В принципе, все сказанное выше носит сугубо описательный характер с элементами некоторых отступлений и аналогий. История Исламского государства только пишется, еще очень многое в ней неизвестно, недостоверно, неясно. То, что лежит на поверхности, не всегда выглядит разумным и логичным, но в целом общая картина происходящего вполне однозначна.

Политика Соединенных Штатов Америки, направленная на дестабилизацию своих стратегических противников, выглядит шаблонной – под вывеской привнесения демократии и принуждения к общечеловеческим ценностям разрушаются тонкие самонастраивающиеся механизмы, позволяющие разрешать противоречия в регионах, которые граничат с территорией противников США. По сути, вопрос о Третьей мировой войне в таких обстоятельствах выглядит во многом условным – США уже ведут ее через цепь локальных конфликтов низкой интенсивности, используя точки и линии разломов, созданные в прежние годы и десятилетия.

Ближний Восток, чей сегодняшний облик определен двумя глобальными процессами – сломом колониальной системы по итогам Второй мировой войны и реализацией различных проектов (в основном социалистической направленности) в масштабах стран региона, оказался к концу ХХ века перед серьезными вызовами, которые он не смог разрешить в рамках выбранного им пути развития. Во многом неспособность в разрешении возникших противоречий носила субъективный характер. Арабские лидеры к концу XX – началу XXI века поголовно стали представлять из себя классических восточных деспотов, чьей основной задачей стало сохранение власти. Это привело к стагнации развития и идеологическому тупику.

Исламская революция в Иране (1979 г.)

Выходом из него могла стать идеология, ориентирующаяся на возврат к традиционным ценностям, и раз уж светские проекты не смогли решить стоящих перед ними задач, стал неизбежен ренессанс клерикальных проектов, первым из которых стал Иран. Иран воспринимался как некая флуктуация, исключение из правил, однако никто не рассматривал его как первый звонок грядущего краха. Ситуация казалась вполне стабильной, диктаторы – вечными, а потому Иран так никого ничему и не научил.

Соединенные Штаты, применив грубую силу в Ираке и Афганистане, запустили процессы распада сложившегося равновесия, но при этом практически сразу утратили контроль над ними. Декларируемая концепция «управляемого хаоса» подразумевает, что целью США является сам хаос, и такое положение дел их вполне устраивает. Однако подобное утверждение не выглядит достоверным: в любом хаосе всегда происходит зарождение упорядочивающих начал, и отсутствие контроля над ситуацией означает лишь то, что «хаотизаторы» своими руками создают своих новых противников, причем всегда есть вероятность того, что эти новые противники будут гораздо серьезнее предыдущих.

Скорее, речь идет именно об утрате контроля, и если взглянуть на практику действий США в оккупированных ими регионах и странах, а также в тех странах, которые оказались ими разрушены, всегда можно увидеть, что любые попытки американцев связаны с навязыванием чуждых оккупированному региону или стране стандартов и моделей, которые и оказываются нежизнеспособными.

Внешне ситуация выглядит вполне управляемой, однако любой кризис демонстрирует полную нежизнеспособность внедренных чуждых моделей управления. Ирак – не исключение. Навязанная извне демократия разрушила существующие механизмы согласования интересов и подменила их грубой силой. Принцип Ле-Шателье, работающий в динамических средах, сработал и здесь – система отказалась сохранять устойчивость и попыталась вернуться в исходное состояние. Когда этого не получилось, возник проект ИГИЛ, который предложил принципиально иной выход из сложившего положения – раз нельзя сосуществовать трем общинам Ирака, соблюдая правила общей жизни на его территории, значит, нужно закрыть Ирак как проект, и на его месте создать отдельные государства, в которых все общины страны попросту «разойдутся» в разные стороны и начнут жить по-отдельности.

Карта стран, граждане которых воюют в рядах ИГИЛ (Данные ЦРУ)

Понятно, что никакого цивилизованного развода в таких обстоятельствах ожидать невозможно, он происходит прямо у нас перед глазами и наиболее жесткими и жестокими методами. Тем не менее, процесс имеет под собой вполне объективную основу, и альтернативы ему уже не существует. Любые иные варианты сегодня выглядят более чем утопическими.

