Несколько раз в году в силу укоренившейся скверной привычки дети перестают ходить в школу. Месье Кюипенс очень сокрушался по этому поводу.

– Опять каникулы! – простонал он.

– Ну да, осенние, на День Всех Святых, – сказала Виржини, его жена. – Элла очень устала, ей полезно отдохнуть.

– Вот у меня каникул никогда не бывает, – продолжал ворчать, раздеваясь перед сном, Камиль Кюипенс и тут же нашел новый повод для недовольства: – А что это за история с животом, который болел у нее всю неделю? Может, очередной ее фортель, опять какая-то фобия?

Вместо ответа Виржини взяла подушку и пошла с ней к двери.

– Ты куда? – удивился он.

– Иду спать в гостиную.

– Уж и слова сказать нельзя – ты сразу на дыбы. Так у Эллы все по новой или как?

Виржини молча кивнула. В последнюю учебную неделю Элла несколько раз ходила к школьной медсестре – то ее тошнило, то голова болела.

– А что говорит этот ваш шарлатан?

– Какой шарлатан?

– Ваш великий психолог. Хорош Спаситель, нечего сказать! Лечил-лечил, да не вылечил.

– Ей стало лучше, – возразила жена. – А сейчас срыв. Такое случается при любых болезнях.

– Тоже мне болезнь, – процедил сквозь зубы месье Кюипенс. – Раньше это называли ленью.

Жена сделала еще шаг к двери.

– Да брось ты подушку! Давай поговорим.

Он сел и мельком взглянул на свои руки – они дрожали мелкой дрожью. Виржиния заметила его взгляд и сказала:

– Тебе самому надо бы полечиться.

– Что-что?

Она только покачала головой. Они оба знали, что он выпивает, и очень крепко.

– Если Элла больна, – сказал Камиль, – то ее не к психологу надо водить, который вам за сорок пять евро зубы заговаривает, а надо обратиться к психиатру. Если это психо… психическая болезнь,

Виржини положила на место подушку и села рядом с мужем. Наконец он сказал что-то толковое.

– В прошлую пятницу мне наш бухгалтер рассказывал о психиатре своей жены, – продолжал Камиль. – У нее… как это называется?.. Ах да, биполярное расстройство. Так вот, ее лечит женщина-врач, очень, говорит, хороший специалист. Во всяком случае, настоящий доктор. Не то что этот ваш хлыщ.

Месье Кюипенс не мог простить Сент-Иву, что тот раскопал старую семейную историю, а кроме того, был статным чернокожим красавцем. У доктора Спесивье, той самой специалистки, совсем не было свободного времени, но по просьбе бухгалтера Кюипенса она согласилась принять Эллу в понедельник в пять часов.

Через стену от родительской спальни мучилась в своей комнате Элла, зная, что опять всю ночь ей будут сниться кошмары. Вот уже десять дней по социальным сетям гуляла злополучная фотография, на которой она была в одежде мальчика. Ее терзал страх – вдруг родители всё узнают и ее вторая, тайная жизнь станет явной.

В глубине платяного шкафа, втиснутые между старыми карнавальными костюмами, висели принадлежности ее мужского костюма: белая рубашка, полосатый галстук и чуть широковатый в плечах черный пиджак. А в картонной коробке лежали черные лакированные мужские туфли тридцать девятого размера и гангстерская шляпа борсалино. Все это Элла купила на свои карманные деньги и надевала, когда оставалась дома одна и сидела у себя в комнате. Родители были заняты на работе, старшая сестра, Жад, много времени проводила с подругами, а с недавних пор – со своим приятелем, так что Элла могла сколько угодно играть в Эллиота Кюипенса, писателя и авантюриста. Она наливала в рюмку вино из отцовского бара, окунала в него губы и сливала обратно в бутылку. Потом набивала голландским табаком женскую трубку с длинным чубуком и маленькой чашечкой, которую купила себе, чтобы походить на Жорж Санд, написавшую ее любимую книгу «Франсуа-найденыш». Почувствовав себя настоящим писателем, она открывала тетрадь и сочиняла роман «Сумка Джека», историю о пятнадцатилетнем бродяге, который легко сходится с разными людьми, но еще не успел разобраться, что хорошо, а что плохо. Да, это был ее настоящий мужской двойник. О себе Элла думала по-английски, потому что английские прилагательные не требовали окончаний женского рода: good or bad, tall or small.

Недели полторы назад она вышла в таком костюме прогуляться по солнышку в соседнем парке. Короткая стрижка, энергичная походка – точь-в-точь паренек. Замечтавшись, она не заметила, что за ней по пятам крадется Джимми, ее отвергнутый поклонник. А когда она села на скамейку и, сдвинув шляпу на затылок, блаженно подставила лицо солнцу, он ее сфотографировал. Выложенный в интернет, этот снимок собирал обидные комментарии. «Не девка, а пацан! Дрэг-квин или дрэг-кинг?» Элле приходили издевательские эсэмэски: «Куда сиськи подевала? Клиента ждешь?» и т. д., так что она выключила мобильник и не включала его уже несколько дней. Ей пришлось уйти из Фейсбука, Инстаграма и Снапчата. Вся надежда на каникулы – может, за это время всё само собой заглохнет? Элла не знала, что девчонки из параллельного класса – Марина, Мелани и Ханна – продолжали подливать масла в огонь. Они затеяли дискуссию в интернете: кто Элла на самом деле – девчонка, которая после школы переодевается мальчишкой, чтобы кадрить других девчонок, или мальчишка, который в школе прикидывается девчонкой? Все, кому не лень, высказывали самые дурацкие гипотезы и доводы, одни глупей других. Марина Везинье, анонимно управлявшая чатом, даже предложила голосование: нажми одну из двух кнопок: лесби или транс. Пока перевешивал вариант транс. Элла понятия не имела, какой размах приняла эта история. Но ей не терпелось спросить совета у своего психолога: надо ли ей избавиться от мужской одежды? К Спасителю она ходила по понедельникам, к 17.15.

– Нет, в этот понедельник не получится, – сказала ей мама за завтраком.

– Почему? Спаситель принимает и в каникулы!

– Я знаю, но дело не в этом, – с заминкой сказала мадам Кюипенс, знавшая, как Элла дорожит своей психотерапией (а может быть, своим психотерапевтом). – Папа записал тебя на сегодня к психиатру. Ну… к настоящему доктору. Потому что папа не поверил в твои штучки с больным животом, и я тоже. У тебя опять школьная фобия.

Сказала и изумилась действию своих слов: у дочери приоткрылся рот, расширились от страха глаза.

– Я ни на кого не променяю Спасителя! – выкрикнула она.

– Никто об этом не говорит, – возразила Виржини, хотя пообещала мужу, что положит конец бессмысленной психотерапии. – Через неделю опять пойдешь к месье Сент-Иву. А на этот раз – к специалистке.

– Какой еще специалистке?

– Специалистке по… – она чуть не сказала «психическим болезням», но вовремя спохватилась, – по школьной фобии.

– И чем эта специалистка мне поможет?

– Ну… есть такие лекарства. От тревожных состояний.

Мадам Кюипенс и сама не была уверена в том, что говорит. Есть ли на свете лекарства, которые могут заставить ребенка не пропускать уроки математики?

– А через понедельник я пойду к Спасителю? – с отчаянием в голосе спросила Элла.

– Да-да, конечно.

– Для меня это вопрос жизни или смерти, понимаешь?

* * *

В этот понедельник расписание Спасителя походило на кусок сыра – сплошные дырки. Дети разъехались на каникулы.

– Алло! – он снял трубку. – Мадам Кюипенс? Отменяете консультацию? Надеюсь, не из-за болей в животе?

Обычно он спокойно относился к отмене визитов, но тут не скрыл недовольства. Элла не приходила второй раз подряд. Мадам Кюипенс соврала что-то насчет анемии – необходимо-де показать Эллу терапевту, доктору Дюбуа-Герену, которого Сент-Ив прекрасно знал, – тот иногда посылал ему своих пациентов.

– И прием назначен именно на 17:15 сегодня?

– Доктор примет ее, когда сможет, в промежутке между другими больными, – выдумывала на ходу мадам Кюипенс, чтобы Сент-Ив не обиделся, если узнает, что речь идет не о терапевте, а о психиатре.

Спаситель перенес сеанс на следующий понедельник, 26 октября, но предупредил мадам Кюипенс, что третий пропущенный сеанс придется оплатить, – способ давления, к которому он никогда прежде не прибегал. Закончив разговор, он задумался, почему так поступил. Он чувствовал, что родители девочки недовольны его терапией (или самим психотерапевтом) и хотят его отстранить, но не мог этого допустить. Между ним и Эллой установилась особая связь. Какое-то время назад он даже уступил ее просьбе – или фантазии – и называл Эллиотом. И видел, как это ее сначала тронуло, а потом вдохновило. Возможно, он имел дело с non conforming gender kid – ребенком, который отвергал пол, с которым родился, и подспудной силой воли формировал свое тело. Элле удалось даже прервать процесс пубертата – ведь так называемая анемия не что иное, как отсутствие месячных. Внешне она оставалась бесполой: плоская грудь, узкие бедра. Она росла, была высокой и гибкой, как тростинка. Метр пятьдесят девять в тринадцать лет. И никакой анорексии – вес 41 кг, не много, но вполне нормально.

В дверь кабинета постучали. Спаситель никого не ждал, а потому отозвался не сразу. Стук повторился.

– Войдите.

– Прости. Знаю, я не должна вторгаться на твою территорию.

– На мою территорию… – Спаситель улыбнулся Луизе.

Она вошла с виноватым видом, на цыпочках. Спасителя позабавили ее повадки маленькой девочки. Он и не думал запрещать Луизе приходить к нему в рабочий кабинет.

– Что слышно от Алисы и Поля? – спросил он.

Как только речь зашла о детях, к Луизе сразу вернулась естественность:

– Они уже у Нану.

Отец отправил Алису с Полем в Монтаржи, к своей матери, чтобы они провели каникулы со своими двоюродными братьями Акселем и Эваном.

– Алиса страшно разозлилась на отца, – со смехом сказала Луиза. – Сорвались грандиозные планы потусить с подружками. Сегодня Сельма, Марина и вся их компания отправились в «Макдо» и в кино без нее.

– И ты смеешься, негодная мать?

– В кои-то веки она злится не на меня!

Луиза села на краешек кушетки и огляделась, словно впервые сюда попала: кресло, низкий столик для детей, коробки с игрушками и карандашами, полки с книгами, на стене репродукция картины Каспара Давида Фридриха «Странник над морем тумана». А Спаситель рассматривал Луизу. Она напоминала ему одну американскую актрису 1960-х годов, вот только имя он позабыл. Такая же тоненькая, скуластая, с глазами лани и строптивым выражением лица. Они уже полгода были любовниками, время от времени проводили вместе ночь, но, по сути, не знали друг друга.

Луиза вдруг улеглась на кушетку и положила голову на валик.

– Вот так надо? – спросила она, представляя себя пациенткой психоаналитика.

– Ну-ну… – пробормотал Спаситель.

Он встал из-за стола и сел в свое рабочее кресло.

– Теперь ты должен мне сказать: «Расскажите о вашей матери», – насмешливо продолжала Луиза.

Из робкой девочки она вдруг превратилась в девчонку-подростка, бесцеремонно забравшуюся на кушетку с ногами в задорных розовых тапочках.

– Ты хочешь поговорить о своей матери, – откликнулся Спаситель, забавляясь неожиданной сценкой.

– Буду жаловаться, – ответила Луиза. – Уверена, к тебе поначалу все приходят пожаловаться. Разве не так?

Она вытянула вверх правую ногу в жемчужно-серых легинсах, прямую, безупречной формы, и принялась говорить, вертя ступней в разные стороны, как на гимнастической тренировке.

– Мама меня не любит. Только прикидывается на людях. Но я знаю, она любит только мальчиков. Моего брата – да. А я ей кажусь кривлякой. Только и слышу: «Перестань кривляться!» Вот скажи, разве я кривляюсь?

Задранная нога застыла.

– А что значит «кривляться»? – отбил мяч Спаситель.

Луиза поменяла ногу и теперь вертела левой ступней.

– Ну, это значит хныкать и бояться, например, выносить мусор в подвал. «Давай-давай, закаляй характер!» – сказала Луиза грубым голосом, изображая мать, которая шпыняла ее в детстве. – Она мне все время твердила, что я ничего не добьюсь в жизни из-за своей бесхарактерности. – Луиза помолчала. – И до сих пор твердит.

Она вскочила, снова села, изображая теперь Спасителя, и, склонив голову набок, сказала сладким голосом:

– Сорок пять евро. До свидания, приходите на следующей неделе.

Спаситель, глядя в ее смеющиеся глаза, с трудом удержался от ответа.

– Видал? – Луиза замахала длинными рукавами свитера, который позаимствовала в гардеробе Спасителя. – На меня напялили смирительную рубашку.

– Тебя лишили рук?

– Да.

– Совсем-совсем?

– Ага!

– И ты ничего не можешь?

– Я в плену.

Спаситель встал, наклонился над кушеткой, связал рукава, поднял Луизу и, прижав к себе так крепко, что она протестующе пискнула, поцеловал. Но игра прервалась – кто-то трижды стукнул бронзовой колотушкой в парадную дверь.

