В 1989 году в издании Marine Corps Gazette (Oct.89, pp 22–26) была опубликована статья, авторы которой – Уильям С. Линд, полковник Кит Найтингейл, капитан Джон Шмитт, полковник Джозеф Саттон и подполковник Гэри Уилсон положили начало дискуссии о «войнах четвёртого поколения». Перевод статьи находится на ресурсе ИРИСЭН (http://www.irisen.ru/lib/menyayushcheesya_litso_voyny_chetvertoe_pokolenie.html).
В этой статье даны четыре признака такой войны (цитата из статьи):
«…Прежние поколенческие сдвиги, особенно переход от второго поколения к третьему, были отмечены все более сильным акцентированием некоторых центральных идей. По крайней мере четыре из них, по всей вероятности, перейдут в четвертое поколение и, более того, будут оказывать еще более сильное влияние.
Первой такой идеей является „приказ, ориентированный на выполнение боевой задачи“ (mission-type order). Каждый раз переход к новому поколению был отмечен все большим рассредоточением сил на поле боя. В войне четвертого поколения поле боя по всей вероятности будет включать все общество, от имени которого противник ведет войну. В этих условиях рассредоточение, а также, по всей вероятности, повышение значимости действий очень маленьких групп комбатантов, потребуют от боевых единиц даже самого нижнего уровня гибких действий на основе знания и понимания намерений вышестоящего командования.
Второе – это снижение зависимости от централизованной системы логистики. Рассредоточение вкупе с всевозрастающим значением быстроты, потребует высокой степени готовности к тому, чтобы поддерживать существование за счет окружающей местности и противника.
Третьим элементом, который, вероятно, унаследует четвертое поколение – это больший акцент на маневр. Массирование и огневая мощь перестанут быть решающим фактором. Более того, массовость может стать неблагоприятным фактором, так как облегчает нахождение целей для уничтожения. Будет иметь место тенденция к преобладанию небольших, высокоманевренных и подвижных сил.
Четвертой ключевой идеей станет направленность действий на достижение внутреннего коллапса сил противника, а не на их физическое уничтожение. В число целей для поражения будут входить такие „вещи“, как поддержка войны населением и культура противника. Огромную важность будет иметь точная идентификация стратегических основ вражеского боевого потенциала.
В целом представляется, что военные действия четвертого поколения по всей вероятности будут в высшей степени рассредоточенными и по большей части не определенными; разделительная черта между миром и войной будет размыта вплоть до полного исчезновения. Война будет нелинейной в такой степени, что, вполне возможно, в ней будут отсутствовать поддающиеся идентификации поле боя и линии фронта. Различие между „гражданским“ и „военным“ вероятно исчезнут. Действия будут одновременно направлены на всю „глубину“ участвующих сторон, включая все их общество, понимаемое не только в его физическом, но и в культурном аспекте. Крупные военные объекты, такие как аэродромы, стационарные узлы связи и крупные штабы станут редкостью по причине их уязвимости; то же самое, вероятно, коснется и их гражданских эквивалентов, таких как правительственные резиденции, электростанции и промышленные площадки (это относится не только к обрабатывающей промышленности, но и к „экономике знаний“). Успех будет сильно зависеть от эффективности совместных операций, поскольку линии раздела между задачами и ответственностью разных участников окажутся размыты. Опять-таки, все эти элементы присутствуют и в войнах третьего поколения; четвертое поколение просто усиливает их…»
Можно увидеть, что все четыре признака в значительной степени уже проявились в сирийской войне. Противник сирийской армии в полной мере овладел стратегией ведения боевых действий войн четвертого поколения в то время как сирийская армия ведет боевые действия, исходя из представлений о предыдущем поколении войн. Важнейшей характеристикой третьего поколения был маневр во времени и пространстве как основа оперативных действий. Однако оперативное искусство оказалось бессильным против совершенно иного способа ведений боевых действий, которые распространились на всю оперативную глубину – по всей стране. Пространства для маневра не осталось.
Именно этим и можно объяснить с одной стороны странный факт – плохо обученные и гораздо более слабо вооруженные боевики ССА и «Фронта Ан-Нусра» на равных противостоят более многочисленным и обладающим гораздо большей огневой мощью войскам Сирийской армии.
Фактически боевики сумели превратить достоинства Сирийской армии в её недостатки – чем и объясняется очевидный парадокс. Возникает вопрос – насколько возможно, чтобы малограмотные плохо обученные отряды и командование боевиков сумели незаметно для окружающих разработать настолько передовую стратегию ведения войны, провести обучение, отработать взаимодействие… Видимо, речь идёт о том, что боевики являются лишь инструментом для отработки новых технологий и идей ведения войны, управляют процессом которой совершенно иные люди, изощрённые в военной передовой науке.
