На рождественские каникулы Майлис поехала с родителями не в Исландию, а поближе – в Нормандию, в Больбек, к бабушке с дедушкой.

Мадам Дюмейе, сама себе удивляясь, два дня подряд возила внука Дамьена в Диснейленд.

Сестры Карре отпраздновали Рождество у матери, Новый год – у ее родителей, а ехать к отцу отказались, хоть он и грозил им полицией.

Мадлон улетела на Мартинику.

Кермартена на праздник выпустили из больницы.

Мадам Пупар гостила у сестры в Аркашоне.

Гонсалесы не признавали никаких каникул.

Жанно пригласил Райю в гости на целый день. Он почти перестал заикаться, с тех пор как наловчился, под руководством психолога, разговаривать в ритме рэпа.

Камиль Кюипенс с первого января ложился в клинику лечиться от алкоголизма. А пока, в последние деньки, пил еще хлеще, так что однажды даже свалился на улице. Элла спросила Спасителя, верит ли он в Бога. Ей хотелось помолиться за отца.

У Сент-Ивов 23 декабря нарядили шарами и гирляндами фикус на веранде.

– В детстве у меня никогда не было елки, – оправдывался Спаситель.

– И младенца Иисуса тоже, – посочувствовал Габен.

– Что еще за младенец Иисус? – спросил Лазарь.

Жово укоризненно сказал Спасителю, что его сын «видать, совсем темный», а сам он столько в жизни накуролесил, что младенец Иисус, если он в самом деле существует, вряд ли его похвалит.

– И Санта-Клаус тоже, – прибавил Габен. – Так что забудь о подарках.

Лазарь всем рассказал, что Поль пойдет в полночь на службу в церковь.

– Это вроде бы очень долго, но там красиво поют… А правда, Поль говорит, что Иисусу пробили руки и ноги гвоздями?

Спасителю стало стыдно за невежество сына. Верно сказал Жово – в этом смысле Лазарь был «совсем темный».

– Возьмем в библиотеке книжку про Иисуса, – уклончиво сказал он.

Но Лазарь все допытывался.

– Почему они так сделали? – осуждающе спросил он. – За что его убили?

– А за что убили моего приятеля Жиля, случайно не знаешь? – вмешался Габен.

Лазарь сообразил, что своими вопросами только всех смущает и огорчает, и завел речь о другом: что будет на рождественском столе? Но получил от Спасителя такой же исчерпывающий ответ:

– Понятия не имею.

В этом году была очередь Нану принимать внуков на Рождество. У бесшабашной бабушки Поля с Алисой был один-единственный твердый принцип: «В праздник надо веселиться, а не возиться на кухне». Поэтому всё – от сэндвичей до рождественского торта-полена – она заказала в компании «Пикар – замороженные продукты». Тарелки картонные, бокалы пластмассовые – Нану была сторонницей пиров из одноразовой посуды. На свой рождественский фуршет она пригласила:

• экс-невестку Луизу и своих любимых внуков Алису и Поля;

• бойфренда экс-невестки Спасителя и его сыновей (родного и почти) – Лазаря с Габеном;

• своего собственного нового бойфренда Вилли, невзрачного толстяка, коротышку. Но он превосходил всех прочих мужчин на сайте знакомств тем, что умел танцевать;

• мать Луизы, старую зануду, которую Нану недолюбливала, но не оставлять же ее в одиночестве в прекрасный праздничный день;

• своего сына Жерома с новой женой Пэмпренель, парочку недотеп, ухитрившихся по оплошности произвести на свет еще одного члена семейного клана, плаксу Ахилла, которому исполнилось семь месяцев;

• дочку Аньес с мужем Франсуа-Мари и сыновьями Акселем и Эваном, семи и пяти лет, которых Нану с удовольствием заперла бы в погребе, если бы не возражали родители.

При этом Нану понятия не имела, что:

• мать Луизы не подозревает о существовании Спасителя;

• Пэмпренель проникла в дом на улице Мюрлен под видом пациентки, представившись Пенелопой Мотен, чтобы шпионить за Спасителем;

• Жером ревнует Луизу к Спасителю;

• Пэмпренель ревнует Жерома к Луизе.

Иначе говоря, все располагало к тому, чтобы семейное торжество закончилось кровопролитием.

25-го утром из Орлеана в Монтаржи выехали два автомобиля. В одном собирались ехать Спаситель, Лазарь и Габен, но в последнюю минуту Спаситель решил не оставлять Жово наедине с бутылкой «Ла Мони», и старого легионера усадили на заднее сиденье рядом с Лазарем.

– А что вы скажете про меня – кто я для всей вашей компании? – осведомился он.