Ближний Восток закрывает одновременно два фактора, определявшие его облик до начала Арабской весны – разрушаются постколониальные границы и ликвидируются светские проекты развития. Процесс далек от завершения, и поэтому можно смело утверждать, что ближайшие годы все существующие страны региона будут вынуждены защищать свою целостность в рамках признанных границ. Это означает лишь то, что война будет продолжаться, ее расползание по региону неизбежно, разрушение прежнего миропорядка на Ближнем, а скорее всего, и на Среднем Востоке будет продолжаться.

При этом вполне логичным будет допустить, что Исламское государство, которое сегодня и является основным ударным инструментом этого процесса (но далеко не единственным), будет и далее действовать предельно рационально, что демонстрировалось его руководством в последние годы. Рациональность заключается в поиске «слабого звена», то есть – жертвами ИГ будут становиться те страны, которые в силу внутренних проблем еще до столкновения с Исламским государством выглядят ослабленными внутренними противоречиями и проблемами.

Краткосрочные задачи Исламского государства заключаются в завершении первого этапа экспансии, которая началась с момента захвата сирийского провинциального центра Ракки в январе 2014 года. Естественно, ИГИЛ и до Ракки вела боевые действия, однако взятие столь крупного административного центра стало в определенной мере сдвигом в ее деятельности, переведя ее на иной уровень, с которого и началась реальная трансформация одной из успешных террористических группировок региона в полноценное государственное образование.

Своей ближайшей политической и военной задачей Исламское государство считает захват двух древнейших городов региона, имеющих не только экономическое или политическое значение, но главное – обосновывает претензию на государственный статус сегодняшней пока еще довольно рыхлой квазигосударственной структуры ИГИЛ. Речь, конечно, идет о Дамаске и Багдаде или хотя бы об одном из этих городов.

Ситуация в Сирии к середине 2015 года выглядит катастрофической для режима Башара Асада. Четыре года войны разрушили экономику страны, вызвали массовый исход беженцев и их перемещение как за пределы Сирии, так и внутри нее. Страна практически разорвана на зоны влияния и контроля разнообразных исламистских и откровенно бандитских группировок, потери правительственной армии по разным сведениям уже превышают 150 тысяч человек, причем половина этих потерь приходится на алавитскую общину, которая составляет этническое и конфессиональное меньшинство страны.

Все это подрывает боевой дух, и хотя алавиты, друзы, христиане и светские сирийцы понимают смертельную угрозу для себя в случае победы противника, что и вынуждает их сражаться (нужно отметить, что тотальные войны вообще нехарактерны для региона) до самого конца, усталость берет свое. Недовольство происходящим растет, однако мятеж против режима выглядит совершенно бессмысленным – даже в этом случае договориться с ИГИЛ, Джебхат ан-Нусрой и прочими исламистскими группировками не получится. Выход сирийцы видят в эмиграции, в декабре 2014 года их численность только в Турции оценивалась в 1,6 миллионов человек.

В таких условиях способность продолжать борьбу и тем более победить в ней для правительства Сирии выглядит все более эфемерной. Скорее всего, мы станем в ближайшем будущем свидетелями окончания катастрофы Сирии, хотя, безусловно, до захвата всей территории страны боевикам еще очень далеко – на территориях меньшинств сопротивление приобретет еще большее ожесточение, и вполне возможно, что они все-таки сумеют защитить себя от окончательного истребления. Правда, возможен и более печальный исход, и тогда он встанет на уровень памятной резни между тутси и хуту, а возможно, и превзойдет ее по последствиям.

Сирия, скорее всего, по итогам идущей сегодня войны прекратит свое существование и распадется на несколько территориальных образований, за которые уже сейчас идет борьба как между государствами региона (в первую очередь это Израиль и Турция), так и различных исламистских группировок, среди которых ИГИЛ занимает ведущие позиции. За вычетом территорий меньшинств нынешней Сирии (курдская Хасака, алавитская Латакия и друзский анклав в Дераа) остальные территории будут захватываться этими тремя ключевыми игроками идущей войны.

Интерес Израиля заключается в создании буферной зоны, которая предохранит территорию самого Израиля от набегов боевиков и стремительно дичающего населения региона. Кроме того, де-факто будет решена проблема Голанских высот, являющаяся крайне важной для Израиля и его водной независимости.

