— Ну да.

— Не беспокойтесь, я сумею за себя постоять.

Консультация закончилась, Элла поднялась со стула. Она постояла на одной ноге, убедив Спасителя, что голова у нее не кружится, потом накинула синюю сумку на плечо. В путь!

Забавный закон симметрии распорядился, чтобы Спаситель в тот же понедельник в обеденный час тоже сидел в приемной и тоже очень хотел из нее убежать. Три раза в год Спаситель ездил в соседний городок Клери-Сент-Андре, где жила Клотильда Дюбюи, психиатр-психоаналитик. Она была, как объяснил Спаситель Лазарю, «психолог для психологов». И еще ее можно было назвать супервизором.

Клотильде Дюбюи было хорошо за шестьдесят, и она со своей очень старенькой мамой жила в мрачном домишке, где маятник настенных часов гулко отсчитывал время. Спаситель дожидался в потемках, даже не подумав, что может дернуть шнурок рядом с креслом и зажечь лампу.

— Месье Сент-Ив, — послышался тусклый голос.

Спаситель чуть было не выпалил «Здесь!», но вовремя спохватился.

— Добрый вечер, мадам Дюбюи. Вы хорошо себя чувствуете?

— Благодарю вас, — произнесла она, словно ответ «да» или «нет» к чему-то ее обязывал.

Войдя в кабинет, Спаситель покосился на диван, приглашавший улечься. Но он сел в кресло напротив тощей и сухопарой мадам Дюбюи, чью худобу еще больше подчеркивал брючный костюм.

Тик-так, тик-так. Секунды здесь казались минутами.

— Кхм-кхм, итак? — спросила мадам Дюбюи, прокашлявшись.

Спаситель собирался рассказать об особых случаях, с которыми ему предстоит работать: о маленькой Райе, травмированной войной, о Шарли с ее мечтами о ребенке и тошнотой при мысли о зачатии. Но больше всего его тревожила Элла, и он заговорил о ней.

— Я не знаю, хочет ли Элла порадовать родителей, заменив им мертворожденного сына, но знаю, что она попросила меня называть ее Эллиот, и я… пошел на поводу ее фантазии.

— Упф, — неодобрительно фыркнула мадам Дюбюи.

— Да, я совершил ошибку… У меня есть еще одна пациентка, антилийка с манией чистоты, — сообщил Спаситель, быстренько поменяв тему. — Она приходила сегодня утром, и с ней я применяю КПТ.

«Пхы» мадам Дюбюи прозвучало снисходительнее, его можно было истолковать как «пойдет, раз не нашли ничего лучшего».

— Разумеется, мне известно, что симптом, исчезнувший в одном месте, может появиться в другом, — поторопился сказать Спаситель. — Пациентка перестанет сто раз мыть руки и начнет выдирать себе волосы.

И он перешел к Пенелопе Мотен. Он не считал ее мифоманкой: для впечатляющего вранья у нее не хватало таланта. Но у него сложилось впечатление, что на первой консультации она разыгрывала из себя даму, а на второй — мамочку. Третью консультацию, которая должна была быть сегодня, она отменила.

— Пфферите деньги…

— Да-да, я беру деньги за сеанс, пропущенный без уважительной причины, — солгал Спаситель.

Потом речь пошла о Габене. Спасителю позвонил директор его школы и сообщил, что подросток «исчез с экрана радара». Проще говоря, перестал ходить на занятия с тех пор, как поселился у Спасителя.

— Трумфуфу?! — задохнулась мадам Дюбюи.

— Вы совершенно правы, я не должен был брать на себя ответственность за него, — повинился Спаситель, очень недовольный собой. — Мне нужно было обратиться в социальные службы. Но я думал приютить его на два-три дня. Однако состояние его матери не улучшается. Ей придется пробыть в больнице еще не одну неделю. Конечно, придется теперь… Да, придется объясниться с Габеном.

Оставался деликатный вопрос с хомяколечением.

— Я задумался, не предложить ли и следующий помет моим маленьким пациентам. Хомячки очень хорошо на них действуют.

— Пфу, — ответ, похоже, был отрицательный.

— Лучше предлагать им воображаемых хомячков, не так ли? — спросил Спаситель, чувствуя, что идет ко дну. — Хомячок важен как понятие, а не как живой зверек.

Тик-так, тик-так. А потом: бом! Бом! Бом!..

— Остановимся на этом, — сказала мадам Дюбюи.

Часы спасли Спасителя.

— Вы приготовили деньги? Сдачи у меня не будет.

— Да, конечно, — закивал Спаситель и положил восемьдесят пять евро бумажками и монетками на стол.

Он вышел из дома своего супервизора с ощущением, что его сначала побили, а потом ограбили.

Когда Спаситель вернулся на улицу Мюрлен, Габен уже забрался к себе на чердак. Стало быть, разговор можно было отложить до завтра. Лазарь лежал в кровати с книжкой. Он читал «Космосмурф» (уж не родня ли это мадам Дюбюиффф?).

— Ой, папа, иди посмотри, что мы с Полем приготовили для хомячков!

Лазарь протянул отцу объявление, обещавшее «ОЧАРОВАТЕЛЬНЫХ хомячков, мальчика или девочку на выбор», которых можно получить у доктора. Внизу были нарисованы мадам Гюставия, Чудик и Спасён с их домиками и клетками.

