КОНСТАНТИН МЗАРЕУЛОВ

ИСПЫТАТЕЛЬ ИСТОРИИ

 

Город Дзержинск, 17 июля

Каждое время года имеет свои плюсы и минусы. Летом тепло, в разгаре футбольный сезон, можно купаться в озере, загорать и любоваться девушками в коротких юбочках. Зато приходится париться в пиджаке или куртке, если нужно надевать подмышечную кобуру. И вдобавок половина сотрудников улетает в отпуск, а самые молодые, кому отпуск не положен по причине короткого стажа, вынуждены оставаться в городе и пахать за троих.

Вдобавок сильно портили настроение неприятности личной жизни.

Завтракал он, как обычно: на клавиатуре настольной ЭВМ под ворчание мамы. Первым делом он просмотрел все почтовые адреса. Начал с Mail_Box.su, потом заглянул в социальные сети «Контакт» и «Друзья». Сообщения были, но не те, на которые он рассчитывал.

Обжигаясь какао, помрачневший Вадим просмотрел ленту новостей на городском сайте. Главные события дня ожидались на сессии Верховного Совета, где фракция либерал-демократов намекнула на готовность поддержать СКП и большевиков, поставивших вопрос о вотуме недоверия. Теперь вся интрига заключалась в том, сколько независимых депутатов проголосуют за теряющую авторитет КПСС — голосов социалистов и социал-демократов явно было недостаточно. Объединенное заседание обеих палат откроется в 11.00, и после трехчасовых прений начнется голосование…

Из международных новостей выделялось жесткое заявление МИДа, осуждавшее попытки вашингтонских неоконсерваторов любой ценой сорвать наметившуюся перезагрузку разрядки. Пекинское агентство Синьхуа, негласный рупор главного союзника, выразило как товарищескую озабоченность по поводу московского конфликта, так и уверенность в скором преодолении разногласий между братскими партиями.

О вчерашнем митинге сообщалось в нескольких строках: «Представители правых партий, не сумевших преодолеть трехпроцентный барьер на прошлогодних выборах, повторили свои надоевшие претензии в духе начала 60-х годов. Несколько представителей леворадикальных молодежных организаций, отобрав микрофон у гражданина Шевелева, потребовали вернуть городу имя Сталинохолмск. Вмешательство милицейского наряда предотвратило назревавшую драку».

Без интереса пропустив сельские вести и сплетни культурной жизни, он добрался до зарубежного раздела и немного встревожился. Банда исламских террористов устроила стрельбу в Брайтоне — пригороде Нью-Йорка, где проживает немалая часть эмигрантов из соцстран и СССР. На всякий случай Вадим отправил Мане письмо по мылу: мол, беспокоюсь, поэтому напиши, как дела.

Машинально дожевав последний пирожок, он обнаружил, что мамин рассказ о вреде читать и писать во время еды приближается к финальной кульминации.

— Спасибо, мам, очень вкусно, — сказал он, выключая ЭВМ. — Я побежал.

Отец, словно в каменном веке, слушавший новости по телевизору, спросил:

— Как думаешь, пройдет вотум?

— Самому интересно, — признался Вадим, поворачивая головку английского замка. — В обед узнаем.

— Плащ возьми, — сказала мама. — Обещают грозу. Антициклон с Атлантики пожаловал.

Плащ он, конечно, не надел — жарко было, но небо действительно выглядело мрачно. Поразмыслив, Андрей отказался от пешей прогулки и поехал на трамвае. Решение оказалось правильным — опоздай он еще на пару минут, был бы мокрый до нитки. А так вбежал в управление под аккомпанемент первых раскатов грома.

Едва он вошел в кабинет, как был вызван к полковнику Алябьеву. Алексей Ильич, замещавший уехавшего в отпуск начальника управления, хмуро протянул распечатанную ориентировку. Московские коллеги сообщали, что позавчера в столице состоялась конспиративная встреча, участники которой обсуждали вооруженную борьбу против Советской власти. Было принято решение создавать боевые ячейки и привлекать недовольных офицеров. Предположительно кто-то из участников представлял Дзержинскую область. Прилагались нечеткие темные фотоснимки и словесные портреты.

— Узнаете кого-нибудь? — поинтересовался полковник.

— Вот этот… — Вадим показал на фотографию. — Похож на Бориса Герасимова. А человек восточной внешности, плотного сложения, среднего роста и возраста, темные глаза, тонкие усики — таких у нас полбазара и все говорят с акцентом. Среди них есть несколько подозрительных.

— Хорошо, Лаптев, — удовлетворенно сказал Алябьев. — Подготовьте материалы на Герасимова и подозрительных торговцев. Может, москвичи их опознают — тогда возьмем в разработку.

Они обсудили, кого можно внедрить к торговцам с Халмановского рынка, где промышляли не только фруктами, но и наркотой. Решили, что надо просить коллег из южных республик прислать оперативников, которые и внешностью подходят, и языками владеют. По ходу разговора Вадим вспомнил и предложил задействовать своего одноклассника Мишу Шенберга, журналиста из «Средней полосы».

— Шенберг… — многозначительно произнес полковник. — Небось, в Израиль скоро свалит.

— Вряд ли. Дедушка был немец, от него и фамилия… Так вот, брат Мишки учился в Политехе вместе с Герасимовым. Может, я попрошу, чтобы подвел нашего человека к этой шайке?

Полковник снял, протер и снова надел очки. Затем произнес тоном, выдававшим тяжкие сомнения:

— Даже не знаю, товарищ старший лейтенант. На вашего Шенберга дело оперативного учета открыто.

— Ошибка какая-то… — Вадим даже растерялся. — Хороший парень, крепкий патриот.

— Ну да, патриот, член Партии большевиков, в газете своей по правым силам ногами ходит и с грязью мешает… — Алябьев покивал. — Но, кроме того, ходит он со своими дружками в лесопарк, и учатся они там рукопашному бою, разговаривают не по-русски, готовятся к штурму какой-то «цитадели неправедной власти»… Как это выглядит в свете предупреждения, что банда отщепенцев намерена боевые дружины создавать?