– Дедушка Габена, – ответил Спаситель. – Ты не против, Габен?

– Класс. Звучит гораздо лучше, чем «бывший бандит».

– А ты и правда был бандитом? – заинтересовался Лазарь.

– Придержи язык! – окрысился Жово на Габена.

Второй автомобиль на десять минут позже первого отправился с улицы Гренье-а-Сель. В нем сидели Луиза в маленьком черном платье, удачно оттенявшем ее светлые волосы; Алиса, колючая, как ёж, в прямом и переносном смысле (и прическа, и настроение у нее были под стать ежу), и Поль, прижимающий к груди свой рождественский подарок – мишень для магнитных стрел в виде щита.

– А кто там будет кроме нас? – спросила Алиса, сидевшая на переднем сиденье.

– Спаситель, Лазарь, Габен, – перечислила Луиза.

– Когда я говорю «мы», то имею в виду и их тоже, – уточнила Алиса, проявляя еще совсем недавно не свойственные ей семейные чувства. – А кто еще?

– Аньес и Франсуа-Мари с детьми.

– С этой парочкой монстров! – простонал Поль.

– А папа? – спросила Алиса.

Луиза дернулась, машина опасно вильнула.

– Нет, что ты! Нану не сумасшедшая. Как можно приглашать одновременно разведенных мужа и жену! Тем более на Рождество.

– Ты точно уверена, что Нану не сумасшедшая? – спросил Поль, еще крепче вцепляясь в свою мишень.

– А бабуля? – продолжала расспрашивать Алиса.

Машина опять вильнула.

– Что – бабуля? Ваши бабушки практически незнакомы. Что ты выдумываешь всякие ужасы, Алиса?

Первыми прибыли в Монтаржи Аньес и Франсуа-Мари с детьми. Открыл им Вилли – он ночевал у Нану.

– Это что за жирдяй? – осведомился Эван.

– А где наши подарки? – спросил Аксель.

Вслед за ними явились Жером и Пэмпренель с Ахиллом в люльке-переноске. Брат с сестрой обнялись в прихожей.

– А Поля с Алисой не будет? – спросила Аньес.

– Они у матери, – ответил Жером. С некоторых пор он никогда не называл Луизу по имени.

– Я их тоже пригласила! – сказала Нану, уверенная, что новость всех порадует.

– Как? Но, мама, – возмутился Жером, – ты что, не понимаешь…

– Сегодня Рождество, – перебила его Нану. – Все должны постараться жить в мире. Хотя бы раз в году.

Пэмпренель настроилась по-боевому. Она нисколько не боялась проиграть рядом со старушкой Луизой. Аньес даже стало жалко бывшую жену брата – каково ей будет увидеть 25 декабря счастливую соперницу. Хорош рождественский подарочек!

– Нам подарили по хомячку, – похвастался бабушке Эван.

– Бедные зверушки, – вздохнула Нану. – Ну а я не знала, что вам купить, – у вас все уже есть. Поэтому вот вам, как и всем остальным, по конверту с деньгами. Не стойте на пороге, заходите, а ты, Эван, иди пописай.

– Я не хочу, – сказал Эван, но продолжал извиваться.

Дзынь-дзынь – прозвонил колокольчик. Нану впустила Луизу с детьми.

– Да ты помолодела еще больше, дорогая!

Когда Нану обращалась к Луизе, у нее всегда теплел голос – бывшая невестка оставалась ее любимицей.

– И черный цвет тебе так к лицу! Знаешь, кого ты мне напоминаешь? Красотку актрису времен моей молодости, Одри Хепберн. Правда-правда, не хватает только широкополой шляпы и сигареты с мундштуком.

– Что ты, Нану, она ведь брюнетка! – возразила Луиза.

Весело смеясь, она вошла в гостиную, но при виде Пэмпренель застыла с открытым ртом. В полном ужасе она обернулась к Нану.

– Сегодня Рождество, – сказала та непререкаемым тоном.

Луиза знала Пэмпренель, когда та еще работала продавщицей-стажеркой у Жерома, в его магазинчике фотопринадлежностей, но с тех пор прошло много времени. Женщины окинули друг друга оценивающим взглядом, и Пэмпренель мгновенно почувствовала превосходство соперницы.

– С Рождеством! – поздравила Луиза всех разом.

В ответ прозвучали нестройные возгласы: «Тебя тоже!», «Спасибо!», а остряк Вилли крикнул: «С торжеством!» Нану предложила выпить по стаканчику: «Мартини или виски – кому что?» Дети скучать никогда не дадут, не подвели и на этот раз – в гостиную с ревом ворвался Аксель:

– Мама, Поль меня стукнул мишенью по голове!