— Здорово, да, пап? Ты его повесишь у себя в кабинете! Осторожнее, не сомни!

Вообще-то Спаситель уже слегка смял объявление, потому что собирался отправить его в мусорный ящик.

— Извини, пожалуйста, — сказал он и разгладил ладонью рисунок.

А потом пошел спать, прихватив с собой новую книгу «Как найти своего психолога?».

* * *

Ночью с понедельника на вторник Алисе в отцовском доме приснился сон: она модель, и блогерша EnjoyYourself проводит с ней фантастическую фотосессию в Париже. «Ты о-очень красивая», — повторяет блогерша Алисе. Но, когда Алиса стала надевать через голову свитер, та ей крикнула:

— Осторожней, измажешь тональным кремом! — И с насмешкой прибавила: — Переходи на крем для обуви. Может, он поможет?

Утром Алиса вспомнила, что ей снилось, и, перемешав сон с действительностью, сказала сама себе: «Она просто жирная свинья, эта EnjoyYourself». И потрогала пальцем красный болезненный прыщ, который только что вылупился около губы. Выходит, от зубной пасты пользы ноль, только пахнешь, как жевательная резинка, как сказал ей младший брат. Она собралась было замазать прыщи тональным кремом, но остановилась и чуть не заплакала. Толку-то?! Вчера Марина едва увидела ее, сразу съязвила:

— Ну ты и наштукатурилась.

И тут Алиса вспомнила, что произошло на той неделе в четверг. Полезла к себе в сумку, серебристую «Ванессу Бруно», прошлогоднюю свою гордость, и вытащила помятый листок. Разобрала несколько отдельных слов: Незнам, безвременник, волшебный нож… И почувствовала, что ей реально плохо, потому что тогда в школьном дворе…

— Рукопись культового романа знаменитой Эллы Кюипенс! — кричала Марина, размахивая тетрадкой. — Кто хочет получить листок? На всех не хватит!

Марина выдирала страницы и совала их кому попало, а вокруг все хохотали, кто от души, а кто не очень. Алиса заодно с Меленой, Сельмой и Ханной кричала:

— И мне! И мне! Дай мне листок!

Теперь Алиса понимала, что Марина совершила очень скверный поступок, а она стала ее соучастницей. Тетрадный листок обжигал ей руки. Она разобрала слова: яд, ядовитый, смертельный. Скомкала листок и бросила его в корзину.

Сегодня вторник, значит, Алиса увидит Эллу на уроке латыни. Вообще-то Элла Кюипенс ей не нравилась, чокнутая она какая-то. Но это вовсе не значит, что нужно ее травить. Если Алиса и шипела иногда ей в спину «не ква, не ква», то просто за компанию. И еще чтобы избавить себя от насмешек язвы Марины. Алиса снова потрогала прыщ. Черт бы его подрал! У Эллы Кюипенс, небось, нет прыщей. У нее кожа как у младенца. И краской она мгновенно заливается. Девчонкам нравится смотреть, как она краснеет, вот они ее и мучают.

А в доме на соседней улице Элла собирала школьную сумку. Она купила себе новую тетрадь, но уж эта всегда у нее будет дома. И историю она начала совсем другую. Героя будут звать Джек. В пятнадцать лет он убежал от родителей, которые его истязали, взяв с собой синюю сумку и все свои богатства: нож, компас, сменную рубашку. Еще он взял кусок хлеба и несколько монет. Больше у него ничего не было, но он собрался совершить кругосветное путешествие. Элла не знала, где и в каком времени будет жить Джек. Возможно, в параллельном мире, как, в общем-то, живет она сама. На первой странице Эллиот Кюипенс написал название романа: «Сумка Джека».

Теперь вторник стал для Эллы сущим наказанием из-за последнего урока. Войдя в класс мадам Нозьер, она сразу почувствовала на себе взгляды пяти девочек из класса «Б». Может, они думали, что она будет жаловаться? Элла боялась одного: что мадам Нозьер снова спросит ее о романе. Но мадам Нозьер, заметив, как смутил Эллу ее вопрос, ограничилась приветливой улыбкой. Элла опустила голову, чтобы скрыть вспыхнувший румянец. Она была очень рада, когда вышла из школы на улицу без всяких приключений. Марина и ее компания, как видно, исчерпали свои запасы вредности. Элла села в автобус, размышляя о Джеке, составляя мысленно фразы, которые запишет, как только вернется домой. И тут она заметила, что на ее правой руке расплывается черное чернильное пятно. У Эллы замерло сердце, она представила себе открытую вену, из которой хлещут чернила. Но тут же поняла, что чернилами пачкается любимая синяя сумка, которая стоит у нее на коленях. Элле стало нехорошо.

— Мадемуазель! Мадемуазель! — Соседка, к которой Элла невольно привалилась, встряхнула ее, чтобы привести в чувство.

— Все в порядке, — пробормотала Элла. — Со мной иногда бывает.

— Расскажите об этом своему доктору, — посоветовала дама с легким раздражением в голосе.

«Расскажите доктору, расскажите доктору», — шла и повторяла про себя Элла. Спаситель сказал, чтобы она ему позвонила, если они снова начнут. На латыни одна из девчонок ухитрилась подобраться к ней сзади и выпачкать чернилами ее сумку, синюю, морскую, с белой полосой. Они чувствовали, чем она дорожит, что ее заденет. Нет, они хотели не задеть ее за живое, они хотели содрать с нее кожу заживо.

