А) Германское общество

Примерно в эпоху Августа римляне осознали размеры и относительную сплоченность германского мира. Им понадобился термин для его обозначения: таковым послужило слово Germani (германцы), бесспорно введенное в литературный язык греческим историком Посидонием в I в. до н. э., но в любом случае популяризированное «Комментариями» Цезаря. По-видимому, это название первоначально относилось к наполовину кельтизированным племенам с левого берега Рейна — Germani cisrhenani (зарейнские германцы). Следовательно, можно задаться вопросом, не было ли это слово кельтским по происхождению (ср. Сеnomani, Paemani). Во всяком случае, сами германцы никогда не давали себе родового названия. Те из них, что остались на континенте после англосаксонской миграции, впоследствии (в VIII в.?) придумали себе малоинформативное название Deutsche, буквально «люди народа», исходно предназначавшееся в основном для того, чтобы подчеркнуть различие между германскими и романскими элементами внутри империи Каролингов. У скандинавов не было никаких общих наименований, кроме тех, которые породила наука (Nordboer, Skandinaver).

Открытие германского мира классической античностью состоялось прежде всего морским путем (Пифей из Марселя,IV в. до н. э.). За этим последовали первые контакты с авангардами первых миграций: бастарнами и скирами на Черном море (конец III в. до Р. X.), кимврами и тевтонами в Норике, Галлии, Испании и Италии (113–101 гг. до Р. X.). Но для того чтобы приобрести целостное представление, понадобились походы Цезаря и Августа. После сотни лет войн и торговых отношений римляне уже могли решиться на обобщения, например, географ Страбон (ок. 18 г. н. э.), Плиний Старший (до 79 г.), Тацит в своей «Германии», к сожалению, слишком литературном произведении (в 98 г.), и, наконец, Птолемей (ок. 150 г.).

Латинские авторы предложили различные классификации германцев. Система Плиния основывалась на топографии.

Она различала 5 групп: Vandili (вандилы) [в которую входят Burgundiones (бургундионы), Varini (варны), Charini (харны) и Gutones (гутоны)], Ingyaeones (ингвеоны) [включая Cimbri (кимвров), Teutones (тевтонов) и Chauci (хавки)], Isthaeones (истеоны) [единственный народ с искаженным названием, скорее всего, — сикамбры), Hermiones (гермионы) [включая Suebi (свевов), Hermunduri (гермундуров), Chatti (хаттов) и Cherusci (херусков)] и, наконец, Peucini (певкины) или Basternae (бастарны). Классификация Тацита приняла близкую античной историографии форму мифической генеалогии. Она возводила германцев к общему предку, Манну («человеку»), и троим его сыновьям, прародителям Ingaevones (ингевонам — обитающим близ Океана), Hermiones (гермионам) и Istaevones (истевонам). Однако, поскольку истинное единство германцев лежит в языковой сфере, мы будем искать принципы рациональной классификации современных и исчезнувших германских народов именно у филологов.

С момента зарождения сравнительной грамматики в начале XIX в. система, принятая в настоящее время, состоит из трех элементов:

северогерманские диалекты: древнескандинавский и современные языки, которые от него произошли; восточногерманские диалекты: готский, вероятно, бургундский, вандальский, ругский, бастарнский и пр., все мертвые; западногерманские диалекты: другие диалекты, в числе которых — наречие франков, аламаннов, баваров, лангобардов, англов, саксов, фризов, современный немецкий, голландский и английский языки.

При условии признания относительности и скорее географического, чем исторического и генеалогического, характера этой схемы она помогает приблизительным образом расположить народы, участвовавшие в нашествиях. Однако лингвисты готовы опровергнуть ее, чтобы подчеркнуть относительную близость северогерманского диалекта к готскому и родственным ему диалектам и в то же время выявить переходы, связывающие северогерманский с диалектами внутренней Германии. Сторонник такой корректировки, Э. Шварц, предлагает для эпохи нашествий трех-составную классификацию: на противоположных полюсах находятся континентальный германский (с диалектами франков, аламаннов, бавар, лангобардов…) и гото-скандинавский (северо и восточногерманские диалекты традиционной классификации); а посередине — «германский Северного моря» (Nordseegermanisch), родоначальник англосаксонского и фризского, и, возможно, «германский Эльбы» (Elbgermanisch).

Желая установить прародину германцев, историки и лингвисты обычно обращаются к археологам, и это самая рискованная задача из всех, поскольку наивно полагать, что археологические слои протоистории можно связать с заданной лингвистической группой. Тем не менее с первобытной германской культурой не задумываясь отождествляют некую цивилизацию последней фазы Бронзового века, распространившуюся на побережье между Одером и Везером из очага в Южной Скандинавии. Затем последовала экспансия этой цивилизации в направлении обширной европейской равнины: около 1000 г. до Р. X. она распространилась от Эмса до Центральной Померании; около 800 г. она достигла Вестфалии на западе и Вислы на востоке; к 500 г. она приблизилась к нижнему течению Рейна, Тюрингии и Нижней Силезии.

Все это следует воспринимать с большой осторожностью, но очевидно, что с V по II в. до н. э., в течение латенской эпохи, движение германцев на юг сдерживалось кельтской экспансией. Галлы, временные хозяева Центральной Европы, пользовались таким авторитетом, что германцы подражали их институтам на всем пространстве до самой Скандинавии. Эта кельтская преграда рухнула в течение последних веков до нашей эры, безусловно, из-за того, что галлы слишком поспешили и забрались слишком далеко, чтобы завоевание территории могло быть прочным. Германцы вошли в соприкосновение со Средиземноморьем сначала на востоке (бастарны), затем на западе (кимвры и тевтоны) и, наконец, в центре. Скоро римские завоевания положили предел их экспансии, сначала с запада (завоевание Галлии в 58–51 гг. до Р. X.), затем с юга (создание провинций Реция и Норик в 16–15 гг. до Р. X.), и некоторое время германцы могли двигаться только в восточном направлении на территории без четких границ по перешейку между Балтикой и Черным морем.

Начиная с III в. до н. э., а может быть, и раньше германский мир постоянно сотрясала миграционная пульсация, ритм которой, поначалу размеренный, становился все более и более частым. Историки тех времен сознавали это: хорошо известна лаконичная формула гота Иордана: «Остров Скандза, мастерская племен и утроба народов» (Getica, IV, 25). Как всегда в подобных случаях, невозможно приписать этому явлению простые причины. Нет сомнения, что к середине последнего тысячелетия до нашей эры в Скандинавии и Балтийском регионе имело место ухудшение климата, но не похоже, чтобы оно по своему характеру могло обречь кого-либо на переселение. Отсутствуют всякие признаки перенаселенности; совсем напротив, в Дании последние века до нашей эры являются одними из самых бедных с точки зрения находок. Стоит ли мечтать о социологических объяснениях? Германцам была известна ver sacrum (Священная весна), обязывавшая молодых людей, принадлежащих к одному поколению, искать счастья на стороне с оружием в руках. Или же речь идет всего лишь о всеобщем стремлении к приключениям и добыче? Этого мы, разумеется, никогда не узнаем.

Первый всплеск коснулся малоизвестных народов, едва ли свободных от кельтского влияния, которые с необыкновенной легкостью пересекли, очевидно, малонаселенную Европу.

Миграция бастарнов и начало переселения кимвров демонстрируют первое направление германской экспансии: движение на юго-восток, из Скандинавии на южный берег Балтийского моря, а оттуда в украинские степи. Должно быть, тем же самым маршрутом на некотором расстоянии позади бастарнов от начала и до конца следовали готы; шедшие за ними вандалы и бургунды одолели лишь первые его этапы.

Завершение похода кимвров положило начало новому движению в юго-западном направлении, лучше всего продемонстрированному в 58 г. до н. э. Ариовистом. Речь шла о том, чтобы завладеть землями кельтов, центрально-европейских, в то время пребывавших в глубоком упадке, и, если удастся, галльских, которые выжили, примирившись с римским владычеством. Таким образом, ко времени Августа южная граница германского населения достигала Дуная на всем его протяжении вплоть до Паннонской равнины.

Следующий период до эпохи правления Марка Аврелия был отмечен относительной стабильностью. Нет, германцы не прекратили своего движения. Можно полагать, что, особенно на востоке, постоянно бурлил водоворот, который поставлял Риму все новых и новых противников по всей длине limes, по мере того как прежние враги истощали свои силы в борьбе против легионов. Однако эта оборонительная линия была достаточно надежной, а контратаки римлян достаточно частыми, чтобы исключить любой захват территории. Благодаря этой стабилизации германское общество начало испытывать на себе влияние, исходившее с юга. Немало германцев служило в римской армии в качестве наемников, приобретая там поверхностное знание латыни, как, например, батав Цивилис и херуск Арминий; и это коснулось даже скандинавов. Наладился торговый обмен. Археологические находки обозначают собой крупные торговые пути: один, из Аквилеи к Балтийскому морю, пересекал limes в Carnuntum (вверх по течению от Братиславы); другой, шедший из Галлии через Вестфалию, заканчивался на янтарном берегу Западной Ютландии. Богатые слои Германии начали привыкать к римской роскоши. Наконец, во II в. в Дании зарождается алфавитное письмо средиземноморского происхождения — руны. Так и не сумев сослужить хорошей службы интеллектуальной жизни, оно просуществовало на континенте до VII, в Англии — до IX, а в Скандинавии — до XV в. Это нововведение отражает определенное стремление поднять германскую цивилизацию до уровня средиземноморского мира.

Это относительное спокойствие разом закончилось во второй половине II в. н. э., возможно, в результате ослабления римской обороны и, безусловно, из-за того, что население средней Германии стало более плотным, а давление на римские limes усилилось, но, главное, потому, что на восточном фланге германского мира началась цепная реакция, вызванная миграцией готов. Сигнал тревоги прозвучал в 166 г. — двойной прорыв привел квадов и маркоманов в Венецию, костобоков и бастарнов — в Ахайю и Азию. Это была лишь мгновенная вспышка, но чтобы ликвидировать образовавшиеся бреши, потребовалась ожесточенная война.

Новый пароксизм пришелся на середину III в. В 254 г. пал limes в верхней Германии, около 259 г. стало ощущаться сильное давление со стороны варваров в Бельгии, между 268 и 278 гг. была разграблена вся Центральная Галлия; отдельные банды добирались до самой Испании. Некоторые города гибли, другие окружали себя тесными стенами, часто построенными из развалин suburbium (предместий), villae (виллы) сжигались сотнями — это было горчайшее бедствие в истории Галлии. Оно, безусловно, вызвало более глубокий упадок, чем «великие» нашествия V в. В 260 и 270 гг. аламанны проникли в Италию, затем с 258 по 269 г. готы, нападавшие как с суши, так и с моря, разорили Фракию, Грецию и Малую Азию. Аврелиан взялся восстановить limes в соответствии с их древним планом, исключая Дакию, которую оставили готам, и Галлию, где эта задача была выполнена только к 278 г. Пробом. Еще один катастрофический прорыв произошел в Галлии при Максимиане. Наконец, после достаточно мрачного периода жестокость и энергия Диоклетиана принесла свои плоды, закрыв германцам доступ на территорию Империи. Но они успели оценить богатство и слабость Рима и, разумеется, уже не могли об этом забыть.

Помимо неоднократных сокрушительных прорывов limes, III в. был отмечен еще и переменами в германском мире. Упоминаемые Плинием и Тацитом племенные конфедерации скорее культурные, нежели политические, распались, и с конца II в. стали появляться новые образования более воинственного характера. Обитатели берегов Северного моря отказались от наименования хавков, назвавшись саксами. В начале III в. произошли перемены в составе народов Центральной Германии, которые стали называться аламан-нами, затем племена, обитавшие напротив рейнского limes, образовали народ франков. В IV в. тюринги приняли эстафету от гермундуров. Этот процесс продолжался до V в., когда появилась последняя из этих групп — бавары. В это же самое время сходные процессы шли в Южной Скандинавии. Древние племена Ютландии (кимвры, тевтоны, ха-руды) исчезли; герулы, жившие на датских островах, ушли, а на их территориях появились юты и даны. Наконец, германцы Северного моря обнаружили в себе призвание к мореплаванию; примерно с 285 г. все берега Галлии, Британии и даже Северной Испании были наводнены пиратами из современной Германии и Дании. Таким образом, германский мир приобрел облик, знакомый нам по периоду Великих переселений.

С этого времени цивилизация германцев становится сложной и разнообразной. Германцы степей (готы и их соседи), лесов (главным образом народы современной Германии) и моря (саксы и фризы, даны и пр.) вели очень разный образ жизни. Поэтому мы ограничимся самыми общими чертами (которые иногда объединяют германцев с другими народами со сходной судьбой, например аланами).

К V в. германские языки уже достаточно различались, чтобы исключить возможность всеобщего взаимопонимания. И лишь два из них зафиксированы в письменной традиции. Северогерманский диалект использовал для этого руны, но в ограниченных масштабах (германцы на континенте застенчиво позаимствовали руны только к VI в.). Готское наречие под влиянием выдающегося человека, ариан-ского епископа Вульфилы, разом превратилось в литературный язык, впервые использованный при переводе Нового Завета; обогатившись алфавитом, основой которому послужил греческий, готский встал наравне с великими культурными языками, а к концу VI в. сгинул, не оставив следа. Прочие диалекты продолжали в одиночку, медленно и с большими потерями, прокладывать себе путь, приведший их на уровень литературных языков.

При отсутствии лингвистической общности существовало ли религиозное единство? Эта проблема почти неразрешима: нам неизвестно о культах некоторых важнейших народов (например, готов), а после Тацита и до эпохи христианских миссий источники почти полностью исчезают. Можно предположить наличие общего пантеона, включающего несколько хронологических пластов; что же касается мифологии, то она известна только в скандинавской версии, записанной в XIII в. («Старшая Эдда» в стихах, «Младшая Эдда» в прозе, записанные исландцем Снорри Стурлусо-ном). Крупнейшие божественные персонажи — это Вотаназ (нем. Вотан, древнесканд. Один), бог магии и победы; Тиуз (Зиу, Тур), бог права и судебных собраний; Тунраз (Донар, Тор), бог-громовержец; наконец, божества войны и плодородия, Ньёрд (северогерманская форма), которого Тацит называет богиней Нертой, и Фрейр со своей сестрой Фрей-ей. Какое место отводили им завоеватели империи? Единственное ясное свидетельство — это присвоение их имен названиям дней недели… Мы знаем лишь отрывочные сведения о культе и ритуале: массовое жертвоприношение оружия и пленников, которых топили после победы, о чем свидетельствуют рассказы о войне кимвров и данные датской археологии; шествия со священными колесницами; какие-то обряды, связанные с ворожбой и искуплением. Язычество южных германцев накануне нашествий выглядит неполноценным, почти выродившимся; оно противилось христианству лишь в переродившейся форме народных суеверий. Иначе обстояло дело у саксов, свевов, возможно, данов, у которых с VIII в. наблюдается государственный культ и центральные святилища — но насколько глубоко уходили корни этого явления?

Еще рискованнее рассматривать германцев с точки зрения антропологического единства. Нам известно, как греко-римские авторы и скульпторы представляли себе западного варвара: он высок, светловолос, с резкими чертами и свирепым выражением лица — этот портрет кочует из столетия в столетие, от галатов Азии к галлам Галлии, а от них, наконец, к германцам. Страбон в своем знаменитом пассаже сообщает, что галлы и германцы различаются лишь в нюансах, что должно нас насторожить. Скелеты демонстрируют относительную гомогенность долицефалического типа (который никогда не оказывается единственным) на побережье Скандинавии, более выраженное разнообразие на юге Германии и увеличение долицефалии и роста в областях, завоеванных германцами в ходе нашествий. Больше мы не можем сказать ничего, кроме того что некоторые восточногерманские народы, главным образом бургунды, выказывают несомненные признаки смешения с монголоидными народами. Очень широко распространенный в первые века нашей эры обычай кремации лишает нас материала, относящегося к самым древним периодам.

Экономическая жизнь была очень разнообразной. Все германцы были знакомы с оседлым земледелием, однако саксы и фризы, чьи жилища располагались на высоких пригорках посреди влажной равнины, занимались разведением крупного рогатого скота. Лесные германцы практиковали подсечно-огневое земледелие, без сомнения, коллективное. В жизни степных народов, незнакомых с деревнями и землепашеством, большое место отводилось скотоводству, главным образом разведению коней. В области изготовления керамики и, в меньшей степени, производства тканей ремесло оставалось на очень низком уровне развития, однако оно оказалось способным на подлинные шедевры в сфере обработки металла, в частности золота и серебра. Показательно, что многие термины, относящиеся к торговле, транспортным средствам и мерам, были почерпнуты из гарнизонного латинского (нем. kaufen, дат. kфbе, от лат. саuро (торговец); нем. Pferd, от лат. paraveredus (почтовая лошадь) дат. фrе, от лат. aureus (золото) и т. д.). Несмотря на проникновение в Германию и Скандинавию огромного количества римских монет, они так и не стали использоваться в собственном смысле денег; эталоном стоимости по-прежнему служил скот или же бруски и кольца из драгоценного металла. Германия оставалась невосприимчивой к городской жизни. Таким образом, между двумя сторонами, разделенными германским limes, всегда существовал значительный разрыв, суливший хорошую прибыль торговцам.

О социальной структуре в период независимости мы знаем лишь самые основные черты. Многое здесь неясно, в частности проблема существования у многих народов знати, не принадлежащей к королевскому роду. Основу общества составляли свободные люди, воины, убийство которых влекло за собой уплату самого большого возмещения. Ниже свободных, которые, возможно, не везде находились в большинстве, стоял многочисленный класс «полусвободных» — данный термин спорен — несомненно, происходивших от покоренных народов. Наконец, существовали рабы, чей труд в равной мере использовался в домашнем хозяйстве и обработке земли; ими часто становились военнопленные. У некоторых народов эти перемещенные римские граждане (например, каппадокийские предки апостола готов Вульфилы) в IV в. сыграли роль ценного пополнения. Независимо от того, существовал ли у этих народов монархический или «республиканский» строй, основные цели, которые ставило перед собой государство, были военного характера, и единственной устойчивой иерархией в обществе было воинское подчинение. Цементом социальной градации была дружина — военный, в своей сути, институт (лат. comitatus, нем. Gefolgschaft), связывавший сплоченные присягой и доказавшие свою верность группы молодых воинов с их вождями.

В мирное время представители знати пользовались лишь авторитетом, зависевшим от их социального влияния и количества верных им людей, у королей к этому добавлялся религиозный престиж, но истинная власть принадлежала местным собраниям свободных мужчин (старонем. mahal, лат. mallus, сканд. thing), которые проводились с какой-то периодичностью под открытым небом. Во время войны потомственные или выборные вожди (лат. duces), напротив, получали почти неограниченную власть, при условии соблюдения некоторых элементарных прав (вроде права воинов на добычу). Скандинавский мир, Саксония и, до некоторой степени, англосаксонские королевства сохраняли верность первому принципу, то есть общественному устройству мирного времени. Большинство государств, укоренившихся на римской территории, возникли в результате завоеваний и потому по своей структуре напоминали скорее народы на военном положении. Монархия Меровингов, в которой mattus (местное собрание) играло огромную роль, но и авторитет короля оставался значительным, занимала промежуточное положение между этими двумя типами.

Мы видим, какая пропасть отделяла германский мир от римского общества: первый полон уникального динамизма, но не имеет представления о городе, почти безграмотен, лишен подлинной государственной структуры; второе, несколько одряхлевшее, опирается на города и писаные законы, а со времен Диоклетиана подчинено гнетущей власти тоталитарной бюрократии.

Германское общество V в. представляло собой развитие того типа, который римляне встретили и уничтожили в Галлии, Британии и дунайском регионе, более архаичного и примитивного, чем научные построения, унаследованные Римом от Греции и Востока. Таким образом, военный реванш германцев означал некоторую деградацию, возврат к прошлому, которое, казалось, ушло безвозвратно. Главное же, что соприкосновение этих двух столь разных цивилизаций привело к полному обновлению социальной структуры. С этого решающего момента и начинается европейское средневековье.

 

Б) Азиатский фон и мир степей

К северо-востоку от Средиземноморья лежит огромный пояс степей, от Карпат до Амура, с придатком в Паннон-ской равнине. Это царство кочевых цивилизаций, подвижных и нестабильных, соприкасающихся вдоль своей южной границы с самыми разными оседлыми народами, чье влияние они воспринимают, распространяют и перемешивают. Несмотря на различия этнические и лингвистические, народы степи демонстрируют схожие социальные и культурные особенности, что позволяет рассматривать их в совокупности.

До II в. н. э. это пространство еще не проявляло себя как единое целое. Западный сектор был относительно самостоятелен: очевидно, его обитатели не отказывали себе в удовольствии совершать набеги на оседлых соседей, но речь шла лишь о мелких налетах, в которых обычно принимало участие всего одно племя и которые почти никак не сказывались на равновесии в Европе. Это положение резко изменилось с появлением гуннов, первого неиндоевропейского народа, вышедшего из глубин Азии. Скоро оказалось, что весь степной мир, от Тихого океана до Дуная, объединен; в водоворот переселения втягивалось все больше и больше периферийных народов, чуждых кочевой цивилизации. Лавины сходили одна за другой с небольшими интервалами.

Первоначально западная степь была обиталищем иранских народов, скифов, а затем начиная с IV в. до Р. X. сарматов; во II в. территорию между Доном и Днепром заняли роксоланы, оттеснив своих родичей, язигов, в направлении Паннонской равнины. СI по IV в. н. э. дунайский limes подвергался нападениям иранцев по всему фронту ниже Ак-винкума (Будапешта). Но эти иранцы истощили свои силы в позиционной войне и были атакованы с тыла новоприбывшими, главным образом германцами; многие просили убежища у императоров, даже в Галлии (отсюда топонимы вроде Сермеза). Тем не менее иранское племя аланов, покинувшее современную Туркмению в I в. н. э., принесло им элемент обновления.

С III в. до н. э. здесь присутствовали и германцы — бас-тарны — вперемешку с сарматами нижнего Подунавья. Во II в. до Р. X. они получили подкрепление со стороны новоприбывших костобоков, принадлежавших к восточногерманской группе, а затем готов и их сателлитов. Эти германцы жили в симбиозе с иранцами: многочисленные тексты начиная с I в. упоминают о контактах между бастарнами, с одной, и сарматами и роксоланами, с другой стороны; для IV в. мы располагаем доказательствами, что между аланами и готами заключались браки. Иранцы, обладавшие более развитой цивилизацией, а главное, более адаптированные к среде, в которой германцы чувствовали себя новичками, передали последним многие элементы своей культуры: конное сражение, одежду (меховой костюм готских королей, по-видимому, был заимствован у иранцев), наконец, знаменитое «искусство степей», корни которого уходят к сарматам и империи Сасанидов.