Аньес стала растирать шишку на голове сыночка, а Жером призвал Поля на разбирательство. Луиза с бокалом в руке хотела вмешаться – свидетелей стычки не было, и она подозревала, что Аксель просто хотел отнять у Поля мишень и стрелы.

– Да не хочу я с Акселем, – всхлипывал Поль. – Я с Лазарем хочу играть!

– С Лазарем?! – вскинулся Жером. Его кольнула страшная догадка.

Дзынь-дзынь! – звякнул словно в ответ ему колокольчик. Но это пришла бабуля, его бывшая теща, – тоже радости мало!

– И этот тут? – воскликнула она, завидев Жерома.

Пэмпренель она не узнала. И имени ее не вспомнила – для нее она всегда была «та девка».

Алиса подошла поцеловать бабулю, но та ее отпихнула:

– Что с твоей головой? У вас что, в школе вши?

– Хорошенькая стрижка, правда? – ответила за внучку Нану. – Очень стильно.

– Очень стыдно, – отрубила бабуля, не позволяя себе перечить.

Она оглядела гостей, пытаясь угадать, кто есть кто, ведь познакомить ее с ними никто не удосужился. И тут – дзынь-дзынь! – колокольчик звякнул в последний раз.

– Боже, какой красавец! – простонала Нану, когда порог переступил Спаситель.

Он было обернулся посмотреть, о ком говорит эта дама, прежде чем понял, что ее слова относятся к нему.

– Входите, мальчики, входите, – сердечно ворковала Нану. – И… э… месье? – Она уставилась на ясноглазого старого легионера.

– Жово, – представился он.

– Это мой дедушка, – сказал Габен.

– Да? – Нану растерялась. – Ну ладно, с Рождеством, месье Жово.

– Вас тоже, мадам, – ответил Жово.

Твердый голос, военная выправка – Нану была покорена.

Обстановка в гостиной к тому времени благодаря совместному действию мартини и арниковой мази несколько разрядилась. Но появление Спасителя и его команды всех ошеломило.

– Что будете пить, месье Жово? – спросила Нану.

Спасителю она предоставила выпутываться самостоятельно – поди не маленький, целых метр девяносто.

– А что у вас имеется в обойме? – осведомился Жово, крайне довольный тем, что хозяйка сразу перешла к главному.

Вилли, на другом конце гостиной, насторожился. Хотя он был знаком с Нану всего недели три, но быстро понял: по натуре она флюгер. А он не собирался уступать свое место без борьбы. Прежде чем приступить к противнику, он прикинул издалека, каковы его силы. Высокий, поджарый, бравый, но старше его самого лет на десять и вряд ли танцует румбу.

– Вилли Полн, – представился он.

– Жово Пуст, – отозвался легионер.

Он сохранял при этом такой непроницаемый вид военного при исполнении, что Вилли не заметил шутки.

– Вы родственник хозяйки дома?

– Она не нашего полка.

* * *

Кто что, а Лазарь первым делом подскочил к Полю.

– Привез?

– Да. Я ее спрятал в спальне Нану от кузенов. Потренируемся после обеда.

– Здорово!

Когда Спаситель зашел в гостиную, Луиза знаком показала: не подходи. Что ж, он послушался и стал присматриваться к гостям, пытаясь понять, что происходит. Едва не вздрогнул, встретив испуганный взгляд Пэмпренель, – она боялась, что ее при всех разоблачат. Спаситель еле заметно кивнул ей, чтобы успокоить: он не покажет виду, что она бывала у него в кабинете. Зато с Жеромом он уже знаком, они однажды встретились на лестничной площадке у новой квартиры Луизы, поэтому он счел своим долгом пожать ему руку. Жерому ничего не оставалось, кроме как ответить на рукопожатие (как-никак Рождество, «на земле мир, в человеках благоволение»).

– Как поживает ваш малыш? – спросил Спаситель.

– Как все малыши, – хмуро ответил Жером.

– То есть?

– Орет, не спит по ночам, то зубки, то одно, то другое…

– Так-так-так.

– Иной раз я думаю, может, Пэмп… жена не умеет с ним обращаться.

В Спасителе пробудился психолог.

– Не умеет обращаться? – переспросил он.

Между тем бабуля, до которой никому не было дела, прицепилась к дочери и донимала ее вопросами:

– Ты всех тут знаешь? Вон тот огромный черный парень кто такой?

Луиза отхлебнула мартини и не очень удачно попыталась отделаться:

– Наверно, отец вон того черного мальчика.

– Ну, это я и сама догадалась. Но…

– Извини, мама, меня зовет Поль, – схитрила Луиза и улизнула.