В этот вторник Самюэль поспешно одевался, собираясь идти к психологу.

— Котик, я сварила тебе какао, — послышался голос из кухни.

— Я же не люблю молоко, — сердито ответил Самюэль из своей комнаты.

— Вот новости!

Разговор этот повторялся изо дня в день, как всегда бывает в хорошо спевшемся дуэте. Далее следовала реплика мадам Каэн, матери Самюэля, о пользе кальция, необходимости плотно завтракать и гигиене питания. У себя в комнате Самюэль бурчал: «Ня-ня-ня-ня…»

— Хорошо, я принесу тебе завтрак в комнату, но это будет последний раз, — объявила мать, вплывая в комнату с подносом в руках.

— Но я же сказал, черт подери, что не буду завтракать!

Новый куплет дуэта начался с реплики мадам Каэн о недопустимости грубых слов, уважении к родной матери, и почему это доктору никак не удается улучшить манеры Самюэля? И почему Самюэль не проветривает свою комнату? Как это можно терпеть такой запах?!. Мадам Каэн водрузила поднос на стопку книг и, продолжая учить сына уму-разуму, принялась подбирать разбросанную на полу одежду.

— Не трогай! — завопил Самюэль. — Оставь все как есть!

— Выпей хотя бы какао, если не хочешь бутербродик съесть, — приговаривала мать, словно не замечая, что довела сына чуть ли не до истерики.

Она стояла в дверях, загораживая сыну дорогу, а он ведь и так уже опаздывал! Самюэль подхватил сумку и по пути опрокинул чашку с какао.

— Посмотри, что ты наделал! — с торжеством упрекнула его мать. — Испортил свои учебники! Беда-то какая!

Ярость захлестнула подростка. Он оттолкнул мать от двери. Она, держа в руках груду одежды, осела на пол и осталась сидеть. Из коридора Самюэль слышал, как она кричит, что он разбил ей лицо, что она истекает кровью, что позвонит в Центр защиты женщин от насилия, что он такой же изверг, как его отец…

Самюэль выбежал на улицу перепуганный, растерянный и твердил как маленький: «Мама! Мама!»

Когда Спаситель открыл дверь приемной, он не сразу разглядел Самюэля, прижавшегося к плотной двойной портьере.

— Самюэль? Что с тобой?

— Мама…

— Да?

— Она ударилась об угол.

— Об уголь? — не поверил своим ушам Спаситель.

— Нет! НЕТ! — заорал Самюэль в панике. — Угол! Край! О дверь! Я ее толкнул.

— Она что-то себе разбила?

— У нее течет кровь.

Он говорил так, словно кровь продолжала течь и в эту минуту. Спаситель обнял мальчика за плечи и проводил в кабинет. Потом взялся за телефонную трубку.

— Мадам Каэн? Да, это месье Сент-Ив. Ваш сын у меня. Как вы себя чувствуете? Так… Так… Хорошо. — Он назначил время консультации, повесил трубку и повернулся к подростку. — У твоей мамы большая шишка.

Сент-Ив уселся напротив Самюэля, который уже язвительно усмехался, представив себе, каким выставил себя дураком.

— Я не совсем понял, что произошло. Мама сказала, что ты будто бы нарочно облил горячим какао свои учебники.

Самюэль на секунду потерял дар речи и в полном недоумении уставился на психолога.

— Да нет же, все не так, это она… — начал он объяснять.

— Она облила твои книги горячим какао?

— Она специально поставила чашку на книги.

— Специально?

— Понимаю, это выглядит по-идиотски. Но с моей матерью…

Самюэль понурился. Он не понимал, что происходит. Казалось бы, мать только о нем и думает, печется с утра до ночи, доводит его своими заботами до ручки. Когда он оскорблял ее или даже толкал, то в следующую секунду испытывал мучительное чувство вины, превращавшее его в психопата.

— Если бы ты мог поговорить с мамой спокойно, что бы ты ей сказал? — спросил Спаситель.

— Ну… Я… — Самюэль замолчал и всерьез задумался. — Я бы ей сказал: мама, мне уже не восемь лет. Я уже никакой не Котик. Я не могу тебе больше греть ноги, когда ты ложишься и жалуешься, что они ледяные. Я не хочу сидеть дома каждый вечер и все выходные. Я задыхаюсь. Ты не даешь мне дышать.

«Его запах — санитарный барьер наизнанку, он отпугивает им свою мать», — подумал Спаситель. А вслух спросил:

— Как, по-твоему, можно помочь делу?

— Я-то считал, что помогать — это ваша обязанность, — колко заметил Самюэль.

— Перемен надо захотеть.

— Тогда мы заранее проиграли. Она точно знает, что она хорошая мать, что я плохой сын, и посылает меня к вам, чтобы получить от вас хорошего мальчика, который пьет по утрам ее какао.

Резюме было исчерпывающим, Спаситель его оценил.

— Мы с тобой будем встречаться по вторникам три ближайшие недели. Подумай, что конкретно можно сделать, чтобы улучшить ваши отношения.

— Ничего! Ничего нельзя сделать! — вспыхнул Самюэль. — Хотя нет. Есть выход — интернат.

— Интернат?