Такое сосуществование казалось достаточно устойчивым, когда равновесие степного мира было нарушено появлением тюрок и их сателлитов — нового кочевого сообщества, которому предстояло бушевать в течение семи или восьми столетий; их передовым отрядом были гунны.

Первое упоминание о гуннах содержится в «Географии» Птолемея, составленной в 172 г. до н. э.: в ней говорится о «хунах», обитающих в степи к северу от Кавказа, недалеко от роксоланов и бастарнов, между Манычем и Кубанью. Больше мы ничего о них не слышим вплоть до их неожиданной победы в 374–375 гг. над аланами и готами, которая для римского общества явилась как гром среди ясного неба: Аммиан Марцеллин пишет: «Племя гуннов, о котором древние писатели осведомлены огенъ мало…» и далее: «…грезвы-гайно быстры. Легки и подвижны». Около 378 г. они сталкиваются с римской армией во Фракии. В это же самое время племена с созвучным названием и, несомненно, тождественные им, обрушиваются на северный и восточный Иран: это белые гунны (эфталиты), первое упоминание о которых датируется примерно 390 г.; в V в. они закрепились в Бак-трии и Согдиане, а затем завоевали северо-запад Индии, где их государство просуществовало до 650 г.

Что представляли собой гунны? Обычно им приписывают тюркское происхождение, однако эта гипотеза недостаточно аргументирована. В любом случае, речь идет о кочевом народе с отчетливо выраженными чертами и самобытными обычаями. Они брились, практиковали деформацию черепа, убивали своих стариков, кремировали мертвецов и в глазах жителей Средиземноморья выглядели как само воплощение уродства и варварства. Может быть, у них был монголоидный тип лица, но в этом позволительно сомневаться. Было ли у них искусство? Да, если приписывать им бронзовые изделия из Ордоса и захоронения в Минусинске и Пазырыке в предгорьях Алтая — прототипы «искусства степей»; нет, если соотносить их с хиунг-ну, европеоидным народом, покорившим часть Северного Китая в последние столетия до нашей эры. Во всяком случае, гунны внесли свой вклад в цивилизацию степи и сыграли заметную роль в ее движении на Запад.

Их карьера в Европе началась с мастерского удара. В 374–375 гг. на территории современной Украины царь гуннов напал на готов, подчинявшихся королю Эрманари-ху, который, потерпев поражение, покончил с собой. Гунны потратили порядка двадцати лет на развитие своего успеха. Около 396 г. они заняли равнины современной Румынии и вырвались на Паннонскую равнину; несколькими годами позже власть гуннов простиралась от Восточных Альп до Черного моря, и при королях Ульдине и Мундзуке сформировалось гуннское государство, почти заслуживающее этого названия.

За гуннами сначала проявились только второстепенные народы тюркского происхождения — савиры, пришедшие в конце V в. на Северный Кавказ из Сибири и до конца VI в. сражавшиеся с византийцами к востоку от Черного моря; угры, покинувшие свои степи в районе реки Урал под натиском савиров и перебравшиеся на Волгу, чтобы позже, в конце VI в., совершить несколько набегов на Балканы и принять участие в формировании болгарского народа в VII и венгерского в VIII в.; наконец, старотюрки, которые в VI в., не переправляясь через Волгу, установили постоянные отношения с Византией. Ни один из них не сыграл заметной роли в европейской истории. Но около 461 г. прямо у них за спиной на горизонте константинопольских историографов появились первые авары. Им предстояло занимать передний край исторической арены в течение примерно трех столетий.

Авары начали играть свою роль в Европе в 558 г.: теснимые тюрками, они попросили у византийского императора Юстиниана земли, но получили отказ. В 561–562 гг. они добрались до Дуная, а в 567 г. стали оседать в Паннонии, бесхозной со времени разгрома гуннов, постоянно зондируя Балканы и при случае угрожая Византии. В середине VII в., после ста лет усиленной борьбы с Восточной империей, они обратились на Запад; их войны с франками продолжались до эпохи Карла Великого. Их государство, более устойчивое и организованное лучше, чем у гуннов, оказало большое влияние на историю Европы. Оно проявило себя, прежде всего перерезав великий торговый путь из Адриатики в среднее Подунавье и к Балтийскому морю — одну из осей античной Европы.

Вслед за аварами стали прибывать компактные группы тюрок. Прежде всего это были болгары, впервые замеченные в 482 г. на Украине, но по-настоящему вышедшие на сцену только в 680 г., когда под предводительством кагана Аспаруха они переправились через Дунай и захватили Мезию. Часть этого народа не принимала участия в переселении и до XII в. оставалась в среднем течении Волги, постепенно отступая в леса под давлением более удачливых племен. В ходе миграции болгары подобрали осколки нескольких предшествующих переселений, в частности угров.

Во-вторых, это были хазары, появившиеся в 626 г. на севере Ирана, а вскоре обосновавшиеся между Кавказом, Азовским морем, Доном, средней Волгой и, наконец, рекой Урал. Больше они не двигались с места, пока не исчезли под ударами русов и печенегов в конце X в.

С VIII по X в. монотонность тюркских приливов и отливов разнообразило нашествие мадьяр, в большинстве своем финно-угров. Затем появились другие тюрки — печенеги (IX–XI вв.), на смену которым пришли куманы (XI–XIII вв.). Экспансия монголов в XIII в. в каком-то смысле продолжила тот же самый процесс; его последним отголоском стало прибытие в XVII в. калмыков в степные районы к западу от нижнего течения Волги.

Таким образом, в течение полутора тысячелетий по степи одна за другой прокатывались волны, шедшие с Востока, следуя одному и тому же сценарию. Народы появлялись почти неизвестно откуда, двигаясь в страну трав — на Запад. Поначалу ничтожные, они стремительно вырастали как снежный ком и обрушивались на Запад. Если им не удавалось завладеть каким-то четко ограниченным участком равнины, соприкасающимся с территориями оседлых народов, которые можно было бы эксплуатировать, их путь оказывался очень коротким. В противном случае их хватало на три, пять или десять поколений. Образовывалось более или менее устойчивое государство, достигался некий уровень благополучия, что плодило завистников; с Востока приходили новые завоеватели, и в итоге все рушилось, а народ, еще вчера могущественный, рассеивался еще быстрее, чем некогда появился. Только мадьяры избежали этой роковой закономерности. Чем можно объяснить эту повторяемость, эти стремительные рождения и скоропостижные смерти?

Прежде всего тем, что наши источники излагают скорее историю названий, чем людей. Если какой-то народ добивался успеха, в него отовсюду вливались новые силы — отсюда эти «самозарождения»; потерпев неудачу, народ лишался всего, вплоть до названия. Сила названия была такова, что оно заимствовалось, порой совершенно незаконно (безусловно, именно так обстояло дело в случае аваров, а по мнению некоторых, и гуннов). Очень часто люди оставались, ждали следующего поворота колеса фортуны и вскоре вступали в другую общность. Из одного и того же материала могли, одна за другой, сформироваться несколько империй, и для нас они выглядят очень разными, потому что до нас доходят упоминания лишь об их правящих классах, которые действительно сменяли друг друга. Не следует придавать излишнего значения и лингвистическим ярлыкам: многие из этих однодневных конфедераций были многоязычными (как, например, государство Чингизидов в XIII в.), и порой название народа сохранялось и тогда, когда все остальное, включая язык, уже успевало измениться (такова история болгар, ставших из тюрок славянами).

Тем не менее нельзя отрицать ни реальности, ни масштабности миграций. Вероятно, они были связаны с взрывом номадизма между V и XI вв., затронувшим не только холодные степи, но и субтропические пустыни древнего мира (нашествия арабов и сельджуков, возрождение кочевничества у берберов Северной Африки). Стоит ли здесь говорить о климатических колебаниях? Эта гипотеза соблазнительна, но историческая климатология еще не вышла из поры младенчества. В отношении Африки ученые настроены скептически. Русские и венгры питают к этой теории большее доверие, пытаясь с ее помощью объяснить переселение авар и мадьяр. Во всяком случае, прекращение миграций в западном направлении в целом явилось результатом оседания в полувлажных областях. Поскольку кочевнику в степи, чтобы прокормиться, требуется в десять раз больше пространства, чем крестьянину на своем поле, эти человеческие волны могли одна за другой достигать Паннонской равнины и накапливаться там, не создавая в итоге перенаселения.

Вклад степных народов в созидание Европы несопоставим с заслугами германцев. Тем не менее он был важен в ближайшей перспективе. Они принесли на Запад предметы, оружие и украшения, изготовленные восточными ремесленниками, и тем самым — вопрос о степени их влияния остается спорным — положили начало обновлению в области эстетики и технологии. Престиж гуннов был достаточно высок, чтобы впоследствии Аттила стал одним из центральных персонажей германского эпоса, а некоторые германцы (бургунды) даже начали подражать диковинной практике деформации черепа. Тактика степной кавалерии привела к переменам в военном искусстве Византии и Персии, в результате чего растущее значение стало придаваться конным лучникам. Некоторые авторы даже верят в возможность институциональных влияний, весьма гипотетических.

Похоже, что Китай для кочевого сообщества был более привлекателен, чем Запад, и европейская сторона его истории, наверное, менее значительна, чем азиатская. Впрочем, между ними прослеживается любопытная симметрия: на горизонте Византии и китайских столиц этапы развития кочевников в контакте с оседлыми народами оказываются почти одинаковыми, как и дипломатические реакции древних империй. В обоих случаях оседлый народ постоянно стремится использовать одних варваров как орудие против других, более далеких, и не покорять кочевников напрямую, а сеять рознь между ними.

 

В нашу задачу не входит воссоздание картины поздней Римской империи в последней фазе ее упадка. В других работах мы уже читали о том, как строилось и рухнуло это тоталитарное государство, почти постоянно находившееся на осадном положении, обеспечивавшее с помощью жестоких мер выживание узкого правящего класса, состоявшего из образованных сенаторов и суровых военачальников. Мы наблюдали, как ортодоксальная церковь завоевала господствующее положение, согласившись существовать в тех рамках, которые ей отводили светские власти. Мы видели, как на Западе экономическая жизнь деградировала, в то время как Восток продолжал процветать. И здесь мы должны будем напомнить о судьбах всего двух институтов — армии и империи, — чтобы показать, каким образом их распад подготовил победу варваров.

 

А) Оборонительная тактика Рима

Подвергаясь нападениям вдоль всех своих границ, римскому обществу пришлось осознать необходимость военных реформ, о которых мы, впрочем, мало знаем. Наш главный источник, La Notitia dignitatum (Список должностей) (ок. 428–430 гг.), представляет собой собрание разрозненных документов, содержащих сведения о римских армиях: на Востоке (несомненно армии Диоклетиана), на большей части Запада (армии Константина) и на рейнской границе (армии Юлиана). Список показывает, что в IV в. римляне все большее предпочтение отдавали не линейным оборонительным рубежам вдоль берегов Рейна и Дуная, а полевым армиям, находившимся под командованием императора или магистров войска, способных незамедлительно вступить в бой на опасных участках. Конечно же, правительство никогда не делало сознательного выбора между этими двумя формами обороны — скорее этого потребовала жизнь. Если значительные вооруженные силы и оставались без движения долгое время, охраняя limes или их береговые аналоги, litus saxonicum (саксонский берег) в Галлии и Британии, то, по-видимому, это были войска второго эшелона. На самом деле в V в. ни на самой границе, ни на побережье не произошло ни одной решающей битвы. Районы, защищаемые только ripenses (прибрежной охраной) или limitanei (пограничными войсками), были принесены в жертву, как, например, Британия после 407 г. и Норик.

Оборона становилась ожесточенной и действенной только там, где размещались наступательные армии. Без сомнения, их служба дорого обходилась провинциям: чаще всего они не двигались с места до тех пор, пока враг не проникал далеко в глубь римской территории — то есть наносил уже серьезный ущерб — и, поскольку они частенько формировались из самых свирепых варваров — Аэций, например, питал слабость к аланам и гуннам — их обращение с соседями определенно не отличалось излишней любезностью. Но военное и политическое значение подобных войск не оставляет никаких сомнений. Порой они добивались подлинного успеха, как, например, сражаясь с Аттилой в 451 г., и никогда не предавали Рима. Большая часть этих формирований пережила саму Империю.

Одно из самых значительных подразделений подобного рода находилось на севере Галлии; им поочередно командовали Аэций, комит Павел, Эгидий и Сиагрий. Предоставленное самому себе после смерти Майориана в 461 г., оно просуществовало в изоляции 25 лет до победы Хлодвига в 486 г. В то время ставка этой армии находилась в Суассоне. Еще одна армия размещалась в Северной Италии между Миланом и Равенной на реке Исонзо. До 472 г. ее командующим был Рикимер, затем Орест и, наконец, Одоакр, и по-настоящему исчезла она только в 493 г., когда на Равенну напал Теодорих. Третье воинское формирование, менее крупное, представлявшее собой осколок Дунайской армии, отступило в Далмацию. С 454 по 481 г. при Марцеллине и его племяннике Юлии Непоте (эфемерный император в 474–475 гг.) его независимость была почти стопроцентной; впоследствии эта армия разделилась надвое, пополнив войска Одоакра и Византии. Британия потеряла свою небольшую мобильную армию в 407 г., когда узурпатор Константин III увел ее на континент. Африканская армия, по-видимому, лишилась своих ударных частей еще до конца IV в. Испания же их никогда не имела.

Присутствием этих армий объясняется существование отдельных осколков «римского мира», особенно в Далмации и на севере Галлии. Немаловажно, что королевство Меровингов с первых своих шагов охватило один из таких последних и самых надежных бастионов римской обороны и это повлияло на его дальнейшую судьбу самым решительным образом. Полномасштабные завоевания римских земель удавались германцам только вне зоны действия этих армий.

Участь пограничных оборонительных укреплений решилась гораздо быстрее. Из-за кризиса в армии стало сложно содержать бесчисленные посты вдоль limes. Целые участки были сданы без боя. Численность воинов, охранявших стену Адриана в Британии, так и не возросла до прежнего уровня после прорыва 367 г. А в 388 г. стена, видимо, была заброшена, если не считать нескольких отрядов местного ополчения; отныне ядром обороны стали городские стены, и сражения с пиктами в V в. происходили в глубине собственной территории Британии. В Галлии, как нам представляется, отрезок рейнского limes ниже Ксантена так и не был восстановлен после вторжений III в. Оборонительный рубеж вдоль маршрута из Кельна в Тонгре, Бавэ и Булонь, который, вероятно, служил им заменой, при Грациане уже перестали удерживать. После 406 г. остатки рейнских укреплений утратили всякую связь между собой; теперь это были лишь castella (крепости) и укрепленные города посреди открытых полей. В современной Швейцарии limes, по-видимому, были заброшены вскоре после 401 г.; там уцелело лишь несколько наспех сооруженных укреплений. Дунайская граница была оголена по приказу Стилихона около 395–398 гг., а войска были откомандированы в мобильные армии в Галлии и Италии; большая часть castella продержалась до ближайшей смены поколений. Жители перебрались в города, которые оборонялись примерно до 440 г. в Паннонии и 475 г. в Норике (пока в 488 г. не начался всеобщий исход).

Разумеется, за неимением людей и средств эта тактика была единственно возможной. Но она подвергала опасности главное. Римская цивилизация покоилась на взаимном дополнении города и сельской местности, надежности и быстроте сообщения. Промежуточные области, оставленные более или менее добровольно, были не менее важны для ее благополучия, чем центральные очаги, оборонявшиеся до последней капли крови. Что касается императорской власти, то она по-настоящему функционировала только в четырех или пяти секторах, плохо связанных между собой; таким образом, начиная с 405–410 гг. империя находилась при смерти.

 

Б) Распад Западной империи. Одоакр

Участь империи была предрешена с того момента, когда варварам удалось закрепиться на римских землях в промежутках между очагами сопротивления, не встроившись, за исключением индивидуальных случаев, в структуру римского общества.

На протяжении всей истории поздней Римской империи варвары не переставая прибывали к римским границам: одни приходили с войной — до 378 г. все они терпели крах, и их предприятие заканчивалось смертью, пленом или изгнанием, — а другие с миром. Это были рабы, продаваемые купцами, крестьяне, нуждающиеся в земле, или воины, жаждавшие богатства. Они часто добивались успеха, иногда достигая самых высоких постов, даже императорского трона, но для этого должны были полностью усвоить достижения римской цивилизации.

Ситуация изменилась, когда на территорию империи стали вторгаться и оседать на ней целые народы, осознающие себя и действующие как чужеродный элемент. Первоначально это было положение «де-факто», в основе которого лежало одно насилие: Рим еще наносил ответные удары и не терял надежды на конечную победу, как после кризиса III в. Затем подобное положение вещей обрело правовой статус: варварам, внедрившимся в самое сердце имперской территории, был предложен faеdus, этот политический договор, первоначально заключавшийся с приграничными соседями с целью подчинить их интересам римского правительства. С помощью юридической уловки на одном и том же участке земли вводилось двоевластие: племенной вождь сохранял полный контроль над своими воинами при условии, что они будут служить только Риму, а римские гражданские власти теоретически никак не страдали при условии, что будут предоставлять варварам продовольствие и кров. Понятно, что первые, обладавшие силой, постоянно брали верх над вторыми, которые за пределами зон, где находились римские армии, располагали лишь моральным авторитетом да ресурсами из нерегулярно пополняемой казны. С момента развития этой системы империя была обречена шаг за шагом прийти к распаду.

Пусть территория была расчленена, но оставался еще институт империи. Здесь мы не собираемся прослеживать процесс ее отмирания на Западе. Однако важно напомнить некоторые даты и факты.

В правовом смысле империя не исчезала. Когда «римская» армия Италии восстала, потребовав земель, под предводительством Одоакра, и последний император, юный Ромул Августул, был низложен (4 сентября 476 г.), произошло всего лишь объединение империи, доставшейся Зенону, государю, восседавшему в Константинополе. В глазах римлян Одоакр был лишь патрицием, таким же, как Рикимер или Орест. Теодорих, его враг и преемник, также сохранил в Италии видимость императорской власти. Поскольку власть Гликерия и Ромула уже была фиктивной, переход от одной фикции к другой, конечно, не был особенно заметным.

Что представлял собой этот фантом в час своего исчезновения? В провинциях все обстояло по-разному. Британия была фактически полностью утрачена и не поддерживала никаких контактов с Римом, хотя некоторые кельтские вожди все еще напоминали о себе при случае. В Северной Галлии римская власть сохранялась в лице армии Сиагрия; впрочем, после 461 г. она не признала ни одного императора. Аквитания, фактически покоренная вестготами, с юридической точки зрения жила согласно fcedus, возобновлявшемуся в 453 и 454 гг.; императорские прерогативы там не заботили практически никого. Подвластный бургундам район Роны оказывал им большее уважение, и с 472 г. король Гундобад носил титул патриция. Юго-восток Галлии, напротив, остался подлинно римским, сплотившись вокруг префекта претория, правившего из Арля, и многочисленных аристократов, нашедших убежище в этом районе. Впрочем, этот островок очень быстро таял: в конце 475 г. Овернь, его бастион, сложила оружие перед вестготами; Лион, его крупнейший город, был захвачен бургундами (после 472?). Оставался только Прованс, который Одоакр фактически уступил вестготам начиная с 477 г.

В Испании присутствие вестготов было узаконено лишь одним юридическим документом — fаedus от 453–454 гг., поручавшим им искоренение багаудов в районе Тараконы. В 475 и 477 гг. этот договор был подтвержден от имени императоров Одоакром; прочие же провинции были попросту оккупированы. В Африке положение вандалов узаконили договоры 435 и 442 гг.; в 455 г. они распространились на Мавританию и Триполитанию. В Далмации Рим сохранял определенные права вплоть до исчезновения Непота в 480 г.; впоследствии эта область была уравнена в статусе с Италией. Реция, Норик и Паннония или, по крайней мере, все то, что там еще сохраняло организацию, также разделили с Италией участь, постигшую ее после 476 г.

Таким образом, до самого конца продержались четыре оплота Рима: зоны действия мобильных армий и «гражданский редут» на юго-востоке Галлии. В течение последнего века они пережили бесчисленные государственные перевороты, осуществленные под предлогом возведения на трон того или иного претендента, на деле же с целью обеспечить мимолетный успех какой-либо партии, как правило, поддерживаемой одним из варварских народов. Именно в результате такого переворота, совершенного открыто и без всяких претензий на императорский трон, и был свергнут Ромул Августул в 476 г. Империя была взорвана изнутри, а не затоплена нашествием извне.

На этот раз плоды этой акции достались варвару. Своим переворотом он перебросил мост от римского правительства к власти германских королей, которым он передал некоторые выработанные им решения. Одоакр (Odovacar), без сомнения, был скиром. Его отец, Эдика, принадлежал к окружению Аттилы и был убит в 469 г. Тиудимиром, отцом Теодориха; его старший брат, Гунвульф, сделал блестящую карьеру в Восточной империи. Сам же Одоакр по смерти отца прибыл в Италию вместе с другими беженцами-скирами и стал телохранителем императора Анфемия. Нам неизвестно, какие именно качества этого человека побудили войска избрать его королем в Павии 23 августа 476 г.

Государственное устройство, которому он положил начало и которое в точности воспроизвел его кровный враг Теодорих, заключало в себе любопытный дуализм: с одной стороны, Одоакр, являющийся королем в силу принадлежности к княжескому роду и избрания своими воинами; он именует себя Odoacrius rex (король Одоакр), и не более того, так как его войска очень разношерстные — таким образом, речь идет о власти короля над армией, а не над народом. Одоакр разместил свои войска в Северной Италии вокруг нескольких городов (Равенна, Верона и Милан), распределив их между земельными крупными владениями в соответствии с уже известными формами «режима гостеприимства» — то есть присутствие варваров было не более заметным, чем до 476 г., — и контролировал их напрямую. Но, с другой стороны, патриций Одоакр, который к концу своего правления принял императорское родовое имя Флавий, следуя примеру последних императоров Западной империи, царствовал с помощью ведомств Равенны и Римского сената. Аристократия, которую больше заботило сохранение придворной и бюрократической традиции, чем сама личность императора, постоянно демонстрировала ему верность и благодарность.