С трудом сдержав смех, старший лейтенант Лаптев поведал начальству про клубы ролевиков, которые разыгрывают на местности эпизоды из любимых книг — Эндрю Нортон, Толкиена, братьев Стругацких, Клиффорда Саймака. Недоверчиво выслушав его, полковник без энтузиазма велел изложить это в письменном виде, взять объяснительную записку с «ролевиков» и вообще держать их под присмотром. Покряхтев, Алябьев разрешил прощупать Шенберга по части подходов к Шевелеву и Герасимову.

Редакция газеты «Средняя полоса» поселилась в «Доме печати» — на одной улице с обкомом КПСС, облисполкомом, управлениями МВД и КГБ, ГУМом, центральным гастрономом, магазином «Океан» и рестораном «Оливье». Поскольку дождь уже кончился, Вадим предложил встретиться в сквере у фонтана.

Было здесь, как обычно, немноголюдно. Скамейки, конечно, намокли, поэтому друзья беседовали, прогуливаясь туда-сюда вдоль аллеи — через улицу от светло-серого здания в стиле сталинского ампира. Весь этот сектор города отстраивали сразу после войны пленные немцы. Дома получились добротные, хоть и вычурные.

Кажется, после звонка Вадима журналист размечтался, что ему поручат писать большую статью или даже цикл статей по заданию госбезопасности. Про Герасимова он говорил с отвращением: и сам Миша, и его брат относились к движению правых с неприкрытой враждебностью. Впрочем, к просьбе одноклассника Шенберг отнесся творчески, потому что навести чекистов на врагов народа — это святой долг любого большевика. Подумав, он сказал, что представляет, как познакомить нужного человечка с гадами-буржуинами.

— А когда я могу рассчитывать на встречную любезность? — напористо продолжил Шенберг. — Ты обещал устроить мне интервью с вашим начальником.

— Вернется из отпуска — и он твой, — заверил друга Вадим. — Генерал заинтересован в таких публикациях. Если произведешь хорошее впечатление — подкинут архивные секреты про то, как после войны ловили шпионов и гитлеровских пособников.

— После войны… — пренебрежительно фыркнул журналист. — Пора бы посвежее тайны приоткрыть — хотя бы про шестидесятые годы… Ладно, гляди, чего мы выпустили.

Помимо политики, Миша писал о новостях науки, а также увлекался непознанным — всякими там экстрасенсами, летучими тарелками, снежными людьми и тому подобными феноменами. Именно этому был посвящен первый выпуск «Голоса неба» — органа городского клуба аномальных феноменов. Газетку выпустили в цвете — не иначе, спонсоры расщедрились — и датировали следующим годом. На первой полосе красовалась большая статья Шенберга о приземлении в их городе инопланетной экспедиции.

— Любопытно, — усмехнувшись, Вадим вернул другу газету. — Что-то я такой красоты в киосках не видел.

— Пробный выпуск, всего двадцать экземпляров. Завтра типография отпечатает полный тираж, тогда и кинем в продажу. — Миша пристально посмотрел на него. — Вадик, будь другом, поищи в ваших архивах про события за пару лет до войны.

— А что за события?

— Ну, вроде бы в конце апреля что-то случилось. То ли метеорит упал в Горелой лощине, то ли на самом деле инопланетяне прилетали. Войсками НКВД все оцеплено было. Целые деревни отселяли.

— Там партизанскую базу закладывали, — Вадим пожал плечами. — На случай войны. И тренировочный центр для диверсантов. В сорок первом пригодилось.

В те времена город был окружен густыми лесами, где партизанский отряд старшего майора Асрияна скрывался весь первый год оккупации. Чтобы разгромить базу, немцы нагнали чуть ли не дивизию с танками. На самом деле, наверное, поработала там не дивизия, а полк или пара батальонов, но бой был жаркий. На третий день небольшие группы партизан вырвались из окружения, разгромили комендатуру в Гуртовске и растворились в Карноуховских чащах. Там их через полгода, перед самым наступлением Центрального фронта, все-таки добили эйнзатцкоманда и батальон полицейской дивизии СС.

Четыре года назад выпускник истфака Лаптев писал дипломную работу «Партизанское движение в Сталинохолмской области», поэтому мог без запинки назвать все даты и события. Они с Маней даже облазили место базирования отряда, благо теперь непроходимые леса превратились в лесопарк, отделявший город от шахтерского поселка, а Горелая лощина оказалась в десяти минутах ходьбы от трамвайной остановки.

Маня и Мишка помогли раскопать разбитый снарядами бункер, они нашли документы погибших, ржавое оружие и полуистлевшие бумаги штаба. Разумеется, среди партизан почти не было красноармейцев-окруженцев и взявшихся за оружие колхозников. Ядро отряда составляли кадровые сотрудники областного управления НКВД, а самого Асрияна — диверсанта с испано-польским прошлым — прислали из Москвы за три года до войны: сначала начальником управления, а потом — командиром центра подготовки диверсантов.

Эти воспоминания разбередили нараставшую всю неделю тревогу, и он спросил, нет ли у Миши вестей от Мани.

— Она уже не Маня, а Мэри, — журналист подмигнул. — Зимой встретил ее мамашу — говорит, Мэри совсем не пишет, затянула девку жизнь в Нью-Йорке.

— Я беспокоюсь, — признался Вадим. — Там второй день стрельба идет.

— Напишет, — рассеянно пробормотал Шенберг. — Ничего с ней не случится… Гляди, менты бомжа замели.

Прямо за оградой сквера, в двух шагах от автобусной остановки, милиционер — точнее, старший опер угрозыска Ромка Стрельченко — общался с колоритным субъектом среднего возраста. Невесть откуда мужичок откопал настоящие галифе и яловые сапоги. Экзотический наряд довершали кожаная куртка поверх френча доисторического покроя. Натуральный комиссар времен гражданской войны — только деревянной коробки «маузера» на боку не хватает! Вадим даже развеселился, представив, какие запасы старого тряпья хранятся в сельской местности.

К его удивлению, Стрельченко не задержал колхозника, но показал на здание управления КГБ. Тот поблагодарил, плотнее натянул кепку на бритый череп, зачем-то потрогал погоны на милицейском плече и направился в указанном направлении. Быстрым уверенным шагом он вышел из сквера, дождался зеленого света, перешел улицу и нырнул в проходную, где сегодня командовал старшина Ветряков.