— Да. Вот это было бы классно. У меня есть дружки в Ги-Моке, они в интернате всю неделю, а на выходные приходят домой.

— Хорошее решение.

Но они оба прекрасно знали, что мадам Каэн никогда на него не согласится.

— А что… с девочками? — поинтересовался Спаситель, зная, что в первую очередь занимает Самюэля.

Самюэль пожал плечами и сказал как самую очевидную вещь:

— Если хоть одна девочка меня полюбит, она ее убьет.

Спаситель имел дело с маленьким мальчиком, он блуждал по лесу, спасаясь от матери-людоедки.

— До будущего вторника, Самюэль.

Спасителю очень захотелось, чтобы существовал параллельный мир, похожий на этот, но в нем мадам Каэн была бы счастлива, узнав, что ее сын влюбился. Там на уроках латыни девочки помогали бы Элле. Там Габен поселился бы раз и навсегда на улице Мюрлен.

«Но ему все же придется уехать», — думал Спаситель, поднимаясь на чердак.

— What? — подскочил Габен, срывая наушники. Слишком неожиданно возник Сент-Ив у его кровати…

— А ты здорово устроился, — заметил Спаситель, оглядывая спальню Габена и удивляясь его изобретательности. — Что слушаешь?

— Eagles of Death Metal. Они скоро будут в Париже. У меня есть приятель, он сможет достать мне билет.

— У тебя есть приятель? — переспросил Спаситель. По его представлению, Габен обходился без общества точно так же, как обходился без школы.

— Ну, не совсем приятель… — тут же отозвался Габен, словно желая успокоить своего психолога. — Он оборотень.

Спаситель проверил на прочность залатанное клубное кресло и уселся в него.

— В школу больше не ходишь? — Вопрос не был, собственно, вопросом. — И что ты делаешь по целым дням?

— Медитирую, покидаю тело. Чувствую, что стану следующим далай-ламой.

Спаситель протер глаза, он уже ощущал резь от пыли.

— Так не пойдет, Габен. Ко мне могут нагрянуть социальные службы. Ты несовершеннолетний, я тебе никто. По-настоящему я не твой психолог и не твой опекун. У тебя нет новостей от отца?

— Есть, конечно. Он усыновил обезьянку.

— Габен, перестань валять дурака. Достало.

Спаситель чихнул раз, потом еще раз. Аллергия давала о себе знать.

— Пора возвращаться в школу, Габен. Сходи к мадам Сандоз, школьной медсестре. Она сможет договориться о месте для тебя в интернате Ги-Моке. — Самюэль подсказал Спасителю приемлемое решение.

— Вы меня выкидываете…

— Да нет, Га… апчхи! Я тебе даже ключи от дома оставлю. Приходи когда хочешь, но ты… апчхи!

Спаситель поднялся, с трудом дыша, и показал жестом, что они еще вернутся к этому разговору. Но он так и не произнес: «Ты не мой сын, Габен». А Габен вновь надел наушники и принялся напевать фальцетом: «I only want you, I only want you!»

* * *

У Спасителя каждый день недели носил имя одного из его пациентов. Так, среда была днем Бландины. Однако в пять часов, заглянув в приемную, он увидел там только моложавую женщину лет сорока и еще раз внимательно оглядел комнату.

— Нет, я одна, — сказала мадам Дютийо. — Вы разочарованы?

Мать Бландины и Марго поднялась со своего места и, держа сумку и пальто в левой руке, протянула правую Спасителю. Он сразу отметил ее высокие каблуки и кулон в виде стрелы в вырезе облегающего платья.

— Бландина подойдет позже?

— Нет. Вам придется обойтись без нее. У нее заболел живот.

Спаситель не слишком охотно пригласил мадам Дютийо к себе в кабинет. Его настораживали флюиды взаимной враждебности и соблазна, которые мгновенно начинали витать в воздухе, стоило им увидеться.

— Надеюсь, вы не слишком огорчены моим приходом? — Мадам Дютийо уселась в кресло и закинула ногу на ногу.

— Я предпочитаю, чтобы меня предупреждали телефонным звонком, — сказал Спаситель спокойно и отстраненно. — Вы пришли поговорить со мной о Бландине, пока ее нет?

— Да. Ее терапевт не находит никакого улучшения. Учителя на нее жалуются. Она постоянно возбуждена, болтает без умолку, забывает свои вещи, халтурит с заданиями. В музыкальной школе преподаватель стонет от нее. Отец считает ее умственно отсталой, но его мнение мне безразлично. Дома она вечный двигатель, действует на нервы сестре, говорит без передышки…

— Как вы сейчас.

Не успев кончить фразы, Спаситель сообразил, что откровенно нахамил. Мадам Дютийо сверкнула на него гневным взглядом, осыпав искрами.

— Мне посоветовали риталин. — И не без юмора прибавила: — Не для меня, для Бландины.

— Так-так-так.

Спаситель знал, что рано или поздно встанет вопрос о лекарствах для Бландины. Чтобы ее «успокоить».

— «Так-так-так» — это не ответ, — заметила мадам Дютийо.

— Беда в том, что мы не знаем, действительно ли Бландина страдает гиперактивностью. Если нет, то риталин, который является стимулятором, только повысит ее возбудимость и к тому же расстроит сон.

— Она и сейчас засыпает с трудом, может заявиться ко мне в комнату часов в одиннадцать и рассказывать о куклах Пуллип и еще бог знает о чем столь же увлекательном.