Нану была довольна тем, как начался праздник. Она не стала представлять гостей друг другу, но, похоже, они прекрасно разобрались сами. Жово и Вилли мирно беседовали. Жером, как видно, что-то доверительно рассказывал Спасителю. Бабуля болтала с Луизой… Ах нет, Луиза от нее удрала. Нану решила принести себя в жертву и составить бабуле компанию. По дороге она наткнулась на Эвана – он все так же дергался, стоя посреди гостиной.

– Да сходи ж ты пописай!

– Да я не хочу-у-у!

Нану взглянула на бабулю и покачала головой.

– Ох уж эти мальчишки, – вздохнула она. – Как хорошо, что Поль воспитан лучше.

– Вы думаете? – кислым тоном сказала бабуля.

Нану хотела сделать приятное бабушке, похвалив ее внука. Однако та, не имея привычки хорошо о ком-то отзываться, любую похвалу воспринимала с подозрением.

– Я так и не поняла, кто вон тот… господин, который разговаривает с Жеромом, – сказала она.

– Спаситель? – Нану удивилась. – Как, разве вам Луиза не сказала…

– Не сказала – что?

– Н-ну… что… что… – Только тут Нану сообразила, что бабуля ничего не знает. – Что я с ним познакомилась в интернете.

При первой же возможности Нану слиняла, сознавая, что навсегда загубила свою репутацию.

– Эй, Рози! – окликнул ее Вилли (он знал ее по нику Рози2000). – Когда же будем танцевать?

Он собрался взять Нану за талию, но она ускользнула – наверняка за ней следит бабуля.

– Ты познакомился с Жово? – спросила Нану.

– С месье Пустом? Крутой старикан. Двадцать лет оттрубил в Иностранном легионе. Он говорил тебе?

– Да нет. Я его вижу первый раз. Его привез Спаситель.

– Не мог оставить своего отца сидеть в одиночестве в Рождество.

– Отца?

– Приемного, – сказал Вилли, довольный, что знает о госте больше, чем сама хозяйка дома. – Спаситель – сирота, Жово подобрал его в Африке и прихватил с собой во Францию.

Так 25 декабря в гостиной Нану переписывалась история.

Спаситель провел в полевых условиях, в уголке на диване, сеанс психотерапии с Жеромом и насилу от него отделался. Чтобы вознаградить себя, он наложил себе полную тарелку закусок: холодные мини-пиццы, резинистые мини-колбаски, сухие мини-сэндвичи и т. д. Но тут к нему подошла улыбающаяся Аньес:

– Вы так серьезно разговаривали с моим братом. Луиза сказала, вы психолог…

Спаситель понял, что наклевывается еще одна консультация – Эван и Аксель, он давно заметил, детишки многообещающие.

– Я недавно читала, что гиперактивных детей становится все больше, – продолжала Аньес. – Вы тоже так считаете?

– Всегда были шустрые дети, – улыбнулся Спаситель.

– Говорят, это какие-то эндокринные нарушения из-за плохой экологии.

Аньес хотела, чтобы профессиональный психолог укрепил ее в мысли, что ее старший сын сумел за полчаса подраться с Полем, разбить тарелку и опрокинуть бутылку колы исключительно из-за пестицидов.

Спаситель неопределенно хмыкнул.

– А Эван совсем не такой. Он ужасно упрямый.

– Упрямый?

– Ну, например, чем больше ему говорят «поди пописай», тем больше он упирается. Вон, видите, стоит посреди комнаты, руки в карманах, и дергается. Но попробуйте сказать ему, чтобы сходил в туалет, – он ответит, что не хочет.

– Логично, потому что он действительно не хочет.

– Да явно хочет!

– Нет. Он мастурбирует.

Даже льдинки в бокале Аньес звякнули от неожиданности.

– Но… у всех на виду… – забормотала бедная мама.

– Ну да. В этом нет ничего страшного. Это способ успокоиться, как сосание пальца. Просто надо сказать Эвану, что лучше этим заниматься не на людях. Это у вас виски? – Он закруглил беседу и пошел взять и себе спиртного для поднятия духа.

С бокалом в руках Спаситель подошел к Луизе и поклонился:

– Спаситель Сент-Ив. Клинический психолог.

– Луиза Рошто. Журналистка из «Репюблик дю Сантр».

Они продолжили беседу в таком же светском тоне.

– Тут моя мать.

– Я понял. А ты не собираешься меня представить?

– Промолчишь – целее будешь.

– Ну, как тебе угодно.

Он снова оглядел гостей. Алиса, укрывшись между шторами, строчила эсэмэску с озабоченным видом большого начальника, которому и в Рождество нет покоя. Жово методично напивался. Габен, Поль и Лазарь исчезли. Вот это было несколько тревожно. Он подошел к Алисе. Она хихикала, читая ответное сообщение.

