Военные возможности «Исламского государства»
Строительство халифата в предельно враждебном окружении невозможно осуществить только с помощью пропаганды и террора. Без мощной силовой составляющей, способной на равных бороться с армиями Ирака и Сирии, противостоять силовым структурам Ирана, практически регулярной армии Курдистана, внушать серьезнейшие опасения сильнейшим военным структурам Запада и монархий Залива вплоть до того, что проведение даже ограниченной наземной операции ими даже не рассматривается – всё это требует гибкой и мощной военной составляющей, умелого планирования боевых действий, успешной тактики и стратегии.
Судя по действиям ИГИЛ с момента его «ребрендинга» в 2010–2011 годах, эта задача с успехом решалась и продолжает решаться. Во всяком случае, ИГИЛ может предъявить вполне конкретный результат своей боевой работы – захват обширных территорий и способность их удерживать, отбиваясь от целой коалиции противников – Запад, Курдистан, монархии Залива, Иран, правительственные силы Ирака.
Я сознательно не упоминаю правительственные войска Сирии, хотя на отдельных территориях между Сирийской арабской армией и отрядами ИГИЛ идут довольно ожесточенные столкновения и бои. Политическая задача ИГИЛ в Сирии все еще не выполнена. Она заключается в захвате Дамаска, одной из двух древнейших столиц Ближнего Востока, и пока она не будет выполнена, ИГИЛ будет вести войну в Сирии. На данном этапе ИГИЛ ограничивается созданием выгодной для дальнейшего наступления конфигурации линии фронта (при всей условности этого понятия для реалий Ирака и Сирии). Парадокс, но наиболее ожесточенные столкновения ИГИЛ в Сирии ведет с исламистскими группировками, отрядами Сирийской свободной армии и курдскими отрядами пешмерга. Бои с правительственными войсками идут в основном в провинции Дейр-эз-Зор, частично в районе Алеппо. Весной 2015 года часть боевиков-исламистов, сосредоточенных в районе палестинского лагеря Ярмук под Багдадом, присягнули Исламскому государству, по какому поводу можно вести речь о боях между группировкой и правительством.
Кстати говоря, именно такая политика ИГИЛ в отношении режима Асада и послужила одной из ключевых причин, по которым Соединенные Штаты и их союзники окончательно перевели ИГИЛ в разряд своих врагов: пока ИГИЛ активно воевало в Сирии, Запад мирился со всем «своеволием» его руководства и оказывал определенную поддержку его действиям, закрывая глаза на многое. Однако теперь, когда Исламское государство практически подошло к той границе, за которую оно пока не готово распространяться далее, режим Асада не рассматривается им в качестве приоритетных целей. Столь независимая политика и нежелание соответствовать надеждам США вынуждает последние к активным действиям против Исламского государства, хотя очевидно, что, скорее всего, речь идет о силовом давлении на Шуру и попытке побудить ее вернуться в рамки, которые будут устраивать Америку.
Танк М1А1М Abrams иракской армии, перевернувшийся и попавший в руки исламистов из группировки ISIS близ Тикрита (Июль, 2014 года)
Вопрос военных успехов группировки довольно интересен, хотя ИГИЛ не выглядит каким-то уникальным явлением в этом отношении. Успешную войну, сочетающую партизанские действия и вполне регулярные операции, к примеру, демонстрировал афганский Талибан, сумевший в довольно короткие сроки разгромить группировки моджахедов Альянса Семи и утвердившийся в Афганистане до его оккупации коалицией НАТО. Сейчас 30-тысячные силы Талибана рассматриваются как равный противник 300-тысячной группировке вооруженных сил и полиции правительства Афганистана. Конечно, объяснение, которое лежит на поверхности, можно сделать на счет гораздо более худшей подготовки силовиков Афганистана, как впрочем, и всех остальных туземных армий, строительством которых занимались Соединенные Штаты. Однако вопрос выглядит не таким уж простым и одномерным – в таком положении дел есть и заслуга Талибана, который сумел выстроить свою собственную и во многом уникальную военную стратегию, дающую ему столь серьезное преимущество, которое можно уравнять лишь десятикратным превосходством сил.
Особенности такой стратегии весьма убедительно и качественно разобрал Рачья Арзуманян в своей книге «Стратегия иррегулярной войны: теория и практика применения», выпущенная Центром стратегических оценок и прогнозов в 2014 году. Я не стану излагать суть этой крайне важной работы, однако позволю себе приводить некоторые ее выводы.
Суть выводов, которые сделаны Р. Арзуманяном, заключается в том, что иррегулярные и регулярные боевые действия нельзя рассматривать как отдельные виды военных действий – по сути, это единый процесс, который зависит от конкретных условий, в которых протекают эти действия. Там, где наиболее эффективной является иррегулярная партизанская война – там логично вести именно ее, имея соответствующую ей организационную структуру. В случае, если созданы условия для регулярной войны – логично формировать регулярные вооруженные силы со всей положенной для них организационной структурой, способные решать задачи с решительными целями, недостижимыми для партизан. Тот, кто овладел всем комплексом решений, позволяющих гибко реагировать на обстановку и видоизменять в соответствии с ней организационную структуру, стратегию и тактику боевых действий – тот и получает преимущество.
Выше я уже писал о довольно своеобразной тактике действий «Джебхат ан-Нусры», к созданию которой приложили руки военные специалисты ИГИЛ. Они, обладая прекрасным военным образованием, полученным, в том числе, и в советских военных учебных заведениях и академиях, творчески переработали известный опыт войн «пчелиного роя» (в современном прочтении их еще называют сетецентрическими военными действиями (network-centric warfare). Есть много теорий, касающихся такого рода военных действий, однако все они подлежат адаптации под конкретную ситуацию конкретного театра военных действий и под конкретного противника. Опять же – судя по результатам, которых достигла военная структура ИГИЛ, практического воплощения этих теорий военным специалистам и командованию ИГИЛ удалось добиться. В какой степени – это отдельный и профессиональный вопрос, но качественная оценка, несомненно, дает на него вполне положительный ответ.
