Когда мы впервые вошли в отель «Каса Санто-Доминго», я просто не заметила эту женщину в синем — у меня глаза разбежались. Обычно моя мать не желала платить за номер больше пятидесяти долларов в сутки, поэтому последние два дня мы с Эриком скитались по разным дешевым мотелям, пока наконец не наткнулась на элегантное строение, выполненное в барочном стиле. «Каса Санто-Доминго», частично реставрированное здание католического монастыря семнадцатого века, представляло собой беспорядочное сооружение с длинными темными коридорами, освещенными восковыми свечами. Сеть коридоров спускается в самые настоящие катакомбы, где некогда находились аккуратные могилы аббатов и в беспорядке валялись кости рядовых братьев. Здание украшает крытый портик, у которого цветут высаженные идеально ровными рядами фиолетовые гортензии и багрово-красные маки. Персонал гостиницы неплохо поработал над устранением последствий урагана: сломанные пальмы были уже срублены, последние из выбитых окон чинили прямо у нас на глазах. Более того, не было заметно никаких признаков снижения деловой активности: в момент нашего прихода закончился концерт, в отель только что прибыла большая группа туристов, а вестибюль был заполнен элегантно одетыми людьми.

Мы уже час дожидались сверхзанятого дежурного администратора, когда я наконец впервые обратила внимание на женщину в синем. Мы с Эриком стояли в очереди у стойки администратора, окруженные шикарными женщинами в ярких блузках и туфлях на высоких каблуках; мужчины были в костюмах-тройках, причем из нагрудного кармана пиджака каждого обязательно высовывался краешек синего носового платка. Здесь же находилась некая весьма привлекательная леди в облегающем синем костюме и обтягивающей шифоновой блузке; ансамбль прекрасно дополняла надетая поверх длинных черных волос синяя шляпка со старомодной вуалью из синих кружев. На первый взгляд все это могло показаться чересчур претенциозным, однако общий эффект был, несомненно, потрясающим.

Эрик, который в этот момент деловито проталкивал меня через толпу, не обратил на даму ровно никакого внимания. Тем не менее я сразу заметила, что она продвигается по толпе грациозной походкой спринтера или даже опытного охотника; руки ее были узкими, пальцы пухлые с длинными ногтями, и хотя я подозревала, что они больше подходят для того, чтобы держать мачете, дама весьма изящно похлопала по плечу одного из стоявших рядом мужчин и попросила у него прикурить. Отвернувшись от меня, она поднесла зажигалку к губам, и хотя я сумела рассмотреть тонкие линии шеи и подбородка, но за голубой вуалью и белым дымом сигареты я так и не смогла различить черты ее лица.

Мое внимание сумела отвлечь от нее лишь другая красивая женщина; это была администратор гостиницы, до которой мы наконец добрались.

У нее были длинные черные блестящие волосы, лицо эльфа и глаза цвета кофе. На темно-зеленом жакете красовался бейджик «Марисела».

— Хуана Санчес была здесь неделю назад, — сказала она, бросив взгляд на Эрика и снова уставившись в свой компьютер.

Мы с ним обменялись короткими взглядами.

— Наконец-то! — сказала я.

— Она не оставила сообщения?

— Не думаю… хотя подождите минутку, я проверю.

— Это означает, что теперь мы должны отправиться во Флорес, — сказала я Эрику.

— Кое-что есть, — сказала Марисела. — Запись на компьютере относительно ее пребывания.

— Что? — спросила я чуть громче, чем следовало.

Дежурная бросила на меня мрачный взгляд.

— А вы не могли бы сказать, о чем эта запись? — мягко осведомился Эрик, игнорируя, как мне показалось, те многочисленные и чрезвычайно дружеские знаки внимания, которые она ему явно оказывала.

— Не могу сказать, — ответила красотка. — Мы обычно делаем такие пометки, когда гости забывают какие-то вещи или же оставляют сообщения. Мне нужно спросить разрешения у управляющего. Но сейчас у меня нет времени. Может, подождете в баре?

— Ладно, — кивнула я.

— Первое, что мы нашли с тех пор, как сюда приехали, — сказал мне Эрик.

