Автомобиль полковника Лестера Хазарда двигался по шоссе Ричмонд Виргиния Тэрнпайк по направлению к Питерсбергу. Если бы даже полковник знал, что еще до восхода солнца ему суждено погибнуть в сражении, которое потом получит название Второй битвы при кратере, он только бы прибавил скорость.

Такой уж он был человек. Появившись на свет в Виргинии и повзрослев на ее просторах, полковник Лестер Хазард боготворил свой родной штат и в первую очередь думал о нем, а лишь потом обо всей остальной Америке.

Нельзя сказать, чтобы полковнику недоставало патриотизма. Он служил в Панаме и прошел войну в Персидском заливе. Он сражался во славу своей страны и убивал за нее. Более того, вернувшись из Кувейта и мучаясь от раздирающего нутро надсадного кашля, который вынудил его покинуть ряды виргинской Национальной гвардии, полковник, как истинный мужчина, молча проглотил горькую обиду и посвятил себя торговле текстилем. Джентльмену Старого Юга не пристало жаловаться, и Хазард свято следовал этой традиции. Его прапрапрадеду Харлану Хантеру Хазарду отстрелили обе ноги, и он испустил дух, окропив своей кровью черный тучный перегной любимой им земли; но сквозь года прошло предание о том, что Харлан Хазард не проронил ни слезинки, ни о чем не пожалел и, умирая, прошептал одноединственное слово: «Дикси» [собирательное наименование штатов, выступавших во время Гражданской войны в США на стороне мятежного Юга, или Конфедерации.].

Это случилось во время Битвы при кратере 1864 года, впоследствии переименованной историками в Первую битву при кратере.

Если бы полковник Хазард знал, что ему предстоит, его глаза засверкали бы горделивым блеском, ибо он любил родину больше, чем жизнь.

Тем временем он мчался по шоссе в своем серебристом «лексусе» и беседовал по сотовому телефону с конторой поставщика продовольствия.

— Я малость опоздаю, — сообщил полковник. — Надеюсь, жратву уже привезли?

— Да, полковник Хазард, — произнес приятный голос.

— Отлично. Завтра нам с ребятами предстоит тяжелый бой, так что сегодня парням потребуется набитый желудок и спокойная душа, готовая к суровым испытаниям.

— В соответствии с заказом, — продолжал голос в трубке, — вы получите сухари, бекон и бобы в количестве, достаточном для отряда из тридцати пяти человек.

— Так и было рассчитано.

— Мяса не желаете?

— Мой прапрапрадед не употреблял ничего мясного, если не считать тухлой свинины, которой он питался последние шесть недель своей благословенной жизни. То, что было хорошо для дедушки Хазарда, вполне сгодится для меня и моих парней. Пускай янки жрут бифштексы и наливаются пивом. Мы зададим им хорошую трепку и будем гнать до тех пор, пока не упадут, а то и до самой Калифорнии — словом, подальше от Старого Доминиона.

— Желаю удачи, полковник. Завтра за вас будет переживать вся Виргиния.

— Да будет так, — произнес Хазард сдавленным от волнения голосом. «Ричмонд ньюс лидер» величала его не иначе как «надеждой Виргинии», а это что-нибудь да значит.

Добравшись до большого бурого дорожного указателя «Питерсбергское национальное поле битвы», полковник съехал с Восточной Вашингтон-стрит и покатил по Кратер-роуд, миновав батареи пушек времен Наполеона и защищенные земляным валом крепостные стены. Он спешил в лагерь, который знал как свои пять пальцев. Уже сгустились сумерки, и нетрудно было представить себе укрепления такими, какими они выглядели во время постройки — тогда, когда эта дорога называлась Иерусалим-планк-роуд.

Въехав на автостоянку, полковник Хазард припарковал свой «лексус» рядом с обшарпанной «шевроле-импалой» семьдесят седьмого года выпуска, заново выкрашенной в серый цвет Конфедерации. Огромный помятый капот машины был расцвечен звездами и полосами мятежного флага.

Наверное, автомобиль Робинса. Хороший парень этот Робинс! Все они хорошие ребята, но, даст Бог, завтра в назначенный час станут мужчинами, крещенными кровью рукопашной с грозным непримиримым врагом [Здесь и далее упоминается популярное в Америке движение ренактеров, или солдат «выходного дня» — добровольных хранителей истории Гражданской войны в США, воссоздающих ее основные сражения. Операции ренактеров подразделяются на две категории — «подлинные» и «учебные». Подлинные битвы проводятся скрупулезно, согласно историческим фактам, а учебные скорее напоминают военно-спортивные игры с использованием тактических приемов времен Гражданской войны. В ходе ренактерских сражений категорически запрещено пользоваться предметами нынешней эпохи — зажигалками, часами, радио, современным оружием и т. д., не разрешается даже иметь их при себе. Бойцы «выходного дня» носят форму соответствующего периода и стреляют из старинных мушкетов и пистолетов либо точных копий, заряжая их черным (дымным) порохом и пыжами, но, разумеется, без пуль.].