В начале 2013 года я принимал участие в круглом столе, организованном «Независимым военным обозрением». На нем, на примере событий в Сирии, разбирался вопрос, поставленный довольно широко: «Война нового типа». В частности, на нем присутствовал Игорь Стрелков, буквально через год применивший свои теоретические построения (которые и были затронуты в «Независимом военном обозрении»), на практике в Славянске и Донецке. Процитирую двух человек. Первый – сам Стрелков: «Основа успеха в войнах нового типа – превентивные специальные, а не крупные войсковые операции». Сам Стрелков и продемонстрировал годом позднее справедливость своего же собственного вывода, проведя серию специальных операций в Краматорской агломерации поразительно малыми силами. При этом эффективность действий Стрелкова была выше всяких похвал – в течение двух недель его микроскопическим по всем меркам отрядам, ядром которых являлась группа вышедших из Крыма добровольцев численностью всего 50 человек, удалось взять под контроль территорию, вдвое превышавшую ту, которая находилась на тот момент под восставшими.
Второе выступление, которое я хочу отметить особо – это доклад Мусы Хамзатова, кандидата военных наук, работавшего ранее в качестве советника начальника Генштаба. Считаю, что здесь нельзя обойтись краткой цитатой:
Игорь Стрелков
Муса Хамзатов, эксперт, бывший советник Начальника Генерального штаба РФ
«…Изначально у любого специалиста военного дела возникают вопросы: почему сирийская армия, еще недавно представлявшая угрозу одной из самых профессиональных армий региона – Армии обороны Израиля, оказалась неэффективной против разношерстных банд наемников и каким образом повстанцам удается вести боевые действия на равных с регулярной армией при несопоставимом боевом потенциале? Чтобы ответить на эти вопросы, оценим противоборствующие силы.
С одной стороны, действует сирийская армия, организационно состоящая из армий, дивизий, полков, батальонов, подготовленных для ведения традиционной войны. Вся ее структура, теория и практика применения были направлены на отражение внешней агрессии в ходе эшелонированной обороны с четким позиционированием понятий «фронт – тыл». Подразумевалось, что на территории Сирии будет стратегический тыл, в котором в относительной безопасности смогут находиться семьи военнослужащих, готовиться резервы всех типов, лечиться и восстанавливаться раненые.
С другой стороны – вроде как вооруженное крыло оппозиции. Однако даже поверхностный анализ говорит о неоднозначности его состава, о наличии внутри него массы разнонаправленных по своим целям и задачам вооруженных групп: от профессионалов до обездоленных, в том числе идейных повстанцев, уголовников, бандитов, боевиков (сражаются за деньги и возможность мародерствовать), варваров (сражаются за право творить беспредел под прикрытием идеи, иногда вообще не представляют, с кем именно и где воюют). Все они объединяются в различные группы, банды, отряды, «фронты», часто не подчиняющиеся ни политическому крылу оппозиции, ни кому-либо вообще.
Теоретически силовые структуры Сирии должны были легко справиться с таким разрозненным противником. Однако этого не происходит. Боевикам каким-то образом удается эффективно противостоять государству. Проблема, на мой взгляд, заключается в том, что заинтересованные акторы международной политики отрабатывают в Сирии новые технологии войны, как это происходило в 30-х годах прошлого века в Испании. Мощная зарубежная финансовая и материальная помощь, информационная и внешнеполитическая поддержка позволяют боевикам эффективно противостоять армии и специальным службам.
Одним из новых достижений военного искусства, реализованного в ходе агрессии против Сирии, является найденный выход из «интеллектуального тупика» военной науки, когда наличие на вооружении какой-либо страны оружия массового поражения и средств его доставки делало практически самоубийственной агрессию против него. Военная мысль всех развитых государств на протяжении последних 50 лет искала выход из ситуации, когда любое, даже самое мощное государство мира не могло напасть на свою жертву, обладающую ядерным, химическим или биологическим оружием без потенциальной опасности подвергнуть смертельной угрозе свое население. Проблема заключалась в том, что нужно было как-то создать условия, чтобы потенциальная жертва агрессии типа Сирии или любого другого государства лишилась своего ОМП или возможности его применения еще до начала открытых военных действий.
Как свидетельствуют косвенные признаки, выход из тупиковой ситуации был найден в создании «облачного противника», то есть противника, который как бы есть, и даже признан на мировой политической арене, но которого как бы и нет, так как он не является ни государством, ни конкретным социальным институтом какого-либо государства. Все основные структурные элементы, характеризующие «облачного противника», находятся в ближнем или дальнем зарубежье. На передний край обычно выставляются «одноразовые боевики», характерной чертой которых является дешевизна и низкий уровень подготовки. Их часто не надо ни лечить, ни обеспечивать, ни эвакуировать из опасного района. «Кукловод», он же «провайдер», при необходимости имеет возможность практически до бесконечности усиливать давление на избранном направлении или на решении поставленной боевой задачи, подключая все новые ресурсы из любых (часто отдаленных) регионов мира. Так, если оценивать поверхностно, то соотношение сил боевиков и регулярной армии в Сирии составляет 1 к 10 в пользу регулярной армии. Однако подсчет с учетом реальных возможностей «облачного противника» дает другое соотношение – 1 к 50 в пользу боевиков. В таких условиях у Сирии должны быть очень сильные союзники.
«Одноразовые боевики» (Сирия)
Основной целью действий «облачного противника» является достижение внутреннего коллапса государства-жертвы. Огромную важность для «кукловодов» имеет существенное снижение оборонного потенциала государства-жертвы, создание опасности попадания ОМП в руки бандитов. Такая потенциальная угроза миру должна привести ООН к требованию от жертвы агрессии ликвидировать свое ОМП. После достижения этой цели ослабленная затяжным внутренним конфликтом страна вынуждена будет идти на любые уступки требованиям со стороны очередного «центра силы».