Чуть поодаль стояли еще двое — явные спутники комиссара в кожанке. Вспомнились бессмертные строки Маршака: «Многие парни плечисты и крепки, многие носят футболки и кепки…» Впрочем, именно футболок они как раз-таки не носили, но кепки наличествовали. На обоих были грубые ботинки, темные брюки с широченными штанинами и длинные плащи с капюшонами — кажется, прорезиненные. Парни, выглядевшие чуток постарше Вадима, наблюдали из-за деревьев, как их приятель разговаривал с милиционером и вошел в Управление. Когда дядька в кожане закрыл за собой двери, двое в плащах сели на мокрую скамейку, лениво переговариваясь, но Вадим не сомневался, что при этом они присматривают за зданием его конторы. Уж он-то знал манеру незаметно держать объект под наблюдением — несомненно, парни были профессионалами из наружки. Можно сказать, коллеги.

— Забавно, — процедил он. — На хрена они так вырядились?

— Ты про колхозников? — переспросил Мишка. — Слушай, все хочу спросить — ты по-прежнему живешь с родителями на Заовражной?

— Ну ты тормоз, — засмеялся Вадим. — Ту мы еще в прошлом году сдали. Отцу от института дали трехкомнатную на проспекте Циолковского. Через год обещают сдать ведомственный дом — глядишь, и мне двушка светит — в микрорайоне, около площади Орджоникидзе.

— А я в кооперативе, — похвастался Шенберг. — Трешку строю.

Надо было возвращаться к делам, поэтому Вадим вернулся к прежнему разговору и напомнил о важной задаче в лице Герасимова. Миша, как истинный большевик, предложил дать ему автомат — и проблема правых сил будет решена. Пришлось провести «среди него» разъяснительную работу, дабы внушить осознание важности порученного задания.

Перешептываясь с журналистом, старший лейтенант не выпускал из поля зрения предполагаемых коллег. Один из них внезапно встал, подошел к газетному киоску, долго переговаривался с продавщицей, после чего вернулся на скамейку с пачкой периодики. Тут на аллее снова появился Стрельченко, козырнул тем двум парням в плащах, словно старым знакомым, а затем, увидав Лаптева, вопросительно посмотрел в его сторону. Разыскник проявил известную деликатность: если видишь офицера своего или смежного ведомства с незнакомцем, то не стоит бросаться с рукопожатиями — можно ненароком испортить важную встречу.

Вадим помахал рукой, и Ромка охотно приблизился. Журналист, конечно, стал выяснять, не сообщит ли сотрудник угро чего-нибудь интересного для городской прессы. Покривившись, Стрельченко незаметным кивком показал на скамейку, где сидели парни в плащах, и поведал:

— Выезжали сегодня в лесопарк. Еще до рассвета.

— Я слышал — поножовщина и три трупа! — У Шенберга загорелись глаза. — Убийц нашли?

— Труп только один, — разочаровал его милиционер. — Позвони-ка мне часиков после шести-семи. Может, смогу чего-нибудь рассказать. По предварительным данным, наркоторговцы сцепились.

— Ух ты! — обрадовался Шенберг. — Это ж бомба.

— Хрен с ними, — отмахнулся Стрельченко. — Мы уже закончили осмотр места, жмурика и подранков увезли, экспертиза последние кадры щелкает, даже толпа ротозеев рассосалась… Остались только эти трое. Подходят ко мне и спрашивают: «Вы из угрозыска?» Я отпираться не стал, тогда их старший говорит: дескать, подскажи, братишка, как в областное управление внутренних дел проехать. Ну, в общем, не сразу понял, чего им надо. Оказывается, есть у них архиважные сведения про вражеских шпионов, о которых можно рассказать только главному городскому чекисту. Я говорю: «Может, вам не в УВД, а прямо в госбезопасность?» Они словно обрадовались, заулыбались. Кивают и соглашаются: дескать, госбезопасность — то самое, что им нужно. Посадил на трамвай, привез, а по дороге они стали выпытывать: не встречал ли я вчера в этой части леса немцев, одетых не по-современному. Я чуть не покатился — уж они бы помалкивали насчет современной одежды.

Стрельченко засмеялся. Они поболтали про футбол, но перспективы завтрашнего матча обсудить не удалось — в кармане милиционера зазвонил мобильник. Ромка внимательно выслушал кого-то и поспешно удалился. Вадим сказал, что ему тоже пора.

— Интересная история, — задумчиво произнес Шенберг. — Именно вчера мы встретили в лесопарке двоих типов, одетых еще смешнее, чем эта парочка. И — ты знаешь! — они говорили с таким сильным немецким акцентом, что я невольно стал отвечать им на языке предков…

Мобильник Вадима исполнил «Снег да снег кругом», сигнализируя, что звонит начальство. С минуту Миша Шенберг наблюдал, как меняется выражение лица его бывшего одноклассника. Сначала Вадим слушал с деловым видом, потом сильно удивился и оглянулся на скамейку, где сидели два селянина в плащ-палатках. Наконец старший лейтенант сказал:

— Алексей Ильич, у меня свидетель, который видел двух немцев… Да, похоже, тех самых… Обязательно… Через две минуты.

Спрятав телефон в карман, он жестом позвал журналиста следовать в кильватере и направился к носителям плащ-палаток. Сообразив, что с ними собираются поговорить, парни дружно встали. Тот, что побольше размерами, шагнул навстречу, расстегивая плащ, и стало видно, что под плащом у него свитер грубой вязки, а на шее висит фотоаппарат допотопной конструкции. Второй парень, напротив, сделал шаг назад и в сторону, поглубже засунув обе руки в карманы.

— Где такой аппарат откопали? — восхищенно поинтересовался Шенберг. — Настоящая «лейка» в отличном состоянии.

— Инструмент заботы требует, — почти не разжимая губ, хрипло процедил большой парень. — Давайте-ка, братишки, я вас щелкну. Забесплатно.

— Забесплатно и я могу щелкнуть, — вроде бы пошутил второй, но лицо его при этом оставалось угрюмо-настороженным, без малейших признаков улыбки. — Если понадобится.