Примерно теми же интересами руководствуется и Турция. Нет никаких сомнений, что в случае окончательного краха режима Асада турецкая армия возьмет под контроль часть приграничной сирийской территории, переместив на нее как армию, так и лагеря сирийских беженцев, которые создают серьезные проблемы в турецком приграничье. Распад Сирии поставит точку в территориальной проблеме, существующей между Сирией и Турцией.

Остальная территория станет полем боя между ИГИЛ и всеми остальными исламистскими и полусветскими вооруженными формированиями. В этой борьбе шансы Исламского государства выглядят более предпочтительными – в первую очередь благодаря лучшей организации, существовании структур управления, тыловому обеспечению и колоссальными по сравнению с остальными группировками ресурсами – людскими, финансовыми, военными.

В Ираке ситуация для ИГИЛ выглядит более сложной. Под контролем Исламского государства находятся суннитские провинции – то есть, территории с преимущественным проживанием суннитского арабского населения. Политика террора привела к тому, что с этих территорий в массовом порядке бежали курды, христиане, шииты, что фактически является чистой воды геноцидом по отношению к этим группам населения. Тем не менее, вследствие такой политики Исламское государство очень быстро и без особых трудоемких затрат получило в основном лояльное население на подконтрольных ему территориях, существенно изменив этноконфессиональный баланс на них.

Тем не менее, борьба на границах этой территории носит крайне ожесточенный характер, причем во многом это связано с утратой Исламским государством инициативы после того, как оно весной-летом 2014 года сумело провести ряд блестящих операций, имеющих смешанный характер между специальными, общевойсковыми и иррегулярными боевыми действиями. Захват Мосула стал шоком для иракского правительства, разгром иракской армии чуть было не привел к потере Багдада, и лишь авральные и пожарные действия иранских советников во главе с генералом КСИР Кассемом Сулеймани позволили вначале стабилизировать фронт, а затем начать теснить боевиков ИГИЛ.

Бригадный генерал Кассем Сулеймани

К лету 2015 года война в Ираке приобрела позиционный характер, причем это касается как действий ИГИЛ против курдов, так и против правительства Ирака. Начала сказываться ресурсная недостаточность Исламского государства, неспособного к значительной концентрации сил и средств ввиду того, что общая площадь подконтрольной ему территории увеличилась в разы, что привело к увеличению численности отрядов боевиков И Г, однако содержать столь большие формирования экономика территорий Исламского государства не способна, и как раз это обстоятельство и позволяет прогнозировать дальнейшие действия военно-политического руководства ИГ довольно уверенно.

Главная проблема, вставшая в полный рост перед Исламским государством – невозможность продолжать наступательную, экспансионистскую политику имеющимися силами. Это можно проследить на установившейся колебательной системе, когда на наступление ИГИЛ его противники отвечают наступательными операциями в других секторах фронта, на что военное командование Исламского государства проводит атаку снова в другом месте. К примеру, на «курдском фронте» вначале отряды ИГИЛ отчаянно атаковали приграничный город Кобани, и после неудачи наступления получили сходящийся удар с двух направлений на стратегически важный приграничный город Тель-Абьяд, через который осуществлялась контрабанда нефти, а также снабжение оружием и людьми с территории Турции. Для парирования возможного наступления курдов от Тель-Абьяда на юг в сторону Ракки была предпринята новая атака на Кобани, которая привела к срыву наступательных действий курдских формирований.

Такие «качели» можно наблюдать и в Ираке – в ответ на взятие Тикрита и бои за Фаллуджу ИГ провело в классическом стиле захват провинциального центра Анбара города Рамади. Разгром в Рамади был для иракских сил крайне серьезным – практически самым тяжелым поражением после прошлогодней потери Мосула.

Фактически это означает утрату инициативы со стороны Исламского государства, что неизбежно ведет его по пути вынужденного перехода к обороне. То, что оборона для ИГ в сложившейся оперативной обстановке станет катастрофой, нет даже смысла обсуждать и обосновывать. Достаточно взглянуть на Донбасс – отказ от наступательной доктрины и тотальной войны на всей территории Украины или, по крайней мере, Левобережья привел к тому, что без помощи России Донецкая и Луганская народные республики закончили бы свое существование уже летом прошлого года. Оборона есть смерть вооруженного восстания – это утверждение Ленина работает в любых условиях.