Рассмотрим специфику действий «облачного противника» и пути противодействия ему на примере Сирии.
Изначально сирийские оппозиционеры из числа «непримиримых» отказались от полномасштабной политической борьбы за провозглашенные ими идеи и стали целенаправленно уничтожать военный, интеллектуальный, производственный потенциалы собственного государства. В этих условиях сирийское военно-политическое руководство оказалось в тупике – в стране, исходя из ущерба экономике и населению, идет полномасштабная война, но кто враг – непонятно.
Сирийские «повстанцы» занимают позиции
И ответить на этот вопрос практически невозможно. Например, по данным правительства Сирии, на стороне оппозиции воюют граждане 29 стран, и порой их доля в рядах боевиков превышает 80 %. Обучение боевики проходит в лагерях на территории Турции, Ливии, Иордании, Афганистана, Пакистана, Ирака и других стран Африки и Ближнего Востока. Экономические объекты, используемые в интересах ведения войны, мобилизационная база, тыл, лагеря подготовки пополнения также находятся на территории различных государств мира, формально не являющихся участниками военного конфликта. Вопрос: кого «бомбить»?
«Облачный противник»
В отличие от боевиков положение регулярной армии незавидное: дислокация группировок войск, мобилизационная база, тыл, лагеря подготовки пополнения, экономические объекты, используемые в интересах ведения войны, известны «облачному противнику», что позволяет ему выбирать место и время для проведения своих операций.
Более того, так как своих семей на территории, где идут боевые действия, у большинства иностранных наемников, как правило, нет, то они легко идут на организацию гуманитарной катастрофы в регионе, целенаправленно уничтожая запасы продовольствия, энергетику и промышленность.
Немаловажной задачей, решаемой «облачным противником», является террор против населения с целью развязать межконфессиональную войну или войну по любому другому признаку, что ведет к массовой миграции населения и появлению лагерей беженцев. Такие действия создают предлог для вмешательства иностранных государств под видом предотвращения гуманитарной катастрофы. По опыту войны в Сирии для дестабилизации обстановки достаточно небольшое количество боевиков – не более 0,4–0,5 % от общего количества жителей города или района. Последствия действий «облачного противника» для государства-жертвы крайне негативны. Ему грозит внешняя агрессия под предлогом защиты местного населения или кабальные договоры с «друзьями», ранее неофициально финансировавшими боевиков и, как следствие, экономическая деградация и рабство…»
Текст доклада, безусловно, непростой, изобилует неустоявшимися, а потому требующими отдельного толкования и расшифровки, определениями, но в целом ход мысли М. Хамзатова вполне очевиден.
«Облачный противник», о котором говорит М. Хамзатов – это и есть иррегулярные вооруженные формирования, ведущие сетецентрические военные действия с помощью тактики «пчелиного роя». Для внешнего наблюдателя, включая и военного противника боевиков, их действия носят непредсказуемый и хаотичный порядок. При этом сам «пчелиный рой» действует строго по заранее разработанному плану, который неизвестен противнику. Вычислить порядок действий такого «пчелиного роя» чрезвычайно сложно, так как он не подчиняется нормам классического военного искусства. Наоборот – как только он входит в согласие с такими нормами, «облачный противник» очень быстро переходит в разряд «обычного», воевать с которым классические вооруженные силы способны и обучены.
Как пример, опять же можно привести действия ополчения Донбасса. До тех пор, пока оно действовало в режиме превентивных специальных операций, киевская хунта была вынуждена лишь реагировать, да и то с опозданием, на его действия. Как только в силу скудости ресурсов Стрелков был вынужден переходить к обороне Славянска, он попал в классическую ловушку: «Оборона есть смерть вооруженного восстания». После того, как ополчение перешло к обороне, оно выпало из ситуации сетецентрических войн, превратилось в «стандартного противника», и в силу вступило правило, согласно которому война есть соревнование организационных структур. Соревноваться с государством, пусть и пребывающим в состоянии частичной утраты рычагов управления, у ополчения не было возможностей. Положение могло поправить срочное создание структур государственного управления в Донецке и Луганске, однако здесь уже начались игры более высокого уровня, кремлевские кураторы Донбасса сделали (да и продолжают по сей день делать) государственное строительство на территориях восстания невозможным, вследствие чего оно предсказуемо зашло в полный тупик, и на сегодняшний день зависит от воли своих кураторов из Москвы абсолютно.
Планирование операции ИГИЛ
У ИГИЛ не было и нет возможности включить всю совокупность действий, которые приводят к комплексному эффекту сетецентрической войны. Такие действия включают в себя не только военную, но и предвоенную подготовительную работу: создание действующих на грани закона, но не переходящих ее сетевых структур различных неправительственных некоммерческих организаций, разлагающих общество и государственный аппарат созданием массированного «белого шума» через обсуждение бессмысленных проблем, создание финансовых «бомб», связанных с подкупом ключевых чиновников, способных отключить противодействие на самых важных направлениях в точно выбранный интервал времени, у ИГИЛ нет всего спектра инструментов, позволяющих заранее – до начала боевых действий – деморализовать и разложить своего противника. Большинство этих инструментов руководство ИГИЛ заменило упоминавшимся ранее тотальным террором, действующим на психику огромных масс и заставляющих испытывать иррациональный страх даже перед слухами о появлении отрядов исламистов.
Однако многое из упомянутого набора методов ИГИЛ вполне доступно, и если взглянуть, как именно ее отряды смогли захватить Ракку, а затем – Мосул, можно заметить технологичность и жестко заданную последовательность действий, большинство из которых и были описаны М. Хамзатовым в своем докладе.
