Невозможно передать словами красоту первых взглядов Беатриче после того, как она открыла лицо. Она была вдовой уже восемнадцать месяцев, но ей было всего лишь двадцать четыре года, и хотя ее поступок может показаться читателю слишком смелым, она еще ни разу в жизни не делала подобного шага, ибо до сих пор не любила никого, кроме мужа. Она должна была собрать все свои силы, чтобы отважиться на него, и ее глаза были полны любви, смущения и решимости.

Пиппо онемел от изумления. Совершенная красота всегда вызывает в нас удивление и заставляет преклоняться пред собою.

Пиппо часто встречал Беатриче на гулянье и в обществе. Он тысячу раз слышал похвалы ее красоте и сам восторгался ею. Она была дочерью Петра Лоредана, члена Совета Десяти, и внучкой знаменитого Лоредана, который играл такую видную роль в процессе Джиакомо Фоскари. Высокомерие этой семьи было известно всей Венеции, и Беатриче, по общему мнению, унаследовала от своих предков их надменность.

Ее выдали замуж совсем еще юной за прокуратора Марко Донато; его недавняя смерть дала ей свободу и крупное наследство. Знатнейшие синьоры республики добивались ее руки, но она отвечала на все их попытки снискать ее благосклонность самым презрительным равнодушием. Одним словом, ее высокомерный и почти дикий характер вошел в пословицу.

Пиппо был поражен вдвойне: прежде всего, он никогда не осмеливался думать, что таинственная незнакомка, сердце которой он победил, – Беатриче Донато, и потом ему казалось, что он видит ее в первый раз: так преобразилось ее лицо. Любовь делает прелестными самые некрасивые лица, а здесь она показала свое всемогущество, придавая новый блеск совершенной красоте.

После минутного молчания Пиппо приблизился к Беатриче и взял ее за руку. Он постарался изобразить ей свое удивление и выразить благодарность за счастье, которым она его удостоила; но Беатриче ничего не отвечала и, по-видимому, не слышала его. Она оставалась неподвижной и, казалось, не различала окружающего, как будто все это происходило во сне. В продолжение всего времени, пока говорил Пиппо, она даже не пошевельнулась; тем не менее, он обнял ее за талию и сел возле нее.

– Вы прислали мне вчера, – сказал он, – розу с вашим поцелуем; позвольте мне вернуть вам то, что я получил, и запечатлеть поцелуй на еще более прекрасном и свежем цветке.

И он поцеловал ее в губы. Она не оказала и тени сопротивления; но ее взор, блуждавший до тех пор по комнате, вдруг остановился на Пиппо. Она нежно отстранила его и печально промолвила, с невыразимой грацией качая головой:

– Вы никогда не полюбите меня; у вас будет лишь мимолетное увлечение, между тем как я люблю вас и хочу сначала стать перед вами на колени.

И, действительно, она склонилась перед ним; Пиппо тщетно удерживал ее, умоляя встать. Она выскользнула из его рук и упала на колени.

Не совсем обычно и тягостно видеть женщину в такой унизительной позе; хотя эта поза и выражает любовь, но подобает исключительно мужчине. Ее нельзя видеть без смущения, и известны случаи, когда судьи прощали преступников, падавших перед ними ниц.

Пиппо с возраставшим изумлением созерцал необыкновенное зрелище, представившееся его взору. Чувство глубочайшего уважения охватило его, когда он увидел Беатриче; что же он должен был испытывать теперь, видя ее у своих ног? Вдова Донато, дочь Лореданов, стояла перед ним на коленях. Ее бархатное платье, усеянное серебряными цветами, устилало плиты; покрывало и распущенные волосы свешивались до земли, обрамляя белые плечи и сложенные руки, тогда как ее влажные глаза были устремлены на Пиппо. Тот был потрясен до глубины души и отступил на несколько шагов, опьяненный гордостью; он не принадлежал к знати, Беатриче бросила к его ногам свое патрицианское высокомерие, и это ослепило его, как молния.

Но эта молния была мгновенной и тотчас же исчезла. Подобное зрелище должно вызвать нечто большее, чем прилив тщеславия. Наклоняясь над прозрачным источником, мы видим в нем свой образ, который появляется перед нами в глубине. Точно также любовь вызывает любовь, и вы заставляете ее распускаться от единого взгляда. Пиппо в свою очередь бросился на колени. Наклонившись, друг к другу, они оставались так несколько мгновений и обменялись первыми поцелуями.