Сомнительно, что до мозга костей рациональные и неизменно ставящие своих противников в тупик руководители Исламского государства, не понимают такой простой вещи. Однако выход из тупика, в который оно попало, не выглядит таким же простым.

Строго рационально, перехват инициативы возможен в случае резкого качественного усиления Исламского государства в военном отношении. Его противники – Ирак, курды, Сирия и Иран – действуют сегодня на пределе своих возможностей, хотя и по разным причинам. К примеру, Иран, безусловно, обладает огромным потенциалом, но последнее, что он будет делать в существующих обстоятельствах – бросать все свои силы на уничтожение Исламского государства. Тем самым он неизбежно ослабит свое положение в существующем противостоянии с Израилем и Саудовской Аравией, и не стоит даже сомневаться, что оба его противника сделают все, чтобы Иран втянулся в войну с ИГИЛ в максимальной степени.

Курды твердо ведут политику «Нам чужого не надо, но и своё не отдадим» – то есть, на территориях преимущественного проживания курдов они будут стоять насмерть, но дальнейшее продвижение на суннитские территории для курдов будет означать совершенно бескорыстную помощь режиму в Багдаде, причем совершенно неизвестно, чем именно за нее «отблагодарит» Багдад.

Для самого Багдада наступление на территорию ИГИЛ в кратко- и даже среднесрочной перспективе не представляется возможным: прошлогодний разгром под Мосулом, усугубленный не менее тяжелым поражением в Рамади, крайне негативно сказался на боеспособности армии и режима. Багдад был вынужден прибегнуть к помощи шиитского ополчения, что не выглядит для иракских политиков, пусть и шиитов, разумным решением: тем самым усиливаются шиитские радикальные лидеры, которых удалось ценой сложных компромиссов уговорить уйти в тень. Хотя бы поэтому ни о каком решительном наступлении со стороны Багдада тоже говорить пока не приходится. «Пока» – понятие растянутое и неконкретное, но есть смысл полагать, что в 2015 году иракское правительство вряд ли сумеет качественно и количественно нарастить свои вооруженные и специальные силы, чтобы серьезно изменить общую обстановку.

В сложившихся условиях перед Исламским государство стоит выбор между двумя стратегиями, каждая из которых преследует основную цель захвата новых ресурсно обеспеченных территорий.

Первая стратегия – наращивание числа своих сторонников в регионе Среднего Востока и экспансия в направлении республик бывшей советской Средней Азии. Ресурсно обеспеченные территории последних (газ в Туркмении, хлопок и продовольствие в Узбекистане, людские ресурсы в Таджикистане и Киргизии) могут серьезно усилить Исламское государство – настолько, что оно сможет навязать новый раунд борьбы на гораздо более обширных пространствах, вовлекая в нее огромные массы людей. Такой «уход на периферию» позволит Исламскому государству обезопасить важнейшую для него территорию исторической области Левант, создав из нее своеобразную «метрополию», выкачивающую ресурсы из периферийных стран, после чего нарастить военную мощь этой «метрополии» и решить задачу нанесения решительного военного поражения режимам Дамаска и Ирака.

Стоит отметить, что этот вариант превращает Исламское государство в ситуативного союзника той части американской элиты, которая ведет ожесточенную борьбу против Китая и его проектов – «Нового Великого шелкового пути» и снабжения туркменскими углеводородами по маршруту Туркменистан – Узбекистан – Таджикистан – Синцзянский автономный район Китая. Под контроль Исламского государства попадают и альтернативные пути доставки туркменского газа – в первую очередь проект ТАПИ. В определенном смысле это уже напрямую сталкивает Исламское государство с Китаем, и для Соединенных Штатов такого рода сценарий, где они имеют возможность стоять над схваткой, пытаясь ее регулировать, выглядит исключительно перспективным.

Появление Исламского государства на восточных рубежах Ирана со стороны Афганистана делает его таким же ситуативным союзником Израиля, заинтересованного в создании вокруг Ирана зоны угроз, которая либо столкнет Иран с Исламским государством уже в прямой схватке, либо вынудит иранское руководство парировать угрозы через перераспределение ресурсов в пользу обороны восточных рубежей. У ИГИЛ появляется предмет для торговли с США и Израилем, что выводит его руководство на уровень субъектов региональной политики, фактически делая первый шаг к легитимации их детища.