— Лучше бы мы нашли ее, — сказала я.

— А вы, случайно, не знаете, нет ли в этом баре хорошего шампанского? — спросил он у администратора. — Нам нужно немного взбодриться.

Еще раз взмахнув ресницами, Марисела заверила его, что шампанское имеется.

Дама в синем все еще стояла в сторонке, окутанная кружевами и табачным дымом.

В баре, богато украшенном красным деревом и разного рода медными и позолоченными финтифлюшками, выдержанными почему-то в стиле Дикого Запада, царил полумрак. Висевший над стойкой большой телевизор наглядно демонстрировал, как ураган опустошил северные и восточные районы страны. На экране мелькали кадры, запечатлевшие сломанные деревья, голодающих людей, разрушенные деревни. Затем был сюжет про голубой нефрит, обнаруженный местными геологами после оползня в Сьеррас-де-лас-Минас. Ученый из Гарварда держал обеими руками зеленовато-синий камень с пурпурными и золотистыми прожилками, и солнечные лучи отражались от его поверхности. По словам репортера, геологи все еще не определили, где находится месторождение, но надеялись, что в ближайшее время в этой области произойдет прорыв.

От всех этих картинок мне стало нехорошо.

— Вы не могли бы выключить телевизор? — спросила я бармена.

Не отрывая глаз от газеты, тот поднял руку и щелкнул выключателем, экран погас.

— Не могу поверить, что она останавливалась здесь, — окинув взглядом убранство бара, заметил Эрик.

— Я тоже.

— Вообще-то я ничего не имею против. Кровати здесь наверняка просто сказочные. Но если счет переваливает за сотню, это обычно вызывает у госпожи Санчес подагру.

— Не имею представления, что на нее накатило.

Пережевывая японские блюда и запивая вином, мы молча размышляли над этой загадкой. Пару минут спустя Эрик слегка подвинулся на сиденье, так что свет на его футболку упал под новым углом, и, вероятно, после сюжета о голубом нефрите мои мысли вдруг потекли по другому руслу. Хотя я и не была экспертом в этой области, я все же знала, как читать иероглифы, а благодаря маме сотни раз видела изображения стелы. Однако сейчас росписи показались мне немного другими; я различала изображения солнечных богов и святых. Какое-то время мое внимание было приковано к этим рисункам; я сидела, не отрывая глаз от майки Эрика.

— Ну, — сказал он, — нам надо о чем-нибудь поговорить. А то, если я буду гадать насчет вашей мамы и думать о том, что, пока я тут разглядываю колеса от фургонов, горстка идиотов из Гарварда собирается захватить весь нефрит и всю славу, просто сойду с ума.

— Как насчет этого? — Я подняла руку и коснулась изображения на футболке, натянутой на его широкой груди. Думаю, со стороны Эрика последовала какая-то физическая реакция, потому что я вдруг смутилась и отняла руку. — Извините.

— А что вы, собственно, хотели сделать?

— Что это такое? — спросила я. — Кажется, символ нефрита?

— Ну да. — Он кивнул. — Неплохо… совсем неплохо.

— Помню, я читала об этом символе в одном из писем де ла Куэвы к ее сестре Агате, — сказала я и попыталась процитировать:

— Этот символ означает нефрит, моя правительница, — сообщил мне Баладж К’уаилл (ибо таково его имя), взяв меня за руку и изобразив ею сей причудливый знак.

— Для женщины это плохое слово, — ответила я.

— Тем лучше, любовь моя, — ибо ты и вправду худшая из женщин. Пусть это будет твоим знаком.

Сказав это, он начал целовать меня в разные необычные места, что мне весьма понравилось, и тогда пришлось согласиться, что я и вправду чрезвычайно испорченная дама.

— Я читал этот отрывок! — оживился Эрик. — В аспирантуре. Это же знаменитый текст. Один из первых документов, которые использовались для расшифровки письменности майя. На него ссылались еще в девятнадцатом веке. И ваша мать тоже его использовала — в Принстоне. Когда пыталась перевести стелу.

— Я и сама не представляла себе, что это помню, — сказала я.