Король единолично контролировал назначения в армии, окружил себя слугами-германцами и остался арианином, однако уважал гражданские римские власти и поддерживал сносные отношения с ортодоксальной Церковью. Таким образом, строй, введенный этим «разрушителем Империи», представлял собой консервативный компромисс, который защищал римские интересы лучше, чем император, бывший объектом для насмешек. Он принес с собой внутренний и внешний мир, а также обещал не допускать в Италию крупные варварские народы, бесконечно более алчные, чем скромные племена, составлявшие армию Одоакра. Ради этого ему пришлось заплатить хорошую цену: уступить Прованс готам в 477 г., уйти из Норика в 488 г.; но эти меры практически не смутили общественное мнение в Италии. Одоакр позволил себе выйти за эти благоразумные рамки только в самом конце своего правления, когда Зенон натравил на него остготов. Это не имело последствий. Одоакр погиб 15 марта 493 г., но из своей могилы он завещал Италии форму правления, которая оставалась в силе вплоть до завоеваний Юстиниана и послужила образцом для переустроенной после 507 г. Испании. Герулы, скиры, руги и тюркоязычные жители Италии погибли в той же катастрофе, что и избранный ими вождь, а плоды их трудов пожали готы.

 

Движущей силой этого первого миграционного взрыва стала причудливая группа из трех народов — тюрок (?), иранцев и восточных германцев. Маршруты их путешествия по Европе остались самыми длинными и замысловатыми; они безостановочно рикошетировали друг от друга и очертили поле для всей истории IV и V вв.

 

А) Гунны

Было бы неверным полагать, что гунны, даже сыграв решающую роль в начале великой миграционной волны конца IV в., при первом же появлении предстали в качестве непременных и непримиримых врагов Рима. Первый тревожный сигнал, грянувший в 375 г. — нападение на украинское государство готов и его уничтожение, — римлянами не был услышан. Восточно-римская империя сначала поддерживала мирные отношения с новоприбывшими и, возможно, поспособствовала их закреплению в Паннонской равнине около 390 г. В то время как на Балканах основную угрозу представляли вестготы Алариха, дружелюбие гуннов являлось ценным козырем. Размолвка произошла только после ухода готов в Италию, когда около 408 г. гуннский король Ульдин попытался обосноваться во Фракии и Мезии. Что же касается Запада, то, не чувствуя себя в непосредственной опасности, он мог в течение еще почти полувека проводить политику союза с гуннами. Наибольшим искусством в этой области обладал Аэций: будущий магистр войска провел свою молодость (начиная с 406 г.) в качестве заложника у гуннов; помимо личных контактов он привез с собой живое восхищение их военными талантами. В решающие моменты своей карьеры Аэций прибегал к помощи гуннов — против вестготов в 427 г., франков в 428 г., бургундов в 430 г. — и именно у них искал убежища во время своей опалы в 432–433 гг. В благодарность он помог им утвердиться в Панно-нии. Гунны оставались друзьями и союзниками Рима или отдельных римлян куда дольше, чем «бичом Божьим», если прибегнуть к одному слишком высокопарному эпитету.

До тех пор пока в 425–434 гг. гунны не образовали в Паннонии настоящего государства — перемена, которой они, видимо, были обязаны королям Мундзуку и Руге, отцу и дяде Аттилы, — они не представляли серьезной опасности. Имеются достаточно веские основания полагать, что за образец было принято государство Сасанидов, чье влияние на искусство гуннов не вызывает сомнений. Ритуалы, которые соблюдались в присутствии короля, вроде падения ниц или жертвенного возлияния, по-видимому, были заимствованы из иранского церемониала, как и диадема, служившая символом единоличной власти. Социальная трансформация, начавшаяся с появлением наследственной королевской власти, заменила древнюю племенную структуру господством придворной знати, обогащавшейся за счет добычи. Этот класс, очевидно, был достаточно неоднородным: кроме настоящих гуннов он включал германцев и, по крайней мере, одного паннонского римлянина, Ореста (отца будущего императора Ромула Августула), главу королевской канцелярии. По свидетельству Приска, посла, прибывшего из Константинополя в 449 г., при Аттиле даже делались попытки создать что-то вроде столицы королевства: кроме своего передвижного лагеря король имел деревянный дворец и каменные термы, построенные из материала, привезенного из империи.

Эта зарождающаяся монархия была обязана своей силой военному искусству, унаследованному ею от кочевых племен. Возможно, в том, что касалось конницы, гунны не могли соперничать с аланами, чьи лошади славились своими достоинствами еще с III в., но их конница была многочисленной, неутомимой и прекрасно усвоила тактику восточных лучников. Включала ли она к тому же тяжелую конницу, одетую в доспехи, как в Иране или у эфталитов? Этого утверждать нельзя. Вооружение гуннских всадников состояло из тугого лука, стрел с треугольными наконечниками, деревянного седла, хлыста, аркана, обоюдоострой или простой сабли. Вокруг этого гуннского ядра концентрировались части из вассальных народов, в большинстве своем германских.

Трудно отвести кочевому государству определенную территорию. Одни говорят об империи гуннов, простирающейся от Одера до Иртыша, другие ограничивают государство Аттилы Венгрией и Румынией (с оговорками в том, что касается нижнего Подунавья). Первая версия определенно отличается излишним размахом: речь идет не о политическом господстве, но об ареале цивилизации. Вторая приемлема, только если оттенить ее некоторыми соображениями относительно плотности населения; гунны плотно заселяли только восточную часть пущи (puszta), но рассылали свои авангарды на прилегающие равнины, в Сербию, Валахию, на Украину и даже в Силезию.

При жизни сверстников Аттилы гунны являлись господствующей силой варварского мира. Множество германских народов училось у них, взяв их за образец (особенно это относится к бургундам). Мы знаем о том, какое значительное место им отводится в эпическом повествовании о Нибелунгах. Археология подтверждает одну из составляющих этого престижа — чрезвычайное изобилие золота у гуннской аристократии.

Аттила подверг испытанию могущество, достигнутое предшественниками. Родившись около 395 г., он пришел к власти в 434 г. (до 445 г. он делил ее с братом Бледой). В течение первых пятнадцати лет своего правления он обращал все свои начинания против Востока. Запад, тогда находившийся под властью Аэция, был столь любезен, что в 439 г. даже предоставил гуннам западную Паннонию. Каждый год гунны и их сателлиты — остготы, гепиды, руги, герулы и скиры — вторгались на Балканы; в 447 г. они пересекли Македонию, дойдя до Фермопил. Почти все крупные города — Наисс, Виминак, Сингидун, Сирмий — были разорены. В 449 г. Аттила, находясь на вершине своего могущества на Востоке, принял посольство, направленное в его лагерь в Валахии императором Феодосием II: именно об этом путешествии Приск оставил рассказ, являющийся нашим главным источником при изучении государства гуннов.

На следующий год Аттила резко изменил политику. Уже несколько лет его настойчиво призывали на Запад. В 449 г. он принял Евдоксия, главу галльских багаудов, который, конечно же, оповестил его о слабости римского владычества. К нему обращался и некий франкский клан, желавший добиться победы для своего ставленника. Возможно, и вандалы предлагали ему заключить союз против готов. Наконец, и это главное, Гонория, сестра Валентиниана III, обиженная на своего брата, убившего ее любовника, предложила ему свою руку и сердце. Мы видим, что этот крутой разворот не был безотчетным капризом варвара, слепо сокрушающего то, что находится прямо перед ним, а, скорее, результатом дипломатической подготовки и замечательной осведомленности. Цель, впрочем, оставалась той же, что и у восточных экспедиций, — не завоевания, а захват максимального количества добычи при минимальном риске.

Первый набег вверх по левому берегу Дуная был совершен в начале 451 г., затем последовал бросок в направлении Рейна и переправа через него в районе Майнца; территория Бельгии была разграблена, а 7 апреля сожжен Мец. Затем в конце мая гунны появились перед Орлеаном. На помощь из Италии прибыл Аэций, но опоздал (без сомнения, он ожидал своих союзников готов). Тогда Аттила, преследуемый «римлянами» (на самом деле невероятной смесью из варваров, от франков до бургундов, включая какое-то количество галлов из Арморики) и армией вестготского короля Тео-дориха, сделал поворот на 90 градусов. Двадцатого июня 451 г. он был настигнут в Шампани и после кровопролитной схватки, так называемой битвы «при Каталаунских полях» или campus Mauriacus (Мавриакском поле), потерпел поражение, впрочем, не слишком серьезное. Не встречив помех, он вернулся в Паннонию.

Весной 452 г. он снова отправился в поход, на этот раз в Италию. Укрепления Фриули были взяты штурмом, Акви-лея, Падуя, Мантуя, Виченца, Верона, Брешиа и Бергамо захвачены. Возможно, Аттила предполагал идти на Рим (Равенна благодаря своим болотам считалась неприступной). Именно тогда состоялась его встреча с папой Львом на реке Минцио, которая столь же знаменита, сколь и трудна для оценки. Аттиле была предложена Гонория и контрибуция. Но разве за этим он поспешно отправился на Восток, или все-таки из-за того, что император Маркиан напал на Дунай? Вскоре после своего возвращения Аттила умер (453 г.).

Тогда его сыновья, Эллак и Эрнак, начали спор за право наследования, а союзные германцы воспользовались этим, чтобы вновь обрести независимость. Эллак напал на мятежников, потерпел поражение и погиб на реке Недао в Паннонии (454 г.). Это положило конец величию гуннов. Утратив свой престиж, уцелевшие гунны стали всего лишь заурядным племенем. Некоторые группы поступили на службу Восточной империи и были расквартированы к югу от Дуная; другие остались в Восточной Паннонии в качестве данников Рима; кое-кто вернулся в украинскую степь. Война между последними двумя сыновьями Аттилы, Эрнаком и Денгизиком, привела гуннов к гибели. Периодически мы еще слышим о гуннах вплоть до правления Зенона (474–491), потом наступает полная тишина.

По причине шума, который наделал Аттила, название гуннов не забылось. Ряд историографов применял его к другим степным народам (аварам, мадьярам). И напротив, многие племена предъявляли свои права на их наследие, особенно болгары и сикулы (венгерские горцы Трасильвании).

Несмотря на политические таланты своих вождей, народ гуннов оставил в истории только негативный след, несколько преувеличенный литературой. Он был по-настоящему велик только во главе коалиции, в которой, без сомнения, преобладали германцы. Когда же удача изменила, эти сателлиты вернули себе свободу, и одного поколения хватило, чтобы гунны сошли с исторической сцены.

 

Б) Аланы

Аланы начинают свою европейскую историю одновременно с гуннами: в 375 г. гунны разгромили империю алан в Каспийском регионе. После этого потрясения аланам так и не удалось вновь обрести политическое единство. В V в. отряды алан беспорядочно рыскали по всей Западной Европе и Северной Африке, а затем, несмотря на очень разное этническое происхождение, влились в массу германских завоевателей. Их историческая роль оказалась второстепенной.

С 406 г. аланы были разделены на группы, чуждые всякой солидарности. Все они принимали участие в переправе через Рейн; но одна из этих групп, во главе с королем Гоа-ром, вскоре перешла на службу к Риму, сначала в Рейнской области, затем в Центральной Галлии. Другая, возглавляемая королем Респендиалом, действовала заодно с вандалами и вслед за ними в 409 г. вторглась в Испанию. Около 414 г. аланские воины осадили Базас. Наконец, тридцатью годами позже еще одна группа алан, возглавляемая королем Самбидой, была отмечена на Роне, в окрестностях Баланса.

Большинство алан Галлии в конце концов поступило на службу к Риму: командование над ними принял Аэций и разместил их на средней Луаре, первоначально для того, чтобы сдерживать вестготов, позже — чтобы преградить путь гуннам. Их король Сангибан, несмотря на то что его верность была несколько сомнительной, сыграл решающую роль в разгроме Аттилы под Орлеаном. Немногим позже аланы сдались вестготам. Аэций решил разместить алан-ских федератов в Арморике; именно от них происходят такие топонимы, как Аллэн (Эр-э-Луар, Сомма).

Что же касается алан, объявившихся в Испании в 409 г., то по воле жребия им досталась Лузитания и район Картахены — немалая доля, удержать которую у них не хватало сил. После 418 г. присланные Римом вестготы уничтожили их автономию. Остатки алан примкнули к вандалам-асдин-гам и последовали за ними в Галисию, Андалузию, а потом и Африку: короли вандалов до самого конца носили титул rex Vandalorum et Alanorum (король вандалов и аланов), но аланам не удалось избежать стремительной ассимиляции, и они не оказали на вандалов никакого глубокого воздействия.

 

В) Готы

Начиная разговор о готах, мы приступаем к группе совершенно иного значения, единственной, которая пересекла империю из конца в конец, первой, которая создала долговечные государства и достигла успеха в синтезе германских и римских элементов, и, наконец, единственной, которая обладала самобытной интеллектуальной культурой. Вплоть до Юстиниана готам принадлежало лидерство в варварском мире, и завоеванное ими уважение прочих германцев еще тысячу лет находило выражение в эпической традиции.

По поводу туманного вопроса о происхождении готов лучше всего вернуться к преданиям, собранным в VI в. Кас-сиодором и Иорданом у остготов Италии. Готы прибыли с «острова Скандза», морем добрались до «берега по эту сторону Океана», захватили страну «ульми-ругиев» и покорили вандалов. Из этого можно понять, что, оставив Скандинавию, они обосновались на южном берегу Балтийского моря, в районе современного побережья Польши. Хотя эти сведения и обросли легендарными подробностями, они не выглядят невероятными. Они достаточно хорошо описывают складывание группы народов, долгое время связанных друг с другом, — готов, ругиев, вандалов, а вскоре герулов и скиров. Процесс этот относится ко времени их совместного пребывания на побережье Балтики.

Как бы хорошо ни был изучен язык готов благодаря Вульфиле, лингвистика не слишком проясняет для нас проблему их происхождения, она лишь подсказывает, что ее решение не следует искать слишком далеко от скандинавского ареала. Но где проходили его границы на заре нашей эры? Этого мы не знаем. В средние века два скандинавских народа носили имя, по видимости, напоминающее о готах — Gutar на острове Готланд и Gotar в Готаланде (южная часть древней Швеции). У нас нет решающих доводов, чтобы установить, кто из них были родственники готов.

Археология в состоянии дать только достаточно противоречивые сведения. По счастью, готы со времени своего пребывания в Померании выделялись характерным погребальным обрядом, резко отличающимся от обычаев почти всех германских народов: они не клали оружие с мужчинами в могилы. Однако на рубеже нашей эры подобная практика обнаруживается в западной части Готаланда (Вастерготланд), в районе, который, кажется, не был заселен в тот самый момент, когда римские источники фиксируют появление готов к югу от Балтийского моря. Но почти все готы Вислы, кажется, практиковали погребение в землю, в то время как Скандинавия, напротив, знала только кремацию… Археологи не в силах ни аргументированно опровергнуть, ни по-настоящему доказать тезис Иордана.

Истинная история готов начинается с Плиния, который около 75 г. до н. э. упоминает о гутонах, и Тацита, располагавшего сведениями о готонах примерно в 98 г. Тогда они были на северо-востоке Германии — вскоре их местонахождение уточнил Птолемей: на правом берегу Вислы в ее нижнем течении. Без сомнения, их владения простирались в северном направлении, так как в балтийских языках, как полагают, встречаются многочисленные заимствования из готского. Незадолго до 150 г. король Филимер инициировал переселение на юго-восток, через болота Припяти, в направлении понтийской степи. Около 230 г. мы обнаруживаем готов к северо-западу от Черного моря. Между Карпатами, Доном, Вислой и Азовским морем они создают государство с расплывчатыми очертаниями, центр которого, видимо, находился в низовьях Днепра. Вместе с присоединившимися к ним бастарнами и скирами, готы испытали сильное влияние иранцев, древних хозяев этих земель. Готы стали полукочевыми скотоводами, заимствовали кольчугу и — по крайней мере, их короли — иранское одеяние, причем настолько, что греко-римские авторы часто путали их со скифами или принимали алан за их родичей. Настоящие готы, конечно же, составляли лишь часть населения этого огромного пространства, где к тому времени уже закрепились предки славян.

Именно тогда выявилось двоякое разделение, которое довлеет над всей историей готов. Первоначально выделяются Tervingi (тервинги) и Greutungi (гревтунги), но вскоре на смену этим названиям приходят вестготы и остготы. Это никак не сказалось ни на единстве языка, ни на осознании близкого родства. Группы и отдельные персонажи всегда с легкостью переходили из одной общности в другую. Но, бесспорно, у остготов и вестготов были свои короли, и держава остготов обладала некоторым превосходством. Два народа-сателлита, гепиды и тайфалы, сохраняли автономию.

Первый контакт между готами и империей состоялся в Дакии при Гордиане III; после 238 г. произошел набег на Фракию. Затем готы открыли море — как впоследствии это сделали на том же самом участке славяне и варяги. На паях с герулами они грабили берега Черного моря, в 257–258 гг. форсировали Босфор и повторили это еще пять или шесть раз, пока в 276 г. не добрались до самой Киликии. После этого внезапного всплеска активности на море они вернулись к сухопутным операциям, впрочем, весьма прибыльным: в 271 г. Аврелиан уступил им Дакию. В течение века владычество готов без заметных потрясений заменило собой римское на всем протяжении Дуная, от Паннонской равнины до дельты. Как и все соседи империи, готы поставляли новобранцев римским армиям и платили дань. После победы Рима в 332 г. с вестготами был заключен faedus. Этот договор, соблюдавшийся в течение 35 лет, сделал возможным замечательный обмен между цивилизациями, а главное — знакомство готов с христианством.

Проповедь христианства в Готии началась на заре IV в. (один из ее епископов присутствовал в Никее). Однако именно здесь своего самого заметного успеха добились ариане, удостоив в 341 г. епископского сана Вульфилу, вестгота с анатолийскими корнями. Вульфила проявил себя как человек по-настоящему выдающегося ума, создав письменность и литературный готский язык, чтобы перевести на него Новый Завет. Он вывел христианство из узкого круга потомков военнопленных, хотя в 348, а затем и в 369 гг. готские вожди развязали гонения на христиан. Апостол готов умер изгнанником в Константинополе в 383 г. Его вера была принята аристократией только после вступления готов в империю. Таким образом, народ готов стал полем для интеллектуального и религиозного эксперимента, не имеющего аналогов среди тех, кто имел отношение к нашествиям.

Все эти события происходили у вестготов. Об остготах до 375 г. мы не знаем практически ничего. В этот момент во главе вестготов стоял Атанарих (с титулом «судьи»), а остготами правил Эрманарих, проводивший активную завоевательную политику.

В 375 г. готское общество, которое, казалось, стояло на пути к быстрой стабилизации, было смято нападением гуннов. Остготы, отброшенные к низовьям Дона, были охвачены паникой, Эрманарих покончил с собой, его наследник пал в битве. Два вождя, гот Алатей и алан Сафрак, повели народ на Запад, через Днепр, а потом и Дунай. Вестготы выжили, как и аланы, ругии, скиры, тайфалы и герулы.

Осенью 376 г. готы попросили убежища в империи. Большинство их, возглавляемое вестготом Фритигерном, было радушно принято и размещено во Фракии, где римские спекулянты в полной мере воспользовались их бедственным положением. Остальные поднялись по левому берегу Дуная и во главе с Атанарихом остановились в Карпатах и Молдавии под гуннским протекторатом. В обеих группах присутствовали как остготы, так и вестготы, но большинство первых осталось к северу от Дуная, а вторые почти целиком вошли в пределы империи. Примерно до 470 г. вестготы оставались для римлян чуть ли не единственным источником беспокойства.

В 377 г. вестготы взбунтовались из-за условий, предоставленных им во Фракии. Валент попытался их уничтожить, но сам встретил смерть в битве при Адрианополе 9 августа 378 г., а готы осадили столицу империи — Константинополь. Однако Феодосии быстро заставил их отступить. Вдоль Дуная был восстановлен оборонительный рубеж, но Фритигерн и его готы продолжили кочевать по Балканскому полуострову; они заключили faedus только в конце 382 г., разумеется, в обмен на земли в Мезии, провинции, погрузившейся в полный хаос из-за нашествий. Этот мир продлился только восемь или девять лет; в 392 г. Стилихон навязал новому вождю вестготов Алариху возобновление fаedus в 395 г. готы вновь нарушили договор и появились под стенами Константинополя. Скоро восточная часть Балканского полуострова была настолько разорена, что Ала-рих направился к Иллирии, не преминув по пути разграбить Грецию. В 397 г. империя была вынуждена пойти на передачу ему Эпира и назначить его магиструм войска в Иллирии со всей полнотой военных полномочий на западной половине Балканского полуострова. Тем временем на подступах к Византии восстали (400 г.) другие готы под командованием Гайны, военачальника, долго находившегося на службе у Рима. Чтобы одержать верх, ему нужно было только призвать на помощь гуннов. Казалось, что Восточная империя вот-вот окажется под властью готов. Но этот регион, безусловно, был слишком истощен, чтобы снова принести готам желаемую добычу. В 401 г. Аларих внезапно решил увести свой народ в Италию.

Таким образом, за двадцатипятилетней балканской фазой истории вестготов следует итальянская, продолжавшаяся одиннадцать лет. Впрочем, в поведении этого народа, который всегда представлял собой лишь кочевую армию, истощавшую один источник снабжения за другим, не произошло существенных изменений. Почти без боя Аларих сначала закрепился в Венеции зимой 401–402 гг., а затем подошел к Милану, где находилась резиденция императора Гонория, но тот укрылся в неприступной Равенне; и последующие годы были заняты медлительными маневрами Стилихона в Северной Италии. С помощью договора удалось добиться краткосрочного отступления готов в Далмацию, затем в Норик, и как раз во время этой паузы на Италию обрушилась армия Радагайса, приведшего с собой других готов. Договор был вновь нарушен, и в 408 г. Аларих, потребовав непомерную сумму в 4000 фунтов золотом, опять объявился в долине По. И в этот-то момент Гонорий приказал убить Стилихона. В октябре 408 г. Аларих, не встречая сопротивления, подошел к Риму. Он потребовал колоссального выкупа, но получил только его часть, отступил в Тусцию (совр. Тоскана), продолжил нескончаемые переговоры, затем разгневался, вынудил сенат провозгласить императором самозванца Аттала и осадил Равенну. Невозможность договориться с Гонорием вывела Алариха из себя. Тогда он решил в отместку разорить Рим, не защищаемый никем и обреченный на голод из-за восстания в Африке. Двадцать четвертого августа 410 г. вождь готов проник в Рим благодаря предательству, и Вечный город был разграблен, за исключением некоторых храмов. Это событие казалось ужасной катастрофой, но, главное, скандальным происшествием, заставившим одних усомниться в счастливом жребии Рима, а других в самом Провидении. Моральный урон был горше материальных убытков и людских потерь, хотя и они были немалыми. Заметная часть жителей бежала, чтобы уже больше не вернуться. Однако грабеж продолжался всего три дня. Двадцать седьмого августа готы покинули Рим, взяв в заложницы сестру императора Галлу Плацидию. Они намеревались поискать в Африке других возможностей для грабежа, но нехватка кораблей помешала им переправиться на Сицилию. Аларих умер в Калабрии на следующий день после этого разочарования (конец 410 г.).