Покосившись на него, Вадим произнес вежливо и даже приветливо:

— Начальник управления просил найти товарища Петровича и товарища Маузера. Леонид Федорович ждет вас.

— Петрович — это я. — Большой парень улыбнулся. — А он, стало быть, Маузер.

— Василий, — представился товарищ Маузер, щегольнув совершенно непонятным выговором. — Веди к майору, братишка.

Шенберг попрощался, но Вадим строго сказал, что журналиста тоже вызывают к полковнику.

Алексей Ильич и Леонид Федорович гоняли чаи с ватрушками, но полупустая бутылка «Камю-Наполеона» оставалась на столе. Леонид Федорович, повесивший кожан на спинку стула, весело говорил:

— Если завтра дядя Гриша заглянет, не показывай ему французский коньяк. Он только армянский признает.

Расхохотавшись, Алябьев показал вошедшим на стулья и спросил, что известно про вчерашних немцев. Шенберг налил себе чаю в чистый стакан, размешал сахар и начал рассказывать.

По его словам, накануне после обеда группа ролевиков осматривала лесопарк, подыскивая место для «Моргульских игрищ», на которые через неделю съедутся десятки команд со всего Союза. Когда началась гроза, народ укрылся в беседке возле ручья. Потом из-за деревьев пришли эти двое в черных клеенчатых плащах, какие в кино бывают у эсэсовцев. На одном были антикварные очки с круглыми стеклами.

— Фридль Вайс, — вставил Леонид Федорович. — Майор, помощник военного атташе.

— Они оба на кадровых военных похожи, — подтвердил Миша. — По-русски говорили чисто, но с сильным немецким акцентом. Я вижу, что туристы заблудились, ответил по-немецки, они обрадовались, спросили, как называется город и далеко ли отсюда Сталинохолмск Ну, я объяснил и даже газетку нашу подарил. Они юмора не поняли, переглянулись с обалделыми мордами. Потом сказали, что у них кончились деньги…

— Подождите, — прервал его полковник. — Что за газету вы дали?

Вадим показал свой «Голос неба» и долго объяснял, для чего любители аномальных явлений занимаются подобной ерундой. Он сомневался, что начальник и гости поняли объяснения, но полковник объяснил приезжим: мол, немцы приняли газету за чистую монету, хотя сейчас и год совсем другой, да и никакие пришельцы не прилетали.

— Пришельцы не летают, они пешком приходят, — мрачно проговорил Петрович. — Виноват, товарищ майор.

— Продолжайте, пожалуйста, Михаил Карлович, — разрешил Алябьев.

Явно удивленный, что человек в штатском знает его отчество, Миша попросил напомнить, на чем он остановился, затем поведал, как туристы предложили на обмен раритетные рейхсмарки в отличной сохранности. Среди ролевиков оказался фанатичный бонист Олег Снежинцев, который одолжил у приятелей все деньги и выменял у немцев два полных комплекта купюр — себе в коллекцию и в обменный фонд. Когда немцы ушли, Снежинцев чуть не прыгал от счастья — вроде бы он купил гитлеровские банкноты в десятки раз дешевле номинала.

Хмурясь и нервно почесывая щеку, Алексей Ильич осведомился, сколько денег получили немецкие туристы и не знает ли товарищ Шенберг, куда потом они направились. Журналист ответил почти без раздумий:

— Говорю же, Олег у нас выклянчил все до последней бумажки, оставил только мелочь на трамвай. А вот сколько… точно не скажу, но с собой у нас было немного. Трешки, пятерки, рубчики… десяток точно не было… Я так думаю, рублей тридцать получилось или чуть больше. Немцы еще золотые монеты на обмен предлагали, но денег уже не было, мы посоветовали в скупку обратиться…

«Понятное дело, — подумал Вадим. — Одно дело купить втридешево вышедшие из обращения бумажки, а совсем другое — погореть на скупке драгметаллов по спекулятивным ценам…» Между тем Шенберг уже отвечал на следующий вопрос: дескать, туристы, попрощавшись, интересовались, где можно купить книги на немецком языке.

— Я же говорил! — вскричал Алябьев, яростно хлопнув кулаком по столу, так что стаканы подпрыгнули. — Книжный магазин!

— Угадал, полковник, — майор Леонид Федорович покачал головой. — И много книг они на тридцать целковых могли купить?

— Нормальная книга рубля два-три стоит, — пробормотал Алексей Ильич. — Но в «Дружбе народов» продают иностранные издания, из социалистических стран, эти подороже должны быть.

Он спросил Шенберга, что еще тот может рассказать о немцах. Миша честно признался:

— Дождь не прекращался. Мы все вместе уехали на трамвае. Немцы сошли на Театральной, я им еще раз показал, как до «Дружбы народов» добраться. Больше их не видел.

— В котором часу это было? — осведомился майор.

Миша припомнил, что дождь начался около половины четвертого, немцы появились примерно через час, в трамвай сели в пять или немного раньше, сошли на остановке приблизительно в 17.15 или 17.20. Полковник продолжил подсчеты вслух:

— Пока дошли, пока нашли — вот тебе и полшестого. Полчаса до закрытия. Много не накупят… — Он посмотрел на Шенберга и, улыбнувшись дежурной гримасой, преувеличенно бодро произнес: — Большое спасибо за помощь, Михаил Карлович, не будем вас более задерживать. Старший лейтенант Лаптев, проводите товарища через проходную и возвращайтесь.

На лестнице Мишка принялся выпытывать, из-за чего базар шумит, и Вадим не сумел убедить одноклассника, что сам ничего не понимает. Журналист ушел обиженный, а начинающий чекист поплелся обратно мимо непривычно молчаливого Ветрякова. Посмотрев на него, старшина шепотом осведомился:

— И как тебе эти ожившие портреты? Не слыхал, кто к нам завтра пожалует?

— Что-то про дядю Гришу говорили, — рассеянно бросил Вадим.

— Спаси и сохрани! — охнул старшина.

«Лишнего выпил, наверное!» — подумал Вадим.

Его очень интересовало, каким управлением командированы к ним эти странные ребята. В последнее время областные чекисты готовили мероприятия против наркоторговцев и криминальных группировок, связанных с экстремистами-оппозиционерами. Но эти трое интересовались немцами, хотя с Германией уже много лет хорошие отношения.