– Где Поль, не знаешь?

– Что? Кто?

– Поль. Такой десятилетний мальчик, живет по очереди у твоих родителей: то у отца, то у матери.

– Он в спальне Нану, в конце коридора, – ответила Алиса, не соизволив улыбнуться шутке.

– Спальня Нану, в конце коридора, – повторил Спаситель и пошел в указанном направлении.

Сквозь закрытую дверь спальни донесся вопль:

– Ура, Габен! Ты укокошил два десятка!

– Теперь я, моя очередь! – крикнул Поль. – У меня красные. Я щас всех перебью!

Спаситель понял: мальчишки играют в мишень и стрелы. На мишени стояли цифры от 5 до 50 по мере приближения к центру, но для них эти цифры обозначали количество живых врагов. После 13 ноября, когда в их мозг ворвались жуткие картины, ребята пристрастились к кровожадным играм, сюжеты которых черпали из ностальгических рассказов вояки Жово.

«Бей их! Наша взяла!» Спаситель уже взялся за дверную ручку. Его подмывало войти и спросить: «Кого это вы убиваете?» Но он сдержался – сегодня у него не хватит хладнокровия, чтобы с ними поговорить.

Но как-нибудь на днях он им скажет: «Мы все, дети, взрослые и старики, должны научиться жить в мире, где есть насилие, и не отвечать на него насилием». Когда-нибудь, возможно завтра, он процитирует им Мартина Лютера Кинга: «Закон возмездия, око за око, делает всех слепыми».

Пока же Спаситель только охраняющим жестом подержал ладонь на двери и вернулся в гостиную.

Жово стоял, широко расставив ноги, чтобы сохранить равновесие, свесив руки и глядя стеклянными глазами в одну точку. Стадия приятного опьянения осталась далеко позади – он был пьян в дымину. Спаситель подошел к Луизе сзади и шепнул ей на ухо:

– Я увожу Жово. Детей оставляю тебе.

– Осторожней на дороге. Счастливо послушать концерт!

– Угу. Люблю тебя.

Самое главное он сказал, теперь надо было попрощаться с хозяйкой дома.

– Как, вы уезжаете? А мы собрались танцевать.

– Увы. Придется увезти Жово. Он… э-э-э… утомился.

– Он такой обаятельный. Я не знала, что он ваш приемный отец.

– Я тоже только что узнал.

Чтобы довести Жово до машины, Спасителю пришлось его поддерживать. Десять минут они ехали молча, Спаситель уж подумал, что пассажир заснул, но вдруг тот глухо произнес:

– На случай, если я когда-нибудь окочурюсь…

– Неожиданная гипотеза, – проворчал Спаситель.

– Ты должен знать две вещи. Во-первых, у меня есть дочь. Ее зовут Елена Жовановик.

– Хорошо.

– И это все, что ты скажешь?

– Вы не знаете, как ее найти?

Спаситель знал, что дочь и внучка Жово живут в Орлеане. Неужели ему самому это неизвестно?

– А во-вторых, я кое-что зашил в подкладку своего походного мешка.

– Что?

– Это личное. Все остальное барахло можешь выкинуть, но это передай моей дочери Елене Жовановик. На память об отце.

– Ее еще нужно найти.

– Она тут, в Орлеане. Набережная Сипьер, 27. Не забудешь?

Спаситель повторил имя и адрес.

– В подкладке моего походного мешка, – напомнил Жово. Потом закрыл глаза и сразу захрапел.

Доехав до дому, Спаситель понял, что Жово не сможет подняться на второй этаж, а у него самого не хватит сил его туда затащить. Поэтому он уложил тяжеленного Жово на диване в «уютном уголке» и пошел к себе в спальню сменить рубашку.

Однако Жово только притворялся пьяным в стельку. Споить бывшего легионера не так-то просто. Убедившись, что Спаситель действительно ушел, он встал и направился – все же пошатываясь – в подвал. Автомат Спаситель у него отобрал и где-то спрятал. Но Жово был запасливым. Его походный мешок так и лежал в подвале на полу. Он раскрыл его и стал выкладывать из главного отделения чистую, аккуратно сложенную одежду, пока не нашел то, за чем пришел, – некий предмет, завернутый в полотенце. Осторожно развернул полотенце и погладил спрятанный в нем револьвер. Его боевое оружие времен Алжирской войны. В барабане ещё сидят три патрона. Добрый старый приятель, системы «Сент-Этьен». Оставалось решить: выстрелить себе в висок или вложить дуло в рот. Жово уже открыл рот, как вдруг подскочил от неожиданности и выронил револьвер – за спиной раздался голос:

– Что вы тут делаете?

