В понедельник 2 ноября армия Народного просвещения призвала в строй всех граждан от трех до восемнадцати лет, желавших получить образование.

– Зачем детей заставляют туда таскаться? – с отчаянием в голосе спросил Лазарь перед уходом в школу.

– Чтобы родители смогли наконец всласть поиграть на приставке, – ответил Спаситель.

– Не смешно.

– Понимаю. За несколько месяцев я из прикольных отцов скатился в отстойные. Социологи называют это падением рейтинга. Но все-таки тебе пора идти.

Лазарь, уже стоявший на пороге, выпустил ручку ранца на колесах и бросился к отцу.

– Не хочу уходить! – прошептал он, прижавшись к Спасителю.

Ну а Поль уже минут десять слонялся перед дверью школы – он пришел рано, еще до открытия. Наконец-то он избавился от истерик Пэмпренель, рева малютки Ахилла и отцовских нотаций. Ура, покой и тишина! Поль сунул руку в карман куртки и погладил теплый клубочек.

– Привет! – закричал ему Лазарь через всю улицу.

Друзья обнялись. Казалось, Лазарь брал под защиту Поля. Лазарь с прошлой весны начал бурно расти, становился все больше похожим на атлетически сложенного отца и, к своему огорчению, на несколько сантиметров перерос друга. Поль отставал, уже и сейчас можно было подумать, что он младше Лазаря года на два.

– А у меня сюрприз! Сюрпри-и-из! – пропел Поль.

Они очень любили делать друг другу сюрпризы.

– И что это?

– Загляни в карман.

Поль оттопырил карман, чтобы Лазарь увидел сидящего там Чудика.

– С ума сошел?

– Я обещал показать его Жанно, – ответил Поль совершенно спокойно. – Ему хорошо, спит себе в тепле.

– Там мало воздуха, он задохнется.

– Нет, что ты!

Поль лишь совсем недавно осознал, что люди, которых он любит, когда-нибудь умрут. Но пока не распространил этот кошмар и на хомячков. Он помахал рукой, подзывая пробегавшего по двору приготовишку:

– Эй, Дизель!

– Ты-ты-ты-ты его принес? – спросил Жанно, прозванный Дизелем за то, что долго разгонялся перед каждой фразой.

Поль вытащил на свет божий несчастного Чудика, тот пискнул от страха.

– Каккой-каккой-каккой потешный! Эй, Ма-Матис, погляди!

Матис позвал Нура, Нур – Осеанну…

– Убери его скорей! – уговаривал Поля Лазарь, ему совсем не хотелось иметь такую же коллекцию замечаний красной ручкой, как в дневнике у Поля.

Поль спрятал хомячка в карман и встал в строй, а в классе повесил куртку на спинку стула.

Мадам Дюмейе, учительница, припасла своему непоседливому сдвоенному классу новую педагогическую уловку, купив за время каникул рейнстик, дождевую палку. Бамбук длиной в метр, наполненный мелкими зернышками.

– Внимание! Волшебство! Я переворачиваю палку, как песочные часы, а вы – молчок! – слушаете шум дождя.

О дождевой палке ей рассказала подруга, воспитательница детского сада, – шум дождя помогал успокоить детей. Мадам Дюмейе перевернула дождевую палку, и послышалось мягкое шуршание, действительно похожее, если включить воображения, на шум дождя за окном.

– А таккой – таккой – таккой солнечной палки не бывает? – спросил Жанно.

Класс засмеялся – волшебство насмарку. А у мадам Дюмейе в это утро не раз возникало искушение пустить в ход дождевую палку и дать как следует по башке Матису и даже своему любимцу Полю. Ей оставалось два года до пенсии, и у нее развилась аллергия на постоянный детский гвалт. Эти дети ни минуты, ну ни одной минуточки не могли помолчать!

– Что случилось? Почему опять шумим? – строго спросила она, подходя к группке старших. – Из-за чего такой крик, Жанна?

– Из-за Ноама, – задиристо ответила Жанна. – Он сказал, что мы все постоянно под контролем.

– Нет, сегодня обойдемся без контрольных.

Мальчишки при этих словах насмешливо улыбнулись.

– Я сказала что-то смешное? Да, Матис?

– Но, мадам, не вы же контролируете весь мир?

– А кто?

– Иллюминаты, конечно, – сказал Матис таким тоном, словно всем это давно известно.

Мадам Дюмейе нахмурилась. Дамьен, ее двенадцатилетний внук, тоже недавно толковал про заговоры – видно, теперь подростки увлекаются такими теориями. Ей стоило большого труда убедить его, что ЦРУ непричастно к смерти Кеннеди, Колюша и Леди Ди. Может, ее ученики успели за каникулы набраться сведений из Ютуба, главного источника всякой ахинеи? Для верности она спросила:

– Кто такие иллюминаты?

– А вот кто! – Матис сложил треугольник из пальцев и наложил его на свой глаз.

А Жанно запрыгал, будто под ним был не стул, а пружина, и принялся завывать:

– Это Эль-Га-Эль-Га…

– Какая Эльга? – наивно спросила учительница.

– Эль-Гаули!

Старший брат Жанно был фанатом конспирологического рэпа, и теперь младший, выставив мизинец и указательный палец, как два рога (знак дьявола!), закачался из стороны в сторону и начал скандировать, ничуть не заикаясь:

Они рвутся к власти Они хотят взять под контроль Наши души и наши тела Править нами любой ценой Какой бы она ни была…

– Сядь, Жанно, сядь сейчас же! – приказала учительница. Весь класс надрывался со смеху.

Контролировать весь мир мадам Дюмейе не могла, но утраченный контроль над учениками она себе все-таки вернула, прежде чем Жанно допел:

Кто держит все страны в долгАХ как в тискАХ? Кто продаст кому хочешь оружие на всемирных торгАХ?

В каком-то смысле жаль: подготовишки как раз проходили сегодня междометия – ох да ах. «Господи, – подумала мадам Дюмейе, когда все наконец взялись за работу, – родители понятия не имеют, какой чушью забиты головы их детей!»

– Поль, что ты все время роешься в кармане? Что там у тебя?

Мадам Дюмейе, как иллюминаты, обладала всевидящим оком. Поль не умел врать и честно ответил:

– Чудик.

– Что еще за чудик?

– Мой хомячок.

Он вынул зверька из кармана – бедняга почти перестал шевелиться. Может, Лазарь прав, ему там не хватает воздуха? Все, кто еще не успел познакомиться с хомячком, восторженно заахали – все, кроме Жанны, которая в ужасе завизжала. И тут мадам Дюмейе осенило:

– Успокойтесь, несчастное животное умрет от страха!

Приговаривая «тише-тише-чшшш!», она сняла со шкафа клетку Капустки, почившей два года назад черепахи. На дно быстренько накидали тряпочек и бумажек – и Чудик получил новый дом.

– А теперь сядьте все по местам и не шумите. Чудик и так переволновался. Ему надо поспать.

Чудик сумел сделать то, что оказалось не под силу волшебной дождевой палке. Дети если и ходили по классу, то только на цыпочках, а говорили только вполголоса.

* * *

Элла поздно легла и рано проснулась. Притворяться, что у нее болит живот, и не ходить в школу больше не получится. Оставалось одно из двух: не думать, кто что скажет, и одеваться как на той фотографии, или не давать повода сплетникам и одеваться как «нормальная» девочка. Элла склонилась ко второму варианту и с вечера утащила из шкафа Жад кокетливую блузочку и бюстгальтер на поролоне.