Тем не менее Сирийская армия с кровью, потерями в людях, территории, гражданском населении, материальных потерях и колоссальном разрушении экономики страны поразительно быстро учится воевать и противостоять совершенно новому для неё способу ведения боевых действий.
Одно из основных новшеств, которое очевидно стала применять Сирийская армия на тактическом уровне – на основе разных родов войск стали создаваться общие мобильные группы небольшой численности, способные вести боевые действия в отрыве от баз и основных сил. Судя по идущей информации, именно такие группы проводят операции в пригородах Дамаска, в Алеппо, Хомсе. «Обычная» армия выполняет более свойственные ей задачи – перехватывает дороги, создает блокпосты, проводит общевойсковые операции против скоплений боевиков. Трудно сказать, насколько быстро сумеет приспособиться Сирийская армия к столь передовым способам войны – однако сам факт того, что в течение 2012 года она трижды сумела отбить масштабные наступления сопоставимых по численности масс боевиков, говорит о том, что обучение проходит вполне в приемлемые сроки. Возникает вопрос – когда Сирийская армия сумеет перейти от оборонительных действий к наступательным, учитывая, что непонятно, куда именно наступать в такой войне. Видимо, от ответа на этот вопрос и зависит – кто именно сумеет победить в этой войне и когда.
Скорее всего, опыт сирийской войны будет самым серьёзным образом изучен в среде технологов ведения войн и обязательно применен против России, как только будет решено переносить действия на её территорию. Насколько российские военные серьёзно отнесутся к сирийскому опыту – вопрос открытый. Хотелось бы, чтобы они успели его изучить до того, как придется учиться на собственном.
Тем не менее, видно, что основные признаки войны четвертого поколения неизбежно всплывут в тех или иных видах. Главные из них – ведение боевых действий и проведение террора одномоментно на огромной территории России с целью лишить армию и внутренние войска оперативного маневра, не дать возможности концентрировать силы на каком-то одном направлении. К примеру, именно таким образом боевики в Сирии так и не дали армии в течение полугода создать приемлемую по численности и огневой мощи группировку в Алеппо и Хомсе, «растаскивая» её по всей территории страны.
Главная задача, которую сумели решить агрессоры – создать мобилизационную структуру, непрерывно поставляющую через лагеря подготовки боевиков с динамикой, превосходящей динамику истребления их Сирийской армией. Уже указывалось на то, что организационно создана практически сетевая структура управления войной в Сирии, где за мобилизацию отвечают прошедшие через школу ЦРУ командиры исламистских группировок, имеющие авторитет среди боевых отрядов и групп всего Ближнего и Среднего Востока, которые и являются своего рода «военными комиссариатами», набирающими рекрутов для ведения священной войны. Питерский «Апраксин двор» – лишь один из подобных комиссариатов. Стоит отметить, что проходимость этих мобилизационных структур вполне сопоставима с государственными – не так давно было объявлено, что в Тунис намерены возвратиться 12 тысяч тунисских боевиков, ведущих боевые действия в Сирии. Есть данные о том, что через афганский Мазари-Шариф были завербованы для войны в Сирии только в 2012 году около 15 тысяч человек. Из ливийских лагерей в пустыне к началу второго «наступления на Дамаск» в конце осени 2012 года были переброшены около 15 тысяч человек – в основном, сирийцы.
Мобилизационные возможности Ближнего Востока колоссальны – особенно если учесть, что события «Арабской весны» разрушили и без того слабую социальную стабильность арабских государств, обрушив в нищету и обездолив миллионы людей наиболее продуктивного возраста. И уже поэтому не стоит недооценивать величину людских ресурсов, которые могут быть брошены на решение любой задачи в любой стране. Во всяком случае, лидер сирийской оппозиции Моаз Хатыб выдвинул условием начала переговоров с сирийским правительством освобождение 160 тысяч «политзаключенных» из сирийских тюрем. То есть – речь идет о том, что полторы сотни тысяч человек за два года войны только попали в плен и были арестованы – не считая убитых и раненых боевиков.
Очевидно, что отработанное взаимодействие всей такой структуры с системой подготовки боевиков в лагерях Феццана, Искендеруна, Ливана, пакистанской Зоны племён и суннитских радикальных группировок в Ираке будет востребовано и в дальнейшем. Разрушить такую структуру, сломав таким образом мобилизационные возможности противника, практически невозможно – во-первых, в связи с тем, что уничтоженные лагеря практически сразу будут воссозданы в других местах или прямо на месте уничтоженного, во-вторых, в связи с их разбросанностью по огромным «серым» территориям, совершенно неподконтрольным властям государств, на номинальной территории которых они расположены.