Второй сценарий – атака в направлении Саудовской Аравии, которая в ряду противников Исламского государства выглядит наиболее «слабым звеном». Это утверждение выглядит на первый взгляд спорным, так как богатая и прекрасно вооруженная Саудовская Аравия с жестким и вполне рациональным руководством не кажется легким противником. Тем не менее, есть ряд проблем, которые существенно ослабляют королевство и делают из него весьма соблазнительную цель для возможной атаки.

Эти проблемы вполне очевидны – пока вопросы престолонаследия окончательно не решены или, по крайней мере, не выглядят решенными. После смерти короля Абдаллы бин Абдулазиза сложившийся баланс в верховной власти оказался нарушен. Крупнейший и могущественнейший клан внутри династии Судейри получил все ключевые посты. К Судейри принадлежит и сам король Сальман, и кронпринц Мохаммед бин Найеф, и сын короля Мохаммед бин Сальман, ставший третьим лицом в государстве.

Кроме того, до сих пор не ясно, какой именно после ухода нынешнего короля Сальмана будет система престолонаследия. Архаичная лествичная система, при которой брат наследует брату, была создана королем-основателем Абдулазизом ибн Саудом, руководствовавшимся железной логикой – к управлению государством получали доступ представители всех крупнейших племен королевства, так как заключивший династические браки с представительницами всех ведущих племен и союзов Саудовской Аравии король-основатель создал вполне работающий баланс интересов внутри династии.

Однако если это неплохо работало в первом поколении принцев – сыновей Абдулазиза, то уже второе поколение – его внуки – серьезно смешали баланс кланов и племен, что неизбежно создает конфликт интересов. Сохранение прежней системы престолонаследия чревато нарастанием противоречий внутри династии.

С другой стороны, переход к более прогрессивной и традиционной системе престолонаследия от отца к сыну оставляет за бортом верховной власти все кланы, кроме одного, представители которого и будут нести бремя верховной власти. Как раз сегодняшняя ситуация, когда клан Судейри овладел всеми ключевыми постами во власти, весьма не нравится остальным. Главными соперниками Судейри традиционно являются Сунайяны и союзное им племя шаммар, выходцем из которого был предыдущий король Абдалла, причем его сын Митаб продолжает руководить Национальной гвардией, в то время как под контролем Судейри находятся армия и полиция.

Наконец, есть объединение принцев, связанных между собой уже не кровными, а скорее идеологическими пристрастиями – так называемая группировка «молодых принцев», лидером которой является богатейший человек королевства принц Аль-Валид бин Таляль, обладающий также всеми правами на престол, как внук короля Абдельазиза.

Говоря иначе, самый главный вопрос – вопрос о власти – в Саудовской Аравии не выглядит однозначным. Конфликт интересов существует, но пока положение государства стабильно, интересы династии для всех группировок выглядят более приоритетными, чем интересы кланов. Но только пока государство стабильно.

Еще одной проблемой являются перманентные шиитские волнения в самой главной нефтеносной провинции – Восточной. Опять же, пока они не выглядят угрозой стабильности, но могут стать и обязательно станут фактором, который может запустить процессы распада и развала страны в случае, если у государства не окажется в какой-то момент сил и ресурсов для контроля над обстановкой в этой провинции. Или же эти ресурсы и силы будут отвлечены на более угрожающее направление.

Крайне неудачно для Саудовской Аравии протекает война в Йемене, которую она была вынуждена развязывать под предлогом возвращения «законного» президента Йемена А. Р. Мансура Хади. «Законность» Хади вызывает серьезные сомнения, так как срок его полномочий завершился за год до начала событий, приведших к его отставке и бегству, однако война, которую развязала Саудовская Аравия и ее союзники, ведется совсем по другим причинам, из которых это – самая мелкая.

Движение «Ансар Алла», которое иначе называют движением хуситов (по имени основателя этого движения Хуссейна Бадруддина аль-Хуси) вызывает серьезное беспокойство Саудовской Аравии, так как ставит своей целью воссоздание имамата Йемен (причем Хуссейн аль-Хуси провозгласил себя имамом, это звание перешло к его брату Абдул-Малику аль-Хуси, возглавляющего сегодня движение «Ансар Алла»). Возвращение к имамату поднимает вопрос принадлежности южных провинций Саудовской Аравии, которые ранее входили в Йемен, и которые фактически были аннексированы королевством.