В половине седьмого она заперлась в ванной, надела на плоскую грудь бюстгальтер, напихав в чашки ваты, а потом – блузку в розовый цветочек. Чтобы выдержать испытание с честью, она напомнила себе, что ее второе «Я», Эллиот Кюипенс, писатель и искатель приключений, однажды переоделся женщиной, чтобы проникнуть в гарем султана. Она неумело подкрасила ресницы тушью, щеки румянами, намазала губы блеском и в носках вернулась в свою комнату. От волнения она вспотела и вытерла влажные ладони о джинсы; ноги подгибались, она едва успела сесть на край кровати и десять минут сидела, ничего не соображая. Но пора было идти. Хорошо бы выйти из дому так, чтобы никто ее не видел. Элла впихнула ноги в розовые кеды и встала. Из зеркала, перед которым она так часто танцевала в мальчишеской одежде под песню «Надо выбирать», на нее теперь смотрела беспомощная девчонка.

В дверь постучали. Элла не отозвалась. В комнату заглянул отец.

– Я отвезу тебя, – сказал он.

В прошлом году он часто возил дочь, желая убедиться, что она действительно вошла в школу.

– Это что за… – Слово «маскарад» застыло у него на губах. – Тебе незачем… Ладно, через десять минут выезжаем.

Он закрыл дверь и ушел, совершенно растерянный. Элла сорвала с себя блузку и бюстгальтер, будто они на ней загорелись, схватила любимую матроску и, натягивая ее через голову, помчалась в ванную – смывать макияж. Чуть не плача, она терла лицо ватным кружком, смоченным косметической жидкостью – тоже из арсенала сестры. Потом скинула розовые кеды и стала искать в нижнем ящике шкафа старые серые кроссовки. Но…

– Господи, нет!

Мама их выкинула. Оставались только упрятанные в коробку лакированные мужские туфли тридцать девятого размера. С джинсами в обтяжку они будут выглядеть здоровенными, и все наверняка будут глазеть на них.

Отец снова постучал в дверь, но входить не стал, только позвал:

– Пора!

Он с облегчением увидел дочь в пальто с капюшоном, с морской сумкой через плечо и лицом без грима. Но потом взгляд его упал на туфли…

– Элла! – раздался из кухни голос матери. – Ты готова, милая?

Камиль Кюипенс схватил дочь за руку и потянул к выходу.

– Не надо…

Он хотел сказать: «Не надо показываться матери», но не успел. Они оба, не попрощавшись, скатились по лестнице.

– Направо, – сказал месье Кюипенс, – я припарковался вон там.

Только укрывшись в машине, они почувствовали себя в безопасности и перевели дух.

– Сходим в субботу в боулинг? – спросил отец. – Мне больше не с кем – твоя мать и сестра не поймут.

Элла сидела, сжав зубы и пересиливая тошноту.

– Так что, пойдем?

– Хорошо.

Помолчав минуту, Камиль спросил:

– Ты сегодня идешь к своему психологу?

– Да.

– В 17:30?

– В 17:15.

Месье Кюипенс остановился неподалеку от школы.

– Приехали. Иди!

Элла со стоном подхватила сумку, открыла дверцу. Отцу хотелось закричать: «Нет, не ходи!», но он угрюмо повторил:

– Иди!

Он не понимал, что творится с ним самим и с его дочерью, но ему за нее было больно. Возможно, не меньше, чем ей. Ему хотелось выпить. Да-да, стаканчик виски будет в самый раз. Он еще раз взглянул на дочь: она брела по тротуару – странная фигурка с короткой стрижкой и в огромных ботинках.

Элла, подходя к школе, не могла отделаться от чувства, что на нее все смотрят: смотрят, указывают пальцем, хихикают у нее за спиной – «транс идет!». Может, так оно и было, а может, нет. Но она прямо слышала: «Ты только посмотри на ее ноги – вот это ботинищи! Ха-ха-ха!» «Меня сейчас вырвет, я потеряю сознание…» – думала она. Скорее спрятаться. В туалет! Она заперлась в кабинке, бросила на пол сумку и сама села рядом, прислонившись к стене. Ей не хотелось умереть. Не умереть, нет, – исчезнуть. Но тут она вскочила – кто-то подергал дверь, потом пнул ногой. Смех, крики совсем рядом: «Ты тут? Давай скорее!» Поспешные шаги, кто-то открыл и закрыл кран, кто-то спустил воду, потом звонок, шум откатился вдаль, шаги затихли.

Элла собралась с духом. На уроки она не пойдет, но и выйти из школы не может. Однако есть лазейка, есть тихая заводь – медицинский кабинет. Она вошла туда вскоре после того, как мадам Сандоз поговорила по телефону со Спасителем.

– Элла! – воскликнула она таким тоном, будто только ее и ждала.

Мадам Сандоз работала школьной медсестрой уже двадцать пять лет. Двадцать пять лет она отдавала детям душу и сердце, хотя своего ребенка под сердцем так и не выносила. Иногда, желая помочь, она действовала неуклюже, слишком прямолинейно и, понимая это, часто препоручала детей психологу. Это она направила к Спасителю Марго и Бландину Карре, Эллу Кюипенс, Самюэля Каэна и многих других.

– Бедная девочка! – запричитала она. – На тебе лица нет! Сейчас дам тебе кусочек сахара с мятной настойкой. – Это было любимое лекарство мадам Сандоз. – Спаситель мне всё рассказал.

– Всё… – пролепетала Элла.

– Да. Вот возьми и положи под язык… Ну и туфельки у тебя. – Мадам Сандоз поперхнулась – надо же! Такую глупость сморозила! – Знаю я этого Джимми, закомплексованный мальчонка. И девочек знаю, всех, что к тебе цепляются, – просто из зависти.

– Я не такая, как все, это их бесит, – оборвала Элла причитания медсестры.

Она посасывала пропитанный мятной настойкой сахарок, а ее отец в баре неподалеку допивал второй с утра стаканчик виски.

* * *

Начало школьных занятий давало о себе знать. Телефон Спасителя не умолкал, иногда звенел даже посреди консультации.

– Не обращайте внимания, месье Кермартен, у меня есть автоответчик. Вы хотели рассказать о своей жене?

– Да. Я ее очень люблю… то есть очень любил… Был с ней так счастлив! Между нами никогда ни облачка… И такое горе, такое горе. Когда она умерла, я плакал и сам чуть не умер. Да-да, спросите мою дочь. Я ХОТЕЛ УМЕРЕТЬ!

– Верю, верю. Вам было очень плохо.

– Очень!

– Но теперь вам уже лучше, и это нормально.

Месье Кермартен вскинул глаза к потолку.

– Ваша жена на вас не сердится за это.

– Она была ревнивой женщиной. – Кермартен сказал это шепотом, как будто по секрету.

– И вы думаете, Виолетта – ведь вашу жену звали так? – неодобрительно смотрит на то, что у вас появилась подруга…

– Но… она умерла, – в ужасе пролепетал Кермартен.

Спасителю вспомнился знаменитый стих Виктора Гюго: «Глаз был в могиле той и на него глядел». Ревнивый взор Виолетты теперь сменили камеры на потолке.

– Да, ваша жена умерла, – подтвердил психолог. – Но когда тот, кого мы любим, – жена или ребенок – умирает, а мы остаемся в живых, мы чувствуем вину, и нам очень трудно позволить себе снова быть счастливыми. Я знаю это по себе.

– Вы кого-нибудь потеряли?..

– М-м-м…

– Жену?

Спаситель кивнул. Он был недоволен собой – разоткровенничался зачем-то.

– И у вас тоже был счастливый брак?

Спаситель покачал головой, и Кермартена прорвало. Все тем же доверительным тоном он рассказал психологу, что хотя Виолетта была образцовой женой, но характер у нее был ужасный, да-да! От этого признания на лбу у него выступили капли пота. Но потолок не обрушился.