Атаульф, его шурин, повел вестготов на север. Весной 412 г., через полтора года колебаний, он отправился в Галлию через гору Мон-Женевр. Галлия в то время была во власти узурпатора Иовина; Атаульф предложил Гонорию помочь его свергнуть. Но обещанное Гонорием продовольствие не поступило, и король захватил Нарбонн, Тулузу и Бордо (413 г.). Так закончился долгий путь готов: в Аквитании прожило три поколения готов, а в Нарбонне — триста лет.

Чтобы подготовить окончательное примирение готов и римлян, Атаульф в Нарбонне женился на своей заложнице, Галле Плацидии, дочери Феодосия, с полным соблюдением римских церемоний (январь 414 г.). Затем он сформировал в Бордо некое подобие правительства под руководством аквитанских аристократов (включая Павлина из Пеллы). Однако война с Равенной продолжалась; в поисках продовольствия король отправился в Испанию и погиб от руки убийцы в Барселоне (август 415 г.).

Эта смерть выявила внутренние разногласия в среде готов: только аристократия приняла и продолжила политику закрепления на территории, выбранной Атаульфом. Новый король, Валия, позволил навязать себе план еще одного переселения. Подобно Алариху, он захотел переправиться в Африку (через Гибралтар) и потерпел крах. Именно тогда патриций Констанций, талантливый лидер, начал подталкивать его к сотрудничеству с империей (416 г.), чередуя блокаду и военные действия. Валия покинул Испанию, заключил соглашение на условиях расквартирования в Аквитании, но умер в момент вступления в силу этого договора, давшего жизнь первому варварскому государству на землях империи, — королевству, традиционно именуемому «Тулузским».

Область, где вестготы начали приобретать свой политический опыт, была одной из самых богатых в Галлии, она менее всех пострадала от предшествующих вторжений и, конечно, была одной из наименее воинственных (в отличие от Оверни). Ее уступка успокоила даже самых враждебных Риму готов. Теодерих I (418–451) смог, соблюдая faedus, оказать Риму военную помощь три или четыре раза (он погиб в сражении с Аттилой), и при этом всецело заботился об интересах готских вождей, отныне превратившихся в земельную аристократию. Его сын Теодерих II (453–466), как говорят, мог читать Вергилия и знал римское право; Сальвиан хвалил его за мягкость правления. Возобновив faedus, он поступил на службу к Риму, чтобы бороться с багаудами в Испании, а затем устранить угрозу со стороны свевов. Но его главной мечтой было возвести на императорский трон своего протеже, Авита, тестя Сидония Аполлинария. Эта операция обошлась дорого и провалилась. Теодериху пришлось поступиться в пользу Майориана всеми благами, которыми он думал воспользоваться в Испании. Как только Майориан погиб, он вознаградил себя, захватив Новемпопуланию и Септиманию (462 г.).

Теодерих II был убит в 466 г., а его брат Эврих (466–484) вознес Тулузское королевство на вершину его расцвета. Пользуясь ослаблением империи, он проводил двойственную политику, стремясь расширить свои владения в Галлии (победа над бретонцами при Берри в 469 г. и завоевание Аквитании I; временное занятие Арля, Авиньона и Баланса в 470–471 гг.; завоевание Оверни в 474–475 гг.) и одновременно упрочить протекторат над Испанией (начиная с 468 г.). Вовсе не обязательно, что внезапный захват двух оплотов римского мира, Оверни и Тарраконы, повлек за собой разрыв faedus. Во всяком случае, Эврих без труда добился признания своих завоеваний: в 475 г. от Непота в отношении Оверни и в 477 г. от Одоакра и Зенона в отношении Тарраконы (к которой он присовокупил Прованс). Относительно мягких мер — вроде изгнания Сидония в Бордо и Ливию — оказалось достаточно, чтобы сломить сопротивление на местах.

Эврих был королем-законодателем, явно восприимчивым к латинской литературе; его двор в Бордо притягивал варваров всех мастей, среди которых были остготы и даже саксы — это был прообраз равеннского двора Теодориха Великого. Его министр и советник Лев предвосхищал Кас-сиодора. Эврих с уважением относился к римским административным кадрам и назначал комитов и дуксов, не делая различий между готами и римлянами. Сам одеваясь как готский король, он охотно допускал малые титулы имперского протокола {dementia vestra, mansuetudo vestra); однако заявил о своей независимости, отказавшись от консульского календаря в пользу летоисчисления по годам своего царствования.

Готское население, без сомнения, по-прежнему занимало районы, в которых осело изначально, и вокруг стратегических пунктов (долина Гаронны, Базаде, Ба-Керси, Монтань Нуар). Мы можем с уверенностью отнести к ним только те из многочисленных топонимов на — ens, первая часть которых представляет собой готский антропоним, так как этот тип, по-видимому, оставался в ходу и после франкского завоевания. Надежные археологические следы отсутствуют, если не считать территории Септимании.

Аларих И, сын Эвриха (484–507), похоже, был заурядным человеком, довольствовавшимся тем, что собрал его отец. Тем не менее он упрочил готское владычество в Испании, дополнив военную оккупацию гражданской колонизацией: «Хроника Сарагосы» отмечает за 494–497 гг. «приход готов в Испанию», а позже — «расселение готов». Различные очаги сопротивления были решительно уничтожены. У нас нет доказательств того, что это первое внедрение, как и следующее, протекало в Старой Кастилии. Однако главной задачей правления Алариха II было сдерживание франкского натиска к югу от Луары; в 498 г. войска Хлодвига достигли Бордо. Хронология этих войн известна очень плохо (см. стр. 288), а закончились они катастрофой для вестготов — в 507 г. Аларих потерпел поражение и погиб в битве при Вуйе. Ортодоксальная Аквитания без боя сдалась победителю.

Вестготов спасло вмешательство остготов, действовавших во имя солидарности, объединявшей эти две ветви одного народа. На протяжении жизни целого поколения Теодорих Великий и его представители держали судьбы побежденных в своих руках. Спасение было даровано ценой радикального изменения: Тулузское королевство — по сути своей галльское и широко открытое вовне — ныне превратилось в Толедское, почти исключительно испанское, ревниво замкнутое в самом себе; но его основополагающие принципы — арианство, умение сосуществовать с римлянами и государственная структура — сохранились. Казалось, Теодорих Великий хотел ввести в Испании то двойственное государственное устройство, которое он создавал в Италии. Однако обычаи Тулузского королевства снова возобладали после 531 г., когда оно смирилось с ролью испанского государства.

Вестготское население, подгоняемое главным образом решением о закрытии арианских церквей, которое принял в 511 г. Галльский собор, в массовом порядке эмигрировало из Аквитании в Старую Кастилию, под защиту этих окрепших структур. Главный поток переселенцев, должно быть, преодолел Пиренеи через Ронсевальское ущелье или перевал Сомпорт, но небольшая часть готов осталась в Септимании.

Остготская интермедия закончилась новой драмой. Достигнув совершеннолетия, Амаларих пожелал вмешаться в междоусобицы сыновей Хлодвига, своих шуринов. В 531 г. потерпел поражение и был убит вблизи Барселоны. И это стало концом династии Балтов. Корону принял Тевдис, прежний остготский наместник, и сделал своей резиденцией Барселону. Он нашел общий язык с римлянами, способствуя созыву ортодоксальных церковных соборов и женившись на римлянке. Его осторожная внешняя политика спасла главное: он отразил нападение франков в 541 г., помешал византийцам (обосновавшихся в Сеуте после падения вандалов) пересекать Гибралтарский пролив, а главное, оградил Испанию от последствий побед Юстиниана над остготами. Когда в 548 г. он был убит — политическое убийство было одной из «национальных» болезней вестготов, — его заменил другой остготский военачальник, Теодегизел который, в свою очередь, был убит в Севилье (549 г.).

Тогда перед лицом угрозы высадки византийского десанта (551 г.) к власти пришел вестгот Агила, происхождение которого нам неизвестно. Он перенес свою резиденцию в Мериду; однако из-за его религиозной нетерпимости он был холодно встречен на юге, оставшимся преимущественно римским. Он был убит в 554 г. Его преемник Атанагильд, видя успехи византийцев (ими руководил бывший министр Теодориха, патриций Либерии), отступил в самое сердце месеты, в Толедо, к самой границе зоны готской колонизации.

Это событие знаменует собой конец переселения вестготов. Толедское королевство оставалось устойчивым в своих границах вплоть до исламского завоевания в 711 г. Византийская угроза, столь серьезная в середине VI в., миновала, не принеся Константинополю успеха, так как в Испании армии Юстиниана, измотанные нескончаемой войной в Италии, так и не сумели добиться решающей победы. Прибрежный анклав от Дении до Кадикса с морской базой в Картахене в качестве центра — это было все, что им удалось отвоевать; эта область просуществовала примерно до 620–630 гг. Хоть Византия и снискала симпатии испанских ортодоксальных христиан, она так и не смогла использовать их в полной мере. Постепенно вестготы добились, что вся Испания, причем с подлинным воодушевлением, объединилась вокруг королевского двора в Толедо. Прежде всего это было религиозное единство, которое безуспешно пытался осуществить в лоне арианства Леовигильд в 570–580 гг. и которого в 587 г. с триумфом достиг Реккаред, обратившись в ортодоксальное христианство. Его следствием стал оригинальный институт толедских соборов, церковных и одновременно политических собраний, которые до самого конца оставались «мозгом» монархии. Далее было достигнуто единство политическое: королевство све-вов было уничтожено Леовигильдом в 585 г., Сисебут (612–621 гг.) начал наступление на византийские владения на юге, а сепаратизму басков был дан более или менее решительный отпор. Что же касается чувства духовного единства, то оно возникло очень быстро (если оставить в стороне евреев, многочисленных в средиземноморских областях и повсеместно гонимых) на базе общности веры и культуры: видимым признаком этого процесса стало культурное возрождение, начавшееся в Бетике вокруг Исидора Севильско-го, а также права (законодательство было унифицировано позднее, в 654 г., Реккесвинтом).

Несмотря на свои недостатки (ее еврейская политика отличалась неслыханной нелепостью, заблаговременно готовя сторонников исламу) и постоянные раздоры (к которым готы питали совершенно «испанскую» страсть), то-ледская монархия заслуживает почетного места в истории варварских государств. После смерти Теодориха Великого она одна покровительствовала интеллектуальной жизни. А главное — толедская монархия завещала Европе некоторые из самых характерных институтов средневекового королевства: коронационную клятву (впервые засвидетельствована в 628 г.) и обряд миропомазания (который был совершен 672 г. над королем Вамбем). Поэтому она достойна той почти фанатической преданности, которую внушала, даже посмертно, первым поколениям испанцев периода Реконкисты.

Каким в целом был вклад готов в Испании? Множество антропонимов, достаточно жизнеспособных, чтобы пережить кризис VIII в. (например, Adefonsus, Alvarus, Fredenandus, Rodericus), гораздо более ограниченное число топонимов (в основном в провинциях Бургос и Сеговия), элементы права и административный лексикон, кое-какие обычаи и стереотипы, связанные с одеждой и погребением. Готский язык, уже умирающий, был окончательно похоронен после отречения от арианства. Но, главное, зародился национальный дух, самый сильный на варварском Западе, способный захватить даже таких убежденных латинян, как Исидор Севильский.

* * *

Путь остготов был более коротким, но и более блистательным. Мы расстались с ними в момент битвы при Адрианополе, когда они были разделены на две группы.

Одна, в Паннонии, существовала на положении сателлита гуннов на бывшей римской земле, настолько разоренной, что там можно было найти только крохи цивилизации, в то время как другая, поступив на службу империи, размещалась на Балканском полуострове. Эта вторая группа, явно находившаяся в меньшинстве и не имевшая политической самостоятельности, стала посредницей между цивилизациями Константинополя и остготов, когда около 482 г. ее остатки воссоединились с Теодорихом Великим.

Готы Паннонии во главе с Валамиром, потомком брата Эрманариха, проявили себя как верные вассалы Аттилы, последовавшие за ним в Галлию и Италию, но не чувствовали привязанности к его сыновьям и сохраняли нейтралитет, когда в 454 г. держава гуннов распалась. Во время последующей смуты Валамир примирился с империей: faedus от 455 г. закреплял за ним район озера Балатон. Примерно в это же время у Тиудимира, брата короля, родился сын от наложницы-христианки — будущий Теодорих Великий. Временами, когда Восточно-Римская империя переставала исправно платить дань, Валамир совершал набеги на Иллирию, после чего согласие между ними восстанавливалось. В 461 г. юный Теодорих был отправлен в качестве заложника в Константинополь, что впоследствии имело для него решающее значение.

В столице Теодорих поступил в распоряжение временщика Флавия Ардабура Аспара, алана с примесью готской крови, который играл по отношению к императору Льву I ту же роль наставника, что и Рикимер по отношению к государям Равенны. В течение девяти лет с 8 до 17 — время формирования человеческой личности — Теодорих имел возможность одновременно постигать величие империи и изучать способы сделать ее игрушкой в руках варваров. Урок был усвоен на славу; в 471 г. Лев подослал убийц к своему неудобному опекуну, а Теодорих вернул себе свободу годом раньше.

Тем временем Валамир был убит скирами; ему наследовал Тиудимир и в битве при Болии (470 г.) убил своего непримиримого врага скира Эдику (отца Одоакра), а потом сарматского царя Бабая. Этот успех побудил отца и сына — когда убийство Аспара освободило их от всяких обязательств перед Римом — попытать счастья в Иллирии. Пройдя по коридору Морава — Вардар, остготы создали угрозу для Салоник, а затем и Адрианополя. В 473 г. Лев заключил договор с Теодорихом, возведенным на трон после смерти отца. Готы стали федератами, были размещены в Македонии и получили право взимать дань; их король сделался magister militum praesentalis. Через сто лет ожидания на границах остготы приобрели практически тот же статус, какой был пожалован вестготам в 418 г.

Тем не менее остготы не остановились: в 475 г. они перекочевали в Мезию, в 479 г. — обратно в Македонию, в 480 г. — в Эпир, а в 483 г. — в Прибрежную Дакию. С новым императором Зеноном Теодорих то ссорился, то мирился. От него он получил несколько существенных привилегий: императорское родовое имя Флавий, в 484 г. — титул консула, в 485 г. — триумф после короткой малоазиатской кампании против некоего узурпатора. Впрочем, он никогда не упускал случая применить против императора военную силу: в 488 г. он осаждает Константинополь с обоих берегов Босфора. По пути он присоединяет к своему народу разрозненные готские банды Балканского полуострова, а главное — группу, возглавляемую его дядей и тезкой, Теодори-хом Страбоном.

В конце концов Зенон понял, что единственный способ избавиться от готов — услать их куда-нибудь подальше. Уже некоторое время он подумывал о том, чтобы выгнать Одоакра из Италии. Теодорих был подходящим орудием. В 488 г. был заключен договор, чему немало помогла своеобразная семейная вендетта между Одоакром и королем готов. Теодорих сосредоточил всех добровольцев в Новах (совр. Свиштов, Болгария). Это была почти такая же разношерстная толпа, как войско Радагайса, и настоящие остготы, должно быть, составляли в ней всего лишь меньшинство; здесь можно было видеть готов всех мастей, остатки ругиев и, наконец, «римский» корпус под командованием родственника Зенона. Войско отправилось в поход осенью, перезимовало в Хорватии, а весной 489 г. появилось у ворот Италии. У Одоакра было время, чтобы организовать оборону на реке Исонцо, но 28 августа 489 г. она была прорвана; тогда Одоакр отступил к реке Адидже, где и был разгромлен 30 сентября под Вероной. Часть его армии перешла на сторону неприятеля, а остатки укрылись в Равенне. Теодорих смог без боя завладеть землями Верхней Италии и даже Миланом и Павией. Но чтобы покончить с Одоак-ром, ему понадобилось еще четыре года (493 г.).

Опыт, приобретенный Теодорихом в качестве заложника в Константинополе, затем вождя федератов на Балканах, и позже, за годы войны в Италии, позволил ему заняться делом, очень непохожим на то, чего можно было ожидать, учитывая прошлое его народа, еще столь далекого от цивилизации. Но детище Теодориха в гораздо большей мере, чем достижения вестготских королей, имело один изъян: оно целиком и полностью было делом его рук. Пока король был жив, все шло хорошо; но после его смерти понадобилось менее одного поколения, чтобы все его свершения были полностью перечеркнуты. Стержневая идея Теодориха заключалась в том, чтобы создать в Италии государство на двойном фундаменте, и готы и римляне жили бы каждый под управлением своих властей, а единственным связующим звеном между ними были бы государь и несколько административных ведомств. Эта сложная система была построена с истинным мастерством; каждая из двух половин Италии служила опорой для другой: если готская армия обеспечивала безопасность, то римская цивилизация, как прекрасно понимал Теодорих, была единственной основой, на которой можно было созидать государство, способное гарантировать готам продолжительное превосходство в варварском мире.

В том, что касалось его армии, Теодорих жил и мыслил как германский король и проводил политику семейных союзов с другими варварскими правителями: он женился на сестре Хлодвига, выдал одну из своих дочерей за бургунда Сигизмунда, другую — за вестгота Алариха II, наконец, свою сестру — за вандала Тразамунда. В трудный час он оказывал помощь всем германцам, а его советник Кассиодор рассылал царькам Тюрингии, которым угрожали франки, письма, выдержанные в лучших традициях латинской риторики. Теодорих включал в число своих подопечных герулов Пан-нонии, рейнских варнов, разбитых Хлодвигом аламаннов, остатки народа гепидов. Все воины, способные держать оружие, встречали у него радушный прием, и они стремились к нему из самой Скандинавии, настолько щедро он оплачивал их услуги. Короче говоря, король остготов стал покровителем и добровольным наставником варваров Запада.

Даже учитывая то, что благодаря сохранившейся корреспонденции Кассиодора мы знаем его политику гораздо лучше, чем его современников, Теодорих намного превосходит всех прочих варварских королей, которые никогда не смотрели дальше своих личных, в лучшем случае племенных или династических, проблем. Он ощущал необходимость солидарности между германцами и умел проводить дипломатию в европейском масштабе, что облегчалось периодом необыкновенного мира, который тогда переживали готы. Никто не подгонял их в спину, а степные народы на время сошли с исторической сцены. Но соответствовал ли народ остготов тем честолюбивым замыслам, которые вынашивал в отношении него Теодорих?

Для римлян Италии Теодорих являлся варваром-патрицием, более приемлемым, чем остальные. Он демонстрировал приверженность прошлому Рима и его институтам; он почти искренне говорил о древних императорах, называя их majores nostri (великие наши), и объявлял себя bопо reipublicae natus (рожденным в славном государстве). Его коронационное путешествие в Рим в 500 г. стало поводом для программной речи, которая не разочаровала бы самого убежденного в своем превосходстве древнего римлянина: «Мы рады жить согласно римскому праву, которое мы желаем защищать с оружием в руках… Зачем отказываться от варварского хаоса, если не для того, чтобы почерпнуть свои жизненные правила из законов? Наше стремление заключается в том, чтобы с Божьей помощью одержать такие победы, чтобы наши подданные пожалели, что не попали под нашу власть раньше». Но Теодорих умел сохранять хладнокровие. Помня о своем варварском происхождении, он не позволял себе открыто заявить о своих претензиях на империю, формальные прерогативы которой он всегда уважал.

Исходя из своей двойственной идеологии, Теодорих правил готами через посредство comites Gothorum (комитов готов), одновременно гражданских и военных чинов, которым его приказы напрямую доставляли специальные посредники, saiones (сайоны), а не cursus publicus. Его германские военачальники, вроде Иббы или Тулуина, были самыми надежными проводниками его политики. Для римлян он сохранил традиционную иерархию придворных и сенаторских должностей, которые при нем функционировали с образцовой исправностью. В своем «политическом завещании» Теодорих предписывал готам «любить Сенат и римский народ и всегда дорожить добрым расположением императора Востока». Но король вмешивался в подбор кадров, почти систематически отдавая предпочтение не руководителям Сената, а провинциальной аристократии. Именно в этой среде он нашел своего главного советника и посредника в отношениях с римской аудиторией, калабрийца Кас-сиодора, сына высокопоставленного чиновника Одоакра. Наместник Лукании, в 514 г. — консул, позже — магистр оффиций, наконец, в 534–536 гг. префект претория, он вошел в историю в качестве квестора дворца, занимая этот пост с 507 по 534 г. Благодаря его литературной известности до нас дошло 500 образцов его административной корреспонденции под общим заголовком «Variae» («Варии»).

Военная администрация готов и канцелярии Священного дворца в Равенне сосуществовали без всяких трений. Меньше успеха король имел с двумя христианскими Церквями, арианской и ортодоксальной, но и здесь избежал открытых конфликтов. Его метод состоял в жестком разграничении компетенций и функций (римлянам было запрещено ношение оружия, а готам — арианский прозелитизм), вплоть до настоящей социальной сегрегации.

Сердцем этого обширного государства был равеннский двор. Теодорих был единственным варварским королем, усвоившим римское понятие столицы. Он любил и украшал Равенну, продолжая дело Галлы Плацидии и Валентиниа-на III. Там он проявил себя как великий строитель, возводивший дворцы, церкви, баптистерии и даже свое собственное конное изваяние, в ожидании мавзолея. В Риме он занимался скорее реставрацией, чем строительством, но выказал почти такое же рвение. Его постройки отличаются высоким качеством, наравне с памятниками эпохи Юстиниана, принявшего от него эстафету. Но особенно блистательным его правление оказалось в интеллектуальной сфере. В этот период гремят три имени: Эннодий, будущий епископ Павии, талант которого в основном лежит в области формы; Кассиодор, государственный муж, а впоследствии своеобразный хранитель культуры, уже в своем монастыре Вивариуме; и, главное, Боэций, последний поистине оригинальный ум, порожденный античностью, одновременно администратор, философ и математик, впитавший в себя греческую культуру. Правда, надежды короля на зарождение готской культуры так и не сбылись.