Лестер Хазард торопливо открыл багажник и вынул оттуда тысячедолларовую копию формы конфедеративных войск с голубым кантом и золотыми звездами, соответствующими его званию, трехсотдолларовую фуражку, желтые краги и полуавтоматическую винтовку Спенсера. Сняв очки, полковник нацепил серебряный лорнет 1864 года и полез в кусты переодеваться.

С регалиями пращуров он преобразился не только внешне, но и внутренне. В его голубых глазах появился стальной блеск, светившееся добродушием лицо вмиг окаменело; скинув с себя одежду двадцатого столетия, Хазард — истинный потомок дедушки Харлана — широкими шагами углубился в лес.

Полковник чувствовал себя так, будто вернулся в прошлое, а знай он, что его ждет, удовлетворенно улыбнулся бы. Он чтил Америку, подарившую ему свободу, но душой принадлежал Старому Югу. И надо заметить, никогда не существовавшему Югу, Конфедеративным Штатам Америки, во главе которых стоял доблестный и мудрый президент Джефферсон Дэвис.

Однако сейчас полковник думал об ином — его мысли занимали грядущая битва и первый приказ, с помощью которого он сообщит подчиненным малоприятные известия. Хазард не знал, как его парни воспримут эту ужасную новость. Но если они джентльмены и патриоты, то должны проявить терпение и выдержку, достойные своих предков.

Полковник шагал, позвякивая снаряжением; походная сабля похлопывала его по жилистому бедру, обтянутому голубой тканью, и вот уже Хазард уловил в воздухе аромат кофе с цикорием, перебивающий запах кипящего беконного жира.

Полевая кухня! Что может сравниться с ее ароматами?

Но тут до ушей полковника донеслись знакомые переливы гармоники.

— Чтоб их черти взяли, этих сопляков! — прорычал Хазард и ринулся вперед.

В мелодию вплелись человеческие голоса, и из-за сосен послышались первые строки слащавой песенки:

— Будьте вы прокляты! — выругался Хазард.

Его люди разбили бивак у самого кратера в тени Кладбищенской гряды. На их нарочито невинных физиономиях играли отблески огней потрескивающих лагерных костров.

На гармошке наяривал Прайс. Закрыв глаза, он самозабвенно выдувал мелодию и, казалось, не слышал ничего, кроме голосов своих компаньонов.

— Всем кру-угом!

Молодые люди вскочили на ноги. Лишь капрал Прайс, душа которого витала где-то в небесах, не сдвинулся с места.

Полковник Хазард обрушился на капрала подобно молнии: выхватив из его трепетных пальцев визгливый инструмент, он одним рывком могучей руки поднял Прайса с камня.

— Смирно, ты, безмозглая шавка!

— Полковник Хазард... Прошу прощения, сэр...

— Молчать!

Прайс тотчас проглотил застрявший в горле комок и выпрямил свое тучное тело, став по стойке «смирно».

— Но, сэр... — запинаясь, пробормотал кто-то из бойцов, — мы ведь только пели...

Хазард повернулся к говорившему.

— Стоунволл [Стоунволл Джексон — талантливый полководец южан, правая рука генерала Роберта Ли. Скончался от ран в 1863 году. Похоронен в Лексингтоне, штат Виргиния.] лично запретил исполнять эту песню из-за ее унылых надрывов, побуждавших храбрых солдат вспоминать о доме и родном очаге. В моем подразделении не место слезливым настроениям! Всем ясно?

— Так точно, сэр, — промямлили нестройные голоса.

— А ну-ка спойте песню, которую мне хочется услышать! — отрывисто произнес полковник.

— Так точно, сэр! — хором взревели бойцы Шестой виргинской пехотной роты выходного дня.

— Вот этот припев куда более приличествует солдату, — заметил Хазард, смягчаясь. Ему вовсе не хотелось читать своим людям нотации, но до сражения оставались считанные часы. Ответственность за исход битвы тяжелой ношей лежала на плечах Шестой роты, и полковник нимало не сомневался в том, что его ребятам суждена полная и окончательная победа.

— Принесите кофе и сухарей! — распорядился он.

— Сегодня нам прислали уж очень сухие сухари, — пожаловался капрал. Сдается мне, снабженцы малость перестарались.