Так ничего и не придумав, он вошел в кабинет Алябьева, услыхав обрывок разговора. Приезжий майор рассказывал злым голосом:

— …они на машине домчались до Москвы и сразу на аэродром. Пока мы поняли, что случилось, пока связались с военными — самолет уже пересек границу, так что не посадить. Ну, я взял двух ребят и — сюда, разбираться. Если бы знать, что дело настолько серьезное, мы бы добились, чтобы его хоть над Польшей сбили, хоть прямо над Берлином, но кто же мог догадаться…

— Печально, весьма печально, — Алябьев вздохнул. — Ну, попытайтесь выяснить, какие книги они купили… И желаю тебе, майор, стать старшим.

Он взял в сейфе пачку пятирублевок — из денег на оперативные расходы, и Леонид Федорович расписался в ведомости. Алябьев сказал, что газетными киосками он сам займется, Лаптеву же велел отвести командированных товарищей на Театральную площадь, разобраться в «Дружбе народов», а потом навестить соседний магазин и купить побольше хороших книг по истории. Гостям он объяснил, что старший лейтенант Лаптев — историк по образованию, а потому сможет подобрать нужные издания. На часах было 13.42 — скоро в книжном кончится обеденный перерыв, а в Кремле начнется голосование по вотуму недоверия.

До магазина было рукой подать, поэтому пошли пешком. Прикомандированные вели себя странно — с диким видом разглядывали машины, прохожих и рекламные щиты. Время от времени майор приказывал могучему Петровичу фотографировать какие-то сцены. Третий оперативник неразборчиво чертыхался, не вытаскивая рук из карманов, словно готов был выхватить два ствола и стрелять на поражение.

Не удержавшись, Вадим осведомился насчет целей операции. Леонид Федорович помялся, повздыхал и нехотя проворчал:

— Отрабатываем оперативно-разыскные мероприятия в условиях полной внезапности. Немного несогласованно получилось.

— Бывает, — согласился старший лейтенант.

Они вышли на Театральную площадь, и Вася Маузер вдруг объявил, что когда-то рядом с оперным располагался торговый дом нэпмана Мозырского. А над этим одноэтажным зданием виднелись башни старого замка. «Краеведением увлекается», — удивился Вадим и объяснил:

— Площадь сильно пострадала в уличных боях. И замок тогда же пикировщики разнесли.

— Когда это случилось? — поинтересовался Леонид Федорович. — У меня по истории тройка была.

Не обращая внимания на загадочные смешочки парней в плащах, Вадим ответил:

— В начале июня сорок первого к городу подступила танковая группа генерала Клейста. Засевший в замке сводный отряд красноармейцев, ополченцев и бойцов НКВД под командованием подполковника Ходынцева оборонялся три дня, позволив стрелковому корпусу Дунаева переправиться через реку и занять оборону.

— Ходынцев Иван Митрофанович, в тридцать девятом был майором, командир батальона… — майор кивнул. — А ты, братишка, как в органы попал?

— Как обычно. Пока учился в пединституте, выполнял кое-какие задания. Потом отслужил два года командиром взвода во внутренних войсках. После дембеля отучился год в Минской школе и был направлен в родной город… Ну вот, мы пришли.

— Погоди-ка. — Майор показал пальцем на противоположную сторону площади. — Магазин «Военная книга» нам тоже пригодится.

Еще он сказал: дескать, книжек они много накупят, не тащить же через полгорода под мышкой, тем более — дождь опять начинается. Вадим предложил купить спортивную сумку на «молнии» в ларьке у грузина-кооператора. Леонид Федорович одобрительно заметил, что коллега верно мыслит, и приобрел сразу две сумки. Понятное дело, в кои-то веки книголюб из глухомани в большой город выбрался.

Заведовал магазином Ефим Евсеич Мозырский — внук нэпмана, раскулаченного в начале 30-х. А дочка завмага Маня Мозырская училась в одном классе с Вадимом, пару лет назад уехала к брайтонской тете и уже которую неделю не отвечала на письма.

Именно с нее начал разговор Вадим, игнорируя нетерпеливое покашливание спутников. Выяснив, что старик тоже ничего не знает о дочери и тоже места себе не находит, старший лейтенант плавно перевел разговор на вчерашних немцев.

— Заходили вчера двое, — подтвердил Ефим Евсеич. — Перед самым закрытием. Сумка «Адидас» у них была — точно, как у вас. Одеты были несуразно — я такой фасон только в старых фильмах видел. Английские охотники в джунглях. Только пробковых шлемов не хватало. Бриджи, гетры, френчи. И плащи какие-то старомодные. Один в круглых очках, другой — в пенсне.

— В пенсне — это Август Хельвиг, — прокомментировал товарищ Маузер. — Так чем же они отоварились?

Завмаг по памяти перечислил все приобретения поздних посетителей.

Пять книг на немецком языке, изданные в Берлине и Дрездене: «Освобождение Германии войсками Красной Армии», «Блицкриг — дорога в катастрофу», «Красная капелла», «Танковые войска Третьего Рейха» и «Ракеты и атомная бомба — главная ошибка Гитлера». Кроме того, они взяли варшавское издание на польском языке о предыстории Второй мировой войны и смешную книгу перебежчика Лузенко про агрессивные советские замыслы против Германии.

— Берем, — сказал Леонид Федорович. — Любопытно, что они там вычитали… Не заметили, куда немцы потом направились?

— У них, по-моему, на такси денег не оставалось, — сообщил Мозырский. — Спросили, где остановка третьего трамвая.

Понимающе поурчав, майор прогулялся мимо полок, где стояли книги братских социалистических стран, перелистал мемуары французского президента. Вадим тактично подсказал провинциалу:

— В магазине напротив эти книги можно купить на русском языке. А лучше — в Интернете поискать.

— Далеко туда ехать? — невпопад ответил майор и махнул рукой. — Да ну его, времени нет искать. Пошли в «Военную книгу».