Положив руки на стол, Эрик сцепил пальцы.

— Ну, так иногда и случается. Ключ к разгадке находится в одном месте, а применяется в другом. Расшифровка — своего рода детективное расследование. В свое время очень этим интересовался, я вам не рассказывал? Я имею в виду классическую форму расшифровки — взлом секретных кодов, а не попытку прочитать надпись на неизвестном языке.

— Вы об этом упоминали…

— Начал с изучения римских шифров, но через некоторое время заинтересовался языковым кодом майя. Думаю, я выбрал профессию археолога именно благодаря стеле, то есть ее иероглифам. Благодаря проблеме перевода.

— Из-за того, что написали мои родители?

— Отчасти. Как я уже говорил, всегда считал, что они — и де ла Роса тоже — истолковали надпись неправильно.

— Вы когда-нибудь говорили об этом моей матери?

— Едва с ней познакомился — и можете себе представить, какой прием я встретил. — Он засмеялся. — Собственно, почему бы нам сейчас на нее не взглянуть? На стелу. Просто чтобы убить время. У меня в сумке лежит книжка, которую нам дал ваш папа.

Покопавшись в своем забитом бумагами рюкзаке, Эрик вытащил оттуда книгу под названием «Изобразительный ряд и перевод текста стелы Флорес: Исходные данные для исследования текста майя в Национальном музее археологии и этнологии».

— Опять-таки надпись на стеле не зашифрована. В шестидесятых годах один-два исследователя некоторое время баловались с этой идеей, но у них ничего не вышло. Ни майя, ни ольмеки не использовали такого рода головоломок, поскольку логографическое письмо — иероглифы того типа, что использовали майя, шумеры или египтяне, просто является недостаточно гибким для шифрования. Это изобретение греков и римлян, которые использовали алфавит. Например, Цезарь использовал так называемый перестановочный код. А еще есть групповые коды, они чрезвычайно сложны. Тем не менее любой язык представляет собой своего рода код, иероглифы майя и ольмеков не исключение. Несколько столетий их вообще никто не мог прочитать.

— А почему вас так заинтересовали шифры?

— Одна из моих первых статей посвящена Оскару Тапиа и его зеркальному письму, но над этими проблемами я начал работать еще ребенком. Причудливые маленькие головоломки Льюиса Кэрролла. Шифр Августа. Азбука Морзе. — Он склонил голову набок. — Может, я чересчур много говорю? Может, помолчать?

— Нет. Мне как раз хочется поговорить. И потом, я тоже люблю шифры — в детстве меня страшно занимали скарабеи в «Той, которая должна подчиниться».

— Хаггарда?

— Да. У него там все начинается с греческого унциального шрифта. А еще «Золотой жук» Эдгара По.

— Наверное, это ваша мать увлекла вас подобными историями.

— Может быть…

— А меня отец. Он был математиком. Рано остался вдовцом. Он всю жизнь распутывал подобные проблемы. Интерес к шифрам я унаследовал от него.

— Ну, у меня практически все то же самое — я заразилась этим от родителей.

— Вероятно, все же не так сильно, как вам кажется, — у вас нет авантюрной жилки.

Он сделал паузу; я молча ждала.

— Я рос довольно одиноким ребенком, — сказал он. — Ничего похожего на того героического мускулистого Казанову, которого вы видите перед собой сейчас. И пожалуйста, сотрите с лица это выражение, подходящее для какой-нибудь сумасбродной феминистки, — это шутка. Хочу сказать, что был чрезвычайно толстым вундеркиндом, очень умным, эмоциональным и одиноким, и вот однажды отец пообещал мне, что когда-нибудь я решу проблему своего одиночества. «Сердце — это своего рода головоломка, — сказал он. — Нужно просто сложить все части вместе». Я, конечно, не понял, что это метафора, и воспринял его совет буквально. Стал читать все его книги по шифрам и в возрасте двенадцати лет вместо того, чтобы таскаться на школьные танцульки, изучал военный код лакедемонян. С точки зрения отношений с девушками это был неудачный поворот. Лет до двадцати я так и не смог особенно продвинуться по части свиданий.

