У Доминик Парилло наверняка возникли бы неприятности с таможней ричмондского международного аэропорта «Байяр», если бы не американские служащие, которые были только счастливы побыстрее спровадить французских националистов. Те спешили убраться восвояси, не дожидаясь, пока конфликт разгорится по-настоящему.

— Au revoir, — бросила Доминик таможеннику.

— Давай, проваливай в свою вонючую дыру, — пробурчал тот.

Женщина направилась к магнитометру, и, как только она вошла в металлочувствительную раму, прибор, естественно, заверещал.

— Предъявите содержимое карманов, — распорядился охранник.

— Qu'est-ce que c'est? [Что? (фр.)] — спросила женщина, нахмурив тонкие брови.

— Я сказал, предъявите содержимое карманов.

— Je ne comprend pas [Я вас не понимаю (фр.)], — ответила она.

— Черт побери! Еще одна лягушатница. Parle-vous anglais? [Вы говорите по-английски? (фр.)] — осведомился охранник, огрубляя живую музыку гласных и попирая правила произношения окончаний.

— Non, — ответила Доминик.

— Ладно уж, идите, поклонница Льюиса, — раздраженно отозвался охранник. — Без вас в Америке легче дышится.

Вот каким образом величайший со времен водородной бомбы военный секрет ускользнул от внимания американских властей и попал на борт французского лайнера, надежно укрывшись между изящных ног агента ОВБ.

— Болван, — пробормотала женщина, понизив голос.

Всякий раз, передвигая ноги, она болезненно морщилась, но это было приятное страдание. Оно напоминало Доминик о медали Легиона Чести.

Парилло поудобнее устроилась в кресле, поджидая стюардессу с обедом от «Эр-Франс», пищей хотя и самолетной, но все же французской. А значит, изысканной, хотя к тому времени, когда стюардесса добралась до Доминик, мидии в белом вине уже остыли.

Во время полета показали два фильма с Джерри Льюисом. Что особенно приятно, с экрана звучал родной французский язык.

В аэропорту Шарля де Голля Доминик поймала такси и велела шоферу остановиться у ближайшей бакалейной лавки. Там она купила теплую ароматную булку и, едва такси тронулось с места, принялась уплетать за обе щеки.

— Только что из Америки? — сочувственно произнес таксист.

— Oui, — промолвила Доминик с набитым ртом.

— Мне доводилось видеть сильных мужчин, которые после недельного пребывания в американском аду были не в силах сдержать слез при виде круга сыра, выставленного в витрине, — сообщил водитель. — Но хватит об этом. Теперь вы дома. Куда едем?

— В ОВБ. Но прежде я хотела бы доесть этот восхитительный хлеб.

— Американцы ничего не понимают в хорошем хлебе.

— Они ничего не понимают ни в хлебе, ни в вине, ни в сырах.

— Не разбираться в сырах — непростительный грех.

— И что самое главное, не понимают французского. Да и говорить на нем как следует не способны.

— Где уж им! Коли они запихивают в рот всякую дрянь, оттуда не может вылететь ничего, кроме дряни.

Доминик с улыбкой смотрела в окно. Машина только что миновала толпу, которая штурмовала универсам «Хааген-Дарц», вываливая его работников в смоле и перьях фальшивых европейских товаров.

* * *

Услышав имя Доминик, директор ОВБ распахнул дверь своего кабинета и уставился на женщину застывшим взглядом.

— Вы живы?

— Я вернулась с победой. Секрет Бисли в наших руках.

— Входите, входите же, агент Арлекин. Как только за спиной Доминик захлопнулась дверь, она извинилась и задрала юбку, без тени стыда продемонстрировав отсутствие нижнего белья.

— Это и есть тот самый прибор, который лишал наших граждан мужества и воли, — заявила она.

— Я никогда не сомневался в этом, — ответил Ренар, отводя глаза, но не из стыдливости, а потому, что увидел висящую белую нить. Предметы женского интима вызывали у директора только тошноту.

Он с ужасом услышал чмоканье Извлекаемого тампона и явственный глухой звук, с которым тот шлепнулся ему на стол.

— Прошу вас... — растерялся мужчина.

— Нет, я имела в виду то, что находится внутри.

— Не будете ли вы так добры сделать это собственноручно? — деликатно осведомился директор.

Доминик Парилло нахмурилась, ногтями разорвала тампон и извлекла из хлопчатобумажной упаковки предмет чуть больше мраморного шарика для детской игры.

Директор покрутил его в руках и увидел, что он сделан из полированной стали.

— Не понимаю...

— Поверните другой стороной.

Директор ОВБ повернул шарик, и тот глянул на него холодным серым взглядом. Ренар чуть не уронил его на пол.

— Что это? Глаз?

— Электронный глаз. По-моему, он... как это называется? Кибернетический?

— Ш-ш-ш! Запрещенное слово.

— Простите, — отозвалась Доминик. — Я вынула этот глаз из черепа человека, которого весь мир уже давным-давно считает умершим.

— Oui?

— Этот человек собран из механических частей. Человек, в котором воплощено зло. Главный демон ада под названием Клякса.

— Кто же этот зловещий выродок?

— Дядя Сэм Бисли собственной персоной.

Директор ОВБ часто заморгал.

— Не может быть! — вырвалось у него.

— Хотите верьте, хотите нет, но это истинная правда.