– Клиент? – спросила Луиза.

– Пациент, – поправил ее Спаситель профессиональным тоном. – Ну да, он звонил вчера вечером.

Но Сент-Ив совершенно забыл про звонок. Посетитель, послушавшись призыва таблички на двери: «Стучите и входите», уже усаживался в приемной. Спаситель быстро развязал рукава свитера и подтолкнул Луизу к портьере в глубине кабинета, за которой скрывалась дверь на другую половину дома. Чмокнул в щеку и шепнул:

– До скорого!

Потом поправил портьеру, вытряхнул из головы образ Луизы с ее стройными ножками и задорными тапочками и вышел к новому пациенту:

– Месье Кермартен?

Человек лет пятидесяти, волосы пышные, седоватые, приятное лицо. Войдя, он застыл, уставившись в потолок. Спаситель указал ему на кресло:

– Садитесь, пожалуйста.

– Да-да, спасибо, – отозвался месье Кермартен и примостился на кушетке.

Спаситель покашлял, соображая, с чего бы начать.

– Вы сказали по телефону, что наблюдаетесь у доктора Спесивье. Это она вас направила ко мне?

Маловероятно. Доктор Спесивье наверняка считала себя более компетентным специалистом, чем какой-то частный психолог. И действительно, Кермартен покачал головой и сказал, что мадам Спесивье не умеет слушать и только «пичкает вас дурацкими таблетками».

– Можете смеяться, но я решил обратиться к вам из-за вашего имени.

– Спаситель?

Его это совсем не удивило. Многие люди приходили к нему потому, что он носил такое многообещающее имя.

– Нет, – возразил Кермартен. – Я имел в виду фамилию.

– Сент-Ив?

– Да. Моя фамилия Кермартен. А святой Ив, бретонский святой, живший в XIV веке, зовется Кермартенским. Ив Кермартенский. Я усмотрел между нами связь. Сент-Ив и Кермартен. – Он засмеялся, словно подшучивая над самим собой.

– Понятно, – кивнул Спаситель.

– Что понятно?

– Простите. Я хотел сказать, я вас слушаю.

– А-а, хорошо… Вы, я вижу, недавно перекрасили потолок?

Спаситель открыл было рот, чтобы машинально ответить, но спохватился:

– Почему вы спрашиваете?

– А вы не хотите ответить?

– Вы строитель?

– Банковский служащий.

– Понятно.

Психолог и пациент посмотрели друг на друга, но взгляд Кермартена вновь устремился вверх, к потолку, как надутый гелием шарик. Спаситель вспомнил свитер с завязанными рукавами и решил развязать затянувшийся узел.

– Когда я тут поселился, все было отделано заново, – сказал он. – А сам я ничего с тех пор не трогал.

– Так, значит, вы не знаете, – Кермартен понизил голос и наклонился поближе к Спасителю, – что устанавливали тут предыдущие жильцы или хозяин?

– Что устанавливали? – повторил Спаситель.

Кермартен кивнул и одобрительно сказал:

– Вы поступаете благоразумно. Хоть я и не думаю, что они напихали сюда камеры.

– Так-так-так…

Кермартен издал смешок. Лицо добродушного пожилого господина вдруг окаменело, как будто на его месте возник совершенно другой человек.

– Ну, давайте, скажите, что я сумасшедший. И я не буду отнимать время у вас, а вы – у меня.

– Я психолог, месье Кермартен. Сказанное в этих стенах здесь и остается. Я за этим слежу. У меня в кабинете точно нет микрофонов.

Спаситель говорил доходчиво и внятно, будто не видел, что перед ним параноик.

– Да я не про микрофоны, а про видеокамеры.

Кермартен снова уставился на потолок, Спаситель сделал вид, будто тоже внимательно его осматривает, и убежденно сказал:

– По-моему, всё чисто.

– И теперь вы мне выпишете психотропный препарат?

– Я не выписываю лекарств. Я не врач, – возразил Спаситель.

– А мне и не нужны лекарства. Мне нужно, чтобы меня выслушали.

– Понятно.

Кермартен многозначительно улыбнулся (и от этого стал выглядеть еще чуднее). Как тонко Спаситель дал понять, что готов его выслушать! Выслушать без всяких оценок. Этот психолог – человек безопасный, ни рецептов не выпишет, ни в клинику не запихнет. Ему можно довериться, можно всё рассказать, даже такое, что кажется полным безумием.

– Я не прошу вас верить мне, – начал странный пациент. – Прошу только выслушать.

Все началось год назад, когда месье Кермартен переехал в меблированную квартиру на улице Эскюр. Очень скоро он понял, что соседи сверху наблюдают за ним с помощью камеры, спрятанной в потолочном светильнике у него в спальне.

– Чтобы подсматривать, как я раздеваюсь.

– Так-так-так…

– Вы скажете, что я мог убрать светильник и выкинуть камеру. Но я же снял меблированную квартиру, и меня особо предупредили, чтобы я ничего в ней не трогал.

– А чего, собственно, хотели соседи? Увидеть вас голым?

Спаситель хранил непроницаемо серьезный вид, так что месье Кермартен решил открыть ему всё до конца:

– Они сексуальные маньяки. Я пытался укрыться от их нездорового любопытства. Стал раздеваться в ванной. Но дело в том, что я сплю без пижамы, – признался он и покраснел.

Спаситель его успокоил – очень многие предпочитают спать голышом.

– Но я же мог раскрыться во сне. В этой квартире было страшно жарко. Может, нарочно так было подстроено, чтобы я сбрасывал одеяло. В конце концов я снял другую квартиру, на последнем этаже. Чтоб никаких соседей сверху.

– И все наладилось?

– Ненадолго. Прошло три недели на новом месте, и тут вдруг чердак переоборудовали в квартиру. Там поселилась супружеская пара. И я выяснил знаете что?

Спаситель покачал головой, рассказ все больше увлекал его.

– Муж заведовал магазином, который торгует охранными системами и камерами видеонаблюдения. Тогда я решил предпринять контратаку.

– Да что вы!

– Стал по ночам, примерно раз в два часа, звонить им по телефону и повторять одно и то же: «Прекратите свои происки, или вам не поздоровится». Хотел их выжить, понимаете?

– Хороший ход, – согласился Спаситель. – И что же дальше?

– Они заявили на меня в полицию. Мне велели прекратить звонки и обязали обратиться к доктору Спесивье. Как вы догадываетесь, это ничего не решило. Она напрописывала мне психотропных и антидепрессантов. Я заполучил все побочные эффекты этих пилюль: бессонницу, тошноту, утомляемость, сердцебиение, сухость во рту и так далее. А соседи никуда не делись! Всё как было, так и осталось!

– Ну разумеется! – участливо сказал Спаситель.

Кермартен подозрительно посмотрел на него. Но ему так нужно было, чтобы кто-нибудь его выслушал, пусть даже с притворным сочувствием, что он продолжал свой рассказ:

– Но я кое-что придумал, идея была неплохая. Я установил над кроватью плотный черный балдахин. Получилось что-то вроде палатки, где я мог спокойно одеваться, раздеваться и спать… хм… голым, не опасаясь, что меня увидят.

– И соседи больше ничего не могли сделать?

– Как бы не так! Недели две назад я посмотрел по телевизору документальный фильм про Войну в заливе и узнал из него, что существуют камеры, которые видят сквозь стены. Так что толку от моего несчастного балдахина никакого.

Спаситель скроил скорбную мину. Или он взаправду был огорчен? Но почему-то его тянуло подыгрывать Кермартену:

– Кстати, я вспомнил, что во время той самой войны придумали способ, как помешать самолетам засекать объекты на земле: их ослепляли.

– Прожекторами… или чем-то в этом роде?

– Совершенно верно. Вспышками или лучами света. Вы можете расставить вокруг кровати светодиодные светильники.

– Направить свет на потолок и ослепить соседей?

– Или хотя бы их камеры.

– А! Понятно! – Кермартен расцвел улыбкой и пошутил: – Когда я говорю «понятно», это значит, я понял! Что ж, испробую ваш приемчик!

– И назначим встречу на следующий понедельник, чтобы поставить точку в истории с соседями?

Проводив до двери Кермартена, уже прикидывавшего, как бы получше всё оборудовать, Спаситель сел за стол, закрыл лицо руками и на несколько минут погрузился в размышления.

«Паранойя, – думал он, – имеет три стадии». Взять, например, такую ситуацию: вы не получили от лучшего друга приглашения на день рождения, а потом увидели, что он прислал вам его на старый электронный адрес.

Первая стадия: вы решаете, что тот, кого вы считали лучшим другом, сделал это нарочно, чтобы не приглашать вас, но при этом хотел отмазаться – дескать, просто перепутал адрес.

Вторая стадия: вы думаете, что виновата жена вашего друга – это она, без его ведома, подменила адрес.

Третья стадия: жесткий диск вашего лучшего друга обработало ЦРУ, чтобы вы не получили приглашение.

Кермартен был на третьей стадии. Плечи Спасителя затряслись – он зажал рот руками, чтоб не расхохотаться в голос.

Зато доктор Спесивье не увидела в поведении Кермартена ничего смешного и прописала ему лошадиные дозы успокоительных и снотворных.

* * *

Доктор Анн-Элизабет Спесивье, маленькая, сухонькая, с жесткими седыми волосами, вечно спешила. Не случайно она страдала хроническим запором. В пять часов Элла с матерью уже сидели перед ее кабинетом. Она принимала их в промежутке между двумя другими пациентами.

– На этот стул, молодой человек! – велела она Элле.

Элла привыкла, что ее принимают за мальчика, особенно в магазинах и в автобусах. Но ее мать ошарашенно возразила:

– Это моя дочь.

– Да? Хорошо. Все равно садитесь. – Доктор Спесивье и глазом не моргнула.

А мадам Кюипенс показалось, что она вдруг впервые увидела свою дочь. Когда это она успела так измениться? Ну да, как-то раз пришла из парикмахерской с короткой стрижкой, сказала: «Под Кристину Кордулу», любимую манекенщицу матери. Отец несколько дней подтрунивал над дочкой – называл ее «Подноль», потом всё забылось.

– Итак, что с нашей барышней? – Психиатр, еще не приступив, торопилась покончить с консультацией.

Мадам Кюипенс хотела рассказать о школьной фобии Эллы, начиная с самых первых ее проявлений год назад, но только открыла рот, как психиатр перебила ее:

– Стоп, стоп! Отвечать будет барышня.

Но и Элле она не дала говорить – не дослушав даже первой фразы, засыпала ее вопросами, на которые следовало отвечать только «да» или «нет»:

– Бессонница? Двигательное возбуждение? Когда не сидится на месте, понятно? Эйфория? Вам кажется, что вы супервумен? Нет? Рассеянность на уроках? Повышенная утомляемость? Угнетенное состояние? Апатия? Эмоциональная неустойчивость? Резкие перепады настроения?

Нет и нет, ни единого попадания. Ни малейшего признака биполярного аффективного расстройства, а между тем среди детей сейчас свирепствовала эпидемия БАР второго типа. Доктор Спесивье постукивала ручкой по столу и наконец раздраженно сказала:

– Ну да, школьная фобия, теперь это модно! Тогда вам к психотерапевту. Могу рекомендовать хорошего специалиста.

Элла с победной улыбкой посмотрела на мать, а та промямлила:

– Да-да, конечно, раз вы считаете, что этого достаточно.

Вечером в спальне месье Кюипенс припомнил, что посылал дочь к психиатру.

– Так что тебе сказала врач?

– Ничего особенного. Что школьная фобия теперь в моде.

– И никаких лекарств не выписала?

– От этого нет лекарств.

– Черт знает что! Если ты плохо спишь, есть снотворные. Захандришь – вот тебе транквилизаторы. Любимую собаку потерял – пей антидепрессанты. А тут? Ничего!

Его трясло от негодования, он покрылся испариной, щеки стали лиловыми. Виржини уже готова была взять подушку, но ей необходимо было поделиться смутной тревогой, которая ее мучила, – раз больше не с кем, то хотя бы с мужем.

– Тебе не кажется, что Элла очень изменилась?

– В каком смысле?

– Вернее, наоборот, не меняется?

– Что за чушь?

– Она… не становится девушкой. Как Жад в ее возрасте.

– Подумаешь! Хватит того, что Жад уйму денег переводит на косметику!

Виржини вздохнула. Муж ничего не видит и не понимает. Да она и сама себя не очень понимала. В ней поселилось какое-то беспокойство с тех пор, как она увидела Эллу будто со стороны, глазами докторши, принявшей ее дочь за мальчика. Погасив свет, она продолжала рассуждать в темноте, скорее для самой себя, чем для мужа:

– Бывает, конечно, позднее созревание. У моей бабушки месячные начались в семнадцать лет. Но тогда было другое время. И потом, у Эллы месячные раз или два уже были, и вдруг прекра…

– Хватит! Я хочу спать, – оборвал ее муж, которого коробили такие интимные подробности.

Но все-таки он понял, что сказала жена. Элла не женственная. Ну и что? Тоже мне беда! Он давно заметил: Элла, даже маленькая, гоняла мяч, как мальчишка. Надо было ее на футбол записать.