— Не могу в такое поверить…

— Истинная правда! Забавно, как все меняется, когда немного подрастешь. Еще, наверное, неплохо уехать подальше от войны. — Эрик выпил еще вина и перевел взгляд на меня. — Хотя сейчас я вполне доволен тем, что был таким книжным червем, потому что из-за этого проводил все время со своим папой. Это было десятки лет назад. До тех пор, пока мы не познакомились с доктором Санчес, я так и не встретил никого, с кем бы мог вместе работать над шифрами. — Он сделал глоток вина и удивленно пожал плечами: — И как это мы набрели на такую тему? Подумать только — шифры! — Он оперся локтями на покрытый стеклом столик и, заморгав, уставился на свой бокал. Было ясно, что он расстроился.

— Эрик, хочу еще раз поблагодарить вас за то, что вы со мной поехали. — Мою грудь распирали неожиданно проявившиеся дружеские чувства; словно отгоняя невидимых мошек, я помахала рукой перед глазами. — Я очень, очень вам благодарна!

Он опустил голову еще ниже.

— Да. Ну… Не стоит. Знаете, ваша мать — она мне словно кость в горле. Но я все равно рад, что приехал сюда.

Я пристально посмотрела на профессора:

— Вы правда приехали за ней?

— Что?

— За ней. Не за нефритом.

— Ой, давайте сейчас не будем.

— Уверена, что да. Вы приехали сюда, потому что о ней беспокоились.

— Возможно… Возможно, это одна из причин, — похоже, согласился он.

— А другие?

Встретив мой взгляд, Эрик улыбнулся.

— Я считал, что мы рассматриваем эту книгу.

— Разве?

— Ну да, так что давайте продолжим.

— Эрик!

— Сосредоточьтесь.

— Ну ладно.

Дежурная все не появлялась, так что мы разложили на столике книгу и принялись изучать перевод, который когда-то сделали Хуана и Мануэль.

— И в самом деле прекрасное издание, — приговаривал Эрик.

Опустив глаза, я потрогала глянцевую бумагу и прочитала фрагмент странной надписи, высеченной на первой панели стелы Флорес:

Рассказ нефрит некогда был я король нефрит жестокий король настоящий нефрит дорогой мой ты без потерял я тоже потерял я под величественный и нефрит знака нефрит обладал я змей пернатый ты потерял я ты потерял горячий оставаться будет где ты может целовать я где руки нефрит земля сверху сила мужчина и море и нефрит мой в моем остаться меня прости ты очарование мое сокровище мой ты без здесь меня оставил из-за нефрит он дар великий один нефрит к судьбе мой был нефрит для только имел это и грехи мой поплатиться я ветер выдержал я строка.

— Все это так странно, — сказала я. — Кажется, будто можно прочесть… Разве не интересно, если бы это оказался шифр, вроде тех, о которых вы говорили?

— Гм… Прошу прощения — я прослушал.

— Я хочу сказать, что надпись действительно зашифрована. А вы говорили, что ольмеки и майя их не использовали — всякие там шифры и головоломки.

Он перевернул страницу и, нахмурившись, посмотрел на текст.

— Это точно. Вот греки и римляне — те использовали. Но у них был алфавит. Слоги, а не иероглифы.

— А может, никто не может прочитать стелу именно потому, что надписи на ней зашифрованы?

На сей раз он оторвал взгляд от книги.

— Что?

Я повторила свои слова.

Он снова опустил глаза и недоуменно заморгал.

— Но я же вам говорил! Майя не пользовались шифрами.

— Я просто хочу спросить: а если все-таки пользовались? Разве это не было бы замечательно?

Все еще глядя на книгу, он снова захлопал глазами. И сказал:

— Да, конечно.

Я ожидала, что он добавит что-нибудь еще, но тут наш разговор потерял актуальность, в помещение внезапно вошла красавица Марисела и заявила, что у нее выдалась свободная минута и она наконец может с нами поговорить.

Мы встали; и сама стела, и перевод мгновенно вылетели у меня из головы.

Пока мы собирали книги, в моем сознании непостижимым образом отложились синие шторы на окнах и хрипловатый женский смех.