— Конечно, ей хочется привлечь ваше внимание.

— Что вы хотите сказать? Что я не интересуюсь своей дочерью? Да, вынуждена признать, на все меня не хватает. Я преподаю, меня постоянно дергает бывший муж, моя старшая дочь не желает ходить в школу, ей ставят разные диагнозы: то она депрессивная, то тревожная, то тревожно-депрессивная, меня вызывают на педсоветы из-за поведения Бландины. Вы не находите, что это перебор? Лично я нахожу!

Нервное возбуждение мадам Дютийо, очевидно, мешало ей заметить, что у нее задралась юбка, и Спаситель, стараясь смотреть ей только в лицо, чувствовал себя все скованней. Он опять перевел разговор на Бландину:

— Я подозреваю, что в ее возбудимости не последнюю роль играет сахар.

Мадам Дютийо язвительно усмехнулась: скажете тоже! Уж про сахар ей точно все известно и без него. Но Спаситель не сдался и прочитал небольшую лекцию:

— Избыток сахара активизирует поджелудочную железу, она вырабатывает повышенное количество инсулина, что ведет к понижению содержания сахара в крови. Человеку становится плохо, и он снова принимается есть сладкое. Так и идет по кругу. В конце концов, мы можем получить случай Бландины: возбуждение сменяется усталостью, внимание рассеивается. Это очень похоже на гиперактивность, но природа такого состояния другая: нарушение режима питания, что теперь очень распространено.

Мадам Дютийо волей-неволей прислушалась к психологу и нехотя признала, что Бландина по утрам ест только хлопья с шоколадом, наедается сладким в школе, за ужином почти не ест, жалуясь, что у нее болит живот, а перед сном лезет в шкаф за печеньем.

Спаситель, верный профессиональной этике, не мог рассказать мадам Дютийо о конфетных оргиях, заменяющих Бландине обед в столовой.

— Вы всерьез думаете, что без сахара Бландина станет спокойнее?

— Это зависимость, — холодно сообщил он. — В первое время она, как бывает с курильщиками, когда они бросают курить, может стать еще раздражительнее.

— Прекрасно. А Марго я избавлю от попыток самоубийства диетой без глютена, так?

В следующую секунду мадам Дютийо сообразила, что ее шутка может показаться просто ужасной.

— Я плохая мать, да? И поэтому мой бывший хочет забрать у меня Марго.

— Что она об этом думает?

— Да она сама не знает, что думать! Отец надул ей в уши, что она не собиралась кончать с собой, а просто хотела вас вызвать посреди ночи. Он сказал ей, что она в вас влюблена, что как врач вы ноль, зато опытный соблазнитель.

Спаситель счел, что возражать не имеет смысла, и консультация закончилась тем, что он назначил встречу с Бландиной на будущую среду. Мадам Дютийо стала надевать пальто, но ей мешала сумка, полная книг и тетрадей. Спаситель, секунду поколебавшись, все же помог ей одеться. Он проводил ее до парадной двери и попрощался, церемонно кивнув. В нем восторжествовал профессионал. Но, вернувшись в кабинет, он понял, что образ мадам Дютийо продолжает витать в воздухе: он так и видел ее глаза, декольте, ноги… «Поставлю на стол фотографию Луизы, — подумал он. — Нет. Фотографию сына. Отец семейства — это главное».

И сразу вспомнил о том, что собирался сделать. Открыл ящик стола и достал кофейную ложечку, которую унес из кухни после завтрака. Потом подошел к клетке мадам Гюставии, открыл дверцу и сунул ложку под подстилку. Через пять-шесть дней хомячиха родит. И он заберет у нее новорожденных этой ложкой.

А затем кошмарное дело — их придется утопить в раковине или усыпить эфиром в герметично закрытой коробке. И что он скажет сыну? Можно, конечно, сказать, что мадам Гюставию потревожили и она сама съела своих малышей. Хомячковый сайт предупреждает о таких случаях. Но как тогда будет выглядеть мадам Гюставия? Можно сказать, что все хомячки родились мертвыми. Но Лазарь и особенно Габен вряд ли этому поверят, они все равно будут подозревать его, и как тогда будет выглядеть он сам? Удрученный мрачными мыслями, Спаситель невольно вздрогнул, услышав стук в дверь. Очередной пациент. На этот раз молодая женщина, которая оплакивала своего кота. Спаситель полистал тетрадь, куда иной раз записывал кое-какие сведения. Так. «Фредерика Жовановик. 29 лет. Продавщица в ювелирном магазине. Вернулась жить к матери после большого сердечного разочарования. Истратила целую коробку платков. У матери аллергия на кошачью шерсть».

Спаситель смотрел на последнюю фразу, стараясь вспомнить, почему ее подчеркнул.

— Мадемуазель Жовановик?

Он запомнил молодую женщину с бледным лицом, красными от слез глазами и длинными тусклыми волосами. И остановился в недоумении перед явлением Венеры, только что вышедшей из морской раковины или, по меньшей мере, из парикмахерской. Светловолосая, завитая, загорелая, подкрашенная, надушенная, неузнаваемая, не осиротевшая хозяйка кота, а героиня телепередачи «Королевы шопинга».

— Я сказала себе: «move on!» — объявила она.