Если Беатриче была дочерью Лореданов, то в ее жилах текла также кровь ее матери, – кроткой Бианки Контарини. Мать Беатриче была лучшим из земных созданий и одной из красивейших женщин Венеции. Всегда сиявшая счастьем и полная обаяния, думавшая лишь о радостях жизни во время мира и влюбленная в отчизну, когда загоралась война, – Бианка походила на старшую сестру своих дочерей. Она умерла молодой, и даже мертвая, была прекрасна.

Она научила Беатриче понимать, и любить искусство и, в особенности, живопись. Это не значит, конечно, что молодая вдова имела глубокие познания в этой области. Она побывала в Риме и во Флоренции, но лучшие произведения Микеланджело возбуждали в ней простое любопытство. Если бы она была римлянкой, то любила бы одного Рафаэля; но Беатриче была дочерью Адриатики и отдавала предпочтение Тициану. В то время как все вокруг нее занимались придворными интригами и государственными делами, она интересовалась лишь новыми картинами и судьбой своего любимого искусства после смерти старика Вечеллио. Она увидела во дворце Дольфино картину Тицианелло, его единственную картину, погибшую во время пожара, о которой я говорил в начале этого рассказа. Беатриче пришла от нее в восторг и, встретив Пиппо у синьоры Доротеи, страстно влюбилась в него.

Живопись при Юлии II и Льве X не была, как ныне, ремеслом; она была религией художников, увлечение ею считалось признаком просвещенного вкуса среди вельмож, она составляла славу Италии, и женщины боготворили ее. Если папа покидал Ватикан, чтобы посетить Буонаротти, то дочь венецианского патриция могла смело любить Тицианелло; но Беатриче поставила себе цель, которая возвышала и окрыляла ей страсть. Она хотела, чтобы Пиппо стал не только ее любовником, но и великим художником. Его беспорядочная жизнь не была для нее тайной, и она решила вырвать его из омута. Она знала, что, несмотря на его безалаберность, священный огонь не угас в нем и тлеет под пеплом, и надеялась, что любовь снова зажжет божественную искру. Беатриче колебалась целый год, лелея в тайне эту мысль, время от времени встречая Пиппо и глядя на его окна, когда проходила по набережной. Ей пришла странная фантазия, которой она не могла противостоять: она вышила кошелек и послала его Пиппо.

Правда, она обещала себе ограничиться этим и не делать дальнейших шагов. Но когда сеньора Доротея показала Беатриче стихи, сочиненные им для нее, она заплакала от радости.

Она отлично знала, какой опасности подвергалась, пытаясь осуществить свою мечту; но это была мечта женщины, и она сказала себе, выходя из дому:

– Чего хочет женщина, – хочет Бог.

Вдохновляемая этой мыслью, своей любовью и отвагой, Беатриче не испытывала ни малейшего страха. Бросившись на колени перед Пиппо, она принесла свою первую жертву богу любви; но, после того как Беатриче пожертвовала своей гордостью, нетерпеливый бог потребовал новой жертвы. Она также мало колебалась стать любовницей Тицианелло, как если бы была его женой. Она сняла свое покрывало и положила его на стоявшую в комнате статую Венеры и потом, бледная и прекрасная, как мраморная богиня, отдалась року.

Беатриче провела у Пиппо целый день, как было условлено. На закате солнца за ней приплыла гондола. Она вышла также незаметно, как и вошла. Слуги были удалены под разными предлогами, в доме остался один привратник. Он привык к образу жизни своего господина, и его не удивило появление в сенях женщины в маске, в сопровождении Пиппо. Но когда он увидел, что дама, остановившись у входа, подняла бахрому своей маски, и Пиппо поцеловал ее в губы, то бесшумно приблизился и стал слушать.

– Разве ты не замечал меня раньше, – весело спрашивала Беатриче.

– Замечал, – отвечал Пиппо, – но до этих пор я не знал твоего лица; ты сама не подозреваешь, как ты прекрасна.

– Так же, как и ты; ты прекрасен, как день, в тысячу раз прекраснее, чем я думала, Ты будешь любить меня?

– Да, и долго.

– А я всегда.

Они расстались с этими словами, и Пиппо остался на пороге, следя глазами за гондолой, увозившей Беатриче Донато.