Захват крупного города и даже мегаполиса ИГИЛ начинает с внедрения в него одиночек-разведчиков, затем – отдельных групп с четко выверенными заданиями. Все эти люди и группы изучают обстановку в городе, находят уязвимые места в его обороне, находят ключевые и проблемные точки, позволяющие парализовать на некоторое время любое осмысленное противодействие со стороны противника. В Ракку, по имеющимся сведениям, таким образом в течение месяца были внедрены порядка 200 человек, в Мосул – чуть больше, около 300. Будучи местными жителями, они быстро находят сочувствующих, сторонников, берут под контроль местную преступность, чем в короткие сроки наращивают свою численность.
В момент начала захвата города небольшие мобильные группы боевиков, собранных из ранее внедренных в город, атакуют казармы полиции, военные объекты как в самом городе, так и вблизи него, вынуждая силовые структуры противника переходить к обороне, так как крайне сложно при внезапном нападении оценить силы атакующих, их планы, направление атак. Фактически силовики вынуждены действовать по боевому расписанию, предусматривающему оборону занятого ими объекта – то есть, самих себя. Город в этот момент остается полностью беззащитным, подход резервов также исключен, так как места их расположения немедленно атакуются, и они вынуждены решать ту же самую задачу – оборонять лишь самих себя. На дорогах, по которым в город могут попасть резервы и подкрепления для атакованных силовиков, выставляются мобильные диверсионные группы с задачей атаковать вырвавшиеся из ловушки подкрепления на подходе.
ИГИЛ разрушает христианские могилы в Мосуле
После того, как необходимый эффект достигнут, наступает время крупных соединений боевиков, синхронизировавших свои действия с атакой населенного пункта изнутри. В этот момент город остается один на один с входящими в него колоннами боевиков, задача которых – максимально хаотизировать обстановку через массовый террор в отношении мирных жителей. В условиях, когда полиция и силовые структуры парализованы, гражданское население предоставлено своей судьбе и совершенно не способно оказывать даже малейшее сопротивление людям, заведомо нацеленным на убийства и тотальный террор. Паника и хаос вынуждают гражданское население бежать из города – и боевики заранее оставляют широкие коридоры для выхода, оказывая давление на людей в направлении этих коридоров. Паникующая толпа сметает на своем пути все, захватывая своим течением и силовиков, в отношении которых в этот момент мгновенно и по команде прекращаются боевые действия.
В сложившихся условиях силовые структуры бессильны, так как город уже превращен в ад, разобраться в обстановке решительно невозможно, и любое разумное командование отдаст приказ на выход из города с целью спасти личный состав и максимальное количество гражданских.
Захват Мосула, который является вторым по величине городом Ирака, произошел практически точь-в-точь по этому сценарию. В докладе М. Хамзатова называлась расчетная численность боевиков, необходимых для проведения такой операции – 0,4–0,5 % от общей численности атакованного города (то есть, для города-миллионника 4–5 тысяч боевиков). ИГИЛ при захвате Мосула с общей численностью жителей в 1,7 млн. человек обошелся 8 сотнями боевиков, вошедших в город и 3 сотнями, внедренными ранее в Мосул: то есть, почти на порядок меньшим количеством.
Это, кстати, не означает ошибочность расчетов М. Хамзатова. Они делались исходя из опыта сирийской войны, и вполне точны относительно ее реалий. Для ИГИЛ цифры иные в первую очередь благодаря тому паническому ужасу, который к лету 2014 года стала внушать эта группировка. Практика террора и его пропаганды и обеспечила резкое снижение контрольных цифр и повысила эффективность действий боевиков.
Бегство жителей из Мосула
Волна бегущих гражданских смела не только силовиков самого Мосула – она увлекла за собой и армейские подразделения, прикрывавшие шоссейные дороги, ведущие с севера страны к Багдаду. Паника была столь сильной, что три дивизии иракской армии, бросив вооружение и технику, попросту бежали вместе с гражданскими. Лишь ценой невероятных усилий правительства и иранских советников, на ходу сколачивавших шиитское ополчение, удалось затормозить бегство армии и создать хоть какие-то рубежи обороны практически в предместьях Багдада.
По факту, захват Мосула был комплексной операцией, первоначально имевшей все признаки специальной, которая затем была проведена уже с применением регулярных вооруженных сил ИГИЛ, развивших и закрепивших достигнутый результат.
Особо стоит отметить взятый на вооружение командованием ИГИЛ метод создания корпуса гражданских специалистов, органично входящих в состав атакующих города сил. В этом вопросе ИГИЛ действует по технологиям армии США, которая еще в 2009 году создала Экспедиционный корпус гражданских специалистов, насчитывающий вначале 3 тысячи человек, и в перспективе должен быть доведен до 30-тысячного состава.
Кроме того, в 2004 году в составе армии США существовал специальный батальон сил гражданского администрирования численностью в 406 человек, в 2014 году эти силы были доведены до 10 батальонов, сведенные в две бригады численностью около 3200 человек.
Американцы использовали идеи советского маршала Огаркова, творчески их развили, и теперь этот опыт доступен и боевикам ИГИЛ, что, кстати, ставит вопрос о том, насколько развито взаимодействие спецслужб и армии США со своим противником, которого президент Обама упомянул в числе трех наиболее серьезных угроз «цивилизованному человечеству».
Огарков Николай Васильевич
Гражданские специалисты в разных областях – энергетике, водоснабжении, продовольственном обеспечении и организации торговли, финансовые специалисты – прибывают в захваченный отрядами ИГИЛ населенный пункт и практически сразу берут под контроль все системы его жизнеобеспечения, мобилизуют в случае необходимости местные кадры, что в конечном итоге приводит к тому, что власть переходит в руки управленцев ИГИЛ без особых проблем и неизбежных потерь.
Подытоживая, можно сказать: то, что сугубо в теоретическом смысле разбиралось в Москве в апреле 2013, через год нашло свое воплощение в Ираке, в практическом плане подтвердив доклад М. Хамзатова. Жаль, что пока этот доклад так и не востребован в самой России.