А Элла лежала в постели у себя в комнате за стеной, в футболке не по росту, доходившей ей до колен, и в наушниках и слушала песню Милен Фармер, которую давно знала наизусть.

Напевая, она приложила руку к тому месту, где у нее под футболкой… не было пениса. «Я хамелеон, не она, а он; кавалер д’Эон». Весь смысл песенки дошел до нее только что. По виску скатилась слеза. Она все больше убеждалась: она НЕНОРМАЛЬНАЯ. Внезапно ей захотелось включить телефон и посмотреть, угомонились ли ее одноклассники. 454! У нее накопилось 454 сообщения. Она прочла одно. Второе. Третье. Жуть! Сколько ненависти и злорадства. Ее опять окатили грязью. Эллу охватило оцепенение жертвы перед палачом, но она справилась и выключила телефон. Однако ей показалось, что внутри нее погас тот волшебный свет, от которого в минуты волнения у нее розовели щеки.

– Спаситель… – прошептала она.

В дверь постучали – на секунду Элла подумала, что сейчас войдет ее психолог. Но вошла Жад. Элла привстала ей навстречу.

– Что с тобой?

– Не со мной, а с тобой! – ответила старшая сестра. – Что это за история с фоткой?

Элла могла бы прикинуться, что не понимает, о чем речь, могла притворно потерять сознание, как уже делала не раз, когда пыталась убежать от себя. Но в ней заговорило то, что называется отвагой отчаяния.

– Откуда ты знаешь? – спросила она твердым голосом.

– От Эдме.

Эдме, их дальняя родственница, была знакома по Фейсбуку с Мелани, девчонкой из ее класса. Значит, сплетня ходила уже не только по лицею, она расползлась по городу. Того гляди, на весь мир расползется. Теперь бессмысленно переходить в другую школу в надежде убежать от мучителей – фотография появится там прежде, чем Элла переступит порог. Выхода не было.

– Расскажешь маме?

– Зачем? Родители и без меня всё узнают. Похоже, ты заигралась, только не понимаю во что. Тебе в самом деле надо лечиться.

Сквозь наигранный тон заботливой старшей сестры прорывались ехидные нотки. Жад – любимица папы с мамой, отличница, недавно у нее завелся мальчик, и все равно она ревновала к младшей сестре. Элла это чувствовала и повела себя так, как ни за что не сумела бы, не работай она с психологом.

– Спасибо, что предупредила, – сказала она, сделав вид, что наивно поверила, будто сестра на ее стороне.

– Лучше тебе самой признаться.

– Да в чем?

Она не совершила никакого преступления, никому не сделала ничего плохого. Сестру и девчонок-сверстниц злила сама ее сущность. Эту сущность они хотели уничтожить.

– В чем признаться? – переспросила она.

Но Жад вместо ответа вышла из комнаты.

* * *

У Спасителя были свои любимые пациенты. Понедельник – день Эллы, по вторникам с некоторых пор приходил шестнадцатилетний Самюэль. Он успешно учился в предпоследнем классе школы и был единственным сыном матери-одиночки, мадам Каэн. Она и заставила сына обратиться к психологу, потому что он был с ней груб и даже поднимал на нее руку. Потом мать решила прервать терапию, Самюэль больше не приходил к Спасителю, и поэтому на 9:45 он записал новую пациентку, четырехлетнюю Майлис, которая, по словам матери, чуть что не по ней, принималась биться головой об стену.

– Мадам Фукар?

Молодая женщина, просматривавшая что-то в смартфоне, не сразу оторвалась от экрана. У ее ног, посередине приемной, сидела на полу девчушка и держала на весу за шнурок свою кроссовку, как дохлого зверька.

– Мадам Фукар? – повторил психолог.

– Да. Это я… Мне должны позвонить.

И действительно, телефон у нее в руке завибрировал, она вскочила, ринулась было к двери, потом отошла к окну и повернулась к Спасителю спиной.

– Ты в своем уме?! СРОЧНОЕ письмо, а ты тянул с ответом два часа! – распекала она какого-то стажера. – Это невежливо! Если бы все так грубили… – И т. д.

Спаситель на миг растерялся. Но тут же подошел к девочке, успевшей отбросить дохлую зверюшку, и улыбнулся ей. У малышки были рыжие волосы, брови, ресницы и насупленная веснушчатая мордашка. Спаситель быстро заметил: буйная шевелюра плохо расчесана, а местами, где голова терлась о подушку, даже свалялась, один носок красный, другой зеленый, платье надето на спортивные штаны.

– Кроссовка что, плохая? – спросил он, присев на корточки.

– А посему ты чёйный?

– У меня черные родители. Может, наденешь кроссовку?

– А где твои хадители?

Мадам Фукар всё надрывалась у окна, не обращая никакого внимания на то, что происходит у нее за спиной.

– Они умерли. Давай я покажу тебе, как завязать шнурки.

– А почему они умехли?

– Потому что прожили жизнь до конца. Смотри, сначала делаешь петельку, как мышиное ушко, потом – другое ушко…

– У меня ношки – один желёный, а дхугой кхашный.

– Я вижу. Очень красиво.

– Вот-вот, в этом – вся моя дочь! – раздался громкий голос у них над головами. – Одевается утром в спортивные штаны с летним платьем, напяливает разные носки. А возразишь – скандал.

Спаситель встал. Мадам Фукар извинилась – звонок был «неотложный». Он молча пригласил обеих в кабинет.

– Сто будем деять? – спросила девчушка.

– Ты поиграй пока вот тут. – Спаситель показал ей столик с карандашами и коробки с игрушками.

– Да у меня с собой ее айпад! – Мадам Фукар хлопнула себя по лбу.

– Ее айпад? Зачем?

– Займем ее, пока будем разговаривать, – ответила мадам Фукар, удивляясь непонятливости психолога.

– Ее не надо занимать, она будет играть, – сказал Спаситель.

Но мама девочки уже не слушала, у нее снова звякнул телефон.

– О! Это мама, – поморщилась она. – Я же просила… Сейчас… пошлю ей эсэмэску.

Выстукивая текст, мадам Фукар опустилась на край кушетки – не глядя, так что чуть не села мимо. Потом пробормотала: «Что он там опять?..» и, еле взглянув на психолога, буркнула:

– Только отвечу на письмо. Это важно. Одну минуточку…

– Я недавно читал, – громким голосом перебил ее Спаситель, – что в среднем люди проверяют свою электронную почту тридцать семь раз за час, то есть каждые полторы минуты.

– Да что вы! – изумилась мадам Фукар. – Хотя… может, и так. Когда я на работе. Как вы сказали: тридцать семь раз за час?

Она принялась набирать эсэмэску.

– Что вы делаете?

– Скидываю инфу отцу Майлис, он оценит. Лионель в этом смысле маньяк, еще больше, чем я… Каждые полторы… Да вы говорите, не смущайтесь, я управляюсь разом с массой вещей.

– Я не вещь.

Она оторвала глаза от экрана.

– Что? Ну конечно.

Брынь. Пришел ответ от папы Майлис. Мадам Фукар просияла:

– Он твитнул инфу дальше!

– Мадам Фукар, вы пришли поговорить о своей дочери или о своей одержимости электронными технологиями?

Телефон промурлыкал приятную мелодию, мадам Фукар застонала. Это опять ее мать. Спаситель оставил ее наедине со смартфоном и повернулся к Майлис, которая опять развязала шнурки.

– Посмотри-ка, тут у меня есть все домашние животные. – Он вытащил из коробки корову, овечку, свинью, расставил их на столе и промычал, проблеял, хрюкнул. – Поищи, там есть еще лошадка. И собака – гав-гав!

Майлис, не шевелясь, смотрела на него, как будто изучала редкий случай умственной отсталости.

– А вот я отыскал коровьего сыночка, теленка. Он побежал к своей маме. Тагадам-тагадам! Мама! Мама! – пискнул Спаситель за теленка. – Посмотри на меня! А мама отвечает: «Погоди, я разговариваю с папой по телефону. Алло, ты где?»

От удивления у Майлис округлились глаза. Корова говорит по телефону! А дальше еще интереснее: теленок видит, что маме не до него, и назло ей надевает в школу что попало – один ботинок и один сандалик, соломенную шляпу и плавки.

– А сто коёва говоит?

– Корова говорит: «Ох уж этот теленок, опять он скандалит!»

– А он пусть гововой об стенку! – распорядилась девочка.

Она схватила теленка, подбежала к стене и стала тыкать его головой.

– Ах, бедный мой малыш, тебе больно? – В роли коровы-нормандки Спаситель был бесподобен.

– Нет, – замахала руками малышка. – Мама нисего не видит, она всё ессё говоит по теефону.

Смартфон мадам Фукар снова звякнул. Но она убрала его в карман. Спаситель, сидевший по-турецки на полу, повернул к ней голову:

– Так ваша дочка, говорите, бьется головой об стенку?

– Недавно набила себе здоровенную шишку. Я рассказала это доктору Дюбуа-Герену, нашему семейному врачу, и он мне посоветовал обратиться к вам.

– Всё? Больсе не игхаем? – закричала Майлис.

– Играем, конечно. Во что ты хочешь поиграть?

– В абаку, – ответила девочка. – Абака – это будес ты.

– Абака?

– Ну да. Абака – гав-гав!

– Ах, собака! Гав-гав! Ррр!

– Она кусаеса?

– Нет, это добрая абака… то есть добрая собака, – поправился Спаситель.

Но девочка решила убедиться сама – она положила руку ему на голову и погладила, как настоящую собаку. Но тут же отдернула руку и спрятала за спину:

– Будут г’исты! – Потом подумала и рассудительно сказала: – Собака чёйная. У нее чёйный папа и чёйная мама. Но я ее любью.

– А хочешь, я кое-что тебе скажу? – спросил Спаситель, поднимаясь с пола. – Большая чёрная собака ужасно рада с тобой подружиться.

Он пересел в рабочее кресло и только открыл рот, как зазвонил его домашний телефон.

– Вот видите, вы тоже! – заметила мадам Фукар.

– К моему телефону подключен автоответчик, – спокойно сказал Спаситель. – У вас прекрасная дочка, мадам Фукар, поздравляю. Но ей четыре года, и с ней нужно играть, а не сажать ее за планшет, нужно рассказывать ей сказки, а не крутить мультики, нужно расчесывать ей волосы, даже если ей это не нравится, и нужно говорить ей «нет», когда она хочет надеть на себя что попало. Конечно, все это не сделается в один день, но если твердо решить, то начать можно прямо сегодня. Как вы думаете?

Мадам Фукар сжимала в кармане смартфон. Она родила дочь в тридцать один год и плохо понимала, что с ней делать, – ее жизнь была и без того переполнена. Работа по шестьдесят часов в неделю, рассказывала она Спасителю, дома вдвоем с другом за столом – каждый уткнувшись в свой смартфон. То был союз двух перегруженных работой одиночек, и все шло хорошо, пока не появилась Майлис – сбой в системе. Неуправляемая «вещь».

– Ну давай зе игхать! – Майлис капризно топнула босой ножкой.

– Нет! Сейчас я разговариваю с мамой, – ответил Спаситель. – А ты пока построй ферму на столе.

Майлис послушно села за столик и высыпала на него игрушки из коробки. Сначала она молчала, потом стала шептать себе под нос названия животных, которых доставала: собака, лошадь, курица. И наконец, принялась тихонько говорить за них.

Она играла, а ее мать, соскочив с вечно летящего на всех парах неведомо куда поезда, сидела и смотрела на нее.

Провожая маму с дочкой до двери, Спаситель заметил, что Майлис держит руки за спиной.

– Что ты у меня утащила? – спросил он.

Малышка со слезами на глазах разжала кулачки и показала корову с теленком, фигурки едва помещались у нее на ладони.

– Можешь взять их с собой, – сказал психолог. – А в следующий раз придешь вместе с папой и принесешь обратно.

Майлис, довольная, побежала по коридору, стуча теленком по стенке – тагадам-тагадам! Спаситель смотрел из окна, как они уходят по улице. Мама-корова уже опять достала телефон. Это напомнило Спасителю, что у него есть сообщение на автоответчике.

«Здравствуйте. Это Самюэль. Не знаю, получили ли вы в субботу вечером мою эсэмэску. Я написал, что виделся с отцом после концерта. Нельзя ли нам где-нибудь встретиться сегодня утром и поговорить? Я околачиваюсь тут неподалеку, но не хочу вас беспокоить».

Принять Самюэля в кабинете Спаситель не имел права. Но он ему перезвонил и сказал, что ничего не мешает друзьям выпить вместе по чашечке кофе. А минут через пять уже входил в ближайшее кафе. Самюэль поджидал его, приплюснув нос к витринному стеклу. Спаситель надеялся увидеть паренька счастливым. Но у того был измученный вид.

– Ну, как концерт? – спросил Спаситель, сев за столик напротив него.

– Я и не думал, что могу получить такой кайф от классической музыки, – Самюэль улыбнулся. – Как на другой планете побывал.

На планете, чьим солнцем был его отец. Самюэль рассказывал о нем взахлеб, но не называл ни отцом, ни по имени – Андре Вьенер. Говорил просто «он».