В целом правление Теодориха было необыкновенно долгим и счастливым: тридцать шесть лет, тридцать три из которых прошли в обстановке ничем не нарушаемого мира в Италии. Но в последние годы появились признаки приближающихся трудностей, которые, как только король сошел со сцены, обрушились на его детище. Прежде всего Теодорих видел предпосылки кризиса вокруг вопроса о наследовании власти: он хотел завещать Италию своему зятю Эвтариху и заручился согласием императора Юстина, но Эвтарих умер, оставив только семилетнего сына Аталариха, внука старого короля. Затем Теодорих мог наблюдать крах своей политики сплочения варваров: были уничтожены его друзья среди бургундов и вандалов. Наконец, и это главное, в 523–525 гг. сотрудничеству с римской аристократией и ортодоксальной Церковью был нанесен серьезный удар: Боэций был казнен (в наказание за предательство в пользу Восточно-Римской империи), а папа Иоанн попал в тюрьму (за неудачную защиту религиозной политики короля, требовавшего свободы вероисповедания для ариан на Востоке, в Константинополе).

Теодорих умер 30 августа 526 г. Передача власти прошла без осложнений. Аталарих правил под регентством своей матери Амаласвинты. До 534 г. казалось, что ничего не изменилось, хотя Испания вернула себе свободу. Однако внешнеполитическая ситуация становилась все более угрожающей; бургунды были разбиты франками, византийцы начали отвоевывать Африку у вандалов, а у королевства был всего один официальный союзник, Юстиниан! В 534 г. Аталарих умер, не оставив наследника. Желая сохранить за собой власть, его мать объединилась со своим двоюродным братом Теодахадом; но тот вскоре избавился от нее — мрачная драма, возмутившая общественное мнение. Юстиниан ждал только повода, чтобы вмешаться — он объявил о намерении отомстить за Амаласвинту и послал в Италию своего полководца Велизария. Первые высадки византийцев произошли в июле 536 г. на юге и вызвали взрыв. Теодахад был свергнут, убит и замещен своим отважным военачальником Витигисом. Но армия, размещавшаяся по большей части на севере Италии, не смогла помешать Велизарию вступить в Рим 10 декабря 536 г. и совершить множество символических жестов, означавших возвращение к единой империи.

Римско-готское государство распалось: осталась готская армия, которая, под командованием выборных вождей, сражалась с другой армией, точно такой же варварской, хотя над ней и реяли римские знамена. Обе стороны хладнокровно жертвовали интересами Италии и гражданского населения. У жителей полуострова не оставалось иных перспектив, кроме как променять варваров, ставших привычными после долгого сосуществования, на других, куда более алчных. К тому же численность византийских войск всегда была настолько мала, что они не могли вести одновременно более одной операции. Война тянулась бесконечно, в течение двадцати пяти лет, изобиловавших жестокими эпизодами. По правде говоря, для Италии это был скорее разгром, чем освобождение.

Можно понять сдержанное отношение римлян, которые не узнавали себя в солдатах Велизария. Только на юге полуострова, сохранявшего тесные связи с Восточно-Римской империей, где к тому же почти не было сражений, их встретили достаточно радушно. Впрочем, доминирующим настроением среди жителей Италии был отстраненный нейтралитет. Лишь немногочисленные римляне встали на сторону готов. Равеннские чиновники были обескуражены усиливающейся «реварваризацией» армии Витигиса; Кас-сиодор, остававшийся на своем посту пока сохранялась надежда на мирное решение, ушел в отставку, осознав, что имеет дел с войной на истребление. Недоверчивые готы взяли в заложники 300 молодых людей из сенаторского сословия, которые были преданы смерти во время окончательного разгрома 552 г. Уцелевшие были отстранены от руководящих постов в победившей партии и замещены чиновниками, присланными из Константинополя. Наконец, многие были жестоко разорены: в 546 г. Рустициана, дочь Симмаха и вдова Боэция, была доведена до нищенства! Сенаторская аристократия так и не оправилась от постигших ее ударов: то был крах, отмечающий перелом в итальянской истории, ибо именно этот класс, активный, компетентный, образованный, обеспечивал преемственность римской Италии на фоне сменяющих друг друга марионеточных императоров и варварских королей.

Но остготы, доведенные до крайности, продемонстрировали совсем иной уровень стойкости, нежели вандалы перед лицом Юстиниана в 534 г. или даже вестготы при столкновении с арабами в 711 г. В течение четверти века они мужественно сопротивлялись. Когда в 540 г. их первый вождь, Витигис, разочарованный положением дел в Италии, сложил оружие — что позволило Велизарию войти в Равенну, — они заменили его неким Хильдебадом, а потом племянником последнего, Тотилой, который боролся одиннадцать лет с гениальной изобретательностью и, возможно, пытался перенести войну на социальную почву. В 552 г. То-тила был убит в бою и замещен Тейей, который пал в последней битве у подножия Везувия (1 октября 552 г.). Кое-где отдельные отряды готов держались до 555 г., а в 561 г. в Брешии и Вероне снова вспыхнуло восстание.

Видя подобное упорство, Юстиниан решил уничтожить народ остготов. Сначала, одержав первые победы, он стал подумывать о милосердии. В 540 г. он отозвал свою армию. В 550 г. Юстиниан снова направил в Италию двух военачальников, готовых к примирению. Но в 552 г. с возвращением к командованию Нарсеса с церемониями было покончено: в Италию были призваны персы и лангобарды со своим королем Одуином; все пленные готы были высланы на Восток. Те, кто сдался первым, спасли собственное положение, и небольшие группки готов продолжали жить у подножия Альп; остальные, согласно равеннскому папирусу, стали рабами в том самом городе, который некогда был их столицей. Но как историческая сила остготы перестали существовать. Их могло бы утешить то, что они увлекли за собой в небытие последний пласт римской античности.

Менее чем через двадцать лет после смерти Тейи лангобарды, сами того не зная, взялись отомстить за остготов. Но это не воскресило Италии.

 

С массовым проникновением остготов на земли империи завершилась череда миграций, отправной точкой которых послужила Восточная Европа, попавшая под натиск гуннов. Впоследствии, примерно до середины VI в., империя чувствовала себя в относительной безопасности с этой стороны: дунайские limes продержались до переселения авар и славян. Но западные limes, остававшиеся почти неприступными на всем протяжении IV в., если не считать незначительных прорывов, в течение первых десяти лет V в. захлестнул девятый вал, который в конце концов затопил весь Запад. Большинство составлявших его народов пересекли рейнский рубеж в результате памятного прорыва 31 декабря 406 года. Другие, под командованием Радагай-са, проложили себе более прямой путь в Италию в 405 г., но к ним судьба была несравненно менее благосклонной: в августе 406 г. они были разбиты Стилихоном в сражении при Фьезоле, в то время как члены первой группы дошли до самой Африки, добившись при этом больших успехов.

Между западной и восточной группами нет смысла проводить слишком четкую границу. С обеих сторон мы находим племена одной и той же группы; удары, наносимые ими по римским оборонительным рубежам, почти совпадают во времени; их вылазки дополняют друг друга (не будь Рада-гайса, было бы трудно объяснить успех Алариха), и после 412 г. эти две группы сливаются воедино в Южной Галлии. Невозможно усомниться в том, что между этими двумя течениями существовала связь: отголоски мощного натиска степных народов давали себя знать даже в Западной Германии, поскольку как аланы, так и сами гунны в конце концов переправились не в нижнем течении Дуная, а через Рейн. Современники, несмотря на отсутствие у них целостного представления о варварском мире, по-видимому, ясно видели всю эту цепочку, по крайней мере, то, что она тянулась из понтической степи до самого Иллирияв.

Участники прорыва 406 г. не сыграли такой роли, как готы или великие народы второй волны. Большинству так и не удалось создать своего государства. Два из тех политических объединений, что все-таки возникли, просуществовали очень недолго — речь идет об испанских королевствах вандалов-силингов и алан. Уцелели только три, да и их история оказалась не слишком длинной — это королевства вандалов и бургундов, которые пали в 534 г., и государство свевов, исчезнувшее в 585 г. Лишь государство бургундов сумело реализовать достаточно стабильный синтез между варварами и римлянами. История вандалов в исторической перспективе Северной Африки — не более чем курьезная аномалия. Что же касается свевов, то они едва ли вообще имели историю: источники хранят о них почти гробовое молчание в течение неполных ста лет — с 469 по 558 г.!

 

А) Вандалы

Древнейшая история вандалов основывается на ненадежных сведениях, замешанных на преданиях готов, лангобардов и англов, а также на некоторых данных ономастики и археологии. Большинство из них приводит нас в Скандинавию, в условия, близкие к обстоятельствам происхождения готов. Возможно, родовое гнездо вандалов находилось в небольшой области Вендюссель (обитатели которой до сих пор называют себя Vendel-boer) на северной оконечности Ютландии за Лимфьордом. Очевидно, они говорили на восточном диалекте, близком к готскому. Наконец, археология указывает на сходство между имеющимися в ее распоряжении материалами из Вендюсселя и Силезии (первое место обитания вандалов, подтвержденное источниками), относящимися к преддверию нашей эры. Таким образом, может оказаться, что путь вандалов пролегал параллельно маршрутам кимвров и готов.

Впервые история застает вандалов в I в. н. э. на южном берегу Балтики. В то время название Vandali или Vandili обозначает большую группу народов, в числе которых Плиний упоминает бургундов и варнов; место их обитания гипотетически сопоставляют с Померанией или Познанью. Впоследствии это название охватывает только два племени, силингов (упоминаемых Птолемеем в современной Силезии) и асдингов (которые появляются в III в. у Диона Кассия между Вислой и верховьями Днестра). С III по V в. эти племена вели параллельное, но самостоятельное существование.

Первые шаги в сторону Римской империи наблюдаются в 171 г. у асдингов: подхваченные течением, вынесшим готов к Черному морю, они тщетно пытаются вторгнуться в Дакию. В середине III в. оба народа стремительно перемещаются на юго-запад: после 248 г. мы обнаруживаем асдингов на равнине Паннонии, а силинги с 277 г. находятся в верховьях Майна. В этих новых местах они задерживаются примерно на полтора века — до появления гуннов; в длительном соприкосновении с limes восточная группа довольно быстро эволюционирует.

Незадолго до 400 г. асдинги, конечно же, под натиском гуннов пустились на запад, поднявшись по левому берегу Дуная; по пути они встретились с силингами, и между этими двумя группами установилась некоторая координация. Около 401 г. они нападают на Рецию, около 405 г. мы видим их на Рейне, среди народов, штурмующих limes. Король асдингов Годагизел потерпел поражение и пал во время прорыва, но основной массе двух народов, возглавляемой его сыном, удалось вступить в Галлию. Безусловно, они рвались к Средиземноморью; но угроза двойной контратаки римлян — со стороны войск из Италии и Британии — побудила их искать новых территорий для грабежа к югу от Пиренеев. В течение всего этого путешествия они составляли единое целое с частью алан и, конечно же, свевов.

Осенью 409 г., когда вандалы вторглись в Испанию, страна была не только обессилена — ее раздирала гражданская война. Разгром был полным; оборонялись только отдельные города. Варвары делили страну, как мешок золота. Асдингам и силингам достались разные доли, первым — на северо-западе Галисии, вторым — в богатой Бетике (411 или 412 г.). Приход в Галлию вестготов отнял у них всякую возможность вернуться; но скоро они все равно оказались бы под угрозой, так как Валия, которому Рим поручил навести порядок в Испании, действовал с большой жестокостью. Король силингов был взят в плен и отправлен в Равенну; в 418 г. его народ понес такое поражение, что утратил независимость. Рассеявшиеся асдинги пополнили свои ряды остатками алан, также разбитых Валией. Все уцелевшие вандалы присоединились к асдингам. Последние, недовольные сильной Галисией и соседством свевов, в 419–420 гг. завладели Бетикой, и империя не смогла им в этом помешать.

Нам не слишком хорошо известно о том, что представляло собой государство вандалов в Испании. Без сомнения, оно так и не вышло из самой начальной стадии армии, расквартированной во вражеской стране. Но, несмотря на закон, который под страхом смерти запрещал посвящать варваров в тайны кораблестроения, вандалы получили доступ к морю и стали грозными пиратами. С 426 г. они нападали на Балеарские острова и Мавританию, а в 428 г. завладели морской базой в Картахене. В течение двадцати лет они, похоже, жили только грабежом и совершенно истощили ресурсы Испании. В результате у короля Гензериха (или Гейзериха) родилась мысль — бессознательно унаследованная им у Алариха — извлечь выгоду из единственной нетронутой провинции Запада, Африки, обороноспособность которой была парализована гражданской войной.

Это было рискованное и сложное предприятие. Мы не знаем его подробностей, кроме одной: в мае 429 г. все его участники — асдинги, силинги, аланы и некоторые испано-римляне — собрались в Тарифе. Несомненно, они совершили высадку вблизи Танжера, и их дальнейший сухопутный маршрут пролегал через проход Таза. В мае или июне 430 г. армия поступила к Гиппону: за год было преодолено почти 2000 км бесплодной земли. Несмотря на эту отсрочку, комит Африки не смог оказать им подобающего отпора; он заперся в Гиппоне, который сопротивлялся более года (во время этой осады умер святой Августин). Авангарды, конечно, уже успели добраться до Проконсульской Африки.

Не в силах отразить вандалов, римляне предложили им faеdus Гензерих, опасавшийся, что не сможет завладеть другими укрепленными городами, ответил согласием (Гиппон, 11 февраля 435 г.). Переданные вандалами владения охватывали север Нумидии, западную часть Проконсульской Африки (с Гиппоном и Гуэльмой) и почти всю Ситифенскую Мавританию (самые западные районы, безусловно, остались за рамками соглашения). Гензерих ненадолго удовлетворился этим: 19 октября 439 г. он напал на Карфаген, который занял почти без боя. Город был добросовестно разграблен, а некоторые его строения сожжены или разрушены. Затем была завоевана вся остальная пригодная для жизни Африка вплоть до Триполитании. После этого возникла угроза того, что Гензерих вторгнется в Италию с тыла, зайдя с юга: в 440 г. вандалы высадились на Сицилии. Чтобы остановить их, Валентиниан III предложил им новый fаedus (442 г.), закрепивший за ними Проконсульскую Африку, Бизацену и часть Триполитании и Нумидии. Эта территория и стала колыбелью государства вандалов.

Большая часть вандалов обосновалась в Проконсульской Африке, главным образом в окрестностях Карфагена. Некоторые небольшие группы поселились к северу от Биза-цены и на мавританском побережье, в Типасе и Шершелле. В главных поселениях появились арианские епископы. Языком повседневного общения стала латынь (от вандальского не сохранилось ничего, кроме имен собственных). В третьем поколении король Тразамунд выказал определенный вкус к латинской литературе, даже богословского содержания, и имел собственных придворных поэтов, впрочем, достаточно посредственных.

Чтобы укрепить свою армию, Гензерих прибег к крупным конфискациям, вместо того чтобы усвоить принцип раздела, подобно другим варварским королям. Часть захваченных земель обеспечила наделы (sortes) вандалам, остальное отошло короне. Вандалы превратились в землевладельцев, разделивших образ жизни своих по-прежнему многочисленных римских собратьев; ничто не указывает на то, что они обрабатывали землю собственными руками. Они переняли вкусы тех, кого ограбили, включая радости терм и амфитеатра. Прежние владельцы были высланы в Италию или на Восток; а их потомкам иногда удавалось кое-что себе вернуть, но данные события породили ненависть, еще более ощутимую из-за арианства. И, стремясь обеспечить себе будущее, короли вандалов до последнего дня могли рассчитывать только на силу.

Институты вандалов несли на себе отпечаток этого положения. Как войско, народ вандалов по-прежнему делился на группы по тысяче человек. Умирая, Гензерих отдал распоряжения, имевшие целью сохранить единство командования, в ущерб традиции семейного раздела. Глава администрации носил титул prаepositus regni (препозит королевства), почерпнутый из военного лексикона. Сначала римляне не допускались ни на какие важные посты, провинциальные кадры не участвовали в управлении. Для насущных нужд, прежде всего для организации поступлений от поземельного налога, которым были обременены одни римляне, хватало всего нескольких notarii (писцов). В общем, это был сокращенный вариант правительства, не обремененного традициями и ложным стыдом, действовавшего исключительно в интересах завоевателей.

У вандалов первого африканского поколения, кажется, была только одна политическая идея — непрерывная экспансия, безостановочный разбой на новых и новых территориях. Обосновавшись в Африке (возможно, лишь потому, что не дерзнули штурмовать Ливийскую пустыню), они начали планомерно обирать средиземноморский мир. В этом и заключался основной закон того, что торжественно именуют «Империей вандалов». Здесь Гензерих приложил все свои способности. Начиная с 440 г. флот, базировавшийся в Карфагене, позволял ему высаживать войска в Сицилии (настоящее завоевание было предпринято только в 468 г.).

Остров находился в центре дипломатической игры, главным образом в связи с поставками продовольствия: в 476 г. Одоакр получил его в обмен на выкуп; в 491 г. Теодорих захватил остров, но около 500 г. передал его западную часть вандалам (в качестве приданого своей сестры), и Сицилия оставалась разделенной вплоть до победы Юстиниана. Около 455 г. Гензерих занял Корсику и Сардинию, а также, несомненно, Балеарские острова; они стали колониями, которые нещадно эксплуатировали и откуда угоняли в рабство местное население. Одновременно продолжались набеги на берега Испании, Италии и Греции, апогеем которых стало разграбление Рима в 455 г. Вандалы отказались от своей агрессивной политики только со смертью Гензериха (477 г.), после того как целое поколение прожило свой век, безмятежно купаясь в богатствах Карфагена. Только с этого момента историю их переселения, продолжавшегося три четверти века, можно считать законченной.

Гибель королевства вандалов лишний раз доказала, насколько оно было непрочным: под ударами Юстиниана все созданное вандалами рухнуло как карточный домик. Велизарий высадился в Африке 30 августа 533 г.; 15 октября он был уже в Карфагене; после в двух сражений в его руках была вся освоенная римская Африка; в марте 534 г. Гели-мер, бежавший в западные области, вскоре сдался и был отправлен в Азию. Его народ последовал за ним: одни стали рабами, вторые — изгнанниками, третьих силой заставили пойти в византийскую армию. Очень небольшие группы вандалов нашли убежище у мавров, но пали во время второй облавы, устроенной византийцами в 539–540 гг. Вандалы, оказавшиеся на Востоке, сгинули в этническом хаосе византийских войск, сражавшихся в Персии. «История вандалов закончилась ничем» (Куртуа). Таким образом, в Северной Африке германская составляющая отсутствует. События 543 г. (так же как и исламское завоевание) толкнули ее на иной путь, нежели тот, по которому пошел остальной Запад. Главные следы, оставленные вандалами, оказались негативными: за век их жестокого правления римская Африка потеряла свои лучшие духовные силы и правящий класс, а также большую часть окраинных территорий.

 

Б) Свевы в Испании

Название свевов, как и вандалов, некогда было у всех на устах, и в свое время этот народ играл роль, намного более значительную, чем в 406 г. Первоначально так назывались большое неоднородное племя герминонов и одновременно более узкая группа, которая вошла в историю около 72 г. до н. э. вместе с Ариовистом. В то время они находились на среднем Рейне. Позднее мы встречаем их под тем же названием или под именем квадов в районе современной Моравии. Достаточно рискованно говорить о совпадении этих данных с названием Suebicum таге (Свебское море), которое Тацит присваивает Балтийскому морю, и упоминанием о Suebi Nicretes на Неккаре. Без сомнения, народ свевов разделился на множество групп, которые вели различную политику по отношению к Риму. В эпоху нашествий свевы присутствуют на заднем плане почти повсеместно — в Швабии (которой они оставили свое имя), Венеции, Фландрии, Великобритании и, наконец, в Испании.

Только здесь свевы начали играть по-настоящему важную роль. Можно предположить, что они переправились через Рейн в 406–407 гг., а в 409 г. вторглись на Иберийский полуостров. При разделе в 411 г. они получили южную часть Галисии, а в 419 г., после ухода асдингов, вдвое расширили свои владения, приобщив к ним и северную половину. Отплытие асдингов в Африку и временное отступление вестготов позволило королю свевов Гермериху создать вокруг городов Браги (служившей ему столицей) и Лу-го настоящее государство. Испано-римляне попытались задушить его с помощью Аэция, к которому направили галисийского епископа Гидация — нашего единственного информатора; но Аэций, слишком занятый в Галлии, отказался вмешаться, и местные власти заключили с непрошеными гостями нечто Biponefaedus (известны мирные договоры 433, 437 и 438 гг.).

Однако свевы не отказались от своего дальнейшего продвижения по иберийским землям. В 439 г. они заняли Ме-риду, затем Севилью (441 г.) и даже часть района Картахены. При короле Рехиаре казалось, что вся Испания готова пасть к его ногам, но у свевов не хватило сил, чтобы полностью завладеть и править ею. Карательная экспедиция, предпринятая в 456 г. королем вестготов Теодерихом от имени императора Авита, развеяла этот воздушный замок. Рехиар был разгромлен 5 октября под Асторгой на реке Орбиго; две недели спустя готы вступили в Брагу и разграбили этот город, не делая различий между свевами и римлянами. Рехиар был настигнут на побережье у Порто и предан смерти. Королевский род угас. Но как только готы отвлеклись, свевы вернули себе независимость. Около 464 г. король Ремисмунд сумел получить официальное признание Тулузского двора. После этого королевство свевов — как и сама Галисия — почти на столетие исчезает из историографии.

Как и королевство вандалов, государство свевов выглядит нестабильным и жестоким, то есть рабовладельческим. Из его внутренней истории мы знаем только о религиозных колебаниях, отражавших его внешнеполитическую слабость: король Рехила, умерший в 448 г., был язычником; его сын Рехиар (448–456 гг.) стал ортодоксальным христианином, чтобы заручиться симпатиями империи и избежать вмешательства готов; около 456 г. присланный из Галлии вестготский епископ Аякс увлек свевов в арианство. К середине VI в. король Харарих ненадолго присоединился к ортодоксальной Церкви, чтобы заручиться заступничеством святого Мартина Турского и, возможно, добиться союза с франками; но арианство снова взяло верх. Вскоре его позиции были подорваны миссией другого Мартина, епископа Браги. Около 561 г. король Теодемир перешел в ортодоксальную веру. Перед лицом все еще арианского Толедского королевства это была провокация: в 576 г. вестготский государь Леовигильд напал на короля свевов Миро. В 585 г. последний король Андека попал в плен, а его государство было захвачено — всего за год до перехода вестготов в ортодоксальное христианство. В следующем году имели место два восстания свевов, затем все было кончено: свевы растворились среди готов.