Точно так же подтвердились и слова И. Стрелкова, который указал, что специальные операции (а захват Ракки и Мосула был проведен в классическом стиле спецопераций) в условиях войн нового времени выглядят гораздо более экономными и эффективными с точки зрения достижения результата, чем стандартные общевойсковые действия крупных масс войск. Парадокс, но как раз Игорь Стрелков как командующий вооруженными силами ДНР действовал если не вопреки, то во многом «перпендикулярно» своим собственным взглядам на войну нового времени, пытаясь соревноваться с вооруженными силами Украины именно на поле классической общевойсковой войны.
Эти действия были абсолютно вынужденными, хотя на первом этапе все действия Стрелкова и возглавляемых им отрядов полностью соответствовали сценарию войны «пчелиного роя», что позволило ему в предельно короткие сроки установить контроль практически над третью Донецкой области, что и обусловило первоначальный безоговорочный военный и политический успех восстания на Донбассе в апреле-мае 2014 года. По сути, действиям Стрелкова и его группы можно и нужно учиться в академиях, как примеру блестящей серии спецопераций минимальными силами по взятию под контроль территорий в условиях рухнувшей центральной власти. Однако дальнейшие события полностью развернули весь сценарий происходящих событий и вынудили Стрелкова отказаться от избранной стратегии, что, на мой взгляд, обесценило первоначальный успех и заставило его самого действовать вопреки своим собственным утверждениям и взглядам. Осознанно или вынужденно – разговор особый, но факт остается фактом.
Возвращаясь к действиям ИГИЛ, нельзя не отметить, что они не ограничиваются иррегулярной войной и спецоперациям. Скорее, наоборот – по мере строительства государства можно заметить, что организационная структура военной, а равно и всех остальных составляющих ИГИЛ быстро усложняется. Создаются силовые структуры, если можно так сказать, армейского типа – моторизованная пехота на джипах, которые специализированно переоборудуются под легкую артиллерию, получают бронирование, после захвата крупных военных складов в Сирии и Ираке отряды ИГИЛ получили доступ к серьезному армейскому вооружению. Насыщенность боевых мобильных групп ИГИЛ мощными средствами уничтожения резко повышает их ударную мощь при сохранении мобильности, что позволяет и далее действовать небольшими отрядами, сохраняя прежнюю тактику иррегулярной войны при увеличении ее эффективности.
Есть сообщения даже об авиации, которая находится в распоряжении ИГИЛ. Она была захвачена еще год назад на базах, которые перешли под контроль группировки после захвата Мосула. Пока сообщений о действиях ИГИЛ в воздухе нет, но есть все основания полагать, что это только пока. Все это неизбежно ведет к необходимости создания системы комплексного управления разнородными подразделениями, создания интегрированных подразделений и соединений. Для профессиональных военных, имеющихся в избытке у ИГИЛ из числа офицеров саддамовской армии, такая задача вполне по силам, но без качественной системы управления тылом, а значит, работающих гражданских структур управления, он практически недееспособен.
Именно здесь кроется основная проблема всех иррегулярных сил: выйти на новый уровень они способны лишь в ситуации контроля над обширной и по возможности самодостаточной в экономическом смысле территории, на которой могут быть созданы хотя бы квази-государственные структуры управления. Но создать государство партизанам также крайне затруднительно – иррегулярные силы по своей природе мало приспособлены к достижению решительных целей. Возникает замкнутый круг, выход из которого достигается путем значительных усилий. Необходимо сочетание разнообразных факторов, которые и приведут к сдвигу ситуации, а говоря иначе – разрыву такого круга. У ИГИЛ эта задача была выполнена – путем решительных действий они смогли создать вначале территорию под своим управлением на северо-востоке Сирии в провинции Ракка, которая и стала их оперативным тылом. Для этого им пришлось дождаться перехода Ракки под контроль вооруженной сирийской оппозиции, а затем провести комплексную специальную и войсковую операцию уже против них. Наместником Шуры (по сути, генерал-губернатором сирийской части владений ИГИЛ) был назначен Фадель Ахмад Абдулла аль-Хийяли, он же Абу-Муслим аль-Туркмани, бывший офицер спецслужб Саддама Хуссейна, выдвиженец Иззата Ибрагима ад-Дури.
Затем, создав на этой основе квазирегулярные подразделения (основанные на бригадах иностранных наемников, и в первую очередь «Джейш мухаджирин», которыми командовал небезызвестный Тархан Батирашвили, он же Умар-Шишани), ИГИЛ смогла провести масштабную экспансию в Ирак, причем политически время экспансии было выбрано исключительно грамотно: именно в этот момент (конец 2013 – начало 2014 года) правительство Нури аль-Малики критически ухудшило свои отношения с суннитской общиной, вызвав политический кризис в стране.
Тархан Батирашвили (Умар Шишани)
Его просчетом командование ИГИЛ сумело блестяще воспользоваться, предложив союз и свою защиту суннитским племенам Анбара, что и обусловило успех довольно вяло развивавшегося поначалу наступления отрядов ИГИЛ в этой провинции. Захват Анбара позволил ИГИЛ выйти на оперативный простор и развернуть свое наступление в провинциях Ирака, в которых проживает смешанное население: курды, сунниты, шииты. Захват Мосула окончательно обрушил обстановку для правительства в Багдаде и в общих чертах обозначил территорию, которую и планировали взять под свой контроль ИГИЛ и баасисты Верховного командования джихада и сопротивления для создания на ней своего государства.