– Он великолепен. Затмевает всех. И не только на сцене. После концерта, в ресторане – тоже. Кого только не было: мэр Четвертого округа, американская журналистка, студенты из разных стран, японский дирижер, полно другого важного народу. Но он в самом центре.

У Самюэля блестели глаза.

– Вот это встреча! Твой отец – звезда.

– Нет, не просто звезда, – возразил Самюэль. – Он гений. Журналистка хвалила его без умолку. Даже неловко становилось. А Антуан, кажется, ревновал.

– Антуан?

– Он что-то вроде его импресарио.

– Ну-ну.

Спаситель так и видел эту сцену. Андре Вьенер, судя по портрету в Википедии, этакий романтический красавец лет сорока, черноглазый, с волосами до плеч. Вокруг него, должно быть, клубился целый двор. Двор Короля-Солнце. Самюэль допил кофе, поставил на блюдечко пустую чашку и молча смотрел в окно на улицу. Наконец он сказал:

– У меня крупные неприятности с матерью. Она из-за меня попала в больницу. Я ее оттолкнул, и она налетела на шкаф.

– Понятно.

Самюэль уже знал: когда Спаситель говорил «понятно», он ждал объяснений.

– Она меня довела. Не выпускала из дому. Думала, я иду к девушке. Кричала, что я как отец. «Он только и знал, что по бабам шляться!» – Тут Самюэль заметил, что сам почти кричит, изображая мать, покраснел и посмотрел по сторонам. – Тогда, – продолжал он тише, – я ей сказал: хватит врать, я знаю, кто мой отец, и он вовсе не пьяница-дебошир. А потом оттолкнул ее, чтобы дала мне пройти.

Это была не первая стычка сына с матерью. Но на этот раз он хватил через край. Мадам Каэн оставили в больнице на все воскресенье. Она жаловалась на головные боли и расстройство зрения.

– Сейчас она на бюллетене. Грозится подать на меня жалобу в полицию.

– Ты ей сказал, что познакомился с отцом?

– Нет. Она же его ненавидит. Пусть лучше думает, что я был у девчонки.

Мадам Каэн потребовала, чтобы сын принимал «успокоительное».

– И я сказал ей, что попрошу лекарство у вас.

Спаситель вытаращил на него глаза.

– Знаю, знаю, вы колеса не выписываете, но мама-то не знает. Думает, вы настоящий доктор.

– Настоящий доктор, – повторил Спаситель.

У Самюэля шевельнулась мысль, уж не обидел ли он своего психолога.

– Ну, это я придумал такой способ, чтобы продолжить лечение.

– То есть соврал, – сказал Спаситель напрямик.

– На всякий случай у меня есть адрес местного психиатра, доктора Спесивье. Если вы думаете, что это будет лучше…

Анн-Элизабет Спесивье найдет у него «легкое биполярное расстройство», поскольку временами он бывает агрессивным, а временами – подавленным.

– Тебе не нужны никакие лекарства, – сказал Спаситель, помолчав. – У тебя совершенно нормальные реакции.

– Даже когда я кидаюсь на мать?

– Ну… Ты можешь приходить как раньше, в 9:45?

– Могу.

Самюэль, расслабившись, привалился плечом к окну, он был доволен. А вот своего психотерапевта он поставил в довольно сложное положение.

– Тогда до вторника, – сказал Спаситель и встал, оставив на столике пять евро.

Домой он зашел через сад, со стороны аллеи Пуансо. На кухне Лазарь разговаривал с хомячком.

– А где… остальные?

– Пап, мне ску-у-у-учно.

– Где Луиза?

– Пошла в магазин. Пап, почему у нас нет телевизора?

– Наверно, потому что мы его не купили.

– Очень смешно, – буркнул Лазарь.

– А где Жово?

Старый легионер отправился курить на свою любимую скамейку на площади Старого рынка.

– Поль говорит, что у нас скукота, нет игровой приставки.

– Ну-ну… А где Габен?

– Он спит.

– Чёёёёёёрт!

Спаситель накануне вечером предупредил Габена, что они идут в психиатрическую больницу поговорить с лечащим врачом его матери. Он взлетел на чердак. Габен спал на матрасе, положенном на пол. Спаситель, с его аллергией на пыль, не мог тут задерживаться.

– Габен, вставай! – гаркнул он. – Скорее, нам пора!

– Что такое? Играем в «Гибель “Титаника”»? – умирающим голосом отозвался Габен.

– Пора идти в больницу! – Спаситель задохнулся кашлем и выскочил на лестницу. – Я жду тебя на кухне. А через десять минут ухожу без тебя.

Габен спустился в кухню через восемь минут, всклокоченный, с опухшими глазами.

– Пап, я хочу с вами, – заныл Лазарь. – Мне одному дома страшно.

– Сейчас придет Луиза. Не понимаю, куда она запропастилась.

Не успел он договорить, как появилась Луиза с двумя хозяйственными сумками. Она с трудом поставила их на кухонный стол и перевела дух.

– Мы пошли, – бросил Спаситель вместо всякой благодарности. – Вернемся к обеду.

– А ты почисти очаг и не забудь отдраить лестницу, – прибавил Габен тоном злой мачехи из «Золушки».

Спаситель дал ему тумака в плечо, но попытался искупить свое свинство по отношению к Луизе, пробурчав, что еду приготовит сам.

Машина Спасителя стояла на углу улицы Мюрлен и аллеи Пуансо. Он искал по всем карманам ключи и услышал, как Габен довольно громко сказал:

– Смотри-ка, Кен! Надо ему сказать, что ветеринарная клиника Барби находится не тут.

– Что-что?

Габенов трёп не всегда легко поддавался расшифровке. Но он мотнул головой в сторону дома номер 12 – там у дверей стоял молодой человек, прилизанный и одетый с иголочки, точь-в-точь жених Барби. Спаситель его окликнул:

– Сегодня с полудня до двух часов мой кабинет закрыт.

– Месье Сент-Ив – это вы?

При ближайшем рассмотрении молодой человек оказался мужчиной лет сорока, но с юношеской фигурой. Лицо его показалось Спасителю почему-то знакомым – где же он мог его видеть?

– Так что же, вы не можете меня принять?

– К сожалению, нет.

В досаде человек вдруг пнул дверь ногой, и этот капризный жест его выдал.

– Вы не месье Вьенер? – спросил Спаситель.

– Он самый, – отвечал посетитель, ничуть не удивленный тем, что его узнали.

– Я думал, вы уехали в Торонто.

Самюэль говорил, что у его отца гастроли в Канаде.

– Еду завтра, – сказал Вьенер, почти не разжимая губ. И по-балетному, легко и небрежно, спорхнул с крыльца.

Спаситель вспомнил слова своей старой няни: чтобы птичка не улетела, надо насыпать ей на хвост три крупинки соли.

– Я еду к одной пациентке в больницу.

Вьенер передернул плечами. Какое это имеет значение, раз не относится к нему!

– Но ради вас постараюсь освободиться к половине второго. – Спаситель подчеркнул интонацией «ради вас».

Вьенера так и подмывало ответить в духе капризной примадонны: «Теперь или никогда!»

Пока он колебался, Спаситель прибавил:

– Если вы не обедали, тут на углу есть приличное кафе.

Почему он так настойчив? Не хочет упустить птичку?

– В половине второго, – бросил Вьенер и, не оборачиваясь, пошел прочь. Как будто это он назначил встречу.

Спаситель промолчал, но у него чуть не сорвалось с губ: «Вот зараза!»

– Что нужно Кену? – спросил Габен уже в машине.

– Узнаю в половине второго.

Больше они не разговаривали до самой больницы Флёри, где их принял доктор Агопян.

– Вашей матери лучше, – сказал он Габену. – Она говорит о вас. Мы ее скоро выпишем.

На лице Габена полное равнодушие. Удивленный врач вопросительно посмотрел на Сент-Ива.

– Габен задумался, как он будет справляться с трудной ситуацией, – поспешил объяснить психолог. – Других родных в Орлеане, кроме матери, у него нет.

– Тем более он должен быть доволен, – неодобрительно сказал врач.

А Габена точно обухом по голове огрели. Много лет он жил вдвоем с матерью, чье поведение было совершенно непредсказуемо. Теперь он обрел прибежище на чердаке у Сент-Ива, но его опять собираются выдворить.

– У матери шизофрения, – чуть слышно сказал он.

– Кто это вам сказал? – возмутился врач.

– Одна сестра в отделении.

– Да? И с каких это пор медсестры ставят диагнозы?

– Так у нее шизофрения или нет?

– Все не так однозначно. Шизофрения или нет! Нам удалось стабилизировать состояние мадам Пупар, и она хорошо переносит лечение. Можете сами убедиться, если к ней зайдете. Она в 109-й палате.

Спаситель прикусил себе щеку, чтобы не вмешаться в разговор. По сути, доктор Агопян, конечно, прав, но к чему этот укоризненный тон?

Первым, что увидел Габен, войдя в палату, была обезьяна. Довольно страшная, со вздернутой губой и оскаленными зубами. И не одна. Везде по обезьяне: на стене, на столе, на кровати.

– Я занялась рисованием, – подала голос мадам Пупар.

Эрготерапевт посоветовал ей зарисовывать свои галлюцинации.

– Класс, – с трудом выдавил Габен.

– Добрый день, мадам Пупар! – Спаситель встал напротив стула больной.

– Эмили, – послышалось в ответ.

– Да, Эмили, добрый день. Вы помните меня? Я Спаситель. У вас получился прекрасный рисунок. И очень выразительный.

– Человек с обезьянкой уистити.

Взгляд Эмили где-то витал, голос звучал механически.

– Не очень-то она приветливая, – продолжал Спаситель. – Это скорее бабуин. Причем довольно злобный.

– Очень злобный, – подтвердила мадам Пупар и в первый раз посмотрела Спасителю в глаза.

Воспользовавшись этим, он повел головой в сторону, указав ей на сына.

– Габен… – произнесла она.

– Здравствуй, мама.

– Здравствуй, Габен. Я… из-за лекарств… медленно соображаю.

Все трое помолчали.

– Рада тебя видеть. Сходим в кино, если хочешь.

– Э-э… не сейчас, – сказал Габен, переглянувшись со Спасителем.

– Да, не сейчас, – согласилась мадам Пупар. – Тут ведь больница. Тут есть только телевизор. В шестнадцать часов мы смотрим телевизор. – Она пыталась, как могла, поддерживать беседу. – Как у тебя дела в школе?

– Хорошо, – ответил Габен. – Я теперь обитаю в доме месье Сент-Ива.

– Как монах.

– Что? – опешил Габен.

– Обитаешь. Обитель. Монастырь. Монахи.

По части игры со словами мать определенно перещеголяла сына. Спаситель жестом подсказал Габену, что можно подвинуть бабуина и сесть на кровать, а сам опустился на табуретку. Он рассказал мадам Пупар, что Габен ночует у него, отлично ладит с его девятилетним сыном, иногда пропускает уроки в лицее, но старается подтянуться. Мадам Пупар, казалось, слушала, кивала, подавала односложные реплики: да, нет, а? о! А под конец сказала:

– Как хорошо, что вы о нем заботитесь. Ему повезло. – И, посмотрев на сына, прибавила: – Нет худа без добра.

Габену эти слова запали в душу.

На обратном пути Спаситель сообразил, что у него уже нет времени на обед.

– Извинишься за меня перед Луизой? – попросил он Габена.

– Легко. Скажу, что ты променял ее на Кена.

Подъезжая к дому, Спаситель увидел черный «мерседес», остановившийся перед парадным входом. Андре Вьенер вышел из машины, которая тут же уехала по улице Мюрлен. Вьенер уже взялся за дверной молоток, когда подоспел психолог.

– Извините, я только-только вернулся, – сказал он и достал из кармана ключи. – Позвольте, я вас проведу. Приемная вот тут.

Спаситель принял светский тон, стараясь быть на уровне всемирно известного пианиста.

Однако Вьенер отказался входить в приемную.

– Не знаю, что вы там себе вообразили, – сказал он. – Но я к вам не на консультацию.

– А в таком случае зачем? – спросил Спаситель уже не столь учтиво.

– Чтобы вы рассказали мне все, как есть, о Самюэле. Он ведь ваш, как это… пациент? И это вы навели его на мой след?

У Вьенера была своеобразная манера говорить. Одни слова он произносил неразборчиво, другими словно выстреливал – например, «пациент!» или «след!». Спаситель помедлил. По идее, надо бы ответить наглецу, что психолог никогда не разглашает ничего относительно своих пациентов. Но тогда птичка улетит. И он просто сказал:

– Зайдите на минутку.

Каждый пациент, включая Вьенера, хоть он себя таковым не считал, располагался в кабинете по-своему. Пианист встал напротив «Странника над морем тумана», спиной к психологу, и, не оборачиваясь, сказал:

– Я беспокоюсь за Самюэля.

«Не поздновато ли, после пятнадцатилетнего отсутствия?» – мог бы заметить ему Спаситель, но птичка еще не залетела в клетку.

– За Самюэля, – повторил он, словно странник на картине услышал эхо.

– Мне не нравится это имя. Она его так назвала. И не пожелала, чтобы я признал сына.

– Вас это очень огорчило?