— Тогда тащите котел, и мы размочим хлеб в беконном жиру, — велел Хазард.

Полковнику протянули мятую жестяную кружку, он уселся среди своих бойцов и пригубил кофе.

Солнце уже село, тени сгустились, но вот южное небо осветила луна, залив своим светом благословенную землю, на которой лагерем расположился отряд. Гранитная стела памятника генералу Уильяму Махони, великому герою Битвы при кратере, заблистала в ночи неугасимой свечой. В лесу раздался хриплый крик совы.

Хазард долго сидел у костра, задумчиво глядя в котел с пузырящимся жиром и дожидаясь, пока сухари размягчатся и станут съедобными. Мысли его витали вокруг завтрашнего нелегкого дня. «Один лишь я знаю, какой тяжелый будет день», — думал полковник.

Но он жестоко ошибался. Только Господу было ведомо, какие ужасы ждут их завтра — и не только Шестую роту, но и всю Америку.

Ночные тени заполнили поросшую травой чашу кратера, в котором некогда бушевала самая страшная битва Гражданской войны. В кронах сосен сиплыми голосами бурчали козодои.

— Будьте добры, мистер Прайс, сыграйте нам что-нибудь подобающее случаю, — попросил полковник.

Капрал поднялся, явив взорам окружающих форму, которую уже успел вывозить в пыли, поднес к губам гармонику и извлек из нее печальную мелодию, в которой угадывалась песенка «Мой Мэриленд». Бойцы один за другим изумленно вскидывали брови, пока Хазард наконец не пробормотал:

— Предки Прайса переехали сюда из Балтимора.

Присутствующие пожали плечами, демонстрируя вялое одобрение. В конце концов Мэриленд тоже находится на юге, на широте Виргинии — во всяком случае, ее восточной части.

Когда долгая мелодия наконец затихла, полковник откашлялся и сказал:

— Очень хорошо, мистер Прайс. Отличное исполнение.

Он поднялся на ноги. Остальные по-прежнему сидели и лежали среди лагерных костров.

— Джентльмены, — заговорил Хазард, и с каждым произнесенным звуком голос его крепчал подобно раскату грома, становясь все более величественным. — Я — сын Виргинии и горжусь этим. Здесь, на этом самом месте, сто семьдесят один год назад погиб за свои убеждения мой знаменитый прапрапрадед. Священная для меня земля вскормила первого американского бунтаря Джорджа Вашингтона, который, доведись ему прожить дольше, вне всяких сомнений, выступил бы во время великого восстания на стороне Дэвиса.

— Аминь, — чуть слышно произнес кто-то.

— Мой предок до последней капли крови защищал эту землю во время осады Питерсберга, и я намерен последовать его примеру.

В ответ послышался негромкий хор одобрительных возгласов.

— Завтра здесь появится грозный враг, чтобы опустошить и предать разграблению наш край.

Бойцы, словно загнанные в угол псы, утробно зарычали.

— И мы, сыновья прославленных отцов, не имеем права пустить сюда это жалкое отродье!

— Не пустим!

— В нашей роте всего тридцать пять человек, а противник, намереваясь нас уничтожить, собирает под свои знамена целые легионы.

— Мы их перестреляем! — рявкнул Прайс.

Полковник поднял руку, требуя тишины.

— Добрые слова. Но вы, ребята, еще не нюхали пороха. Вам не доводилось вдыхать горький дым и слушать, как кричат друзья и враги, стеная от боли, взывая к Господу и своим далеким матерям, которые их не слышат. А мне доводилось. — Голос полковника дрогнул. — Я видел торжество Юга, воспетое нашими пращурами, и не допущу, чтобы вы, смелые и самоотверженные воины, потерпели позорное поражение.

Гневный вопль бойцов спугнул сову и заставил умолкнуть козодоев.

Хазард улыбнулся. Вот он, истинный дух Дикси! Кашлянув, полковник поспешил перейти к самой трудной части разговора.

— Как командир вверенного мне подразделения я принял определенные меры для обеспечения нашей завтрашней победы над проклятым врагом.

Вновь послышались устрашающие звуки.

— Составляя план, я позволил себе некоторые вольности, с которыми истинному джентльмену Юга трудно согласиться без возражений. — В голосе полковника зазвучал металл. — Но вы примете их без пререканий, ибо я не потерплю неповиновения и расхлябанности! В награду за терпение я приведу вас к окончательной победе над врагом.