Доминик вкратце поведала директору о встрече с американскими агентами, которые пали жертвой пульсирующего света, испускаемого кибернетическим глазом. Директор тем временем внимательно рассматривал прибор.

— Как вам удалось одолеть его? — спросил он.

— При помощи дзюдо. Механический Сэм Бисли оказался очень сильным, но тем не менее неловким и неуклюжим. Я обратила его силу против него самого. Он повалился на спину, и я камнем ударила его по голове. Дядя Сэм потерял сознание. Его настоящий глаз закатился, а эта мерзость продолжала излучать свет. И я решила взять ее с собой.

Директор ОВБ поморщился.

— Чем вы ее?.. Ножом?

— Нет, просто вынула из гнезда, как вилку из розетки.

— И все? Так просто?

— Да. Так просто. И помчалась со всех ног, унося свой трофей.

Ренар изумленно вскинул брови и покачал головой.

— Отличная работа, агент Арлекин!

— В этом шарике заключен таинственный свет, заставлявший людей подчиняться его приказам.

— Каким образом?

— По-моему, это лазер.

Директор ОВБ яростно прошипел:

— Не смейте произносить это слово! Грязное слово из запретного списка.

— Я забыла. Моему мозгу не хватало полноценного питания. Я слишком долго была в Америке.

— Сочувствую. Я и сам не далее как вчера поймал себя на том, что называю водяную кровать английским словом «waterbed».

— Все это — дурное влияние американских фильмов, которые давно уже следовало запретить.

— Кроме фильмов Джейри, разумеется.

— Само собой, — рассеянно произнесла Доминик.

Директор поднес глаз к свету, внимательно его разглядывая.

— Интересно, как включают эту штуковину?

— С тыльной стороны есть отверстие.

— Полагаю, она должна откликнуться на электрическое воздействие.

Директор вынул из телефонного аппарата шнур, снял изоляцию и принялся скручивать жилы, пока провод не стал достаточно тонок, чтобы проникнуть в маленькое отверстие.

— Стоит ли? — спросила Доминик.

— Я закрою глаза. Кажется, вы сказали, что свет не оказывает на вас влияния?

— Oui.

— Какого цвета был этот импульс?

— Откуда мне знать? Все цвета кажутся мне серыми.

— Да-да, конечно.

— Но только не розовый. Розовый цвет вызывает положительную реакцию. Даже грубые американцы становятся вежливыми и человечными. Цвет, излучаемый этим устройством, вызывал у них рвоту.

— А какой цвет вызывает рвоту?

— Для меня все цвета серые, — напомнила женщина, пожимая хрупкими плечами.

Директор поморщился.

— Я непременно закрою глаза, — пробормотал он и начал запихивать провод в отверстие прибора, похожего на кусок грязного льда.

Некоторое время медная проволока поворачивалась внутри, издавая царапающие звуки, но пару секунд спустя послышался легкий щелчок. Сероватый белок глаза вспыхнул, а черный зрачок, казалось, взорвался.

Это было последнее, что увидел директор ОВБ сквозь стиснутые веки. Вспышка была ярко-зеленого цвета. Она вонзилась в сетчатку глаз директора, словно блеск мириадов сверкающих кристаллов изумруда.

Содержимое его желудка хлынуло в горло.

* * *

Директор ОВБ очнулся на следующий день.

— Vert [Зеленый (фр.)]... — простонал он.

— Э?.. — отозвался чей-то голос.

— Зеленый. Цвет рвоты — зеленый.

— Скорее, чуть желтоватый.

— Зеленый... — простонал директор.

— Но я сама вытирала рвоту с вашего лица, mon Directeur.

— Я имел в виду цвет, вызывающий рвоту, — ответил директор и, распахнув глаза, лихорадочно зашарил взглядом по комнате. Над ним тотчас склонилась Доминик Парилло. — Где я? В больнице?

— Под чужим именем. Ваше здоровье вне опасности.

— Расскажите мне, что случилось?

— Электронный глаз вспыхнул, вас стошнило и вы упали лицом в свой обед. По-моему, это были улитки.

— Улитки, и очень хорошие. А свет был зеленый. Ужасный!

— Электронный глаз уже изучают. Это лазер.

— Ш-ш-ш!

— Я хотела сказать, «источник индуцированного излучения». Наши специалисты заставили его светить розовым, зеленым, красным и желтым. Все эти цвета оказывают на нервную систему очень сильное воздействие.

— Я сам испытал его на своей шкуре. — Ренар уселся в постели и добавил: — Умираю с голоду.

— Хотите грушу?

— Merci. — Директор протянул руку, взял плод и, увидев, что он зеленый, начал медленно оседать на подушки.

— Что случилось?

— Она зеленая! Уберите! Она зеленая!

— Я должна идти. Меня направляют в Кляксу.

— Зачем?

— Там видели двух американских агентов. Подозревают, что это те самые люди, с которыми я встречалась в Нечестивых Штатах. А я — единственный работник ОВБ, не подверженный воздействию зловещего глаза.

— Где этот ужасный orbe [Orbe (фр.) — шарик]?

— Я не имею права сказать вам, где он находится. Этот запрет продиктован соображениями национальной безопасности.

— Тогда молчите, — отозвался директор и накрыл голову подушкой, чтобы не видеть зеленую грушу, которая стояла на прикроватном столике, словно сердитый Будда со вздутым животиком и напоминала о желудочных коликах.