– Знаете, что я думаю… Думаю, может, все это… ну, камеры и всё прочее… может, мне это мерещится?

– Вот как?

– Ну да, может, это мои фантазии?

– Может быть.

Кермартен обещал позвонить Спасителю, если соседи снова начнут его донимать, а на прощание сказал:

– Недаром я пришел именно к вам! Только увидел табличку: «Спаситель Сент-Ив, клинический психолог», так сразу и понял: «Кто носит такое имя, должен творить чудеса!»

Кермартен рассмеялся, Спаситель – тоже, но он вовсе не был уверен, что его пациент излечился. Вполне возможно, уже завтра он загремит в психиатрическую клинику с обострением паранойи. Но не исключено и другое: что он, совсем наоборот, женится на своей подруге и проживет еще двадцать лет в новом счастливом браке. Чем больше набирался Спаситель опыта, житейского и профессионального, тем больше убеждался: ничего-то он не знает.

– Элла?

– Вы уже знаете? – Она заговорила, еще не успев подхватить свою сумку и войти в кабинет.

– Ничего я не знаю.

– Не знаете, что я сегодня не пошла на уроки? Не может быть! Ведь мадам Сандоз всё рассказывает вам, а вы – ей!

– Вовсе не всё. Мы не так уж тесно связаны, – сказал Спаситель, но сразу понял, что полушутливый тон, устраивающий Бландину, с Эллой неуместен, и спросил с неподдельным участием: – Как у тебя дела?

– Опять будут ссоры с родителями… Мама…

Ее прервал стук в дверь кулака-колотушки.

– Ты просила их тоже прийти?

Элла потрясла головой – она совсем расстроилась и испугалась. Но теперь уже постучали в дверь кабинета. Спаситель встал, открыл – на пороге стоял…

– Месье Кюипенс?

Элла засунула ноги как можно глубже под стул и сердито воскликнула:

– Ты-то зачем явился?

– А что, нельзя? – спросил ее отец и глянул на Спасителя. От Камиля Кюипенса несло спиртным.

– Ты не возражаешь, чтобы папа остался тут? – спросил Спаситель у Эллы.

– А у меня есть выбор? – огрызнулась она.

– Конечно. Папа может подождать в приемной.

Камиль Кюипенс что-то невразумительно пробормотал про «несовершеннолетних».

– Пусть остается, – решила Элла. – Но я хочу знать, зачем он пришел.

Спаситель указал месье Кюипенсу на кушетку, тот сел, отдуваясь, как морж.

– Я пришел потому… Потому что, по-моему, с Эллой что-то не то, – сказал он, обращаясь к психологу. – А раз вы ее, так сказать, лечите…

– Я лечу пациентов не так, как доктора лечат грипп или ангину.

– Да знаю я, знаю. – Камиль ощетинился. – Но если от лечения нет толку…

– Откуда ты знаешь, есть толк или нет? – вспыхнула Элла, готовая вскочить и забыв о ботинках.

Ботинки как магнитом притянули взгляд Камиля.

– Вот я об этом и говорю, – сказал он дрогнувшим голосом. – Почему ты их носишь?

Элла поджала ноги.

– Мне так нравится.

– А мама тебе розовые кеды покупает, – так и прыснул Камиль и, вспомнив, какой видел дочку утром, сказал: – Тебе совсем не обязательно подражать сестре. Ты не такая, как она.

– А какая? – негромко, словно размышляя вслух, спросил Спаситель.

– Ну, такая… похожа на мальчишку… но не совсем мальчишка…

– Не совсем мальчишка, – повторил Спаситель.

Кюипенс сорвался:

– Что?! Опять будете впаривать мне про сына, который умер до ее рождения… будто бы…

– Будто бы что?

– Не дождетесь. Знаю я вас, психологов, и в ваши штучки не верю.

– Я не хочу быть девочкой, – сказала Элла ровным тоном.

– Не хочешь что?… – задохнулся Камиль. – Но это же от человека не зависит.

Элла достала из сумки телефон и протянула отцу. «Фотографию показывает», – понял Спаситель.

– Вот этот вот… Это ты?!

– Вот этот вот, – с обидой повторила Элла.

Камиль вгляделся повнимательней.

– А что? Тебе идет! – сказал он наконец и вернул дочери телефон.

Их руки соприкоснулись. Оба удивились такой близости и посмотрели друг другу в глаза.

– Вас это не шокирует, – заметил Спаситель.

– С чего бы вдруг! – возмутился Кюипенс.

– Вашей дочери нравится ходить в мужской одежде. – Спаситель хотел убедиться, что Кюипенс не лукавит.

– Ну и что? На здоровье! Мне, честно говоря, и самому не очень нравятся девчачьи тряпки.

– Вы слышали, что сказала Элла?

– Что именно?

– Она не хочет быть девочкой.

– Но это же невозможно. – Он сказал это, обращаясь к дочери, с сожалением в голосе.

– Что невозможно? – не отступался Спаситель.

– Ну… пол, его же не изменишь!

Никто не сказал вслух, что «некоторые все же меняют», но все трое наверняка так подумали.

– У меня нету сына, я его потерял, это верно, – заговорил Камиль. – А дочери… они принадлежат матери, так мне всегда казалось. И я… как бы это сказать… не встревал. – Возможно, первый раз в жизни он пытался разобраться в себе. И ему было трудно и больно. – А Элла… Это все же я ей выбрал имя.

А в прошлый раз, припомнил Спаситель, месье Кюипенс все отрицал: и то, что имя выбрал он, и даже явное созвучие имени мертворожденного мальчика – Эллиот и заменившей его девочки – Элла.

– Я-то с самого начала видел, что ты у нас сорванец. И мне это нравилось. Но твоя мама все ахала: «Осторожно, не сделай ей больно! Осторожно, ей только три года!» Помню, однажды ты хотела влезть на самую высокую горку, с виражами…

– …а мама заставила меня кататься с маленькой, для малышни, – договорила Элла.

Они одно и то же помнили, об одном и том же жалели.

– Когда-то меня тоже тянуло на экстрим. Хотелось управлять самолетом или прыгать с парашютом.

– И почему же ты ничего такого не сделал?

– Не знаю. Так устроена жизнь… Кто-то всегда решает за тебя.

Ему пришлось возглавить мастерскую по хромированию металлов, которую держал еще его отец, и год за годом он тянул эту лямку, вдыхал кислотные пары и наконец стал пить.

– Но ты будешь делать что сама захочешь, – пообещал он дочери, – все сама будешь выбирать.

– Вы потрясающий человек, Камиль, – сказал Спаситель своим бархатным голосом.

– Потрясающий? А вы хорошо меня разглядели? – Голос Камиля дрожал, руки тряслись. – Видите, во что я превратился?

– Я вижу, какой вы на самом деле.

– Ну вы, психологи, даете! – Камиль сделал попытку рассмеяться.

Но у него текли слезы. Спаситель протянул ему коробку с носовыми платками и тут заметил, что она не меньше нужна Элле.

– Давай поговорим о школе? – предложил он вполголоса. Ему хотелось, чтобы Элла рассказала отцу, как ее травят.

– Зачем?

– Папа тебе поможет.

И вот месье Кюипенс узнал, что происходит. Первым его желанием было «отлупить паршивок», но потом он остыл и согласился, что надо все уладить так, чтобы никто не пострадал. Камиль уходил, положив руку на плечо Эллы, – твердую руку, уже не дрожащую.

Рабочий день кончался, Спаситель запирал кабинет, как вдруг телефон зазвенел в последний раз.