Спаситель заметил, что Жово куда-то исчез, и, припомнив, о чем легионер вел речь по дороге домой, догадался, что он спустился в подвал порыться в своем барахле.

– Перепугал меня! – усмехнулся Жово.

Электричество в подвале автоматически отключилось, оба очутились в темноте. Спаситель поспешил снова зажечь свет и заметил, что на полу что-то блеснуло – Жово запихнул ногой под походный мешок какую-то металлическую штуку. Спаситель наклонился и поднял револьвер.

– И много у вас еще такого добра?! – спросил он в ярости.

– Нет, дружище, – ответил Жово. – Его я хотел пустить в ход в последний раз.

– Но почему? Почему сегодня вечером? – с упреком спросил Спаситель. Однако гнев в нем уступил место жалости.

– Потому что я вижу, ты никак не можешь от меня избавиться. Ты слишком добрый малый… А я мешаю тебе жить своей жизнью.

– Жить своей жизнью?

– Я занимаю в твоем доме место красотули Луизы. А так не должно быть.

Спаситель подобрал полотенце и замотал в него револьвер – это дало ему несколько секунд на раздумье.

– Я сам знаю, чего хочу, – сказал он наконец. – Сейчас вот я не хочу, чтобы ты умирал.

Старик покачал головой:

– Ну, ты силен.

Свет снова выключился.

– Пойдемте-ка наверх. – Спаситель подхватил Жово под локоть. – Там поговорим.

В тот вечер Спаситель совершил то, чего никогда себе не позволял. Он нарушил профессиональную тайну и сказал Жово, что к нему на консультации приходила его внучка Фредерика Жовановик. Красивая женщина 29 лет.

– Вы-то сами ее видели? – спросил он Жово.

– Ни разу, – ответил тот. Глаза у него покраснели. – Но знаю, что она есть на свете. От приятеля из «Эммауса». Он наводил для меня справки.

Но встречаться ни с Фредерикой, ни с Еленой Жово не хотел, потому что для них обеих он был давно мертв и умер как солдат.

– Пусть лучше так и думают. Остальное довольно неприглядно.

– Жово, – очень серьезно сказал Спаситель, – я прямо сейчас уезжаю в Париж. Обещайте не пытаться покончить с собой, пока меня не будет.

Они посмотрели друг другу в глаза.

– Дайте мне слово мужчины.

– Вы мне доверяете?

– Я поверю тому, что вы скажете.

– Отдай мне револьвер.

Спаситель тяжело вздохнул и протянул Жово завернутое в полотенце оружие.

– Спасибо, – сказал Жово, крепко держа сверток. – Без него я не мужчина. – Он положил револьвер в карман и договорил: – Даю вам слово, Спаситель. Счастливо послушать концерт. Привет Вьенеру.

* * *

В ту же пятницу 25 декабря в Париж собирался еще кое-кто.

Самюэль оглядел себя в зеркало. До чего же он изменился за последнее время! Из неряшливого, лохматого, одетого кое-как, дурно пахнущего мальчишки, который когда-то появился в кабинете Спасителя, он превратился вот в этого подтянутого подростка: джинсы, белая рубашка, черная куртка, аккуратная стрижка, сумрачный взгляд. Очень похож на Вьенера. Самюэль посмотрел на остроносые туфли со шнурками. Выглядят смешновато? Но главным чувством была гордость. Папа будет доволен. После концерта станет всем его представлять: «Мой сын Самюэль… Мой сын Самюэль…»

– Самюэль Каэн-Вьенер, – шепнул он, не отрывая глаз от зеркала.

Его мать сидела в гостиной, делая вид, что смотрит телевизор.

– Все-таки едешь? – спросила она, не поворачивая головы.

– Да.

– Концерт закончится поздно.

– Я заночую там. Мы так договорились.

Тут она повернулась, но не встала со стула:

– Меня, значит, оставляешь одну? В Рождество. Бросаешь, как когда-то бросил он.

– Ты сама ушла от него, мама, – усталым голосом напомнил Самюэль.

– Он уехал в Россию. Опять меня бросил с ребенком на руках, а сам там по бабам шлялся.

– Он участвовал в международном конкурсе молодых исполнителей, – терпеливо ответил Самюэль. – И стал победителем.

Беситься Самюэль больше не будет, но и помыкать собой не позволит.

– Когда же ты вернешься? – воскликнула мадам Каэн, прижимая руки к разбитому сердцу.

– Да завтра, мама, завтра. Вечерним поездом.

Ему стало жалко мать. Одна, праздничным вечером. Ни сына, ни любящего человека рядом. И ничего ей не светит, кроме ее работы в ресторане.

– Не уходи! – умоляла она.