Вьенер резко повернулся и повторил почти по слогам: «Огорчило?» – с таким недоумением, как будто ему всучили незнакомый предмет и он вертит его в руках, не зная, что с ним делать.

– Она исчезла вместе с ребенком, – продолжил он безразличным тоном. – Ему тогда было… не помню точно… несколько месяцев.

– Вы забыли, когда это произошло?

– Я был тогда в Москве на прослушивании. Играл на конкурсе молодых исполнителей. И выиграл. А когда вернулся, нашел пустую квартиру. Лина Каэн исчезла. Вместе со всем добром. И с моим сыном.

– Вы его искали?

– Свое добро? Нет, я купил все новое.

Вьенер усмехнулся и сел, точнее, рухнул в кресло и вытянул ноги.

– Устал, – прошептал он и опустил веки.

– Так почему вы беспокоитесь за Самюэля?

– Из-за его матери. Я успел ее изучить. Эта женщина относится к людям как к своей собственности. Она хочет, чтобы Самюэль принадлежал только ей. То же самое было со мной.

– С вами?

Вьенер немного подтянулся в кресле и рассказал, как он, в то время молодой и необыкновенно одаренный музыкант, встретился с Линой Каэн, официанткой. У него недавно умерла мать, он остался без средств, практически без крыши над головой. Лина его приютила, накормила, взяла под опеку.

– Мне было двадцать два года, – оправдывался он. – Она потребовала, чтобы я для заработка играл на пианино в ресторане, где она работала. Чтобы был у нее на глазах. Патологическая ревность.

– Вы давали ей повод для ревности?

– Еще бы. – Вьенер уселся совсем прямо. – Я спал со всеми подряд. – Он мило улыбнулся Спасителю. – То есть буквально. Всяк норовил меня оприходовать.

Хватил он, что ли, лишку за обедом?

– Впрочем, я не о себе пришел разговаривать.

– Вы уверены? – спросил Спаситель и тотчас пожалел об этом.

Ведь он еще не захлопнул дверцу клетки. Но Вьенер лишь бросил взгляд в окно и небрежно уронил:

– Ну, допустим.

– Допустим?

– Что я пришел поговорить о себе. Вам это интересно?

– Я психотерапевт.

– Так я вам интересен? – настойчиво спросил Вьенер.

– Ну…

Спаситель заметил, что у пианиста, когда он волнуется, начинается тик. Он принимается часто и быстро моргать. Как теперь.

– Что вы сейчас чувствуете?

– Что я чувствую?

– Да-да. Сию минуту.

– Ничего… А как проводят терапию? Как это бывает?

– Точно так, как у нас с вами.

– Just talking.

– Да, одни разговоры.

– Забавно.

Вьенер встал. Все пропало, птичка сейчас упорхнет. Он подошел к окну, приподнял занавеску и пробормотал:

– Уже тут.

На улице Мюрлен стоял черный «мерседес».

Спаситель тоже встал.

– Вы очень высокий, – отметил Вьенер.

И правда, Спаситель был на голову выше него и намного шире в плечах.

– Ну ладно. Когда начнем? – В голосе Вьенера послышалось и снисхождение, и нетерпение. – Торонто, Монреаль. Терапия по скайпу – так можно?

Не было случая, чтобы пациент вот так навязывал Спасителю свою волю. Однако он ответил:

– Можно.

И даже дал Вьенеру номер своего личного мобильного и электронный адрес. Тот сунул карточку в карман, как будто так и надо.

– Думаете, дело сладится? – спросил он, все чаще мигая.

– Я провожу вас. В принципе, я беру сорок пять евро за сеанс.

– Но для меня – бесплатно.

– Сегодня была только проба. Но от лечения бывает толк, только когда оно платное.

Спаситель открыл перед посетителем обе двери: из кабинета и из дома, ему уже не терпелось выпустить на волю диковинную птичку. На прощание он пожал Вьенеру руку, сухую, нервную, костистую, драгоценную руку музыканта, и проследил за ним взглядом до самого «мерседеса». Там – вот сюрприз! – Вьенера ждал, опершись на капот, белокурый молодой человек – вероятно, Антуан, – который посмотрел на психолога с неприкрытой ненавистью. Что там Вьенер говорил о Лине Каэн? «Патологическая ревность»? Похоже, птичка постоянно попадала в одну и ту же западню.

Пока Спаситель вел необычный для себя разговор с Вьенером, Луиза на другой половине дома тоже делала нечто диковинное. Кормила Жово, которого едва знала, Габена, о котором не знала ничего, и Лазаря, которого знала как приятеля своего сына. «Что я тут делаю?» – крутилось у нее в голове. Когда все поели, Лазарь задал созвучный вопрос:

– Что делаем после обеда?

– Я, – ответил Жово, – собираюсь чуток покемарить у себя на камбузе, а потом над лайбой твоего папаши пошурую.

Лазарь, как обычно в случае с Жово, не был уверен, что все понял, но общий смысл он ухватывал правильно: ничего интересного не предвиделось.

– Можно сходить в кино на «Марсианина», – предложил Габен.

– Я читала в «Телераме» плохой отзыв об этом фильме, – сказала Луиза.

– Проверим.

Луиза решила вернуться домой и дописать статью для «Репюблик дю Сантр», которую обещала главному редактору. Но, как только очутилась одна в квартире на улице Гренье-а-Сель, на нее напала хандра. Тем более что прямо в лифте она получила эсэмэску от Поля, все еще гостившего у бабушки:

Забири меня. Аксель и эван трисут клетку сержанта и хотят брать вруки чудика. Нану говорит чтоб я давал хомячков своим братям но они их убют! Нинавижу!!!

К письму брата Алиса сделала приписку:

Нану сидит в митике [6] . Думает, я ни4о не знаю ☺ лол!

Когда Вьенер ушел, Спаситель вышел в коридор и пересек границу, отделявшую его деловую жизнь от личной. Но в кухне никого не было, а на столе лежала визитка, на которой рукой Луизы было написано:

Спаситель обмахнулся визиткой, как веером. Записка суховатая. Луиза накормила троих мужиков, как кухарка или подавальщица в полковой столовой, – вряд ли ей это доставило удовольствие. «Нехорошо, – подумал Спаситель, покусывая край визитки, – надо что-то менять». Раз традиционная семья исчезает, значит, надо придумывать новые формы. Да, но осуществить эту глобальную идею прямо сейчас, в 14:20, когда на 14:30 назначен следующий пациент, было трудновато. Пока Спаситель остановился на том, что позвонит Луизе вечером.

За ужином собрались все трое парней, как их называл теперь Спаситель.

– Ну как фильм? Понравился?

– Американцы самые крутые. Они весь Марс засадят картошкой, – коротко резюмировал содержание ленты Габен, полсеанса проспавший в кресле.

После еды парни, соблюдая военную дисциплину, убрали грязную посуду и загрузили ее в посудомойку, вытерли губкой стол, подмели пол и насыпали фруктовой кожуры Спасёну, хомячку Габена, и мадам Гюставии, хомячихе Лазаря.

– Спокойной ночи, шеф! – сказал Жово.

– Я рекомендовал бы посылать всех школьников на стажировку в Иностранный легион. Это бы сильно упростило семейную жизнь, – ответил Спаситель.

Жово расцвел от этих слов и тут же похвалился:

– Вы еще главного не знаете! Ваши ребята обливаются холодной водой по утрам!

Лазарь, уже на лестнице по пути в свою спальню, выпятил грудь колесом и процитировал Жово:

– «Холодный душ, сукины дети, и будете мужиками!»

– Впрочем, – заметил Спаситель, – не всем родителям это пришлось бы по вкусу.

Он отправился в свою комнату, прихватив дежурное чтиво: «Психосоматика – это диагноз?»

Электронный будильник показывал 21:22. Спаситель знал, что должен извиниться перед Луизой. Но не мог подобрать слов, чтобы получилось и шутливо, и ласково. Он даже нашел себе оправдание: ведь ужин накануне приготовил он, а Луиза ему тоже не сказала спасибо. Правда, это была готовая лазанья – только разогреть. Пока он препирался сам с собой, зазвонил телефон.

– Луиза?

– Послушай, не сердись за ту записку на столе. Зря я так…

Она еще извиняется!

– Да нет, Луиза, это я невоспитанный хам! Бросил на тебя парней, как будто ты обязана… Конечно, тебе у меня неуютно. Нет даже дивана, чтобы спокойно почитать, или… как это называется в приличных домах… «уютного уголка», мягкой мебели для гостиной. Жилище дикаря!

Он ругал себя, а Луиза смеялась. Прошел целый час, а они все перешучивались по телефону, довольные, что не разобиделись друг на друга.

* * *

Первой в среду явилась Бландина и, чтобы не скучать в приемной, достала новенький блокнотик для рисунков (24 листа) и стала писать синим фломастером:

Из поэтического транса ее вывел голос Спасителя. Психолог открыл дверь кабинета.

– Бландина?

Она так быстро захлопнула блокнот, что он не удержался и пошутил:

– Совершенно секретно.

Девочка вошла в кабинет, села напротив Спасителя и подтвердила:

– Да. Сказать ничего не могу, вот и пишу.

– Не можешь ничего сказать?

– Не могу сказать то, что думаю.

– Даже здесь?

– Чтобы ты потом меня заложил? Как с конфетами «Харибо»?

Спаситель заметил, что Бландина питается одними сладостями, и рассказал ее матери, как это вредно.

– Но мы с тобой уже говорили про это, Бландина. Я только сказал твоей маме…

– Да-да, ты предатель.

– Так ты, значит, сердита на меня?

Спаситель привык высказывать вслух чувства своих пациентов, хотя мог при этом ошибаться на их счет.

– Я сердита на всех, – проворчала Бландина.

– Надеюсь, мы все же останемся друзьями. Ты тонкая натура, таких мало.

– Не подлизывайся!

В свои двенадцать лет Бландина умела отражать все попытки манипулировать ею.

– Знаете что? – Она поджала под себя ногу и заговорила деловым тоном. – Я теперь ем ядовитые конфеты.

– Что значит ядовитые конфеты?

– Не отгадали?

– Лекарства?

– Точно!

Оказывается, месье Карре, отец Бландины, сводил ее к доктору Спесивье, и та поставила диагноз «СД как-то там».

– СДВГ – синдром дефицита внимания и гиперактивности, – расшифровал Спаситель.

– Вот-вот! Гиперактивности. И эти их конфетки должны меня успокоить.

– Ну-ну…

– Хочешь, покажу, что я написала? – предложила Бландина, успев позабыть про секретность.

Она раскрыла блокнот на первой странице, и Спаситель прочитал вполголоса: «Попытка, мама ненавидит папу…» и дальше до конца.

– Твоя сестра и правда умирает? – спросил он, возвращая Бландине блокнот.

– Ну, это я для рифмы со словом «вторая», – ответила она и без предупреждения перескочила на другую тему: – Психиатр Марго предложила нам пройти семейную терапию.

– И что ты думаешь по этому поводу?

– Думаю, лечат нас с Марго, а больны-то не мы, а родители.

– Понятно, – протянул Спаситель, в очередной раз удивляясь проницательности своей юной пациентки.

– Тебе это тоже понятно?

– Я говорю «понятно» в том смысле, что готов тебя слушать. Но мне и правда тоже все понятно… И в этом смысле я с тобой согласен.

– Что-то ты сегодня заговариваешься.

– Есть немного. А как твои родители отнеслись к идее психолога?

– Папа против, а мама, естественно, за.

– Естественно?

– Она ведь хочет проходить эту семейную терапию у тебя. Но ты-то не захочешь.

Они посмотрели друг другу в глаза. Не девочка, подумал Спаситель, а озорной, смышленый эльф или даже чертенок.

– Не захочу? Почему же?

– Угадай! Угадай!

– Хватит с меня твоих загадок.

– Может, она в тебя влюбилась, а?

От удивления Спаситель так и отпрянул.

– Кто?

– Мама, кто же!

Раза два-три мадам Дютийо приходила к Спасителю в весьма откровенных нарядах. Да уж, от наблюдательной Бландины ничего не ускользнет!

– Послушай, я тебе кое-что объясню, – сказал Спаситель самым что ни на есть профессиональным тоном.

Бландина скрестила руки на груди и приняла серьезный вид.

– В процессе психотерапии может происходить так называемый трансфер, перенос. Пациенты используют психолога как вешалку. Наряжают его отцом или матерью, братом или сестрой и неосознанно переносят на него свою давнишнюю любовь или ненависть. Воображают, будто их психолог…

– Психолог-вешалка, – перебила Бландина, подпрыгивая на стуле.

– Да. Пациенты воображают, будто психолог-вешалка их любит или презирает, обижает и так далее. Они разыгрывают с ним сцены из прошлого. А он должен помочь им понять, что надо избавиться от старых переживаний и простить тех, кто причинял им боль, чтобы жить дальше свободными.

С Бландины слетело всякое ехидство, теперь она и правда внимательно слушала.

– Как странно! И получается?

– Во всяком случае, это один из путей, чтобы стать независимым и счастливым.

– Жаль, что это только для взрослых, – вздохнула Бландина.

– Вовсе нет. Я и для тебя бываю вешалкой.

– Когда это?