– Это доктор Агопян. Я хотел сообщить вам, что мадам Пупар выписывается в четверг, в 13 часов. У нее полная ремиссия. Хорошо бы за ней приехал сын.

Похоже, доктор Агопян не вполне понимал, что сын мадам Пупар – не санитар психиатрической службы, а бестолковый школьник.

– Я передам ему, – сказал Спаситель.

А мысленно он увидел Камиля Кюипенса, опекающим жестом положившего руку на плечо дочери. Если Габен покинет свое чердачное убежище и Спаситель больше не будет опекать его, может случиться что угодно.

* * *

На другой день ровно в 8 часов в дверь дома номер 12 по улице Мюрлен постучали первые пациенты, и продыха не было до самого конца дня, до 19:30. У Спасителя голова шла кругом от карусели чужих жизней.

– Здравствуй, Майлис! Входите, мадам Фукар. А вы – месье?..

– Можете звать меня Лионель. Извините, я должен ответить.

Спаситель предупреждающе поднял руку:

– Говорю сразу, месье… Лионель: вы зайдете и сядете только тогда, когда выключите телефон. Я прошу у вас сорок пять минут непрерывного внимания.

– Что-что? Ах да… Выключить телефон… Конечно… Я сейчас… – Он тянул время, чтобы успеть дострочить эсэмэску. – Я поставлю его на режим «в самолете», идет? – Он бросил взгляд на Спасителя.

– Вы его спрячете в карман и не будете вынимать.

– Разумеется.

По всему было видно, что молодой человек раздает на голубом глазу обещания, которых никогда не выполняет. Мадам Фукар сразу сказала, что ее собственный телефон отключен, а Майлис завладела игрушечной фермой.

– Прежде всего благодарю вас, Лионель, что вы нашли время прийти. Насколько я понял, вы сильно заняты?

– Что? Ну да… конечно… занят.

Казалось, этот миловидный, лет тридцати человек не сразу соображает, что ему говорят. Так же, как мадам Фукар в прошлый раз, он теребил в кармане телефон, не в силах с ним расстаться ни на секунду. Спасителю пришлось потратить немало сил, чтобы удерживать ускользающее внимание Лионеля, пока он не выяснил, что деньги в этом семействе зарабатывает мадам Фукар, а ее супруг вот уже шесть лет «разрабатывает одну видеоигру».

– MMOG.

– Простите, что?

– Massively multiplayer online game, – вмешалась мадам Фукар. Ее явно раздражала медлительность Лионеля.

– Типа Second Life, она сейчас выходит из моды. Надо вклиниться на освободившееся место, – пояснил Лионель и вдруг замолк, уставившись на Майлис.

Девочка подошла, тряся зажатой в руке пластиковой фигуркой.

– Что она хочет? – Лионель обращался к Спасителю, как будто он один обладал правом толковать поведение ребенка.

– Это какое зивотное? – спросила Майлис у единственного взрослого, которому было до нее дело.

– Коза, – ответил Спаситель.

– Белая коза и папасмамой у нее белые, они не умейи, они потеялись, – выпалила девочка единым духом и побежала играть дальше.

– По-вашему, она нормальная для своего возраста? – осведомился ее отец.

– ОНА? Вполне, – ответил Спаситель, напирая на первое слово.

– Не неси чушь, Лионель! – возмутилась мадам Фукар.

– А что такого? Я только спросил. Я и правда не знаю, насколько нормально для такой маленькой девочки биться головой о стенку.

– Она опять так делала на этой неделе? – спросил Спаситель.

– На этой неделе?

Лионель вопросительно посмотрел на подругу, как будто сам он не знал, как вела себя его дочь в последние дни. Видимо, начинало сказываться телефонное голодание. Чтобы привести его в чувство, срочно требовалось СМС или ММС.

– На этой неделе она ужасно капризничала, – ответила вместо него мать Майлис. – Вы посоветовали мне говорить ей «нет». В результате она теперь катается по земле и пытается меня колотить.

– Ты зла-ая! – крикнула Майлис и швырнула в нее козу.

Коза приземлилась у ног Лионеля.

– Это, скажете, тоже нормально? – с издевкой осведомился он.

– Конечно, – ответил Спаситель. – Когда люди сердятся, это вполне естественно.

– Я и сама была бы рада пошвыряться козами, – пробурчала мадам Фукар.

– В кого? – невинным голосом спросил Спаситель. Она мрачно взглянула на Лионеля.

Тот вскипел:

– Послушай, ну при чем тут я, если девчонка вытворяет невесть что. Я с самого начала не хотел.

– Не хотели чего? – все так же вкрадчиво спросил Спаситель.

– Быть отцом. Мне это ни к чему. Одна морока.

– Да как ты можешь говорить такое! – возмутилась мадам Фукар. – Разве не ты сделал троих детей?

– Как троих? – изумился Спаситель.

– Да в Second Life! Но это же виртуальные дети, – жалобно возразил Лионель.

– И ты просиживаешь ночи с ними и с этой… как ее? Дурацкое имя! В двенадцать лет о таком мечтаешь…

– Элисон, – обиженно пробормотал Лионель. – И вовсе не дурацкое, обычное виртуальное имя.

– Нет, как вам это нравится?! – воскликнула мадам Фукар, взывая к Спасителю. – Мне тридцать пять лет, я зарабатываю на жизнь нам обоим, воспитываю дочь, ЕГО дочь, а он даже гражданский договор со мной не хочет заключить, зато на этой Элисон он женится.

– Да я ее не знаю, в глаза никогда не видел! – взвился Лионель. – Это же все, черт возьми, виртуально!

Впервые на глазах у Спасителя бушевала семейная сцена на почве ревности к интернет-аватарке, и он был настолько ошарашен, что даже не пытался погасить пожар. И вдруг – бац! – прилетела… нет, не эсэмэска – прилетела корова и врезалась прямо в лоб Лионелю.

«Не везет ему сегодня», – заметил про себя Спаситель, а вслух спросил:

– Все в порядке, месье… Лионель?

– Может, отберете у нее снаряды?! – взмолился бедный малый, потирая лоб.

Спаситель подошел к Майлис. Девочка стояла насупленная, смотрела на него сердито и что-то сжимала в кулачке. Он присел перед ней на корточки и спросил:

– Там теленок? Дай-ка мне.

Губы Майлис задрожали, но она разжала кулак, и из него выпала пластмассовая фигурка. Спаситель наклонился и шепнул Майлис на ушко:

– Повторяй за мной, ладно? Папа…

– Папа, – сказала Майлис, глядя ему в глаза, как под гипнозом.

– Извини…

– Ижвини…

– Я не хотела сделать тебе больно.

– …тебе бойно.

– А теперь поцелуй. Да не меня… ну, можно и меня, спасибо. Но поцеловаться с тобой хочет папа. Да, Лионель?

Отец и дочь ткнулись друг в друга так неловко, что ушибли лбы, и оба сморщились – «уййй!».

– Реальность познается в столкновении, – весело сказал Спаситель.

* * *

«В столкновении с собственным сыном», – дополнила бы великого Лакана мадам Каэн. Не проходило дня, чтобы она не напомнила Самюэлю, как он ее толкнул.

– У меня левый глаз теперь плохо видит. Ты мне, наверно, повредил зрительный нерв.

Или:

– Доктор сказал, что у меня оф-таль-мо-пле-гическая мигрень. От сильного удара головой.

Самюэль мог бы возразить, что слышит жалобы на знаменитую мигрень с тех пор, как себя помнит, но предпочитал помалкивать и делать вид, что страшно виноват и сожалеет о своей «импульсивности».

– Ты принял лексомил? – спросила его мать во вторник утром.