Вот теперь своего кота она похоронила окончательно. Спасителю почудилось, что еще секунда, и она спросит: «Что вы делаете сегодня вечером?», и он решил поставить на стол две фотографии: и Лазаря, и Луизы.

* * *

Луиза обживала свою новую квартиру на улице Гренье-а-Сель. Из двухэтажного домика, который она так любовно обихаживала, она переселилась в современную трехкомнатную белоснежно-бездушную квартиру. Опустившись в одно из уцелевших от прошлой жизни кресел, она смотрела на картонные коробки, выстроившиеся до потолка вдоль стен. И читала на них надписи фломастером: ИГРУШКИ, ОДЕЖДА, КУХНЯ, КНИГИ. Дети приедут завтра, но сил у Луизы больше не было. Значит, еще одна неделя на бивуаке — все будут спать на полу на матрасах и рыться в коробках в поисках сковородки или свитера на смену. А ей скоро сорок лет, и всю жизнь нужно строить заново. Но в эту пятницу у нее нет сил пошевелить даже мизинчиком. Однако Луизе пришлось шевелить обеими ногами, потому что в дверь постучали.

— Кто там?

На площадке стоял высокий костлявый старик — казалось, вместо плеч у него деревянная вешалка, — стоял и смотрел на Луизу синими-синими глазами.

— Жовановик, — представился он. — Ваш сосед. Видел, как прибыл грузовичок с вашими пожитками.

— Вот как? Приятно познакомиться. Луиза Рошто.

— Красивое имя, — похвалил он галантно. — Нелегко вам приходится в первые дни, все вверх дном, не так ли? Если могу чем-нибудь помочь, обращайтесь без стеснения.

Луиза не умела определять возраст на взгляд, но глубокие морщины на лбу и щеках Жовановика говорили, что ему лет семьдесят пять, а то и восемьдесят.

— Я бы предложила вам выпить кофе, — сказала Луиза, желая сразу же поддержать добрососедские отношения, — но, к сожалению, не нашла еще кофеварку.

— А муж что поделывает? — полюбопытствовал месье Жовановик без обиняков.

Луиза и хотела бы не покраснеть, но покраснела. Старый господин, конечно, придерживается старинной морали и не одобряет разведенных женщин и матерей-одиночек.

— Ах, бедняжка, — вздохнул старик, словно Луиза поделилась с ним подробностями своей одинокой жизни. — Но я рядом. Если вам что-нибудь понадобится, есть Жовановик! Ну, всего хорошего, я пошел.

Он выпятил грудь, и Луизе показалось, что в следующую минуту он отсалютует ей по-военному. Но он развернулся на каблуках и, не обращая внимания на лифт, стал спускаться вниз по лестнице.

Короткий визит старого господина вдохнул в Луизу новые силы, и она принялась распаковывать коробки в гостиной. Ближе к вечеру она поняла, что ей очень хочется булочку с шоколадом или еще что-нибудь вкусненькое. Она вышла из квартиры одновременно с соседом по площадке. Но это был не старый господин. Этому соседу было лет тридцать. Любезность Жовановика расковала Луизу, она представилась и упомянула о старике, который, очевидно, приходился соседу дедушкой.

— Какой еще дедушка? — спросил он высокомерно.

— Ну как же… месье Жовановик…

Луиза увидела на лице соседа удивление, граничащее с сомнением в ее психическом здоровье.

— Простите, я сморозила глупость, — сказала она с улыбкой. — Конечно, это был сосед сверху. Или снизу.

— У нас нет никаких Жовов и Вановиков, — оборвал ее молодой человек и захлопнул перед ее носом дверь лифта.

Луиза стала спускаться по лестнице, внимательно оглядывая почтовые ящики с фамилиями, — только ее ящик был пока безымянным — и не нашла никакого Жовановика. Все это показалось ей настолько странным — ну не в параллельном же мире она побывала! — что ей захотелось позвонить Спасителю. Но она тут же вспомнила, что он не любит, когда его беспокоят во время консультаций, а в шесть часов вечера он еще работает.

Спаситель и в самом деле был у себя в рабочем кабинете, а напротив него сидела Шарли. Одна. За пять минут, что они сидели друг напротив друга, ничего, кроме «Здравствуйте, как дела?», произнесено не было.

— Вы меня не спросите, почему не пришла Алекс? — наконец выговорила Шарли.

— Почему не пришла Алекс?

— Потому что она на меня обиделась. А вы меня не спросите…

— Почему она на вас обиделась? — послушно спросил Спаситель.

— Потому что я сделала на этой неделе первые попытки.

Шарли объяснила, что она поговорила с возможным донором в интернете, молодым геем, который согласился дать свою сперму супружеской паре лесбиянок с тем, чтобы поддержать дело ЛГБТ. План был следующим: Шарли заказывает номер в гостинице, туда приходит молодой человек, оставляет сперму в пластиковом стаканчике и уходит. Потом туда приходит Шарли и впрыскивает ее пипеткой.

Спаситель слушал ее, и ни один мускул не дрогнул у него на лице.

— Ну да, знаю, нельзя говорить, что вы против того, что я делаю. Но могу я все-таки узнать ваше мнение? — спросила Шарли.

— Человек, чье мнение для вас по-настоящему важно, — это Александра, вы не находите?

— Вы всегда уходите в сторону! Но я же вам плачу! Плачу, чтобы знать ваше мнение!