Он прислушался к приглушенным голосам из радиодинамика — председатель Совета Союза как раз объявлял очередного выступающего и предложил, закончив прения, приступать к голосованию. Лица прикомандированных коллег выражали горячее неодобрение, а Леонид Федорович проворчал: дескать, несколько партий — это неправильно.

— Привыкли за десять лет, — сказал Вадим, выходя из магазина под накрапывающую сырость. — Многопартийность, плюрализм и демократия.

— Ну да, плутократия, — фыркнул Петрович. — А это как — тоже плутократия?

Коллега показал на плакат, с которого Владимир Шевелев призывал отречься от кровавых преступлений сталинизма. Сокрушенно покачав головой, Леонид Федорович припомнил Матвея Иваныча Шевелева, который в тридцатые годы был секретарем Пролетарского райкома, а потом возглавил обком партии.

— Вовка — его правнук, — объяснил Вадим. — Сделал карьеру, спекулируя на памяти дедушки, который пал жертвой необоснованных репрессий.

Непроницаемый, как статуя Будды, товарищ Вася Маузер нервно захохотал, однако взгляд его стал свирепо-злобным.

— Ну да, конечно, — майор вздохнул. — Необоснованные репрессии. Хорошо сказано…

Сверкнула молния, в небе раскатисто ударил гром. Ускорив шаг, они перебежали площадь и нырнули в книжный Военторг.

Здесь гости разделились. Молодые отправились шептаться с кассиршей и продавщицами, а начальник, расстегнув кожанку, двинулся вдоль книжных полок Вадим держался в паре шагов за спиной приезжего и чувствовал, что гость из глубинки растерялся при виде сотен обложек и корешков.

— Вы бы сказали, что конкретно вас интересует, — деликатно намекнул старший лейтенант.

— Да-да, ты же историк… — пробормотал майор. — Подбери книжек про то, как мы с немцами воевали. Особенно про самое начало войны. Хорошие книжки нужны, чтобы там не общие слова про руководящую роль партии, а про главное — кто наступал, где, какими силами. Ваш начальник говорил, что многие книги сейчас неправду пишут…

Он растерянно вертел в руках найденные на прилавке «Прорыв московской блокады» и «Рязанскую битву 1942 г.».

— Ну да, пошла волна фальсификаций, — признал Вадим. — Кто попало берется историю переписывать, а в нашем деле нужны грамотные специалисты.

— В _нашем_ деле — это ты верно сказал, — усмехнулся Леонид Федорович.

Поулыбавшись, Вадим предложил гостю «Приграничное сражение» — капитальный труд Академии Генерального штаба, «Краткую историю Великой Отечественной войны 1941–1946 гг.», мемуары маршалов Жукова, Рокоссовского и Потапова, добавил гудериановские «Воспоминания генерала», «Ускользнувшую победу» Манштейна, пятитомный «Военный дневник» Гальдера, «Вторую мировую войну» Лиддел-Гарта и «Протоколы допроса главарей нацизма». Поняв принцип, провинциал отобрал вдобавок книги конструктора Грабина, адмирала Кузнецова, генералов Судоплатова и Меркулова из серии «Великая победа».

Вернувшийся от кассы товарищ Василий Маузер доложил, что в этом магазине те немцы не появлялись, а потом добавил:

— Может, про оружие книг прихватим?

— Доброе дело, железная твоя душа, — согласился майор. — Только про самое лучшее оружие, какое тогда было.

В следующие четверть часа книжную стопку пополнили «Советское стрелковое оружие», «Танки Красной армии: от „МС-1“ до „КВ-4“», «Создание ракетного и ядерного оружия в СССР», «Стальные „кошки“ вермахта», трехтомник «Красная авиация: крылатый меч Сталина» и громадный том «Энциклопедия артиллерии XX века». Потом Леонид Федорович, изрядно напугав остальных посетителей, крикнул через ползала: дескать, большое начальство, по слухам, любит читать про флот. Сектор морской литературы был огромен, однако Вадим предложил гостям «Войну на море» Роскилла, «Линкоры и крейсера Красного Флота», «Советский флот во Второй мировой войне», «Действия советских подводных лодок», воспоминания американских и немецких адмиралов.

Одобривший эти приобретения майор намекнул, что сумки не резиновые и денег тоже может не хватить, а потому завтра-послезавтра заглянем еще раз. Они потащили книги к кассе, где их ждал Петрович, гордо показавший свои находки. Леонид Федорович благосклонно принял «Историю КПСС» и «Историю СССР», но поморщился при виде трехтомников Беляева и Шпанова. Суровый Петрович, отводя взгляд, уверял, что писатели хорошие, а книги эти вышли сразу после войны, поэтому он их не читал. Ясное дело, решил пополнить личную библиотеку за казенные денежки. Вздохнув, майор пересчитал синенькие купюры и разрешил добавить книги в общую кучу.

— Ну, ждите завтра, — сказал майор на трамвайной остановке. — Наверное, больше народу подтянется.

— Милости просим, — промямлил Вадим.

Его совсем замучили подозрения насчет операции, для которой в город прислали этих чалдонов. Непростые были ребятишки. И неспроста интересовались они книгами про войну — готовилось что-то грандиозное, только хрен поймешь, что именно…

Как на грех, снова полило, а трамвай где-то потерялся. Библиофил Петрович, пролистав «Историю КПСС», начал вполголоса зачитывать параграф о сентябрьском (1959 года) пленуме и борьбе с антипартийной группой. У его спутников глаза стеклянными сделались. Можно понять — полвека назад творилось много странного, но в последующих изданиях историки партии старательно повторяли замшелые формулировки.

Чтобы развеселить коллег, старший лейтенант напомнил бородатый анекдот про тот пленум и про то, как Вознесенский перед заседанием съезда бегал в Мавзолей щупать пульс Сталина. Ответного веселья не последовало — казалось, мрачное молчание сделалось еще мрачнее.

Тут подоспел трамвай. Попрощавшись, гости отбыли, а Вадим вернулся в «Дружбу народов» — нестерпимо хотелось посмотреть процесс голосования. В кабинете Мозырского работал телевизор — новенький жидкокристаллический «Фотон». Только смотрел Ефим Евсеич не кремлевскую трансляцию, а передачу из города с небоскребами.