– Ну, например, когда ты говоришь, что хочешь выйти за меня замуж.

– Это же просто шутка, – возразила Бландина, но все-таки покраснела.

– А чью одежку ты нацепила на меня сейчас? Точно не будущего мужа, потому что, как я говорил, проигрываются сцены из прошлого. Так кто я для тебя?

Бландина помрачнела. Нахмурилась, потупилась, ей было трудно заговорить о том, что ее мучило.

– Раньше, – начала она.

– Раньше?

– Раньше папа был хороший. Мазал мне хлеб нутеллой, рассказывал перед сном всякие истории.

Так было до развода, до того, как родители принялись уничтожать друг друга на глазах у испуганных дочерей. Бландина помнила время, когда была любимой папиной дочкой, тайно в него немножечко влюбленной. Потом все стало плохо. Спаситель протянул ей коробку с платками. Бландина высморкалась и снова заговорила:

– А теперь папа стал жутким занудой. Да-да, занудой! Так я и напишу в своем блокноте.

Когда Бландина ушла, Спаситель придвинул кресло к столу и стал смотреть на две фотографии в рамках, которые недавно сюда поставил: Луиза и Лазарь – его двойная защита. Он не сказал Бландине о контртрансфере, обратном переносе, то есть ответных чувствах психолога. Флирт мадам Дютийо не оставлял его совсем уж равнодушным…

Он уже собирался пригласить следующего пациента, как зазвонил телефон. Спасителю не хотелось отвечать на звонок, так что включился автоответчик и стал записывать сообщение. Психолог схватил трубку.

– Слушаю!

– Месье Сент-Ив! Это Марианна.

– Марианна?

– Дютийо. Вы не знали, что меня зовут Марианна?

– Да-да. Так чем могу служить?

– Я звоню по поводу Бландины.

Мадам Дютийо – ну или Марианна – узнала, что отец, у которого Бландина проводила половину каникул, отвел ее к психиатру.

– Завтра вечером я получу рецепт. И я хотела бы показать его вам. Вы ведь, насколько я знаю, не сторонник медикаментозного лечения. У вас не найдется завтра для меня окна?

Спаситель заглянул в ежедневник, окон было предостаточно, он выбрал самый конец дня.

– В восемнадцать пятнадцать.

– Спасибо, вы очень добры. До завтра.

В каждом слове мадам Дютийо, даже в невинном «спасибо», сквозил некий намек. А «до завтра» прозвучало многообещающе. «Трансфер, контртрансфер – я начеку», – подумал Спаситель.

* * *

Вот уж кто был бы не прочь подвергнуться переносу, так это Алиса, – куда угодно, лишь бы прочь из Монтаржи. Хомячки и крикливые братья изрядно ей осточертели.

– Мальчишки – ошибка природы, – так она и сказала бабушке в четверг утром. – А вокруг меня одни мальчишки.

Они завтракали на кухне вдвоем, пользуясь тем, что Аксель, Поль и Эван еще спали.

– Мало мне Поля, так отец еще вот-вот подкинет нового братца. И двоюродных у меня двое. И у маминого друга тоже сын.

Нану, которую речь тринадцатилетней мужененавистницы поначалу смешила, при этих словах застыла от изумления:

– У мамы есть друг?

– Как? А ты… ты не знала? – Алиса запнулась. Кажется, она сболтнула лишнее.

Нану покачала головой. Вид у нее был расстроенный. Алиса решила, что бабушка осуждает свою бывшую невестку.

– Какой он?

– Н-ну… такой… – Алиса решила закосить под дурочку.

Но куда там – Нану пристала к ней, выпытывая данные для «Meetic»:

– Сколько ему лет? Кто он по профессии? Что он любит, кино или спорт? Разведен?

Алиса нехотя заполнила пункты анкеты: Спаситель не старый, по профессии психо… как-то там… а по семейному положению… Ну, как называется, когда жена умерла?

– Вдовец, – подсказала Нану. – И мне никто ни слова – с ума сойти!

«Никто» – это, конечно, сын Жером. Его Нану не одобряла: каким же надо быть дурнем, чтобы променять Луизу, хорошую жену, на мимолетное увлечение, фитюльку Пэмпренель!

– А как твоя мать познакомилась с этим психо как-то там?

– Это отец одноклассника Поля.

– Ну конечно!

Площадка перед школой – отличное место охоты для одиноких родителей. За четыре года начальной школы распадается две трети семейных пар.

– И как его зовут?

– Спаситель. Такое странное имя. А по фамилии – Сент-Ив.

– Отлично! Спаситель Сент-Ив.

Попадись Нану такое диво на сайте знакомств, она бы тут же положила его в свою корзину.

– А внешне он какой?

С самого начала разговора Алиса твердо знала, что упоминать о цвете кожи Спасителя не следует. У нее не было никаких оснований считать Нану расисткой. Но все-таки она боялась услышать от нее что-нибудь неприятное.

– Высокий.

– Метр восемьдесят? – не отставала Нану. Мужчины ниже этой планки для нее не котировались.

– Еще выше. Он как баскетболист.

«Почему это я так сказала?» – всполошилась Алиса. В голове у нее стоял образ черного игрока НБА.

– Или как игрок в регби.

– В общем, спортсмен, лет сорока, свободная профессия, – подытожила Нану. Портрет казался ей всё более привлекательным. – И он еще не лысый?

– Нет, наоборот!

У Спасителя был густой курчавый ежик.

– Может, он похож на какого-нибудь артиста или певца? Ну, чтобы мне составить представление.

«Только не говори Омар Си, не говори Омар Си», – твердила про себя Алиса. Ее спас брат – Поль явился на кухню с хомячком на плече. Нану многозначительно сжала внучкину руку – молчок! Алиса оставила бабушку справляться с тремя сорванцами – пяти-, семи- и девятилеткой. Точнее, оставила Поля справляться с двумя несносными братцами, которые рвались потискать хомячков; что до Нану, или Рози2000 на «Meetic», то она уже бойко стучала по клавишам, отыскивая «мужчину с немалым жизненным опытом, но не потерявшего надежду на счастье».

Алиса растянулась на кровати. Положение единственной девочки среди кучи мальчишек имеет свои преимущества – ей везде доставалась отдельная комната. В первый день каникул отец подарил ей шестой айфон за 700 евро. Мать взбесится, когда узнает, и, очень может быть, когда Алиса вернется домой, отнимет у нее подарок. Жером настраивал дочь против матери, а сам хотел выглядеть классным, понятливым предком.

Первым делом Алиса заглянула в Фейсбук. Свою страницу она завела, как только ей исполнилось тринадцать, и, когда бывала у отца, выкладывала туда ролики с Чудиком и Сержантом. Сама она терпеть не могла хомячков, но они всегда собирали целый шквал лайков. В то утро она нашла в своей ленте сообщение о результатах интернет-голосования «Кто такая Элла К.?». 140 голосов за то, что она транс, и 32 за то, что лесби. Итого высказались 172 идиота. Ставить лайк Алиса не стала. Она поговорила с мамой, и та ей объяснила, что вся эта затея – настоящая кибертравля. С другой стороны, Алиса знала, что не станет останавливать девчонок, которые эту травлю ведут, – ведь это ее давние подруги. Если она их потеряет, то останется одна: в классе, в столовой, на школьном дворе и в поездках. Подумать страшно! Ну, Алиса и не стала думать, а посмотрела клип Эми Уайнхаус Back to Black, потом ей понравилось видео про медвежонка в берлинском зоопарке, потом заодно она кликнула ролик про то, как на птицеферме в Финистере живьем перемалывали цыплят, ужаснулась и опять перескочила на Эми Уайнхаус, лайв с концерта в Мадриде – You know I’m not good, а потом… и так все утро она просидела в Ютубе, как какой-нибудь старикашка – в халате и шлепанцах.

* * *

А вот Спасителю в то самое утро в четверг пришлось взбодриться, хоть он не больше своих юных пациентов любил вставать спозаранок. Но супруги Гонсалес могли прийти не позже половины восьмого. Пришли и уселись рядышком на кушетку. Живописная пара: она – толстуха, лишних килограммов двадцать, не меньше, он – щуплый, потрепанный жизнью. И оба стали говорить как заведенные.

ОНА: Нам дал ваши координаты доктор Дюбуа-Герен.

ОН: Лечащий врач наших детей.

ОНА: У нас их трое.

ОН: Старшая Амбра – ей тринадцать лет, она прилично учится, разве что по современным технологиям не очень. В прошлом году получила средний балл 18,2.

ОНА: А младшая Изе – ей три с половиной. С учебой у нее тоже все хорошо, только несколько букв не в ту сторону пишет.

ОН: Например, букву З.

ОНА: Да, букву З.

ОБА ВМЕСТЕ: А со средним большие проблемы!

ОН: Мельвен в четвертом классе. И говорит, что хочет «прочищать забитые раковины»…

ОНА: …когда вырастет большой.

Планы сына на будущее так огорчали родителей, что они на минуту умолкли. Спаситель воспользовался паузой, чтобы вставить словечко:

– Он хочет стать сантехником?

Супруги Гонсалес согласно кивнули и давай опять наперебой жаловаться на Мельвена, который, еще будучи приготовишкой, показал безнадежную необучаемость. Месье Гонсалес протянул психологу листок серой бумаги.

ОН: Вот, посмотрите его табель. Сплошные неуды!

ОНА: Можете взять себе. Это копия. У нас их много.

Можно подумать, они раздают эти копии всем подряд. Неуды стояли там, где требовалось, например, «правильно написать под диктовку несложный текст, используя изученные орфографические и грамматические правила».

– А вот тут, по труду, у Мельвена хорошая оценка. – Спаситель ухватился за позитив. – Где надо было «продемонстрировать навыки из разных областей знания и найти им практическое применение в определенных контекстах».

Трудно поверить, что все это относилось к десятилетнему ребенку.

ОН: Да, но посмотрите заключение учительницы на обороте табеля!

Вот что писала учительница, мадам Вернуйе: «Мельвен – способный мальчик, но не развивает свои способности. Не слушает на уроках, невнимателен, постоянно рисует в тетрадках. Его разболтанность и нежелание учиться – дурной пример для одноклассников».

– Так-так-так, – промычал Спаситель и протянул табель матери Мельвена.

ОНА: Нет, оставьте себе.

ОН: Мы уж не знаем, что делать. И телевизора его лишали, и компьютерных игр, и запрещали мастерить всякие штуки с дедом.

– С дедом? Мастерить? – переспросил Спаситель. – Так это дедушка умеет прочищать забитые раковины?

Но родители Мельвена, так же как их сын, не слушали, что им говорят.

ОНА: С Мельвеном просто руки опускаются! Никакого сравнения со старшей сестрой.

ОН: Она стремится быть отличницей, сама прилежно занимается.

ОНА: Иногда даже слишком прилежно. Перед контрольными ей не обойтись без снотворного.

СПАСИТЕЛЬ: Снотворного?

ОНА: Ну да, чтобы заснуть.

СПАСИТЕЛЬ: Понятно. И вы считаете, что принимать снотворное в тринадцать лет нормально?

ОБА ВМЕСТЕ, со вздохом: Что поделаешь – стресс!

То есть, на их взгляд, нормально.

ОНА: А вот Изе, наоборот, надо давать тонизирующее.

СПАСИТЕЛЬ: Она сильно утомляется?

ОНА: Мне приходится будить ее в половине седьмого, чтобы в половине восьмого завезти в детский сад и не опоздать на работу.

ОН: А в шесть вечера я ее забираю.

СПАСИТЕЛЬ: С половины седьмого до шести вечера. Сколько, вы говорите, ей лет? Три года?

– С половиной, – уточнили родители, смущенно переглянувшись.

ОНА: Конечно, по утрам мне приходится одевать ее силком. Она почти что не шевелится.

СПАСИТЕЛЬ: Не шевелится?

Девочка просыпается вялая, даже жевать не может. Пьет молоко из соски, потом – пустышку в рот, игрушку в руки – и в машину, там можно еще минут десять поспать. Чуть живую ее доставляют в детсадовскую раздевалку, а вечером отец забирает ее – оттуда же, в таком же состоянии.

ОН: Воспитательница советует показать ее специалисту по психомоторике.

СПАСИТЕЛЬ, изумленно: По психомоторике?

ОНА: Из-за той буквы З не в ту сторону.

ОН: Это может помешать ей в подготовительной группе.

Если девочка до нее доберется, – чуть не сказал Сент-Ив. Изе была на грани нервного истощения, у нее начинался синдром выгорания, который обычно наблюдается у крупных начальников.

– Ну что ж, давайте всё по порядку, – сказал психолог. – В следующий четверг приходите ко мне вместе с сыном.

В первую очередь надо спасать Мельвена. Сантехники – ценные кадры.

Весь день, пока Сент-Ив принимал пациентов, у него не выходила из головы встреча, назначенная на 18:15. Ему и не терпелось, и было как-то не по себе. В прошлый раз Марианна Дютийо явилась к нему в коротком платье в обтяжку и с большим вырезом. А он очень старательно смотрел ей только в лицо. Трансфер, контртрансфер – я начеку!

– Заходите, мадам Дютийо.

– Как церемонно, – со смехом сказала она. – Здравствуйте, как дела?