Свевы оставили в Галисии несколько незначительных следов ономастического и археологического характера, которые тяготеют к побережью по обе стороны от Браги. Почти ничто из их языка не перешло в португальский (5 или 6 слов); но их недолгое присутствие, несомненно, обеспечило Галисии часть ее своеобразия, и особенно в церковной сфере. Об их институтах мы не знаем почти ничего, если не считать того, что свевы чеканили монету имперского типа периода до 456 г. Если не считать труда Мартина из Браги — который немногим обязан местной среде, — у свевов полностью отсутствует собственная культура, а искусство Галисии представляет собой лишь ответвление испано-готского. Если бы испанских свевов никогда не существовало, в истории не произошло бы никаких заметных изменений.

 

В) Бургунды

Бургунды (или, точнее, бургундионы) появились в Балтийском регионе в I в. в составе группы виндилов\ затем они продвинулись дальше, оказавшись в среднем течении Вислы. Но язык и традиции бургундов позволяют с уверенностью говорить об их скандинавском происхождении. Их восточный диалект близок к готскому, а предания, собранные в позднейший период, приводят на «остров, называемый Скандинавия». Действительно, в Скандинавии немало областей с аналогичными названиями: земля Боргунд на Зогнефьорде в Норвегии, а главное, балтийской остров Борнхольм (в XIII в. Borgundarholm). В III в. бургунды начали перемещаться из своих польских владений на Запад.

После 260 г. они бок о бок с аламаннами попытались преодолеть limes на Декуматских полях, но им не удалось закрепиться на римской территории. Их власть над землями между Роной и центральной Швабией растет настолько, что в 359 г. уже можно вести разговор о бургундо-римских границах. Контакты бургундов с империей в течение 140 лет привели к развитию определенной экономической активности. Несмотря на это, они были подхвачены и унесены на Запад водоворотами, предшествовавшими прорыву 406 г. В результате их забросило к западу от Рейна, в Германию II, иными словами, в область ниже Кобленца.

Начиная с 411 г. бургунды поступают на службу к римской партии, возглавляемой узурпатором Иовином; в 413 г. они заключают faedus с законным императором и получают «ближайшую к Рейну часть Галлии». Это рейнское королевство просуществовало приблизительно тридцать лет. Его слабые попытки экспансии в Бельгию вызвали враждебность Аэция: в 436 г. Аэций натравил на бургундов своих друзей-гуннов. Король Гунтиарий был убит, королевская династия уничтожена, а бургунды обречены на переселение. Весь народ отправился на юг.

Однако Аэций не стремился уничтожить бургундов, из которых могли получиться хорошие воины на службе Рима; он ограничился тем, что удалил их из Северной Галлии. Поэтому он выделил им место в Восточной Галлии по соседству с аламаннами — другими, более воинственными германцами, их традиционными врагами. В 443 г. римляне заключили с бургундами новый faedus, по которому бургундам разрешалось осесть в Sapaudiay то есть французской Швейцарии и на юге французской Юры вокруг Женевы. Там они зарекомендовали себя как примерные федераты, готовые служить Риму при первой необходимости: в 451 г. они сражались с Аттилой, а в 456 г. — с испанскими свевами. В 457 г., возвращаясь из Испании, они вознаградили себя «натурой», захватив изрядную долю Лионской I и Вьеннской провинций. Император Майориан поспешил остановить их, и бургунды отступили; но как только император ушел, они вернулись с оружием в руках и заняли Лион, затем распространились на район Роны, в южном (Ди, около 463 г.; Везон, до 474 г.) и в северном направлении (Лангр, до 485 г.). Около 495 г. их королевство простиралось от Южной Шампани до Дюранса и Приморских Альп.

Это было государство биполярное (резиденция короля находилась в Лионе, а его наследника — в Женеве) и двух-национальное, так как римляне занимали в нем почти такое же место, как бургунды. Захват власти в области Роны совершился почти мирно; в VII в. предание утверждало, что бургунды прибыли туда «по зову римлян и галлов». Аристократия видела в этом немногочисленном народе, верном принципу faedus, если и не всегда его букве, минимальное зло, почти гарантию. Все бургундские короли, о которых мы знаем что-то кроме имени, показали себя достойными этого доверия. Хильперик I, основатель Лионского королевства, будучи арианином, взял в жены ортодоксальную христианку; он покровительствовал монахам Юры и дружил с Пациентом, епископом Лионским. Его племянник Гундобад (около 480–516 гг.) был почти римлянином, высшим военачальником итальянской армии, верным помощником, а затем наследником патриция Рикимера, «делателя императоров». Сам он посадил на трон двух императоров, Олибрия (472 г.) и Гликерия (473), и, конечно, не желал для себя иного титула, кроме титула патриция, полученного им от первой из его марионеток; но приход к власти Непота (474 г.) вынудил Гундобада вернуться к своему народу. Григорий Турский, хоть и не любивший ариан, все же приписывает Гундобаду заслугу введения законодательства, защищавшего римлян, а святой Авит, духовный лидер ортодоксального епископата в его королевстве, поддерживал с ним теплые отношения вплоть до обращения Хлодвига. «Бургундская правда» — один из самых римских среди всех варварских законодательных кодексов — недвусмысленным образом утверждает равенство в статусе между римлянами и бургундами. Оно предоставляет тот же вергельд, что и бургундам, и открывает возможность военной службы, допускает смешанные браки. Бургунды сохраняют за собой только почетное главенство.

Народ действовал в рамках «режима гостеприимства», установленного по договору 443 г. в отношении Женевского королевства и в 456 г. возобновленного, с согласия римских сенаторов, для нового государства на Роне. Места обитания бургундов, обозначаемые главным образом топонимами на — ingos (французское — arts, — ens), концентрируются во французской Швейцарии, Юре и долине Савона; в Савойе и Бургундии они более редки, а к югу от Изера почти отсутствуют. Археологические находки из бургундских слоев (до 534 г.) распределяются почти так же. Их язык, скорее всего, просуществовал до VII в., а национальное чувство оставалось сильно еще в IX столетии. Бургундское законодательство померкло перед лицом франкского права одним из последних.

Германские черты бургундского государства поднимают сложные проблемы. Антропологи установили — и это один из самых замечательных вкладов, которые они внесли в историю нашествий, — что «в культурном и расовом отношении бургунды были „заражены" гуннами», на что указывает и обычай черепной деформации. Есть предположение, что имя короля Гундиоха, брата и предшественника Хильперика, своей второй частью было обязано гуннскому влиянию. Аламанны неоднократно поселялись на швейцарской равнине и в Северной Юре. Приложение к «Бургундской правде» (XXXI, 2) от 524 г. (?) содержит намек на бургундских беженцев, возможно вытесненных с юга готским вторжением 523 г., и предписывает принимать всех, кто способен к ассимиляции, вестготов и даже беглых рабов. Надпись 527 г. (Сен-Оффанж, у Эвиана) свидетельствует об ущербе от франкских нападений. Кажется, в этот критический момент бургунды считали, что им грозит гибель. Подлинное равновесие было достигнуто только в эпоху Меровингов.

Бургундские институты являют собой прекрасный образец дуализма. Король носит двойной титул: для римлян — vir Muster (сиятельный муж), magister militum (магистр войска) или Galliae patricius (патриций Галлии), а для германцев — dominus noster rex (господин наш король). В официальных текстах и актах до самого конца прослеживается уважение к верховным прерогативам императора (употребление консульских дат). Если армия сохраняла свою структуру для набегов и грабежа, то административная система строилась по образцу равеннского двора и во главе ее по-прежнему стояли сенаторы: Сиагрий при Хильперике, Лаконии при Гундобаде, Пантагат и святой Авит при Сигиз-мунде. Наконец, каждый pagus (область) получил своего бургундского графа, правившего германцами, наряду с графом (комитом) римским, которому подчинялись коренные жители.

Несмотря на эту внутреннюю гармонию, бургундское государство на деле было нежизнеспособным. Находясь в стратегически важном регионе, обладавшем значительными экономическими ресурсами, оно имело слишком узкую социальную базу, чтобы дать отпор своим соперникам, франкам и готам. Ситуация стала крайне сложной, когда в королевском роду началась междоусобная борьба, а франки сумели привлечь на свою сторону римлян, приняв ортодоксальное христианство.

В 500 г., воспользовавшись ссорой между Гундобадом и его братом Годегизилом, Хлодвиг вторгся в Вьенн. С другой стороны, переход Сигизмунда, сына Гундобада, в ортодоксальную веру в разгар яростных распрей спровоцировал вмешательство готов: территория к югу от реки Дромы, а может быть, даже от реки Изера была утрачена (523 г.). Франки воспользовались и этим: король Хлодомер пленил Сигизмунда и приказал его убить. Корона перешла к его брату Годомару, который разбил франков при Везеронсе (июнь 524 г.) и с трудом продержался до 533–534 гг., когда сгинул при неизвестных обстоятельствах. Меровинги захватили все королевство, но пощадили бургундские институты и сам народ на основе своеобразного личного союзничества. Вплоть до XI в. отдельные лица жили по бургундскому праву, но переход бургундов в ортодоксальное христианство в 533 г. облегчил их ассимиляцию. Именно в рамках меровингской Галлии наступил расцвет бургундского наследия.

 

Вслед за первой волной нашествий, прокатившейся по Европе из конца в конец, двигалась группа менее известных народов, сформировавшихся в более позднее время и менее энергичных. Они шли вперед очень осторожно, стараясь ни в коем случае не порывать связи со своим базами по ту сторону limes. В их истории не было ни одного эффектного набега, очень мало крупных сражений и едва ли не меньше громких ограблений римских городов. С другой стороны, эта группа была гораздо более однородной, чем те, что ей предшествовали или следовали позади; это были исключительно германцы, говорившие на западногерманском диалекте и родственные в культурном отношении. Возможно, их было больше; во всяком случае, вместо банд, совершающих броские операции, можно наблюдать главным образом толпы аграрных поселенцев, сумевших крепко взять в свои руки землю на обширных пространствах. Хотя первая волна несла Риму разрушение, она не завоевала для германских языков даже уголка Запада. Вторая же заметно сместила линвистическую границу. Государствам, рожденным первой волной, порой блестящим, но всегда недолговечным, противостоит франкская монархия, ее жизненный срок длиной более тысячи лет, и прочное укоренение аламаннов и баваров в районе верховий Рейна и Дуная.

Из-за неторопливости и локального характера, который зачастую был присущ бегу этой волны, ее трудно ограничить точными датами. В случае франков, главной силы, то их переселение было замечено современниками только около 440 г., а покорение Бургундии в 534 г. можно расценивать как конец их миграции. Отсутствие текстов, повествующих о натиске аламаннов и баваров, не позволяет расставить какие-либо вехи, даже приблизительные; скажем только, что продвижения этих народов начались несколько позже и продолжались дольше, по крайней мере, до начала VII в. Относительно альпийского района мы даже можем сказать, что на протяжении средних веков этот процесс не останавливался, однако утратил характер политического завоевания.

 

А) Франки

Франки — один из германских народов, появившихся в последнюю очередь, один из тех, чье происхождение окутано самым густой завесой. И тем не менее именно франкам было суждено извлечь из переселения наибольшую выгоду. Именно их деятельность, в эпоху раннего средневековья, оказала глубокое и стойкое влияние на историю Запада.

Само название франков впервые встречается в походной песне римской армии, которая приводится в «Истории Августа» — весьма посредственный источник — в связи с событиями 241 г., затем, уже более уверенным образом, в рассказах о великом нашествии на Галлию при Галлиене в 257 г.; одна ватага франков даже добралась до Испании. Вскоре после этого, при Пробе (276–282 гг.), один довольно необычный рассказ повествует о том, как группа франков, оказавшихся неведомым образом на Черном море, вернулась на родину через Гибралтар. Наконец, около 286 г. Каравсию была поручена оборона подступов к Па-де-Кале от саксонских и франкских пиратов. Таким образом, первые франки являются нашему взору как народ, представляющий опасность сразу на суше и на море, частично проживавший в среднем или нижнем течении Рейна.

Откуда же они пришли? Их имя мало что проясняет: наверное, оно происходит от корня со значением «отважный, храбрый» (ср. древнесканд. frekkr). Их язык — легший в основу германских диалектов Северо-Западной Европы, а также голландского — тоже не слишком красноречив. С XVII в., даже при отсутствии какого-либо текста, способного это подтвердить, большинство историков допускает, что франки появились в результате перегруппировки различных народов, чье присутствие в низовьях Рейна было зафиксировано в предшестующий период. Среди возможных составляющих этого синтеза следует упомянуть хама-вов, бруктеров, ампсивариев, хаттуариев, хаттов, несомненно, сикамбров, с меньшей вероятностью тенктеров, узипов и тубантов и, в крайнем случае, отдельных батавов.

Эти предки франков были небольшими народами с туманным будущим; в большинстве своем они никак не упоминаются между концом I в. н. э. и серединой или даже концом III, а иногда и IV в. В отличие от исчезнувших впоследствии великих народов (квадов, маркоманов и др.) они не изматывали себя, беспрерывно штурмуя limes; они, в некотором роде, берегли силы. В течение продолжительного времени большинство из них обитало на землях, непосредственно прилегавших к римской территории, поблизости от торговых центров, вроде Кельна или Ксантена; и едва ли они не испытали глубокого влияния со стороны римлян. Их следует выделить из числа всех германцев, как наиболее готовых к восприятию римской цивилизации.

Нам неизвестно, какие факторы привели эти народы к объединению в III в. Возможно, ими руководило желание более успешно противостоять римлянам и одновременно давлению из недр самой Германии, например, аламаннам. Во всяком случае, это слияние оставалось достаточно поверхностным. Не говоря уж о хамавах, бруктерах и гессах, которые до конца держались особняком, у франков насчитывалось несколько подгрупп, пользовавшихся значительной автономией.

Первое и наиболее важное упоминание относится к са-лиям, которых сначала упоминает Юлиан в речи к афинянам, наряду с хамавами; затем их имя фигурирует среди названий различных вспомогательных сил в «Списке должностей». Можно полагать, что они составляли «ударную силу» франков на пути в Бельгию. Но в эпоху Меровингов их название употреблялось только как юридический термин; они не встречаются в литературных или дипломатических источниках, однако обладают собственным законодательством, «Салической правдой», которое первоначально применялось ко всем франкам, жившим между «Угольным лесом» и Луарой (то есть за исключением рейнских франков, хамавов и других мелких племен).

Вторая группа — рейнские франки — была менее сплоченной и не имела древнего обозначения. Название ри-пуариев, употребляющееся в современной историографии, ошибочно; однако «Равеннскому космографу», компилятору, работавшему около 475–480 гг., была известна Francia Rinensis (Рейнская Франкия), охватывавшая берега Рейна от Майнца до Нимвегена, долину Мозеля от Туля до Кобленца, долину нижнего течения Мааса и т. д.

До Хлодвига эти две неустойчивые группы создавали политические образования только на короткие периоды. Для этой древнейшей эпохи историография сообщает нам достаточно королевских имен, чтобы доказать, что в то время речь шла не о монархии, а о сосуществовании нескольких племенных королей. В 287–288 гг. первый известный нам король, Генобавд, заключил faedus с Римом; возможно, он был хамавом. Источники IV в. сообщают семь других имен, совершенно неизвестных меровингской историографической традиции (если Григорий Турский и знал некоторых, то из ныне утраченного книжного источника, принадлежавшего Сульпицию Александру). Кажется очевидным, что эти племенные короли не были предками Хлодвига.

Тогда где же искать предков Хлодвига? Похоже, что между IV и V вв. франкская конфедерация изменила свою структуру, и при этом салические вожди получили некоторое преимущество. Уже Григорий Турский располагал очень скудными сведениями о произошедшем; он почти наугад называет короля Теодомера, о котором нам известно одно только имя. «Книга истории франков», воспроизводя этот пассаж в VIII в., вводит в него, в качестве первого короля, Фарамонда, брата Маркомера; последнее имя связано с событиями 388 г., но откуда взялся Фарамонд, мы не знаем.

Первый Меровинг, о которомизвестно хоть что-то осязаемое, — это Хлогион (Chlogio); Григорий Турский рассказывает, что в середине V в. он взял Камбре и дошел до Соммы. Вопреки сфабрикованным позднее генеалогиям нет уверенности в том, что он был дедом Хлодвига; скорее его потомками были три царька, упоминаемые в конце V в., Рагнахар, правивший в Камбре, и его братья Рихарий и Ригномер, приходившиеся Хлодвигу «кузенами» с неизвест ной степенью родства.

Что же касается короля Меровея, то это скорее мифический эпоним династии, нежели реальный персонаж. В действительности для истории основоположни ком этого рода является Хильдерик, отец Хлодвига, который предстает нашему взору в 457 г. в качестве вождя союзнического корпуса, сражающегося с вестготами в районе Луары вместе с магистром милитум Эгидием.

Археология дает мало дополнительных штрихов к этому неточному портрету. Ей не удается ни одождествить имеющийся материал с различными племенами, объединение которых породило народ франков, ни выделить типичные франкские слои в первый период после переправы через Рейн. Кладбища, оружие и украшения приобретают характерные особенности только в начале эпохи Меровингов, когда на территории завоеванной Галлии складывается новая цивилизация.

Проникновение франков в империю происходило двумя разными путями. С IV в. внутри римского мира идет «подрывная деятельность» за счет увеличения количества франкских отрядов в армии и франкских вождей на командных должностях — ситуация, засвидетельстванная в источниках, но не имевшая больших последствий для будущего франков как народа. Кроме того, шло медленное заселение земель в почти заброшенных пределах империи, в областях, о которых наши источники в любую эпоху способны сказать ничтожно мало, и на социальном уровне, не представлявшем интереса для античной историографии. Этот почти неизвестный аспект тем не менее имеет первостепенное значение, так как его последствия до сих пор остаются в силе. К счастью, в данном случае на помощь приходят вспомогательные дисциплины — лингвистика, ономастика и археология.

Присутствие франков в галльской армии восходит к концу III в., возможно, к правлению Постума; с началом тетрархии оно становится массированным. В своих германских походах Максимиан и Констанций Хлор опирались на помощь франкских союзников. При Константине, в 324 г., мы встречаемся с первым высокопоставленным военачальником-франком по имени Бонит. Около 370–390 гг. империей правила группа франкских командиров; три франка получили консульский титул, Рихомер (384 г.), Бауто (385 г.) и Меробавд (377 и 383 гг.). Многие из этих вождей, по-видимому, имели благородное происхождение; разумеется, все они были очень талантливыми; даже ненавидевший варваров Аммиан Марцеллин сделал исключение для некоторых из них. Их преданность Риму казалась искренней. Франк Сильван, сын Бонита (отметим их римские имена), долгое время командовал войсками Констанция, сражавшимися с рейнскими франками; в 355 г., узурпировав императорский венец (вопреки собственному желанию), он тем самым продолжал действовать в характерных для римлян рамках. Арбогаст, племянник консула (384 г.) Ри-хомера, на протяжении всей своей карьеры жил под сенью франкских покровителей, вроде Бауто, или сам благоволил другим франкам, вроде Хариетто; но, придя к власти в 392 г., он воспользовался ею не для того, чтобы осуществить «передачу» империи во франкские руки, а чтобы короновать одного из «последних римлян», ритора Евгения, сторонника типично римской языческой реакции; кроме того, он энергично защищал рейнские рубежи от франков. Это люди ни в коем случае не были предтечами Хлодвига.

На менее высоком социальном уровне Рим ввозил многочисленных франкских пленников, чтобы вновь обеспечить рабочей силой поля. Это положение фигурировало уже faedus от 287–288 гг. с Генобавдом. Константин заключил другие подобные договоры в Бельгии. Возможно, некоторым из этих поселений принадлежали кладбища германского типа, приписываемые laeti (ср. стр. 147). Они могли подготовить складывание новой романо-германской культуры.

Но основной процесс переселения франков не зависел от Рима. Первые этапы, по-видимому, были связаны с модификацией римских оборонительных сооружений после катастроф 268–277 гг. Ниже Ксантена берег Рейна был оставлен римлянами, а линейные limes заменены на разбросанные castella (крепости), защищавшие маршрут Кельн — Тонгр — Бавэ — Булонь, некоторые у реки, а большинство — в удалении от нее. Четвертый век не оставил нам других римских следов между Рейном и этой рокадой, что, вероятно, говорит не об эвакуации, а, по крайней мере, об обнищании и безразличии к цивилизации.

Тексты кратки и обманчивы. Начать можно с рассказа Аммиана Марцеллина: в 358 г. Юлиан напал на салиев, дерзнувших обосноваться на римской территории apud Toxandriam locum (близ Токсандрии), а затем заключил с ними мир в Тонгре, согласившись уступить им землю. Где это, Toxandria locus} Без сомнения, как и Texandria IX в., к северо-востоку от Анвера. Таким образом, представляется, что нидерландский Брабант был заселен салическими франками позднее, в середине IV в. Затем перейдем к «Хронике» св. Иеронима, который упоминает о поражении саксов при «Deusone in regione Francorum» (Деузоне в области франков), но этот топоним нельзя точно идентифицировать (вероятнее всего, это место находится в Гельдерне, к северу от Рейна). Наконец, в 388 г. Сульпиций Александр (а вслед за ними Григорий Турский) помещает сражение с франками, переправившимися через Рейн у Кельна, у apud Carbonariam, и это место также не удается определить. В этом контексте можно полагать, что область Francia (Франкия) и большинство франков еще находились к востоку от Рейна.

Затем установилось полное молчание, продолжавшееся до V в., что, видимо, указывает на ослабление франкского натиска. Несомненно, шло в основном мирное заселение территорий, которые не представляли особенного интереса для Рима. Таким образом, очевидно лишь одно: с 358 г. салии на законном основании поселились по эту сторону Рейна, на некогда римской земле, обладая юридическим статусом (федератов, надо полагать), что отличало их от других варваров, недружелюбных по отношению к Империи. Другие группы франков, например хамавы и бруктеры, оставались раздробленными и враждебными Риму.