На сей раз бойцы Шестой виргинской пехотной роты «выходного дня» ответили Хазарду молчанием. Они прекрасно чувствовали душевное волнение, отразившееся на лице полковника. Перед ними стоял ветеран, потерпевший поражение либо переживающий его последствия. Бойцы слушали и внимали.

— На рассвете здесь появятся янки.

— Проклятые янки, — проворчал кто-то.

— А я думал, они прибудут лишь к полудню, — раздалось в ответ.

— Ты, видно, вспомнил о других, калифорнийских янки, которые некогда вторглись в наши пределы с саквояжами в руках [«Саквояжник» (амер. ист.) — северянин, добившийся богатства и влияния на Юге после завершения Гражданской войны.].

— Среди них было немало янки из Флориды, — ввернул Бэлчер.

Хазард кивнул.

— Твоими устами глаголет истина, солдат. Но люди, которые придут на восходе, — это янки другой породы. Они сочувствуют нашему движению и держат сторону Юга.

Последние слова полковника были встречены мертвой тишиной, хлопаньем ресниц да посверкиваньем глаз, отражавших свет костров.

— Как командир вверенного мне подразделения я позволил себе отступить от правил и вызвал подкрепление в лице Сорок четвертой род-айлендской артиллерийской батареи «выходного дня».

Бойцы безмолвствовали. Авторитет командира был непререкаем.

— Уже сейчас, в эту минуту, они спешат на юг, чтобы поддержать нас в грядущем сражении. За ними следует Первый массачусетский кавалерийский эскадрон.

— Первый массачусетский! — воскликнул Бэлчер. — Уж не им ли мы как-то раз пощипали нечесаные хвосты?

Хазард задумчиво кивнул.

— Да. Во время Второго сражения при Манассасе. Это были настоящие, храбрые солдаты, и хотя их предки служили неправому делу, они разделяют наше негодование по поводу того насилия, которое вот-вот обрушится на святую землю, ставшую могилой многим доблестным бойцам в серых и синих мундирах.

Повисла хрупкая тишина. Полковник Хазард вглядывался в лица своих людей. В этот мрачный час он призывал их к нелегкому решению, и ему оставалось лишь гадать, как парни отнесутся к его просьбе.

— Полагаю, нет смысла напоминать о том, что на этом самом месте 30 июля 1864 года от Рождества Христова состоялась битва между союзными и конфедеративными батальонами. Завтра они снова вступят в бой, но на сей раз плечом к плечу — единые американские войска, противостоящие врагу, к которому оба лагеря питают еще большую ненависть, чем друг к другу. Северяне смогли позабыть о разделяющей нас пропасти и протянули руку мятежному Югу; так неужели мы не сумеем ответить тем же?

Вслед за робким призывом полковника Хазарда повисло самое долгое молчание в его — увы! — такой короткой жизни. В этот миг решалась судьба питерсбергского национального поля битвы и славы Юга. Хазард затаил дыхание и не решался выдохнуть, пока не заныла грудная клетка.

— Какого черта! — взорвался один из бойцов. — Уж если северянам так полюбилась старая добрая Виргиния, что они готовы поступиться своим достоинством, то нам и вовсе грех не побороть неприязни и не принять их помощи.

— Беда лишь в том, что в сражении от янки мало проку. Жители Новой Англии — никудышные стрелки, это всем известно.

Полковник Хазард выдохнул из легких жаркий воздух Виргинии и сомкнул веки, пряча слезы гордости.

— Теперь, когда Север и Юг объединились против общего врага, он, трижды проклятый, не имеет ни малейшего шанса, — произнес Хазард сдавленным голосом.

* * *

«...трижды проклятый враг не имеет ни малейшего шанса...»

На южной окраине Питерсберга стоял фургончик передвижного командного пункта. Там сидел мужчина в рубашке с короткими рукавами. Сняв наушники и щелкнув переключателем на пульте, он проговорил в микрофон:

— Говорит координатор оперативно-тактической группы Кобьен.

— Слушаю вас, координатор Кабан.

— Стоящая против нас Шестая виргинская пехотная рота «выходного дня» вызвала подкрепление — род-айлендскую артиллерийскую батарею и Первый массачусетский кавалерийский эскадрон.

— Чтоб им пусто было, этим мятежным бездельникам!

— Ваши рекомендации?

— Продолжайте прослушивание. Если начнется заварушка, снимайтесь с места.

— Вас понял. Конец связи. Кобьен.