Если взять за основу опыт сегодняшней сирийской войны, мы увидим, что Сирийская армия, насчитывающая 300 тысяч человек личного состава, сумела выставить непосредственно «в поле» не более 50–60 тысяч человек, которые и ведут боевые действия. Остальные военнослужащие несут гарнизонную, караульную, охранную деятельность, обеспечивают и прикрывают. В сущности, это известный факт – во время Второй мировой войны дивизия, насчитывающая приблизительно 10 тысяч человек, непосредственно на фронте атаковала числом не более 3–4 тысяч человек.
Проведенная реформа российских Вооруженных Сил, безусловно, сумела увеличить этот показатель, как как высвободила часть личного состава от выполнения ряда задач, которые теперь переданы гражданскому персоналу. Тем не менее, в боевых действиях любой интенсивности все равно смогут принимать участие далеко не все военнослужащие – значительная их часть точно так же будет отвлечена на выполнение других задач, не связанных с ведением непосредственных боевых действий.
Опять же, по опыту сирийской войны можно сказать, что проведение мобилизации в случае ведения против России асимметричной войны может быть признано нецелесообразным – хотя и не совсем по тем же самым причинам. Для России эти причины, кстати, носят гораздо более ярко выраженный характер. Разлом общества по многим линиям, отсутствие объединяющей идеологии, крайняя степень нигилизма по отношению к коррумпированной и во многом предательской власти ведет к тому, что массовый призыв по мобилизации может привести к развалу армии в связи с резким падением дисциплины и низкой боевой выучки. Кроме того, совершенно непонятно, насколько эффективно вообще сможет сработать система мобилизации. Поэтому войну, подобную сирийской, России придется начинать и вести с той армией и теми внутренними войсками, которые будут у неё на момент начала войны.
Это означает, что «заточенная» под идеологию войн третьего поколения, на маневр и огневую мощь, российская армия точно так же окажется беспомощной, как только будет лишена пространства для маневра и окажется перед невозможностью применить имеющуюся у нее огневую мощь по своим собственным городам и населению.
Кроме того, исламистские боевые отряды будут иметь два неоспоримых преимущества, которые они демонстрируют и сегодня – запредельную мотивацию, которую на сегодняшнем историческом этапе не может дать никакая идеология, кроме радикального ислама, и отработанную неразрушаемую извне мобилизационную структуру, опирающуюся на людские ресурсы огромного региона. При этом стоит отметить, что по этому показателю Россия безусловно проигрывает – а агрессоры смогут позволить себе разменивать боевиков на российских военнослужащих практически в любых пропорциях.
Кроме того, преимущество исламистов заключается в том, что они изначально не признают норм международного гуманитарного права (МГП) и ведут боевые действия без оглядки на них и возможные пусть и мягкие «упреки» со стороны мирового сообщества. Противник исламистов с самого начала ставится в жесткие рамки контроля за соблюдением норм МГП. Да и ведение любых боевых действий на собственной территории в окружении собственного населения будет неизбежно сдерживать как военных, так и политиков по отношению к противнику. Собственно, именно по этому признаку как раз особенно выпукло проявляется асимметрия подобного рода войн и конфликтов – противники изначально ставятся в неравные условия по способу ведения действий друг против друга.
Согласно наиболее вероятному сценарию атаки России, она будет развернута одномоментно или в очень короткие сроки на всей территории страны – или на отстоящих на гигантских расстояниях участках. Цель – точно так же рассредоточить и «распылить» вооруженные силы армии и внутренних войск по всей стране и оборвать возможность маневра. Боевые действия будут переведены в города с целью максимизации наносимого ущерба. Наконец, массированная информационная война будет развернута как в зарубежных, так и российских СМИ, подконтрольных прозападным группировкам. Основной задачей такой скоординированной атаки будет деморализация населения и руководства страны с тем, чтобы облегчить процесс захвата власти этими группировками.
Как именно сумеет руководство армии и страны собрать воедино весь опыт последних лет – в том числе и опыт Арабской весны, как полигона для обкатки технологий демонтажа государственных субъектов, сказать сложно. Одно можно сказать – время еще есть. Уже невозможно подготовиться к войне так, как это было в 30 годы – и нет смысла рассчитывать на это. Однако ясно, что у технологов той же Арабской весны и «цветных революций» есть слабые места – они уже не один раз демонстрировали ошибки и просчеты в своей стратегии. Другое дело, что некому было ими воспользоваться – но это уже проблемы их противников.