Не зря именно в этот момент и было объявлено о создании Халифата, Абу-Бакр аль-Багдади принял на себя звание халифа, а ИГИЛ переименовала себя в Исламское государство (ИГ) – все было сделано четко и в срок, повинуясь внутренней логике происходящего, а потому и было воспринято немалой частью населения региона в весьма положительном ключе. Если взглянуть на карту центральных областей Ирака, на которой обозначено преимущественное проживание населения страны согласно их конфессиональному и национальному признаку, можно утверждать, что Исламское государство достигло своих естественных границ и его дальнейшее распространение маловероятно. Повторюсь – это совершенно не означает, что экспансия Исламского государства на этом прекращена – теперь в силу начинают вступать иные соображения и логика действий. Но свою программу-минимум баасисты и исламисты выполнили – их государство не просто возникло, но сумело пройти первый, самый сложный этап своего становления.
С этого момента Исламское государство в умах людей региона стало не просто борцом за что-то против чего-то, а победителем, что немедленно привело к качественному сдвигу в его отношениях с другими исламистскими группировками Ближнего Востока и Северной Африки – началось массовое принесение присяги Халифу, которое продолжается и по сей день. Безусловно, сугубо формально Абу-Бакр аль-Багдади не может считаться Халифом, так как не получил на это согласие ведущих исламских авторитетов и богословов, но в конце концов, крайне сложно говорить о формальностях в ситуации распада региона и идущих на его территории войнах, а процедура провозглашения Халифа немедленно вызвала в богословских кругах привычные и почти академические споры, которые можно с любопытством наблюдать со стороны, однако очень быстро становится очевидным, что они совершенно бесплодны и в итоге приведут лишь к тому, что политические сторонники Халифата признают его легитимность, а его противники – нет. Что, в общем-то, можно было сделать и без такой дискуссии.
Возвращаясь к вопросу усложнения и качественным изменениям в военной структуре ИГИЛ, нужно отметить, что они становятся возможными только в связи с ускоренным строительством дееспособных государственных структур. Это позволяет Исламскому государству резко снизить зависимость от внешних источников финансирования и других видов помощи, сведя их до тех значений, которые исключают возможность установления внешнего бесструктурного управления. На сегодня по имеющимся данным, внешнее финансирование составляет всего лишь 5 % общего бюджета группировки, а это создает возможность для повышения уровня субъектности ИГИЛ и проведения самостоятельной политики.
Я вынужден снова вернуться к ополчению Донбасса, так как многие аналогии просто бросаются в глаза, и обойти их молчанием было бы попросту нелепо.
Донецкое ополчение, созданное во многом спонтанно и практически на пустом месте, нельзя прямо сравнивать с ИГИЛ хотя бы потому, что обе составляющие ИГИЛ – Исламское государство Ирака и Высшее командование джихада и освобождения – существовали значительно дольше, а главное, до начала полномасштабных боевых действий 2012–2015 годов. Кроме того, в Ираке еще до краха режима Саддама Хусейна была заложена мощная разветвленная и глубоко законспирированная подпольная сеть сопротивления, обладающая настолько большими ресурсами, что даже сегодня немалая часть вооружений ИГИЛ продолжает поступать с тайных подпольных складов, созданных структурами Саддама.
Поэтому ориентирование ополчения Донбасса на помощь России, включая и так называемый «военторг», является совершенно объективным и вынужденным. Командование ополчением не имело времени и сил для того, чтобы успеть захватить армейские склады с оружием, боеприпасами и техникой. Кроме того, украинская хунта сумела преодолеть коллапс власти и управления и сумела в опережающем темпе навязать ополчению соревнование, в котором ополчение было вынуждено расти и накапливать ресурсы, противодействуя набирающей обороты военной машине Украины. В этом соревновании государство обладает заведомым преимуществом, и даже в состоянии управленческого хаоса после государственного переворота в Киеве динамика роста численности и возможностей ВСУ, Нацгвардии и карательных территориальных и специальных батальонов была выше, чем динамика строительства ополчения.
Однозначно можно сказать, что без помощи из России добровольцами, гражданскими волонтерами-специалистами, гуманитарными поставками и «военторгом» у ополчения вообще не было ни малейших шансов. Неподготовленное восстание было обречено.
Но у этого есть и другая сторона: практически полная зависимость ополчения от России немедленно поставила восстание в положение объекта событий. Российское руководство получило возможность управления процессами и в короткие сроки сумело подчинить себе ополчение и зачаточные структуры гражданского управления ДНР и ЛНР. Можно даже назвать момент, с которого восстание полностью утратило даже намек на субъектность: примерно середина августа 2014 года, когда Москве удалось путем шантажа удалить из Донецка Игоря Стрелкова, а из Луганска – Валерия Болотова.
С этого момента история восстания завершилась, началась история политики внешних игроков, в руках которых и Киев, и ополчение Донбасса были лишь пешками, а колоссальные жертвы с обеих сторон и разрушения стали лишь разменной монетой, «допустимыми потерями».
Более детально этот момент и предшествующие ему процессы нужно разбирать отдельно, как и попытку дать ответ на вопрос: а возможно ли было изменить жесткую заданность событий, которые и привели к утрате субъектности и провалу восстания, но смысл отступления несколько иной: на Донбассе в силу целого комплекса причин как объективного, так и субъективного характера не удалось повторить результат, которого сумели добиться в Ираке. Так и не удалось избавиться от тотальной зависимости от внешних поставок, а значит – и от внешнего управления. Это привело к тому, что был выбран наиболее удобный способ существования возникших новых элит: просто исполнение приказов и распоряжений «сверху».
В такой ситуации нет смысла беспокоиться об идее, о конечной цели восстания, о текущих задачах. Все будет спущено от «кураторов», которые и решат, что такое хорошо, а что такое плохо.
Видимый результат тоже не дает оснований для какого-либо оптимизма за восстание: катастрофа Донбасса продолжается, территория деградирует, хаотические заявления номинального руководства псевдореспублик не имеют никакого отношения ни к реальности, ни к целям и задачам. Страдания населения носят тотальный и неизбирательный характер, что стремительно подрывает социальную базу «республик». Страх перед репрессиями как со стороны ополчения (прошедшее несколько стадий трансформации в конгломерат полунаемных структур, воюющих все чаще «по привычке», «по найму», но все меньше за идею, которой как не было, так, в общем-то, и нет), так и со стороны киевских нацистов вынуждают население либо оставаться на месте, надеясь неизвестно на что, либо бежать.