— Мэри звонила, — гордо сообщил несбывшийся тесть. — Армия начала штурм домов, захваченных террористами. А моя девочка ведет репортаж с вон того… — старик показал пальцем, — здания.

— Потрясно, — порадовался Вадим. — Не знаете, чем голосование кончилось?

— Согласительная комиссия работает, — рассеянно сообщил Мозырский. — Может, не будет вотума… Эй, скотина, ты что творишь?!

Последние слова завмаг адресовал аэробусу, который с пикирования врезался в тот самый небоскреб, из которого должна была вести репортаж Маня. Громадное здание, окутавшись облаком дыма и пыли, медленно обрушилось.

Мозырский рыдал, проклиная террористов, весь мир и себя в придачу. Потом потерял сознание, и бригада «Скорой помощи» увезла его с инфарктным диагнозом. По-хорошему, надо было сообщить обо всем его жене, но Вадим не решился. Оставалась крохотная надежда, что Маня все-таки не погибла — может быть, она не в этом небоскребе оборудовала свой наблюдательный пункт, а в соседнем…

В управление он вернулся в четыре. Старшина, выглядевший еще более обалдевшим, чем пару часов назад, посоветовал бежать к начальнику.

Почти все сотрудники собрались у Алябьева. Смотрели специальный выпуск программы «Время»: диктор со скорбным лицом рассказывал о массированной атаке террористов. Из шести самолетов, управляемых смертниками, удалось сбить четыре, в том числе оба «Боинга», направлявшихся к Вашингтону. Два самолета поразили Манхэттен, где число пострадавших превысило несколько тысяч. Но самое страшное происходит в Чикаго — сбитый на подлете к городу лайнер взорвался, как атомная бомба. Огненным шаром и ударной волной сметены сотни домов, вся восточная часть города охвачена пожаром.

— Доигрались, твари! — прокомментировал майор Устинцев из отдела защиты конституционного строя. — Помогли мусульманам сделать бомбу, думали против нас их атом ударит.

Зазвонил телефон закрытой связи Комитета. Алябьев переговорил с кем-то и объявил оперативникам, что контора переходит на усиленный режим, всем приказано разобрать оружие и быть готовыми к любым неожиданностям. Не исключена такая же атака исламских фанатиков на Советский Союз.

У себя в кабинете Вадим зарядил пистолет. Позвонил начальник отдела, вызывая на инструктаж. Старший лейтенант машинально посмотрел на часы. Время 16.47 — последнее, что зафиксировало его сознание.

 

Сталинохолмск, 2 июня 1941 года

Укрываясь последними темными минутками короткой летней ночи, они вышли к реке, наткнувшись на немецкий пост. Оставив армейского майора в кустах, чекисты уползли вперед, и вскоре голос Демидовича позвал: беги, мол, сюда.

Вблизи Савчук увидел трех аккуратно — почти без крови и совершенно бесшумно — заколотых врагов. Петрович деловито копошился в подсумках, но никаких ценных документов, кроме солдатских книжек, не нашел. Понятное дело — не могут же простые солдаты носить при себе штабные карты.

Реку они форсировали на случившейся поблизости лодке. Плавсредство прохудилось, поэтому майор не столько греб, сколько вычерпывал прибывающую воду. Так или иначе, на своем берегу оказались, когда почти рассвело. Чуть дальше в кустах расположилось красноармейское подразделение.

Конная сотня стояла табором, дымила полевая кухня, личный состав бродил по лагерю без оружия, лошадки щипали травку, дежурных возле «максимов» не наблюдалось. Майор вежливо, почти без мата, сделал замечание растерянному лейтенанту. Мужику было под сорок, но действительную он служил еще в начале тридцатых, был призван — якобы на маневры — за полмесяца до войны, и плохо понимал, что от него требуется. Связи со штабом полка у них тоже не было — связисты обещали протянуть провод к вечеру.

Выслушав майора, табор заволновался, потому как про немецкий плацдарм правее их позиции никто не знал, а звуки канонады ничего не говорили ни рядовым, ни командирам. Лейтенант пообещал выставить посты, но по глазам было видно, что серьезности происходящего до конца не осознал.

Пройдя пару километров, они встретили полуторку с заглохшим мотором, помогли растерянному парнишке-шоферу заменить ремень и погнали в город. На въезде стояла застава кавалерийской части, усатый капитан принялся орать: мол, не пропустит оборванцев без документов, и не желал слушать объяснений, что в тыл к врагу документы брать не положено. Время уходило, поэтому чекисты просто скрутили капитана и четверых конников, после чего Доломанов позвонил в штаб гарнизона и потребовал прислать вместо дураков кого-нибудь поумнее.

— Где они найдут поумнее… — вздохнул Савчук.

После вчерашней бомбежки штаб перебрался в замок Лжедмитрия — каменные стены метровой толщины хоть как-то защищали от «Юнкерсов» и гаубиц. У входа их встретил майор Савоньков — небритый, осунувшийся, с темными кругами вокруг глаз. Начальник областного управления госбезопасности печально сообщил коллегам, что накануне пикировщики несколько раз бомбили Горелую лощину, все наземные постройки разрушены, часть имущества испорчена.

— Люди не пострадали? — забеспокоился Петрович.

— Мы еще с ночи перебрались на запасную базу, — объяснил Леонид Федорович. — И вас туда сейчас отправим.

Продолжения разговора Савчук не слышал — выбежавший навстречу старший лейтенант повел его по мрачным лабиринтам старинного сооружения. В подвале, где был оборудован командный пункт, майор увидел знакомое лицо. Еще год назад он командовал ротой в танковой бригаде подполковника Ходынцева. В октябре сорокового бригаду раскидали по округам и на ее базе сформировали несколько частей.

— Савчук, как живой, — обрадовался Ходынцев, недовольно разглядывая тщательно вымазанный грязью мундир майора. — По-пластунски ползал?

— Где по-пластунски, где вплавь… Иван Митрофанович, кто здесь за старшего?

— Вроде бы я, — вздохнул полковник. — А ты, слухи ходят, в корпусе Дунаева танковым батальоном командовал? Где сейчас корпус?

— Корпус попал в окружение на правом берегу. Мои танкетки сгорели, когда пытались прорваться к реке. Меня послали доложить и просить помощи.