* * *

После того как был съеден последний сухарь и выпита последняя кружка цикория, полковник Хазард объявил отбой. Бойцы забрались в свои крохотные пятисотдолларовые копии палаток времен Гражданской войны, поплотнее закутались в грубые шерстяные одеяла, спасаясь от ночной прохлады, и один за другим погрузились в беспокойный сон. Нельзя было забывать о том, что на рассвете сюда вернутся ненавистные северяне. Они не появлялись здесь с тех самых пор, как беспощадные головорезы Сорок восьмого пенсильванского батальона пробили туннель под фортом конфедератов и заложили в фундамент восемь тысяч фунтов черного пороха, взрыв которого отправил к праотцам три сотни повстанческих душ и вырыл злосчастный кратер, которому исполнилось ни много ни мало сто тридцать лет.

Тогда противники не стали дожидаться рассвета: они добрались до фундамента форта задолго до того мгновения, когда земли коснулись первые лучи солнца.

Вооружившись кружкой кофе, на дежурство заступил капрал Прайс. Он прислонился к дубу и прислушался к урчанию своего желудка, который, натужно борясь с беконом и сухарями девятнадцатого столетия, пытался пропихнуть их сквозь пищеварительную систему, привыкшую к кулинарным изыскам двадцатого.

Где-то в темноте хрустнула ветка. Прайс, подхватив свой «харперз мини» ручной работы, двинулся на звук и негромко воскликнул:

— К-кто там?

В ответ раздался выстрел. Пуля удивительно отчетливо ударила в подпорку мушкета, сломала ее и раздробила правую руку парня.

Все существо Прайса пронзила мучительная боль; капрал отшатнулся назад, споткнулся и, как слепой щенок, пополз по земле. Когда в глазах у него прояснилось, взору предстала ужасная картина.

Из густой чащобы появились мужчины с суровыми лицами, на всех — синие мундиры с ярко-голубой каймой и золотыми шевронами. Они неумолимо приближались к раненому, целясь в него из мушкетов.

— Вы... вы из Первого массачусетского? — спросил Прайс, проглотив застрявший в горле комок.

Прежде чем ему ответили, послышался знакомый голос:

— Где ты, Прайс? Отзовись!

— Полковник Хазард! — завопил капрал. — Это те самые чертовы янки!

— Что?

— Проклятые янки! Они пришли раньше, чем их ждали! Они стреляют свинцовыми пулями!

Целый рой смертоносных шариков, устремившись к голове капрала Прайса, расколол его массивный череп, словно глиняный кувшин.

Так началась Вторая битва при кратере.

* * *

В свое время история должным образом зафиксирует факт гибели Шестой виргинской пехотной роты, защищавшей земли предков от предательского вторжения северян. В ту ночь подразделение лишилось двадцати четырех из тридцати пяти своих бойцов, включая полковника Лестера Хазар да, которого впоследствии похоронят на том самом месте, где он испустил дух, а на его мраморном памятнике начертают слова: «Надежда Виргинии».

Большинство обороняющихся были застрелены в палатках, едва они проснулись с первыми зловещими звуками схватки.

Полковник погиб, проявив себя с самой лучшей стороны. Наткнувшись на бездыханное тело капрала Эдэма Прайса, он только-только успел прижать к плечу приклад своего полуавтоматического «спенсера», как вокруг засвистели свинцовые пули, впиваясь в его голову и грудь. Но прежде чем скончаться от ран, полковник четырежды выстрелил и четырежды промахнулся.

История умалчивает о том, что полковник Хазард так и не сумел поразить врага. Порою правда бывает слишком горька, чтобы с ней примириться.

* * *

На следующее утро изрядно потрепанные остатки Шестой виргинской пехотной роты залегли вдоль шоссе Ричмонд-Питерсберг Тэрнпайк неподалеку от Питерсберга, дожидаясь прибытия Сорок четвертой род-айлендской артиллерийской батареи.

Когда в полном соответствии с договоренностью на дороге заурчали взятые батареей напрокат автобусы, из укрытия выкатили фургоны с виргинскими номерами и перегородили шоссе.

Расчеты Сорок четвертой род-айлендской батареи выбрались из машин, удивленные и озадаченные. Их взорам предстала баррикада, за которой мелькали знакомые серые мундиры. Северяне инстинктивно потянулись за оружием. Не так-то просто перебороть застарелую ненависть.

На сей раз бойцы Шестой виргинской пехотной роты стреляли без промаха и перебили Сорок четвертую род-айлендскую артиллерийскую батарею до последнего человека.

Час спустя на шоссе показались мотоциклы Первого массачусетского кавалерийского эскадрона, но к этому времени уже была поднята по тревоге виргинская Национальная гвардия, а все участники событий набивали подсумки боевыми патронами.

В Америке разразилась Вторая гражданская война. Никто и не догадывался, что эта битва — лишь предвестник куда более ужасного конфликта.