Во время прорыва 406 г. франков среди нападавших не было. Некоторые франки, находясь в рядах римской армии, даже защищали переправу через Рейн от варваров. Франки не несут никакой ответственности за последовавшую за этим огромную катастрофу. События 406 г. имели для них в основном косвенные последствия, поскольку ослабили власть и оборону на севере Галлии. Тем не менее некоторые группы, конечно же не заключавшие с римлянами faedus, не могли долго устоять перед желанием получить свою долю добычи. Известно, что до 411 г. они дважды брали Трир; в 428 г. франки заняли часть Рейнской области, откуда их изгнал Аэций; один текст сбивчиво упоминает о новых столкновениях в 432 г. Наконец, около 440–450 гг. Саль-виан кратко описал судьбу рейнских городов: Майнц разрушен и разорен, Кельн «полон врагов» (то есть определенно захвачен), Трир четырежды разграблен (то есть еще два раза после 411 г.; окончательный захват, по-видимому, произошел не раньше 475 г.).

Вполне вероятно, что в середине V в. римская оборонительная система была восстановлена: согласно одному панегиристу, в 446 г. рейнская граница снова находилась в руках Рима — но ненадолго, так как в 451 г. через римские рубежи прорвались гунны, к которым присоединились хат-ты. Однако большая часть франков не двинулась с места, limes же были окончательно заброшены. Римская власть на севере Галлии свелась к одной мобильной армии, размещенной в парижском бассейне, во главе которой в 456 или 457 г. был поставлен новый магистр милитум Эгидий, и нескольким более или менее призрачным военным округам: дукату Бельгия на побережье к северу от Соммы, Tractus Armoricanus (Армориканской области) от Луары до Соммы; и, возможно, еще один такой округ был создан Аэцием на Луаре вокруг Орлеана. Вот между этими оплотами римской обороны маневрировали франкские короли: Хильдерик поступил на службу к Эгидию, который в 463 г. привлек его к борьбе с вестготами неподалеку от Орлеана; римский полководец Павел, сменивший Эгидия, сражался вместе с Хильдериком против саксов в районе Анжера. Мы не знаем, что в это время происходило с народом, которым Хильдерик правил на севере Галлии, но, без сомнения, он продолжал свое неторопливое движение на юг.

Из всей истории Хильдерика лучше всего нам известно о его смерти (в 481 г.): в 1653 г. в городе Турне, посреди римского кладбища была найдена его могила, что подразумевает наличие в жизни этого города некоторой преемственности. Однако Хильдерик не был единственным королем франков: в источниках упоминается, что после его смерти в Камбре и Кельне правили другие франкские короли, и это не считая еще двоих (правда, нам неизвестно, где именно они правили). Примерно до 508 г. франками правила группа королей, связанных родственным узами, а не единый монарх. Мы не знаем наверняка, кто руководил движением франков на юго-восток (существует предположение, что франки должны были захватить Майнц около 459 г., а Трир, Мец и Туль — около 475 г.). В эпоху, когда на троне восседал Хлодвиг, это перемещение ограничивают три почти несомненные вехи: Суассон, о котором с определенностью известно, что на пятом году правления Хлодвига он все еще являлся столицей Сиагрия, сына Эги-дия; Верден, о котором «Житие святого Максимина Орлеанского» говорит, что он был завоеван Хлодвигом; и Вормс, который Равеннский космограф отводит аламаннам.

Возможно, франкские короли пользовались широкой поддержкой на территории, доходившей до Луары, благодаря расселению там laeti (летов), поселенцев и своим собственным походам. Этим объясняется тот факт, что в последующую эпоху мы почти ничего не слышим о захвате Хлодвигом земель между Сеной и Луарой: это не было настоящее завоевание, а лишь возвращение франков на землю, где они уже не раз бывали раньше; им потребовалось только подавить некоторые очаги римского сопротивления, вроде Суассона и Парижа, а в методичном покорении всего региона не было нужды. Приход франков не имел ничего общего с вторжением готов в Италию и Испанию или вандалов в Африку, которые можно поместить в четкие хронологические рамки и изобразить в виде линий на карте.

С Хлодвигом франки, дотоле находившиеся во мраке неизвестности, мгновенно выходят на первый план. Но историческую фигуру этого завоевателя трудно очистить от всего наносного. На протяжении почти десяти лет мы не знаем, в каком хронологическом порядке расставить самые решающие эпизоды его жизни; нам практически неизвестно, что означал его титул, и, конечно, мы не в силах сказать ничего о его политических воззрениях. Единственное повествование, хотя бы отчасти посвященное его правлению, — это труд Григория Турского, написанный после 576 г., то есть с опозданием на три четверти столетия. Само повествование выглядит как достаточно гипотетическая реконструкция событий, построенная Григорием на основании чрезвычайно немногословных летописных источников и некоторых устных преданий. К тому же задачи, которые ставил перед собой Григорий, не были собственно историческими, и особенно в этом вопросе: для Церкви Хлодвиг — орудие ее торжества — мог быть только посланцем Провидения. Но обойтись без Григория никак нельзя: помимо его текста мы располагаем только несколькими письмами и житиями святых, содержащими лишь мимолетные упоминания об этом короле.

Должно быть, Хлодвиг родился около 465 г.: он был сыном Хильдерика и его супруги Базины, родом из племени тюрингов (чем объясняется тот факт, что одной из первых военных акций Хлодвига стал поход на Тюрингию). И до его прихода к власти, несомненно имевшего место в 481 г., мы не знаем о нем ничего другого. На пятом году своего правления (то есть в 486 г.) он вместе со своим родственником Рагнахаром, королем Камбре, напал на Сиагрия, сына Эгидия, «короля римлян», резиденция которого находилась в Суассоне. Потерпев поражение, Сиагрий бежал в Тулузу к королю вестготов Алариху II; но этот Аларих выдал его Хлодвигу, который приказал его убить. Этот успех, безусловно, принес Хлодвигу власть над всей территорией до Луары; во всяком случае, на пятнадцатом году правления Амбуаз находился на границе его государства. Впоследствии (но неизвестно когда именно) Хлодвиг избавился от своего союзника Рагнахара и стал единственным правителем завоеванной страны.

Мы не будем следовать за каждым шагом Хлодвига, но все же отметим важнейшие этапы его военных операций. Одни его походы направлены на восток: это кампании против тюрингов (491 г.) и аламаннов (495? или 505–506?), отмеченные победами. Они подготовили франкский протекторат над Западной Германией, который был при сыновьях Хлодвига. В большинстве же своем военные операции развивались в южном направлении — это бесславно закончившаяся война с бургундами (или, по крайней мере, с партией Гундобада) 500–501 гг., а главное — кампания против вестготов Алариха II, вплоть до решающей победы при Вуйе в 507 г. Наконец, во время похода на аламаннов Хлодвиг, женатый на Хродехильде, бургундке ортодоксального вероисповедания, поклялся стать ортодоксальным христианином. В день Рождества Христова (496? или 498? или 506?) в Реймсе он принял крещение из рук епископа Ремигия. Его народ постепенно последовал его примеру и в результате — первым из завоевателей-варваров — разделил веру и культ с побежденными римлянами.

Остановимся на поражении вестготов и присоединении к франкскому королевству юго-западной части Галлии. Готы, владевшие Аквитанией вот уже три поколения, прочно укоренились в этих землях, тем более что через Прованс они могли получать помощь от остготов Италии. Но они были арианами, а Хлодвиг — ортодоксальным христианином, вот уже десять лет (или несколько месяцев). Некоторые епископы королевства Алариха II — Квинциан Родезский, Волузиан и Вер Турские — уже давным-давно интриговали в пользу франков. С другой стороны, византийский император Анастасий, завидовавший Тео-дориху Великому, поощрял любые действия, способные нанести ущерб готам, и, конечно же, побуждал к этому Хлодвига, в то время как Теодорих тщетно пытался стать посредником между фракским и вестготским королями. Бургунды, возможно подчиняясь указаниям из Константинополя, встали на сторону Хлодвига, несмотря на недавнюю войну между ним и Гундобадом.

После свидания с Хлодвигом в Амбуазе Аларих II почувствовал приближение опасности. В 506 г. он предпринимал все новые и новые примиряющие шаги в сторону ортодоксальных верующих: вернул изгнанных епископов, позволил провести собор в Агде и, безусловно, обнародовал (2 февраля 506 г.) «Бревиарий Алариха» (ср. стр. 264). Действенную поддержку ему оказывали римляне Оверни под руководством Аполлинария, родного сына Сидония. Но этого было недостаточно.

О ходе боевых действий мы знаем мало. Получив подкрепление от своего родственника короля Кельна, Хлодвиг двинулся по маршруту из Тура в Пуатье. Битва произошла на некотором расстоянии от этого последнего города, при Вуйе. Аларих II был убит. Хлодвиг поспешил захватить обе его столицы, Бордо и Тулузу, и завладеть казной, в то время как бур-гунды дошли до самого Лимузена и ворот Тулузы.

Хлодвиг удовольствовался захватом севера и запада древнего королевства вестготов. Определенно, у него не хватило сил на большее, а благоразумие подсказало не дразнить Тео-дориха, выйдя к самому Средиземному морю. Франки не препятствовали ни отступлению вестготов в Испанию, ни сохранению моста между двумя готскими державами через Септи-манию и Прованс. Маловероятно, чтобы Хлодвиг завладел Гасконью к югу от Гаронны. Но он посчитал своим долгом искоренить арианство в завоеванных районах.

По возвращении из похода, закончившегося при Вуйе — в результате которого королевство Хлодвига стало в два раза больше и в его состав вошло несколько «самых римских» регионов Запада, — Хлодвиг принял участие в загадочной церемонии в Туре. О ней известно только из восьми строк Григория Турского: Хлодвиг получил от императора Анастасия титул консула, облачился в пурпурную тунику и диадему в базилике Св. Мартина и проехал по городу, разбрасывая золото и серебро, и его приветствовали как «консула и августа». Далее мы рассмотрим возможные истолкования этого события. Данный эпизод остался без практических последствий (франкские короли никогда не носили титулов консула или августа), но, с благословения империи, символически освятил союз между королем-завоевателем и римлянами юга, которые, избавившись от готов, предоставили преемникам Хлодвига значительную часть персонала для управления государством.

О последних годах правления Хлодвига мы не знаем практически ничего, кроме двух очень важных фактов. Прежде всего речь идет о ликвидации франкских корольков, главное, Сигеберта, государя Кельнского. Хлодвиг разыскал и перебил всех своих родственников, тем самым установив внутри дотоле обширной королевской семьи монополию собственной династии. Затем постоянной королевской резиденцией был выбран Париж, расположенный очень далеко от отправных точек франкского завоевания в почти не затронутой им галло-римской среде. Эти решения раскрывают желание Хлодвига строить свое государство на совершенно иных основах, нежели его предшественники: отныне меровингское королевство представляет собой новаторский синтез римских и германских элементов.

Хлодвиг умер в Париже 27 ноября 511 г. Однако натиск франков скорее в форме политической экспансии, чем миграции народа, не ослабевал при жизни еще одного поколения. В западном направлении второе поколение Меровин-гов продвинулось настолько, что пришло в соприкосновение с бретонцами, то есть чуть дальше линии Ренн — Ванн. Гасконь на юго-западе была оккупирована до самых Пиренеев. А главное — было разгромлено, присоединено и в 533–534 гг. разделено бургундское королевство на юго-востоке, а в 537 г. с единодушного согласия остготов, находившихся на краю гибели, и их врага Юстиниана был завоеван Прованс. Таким образом, под властью франков была объединена вся Галлия, кроме Нижней Бретани и Септимании.

К Галлии второе поколение Меровингов добавило большую часть дотоле независимой Германии вплоть до среднего Дуная, Богемских гор и примерно линии Халле — Дуйсбург. Это завоевание было поверхностным и не слишком надежным, о нем мало известно; но, если им пренебречь, мы не сможем охватить деятельность Меровингов во всей ее полноте. Эту кампанию вели сыновья и внуки Хлодвига — главным образом короли Реймса и Меца Теодорих (511–534 гг.) и его сын Теодеберт (534–548 гг.), которые сумели воспользоваться постепенным ослаблением остготского влияния к северу от Альп.

Вполне возможно, что эта политика вдохновлялась и проводилась римским государственным деятелем, патрицием Пар-фением, потомком императора Авита, провансальцем, который перешел на службу к франкам, оставив остготского короля Теодориха. Его основная идея состояла в том, чтобы навязать меровингскому королю ту же политику, что проводил Кассио-дор при Теодорихе Великом. Без сомнения, именно он придал готские черты праву Южной Германии (Алеманния, Бавария). Чтобы получить средства для большой политики, он хотел снова ввести в Галлии регулярный поземельный налог, за что толпа забросала его камнями после смерти Теодоберта. Несмотря на гибель Парфения, его политика, по сути, была достаточно успешной; она стала отправной точкой для постепенной эволюции, которая окончательно сблизила Германию с бывшими землями империи.

Тюрингия, покоренная Теодорихом и Хлотарем около 530 г., стала протекторатом под контролем франкских герцогов (дуксов), но осталась языческой. Теодорих, а позже Хлотарь нападали на Саксонию: сначала саксы уступили и стали платить дань, а затем, около 555 г., взбунтовались и вернули себе свободу. В отношении аламаннов Хлодвиг действовал более прямолинейно, чем где-либо еще: он уничтожил их королевский род и установил протекторат над при-рейнской частью их территории. Остальное было завоевано после 536 г. Теодебертом. Запад (Эльзас и Пфальц) был прочно объединен с королевством Австразия, оказавшись под влиянием епископов Страсбурга и Базеля, и в течение V в. принял христианство; зарейнская Алеманния, управляемая местным герцогами, напротив, оставалась очень независимой и примерно до 750 г. языческой. В Баварии и Паннонии, бывших протекторатах остготов, франки стали их наследниками. Около 555 г. Хлотарь навязал свой сюзеренитет баварскому герцогу; его влияние на какой-то момент распространялось и на лангобардов. В VII в. за этой экспансией, апогей которой приходится примерно на 560 г., последовал явный упадок. Он сопровождался (в основном в Эльзасе) исключительно цивилизационной и ассимиляционной деятельностью. Тем не менее это одно из величайших ^событий европейской истории. Германский мир впервые покорился власти с центром западнее Рейна и покончил с племенной раздробленностью. Полную независимость сохранили только фризы и саксы, обитавшие между Альпами и Северным морем.

Таким образом, небольшой народ, чьи мелкие правители до 470 г. яростно спорили из-за нескольких областей на Рейне и в Бельгии, через три поколения стал хозяином на пространстве от Пиренеев до Заале и от Ла-Манша до среднего Дуная. Что еще удивительнее, это наскоро построенное государство оказалось самым долговечным на всем варварском Западе. Этим оно, без сомнения, было обязано тому относительному равновесию между римскими и германскими составляющими, которое в нем установилось.

 

Б) Аламанны

Подобно франкам, аламанны, по-видимому, появлялись в результате слияния разрозненных племен, долгое время контактировавших с римлянами «Декуматских (Десятинных) полей» между верхним Дунаем и средним Рейном; первое упоминание о них относится к 213 г. Однако их первые шаги были гораздо более заметными, чем у франков: почти без промедления они создали серьезную угрозу для limes; в 260 г. удачный прорыв привел их через Альпы к Милану, и в течение последующих пятнадцати лет они несколько раз повторяли этот успех. В 277 г. крупная победа Проба остановила стремительную карьеру аламаннов, но в конечном счете они не только остались хозяевами района реки Неккар, но и, воспользовавшись удобным случаем, продвинулись до эльзасского Рейна, озера Констанц и Иллера.

На протяжении всего IV в. они не оставляли попыток закрепиться на левом берегу Рейна, но каждый раз встречали отпор (от Констанция около 350 г., от Юлиана вблизи Страсбурга в 357 г., от Грациана снова в Эльзасе в 378 г.), несмотря на несколько глубоких рейдов на римские земли, например, при Констанции Хлоре, когда они дошли до Лангра.

Само название Alamanni, «все люди», по-видимому, указывает на их изначально пестрый состав. Каковы были составляющие этого синтеза? Страна аламаннов, в конце концов, получила наименование Швабии, которое, как полагают, связано главным образом со свевами, но, по крайней мере, одна важная ветвь этого народа сохранила свое название. Кроме того, имеются ссылки на квадов, тевтонов Неккара, харудов и eudusii, народы, о которых мало что известно. Формирование народа аламаннов представляет собой почти безнадежный случай Stammesbilbung (образования племен).

Начиная с VI в. термин «аламанны» используется главным образом как внешнее обозначение (вплоть до того, что на французском языке им стали называть всех германцев континента), в то время как в качестве внутреннего названия предпочтением пользуется древнее «швабы».

Укрепившись у древнего limes Декуматских полей, аламанны в IV и V вв. сформировали достаточно прочное политическое образование в глубине некогда римской территории. Нам известен их правящий род, просуществовавший до времен Хлодвига. Опорой их силы была тяжелая конница, вооруженная длинными обоюдоострыми мечами. Представляется, что аламанны уничтожили римские институты к северу от Дуная, превратив часть местных жителей в рабов; захват человеческой добычи долгое время оставался единственной целью их набегов.

Аламанны сыграли большую роль в прорыве 406 г. Вероятно, именно с этой даты берет начало их первое расселение в Эльзасе и Пфальце; однако консолидировались они только после внезапного нападения Аэция незадолго до 455 г. Часть населения сумела выжить, сохранив некоторые древние топонимы (вроде Tabemae, Саверн). Из этой отправной точки они двинулись сначала на север и северо-запад вниз по Рейну и наткнулись на франкских королей Кельна, которые их остановили, в числе прочих, в знаменитой битве при Тольбиаке (Цюльпихе, к западу от Бонна). Когда на смену этим царькам пришел Хлодвиг, это направление оказалось окончательно закрытым для аламаннов; энергичная контратака франков в 506 г. привела к краху правящей династии, бегству многих аламаннов в области готского протектората (прежде всего в Рецию) и повороту вектора аламаннской экспансии на юг. Северо-запад аламаннских владений (Пфальц, прирейнский Гессен, район Майна) был быстро ассимилирован франками; Эльзас же, напротив, хотя и перешел фактически под прямой франкский протекторат, сохранил в целости свой аламаннский характер. Движение на юг и юго-восток первоначально было не более чем чередой разрозненных грабительских набегов. В 457 г. аламанны снова вторгаются в Верхнюю Италию, затем, в 470–480 гг., возобновляют глубокие рейды в разных направлениях, от Maxima Sequanorum (Франш-Конте) до Норика. Настоящая колонизация современной Швейцарии началась только в последние годы V в. после первых неудач в борьбе с франками. Только после 500 г. мы встречаем варварские кладбища к югу от Рейна. Продвижение в направлении швейцарской равнины, в одно время сдерживаемое бургундами, возобновляется после падения бургундского королевства; аламанны окружают и удушают уцелевшие города, вроде Аугста (вблизи Базеля) или Виндиша (к западу от Цюриха). В начале VII в. аламанны достигли района Аванша, в 610 г. разбили двух франкских графов при Вангене и заняли страну. В то же время некоторые отряды попытались через Бургундию или перевалы Юры вторгнуться в Франш-Конте; племя варасков обосновалось в окрестностях Безансона, другое оставило свое название местности, прилегающей к Ecuens (pagus Scotingus), но основная масса не вышла за пределы восточных отрогов Юры. Во всем этом районе заметная часть населения должна была остаться на месте, несмотря на упоминаемые Фредегаром избиения назавтра после битви при Вангене, так как почти все важные населенные пункты сохранили свои древние названия (например, Turicum — Цюрих, Salodurum — Солер, Augusta — Аугст и т. д.).

Еще восточнее аламанны, по приказу Теодориха, встретили мирный прием на равнинах Реции, причем жители-римляне эвакуировались к югу от озера Констанц и в Альпы. Долгое время два населения существовали на одной и той же территории, и вокруг Кура возникло маленькое полуавтономное латинское государство. Позднее, когда вся территория перешла под прямой контроль франкских королей, этот островок был подавлен.

Недоразвитость политических структур у аламаннов по истечении эпохи Хлодвига представляла разительный контраст с динамизмом колонизаторской активности: это главное отличие от франкского общества. Около 536 г. Але-манния была поставлена под управление герцога, назначаемого королем Австразии; но ему только изредка удавалось контролировать всю страну (начиная с VII в. Эльзас часто ускользал из его рук). Центр его власти находился в Хегау и районе к западу от Констанца, но ничто не указывает на начало складывания государства, пусть даже в самой зачаточной форме. Народ долгое время оставался в лоне язычества, несмотря на сохранение христианства в некоторых населенных пунктах римского происхождения; обращение началось только в конце VI в. с учреждением епископата в Констанце (около 590 г.), а его решительные успехи связаны лишь с миссией Колумбана. Аламаннское право было кодифицировано только под влиянием, исходившим из Австразии.

Эта политическая агония продолжалась вплоть до распада империи Меровингов в Германии. В конце VII в. аламаннские герцоги вновь получили полную свободу действия, и майордомам из рода Пипина пришлось хорошо потрудиться, чтобы ее ограничить. Наконец, в 709–712 гг. Карл Мартел положил ей конец. В начале IX в. курская Реция покорилась своей судьбе: ею стали управлять франкские графы. История аламаннов растворилась в истории немецкого народа.

 

В) Бавары

Происхождение баваров относится к еще более позднему периоду и окутано еще более густым мраком, чем появление аламаннов. Уникальный случай в истории нашествий — впервые бавары упоминаются уже после проникновения через limes (в 551 г.) Иорданом. С этой эпохи они находятся на своей современной территории, которую никогда не покидали. Лингвистам и археологам до сих пор не удалось снабдить их обоснованной генеалогией.

Расселение баваров по римскую сторону limes не менее туманно. Существуют предположения о том, что они пришли туда еще до установления франкского протектората, но после эпохи, описанной в житии святого Северина, столь внимательном к перемещениям варваров. Следовательно, их переселение можно расположить между 488 и 539 гг., и, без сомнения, оно осуществилось в момент, когда лангобарды, покинув Нижнюю Австрию, отправились в Панно-нию. Вплоть до III в. бавары и лангобарды часто находились в отношениях тесного сотрудничества.