Самюэль чуть не сдался. Но в ушах у него прозвучало: папа.

– До завтра, – сказал он и пошел к двери.

Первый раз Самюэль слушал, как играет отец, два месяца тому назад. Он помнил, как мать не пускала его и он сильно ее толкнул, как вскочил в поезд без билета, как этот поезд надолго застрял в пути, как потом он бежал по Парижу, едва не заблудился и, задыхаясь, весь в слезах, нашел мэрию Четвертого округа, когда концерт уже подходил к концу. Все это он вспомнил с улыбкой, усаживаясь в кресло вагона первого класса – такой он себе сделал подарок.

Поезд должен прибыть в 18:28. На вокзале он возьмет такси до кафе «Лез-Онд» рядом с Домом радио. Там перекусит – закажет гамбургер с картошкой фри. Он продумал заранее каждый шаг, но все равно было страшно – прошлая поездка научила его, что все может сорваться. Мало ли что случится!

Однако все прошло без сучка без задоринки.

– Приятной поездки, месье, – вежливо сказал контролер, проверив его билет.

«Месье» в белой рубашке и остроносых туфлях – это он, Самюэль. Какое наслаждение!

– Вы едете один, месье? – спросила проводница.

– Нет, я… жду знакомого.

Самюэль огляделся с легким беспокойством, и тут же с него слетела всякая солидность.

– Спаситель! – крикнул он и замахал руками.

* * *

Вьенер сидел у себя в гримерке, когда туда ворвался Антуан.

– Не слышал стука.

– Извини. Мне выйти и постучаться?

– Нет. Говори, что хотел.

Антуан опять был его импресарио, но теперь Вьенер не позволял ему собой командовать.

– Ни одного пустого места и полно знаменитостей!

Антуан перечислил имена журналистов, музыкальных критиков из разных газет: «Монд», «Ла Круа», «Либерасьон», «Телерама» и т. д., имена известных композиторов и музыкантов. Вьенер, кривясь, разминал левое запястье. Его ничуть не удивило, что, несмотря на его недавние срывы, набрался полный зал. Он знал, что о нем ходят разные слухи. Говорили, что он пытался покончить с собой, лежал в больнице.

– Тебе больно? – встревожился Антуан.

На самом деле Вьенер, хоть кривился, боли уже не ощущал.

– Не буду мешать тебе сосредоточиться.

– Да уж, пожалуйста, – процедил Вьенер.

Оставшись один, он сжал правой рукой запястье левой. Отрезать руки? Поздно. Через четверть часа он выйдет на сцену и начнется трансляция концерта в прямом эфире на волнах «Франс Мюзик». От этой мысли ему стало худо. Он вспомнил про лекарство, которое доктор Агопян прописал ему на случай панического страха. Порылся в сумке и достал трубочку с крошечными шариками. Гомеопатия. Три штучки под язык. Чистой воды плацебо. Вьенер на этот счет не заблуждался, но лучше так, чем хвататься за бутылку. Чтобы занять время, он теперь разминал каждый палец, чтобы усилить циркуляцию крови. Что угодно, лишь бы не думать. Будь у него в гримерной спиртное, он бы непременно надрался. Но Антуан был начеку.

Стук в дверь. Вьенер решил, что это снова импресарио. Однако в приоткрытую дверь до него донесся женский голос:

– Десять минут до выхода, месье Вьенер.

Вьенер содрогнулся – на миг он подумал, что это она, она опять проникла за кулисы. Он вымученно улыбнулся и ответил:

– Я готов.

Между тем 1400 зрителей занимали места в круглом, как цирк, зале. Оркестр размещался в середине, так что у каждого возникало ощущение непосредственной близости к музыкантам.

– Ложа 4, ряд Г, места 16 и 18, – сказал Спаситель, сверившись с распечаткой билетов. – Нам будет отлично видно твоего отца.

– Как тут красиво, – прошептал Самюэль, с восторгом оглядывая стены, обшитые до потолка деревом, сияющие трубы органа, а внизу, в центре, лес металлических пюпитров, ударные инструменты: литавры, тарелки, барабаны, – арфу и рояль. – И страшно, – прибавил он, занимая свое место.

Самюэль подумал об отце, таком изящном, хрупком. Он подолгу разговаривал с Вьенером в больнице Флёри и знал, что тот может не выдержать и сорваться перед публикой. И тогда из гениального Маэстро, как называли его журналисты, превратится в посредственного, путающего ноты пианиста.

– Все будет хорошо, – успокаивал Самюэля Спаситель, сжимая правой рукой фенечку на левом запястье.

Он поймал себя на суеверном жесте и усмехнулся своему неутолимому желанию защищать других, спасать их от самих себя. Легкая мания величия?