Авиаудар ВВС арабской коалиции по столице Йемена Сане

Если ранее «Ансар Алла» оппонировало правительству Йемена во главе с Али Абдаллой Салехом, и Саудовская Аравия, поддерживая Салеха, решала тем самым проблему хуситов, то после событий Арабской весны Салех ушел в отставку, но ушел так, чтобы вернуться. Вот только теперь он сделал ставку на Иран, как поддерживающую его силу, и стал ситуативным союзником ранее враждовавших с ним хуситов.

Появление проиранского Йемена совершенно не вписывается ни в какие планы Саудовской Аравии, что и предопределило запуск войны с «сепаратистами»-хуситами и вооруженными отрядами Салеха.

При этом перспектив у этой войны для Саудовской Аравии не просматривается. Без наземной операции решить проблему невозможно, а наземная операция приведет к катастрофе. Собственно, военное и политическое руководство Саудовской Аравии отдает себе отчет в подобном исходе и не горит желанием интенсифицировать конфликт, однако и прекратить его не может – на кону репутация региональной державы, да и основная причина, побудившая к военному решению, так никуда и не делась – присутствие Ирана на юге Аравийского полуострова в случае победы союза Хуси и Салеха становится реальностью.

Складывающаяся военно-политическая обстановка играет на руку Исламскому государству, которое может решиться на экспансию в направлении Саудовской Аравии. Риск велик, однако и возможный выигрыш превосходит любые самые смелые ожидания. Развал Саудовской Аравии, контроль над ее месторождениями и нефтяной отраслью (пусть даже и в усеченном виде), выход к Двум святыням Мекки и Медины превращает Исламское государство в полноценного регионального игрока с реальными претензиями влияния на геополитику и лидера всего исламского мира.

Повторюсь – подобное развитие событий несет в себе слишком большие риски, которые нужно просчитывать отдельно, однако сценарий экспансии на юг очень и очень привлекателен с точки зрения эффекта, который может быть получен в случае его реализации, даже частичной.

Шиитские повстанцы-хуситы в Йемене

Пока лишь можно констатировать, что Исламское государство прорабатывает оба варианта. Нападения на шиитские мечети в Восточной провинции Саудовской Аравии, ответственность за которые взяло на себя Исламское государство, активная деятельность его в Афганистане и Пакистане, где пакистанский Талибан уже принес присягу халифу аль-Багдади, и в самом Афганистане происходит раскол движения Талибан на сторонников идеологии Аль-Кайеды и приверженцев Исламского государства – все это говорит о проработке сценарных планов руководством ИГИЛ.

Не стоит забывать, что российский Северный Кавказ, который является одним из ведущих поставщиков живой силы в боевые отряды ИГИЛ, также подвергается угрозе экспансии со стороны Исламского государства. Несмотря на то, что радикальные группировки боевиков на самом Северном Кавказе находятся под очень жестким прессингом со стороны российских силовых структур и во многом маргинальны, но в мае-июне 2015 года они принесли присягу халифу Багдади, чем формально привели Исламское государство на российскую территорию – теперь они являются его представителями.

Какое направление будет выбрано Шурой ИГ в качестве приоритетного, а какие – в качестве отвлекающих и дополнительных, сейчас сказать не может никто. Возможно, что к моменту выхода книги в свет это тоже будет еще неясно. Однако жесткая необходимость определиться с дальнейшими шагами вынуждает Исламское государство к поиску выхода из того позиционного тупика, в котором оно оказалось к середине 2015 года. Можно с достаточной долей уверенности говорить о том, что Исламское государство будет пробовать «на прочность» все направления, и там, где его противник допустит ошибку или окажется слабым, оно и будет наносить удар.

Так называемое международное сообщество сегодня не способно объединиться в деле ликвидации Исламского государства хотя бы военным путем. Говорить о ликвидации идейной базы, которая сейчас кристаллизуется и завоевывает умы миллионов людей в регионе и по всему миру, тем более не приходится. Это дает очень серьезный шанс Исламскому государству выжить и решить задачи своего развития. Естественно, речь идет именно о шансе – его еще нужно использовать, однако пока история этой организации, ставшей государством, говорит о том, что ей вполне по силам решать столь масштабные задачи.