Сравнение с ИГИЛ и в этом компоненте явно не в пользу Донбасса – ИГИЛ строит государство суннитов для суннитов, и жестко следит за тем, чтобы социальная база Исламского государства не размывалась и не уменьшалась. Баасистам нужна власть и только власть – но власть бессмысленна своего без объекта управления – населения, людей. Уже поэтому все, что делают управленцы Исламского государства, направлено на создание своей собственной социальной базы, создание условий для населения государства, которое поддерживает идеологию ИГИЛ.
В этом смысле для Донбасса все выглядит иначе – отсутствие сколь-либо внятно сформулированной идеи, не говоря уже о том, что эта идея поддерживается населением региона, не позволяет создать критерий лояльности этого населения. Нет критерия – нет возможности оценить деятельность государства, а это означает практическую безвекторность приложения любых его усилий.
Речь идет не о критике – а об оценке. Она безрадостна для Донбасса (по крайней мере, на сегодняшний момент). И пример строительства Исламского государства при всем неоднозначном его характере и заведомо неприемлемых методах говорит о том, что существуют обязательные условия, без выполнения которых любая деятельность по государственному строительству обречена на полный провал. К сожалению, ДНР и ЛНР провалили выполнение всех условий и поэтому просто «плывут по течению», отдавшись на милость курирующих их политтехнологов из Кремля.
Собственно, мы и подошли к ключевому вопросу. Каковы условия, при которых возможно строительство стабильного (пусть и относительно) государства на обломках старого (или даже нескольких).
Необходимым условием государственного строительства является сочетание четырех связанных между собой ключевых факторов.
Первый фактор: наличие организационной составляющей, позволяющей проектировать (планировать) события и процессы и управлять ими в оперативном режиме.
Второй фактор: наличие конструктивной идеологии строительства и развития государства, которая разделяется значительной частью населения, и наличие идеологов, обладающих авторитетом у этой части населения.
Третий: наличие силовой составляющей, способной гибко реагировать на изменения обстановки и добиваться положительных результатов в ходе ведения вооруженной борьбы с любым противником на территории, которая должна стать основой строящегося государства.
Наконец, четвертое условие – это экономическая самодостаточность территории, способная обеспечить существование государства на всех стадиях его строительства.
Предварительным условием государственного строительства является разрушение государственного образования (или нескольких таких образований), на территории которого (или которых) и происходит строительство нового. Под разрушением нужно понимать ослабление всех организующих и отвечающих за стабильность функций «старого» государства до такой степени, что оно теряет способность контролировать свои территории и обеспечивать на них ключевые функции государственного управления – обеспечивать безопасность населения, обеспечивать нормальную экономическую деятельность, гарантировать социальный минимум и так далее.
По сути, «цветные революции», которые проектируют и проводят Соединенные Штаты Америки, направлены на дезинтеграцию «старого» государства – то есть, обеспечивают наступление предварительного условия. В том случае, если технологи «цветной революции» заинтересованы в стабилизации обстановки и создании после проведения государственного переворота относительно стабильного государства, которое отвечает их интересам, они обеспечивают и наступление необходимых условий строительства (или пытаются их обеспечить).
Так происходило в странах Восточной Европы, по которым проехался каток «цветных революций». На месте уничтоженной Югославии созданы квазистабильные, но при этом совершенно несамостоятельные новые государства, подконтрольные и зависимые от Запада. Однако Арабская весна показала, что далеко не всегда цели и задачи Запада заходят так далеко – в Ливии оказалось достаточным лишь разрушить предыдущую версию государства и умыть руки. Отсутствие необходимых условий для строительства новой Ливии привело к тому, что бесконечная катастрофа опустилась на ее территорию, и в обозримой перспективе совершенно не ясно, сколько времени понадобится для того, чтобы стабилизировать обстановку в этой стране – слишком велики противоречия между субъектами событий, среди них нет доминирующей силы, и сценарий распада страны с последующей серией длительных локальных конфликтов и войн между этими осколками более чем вероятен. Собственно, уже сейчас этот сценарий реализуется в полной мере, хотя сугубо формально Ливия все еще остается единым государством, никак не закрепляя свой свершившийся распад.
Примерно такая же ситуация происходит в Сирии и Ираке, подобный сценарий запущен в Йемене: «старые государства» настолько ослаблены предыдущими войнами и революциями, что перестали выполнять свои функции на части или на всей территории своих стран. Распад их становится практически неизбежным, однако остается неясным вопрос – возникнут или нет на их территории (или части территорий) новые относительно стабильные государства.
В случае с Ираком и Сирией ответ дает Исламское государство. Практически оно создано, наступает второй этап: закрепление успехов и оборона государства от внешних врагов. Возникновение Исламского государства оказалось возможным ввиду упорной и длительной работы по созданию необходимых условий: еще до фактического распада Сирии и Ирака были созданы организационные структуры – будущий «скелет» ИГ: Исламское государство Ирака Абу-Мусаба аз-Заркави, возникшее из объединения различных террористических радикальных суннитских группировок, и формально светское Верховное командование джихада и освобождения Иззата Ибрагима ад-Дури. Эти структуры сумели удержаться от вражды друг с другом и конвергировать, создав сплав организационной и идеологической составляющих, причем идеология новой организации оказалась привлекательной для значительной части суннитского населения региона.
И Верховное командование джихада и сопротивления, и Исламское государство Ирака уже имели свои вооруженные группировки, имели ресурсы для ведения вооруженной борьбы, а после того, как была создана интегрированная террористическая группировка Исламское государство Ирака и Леванта (ИГИЛ), эти вооруженные силы обеих организаций сумели пройти сложный путь от разрозненных боевых ячеек через иррегулярные формирования ко вполне регулярной армии, обладающей гибкой тактикой ведения вооруженной борьбы с решительными целями.