Спаситель с облегчением увидел, что на ней джинсы и приталенный жакет. Первым делом он справился о Марго.

– Ее выписывают в конце недели. Она собирается вернуться в свой английский класс.

Марго до четырнадцати лет скрывала, что режет себе руки, и была отличницей, прекрасно играла на виолончели и занималась верховой ездой. А потом, после первой попытки самоубийства, сорвалась, забросила музыку и спорт, перестала ходить в лицей.

– Месье Карре считает, что во всем виновата я, – вздохнула Марианна.

«Месье Карре» – так она называла бывшего мужа, хотя они прожили в браке двенадцать лет и у них было двое детей.

– Так что с Бландиной? – спросил Спаситель.

– Взгляните, вот рецепт. Я уж не говорю, что это безобразие – вести ребенка к психиатру без моего ведома.

Она дала Спасителю бланк с печатью доктора Спесивье.

– Так-так, – пробормотал он. – Риталин дважды в день. Классика.

– Да, но вы-то что об этом думаете?

Спаситель неохотно перечил специалистам. НАСТОЯЩИМ врачам, как говорили те, кто сомневался в компетентности психолога.

– Лечение правильное… если Бландина действительно гиперактивный ребенок.

– «Если»… Скажите откровенно, вы же не думаете, что у Бландины СДВГ, – подстегивала его Марианна. – Я про эту докторшу-психиатра наслушалась от своей коллеги, ее пациентки. Будь ее воля, она бы весь Орлеан держала на психотропных, как в смирительной рубашке. – Марианна распалилась не хуже Бландины, браслеты и длинные серьги так и звенели. – Я знаю, чего добивается месье Карре, – хочет доказать, что я разрушаю психическое здоровье дочерей, что их надо их у меня забрать. Я, видите ли, «токсичная»! Он подал против меня иск, в следующем месяце я должна явиться к судье по семейным делам.

– У вас есть адвокат?

– Да, но он нанял лучшего в городе и уже собрал на меня толстенное досье.

– И в чем он может обвинить вас, Марианна?

Спаситель впервые назвал ее по имени в знак сочувствия. Трансфер, контртрансфер и все такое…

– Да он воспользуется чем угодно, даже моими трудностями на работе.

Мадам Дютийо преподавала французский в техническом лицее, и в этом учебном году у нее была неполная нагрузка.

– Это не причина, чтобы забирать у вас детей, – сказал Спаситель.

– Конечно, но…

– Вы чего-то не договариваете, Марианна.

Она принялась теребить браслет собственного изготовления – он был сделан из вилки.

– Вы же знаете, сказанное здесь не разглашается.

– Да… – Она горестно вздохнула. – Но мне до сих пор тяжело об этом говорить… Когда родилась Марго…

У мадам Дютийо была тяжелая беременность, роды с наложением щипцов, потом началась послеродовая лихорадка, которая могла иметь смертельный исход, от заражения крови ее спас только массированный курс антибиотиков.

– После выписки из больницы я очутилась дома одна, с ребенком на руках и чувствовала себя усталой, опустошенной, несчастной. Тут у меня, – она показала на живот, – ничего больше не было… Ни на что не хватало ни сил, ни желания. Марго все время плакала, путала день с ночью. А ее отца не бывало дома, работа судебного исполнителя отнимала все время. Он не понимал, почему я так устаю. Ведь ничего не делаю – только занимаюсь ребенком. Каникулы, да и только! – Она горько усмехнулась.

– У вас была послеродовая депрессия, – сказал Спаситель.

– Ну да, он за это меня и корил, хотя делал вид, будто жалеет. Бедная крошка, у нее депрессия. И всем вокруг рассказывал, какая я депрессивная. Всем – родственникам, друзьям, коллегам. На меня потом еще несколько лет жалостливо смотрели и спрашивали: «Ну как ты сейчас, ничего?» Получился законченный портрет. И все это он преподнесет судье: что я серьезно больна и не способна заботиться о дочерях.

– Он проиграет дело, Марианна.

Спаситель подвинул ей коробку с платками.

– Не уверена. Марго в больнице, Бландина лечится у психиатра. На меня будто со всех сторон пальцем показывают: посмотрите, она плохая мать, не справляется со своими обязанностями! – Марианна утерла слезинки в уголках глаз. – И знаете, Спаситель, мне иной раз самой хочется, чтобы все это прекратилось. Я вечно что-то кому-то должна – надоело! Хочу хоть немного пожить для себя. Моя жизнь – это сплошные неприятности. Неужели я не имею права ни на что другое?

– Так-так-так…

Она протянула к нему руки, смотрела умоляющим взглядом. Да, она хотела совсем другого. Сочувствия, помощи. Любви. Спаситель встал.

– Я свяжусь с доктором Спесивье и поделюсь с ней своими соображениями о лечении Бландины.

Марианна тоже поднялась, удивляясь, что сеанс закончился так быстро. А дальше случилось нечто совершенно непреднамеренное. Ее вдруг прошибла испарина, она побледнела и покачнулась. Спаситель вовремя поддержал ее, усадил на диван и сам сел рядом.

– Вам плохо?

– Ерунда, просто слабость. Я сегодня не обедала.

Руки их соприкасались. Она в отчаянии подняла на него глаза. Все произошло в одно мгновение. Безотчетно. Трансфер, контртрансфер – я начеку… Да ничуть не бывало! Спаситель поцеловал Марианну. Или она его. Но он взял вину на себя. Отпрянул и пробормотал:

– Простите. Не понимаю, что на меня нашло.

Их тянуло друг другу с самого первого сеанса, Спаситель это знал. Он был подавлен собственным поступком. Пострадает от него в первую очередь Бландина, он не сможет ей больше помогать, так как никаких отношений с ее матерью у него быть не может. Мадам Дютийо оправилась от смятения и встала с кушетки без помощи стоявшего поодаль Спасителя.

– Еще раз прошу меня простить, – сказал он сдавленным голосом.

– Ничего страшного, – ответила она. Щеки ее пылали.

Он чуть склонил голову, как бы благодаря ее за ее снисходительность.

– Я провожу вас.

Он довел ее до входной двери.

– Всего хорошего.

– До свидания.

Заперев за мадам Дютийо дверь, Спаситель на минуту ошарашенно застыл в коридоре.

– Чёёёёрт…

Потом медленно прошел в кабинет и посмотрел на стенные часы, размечавшие каждый его день. 18:35. Четверг 22 октября 2015 года. Только что он совершил дичайшую глупость, одну из самых страшных оплошностей за всю свою карьеру. И тут как нельзя более некстати зазвонил мобильный. Спаситель досадливо «чипнул» на антильский манер.

– Это Вьенер, – раздался изнуренный голос. – Сеанс по скайпу в 22 часа в воскресенье, вызываю я, идет?

– Ну… я… да… хорошо, – промямлил Спаситель. Вьенер опять навязал ему свою волю.

Вечером, за ужином Спаситель объявил парням, что решил купить телевизор и игровую приставку.

– Не может быть! Честно? – не поверил Лазарь.

Спаситель дернул плечом: одной глупостью больше, одной меньше. Еще он собирался устроить «уютный уголок» на веранде.

– Дорогое удовольствие, – заметил Жово. – Но я знаю одного бывшего десантника в «Эммаусе» – он подберет вам диванчик меньше чем за сотню евро.

– Сходим к нему в субботу, – пообещал Спаситель. – И заодно заскочим в «Дарти».

Итак, конец недели должен был ознаменоваться приобщением дома № 12 на улице Мюрлен к массовой культуре.

* * *

Ну а Луиза готовилась заступить в субботу утром на недельную вахту – она забирала детей. В первое время после развода такое чередование – неделя с детьми, – неделя без них – было для нее мучением, но потом она привыкла. И если раньше сокрушалась – что это за материнство на полставки! – то теперь, как идеал Рози2000, обрела «надежду на счастье».

– Мама! Мама!

Не успела Луиза сделать и трех шагов по гравиевой дорожке, ведущей к дому Нану, как Поль со всех ног бросился к ней и повис на шее.

– Ура, наконец-то мы уезжаем! Они ужасные, мама. УЖ-ЖАСНЫЕ!

«Они» – это, конечно, двоюродные братья.

– Погоди, Поль, я только приехала! Мы еще не сию минуту уезжаем. Нану наверняка усадит нас обедать.

– Да плевать ей на нас! Она в своем «Митике» сидит.

– Тсс! – Луиза прижала палец к губам Поля, потому что неожиданно открылась дверь дома и Нану с порога крикнула:

– Привет, Луиза! Да ты совсем девочка в этом красном пальто!

Нану никогда не скупилась на комплименты. Свекровь относилась к Луизе теплее, чем родная мать.

– Просто невероятно – лифтинг ты, что ли, сделала? Тебе и тридцати не дашь! Входи, дорогая, входи. А то на улице ветер.

Нану берегла прическу – сегодня вечером у нее была назначена виртуальная встреча с пользователем по имени Жан-Этьен, «65 лет, в хорошей форме».

Луиза не ошиблась – их ждал обед. Жареная курица с картошкой из ресторана и клубничный торт из кондитерской. Рози2000 указывала в своем профиле: «любит хорошую кухню», не уточняя, что имеется в виду чужая стряпня.

– Алиса! Алиса! – громко позвала она. – Мама приехала!

– Думаешь, она запрыгает от радости? – сказала Луиза и поспешила рассмеяться – будто смайлик поставила.

– Такой возраст, милочка! – сказала Нану. – И заметь, она никому не мешает. Целыми днями не показывается. Ну, рассказывай же, рассказывай!

Она завела Луизу в гостиную, усадила в кресло и вполголоса спросила, как поживает Спаситель. Луиза поежилась и, запинаясь, проговорила:

– Это… это Поль тебе сказал?

– Нет, Алиса.

Луизе стало совсем не по себе. Алиса ведь никогда не говорила, что она, собственно, думает о Спасителе.

– Он психолог, да? – Нану жаждала подробностей.

– Клинический психолог, – внушительно произнесла Луиза.

– И это серьезно? Я имею в виду, вы решили жить вместе?

– Возможно.

Едва ответив, Луиза вдруг поняла, что план жить объединенной семьей, похоже, испарился. Жово и Габен заняли место Алисы и Поля в доме на улице Мюрлен.

– У тебя есть фотография? – не отставала Нану.

Конечно, у Луизы в телефоне была не одна фотография Спасителя, и она, гордая своим завоеванием, стала листать их, ища самую презентабельную. Вот, например, неплохая, где он протягивает руку Лазарю и Полю.

– Вот. – Она показала экран телефона Нану, а та, едва взглянув, поперхнулась:

– Так он?.. Он что?..

Луиза рассмеялась:

– Алиса тебе не сказала, что он антилец?

– Нет! Вот дуреха! – Нану тоже согнулась от хохота. – Постой, я принесу очки.

Ей хотелось рассмотреть как следует.

– А высокий какой! И сильный! – восхитилась она. – А крупным планом он у тебя есть?

Луиза стала показывать все снимки подряд. Спаситель не любил позировать.

– О, вот это улыбка! – вдруг восторженно закричала Нану и схватила Луизу за руку. – Вылитый Омар Си! Как это ты ухитрилась отхватить Омара Си?!

За обедом Луиза, заразившись неуемным жизнелюбием Нану, с удовольствием ела курицу с картошкой и не отказалась от клубничного торта.

* * *

– А папа подарил Алисе шестой айфон, – сказал Поль, когда все трое ехали от бабушки домой.

Алиса, сидевшая впереди, резко обернулась к брату:

– А тебе лишь бы наябедничать, да?

– Айфон, – повторила Луиза и сжала руль с такой же силой, с какой стиснула зубы.

– В нашем классе у всех уже есть, – сказала Алиса. Для нее это был решающий аргумент.

– Поговори об этом со Спасителем. Он, я думаю, не считает, что это так уж здорово для тебя и твоих ровесников.

– Ну и пусть, он же мне не отец.

Еще один решающий аргумент.

– Он психолог, я это имела в виду, – не сдавалась Луиза.

– Ну и пусть, не мой же психолог.

– А когда мы увидимся с Лазарем? – тут же вмешался Поль.

– Завтра, – ответила Луиза.

– Да что же это такое?! – взвилась Алиса. – Покоя НИКОГДА не будет?!

– И я о том же, – вздохнула Луиза.

Ей тоже хотелось хоть немного прийти в себя и обдумать все, что наговорила ей Нану.

Квартира на улице Гренье-а-Сель, такая чинная всю прошлую неделю, вмиг забурлила спорами, завесилась одежками, заставилась клетками с хомячками. Алиса получила эсэмэску от Сельмы – подруга звала ее в гости на воскресенье. Мать отпустила без единого возражения, что, как ни странно, дочери не понравилось. Поль в воскресенье утром, отправляясь к другу Лазарю, собрался взять с собой обе клетки с хомячками.

Но тут Луиза воспротивилась:

– Нет-нет! Оставь их дома, ничего с ними за день не станет.

– Но, мама, у Спасителя скука зеленая! – захныкал Поль. – Нечем заняться, разве что картинки вырезать да на качелях качаться.

– Ты тоже будешь мне приказывать? Раз я сказала нет, значит нет!