— Не мое дело иметь мнение и тем более сообщать его вам.

— Ах вот как? А если я вам скажу, что собираюсь убить своего брата, вы тоже ничего мне не скажете?

— А вы собираетесь убить брата?

— Вы просто невыносимы! — простонала Шарли.

Но им обоим нравилось вот так бодаться.

— Почему я не смогу сделать своего ребенка счастливым? — задала новый вопрос Шарли. — Посмотрите на Элоди, она говорит повсюду, что у нее две мамы, это ее нисколько не смущает, и ее учительница находит, что она просто расцвела.

— Да, она расцвела, — подтвердил Спаситель.

— Ну и?..

— И она знает, как она появилась, кто ее отец и кто мать. Просто ей повезло получить вторую маму, очень ласковую и покладистую.

— Я скажу своему ребенку, что я его мать и что был еще очень славный молодой человек, который дал свою сперму, чтобы он родился.

— И который исчез, как исчезает, зачав ребенка, энное количество совсем не славных молодых людей.

— Вот видите, у вас есть мнение! — проскрипела Шарли. — Подлый трус. Узколобый буржуа! Психолог зашоренный!

— Зашоренный? Вам бы хотелось меня обидеть?

Шарли передернула плечами.

— На Алекс я злюсь, а на вас никак не могу разозлиться. — Она замолчала, глядя на клетку с мадам Гюставией. — Счастливое событие уже скоро?

— В понедельник или во вторник.

— И что вы будете делать с вашим выводком?

— Топить.

— Я не предлагаю взять хотя бы одного…

— Я бы вам и не отдал.

— Не гожусь даже для хомячковых младенцев. Ну что? Сеанс окончен?

— Если желаете, есть еще пять минут.

— В любом случае второй попытки не будет, — сказала Шарли, вставая. — Получится — значит, получится. Еще раз я пробовать не буду.

Они пожали друг другу руки.

— Скажите Александре, я надеюсь увидеться с ней в следующий раз.

Глаза Шарли наполнились слезами.

— Обещать не могу. Она обо всем этом даже слышать не хочет.

Спаситель досадливо чипнул и повторил:

— Надеюсь увидеться с ней в следующий раз.

Едва он успел закрыть дверь за Шарли, как в кабинете зазвонил телефон.

— Я не помешала? — Звонила Луиза.

— Надеюсь, ты не отменяешь завтрашнюю встречу?

— Нет, что ты! Я хочу тебе рассказать очень странную историю.

И она рассказала о старике, который представился ее соседом. А потом она, как и положено журналистке, расспросила о нем троих своих соседей, и все они сказали, что никакой такой старик не живет ни на ее площадке, ни вообще у них в подъезде.

— Так-так-так, — проговорил Спаситель. — Он сказал тебе, чем занимается?

— Только назвал фамилию. Жовановик.

Спаситель открыл рот, чтобы воскликнуть: «У меня есть пациентка с такой фамилией!» Но прикусил щеку изнутри и сохранил информацию для себя.

— Может, у старого господина начинается Альцгеймер?

Вечером, когда Спаситель просматривал газету «Репюблик дю Сантр», его удивило еще одно совпадение. На странице восемь в статье под названием «Школьник изменил жизнь иракских беженцев», подписанной Л. Р., речь шла о семье Хадад, они тоже были его пациентами. О бедах этой семьи в статье почти не говорилось, просто потому что Дина не рассказала о них Луизе. А их крестный путь не окончился 20 июня, когда они бежали из Мосула с тремя детьми, самому маленькому из которых еще не исполнилось и двух месяцев. Потом они прятались вместе со ста тридцатью другими беженцами в подвале православной церкви в Эрбиле. Потом благодаря многим добрым людям и небольшой сумме денег, которую Хададу удалось, рискуя собственной жизнью, утаить от террористов, они, перенеся множество лишений, все-таки добрались до прихода Сен-Патерн, где обрели наконец крышу над головой.

Мадам Хадад снова пришла в кабинет к психологу в субботу утром и опять оставила у него частичку тяжкой ноши, что лежала у нее на сердце. Спаситель подбадривал ее своими «так-так-так». Но он по-прежнему наводил страх на малютку Райю, и она опять сидела, вцепившись в маму и зажмурившись.

— Она… tired, — сказала мадам Хадад.

— Устала, — перевел Спаситель. — Да, она устала, но она слушает. Верно, Райя?

Маленькая головка забилась еще глубже под мамину руку. Райя по-прежнему ни с кем не разговаривала и не играла в школе, спрятавшись в свою скорлупу. Она отказывалась узнавать что бы то ни было новое и рисовала только черными фломастерами. По ночам ей снились кошмары, и она будила домашних криком.

— А вы, Дина, как вы себя здесь чувствуете?

Дина Хадад помолчала несколько секунд, потом легкая улыбка тронула ее губы.

— Здесь красиво. Магазины.

Улыбка стала насмешливой, и Дина прибавила, что в Мосуле она всегда должна была спрашивать разрешения у Юсефа.

— Разрешения на что?

— На то, чтобы выйти из дома.

Здесь женщины выходят, делают покупки в магазинах, не спрашиваясь у своих мужей.

— Так неужели месье Хадад не возражал против того, чтобы вы одна приходили сюда? — не без удивления осведомился Спаситель.

Дина расхохоталась так, что маленькая Райя встревожилась.