Наконец, захват обширной территории и создание работоспособных структур государственного управления позволили администраторам Исламского государства наладить относительно мирную жизнь на захваченных территориях и обеспечить условия для ведения экономической деятельности тому населению, которое и стало его социальной базой. Террор и массовые убийства нелояльного населения, геноцид по отношению к нему стали одним из инструментов ускоренного достижения лояльности – однако закрепить эту лояльность возможно лишь созданием благоприятных условий для повседневной жизни. Информация, которая приходит с территории под контролем ИГИЛ, довольно скудна, мировые СМИ интересуются в первую очередь «жареными» фактами и картинками ужасных расправ. Однако тот факт, что нет никаких сообщений о восстаниях и волнениях на этих территориях, позволяет сделать вывод, что положение значительной части населения выглядит относительно стабильным, им есть что терять, и поэтому лояльность к Исламскому государству – вещь вполне реальная.
Таким образом, в течение 4 лет – с 2010-го по 2014 год, иракские баасисты, сброшенные на социальное дно после краха режима Саддама Хусейна, сумели воспользоваться ситуацией, которую создали в регионе Соединенные Штаты, Запад и аравийские монархии, преследуя свои глобальные и региональные цели и задачи. Разрушение стабильных государств в регионе стало спусковым крючком событий, которыми в достаточной мере овладела готовая к ним бывшая иракская элита (и контрэлита в лице радикальных исламистов). Запад и аравийские монархии предполагали, что управляют созданными при их прямом или косвенном участии конгломератом террористических группировок, сносившим последовательно светские режимы Ближнего Востока, однако ИГИЛ сумела сама использовать Запад и монархов Аравии в своих целях. Когда те поняли свою ошибку, оказалось поздно: ИГИЛ буквально в течение года провела все подготовительные мероприятия, которые в итоге завершились захватом сирийской Ракки и частично Дейр-эз-Зора, затем полностью или частично иракских провинций Анбар, Найнава, Салах-эд-Дин, Дияла, чем решила задачу захвата и контроля территорий своего будущего государства. На этом первый этап строительства завершился, наступает второй – закрепление достигнутых результатов, переосмысление целей и задач, и подготовка к ним.
Мы видим, что под крылом Исламского государства создаются связи с другими террористическими организациями и группировками региона. Учитывая определенную уникальность ИГИЛ, можно не сомневаться, что она будет вести работу по оказанию помощи своим союзникам в деле создания их государств на принципах вассалитета. Крайне сомнительно, что Исламское государство будет само проводить экспансию на чужие ему территории: это очень неперспективно с точки зрения достижения положительного результата. Но вот оказать помощь – организационную, военную, любую иную – Исламское государство может и, безусловно, будет оказывать. К примеру, английская Би-Би-Си сообщает, что нигерийская группировка «Боко Харам» резко активизировала свою активность в интернете и соцсетях с начала 2015 года, при этом ее боевики уже выкладывают фотографии с надписями «Боко Харам – провинция Исламского государства». В июне 2015 года все более активно начинают идти сообщения из Афганистана, где происходит раскол Талибана на часть, которая поддерживает молодую и агрессивную идеологию Исламского государства и часть, придерживающуюся прежних установок «оборонительного джихада» Аль-Кайеды.
Это, кстати говоря – видимый показатель трансформации ИГ в государство, обладающее национальными интересами за пределами своей территории. Примерно так же Иран оказывает помощь режиму в Сирии, союзу экс-президента Салеха с повстанцами-хуситами в Йемене, так ведут себя аравийские монархии, продвигая свои интересы с помощью союзных или подконтрольных им радикальных группировок или лояльных им союзным племенам – как это происходит в том же самом Йемене, где саудиты оказывают помощь свергнутому президенту Мансуру Хади, опирающемуся на ряд племенных объединений и союзов.
«Боко Харам»
Исламское государство становится именно государством со всеми положенными государству атрибутами. Пока оно весьма слабо, еще нет гарантии, что оно сумеет окончательно состояться, но процессы уже прошли точку невозврата, и теперь ИГ – реальный фактор региональной политики.
Повстанцы-хуситы (Йемен)
Безусловно, Исламское государство целиком и полностью заслуживает данные ему характеристики и определения как террористическая организация. Естественно, оно является угрозой для окружающих его государств хотя бы потому, что вынуждено вести вооруженную борьбу с ними за «место под солнцем», и поэтому будет применять все возможные и имеющиеся у него средства борьбы. Однако нужно отметить, что Соединенные Штаты, назвавшие Исламское государство в числе главных угроз человечеству, сами и создали большую часть условий, которые привели к возникновению этой угрозы. Именно они разгромили и дезинтегрировали вначале Ирак, а затем и большую часть региона Ближнего Востока, именно они создали неразрешимый конфликт между шиитской и суннитской общинами Ирака, они и сейчас продолжают громить регион, разрушая последние очаги стабильности в нем.
Неудивительно, что на месте пепелища вырастает новая трава – и не стоит сетовать, что из-под земли выбиваются не прекрасные тюльпаны, а колючий чертополох – чем свирепее пожар, тем больше шансов у самых неприхотливых. Риторика Барака Обамы, довольно иезуитски обозначившая Россию, Исламское государство и лихорадку Эбола в качестве глобальных угроз, рассчитана на слабоумных, но стоит признать, что повсеместное внедрение демократии по американским образцам дает все основания Обаме рассчитывать на нужный ему эффект дезинтеграции мирового пространства.
На мой взгляд, российская риторика в отношении Исламского государства выглядит слишком однобокой и идет в русле американской. Является ли это нежеланием злить «партнера» или просто отсутствием собственной позиции – пока неясно.