– Четверть таблетки. Я как раз иду сегодня к Спа… к доктору Сент-Иву на контрольный осмотр.

– Ты каждую неделю, что ли, собираешься к нему ходить? И каждый раз – сорок пять евро. У меня нет таких денег.

Самюэль молча складывал в рюкзак тетради и учебники.

– Сходишь в последний раз, и все, – ворчала мать. – Хватит с него.

– Я не стану ради тебя глотать что попало.

– Боишься, не встанет? – хихикнула мадам Каэн.

Самюэля передернуло от омерзения. Надо скорее уходить, пока он не потерял контроль над собой и не ударил ее. Тут звякнул смартфон – пришла эсэмэска.

– Что, опять твоя девица? – Мадам Каэн рванулась вперед, желая взглянуть на экран.

Самюэль едва успел увидеть – эсэмэс от Вьенера. Безмерная радость захлестнула его, и он поспешно сунул телефон в правый карман куртки. Потом схватил рюкзак и сказал:

– Я пошел.

Мать преградила ему путь:

– Это она, твоя девица. Зачем прятать телефон, если не делаешь плохого?

Самюэль теперь знал, что бывает, когда на него накатывает ярость, и не хотел, чтобы это случилось опять. Он сунул руку в карман, стиснул смартфон и, собрав всю свою волю, спокойно сказал:

– Пропусти, пожалуйста.

– Сначала ты мне скажешь, – задиристо начала мадам Каэн, словно затевая игру.

– Что скажу?

– Кто это был?

– Аманда. Ты ее не знаешь.

– Аманда, а фамилия?

– Гастанбид.

– Аманда Гастанбид! – взвизгнула мадам Каэн, и глаза ее заблестели безумным блеском. – Где ты ее откопал с таким имечком?

– В нашем классе. Ты дашь мне пройти? Я опоздаю к Спасителю.

– Думаешь, я не поняла, что ты мне врешь? – кричала она. – Ты идешь к девке, а ни к какому не врачу! Свинья! Ты с ней спишь!

Самюэль был уже на грани. Еще немного – и он ее ударит. Он сунул и вторую руку в карман.

– Давай-давай, толкни меня! Твой отец меня бил. Чем ты лучше? Яблоко от яблочка…

Самюэля все-таки прорвало.

– Замолчи! – рявкнул он.

– Тихо, тихо! Соседи услышат.

Но ведь этого она и хотела. Пусть знают, пусть все знают, что сын ее бьет! Он понимал, что это провокация, видел отчетливо как никогда и все же не мог не поддаться… Но тут зажатый в кулаке смартфон опять задребезжал, и Самюэль неожиданно рассмеялся. Это папа.

– Мне тебя жаль, – сказал он матери и получил оглушительную пощечину.

Мадам Каэн хлестнула его так сильно, что ее качнуло в сторону. Самюэль проскользнул мимо нее и помчался по лестнице. Ему здорово досталось, зато он свободен, свободен! Поначалу он бежал как угорелый, но постепенно перешел на шаг и достал телефон.

Я в гостинице «Ибис». Приходи, когда захочешь. Вьенер (твой отец).

Самюэль читал и перечитывал сообщение. Вьенер прислал его дважды, второй раз – с небольшим изменением:

когда захочешь, только поскорее.

Где этот «Ибис»? Здесь, в Орлеане? Или, может, в Шанхае?

Тем временем Спаситель сидел в кабинете и ждал. Без десяти десять. Без пяти. Куда девался Самюэль? Ответ он получил в 9:57 по рабочему телефону:

– Простите, я сейчас приду. Мне морочила голову мать, а потом пришла эсэмэска от отца, только я ее что-то не понял.

Задыхаясь, на ходу, Самюэль прочитал СМС Спасителю.

– Так чего ты не понял?

– Где находится гостиница «Ибис»?

– Улица Маршала Леклерка, 12.

Самюэль резко остановился. Выходит, отец совсем рядом.

– Но я к нему сегодня не могу, – сказал он расстроенно. – Мне надо к вам, потом на занятия…

– Иди к нему немедленно, – перебил его Спаситель.

– Немедленно значит прямо сейчас? – обрадовался Самюэль. Он был просто счастлив.

– Да, поспеши.

Птичка Вьенер была в гнезде, но долго ли это продлится?!

– Уже иду! Спасибо вам, спасибо!

– Не забудь, что я тебе говорил. Дай ему время. Он такой, какой есть.

– Не беспокойтесь, – весело сказал Самюэль. – Я все понял. Он недотрога.

Только бы называть его иногда отцом – хватит и этого.

В холле «Ибиса» Самюэль оробел. Он прожил свои шестнадцать лет так замкнуто, что ни разу не бывал в гостинице. Подойдя к дежурному у стойки администрации, он чувствовал себя так, будто участвует в киносъемке.

– У вас остановился месье Вьенер, – произнес он очень «взрослым», как ему казалось, голосом. – Вы не могли бы ему передать, что его ждет сын?

– 421-й номер, – ответил дежурный. – Сейчас позвоню.

Самюэль расхаживал по холлу и готовился к встрече с отцом – второй в его жизни. В памяти у него хранился образ денди в концертном костюме, и шедшего ему навстречу человека в черном свитере под горло, узких джинсах, красных кроссовках и с левой рукой на перевязи он сразу не узнал. Оба смотрели друг на друга удивленно и даже не поздоровались.

– Это что? – спросил Вьенер, указывая на щеку сына.

– Так. Недоразумение.

– А я – об окно. – Вьенер посмотрел по сторонам, словно ища подсказку, что бы такое сказать. – Я тридцать семь лет играю на пианино по восемь часов каждый день. И не могу сообразить, что можно делать, кроме этого. У тебя есть идеи?

– Выпить кофе?

Так они очутились за столиком кафе «Тупик». За чашкой капучино Вьенер поведал сыну, что у них общий психотерапевт.

– Спаситель?

– Да. Очень толковый оказался парень, – своим обычным, чуть высокомерным тоном сказал Вьенер. – Остановил кровь, отвел меня к травматологу и хорошенько врезал Антуану, когда тот хотел силком увезти меня в Париж. Теперь у меня больше нет импресарио, и моя карьера пианиста закончена. Как тебе мысль отправиться вокруг света на парусной яхте?

Самюэль не мог понять, шутит отец или малость заговаривается.

* * *

Во вторник вечером Луиза отправилась на «девичник» с подругами – Тани и Валентиной, – традиционный ужин с салатом «Цезарь» и разговорами о мужчинах – тех, что у них были раньше, тех, какие есть сейчас, и тех, что им не светят: у Тани – Бенедикт Камбербэтч, у Валентины – Франсуа Клюзе. Валентина растила в одиночку маленького Гектора, Тани подумывала, не завести ли ей тоже – не обязательно Гектора, но ребенка вообще. Впрочем, глядя в тарелку с салатом, она признала:

– Родить ребенка без отца – не так уж хорошо.

– Это точно, – подтвердили Луиза и Валентина.

Вопрос с Тани решился – по крайней мере, на тот вечер, – на очереди была Луиза.

– Он предложил тебе жить вместе или нет?

– Всё сложно, – вздохнула Луиза.

Тани и Валентина знали Спасителя – в лицо и понаслышке. Красавец, человек с положением. Они, конечно же, нисколько не завидовали, однако не без удовольствия услышали, что «всё сложно». Луиза рассказала, как в прошлое воскресенье какой-то полоумный пациент Спасителя испортил им весь день – разбил рукой стекло у него в кабинете и серьезно покалечился.

– Хорошо, что стекло было не двойное, иначе он изрезал бы всю руку до плеча! А уж кровищи было!

