В крытом кузове, озаренном призрачным желтоватым светом, было душно.

— Вам плохо? — спросил у Иоланды стриженный скобкой военный.

У Иоланды задергалась правая щека. Эрик взял меня за руку.

— Н-нет, мне хорошо. — Она посмотрела за борт, но прыгать было некуда — разве что в бурлящую воду.

— Я же говорил, она просто испугалась, — сказал военный с усами. Голос его звучал спокойно, даже на удивление беззаботно. — Мы встречались с этими людьми несколько дней назад. Пожалуй, у нас возникли некоторые разногласия… за стойкой бара. Боюсь, я был пьян и плохо помню, что произошло. Но вся суматоха возникла тогда из-за моего друга. Он слишком много выпил и пришел в ярость.

— Вы хотите сказать, Эстрада полез в драку?

— Именно.

— С ним это иногда бывает, — сказал один из военных, с бритой головой и высокими скулами. — Это он вас так? — спросил он у Эрика, указывая на синяк под глазом.

— Да, — кивнул Эрик.

— Он мне тоже однажды так приложил, — откликнулся скуластый.

— Ну да, мы все пытаемся приспособиться к новым условиям, — сказал военный, стриженный скобкой, очевидно, имея в виду мирные соглашения. Настороженно взглянув на усатого, он откашлялся. — У Эстрады с этим было больше проблем, чем у многих других. Особенно в последнее время.

Усатый пошевелил пальцами, словно виолончелист, разминающийся перед концертом.

— Именно так, мой мальчик. Мы должны научить его прилично себя вести. Иногда его следует… поправлять, вот и все. Такое с каждым может случиться.

— Я бы с удовольствием сейчас же выбралась из этого грузовика, — сказала Иоланда. Упираясь руками в бедра, она пыталась унять дрожь.

— Хорошая мысль, — согласился Эрик.

— Не надо все драматизировать, — возразил усатый. — Уверяю, мы не такие чудовища, как вы можете подумать, мисс. И вы, сэр. Никто вас здесь не тронет, за этим теперь следят.

— Это точно, — подтвердил стриженный скобкой.

Некоторые из военных заерзали на скамейках, казалось, они не слишком уверены в собственном миролюбии.

— Ну что такое какая-то ничтожная стычка в баре? — продолжал усач. — Ерунда. Все давно забыто. Мы все здесь с гуманитарной миссией — как и вы, насколько я понимаю.

— Мы ищем мою мать, — пояснила я.

— Вот именно. Вы ищете свою мать, мы доставляем грузы. Вот и все. Сидите себе спокойно. Или выходите. Мне-то какое дело!

— Вы серьезно? — спросила я.

— Ну да. А вы что подумали?

Мы продолжали молча смотреть на него, не зная, что предпринять.

— Как вас зовут? — спросил Ривас у Иоланды вполне дружелюбным тоном.

— Сусанна Муньос, — ответила она.

— Я ни на что не намекаю, но ваше лицо кажется мне знакомым. Мы где-то встречались?

— Именно об этом я и подумал, когда впервые ее увидел, — сказал усатый.

— По-моему, я вас точно где-то видел!

— Просто у нее такое лицо, — сказал усатый. — Всем кажется, будто где-то его уже видели.

Я сжала ее руку.

— Готов поклясться: я уже видел эту девушку, полковник!

Лицо Иоланды напряглось, пальцы собрались в кулак, словно она приготовилась бежать или даже напасть на Риваса. Но тут же она вдруг расслабилась и приняла совершенно другую позу. Только что ее взгляд был унылым и ничего не выражающим, а уже в следующий миг на ее лице появилась радостная и как будто естественная улыбка; она прямо на глазах превращалась в очаровательную и слегка легкомысленную особу, которая любит размахивать руками и хихикать по поводу и без.

«Наверное, — подумала я, — этому Иоланда научилась от своего отца, тот был большим мастером по части маскировки».

— Ну, — сказала она, — я ведь торгую на улице. Должно быть, вы меня видели где-то в городе.

— А чем вы торгуете — продуктами? — спросил Ривас.

— Или, может, цветами? — добавил усатый. — К примеру, розами.

В выражении его лица не было, однако, ничего тревожного.

— Игрушками, — ответила Иоланда. — Детскими игрушками. Играми.

— И вы дружите с этими североамериканцами?

Эрик слегка вытаращил глаза.

— Мексикано-американцами, — пояснила я. — То есть я мексикано-американка.

— Что-что? — поморщился Ривас.

— Не обращайте на нее внимания, — Иоланда махнула рукой. — Они такие жуткие гринго, что просто нет слов. Но мы на самом деле подруги, — она указала на меня, — я ее знаю с детства… она продает книги… а второй — ее приятель. Он… — она окинула Эрика почти ласковым взглядом и слегка подмигнула, — он… идиот.

Сидевшие в грузовике дружно расхохотались — к полному восторгу профессора Гомары.

— В любом случае, — продолжала Иоланда, — я все же согласилась ей помочь.

— Ну, пожалуй, это все объясняет, — сказал усатый. — Все головоломки решены, ребусы разгаданы.

— Полковник знает много разных слов, — сказал Ривас.

— У полковника всегда есть сюрприз в рукаве, — сказал стриженный скобкой военный. — Конечно, я не имею в виду ничего такого…

— Ну конечно!

Стриженный скобкой окинул нас внимательным взглядом.

— Значит, никаких проблем — да, полковник?

— Абсолютно никаких. — И усатый, пристально посмотрев на нас, опустил голову на грудь, словно собрался вздремнуть.

— Вот видите! — сказал стриженный скобкой. — Вам не о чем беспокоиться.

— Нам не о чем беспокоиться, — радостно повторила Иоланда, но я чувствовала, что ее руки совсем ледяные.

— Все вышло из берегов, — глядя на потоп, заметил Эрик.

Я тоже выглянула наружу. Сквозь импровизированное окошко, образованное подвернутым тентом, было видно, что местность понижается, а уровень воды, соответственно, растет.

Мы оказались в ловушке. Или, наоборот, оказались спасенными.

Вокруг плескалась вода, мы вдыхали сырой воздух, лица военных казались непроницаемыми. Нам ничего не оставалось, кроме как изображать спокойствие.

Подпрыгивая на ухабах и обмениваясь напряженными взглядами, мы все же и впрямь успокоились. Вскоре прибыли в самое сердце долины Мотагуа.