По какой-то диковинной логике Алиса из строгого окрика матери сделала вывод, что ее любят меньше, чем брата. И с несчастным видом вылезла из машины около дома Сельмы. Мать отделывается от нее и рада-радешенька!

– Целую, детка, до вечера! Я за тобой заеду в семь часов?

Алиса молча хлопнула дверцей. Почему, ну почему она сама не знает, чего хочет?!

– Вот зануда! – сказал довольный Поль, пересаживаясь на переднее сиденье.

– Такой у нее возраст, – вздохнула Луиза.

– Я в ее возрасте таким не буду, – пообещал Поль.

Луиза улыбнулась. Она отлично знала, что сынок ее ужасно любит и… что это пройдет. Им не пришлось звонить у садовой калитки Сент-Ивов – Лазарь уже поджидал их у открытой двери. Вид у него был таинственный.

– У нас большой-пребольшой сюрприз! – выпалил он, нисколечко не огорчившись отсутствием Чудика и Сержанта.

В руках у него был платок, и он завязал своему другу глаза. Луиза, понятия не имевшая о культурной революции на улице Мюрлен, разволновалась не меньше мальчишек. Они с Лазарем взяли за руки Поля, провели через сад и поднялись на веранду. Тут Лазарь снял повязку:

– Тагадам! У нас телевизор и приставка!

– Да ты что?! – воскликнул Поль. Ему не верилось в такое счастье.

– Да-да, – подтвердил Габен. – Но только для декорации. Утром телик включать нельзя, потому что он отупляет, днем – потому что есть другие занятия, а вечером – потому что лучше почитать.

– Ну… – разочарованно протянул Поль.

– Может, тебе удастся выторговать у Спасителя полчасика с шести до половины седьмого.

– А где же пульт? – осведомился Поль, осматривая телевизор со всех сторон. – И геймпады.

– В папиной комнате, – ответил Лазарь, будто это само собой разумелось.

– Так пойдем и возьмем?

– Ты знаешь шифр от его сейфа? – с притворной серьезностью спросил Габен.

– Хватит молоть чепуху! – оборвала его Луиза. – Поль верит всему, что ты тут несешь. Привет, Жово, как дела?

Бывший легионер восседал на новом диване.

– Настоящая кожа! – сказал он, поглаживая подлокотник. – Из «Эммауса» за 95 евро!

Луиза прошла на кухню, увидела накрытый стол.

– Где же папа? – спросила она Лазаря.

– Сейчас придет. Он разговаривает по телефону со своим супервизором, ну, вроде как с инспекторшей.

– Налоговой?

– Нет. Это его психолог, – сказал Лазарь.

Смешно: взрослые, а ничего не знают.

– У него есть психолог?

– Это психолог для психологов, – терпеливо объяснил Лазарь. – Когда у папы что-то не ладится, он спрашивает у нее совета.

Для Луизы это было открытием – она считала, что Спаситель знает все. Наконец она услышала, как открылась и закрылась дверь, которая отделяла рабочую часть дома от личной. В кухню вошел Спаситель

– Всем привет! Ну что, Поль, как поживают Чудик и Сержант? А приставку ты оценил?

Луиза сразу почувствовала, что веселье у него какое-то деланое.

– На обед ничего особенного – пицца и салат, – объявил он. – Но лично я умираю от голода!

Однако за столом Луиза заметила, что для умирающего от голода у него на удивление плохой аппетит – Спаситель почти ничего не ел. Сидел рассеянный, смеялся некстати, опрокинул стакан воды. Что-то не ладится? Что же? – гадала Луиза.

– Можно мы поиграем в приставку? – попросил Поль, когда взрослые допили кофе.

Спаситель принес пульт и геймпады – они лежали в тумбочке у него в спальне. Мальчишки начали играть, а Спаситель с Луизой стояли за спинкой дивана и следили за сражением. Подвиги Марио довольно быстро им наскучили, они прогулялись по саду, потом вернулись, еще немного поглазели на экран. Наконец согласно переглянулись и вышли, чтобы… э-э-э… подремать после обеда. Не успели они лечь на широкую кровать в спальне, как в дверь заколотили.

– Мама! – позвал Поль. – Мы хотим покататься на самокатах.

– Что? – удивилась Луиза. – Обычно тебя не выгонишь на улицу! И потом, у вас есть приставка.

– Да нам надоело. Спаситель, ты тоже с нами?

Поль бездумно повернул ручку двери и вошел в комнату. Спаситель и Луиза поспешно вскочили, оба немножко… хм… раздетые. Поль быстро закрыл глаза руками.

– Иди на кухню, я сейчас приду, – спокойно сказал Спаситель Полю.

Тот пулей вылетел из спальни.

– Черт знает что, – простонала Луиза. – Делаешь все, как хотят твои дети, а они уже другого хотят!

– Просто надо усвоить: что с детьми ни делай, все всегда НЕПРАВИЛЬНО. Увидишь, это очень утешительно.

Он встал, напялил, подавляя вздох, старую толстовку с надписью «Колумбийский университет», обулся и подмигнул Луизе:

– Покатаюсь на самокате, красота!

Она рассмеялась, но ей было еще обиднее, чем ему.

* * *

В ту ночь обитатели квартиры на улице Гренье-а-Сель плохо спали. Было уже за полночь, но Алиса все еще изучала возможности своего айфона, а Луиза, уставшая и взбудораженная, ворочалась с боку на бок, как вдруг услышала истошный вопль:

– Мама!

Поль сидел в постели весь потный, с вытаращенными глазами.

– Монстр!

– Тебе просто приснилось, – успокоила его Луиза, присев на край кровати. – Все хорошо. Хочешь водички?

– Мама, я видел монстра, он хотел укусить тебя в шею, как вампир. Черный монстр с огромными зубами! Я смотрел, но от страха ничего не мог поделать!

Луиза крепко обняла сына. Иногда расшифровать детские сны можно и без психологического образования.

* * *

Кое-кто еще не спал в ночь с воскресенья на понедельник, но ему было не привыкать – он был ночным эльфом. Вот уже целый год Габен, он же Странник Пепси, бороздил вселенную Warcraft верхом на двуглавом драконе и крошил монстров своим мечом. В странствиях он познакомился с оборотнем Лисандром, который умел превращаться в волка в свободное от учебы время, – учился он в Ассасе, парижском юридическом университете. Пепси с Лисандром громили общих врагов, а заодно изливали друг другу душу и делились музыкальными пристрастиями. Лисандр, в миру Жиль Санга, открыл Габену Eagles of Death Metal, и они собирались встретиться в реале и сходить на концерт этой группы в Париже.

А Габен как раз в ту ночь дал Жилю послушать песню рэпера Орелсана:

Это сказано прямо о нем, о Габене.

В четыре часа утра ему захотелось есть. В холодильнике всегда что-нибудь да найдется: кусочек черствой пиццы или банановый йогурт, который никто не любит. Он напечатал AFK (away from keyboard) – предупреждение Жилю, что он на минутку отлучится от компьютера.

На пороге кухни Габен приостановился. После того случая, когда он черпаком обратил в бегство убийцу, он всегда, прежде чем войти в кухню, заглядывал на веранду – нету ли там опять чего-нибудь опасного. И что же – на этот раз там явно кто-то был, с дивана поднимался дымок.

– Жово?

Жово курил, устроившись на диване, в одной руке он держал сигарету, в другой – жестяную консервную крышку, заменявшую пепельницу.

– Старым людям не спится по ночам, – сказал он.

– Молодым тоже. Я сейчас приду, только приготовлю себе ночной перекус. А тебе что-нибудь прихватить?

Действительно, через минуту Габен вышел на террасу с подносом, полным разных остатков: колбаса, чипсы, несколько редисок, сырок Babybel. Пируй не хочу!

– Так ты, парень, значит, сматываешь удочки? – угрюмо спросил Жово.

– Хочешь испортить мне аппетит?

– Да мне и самому придется скоро выметаться. Того гляди крошка Луиза со своим потомством осядет здесь насовсем. Места на всех не хватит. – Он раздавил окурок в жестяной крышке. – Ну что ж, за грехи нужно платить.

– Ты все время так говоришь. Это потому, что ты воевал?

– Э!.. – только и сказал Жово и махнул рукой. – Это все пустяки!

– А что, еще что-то было?

– Десять лет отсидел. Но это между нами, приятель.

– Само собой.

Габен помолчал, съел колбасный кружочек и снова спросил:

– Какая-нибудь кража в духе отобрать у богачей для бедняков?

– Нет, милый мой, воровал я только для себя. Но это в прошлом. За это я уже расплатился.

Жово зажег новую сигарету, а Странник Пепси переключился на чипсы. Ни один, ни другой не догадывались, что Спаситель тоже не спал: он сидел у себя в рабочем кабинете, в другой части дома.

До него только за ужином дошло: Вьенер назначил консультацию по скайпу на 22 часа в воскресенье, но он же в Канаде! А это шесть часов разницы во времени! Вот почему в четыре часа утра психолог сидел перед экраном компьютера и ждал, пока его вызовет чокнутый пианист, который и пациентом-то его толком не был. Он потер себе лоб и виски, пробормотав сквозь зубы: «На черта я тут торчу?» В клетке на маленьком столике мадам Гюставия наяривала вовсю в скрипучем колесе. Спаситель уже решил идти досыпать, когда скайп наконец звякнул. На экране появился растрепанный Вьенер в расстегнутой рубашке, со стаканом в руке. Изображение было не очень четким, но Спаситель понял, что тот в гостиничном номере.

– Здравствуйте, месье Вьенер. Не знаю, понимаете ли вы, но тут сейчас четыре часа утра.

Вьенер рассмеялся в ответ:

– Я как-то не подумал. – Он был пьян и с трудом ворочал языком. – Я хотел… хотел с вами поговорить… – вязким голосом продолжил он. – Дело в том…

– Дело в чем? – нетерпеливо подхватил Спаситель.

Вьенер будто пришел в себя.

– Так вот, я хотел вам сказать, что мне диагноси… диагноти…

– Диагностировали.

– Точно! У меня… это самое… пограничное расстройство личности.

– Вы консультировались с врачом в Торонто?

– Нет… там… в этом… Торо… в Торонто… я только провалился на концерте.

Еще немного послушав сбивчивый рассказ, Спаситель заключил, что Вьенер неудачно сыграл Первый фортепьянный концерт Листа и уехал из Торонто. Сейчас он в Монреале, на следующий вечер ему предстоит играть тот же концерт со здешним симфоническим оркестром – потому и напился. Стаканчик для снятия стресса, за ним еще один, потом еще…

– Вам прописали какое-нибудь лекарство? – спросил Спаситель.

Медикаменты и спиртное – опасная смесь.

– Лекарство? – непонимающе переспросил Вьенер.

– Раз врач поставил вам такой диагноз…

Вьенер ухмыльнулся. Диагноз поставил ему Антуан. Он же велел ему лечиться. Молодой друг, заботившийся о музыкальной карьере Вьенера, считал, что причина его провальных выступлений – резкие перепады настроения.

– Перестаньте пить, иначе вы не сможете завтра играть, – сказал Спаситель.

– А я и не хочу! Я больше не хочу.

Спасителя насторожили интонации капризного ребенка в голосе пианиста, и он спросил строгим тоном:

– Как это не хотите? Это еще почему?

Если Вьенер выбрал роль ребенка, он, Спаситель, сыграет сварливого отца.

– Потому что мне страшно, я боюсь. Рояль огромный, ноги до полу не достают, когда меня сажают на высокий стул.

Значит, играя на рояле, Вьенер каждый раз заново проживал сцены из детства.

– «Маленький принц-музыкант»! Не хочу больше, чтоб они меня так называли!

– Кто – «они»? – спросил Спаситель.

– Они, они все! – Вьенер, входя в раж, показывал на невидимую толпу, которая его окружала. – И главное – она! Она!

– Кто – «она»?

Тут Спаситель услышал, что в дверь номера Вьенера постучали.

– Тебе рано вставать, – послышался чей-то голос. – Что ты делаешь за компьютером?

В поле зрения камеры показался Антуан. Узнав Спасителя, он закричал:

– Опять этот тип!

– Не лезь! – взбунтовался Вьенер. – Это мой пси… мой психолог. Я у него лечусь… У меня же расстройство личности!..

Связь резко прервалась. Вьенер вышел из сети. Спаситель несколько секунд сидел как оглушенный, потом опомнился и выключил компьютер.

– Чтоб тебя! – ругнул он хомячиху, которая разогнала колесо до скорости вертолетного пропеллера. И грохотало оно не меньше.

«Со мной что-то неладно, – подумал Спаситель. – Я поддаюсь эмоциям пациентов, перестал соблюдать дистанцию. Хорошо, что скоро встречусь с супервизором».

Он с натугой поднялся и, как недавно Вьенер, застыл перед «Странником над морем тумана». Что изображено на этой картине? Человек в темном сюртуке, с развевающимися на ветру волосами и альпенштоком в руке стоит спиной к зрителю. Он покорил вершину, и теперь перед ним – цепь заснеженных гор, выступающих из облачной пелены. Что увидел в ней Вьенер? Человека на горной вершине, как он – на вершине мастерства, готового сорваться в пропасть?

До начала новой рабочей недели Спасителю оставалось четыре часа.