Спаситель позвал ее, и они вдвоем оказали пациенту первую помощь. Тот потерял сознание. А когда они вышли на улицу и уже собирались отвезти его в больницу Флёри, на них накинулся какой-то буйный молодой блондин.

– Хотел запихнуть раненого в свой «мерседес», но Спаситель как даст ему в челюсть!

Луиза с явным восхищением изобразила апперкот. Но с того дня она Спасителя не видела, он страшно занят.

– Может, он мозги тебе пудрит? – с сомнением сказала Тани.

Луиза вернулась домой с тяжелым сердцем. В последние дни она все время чувствовала какую-то помеху в их со Спасителем отношениях. Не только из-за Жово и Габена. Чего-то он не договаривал, не решался сказать. Может, не так уж он любит ее, и ей нет места в его жизни? Она включила телефон, который из вежливости выключала на время ужина, и увидела, что Спаситель урвал время между двумя пациентами, чтобы написать ей сообщение:

See you tomorrow? [26]

Вопреки опасениям Луизы, Спаситель как раз старался найти в своей жизни место для Луизы. В среду вечером он ей сказал, что раз Габен возвращается домой, то Жово переберется на чердак, и кресло-кровать в кабинете освободится для Алисы.

– Роскошь, конечно, еще та, но, может, она согласится – разок в две недели?

– Послушай, между нами нет никаких обязательств, – сказала Луиза.

– То есть как?

– Ну… если ты не готов… – еле выговорила она.

Она страшно боялась – вдруг он ухватится за шест, которая она же ему протянула, и ответит: «Ладно, так и поступим. Пусть каждый живет сам по себе».

– Вот как? Ты думаешь?

Ох уж эта его мания отвечать вопросом на вопрос!

– Мне кажется, но, может быть, я ошибаюсь, – с отчаянием в голосе сказала Луиза. – Мне кажется, что-то мешает… Не знаю… Ты меня любишь?

Спаситель провел рукой по лбу, словно стирая надпись: «Он тебя предал». «Ну, решайся! – ожил Сверчок Джимини. – Момент лучше некуда».

– Я сделал страшную глупость, Луиза. Это пустяк, но, если я тебе не расскажу, мне кажется, какая-то неловкость так и останется между нами. Я совершил… нечто недопустимое по отношению к пациентке.

«Посмотри, как у нее вытянулось лицо, – сказал Сверчок. – Она не поняла. Говори точнее!»

– Поцеловал ее, только и всего. Больше мне нечего сказать – во-первых, потому что больше ничего и не было, а во-вторых, потому что я не имею права обсуждать своих пациентов.

– Ты… ты ее любишь? – растерянно пролепетала Луиза.

– Да нет же! Я ее толком не знаю. И не спрашивай, пожалуйста, часто ли я пристаю к пациенткам. Нет и нет! Я люблю тебя. Только тебя. И хочу жить с тобой вместе.

Луиза запуталась. Она получила признание в любви по всей форме. Но с другой стороны…

– Ты такой же, как все? – с удивлением в голосе сказала она.

– Что делать… Жаль, конечно.

Пожалуй, в глубине души он даже был рад, что Луиза перестанет считать его идеальным.

– Но все-таки я хорошо воспитан, и во мне сильно Супер-эго. – Он незаметно подмигнул Сверчку. – Так что я честный человек процентов на девяносто девять.

– Отшучиваешься, как всегда?

– Пытаюсь.

Они смотрели друг на друга выжидательно.

– Прости меня, – сказал он наконец.

* * *

Супруги Гонсалес не совсем доверяли Спасителю. Мало ли что он еще напридумает! Они сидели в приемной и с умилением смотрели на старшую дочь Амбру, долговязую, с длинной шеей и длинным носом.

– Здравствуй, Амбра, здравствуйте, мадам и месье Гонсалес! – Спаситель встретил их приветливо. – А младшую девочку вы не привели?

– Изе у бабушки с дедушкой, – ответил месье Гонсалес.

– А! У того самого дедушки, мастера на все руки!

– Да, – невесело сказала мадам Гонсалес. – Доктор Дюбуа-Герен велел нам…

– …отвезти ее за город, – договорил ее муж.

– Отличный доктор!

Предписание из разряда «есть больше рыбы во время выпускных экзаменов» или «грызть яблоко от бессонницы». Видимо, доктор заметил переутомление у маленькой Изе.

– Я слышал, ты прекрасно учишься, Амбра, – похвалил девочку Спаситель. Она прошелестела «да». – Но, кажется, плохо спишь?

– Совсем не сплю…

– Что-что?

– Говори громче, – сказали родители.

– Совсем не сплю, – нехотя повторила Амбра.

– Совсем-совсем?

– Только со снотворным.

– А без снотворного заснуть не можешь?

– Нет.

Дело обстояло хуже, чем он думал.

– Я думал, ты принимаешь снотворное только перед контрольными.

– А они бывают все время, – так же нехотя сказала Амбра, почесывая запястье.

– Не чешись! – сказали родители.

– Экзема? – спросил Спаситель.

Мадам Гонсалес хотелось прекратить медицинские расспросы.

– У нее есть мазь, – сказала она.

– Которую прописал ваш врач?

МАТЬ: Нет, аптекарь.

ОТЕЦ: Она больше не хочет ходить к Дюбуа-Герену.

– Ты сердита на доктора? – спросил Спаситель.

Амбра молчала и только сильнее расчесывала руку. Вместо нее ответила мадам Гонсалес: доктор посоветовал Амбре побольше думать о мальчиках и поменьше – о контрольных, а она обиделась. Спаситель понимающе кивнул. Совет очень правильный. Но преждевременный. Половое развитие Амбры еле тянуло на ребенка лет шести-семи.

– Могу дать вам адрес хорошего дерматолога, – предложил Спаситель. – Зуд – штука неприятная, особенно ночью.

Чем дальше, тем больше он огорчался, но виду не подавал и беззаботным тоном спросил Амбру, что она делает, когда не в школе.

– Уроки.

– Что?

– Говори громче!

– Делаю уроки.

– Это занимает у нее много времени, – сказала мадам Гонсалес. – В прошлый раз все выходные просидела над заданием по технологии. Зато получила семнадцать баллов. Лучшую оценку в классе.

– Восемнадцать, – поправила Амбра все так же угрюмо.

– А это не самый любимый ее предмет! – восторженно сказал месье Гонсалес.

Спаситель сделал еще одну попытку разговорить Амбру:

– Хорошо, что ты хочешь порадовать родителей. Но посмотри: взрослые по выходным не работают, у них есть свободное время. Они занимаются спортом, смотрят телевизор, ходят по магазинам или в кафе…

– Не люблю, – буркнула девочка.

– А есть что-нибудь, что ты любишь делать, кроме уроков, конечно?

– Фенечки.

– Да? – Спаситель удивился. – Такие, как у тебя на руке?

У него мелькнула догадка. Материал или краска плетеных нитяных браслетов могли вызывать аллергию. Но вслух ничего не сказал – раз это единственное, что интересовало Амбру в жизни.

– А макраме, бусы из бисера, вязанье, вышивка?..

– Не люблю.

– У нее очень определенные вкусы, – довольно сказал отец.

– То же самое и с едой, – прибавила мать. – Только куриные грудки и пюре «Вико».

– Ванильное мороженое, – пробормотала девочка.

– Да, и ванильное мороженое! – хором подхватили родители.

– А клубничное? – спросил Спаситель.

– Клубничное – нет.

– А шоколадное?

– Тоже нет.

– Так-так-так.