19:55. Пошел обратный отсчет. Цепочкой вошли оркестранты: сначала женщины в длинных черных платьях – скрипачки, альтистки, флейтистки, арфистка; затем мужчины в черных костюмах – ударник, кларнетисты, трубачи, гобоисты… И принялись настраивать инструменты: послышались скрежещущие, рокочущие звуки вперемешку со стройными аккордами. Зрители в зале поспешно здоровались со знакомыми, тихонько откашливались.

19:57. Дирижер поклонился публике, его встретили сдержанными аплодисментами. Главным героем был не он.

19:58. Зал замер в ожидании. Знатоки Равеля – а таких в тот вечер собралось немало – знали, что «Концерт для левой руки» требует дьявольской виртуозности. Почему Вьенер, после нескольких провалов и таинственной болезни, выбрал именно это произведение, о котором сам композитор говорил, что оно написано не «для», а «против» фортепьяно?

19:59. Вьенер появился на сцене в черном фраке и белоснежной рубашке, вид у него был вдохновенно-романтический. Зал взорвался бурной овацией. Не удостоив публику даже благодарным кивком, он откинул полы фрака, сел на банкетку и демонстративно убрал за спину правую руку, чтобы подчеркнуть, как трудна его задача: охватить одной левой всю предназначенную для двух рук клавиатуру.

20 часов ровно. Самюэль закрыл глаза, чтобы мысленно соприкоснуться с отцом. Его медитации вторил низкий гул контрафагота первых тактов lento. Постепенно весь оркестр включился в грозный мерный рокот. На заднем плане призывно запели рожки – и у Спасителя холодок пробежал по спине.

Вьенер застыл с заложенной за спину правой рукой. На краю пропасти. «Странник над морем тумана». Две долгих минуты он ждал, когда разбушуются и изойдут криком духовые. И вот тогда левая рука опустилась на клавиши, принудив оркестр почтительно молчать, пока она вела свою партию – сначала твердо, уверенно, а под конец, перед столкновением с оркестром, заметавшись в лихорадке. Так началась схватка солиста с оркестровым войском. Из-под левой руки – руки, которую приметы считают вестницей беды, – выходила самая зловещая музыка, какую когда-либо писал Равель, – музыка, созданная для мира, который пережил войну и предчувствовал новую катастрофу.

Под обстрелом ударных и натиском струнных пианист неустанно отвоевывал позиции, с которых его оттесняли. Порой на какой-то миг над руинами словно вставала тихая луна. Но битва, в которой невозможны ни победа, ни поражение, разгоралась с новой силой, в причудливом вихре звуков внезапно слышались голоса Нового Света: то джазовый шквал, то негритянский протяжный напев. Вьенер играл блестяще, исступленно, слушатели заходились в немом восторге.

Самюэль забился в кресло, ему было страшно за отца, который совершал настоящий подвиг. Продержится ли он до конца этого однорукого концерта с его-то левой рукой со свежими шрамами и следами истязаний, которым его подвергали в детстве? Выдержит ли пятнадцать минут непрерывных стычек, язвительных атак и рева труб Апокалипсиса?

Вдруг наступило затишье – на время длинного соло, когда Вьенер мог дать волю своей мечтательной, поэтичной натуре, вспомнить наконец о радостях жизни, невзирая на головокружительную техническую трудность партитуры. Но оркестр украдкой снова просочился на первый план, и в финале струнные и духовые трижды обрушились на него, а ударные расстреляли очередями. Только тогда Вьенер, сраженный, уронил левую руку.

Секунду зал ошеломленно молчал, а потом взорвался бешеными аплодисментами. Даже оркестранты, что бывает не часто, принялись аплодировать солисту, к ним присоединился сияющий дирижер, словно стараясь стереть память о только что отгремевшем сражении между ним и пианистом.

Вьенер встал, шагнул к публике и коротко поклонился. Он не желал поддаваться общему восторгу, расставаясь с образом невозмутимого денди. Из всех, кто был в зале, один лишь Спаситель видел рядом с маэстро маленького испуганного мальчика, вцепившегося в его левую руку, и не смог удержаться, чтобы не вскочить с места и не крикнуть:

– Браво! Браво!

Его порыв увлек других – вскоре весь зал аплодировал стоя.

– Браво, папа! – завопил Самюэль, вызвав растроганные улыбки соседей.

Противоречивые чувства раздирали Вьенера – обида и торжество, надежда и боль, – и в конце концов он дрогнул и сделал то, чего никогда не раньше не делал на сцене: раскинул руки перед ликующими зрителями, прежде всего перед сыном и психологом, и громко крикнул из глубины переполненной благодарностью души:

– Спасибо! Спасибо!