Подобно аламаннам, бавары превоначально занимали лишь равнинные районы, предоставив многочисленным римским группам жить в Альпах и между вкраплениями своего очень неплотного населения. Долгое время их натиск, не менее сильный, развивался в южном направлении; в VIII в. они перевалили через хребет Альп и хлынули в Верхний Адидже. Однако бавары отличились тем, что вскоре создали политическое образование, объединившись под властью вокруг герцогов Агилульфингов, первый из которых, Гарибальд, появился на исторической сцене в середине VI в. Мы не знаем, были ли Агилульфунги ставленниками франкских покровителей или имели местное происхождение, однако ясно то, что бавары сплотились именно вокруг них. В конце VII в. они получили полную автономию, осуществили обращение в христианство своих подданных с помощью миссионеров, прибывавших практически отовсюду, и в VIII в. стали центром притяжения для всех тех германцев, которые не хотели признавать первенство франков. Карл Великий не пожелал мириться с этой ситуацией и в 788 г., когда герцог Тассилон III начал переговоры с аварами, снова, на этот раз без всяких оговорок, включил Баварию в состав франкского королевства.

Уточнить границы баварской территории сложно. В начале VI в. она предположительно простиралась вдоль Дуная от Ингольштадта до Штраубинга. В 565 г. Фортунат причисляет к баварским землям и долину реки Лех; вскоре западная граница передвинулась к Иллеру, и бавары оказались соседями аламаннов. На востоке бавары еще до 600 г. достигли Эннса; около 610 г. их передовые отряды пришли в соприкосновение со славянами в Каринтии. Нам неизвестно, когда баварам достался Верхний Пфальц, в V в. принадлежавший тюрингам.

Относительная покорность, с которой бавары приняли ме-ровингский протекторат в VI в., объяснялась аваро-славян-ской угрозой. Они поспешили избавиться от франков, когда усилившееся королевство лангобардов предложило им лучшие условия. И именно возобновление аварской угрозы в конце VIII в. сыграло свою роль в конечном покорении баваров Карлу Великому.

 

После триумфа Хлодвига варвары Запада, казалось, достигли если не окончательной стабильности, то, по крайней мере, некоторого равновесия. Каждый из крупных географических регионов pars Occidentis (западной части) попал под власть народа, пустившего корни в этих землях: англосаксов в Британии, франков в Галлии, вестготов в Испании, остготов в Италии, вандалов в Африке. Два второстепенных народа — бургунды в Восточной Галлии и свевы в Северной Испании — еще сохраняли шаткую независимость, но их поглощение могущественными соседями было не за горами. Существовали еще спорные области (Септимания, Прованс, Сицилия), но это не меняло ничего существенным образом. Что же касается кельтских островков в Арморике и баскских в Гаскони, то они не имели никакого политического значения. Повсюду начался процесс укрепления государств.

Эти перспективы спутало одно событие, в результате которого центральная часть средиземноморского бассейна на несколько сотен лет вновь стала нестабильным регионом. Им стала попытка византийского императора Юстиниана I отвоевать римские земли. Первые шаги в Африке (532–534 гг.), стремительные и успешные, побудили его продолжить начатое дело в Италии и Испании. Но чтобы разгромить остготов (535–562 гг.), потребовалась четверть века яростной борьбы, а Италия заплатила полным разорением за уничтожение народа, который там замечательным образом преуспел. Испанию от подобной же участи спасла только ее удаленность и нехватка людских ресурсов, имевшихся в распоряжении Византии — Юстиниан освободил только юго-восток (после 552 г.).

Эта «реконкиста», закончившаяся около 560 г., высвободила одну клетку на шахматной доске наиболее желанных для варваров земель — Италию. Этот вакуум сразу же привлек лангобардов, которые покинули Паннонию, чтобы его заполнить (568 г.). Опустевшая Паннония, в свою очередь, притянула авар, вышедших из понийской степи. Чтобы в течение столь долгого времени вести масштабную войну на два фронта — борьбу с персами и освобождение Запада, — Юстиниан оголил дунайский фронт: как и в IV в., Балканский полуостров вновь оказался открытым для варваров. Авары ринулись туда, не пытаясь там закрепиться, но следовавшие за ними болгары и славяне остались там навсегда. В степном мире этот двойной натиск на запад и юг создал новый вакуум, который, в свою очередь, заполнили хазары.

Эта третья волна бушевала примерно полторы сотни лет, начиная с переселения Альбоина в Италию и до консолидации болгарского ханства. Она была очень неоднородной по составу, объединяя германцев (лангбардов), степные народы (аваров, болгар, хазар) и славян. Но в контексте общего процесса она демонстрирует бесспорное единство.

 

А) Лангобарды

Нашествие лангобардов, последнее и, возможно, самое разрушительное из всех вторжений германских племен, является делом рук народа, который оставался на заднем плане вплоть до середины VI в. и которому, казалось, ничто не предвещало роли, более выдающейся, чем роль гепидов или дунайских герулов. Разгром государства остготов в Италии Юстинианом внезапно открыл перед ними неожиданные возможности. Но главным, от чего выиграли лангобарды, была замечательная способность их короля Альбоина принимать разумные решения: они стали единственным народом, ускользнувшим из Паннонии до того, как этим регионом окончательно и бесповоротно завладели завоеватели-степняки.

Относительно происхождения лангобардов существуют два предания. Национальная мифологическая традиция сложилась после завоевания Италии; она следует тем же канонам, что и предания готов: лангобарды вышли из Скандинавии (Scadanam), оттуда добрались до Golaida или Scoringa (на южном побережье Балтики?), где некоторое время носили имя Winniles (винилы), и, наконец, поселились в Mauringa (на Эльбе?). Античная историография менее многословна, но более надежна: в 5 г. до н. э. лангобарды понесли поражение от Тиберия на нижней Эльбе; Веллей Патеркул описал их как «германский народ, самый жестокий и свирепый»; во времена Тацита они снова находятся на Эльбе. Позже они перемещаются к югу: в 167 г. они приходят в соприкосновение с римской Паннонией. За этим следует продолжительное молчание. В 489 г. лангобарды обнаруживаются снова в качестве завоевателей страны ругов (Нижняя Австрия), опустевшей в результате победы Одоакра.

Скандинавское происхождение лангобардов исключать нельзя. Лангобарды говорили на западном диалекте — точнее, ElbgermaniscK но до нашей эры Скандинавия говорила не только на северном диалекте. Лангобардское право, по-видимому, имеет скандинавские параллели. Данные археологии нейтральны. Но история начинает обращать внимание на лангобардов только со времени их пребывания на Эльбе. Оно было достаточно долгим и обеспечило лангобардам возможность контактов с хавками (предками саксов), чем объясняется участие саксов в походах лангобардов между 568 и 573 гг.

Миграция лангобардов в южном направлении, совпавшая по времени с перемещением всей группы малых народов (ругов, герулов и пр.), охватывает долгий период. По ее окончании, в 489 г., лангобарды заняли часть современной Нижней Австрии, где провели некоторое время (15 или 57 лет?) в качестве клиентов герулов. При этом речь все время идет о племени, находящемся где-то на втором плане.

Но в начале VI в. все меняется. Вобрав в себя осколки других народов, лангобарды перебрались в Паннонию и там сделались полукочевыми скотоводами. Из этой центральной позиции они совершали набеги на Далмацию. Их король Вахо (ок. 510–540 гг.) был крупной фигурой международного уровня: он выдал своих дочерей за меровингских королей Теодеберта, Теобальбда и Хлотаря, имел прочные связи с Византией и сохранил нейтралитет в 539 г., когда Витигес обратился к нему за помощью против Юстиниана. Это паннонское государство разбогатело благодаря важному торговому маршруту из Аквилеи к берегам Балтийского моря; оно приобщилось к цивилизации и, безусловно, именно тогда впало в арианство. Немало лангобардов служило в имперской армии, поставляя ей руководящий состав эффективной военной организации (дуксов, комитов, сотников, decani).

Вскоре после 540 г. Авдуин, шурин и наследник Вахо, заключил faedus с Юстинианом: для проживания его народу отводилась Паннония и Норик, а также предоставлялись субсидии. Юстиниан думал использовать его одновременно против франков (только что захвативших Норик) и готов (угрожая их тылам и отрезав подступы для возможного подкрепления с севера). В 552 г. лангобарды даже приняли участие в последних военных действиях Нарсеса в Италии: несколько герцогов (дуксов) вошли в долину По с 2500 воинами и 3000 вспомогательными бойцами. Очень неблагоразумно было позволить им сделать сразу два открытия: своих возможностей и богатств Италии!

Испытывая сложности в отношениях с Византией и новоприбывшим кочевым народом аваров, Альбоин, сын Авдуйна, быстро склонился к тому, чтобы воспользоваться этим открытием. Сначала лангобарды и авары вели совместные действия против гепидов; в 567 г. последние были уничтожены, и Альбоин собственной рукой убил их короля. Но Византия протестовала против подобного нарушения своего протектората, а аварский каган Баян выказал опасную требовательность при разделе покоренной страны.

Тогда Альбоин принял дерзкое решение: покинуть Паннонию, чтобы завоевать Италию. С аварами был заключен договор, закрепивший передачу им Паннонии, но сохранявший за лангобардами право вернуться в течение двухсотлетней отсрочки. Весь народ отправился на запад; в него входили самые разнородные элементы — «гепидов, болгар, сарматов, паннонцев, свевов, нориков», согласно Павлу Диакону. К ним стоило бы прибавить еще тюрингов, бавар, саксов и тайфалов. При этом никто не заставляет отрицать их автономию: и после завоевания болгары, сарматы и саксы долгое время продолжали держаться особняком. Великий исход произошел в апреле 568 г. Авары постепенно заняли опустевшую страну, попутно посягнув на владения Византии к югу от реки Сава.

Это отступление устанавливает важнейшую дату в истории континента. Маршрут Адриатика — Балтика был окончательно перерезан, на северном фланге империи надолго установился заслон из непроницаемого варварства, способствовавший набегам болгар и славян на Балканы. Отголоски этого события отчетливо ощущались даже в скандинавском мире, куда до самой эпохи викингов прекратило поступать средиземноморское и восточное золото.

Чтобы завоевать Италию, Альбоин должен был форсировать limes Фриули, пришедший в упадок в результате войн между Юстинианом и готами. Двадцатого мая 568 г. он пал почти с первого удара. Вскоре была захвачена Аквилея; ее патриарх нашел убежище на прибрежном острове Градо, это положило начало первому этапу всеобщего бегства населения к морю. Лангобарды один за другим заняли castella (укрепления) Венеции, в то время как их разведчики уже рассыпались далеко впереди. На следующий год Альбоин завладел почти всей долиной реки По и 3 сентября взял Милан. Положение древней столицы было плачевным, но ее значение по-прежнему было таково, что Альбоин приказал начать счет лет своего правления в качестве dominus Italiae (государя Италии) именно с этого дня. Тем не менее успех лангобардов не был полным: в руках византийцев оставались отдельные участки, а также небольшие крепости, преграждавшие альпийские маршруты (Аоста, павшая в 575 г., Суза — в 576 г., Чьявенна и Изола Комачина, продержавшиеся до 588 г., и, главное, Одерцо в Верхней Венеции, которая сопротивлялась до 650 г.), и укрепленные города на равнине: Падуя, Мантуя, Кремона и Павия. Вокруг этого-то последнего города и развернулись решающие бои: чтобы его взять, Альбоину протребовалось три года (569–572 гг.).

Во время этой осады лангобардские герцоги и их войска распространились во всех направлениях. На западе они трижды вторгались в Галлию через Южные Альпы между 560 и 576 г. На юге они очень быстро переправились через центральные Апеннины и вторглись в Тоскану и Лациум; начиная с 575 г. Рим был блокирован с суши. На юго-востоке другие отряды прошли по Виа Эмилия и Виа Фламиния, обогнув Равенну с юга, и около 575 г. заложили первые основы будущих герцогств Беневент и Сполето. С 578 г. отмечается присутствие лангобардов во главе с герцогами Фароальдом и Зотто в Кампании.

Альбоину не хватило времени, чтобы воспользоваться своим успехом: он был убит в 572 г. Его династия оборвалась. Король Клеф, избранный ему на смену, был, в свою очередь, убит в 574 г. Лангобарды решили обходиться без королей. В течение десяти лет ими правили 35 герцогов, состоявших в расплывчатых союзнических отношениях. Таким образом, решающие годы лангобардского завоевания соотносятся с диктатом «полевых командиров», рыщущих в поисках наживы без всякой системы. В 584 г., когда королевская власть была восстановлена и вручена Отари, сыну Клефа, главное уже было сделано. Понятно, почему вплоть до VIII в. народ лангобардов выглядит как напластование exercitus (войск), расквартированных в разных районах.

Начиная с периода междуцарствия напор завоевателей заметно ослабел, за исключением юго-востока. У византийцев было достаточно времени, чтобы оправиться (см. карту 3). Им удалось сохранить Истрию, побережье Венеции, район Равенны и весь треугольник вдоль реки По до Кремоны, военную дорогу из Равенны в Римини и Рим, защищенную укрепленными станциями, римские пригороды вместе с осколками Южной Тосканы, лигурийское побережье с Генуей, прибрежную Кампанию, Калабрию и область Отранто. Вся эта территория управлялась экзархом с резиденцией в Равенне. Впрочем, власти империи не переставали думать об освобождении: например, в 586 г. экзарху удалось на десять-пятнадцать лет вернуть Модену, Редджо Эмилия, Падую и Пьяченцу.

Архиепископ Миланский и викарий Верхней Италии, запертые в Генуе, смирились с новым положением вещей только накануне захвата их убежища королем Ротари около 640 г. Ситуация по-настоящему устоялась только в середине VII в., после значительного отката византийских позиций. В ожидании этого византийская дипломатия попыталась, по своей излюбленной методе, нанести лангобардам удар с тыла, натравив на них других варваров — франков и их союзников аламаннов и баваров; впрочем, результат оказался нулевым.

Первым и наиболее явным итогом лангобардского завоевания, начавшегося назавтра после тридцати лет непримиримой войны между готами и римлянами, стало воцарение в Италии ужасающей анархии. Римские административные кадры погибли или заперлись в убежищах на побережье, и никто не пришел им на смену. Первое поколение лангобардов не оставило стабильных поселений. Их армии, жившие добычей, привели с собой опасных союзников (беневентские болгары, авары и пр.). Как только оборона границ была оставлена, понадобилось немного времени, чтобы Италия, подобно Балканам, оказалась открытой для нашествия славян через Истрию и адриатическое побережье. Реставрация королевской власти в 584 г. принесла свои плоды слишком поздно, чтобы изгладить следы этого периода. Даже будучи воссоздано, государство лангобардов оставалось незавершенным: империя сохраняла опорные пункты на побережьях и в Риме; правление военных щаек, на севере упраздненное в результате создания королевства со столицей в Павии, продолжало свое существование на юге, где лангобардские княжества пребывали в невероятном беспорядке вплоть до XI в.; ключи от Альп по-прежнему оставались в руках франков. Этими обстоятельствами объясняется то, что лангобарды так и не создали в Италии единого национального государства, подобного королевству франков в Галлии или вестготов в Испании.

Византийские власти, решившие организовать отступление своих людей на побережье, несут очень большую долю ответственности за гибель Италии. Первоначально это была временная мера, которая в итоге стала окончательной.

Наиболее выраженной эта политика была в Венеции. Аквилея, средоточие церковной и экономической жизни, была оставлена ради Градо (на пересыпи). Епископы Конкордии и Одерцо обрели пристанище в устьях рек Ливенцы и Пиаве. Беженцы превратили рыбацкие деревни в города, главным образом Риалто, ядро будущей Венеции. Эта прибрежная «новая Венеция», верная Византии, должна была располагаться у самой воды: мы знаем, какой успех на море ожидал ее в будущем. Аналогичное явление, хотя и в меньшем масштабе, затронуло Лигурию — миланские беженцы внесли свой вклад в развитие Генуи.

По сути, государство лангобардов начинается с сына Отари Агилульфа (590–616 гг.). В его правление завоеватели окончательно укоренились в итальянской среде. Его женитьба на баварской христианке Теоделинде позволила найти общий язык с ортодоксальными христианами. Во дворце в Монце снова стали собираться остатки правящих классов, которые по-прежнему играли весомую роль в интеллектуальной и художественной сфере. После обращения короля в 607 г. еще не раз имели место возвраты к арианству, но уже ничто не могло остановить лангобардов на пути к примирению. Тот факт, что в 626 г. двор и правительство обосновались в оживленном городе Павии, привел к укреплению этой тенденции.

Закрепление лангобардов происходило в основном в форме военного поселения. Основной административной единицей, упразднившей римскую провинцию, являлось герцогство, находившееся в ведении exercitus (войска) во главе с герцогом. Чтобы сохранить сплоченность армии и способствовать арианскому культу, поселение осуществлялось компактными группами, что приводило к ощутимой неравномерности на местах: так, в Тоскане и Сиене имелись exercitus (войска), в то время как Лукка и Ареццо оставались под управлением римских cives (горожан). Лингвистический вклад лангобардов состоял главным образом из военных и административных терминов (arimannus — «солдат», gastaldus — «управляющий имением», sculdahis — что-то вроде «прево») или социальных градаций (adelingus — «благородный», aldio — «полусвободный»), не считая нового правового словаря. Это указывает на глубину социального переустройства и представляет разительный контраст с малой лептой готов, столь уважительно относившихся к институциональному наследию Рима.

В течение смутного периода основная часть земель перешла от римской аристократии к вождям лангобардов. Павел Диакон описывает имевшую место при Клефе жестокую экспроприацию, сопровождавшуюся убийствами; выжившие были низведены до положения держателей лангобардов и отдавали им треть своего урожая. Определенно одно: как политическая и социальная сила, римская аристократия, уже изрядно обескровленная войнами против готов, была уничтожена. Существовало даже мнение, разумеется ошибочное, что лангобардское право игноририровало свободных римлян; они продолжали жить по собственным законам, но их социальный статус понизился (ношение оружия, признак свободного человека, было им запрещено вплоть до VIII в.).

За отсутствием документов статус римлянина остается очень туманным. Мы ничего не знаем о лангобардском праве до эдикта Ротари (643 г.), а он, имея очень германский характер, без сомнения, применялся только в отношении людей «войска», несмотря на некоторые декларации принципиального характера (в § 386). Законы VIII в. признавали особое положение римлян (например, при Лиутпранде, в области наследования). Похоже, что в своем окончательном виде законодательство лангобардского королевства сочетало территориальные элементы (публичное право, военные институты) с персональными (частное право). Только в 769 г., накануне франкского завоевания, на свет является professio legis, которому в Италии предстоял такой успех вплоть до XII в. По-видимому, лангобарды полностью признали юридическую автономию римлян только после длительного процесса осмысления. Ощущение собственного превосходства у них не исчезло до самого конца: еще Аистульф говорил о римском народе, вверенном нам Господом.

Подобно тому как Галлия стала Францией, Италия, для некоторых своих соседей, превратилась в Лангобардию, особенно для византийцев, а позднее — варягов, но в IX в. античное название взяло верх. Напротив, основная часть Равеннского экзархата начиная с VIII в. получила в итальянском языке наименование Romania, Романья.

Несмотря на свое унижение, римляне подарили лангобардской Италии все то, что стало наиболее интересным в ее цивилизации: относительно урбанистический характер, более правильную латынь (Павел Диакон, лангобард из Фриули, впоследствии внес свой вклад в каролингское возрождение), архитектуру и скульптуру (которые развивались в русле византийской традиции с заметными восточными заимствованиями в VI в.). Без сомнения, эти влияния были связаны в основном не с римлянами, выжившими в первой волне завоевания, а с пополнением, вставшим в строй в результате побед VII в. (в Лигурии, Эмилии и Венеции), и римскими чиновниками из византийских анклавов — когда арианство перестало быть для них опасным. При разрушении королевства Карлом Великим все собственно лангобардское — право и, главное, армия — оказалось уничтоженным или ассимилированным франками: дистанция между победителями и побежденными была не слишком велика. Было бы совершенно излишне говорить, что в качестве своего самого явного итога лангобардское нашествие подготовило Северную Италию к полноправному вхождению в каролингскую Европу.

 

Б) Авары

Вторжение лангобардов в Италию стало предлогом — если не истинной причиной — для агрессии авар в сердце Европы. Этот кочевой народ в середине VII в. находился к северу от Каспийского моря. Давление тюрок побудило его к перемещению на запад, и, когда каган Баян объявился на дунайской границе Империи, Юстиниан преградил ему путь. В течение нескольких лет авары рыскали по соседству с Румынией, ища себе места за счет гепидов (тогда находившихся в Восточной Венгрии), лангобардов и даже более западных народов. Мы уже видели, как за победой аваров над гепидами в 567 г. последовал уход лангобардов из Панно-нии. В 570 г. авары с оружием руках заняли среднедунайский бассейн; в 574 г. Тиберий II уступил им район Сирмия, а в 582 г. Баян взял этот город, в то время — главный узел сообщения в дунайской Европе.

Таким образом, аварское государство обрело свои окончательные территориальные рамки; но поскольку основным источником средств для него был грабеж и сбор дани, почти каждый год его конница, усиленная многочисленной славянской пехотой, совершала глубокие набеги, вплоть до Черного моря, Константинополя (в 626 г.), Фессалоник, Венеции, Баварии и Тюрингии. Балканы для них закрыла в основном не греческая оборона, а конечный успех болгар. По-видимому, эта активность пережила два подъема, один — при Баяне, в конце VI в., а второй — в последние годы VIII столетия; в промежутке мы не знаем о них почти ничего. Это отступление, которое выражается еще и в исчезновении из находок византийских монет, соотносится с образованием славянского государства Само в Богемии.

Насколько можно судить, аварское государство был относительно развитым: у него была кочевая столица (имеется в виду палаточный город, как у монголов), которую каролингские источники называют германским словом «ринг», «кольцо»; дипломатия; в какие-то моменты авары, несомненно, чеканили монету. Авары установили протекторат над находившимися по соседству славянскими землями вплоть до Верхней Франконии. Тем не менее экономика отставала в своем развитии — клады, найденные Карлом Великим и археологами, объясняются захватом добычи, — а городская жизнь отсутствовала.

Возобновление нападений на Баварию и Фриули начиная с 787 г. рикошетом повлекло за собой падение аварского государства. Франки нанесли ответный удар в 791 г., потом в 795 г., и на этот раз в стане аваров у них были пособники. Изъявления покорности, начавшиеся в 795 г., умножились после уничтожения ринга Пипином Итальянским в 796 г. и завершились в 811 г. Карл Великий думал обратить аваров и оставить их на месте в вассальном положении, но побежденный народ успел распасться до вмешательства франкских миссионеров. После 822 г. мы больше не располагаем никакими сведениями об аварах.