Возможно, через десять лет психоанализа Амбра согласится попробовать и фисташковое мороженое. Но явно не теперь. Сорок пять минут подошли к концу, а Спаситель не нашел никакой зацепки, чтобы установить терапевтический контакт с Амброй Гонсалес. «Грош мне цена», – думал он, записывая на своем бланке адрес дерматолога. Ни отец, ни мать Амбры не заикнулись о новой консультации.

– Хотите, я вам к следующему разу сплету фенечку? – спросила Амбра на пороге кабинета.

Первый раз за все время она сказала что-то внятное. Спаситель искоса взглянул на ее родителей – оба онемели от изумления.

– Еще бы, конечно, хочу.

Правило номер один: не разочаровывать подростков.

– В следующий четверг можешь прийти одна. Дорогу ты знаешь.

– До свидания, месье Спаситель.

– До свидания, Амбра.

Они пожали друг другу руки. Зацепка нашлась.

* * *

Спасителю хотелось бы перешагнуть через пятницу сразу в субботу. Хоть он и подготовил Габена к переезду, но все равно побаивался – мало ли как оно будет. В половине первого, в свой обеденный перерыв, он заскочил на кухню.

– Ну, ты готов?

Габен молча показал ему рюкзак, в который упихал одежду, компьютер, школьные и туалетные принадлежности.

– Даже бутерброды сделал – здорово!

– Нет. Это Жово.

Спаситель взял бутерброд с колбасой, откусил солидный кусок и сказал с набитым ртом:

– Давай поешь. Нам надо быть на месте к часу дня.

Но ел он через силу. Кусок не лез в горло. Габен сидел надутый и обиженный.

– Не валяй дурака, Габен. Это не конец света. Будешь приходить, когда захочешь. Ты здесь у себя дома.

– Нет.

– Что – нет?

– Не дома.

Они жевали молча. Спаситель выпил чашку кофе, глядя в окно на сад под дождем.

– Пошли.

Ему хотелось подбодрить Габена, что-то сказать, похлопать по плечу, однако то, что легко давалось в кабинете психолога, не получалось здесь, в реальной жизни.

– Вдобавок ко всему, – сказал Габен, уже сидя в машине, будто продолжал прерванный разговор, – я не смогу теперь пойти на концерт.

– С твоим приятелем по интернету?

– Продам билет кому-нибудь в сети.

– Но почему?

– Почему! – Габен вспыхнул. – Да потому что я должен сидеть с матерью!

– А когда твой концерт? В эти выходные?

– Нет, в следующую пятницу.

– Послушай, ты вовсе не обязан отказываться от своей жизни. У твоей матери есть лекарства, есть мой телефон, она прекрасно может остаться на вечер одна.

На больничной стоянке Габен, не вынимая наушников, махнул Спасителю рукой – мол, он подождет в машине. Спасителя уже начало сердить поведение парня. Ну да ладно, он пошел за мадам Пупар один.

Она сидела в сто девятой палате, уже одетая в дорогу, с собранным чемоданчиком у ног и с рецептом на лекарства в руке, похожая на робота с инструкцией по управлению.

– Здравствуйте, Эмили.

– Это вы? А я выписываюсь, – сообщила она Спасителю, как будто для него это было новостью.

– Знаю. Я за вами и приехал. Сын вас ждет в машине. – Он поднял чемодан. – Вы готовы?

Она взяла его за плечо:

– Лучше бы я осталась здесь. Не хочется его обременять.

– Кого?

– Сына. Бедного Габена. Ему так хорошо у вас. Он мне рассказывал. Ваш Лазарь ему как брат. И этот старый господин… Жово?

– Жово. Габен и дальше будет с ними видеться, Эмили. Но важно, чтобы у него был свой дом.

– Его дом – это его чердак, то есть, конечно, ваш… А я для него мертвый груз.

Спаситель обнял ее за плечи свободной рукой.

– Вы будете принимать лекарства, и все наладится, – сказал он, но и сам слышал фальшь в своем голосе.

Он отвез мать и сына Пупар домой, на улицу Огюста Ренуара, 20 и поехал обратно – впереди была вторая половина рабочего дня. Он давно научился отодвигать свои личные заботы и дела и целиком посвящать себя другим людям. Но, увидев на верхней ступеньке крыльца Вьенера, чуть не взвыл – сил на него просто не было.

– Да, я знаю, – поднимаясь с большим трудом из-за подвязанной руки, сказал пианист, – я жернов у вас на шее.

Вид у него, как и в прошлый раз, был продрогший.

– Купите себе наконец пальто! – отчитал его Спаситель.

Вьенер направился в кабинет, но Спаситель остановил его:

– Нет, не туда!

Тот повернул в приемную.

– И не туда! Через пять минут придет очередной пациент. Черт вас возьми, Вьенер! Я бы вас вышвырнул в окно, если бы вы сами туда не рвались!

В конце концов он пригласил Вьенера в кабинет. А следующий пациент… Ладно уж, подождет немножко.

Вьенер сел на кушетку и своим неизменно усталым голосом спросил:

– Что со мной будет?

– Хороший вопрос.

– Играть я больше никогда не смогу. – Он приподнял больную руку.

– Всё не так страшно, заурядный вывих запястья.

– Я больше не хочу играть на публику.

– Это пройдет, – сказал непробиваемый доктор Утешай.

– Мне снится по ночам этот ужас. Она сидит в зале и ловит фальшивые ноты. Она меня не только била, она еще прижигала сигаретами. У меня до сих пор… до сих пор остались следы. – Вьенер провел правой рукой по левой от плеча до локтя. – Вы тогда правильно сказали, я и правда был… – Он часто-часто заморгал, слова застыли у него на языке.

– …маленьким мучеником, – договорил за него Спаситель.

– Да. Когда она умерла, я подумал, что теперь буду свободен. Но она всегда и везде со мной. Она и есть жернов на шее.

– Вы стали мировой знаменитостью, – напомнил Спаситель. – Что-то разладилось совсем недавно, что же?

– Я все время ходил по краю пропасти, – ответил Вьенер, не спуская глаз со «Странника над морем тумана». В прошлый раз…

Он вздрогнул, услыхав стук молотка в дверь с улицы.

– «В прошлый раз»… Договаривайте, Вьенер.

– Забыл, что хотел сказать.

Вьенер прислушивался – следующий пациент вошел и сел в приемной.

– Сосредоточьтесь. – Спаситель пустил в ход гипнотический голос. – В прошлый раз…

– В прошлый раз… Ах да. – Вьенер ухватил потерянную нить. – В прошлый раз вы сказали, что у меня украли детство. Так вот, когда после концерта в Париже я увидел Самюэля, то понял, что у меня украли кое-что еще.

Возникший так внезапно шестнадцатилетний парнишка вывел его из шаткого равновесия. Он понял: у него украли сына.

– Но у нас с Самюэлем есть планы, мы поплывем в кругосветное путешествие под парусом.

– Вьенер, ау, Вьенер! – Спаситель пощелкал пальцами, чтобы вернуть пациента к реальности.

– Да я шучу, я не выдерживаю качку – морская болезнь начинается. Я что хотел сказать… – Он снова сбился с мысли.

– Хотел сказать… Вьенер, вы тут?

– Да-да. Я хотел вас спросить… Вы, я знаю, не должны говорить одному пациенту ничего о другом… Но этот синяк на щеке…

Тогда в кафе Вьенер заставил Самюэля рассказать – синяк был от пощечины, которую ему закатила мать. И он испугался за сына – испугался, что повторяется та же история. Спаситель уточнил: нет, Самюэль – другое дело.

– У него сложные отношения с матерью, но ему не приходится и никогда не приходилось переживать страдания избитого ребенка.