— Я сказала Юсефу, мистер Сент-Ив — доктор Райи, — объяснила она на своем еще очень неуверенном французском. — Папа Юсефа… тоже доктор… был… и Юсеф мне сказал: доктор хорошо.

Находчивая, изобретательная, целеустремленная Дина скоро похоронит свое прошлое, забудет о нем. Уходя, Дина показала на спящую мадам Гюставию, у которой шевелился живот.

— Бэби? — спросила она.

— Да, у нее скоро будут маленькие, — кивнул Спаситель.

Райя подняла на него свои чудесные темные глаза, они были полны мольбы.

— Я подарю тебе одного хомячонка, — пообещал он, с сожалением вспомнив Клотильду Дюбюи.

Дина и Райя были последними пациентками на этой неделе, и Спаситель запер на ключ дверь, отделявшую его профессиональную жизнь от личной. Из кухни до него донеслись смех и радостные крики. Луиза должна была прийти с Алисой на улицу Мюрлен обедать и в качестве разведчика прислала первым Поля.

— Папа! Папа! — кричал Лазарь. — Мы его дрессируем.

Большой стол на кухне стал тренировочной площадкой для Чудика, хомячка со сверхспособностями. Поль принес с собой реквизит: деревянные бруски от конструктора, японские палочки, картонную трубку и бельевую прищепку. Спаситель с улыбкой наблюдал, как трое ребят построили коридор из брусков, сделали две загородки из палочек, картонная трубка превратилась в туннель, а бельевая прищепка с дощечкой стала качелями. За качелями победителя дожидалась награда — кусок яблока.

— Пускайте зверя! — скомандовал Габен.

Поль открыл клетку, и Чудик ринулся из нее так, словно всю жизнь рвался на свободу. Он пробежал по коридорному лабиринту, перепрыгнул через изгороди, исчез в туннеле, приостановился в удивлении, когда земля закачалась у него под ногами, и тут же набросился на добычу.

— And the winner is Чудик!

И мальчишки запели гимн победителю:

На Спасителя повеяло весельем Антильских островов, он подхватил стеклянную бутылку и стал выбивать на ней ритм консервным ключом, а Лазарь постукивал деревянной ложкой по дну кастрюли. Потом все пустились в пляс вокруг стола.

Когда Луиза позвонила в садовую калитку, карнавал уже кончился, стол в кухне снова стал обычным обеденным столом со стаканами и тарелками.

— И Алиса, — разочарованно вздохнул Поль, увидев сестру на маленьком видеоэкране.

Алиса согласилась сопровождать мать, но согласию предшествовала небольшая финансовая операция. Во время обеда мрачная Алиса открывала рот только для того, чтобы отправить туда кусочек пиццы. Болтовня мальчишек — о хомячках, обезьянках и скунсах — окончательно убедила ее, что она имеет дело с тремя дебилами.

Пришло время кофе, и Спаситель объявил:

— Кыш отсюда, парни, освобождайте место! И забирайте своих попрыгунчиков! Видеть их больше не могу.

Габен, Лазарь, Поль, мадам Гюставия с животом до носа, Чудик и Спасён покинули кухню. Алиса, чтобы не остаться наедине с двумя взрослыми, встала и ушла на веранду, а там достала телефон и принялась искать кого-нибудь из девчонок — Марину, Мелену, Сельму, Ханну, — чтобы пожаловаться.

Спаситель, довольный субботним днем, насвистывая, варил кофе, а Луиза составляла на столе узор из крошек. Алиса испортила всем обед. «Спаситель наверняка считает меня размазней, — думала Луиза, — неспособной применять правильные педагогические методы. В общем, думает все, что думают психологи, видя перед собой мать семейства…» Не сомневаясь, что Спаситель, повернувшись к ней спиной и ища кофейные чашки, читает про себя обвинительную речь, Луиза скисала все больше и больше. Я во всем виновата. Как с мамой. Как с Жеромом.

— Сахар положить? — спросил Спаситель, усевшись напротив Луизы. — Погода стоит отличная. Мы могли бы… Скажи мне, а что не так?.. — Он заметил, что настроение у них с Луизой совсем разное.

Луиза мотнула головой в сторону Алисы, которая с головой ушла в переписку, сидя на веранде. Спаситель удивленно поднял брови. Подросток, сидящий с надутым видом за семейным столом, был для него не только не проблемой, а самым естественным и натуральным явлением.

— Не знаю, что с ней делать, — пожаловалась Луиза. — Даже чтобы она пришла, пришлось ее подкупать.

— Да? И чем же?

— Купила дурацкую книжонку «Я не сдаюсь».

— Знаю, знаю! EnjoyYourself.

Луиза не ожидала, что Спаситель в курсе существования блогерш на YouTube, специалисток по красоте. Она посмотрела на него с подозрением. Но нет, он вовсе не думал, что это постыдное чтение, в его глазах Алиса вовсе не выглядела дурочкой.

— Ты читал ее? — спросила Луиза.

— Нет, но попрошу почитать у Алисы. Это история девочки. В школе все над ней смеялись, а потом она стала красивой, богатой и знаменитой. Результат отличный, но вряд ли достижимый для всех желающих.

Луиза успокоилась и улыбнулась. Потом взглянула в сторону веранды.

— А там солнышко, — сказала она.

Где Спаситель — там и солнышко светит.