– А мне пришлось? Я пережил эти страдания?

Вьенеру было важно услышать это из уст своего психотерапевта и подтвердить самому себе, потому что никто за все долгие детские годы не пришел ему на помощь, никто не разглядел в Маленьком Принце, вундеркинде, игравшем перед заполненными публикой залами и кланявшемся по команде, несчастного маленького мученика.

* * *

Алиса достигла совершенства в искусстве притворяться. Притворяться, что дружит с Мариной Везинье. Притворяться, что любит болтать с Пэмпренель. Притворяться, что терпеть не может Спасителя. Испритворялась настолько, что уже сама не знала, что думает на самом деле.

– Ты не обязана все выходные торчать у этого типа, если он тебе не нравится, – сказал ей Жером в пятницу вечером.

– Невежливо называть человека «типом», – вмешался Поль.

– Ты еще будешь меня воспитывать? – тут же взвился Жером.

Сын действовал ему на нервы, и на то были две причины. Нежным личиком он мучительно напоминал свою мать, а дерзким характером – Нану, свою бабушку.

– Я говорю с твоей сестрой, а не с тобой! Так что, Алиса, если хочешь вернуться домой в воскресенье, пожалуйста!

– Тебе же хуже, не получишь блинов! – ехидно промурлыкал Поль. – Жово печет такие блины – закачаешься!

Сестре хотелось его задушить. Ее, как обычно, раздирали противоречивые чувства. Конечно, у Сент-Ивов был кошмар: все эти хомяки, «Марио Карт», неразлучная парочка Лазарь-Поль, Жово и его россказни про войну, Спаситель и его психологические трюки, Габен и его дурацкие шуточки. Но было и другое: как здорово, когда Спаситель врубал антильскую музыку и отплясывал под нее, как весело, когда Чудика выпускали погулять по столу, как хорошела в этом доме мама. Но почему-то от этого ей тоже становилось больно.

– Не знаю, посмотрим, – пробурчала она. – Я и у Сельмы могу переночевать, если что.

Неправда: Сельма в эти выходные была занята. Алиса соврала, чтобы отец отстал от нее. Она сама хотела бы понять, чего хочет, без всякого притворства.

Первое, о чем спросил Поль, еще не успев войти в дом в субботу утром: когда пойдем к Лазарю?

– Нас ждут к обеду, – ответила Луиза, забирая у него и у Алисы рюкзаки.

– А почему они никогда не приходят обедать к нам? – вмешалась Алиса. – Почему всегда мы должны куда-то идти?

– Правда, – сказала Луиза, спеша согласиться с дочерью, – я как-то об этом не думала. Может быть, в следующий раз…

Как бы поделикатнее сказать Алисе про освободившееся кресло-кровать?

– Ты не собиралась на эти выходные к подружкам? – спросила Луиза, вынимая грязную одежду из рюкзаков и отыскивая вечно недостающий носок.

– А что? Хочешь от меня избавиться? – С матерью Алиса не трудилась притворяться.

– Просто спросила, – уклончиво ответила Луиза.

Но ей хотелось, чтобы наконец всё стало ясно: Спаситель приглашал их на все выходные, с ночевкой. Алиса до сих пор не соглашалась оставаться у Сент-Ивов на ночь. Луиза начала издалека:

– Ты знаешь, что Габен вчера вернулся домой?

– Класс! – усмехнулась Алиса.

Тут встрял Поль и ляпнул напрямик:

– Отлично, значит, ты теперь сможешь спать в кабинете Спасителя!

Что на это ответить? Выбор богатый: «Размечтался!», или «Хитро задумано!», или «Да ни за что!», или «Ах вот как? А я еду к папе»… Но чего ей действительно хочется?

– Полный отстой этот его кабинет! – сказала она. – Проходной двор.

Луиза не поверила своим ушам. Конечно, такой ответ – не явное согласие, но и не решительный отказ.

– Можно так сделать, чтобы тебя никто не беспокоил, – сказала она как можно мягче, чтобы дочери не показалось, будто ее заставляют.

Ответа не последовало. Но, когда ближе к полудню Луиза позвала детей, они оба явились с маленькими рюкзачками за спиной (самое необходимое), готовые отправиться на улицу Мюрлен. Алиса с царственным видом перекинула через плечо серебристую сумку, а Поль держал в каждой руке по клетке с хомячком.

– Пошли! – сказала Луиза и подхватила свой собственный розовый чемоданчик.

Может быть, это была поворотная точка в их жизни? Может быть, в эти выходные родится новая семья Рошто-Сент-Ив?

Луиза припарковала машину на улице, и все трое вошли через сад.

– Отличная погода, – сказала Луиза. – Вы сможете покататься на самокате.

– И поиграть в видеоигры! – торопливо прибавил Поль.

Сколько радостей впереди!

Спаситель ждал их на веранде.

– О, вы при багаже! – В его голосе почему-то не слышалось особого восторга.

– Всё на два дня, ничего лишнего, – возразила Луиза.

Спаситель сделал ей знак отойти от детей, увел на кухню и тихо сказал:

– У нас небольшая проблема. Я бы сказал, помеха.

– О чем ты? – испугалась Луиза.

– О кресле-кровати.

– Габен не ушел?

– Ушел и явится только на блинчики завтра.

– Тогда, значит, Жово?

– Нет-нет. Жово устроился на чердаке.

– Так в чем же пробле…

Луиза поперхнулась на полуслове – она узрела за спиной Спасителя нечто такое, отчего у нее округлились глаза. Точнее, узрела кого-то, кто вошел на кухню… Еще точнее – того сумасшедшего, что бил тут стекла голыми руками. Спаситель обернулся и представил его Луизе:

– Месье Андре Вьенер.

– Кажется, мы с вами уже встречались, – бесстрастно уронил Вьенер.

– Э… да, – промямлила Луиза, не решившись напомнить, что в тот день он был весь в крови и вопил от боли.

– Выйду в сад покурить, – сказал Вьенер как учтивый человек, который не хочет навязываться.

Дождавшись, пока он выйдет, Луиза прошептала:

– Он-то что у тебя делает?

– Он и есть главная помеха. Но в понедельник я сдам его доктору Агопяну.

– Ты хочешь сказать, что… что ты поселил его у себя?

– Совсем-совсем ненадолго, – умоляюще произнес Спаситель. – Во время консультации у него были тревожные выпадения из реальности. Я побоялся оставлять его одного… Тем более что его номер в гостинице «Ибис» на пятом этаже, а у него… нездоровая тяга к окнам. Ты на меня сердишься, да?

Все это было так нелепо, что рассердиться не получалось.

– Ну, – сказала Луиза, – раз так, пусть уж лучше у тебя ночуют пациенты, чем пациентки.

В конце концов все утряслось: Алисе предложили спать под толстым одеялом на диване, который стоит на веранде, и ей понравилась эта идея.

Мальчишки завидовали:

– Везет же некоторым! Будет всю ночь смотреть телик!

Днем в воскресенье прибыл на блины Габен.

– А нет ли у вас рома, шеф, полить и поджечь? – спросил Жово.

– Чтоб у мартиниканца да не было рома! – отозвался Спаситель и достал бутылку «Ла Мони».

И вот на сковородке заплясали голубые огненные язычки, и божественный запах разнесся по кухне.

Спаситель обвел взглядом честную компанию: вокруг стола, по которому разгуливал Чудик, сидели Луиза, Алиса, Лазарь и Поль, а рядом с ними легионер с бандитским прошлым, пианист-невротик и ночной эльф, отбившийся от школы. «Определенно, – подумал психолог, – в последнее время это жилище все больше смахивает на сумасшедший дом».