— Ты попал по адресу…

В следующие полчаса командир 19-й танковой дивизии полковник Ходынцев безбожно матерился, изредка — исключительно для связки слов — добавляя оперативные сведения. Как понял Савчук, 19-ю танковую вместе с остальными войсками мехкорпуса начали перебрасывать поближе к границе еще за неделю до войны — сразу же после знаменитого Заявления ТАСС. Первые эшелоны ушли на Украину, но вечером на третий день передислокации поступил приказ направляться в район Витебска. В результате все части перемешались и выгружались где попало, причем 209-ю мотодивизию забрал в свое распоряжение командующий фронтом, а гаубичный и два танковых полка переподчинил себе командарм.

Под командованием Ходынцева оставались батальон мотоциклистов, два танковых батальона, не полностью укомплектованный полк мотострелков, полк 39-й кавдивизии, артдивизионы трех разных дивизий. Вроде бы на железнодорожных просторах уже нашлись составы, перевозившие батальон тяжелых танков СМК. Однако нынче утром командарм переподчинил полковнику войска, обложившие немецкий плацдарм, и приказал уничтожить этот плацдарм, не дожидаясь отставших частей. Ночью диверсанты дяди Гриши подорвали мост возле Ворошиловки, так что противник, мать его, можно сказать, лишен возможности перебрасывать подкрепления на левый берег. Через полчаса должна была начаться артподготовка, после чего Ходынцев собирался бросить все силы на штурм.

— Дунаев передавал, чтобы предупредили его, когда начнете, — сказал Савчук. — Будет прорываться вам навстречу.

С верхнего этажа была, как на ладони, вся панорама. Извилистая лента реки, окопы — чужие и свои, позиции батарей, ползущие к передовой колонны. К сожалению, видно было и неприятное обстоятельство: за ночь вражеские саперы подлатали взорванный мост, по которому энергично переправлялись немецкие подразделения. Наблюдатель доложил, что за последний час на левый берег перешло не меньше пехотного полка, дивизион орудий разных калибров и десяток легких танков неизвестного типа.

— Чехословацкие, наверное, — предположил Савчук. — На этом участке мы других не встречали.

Неприязненно поглядывая на висевший в небе самолет-разведчик, Ходынцев приказал начальнику артиллерии обстрелять переправу хотя бы шрапнелью. Затем, нервно потирая руки, осведомился:

— Скажите, Савчук, как же все-таки получилось, что мы на восьмой день войны откатились от границы на полторы сотни километров?

— За восемь дней не скажу, мы с третьего дня от своих отрезаны, — буркнул майор. — Несуразно все получилось. Исходные позиции противника находились слишком близко к нашим большим городам.

Перед войной кавкорпус генерала Дунаева стоял в казармах под Псковом. Приказ о боевой готовности поступил вечером 22 мая. Утром налетели бомбардировщики, после чего перешли в наступление две латышские дивизии. Латышей отбросили с большими потерями, но потом оказалось, что на правом фланге, южнее Чудского озера, прорвались немецкие танки с мотопехотой. Продержавшись сутки, корпус отступил, дважды ходил в контратаку, потерял половину личного состава, две трети пушек и почти все танки. Позавчера их окончательно зажали тисками, три попытки прорваться к реке окончились неудачей.

— На других направлениях не лучше, — сквозь зубы процедил полковник. — Из Эстонии немцы быстро движутся к Ленинграду. Минск, хоть и в двух шагах от границы, пока держится, но две ударные группировки наступают из районов Каунаса и Варшавы — вот-вот кольцо в Могилеве сомкнется. И такой же удар на юге нанесли — помнишь, мы на карте про Винницкий выступ рассуждали?

— Один кулак бьет из-под Ровно, другой — из Румынии?

— Они самые. Не удивлюсь, если танковые клинья уже встретились в Виннице, и весь Югзапфронт окружили.

Загремела артиллерия, фонтаны огня и земли вздыбились вдоль переднего края противника, над мостом распухали дымные клубы шрапнельных разрывов. Этот праздник военной души продолжался минут пять, после чего из-за реки и с плацдарма ответили немецкие орудия. После недолгой перестрелки огонь советских батарей стал затихать, вдобавок прилетели пикирующие бомбардировщики, не обращавшие особого внимания на истеричные очереди немногочисленных зенитных пушек и пулеметов.

Не прекращая материться, Ходынцев скомандовал начинать атаку. Танки уже накопились на левом фланге, напротив деревни, от которой после трехдневных артобстрелов остались только дымящиеся руины. Немало стальных коробочек осталось на маршруте выдвижения — то ли подбиты, то ли остановились из-за технических неисправностей. Полковник раздраженно заметил, что из шести «Т-34» половина застряла на дороге.

Тем не менее над исходными взлетели гроздья сигнальных ракет, и танки рванулись в атаку. Первой волной шли несколько тяжелых «Т-35» и десятка два средних «Т-28», которые считались самыми удачными танками Красной Армии. За многобашенными хлынул поток из полусотни легких «Т-26», «БТ-5» и незнакомых Савчуку машин — вероятно, это были пресловутые «Т-34». Позади танков скакала кавалерия и бежали густые цепи мотострелкового полка. Замысел Ходынцева сомнений не вызывал: пробить стальным кулаком ослабленную артподготовкой оборону немцев и захватить колхозные развалины. Затем вырисовывались два варианта — либо стремительным рывком захватить мост, либо закрепиться, если атаки захлебнутся, в деревне и держать под обстрелом переправу.

Однако бой развивался хуже самых плохих опасений. Немцы, на удивление, ловко накрыли наступающих минометными залпами, огнем замаскированных пушек Несмотря на потери, танки шли вперед, непрерывно выбрасывая снаряды из своих малокалиберных скорострельных орудий. То тут, то там начинали гореть, дымить или кружиться подбитые машины. Потеряв почти половину танков, стальная волна достигла вражеских траншей, расстреливая пулеметные гнезда и позиции пушек. Оставляя в тылу горящих товарищей, танкисты двинулись дальше — на деревню. Кавалеристы рванулись прямо к мосту, но путь им преградили вражеские танки, и конница хлынула обратно, словно наткнувшись на стену.

Пехота продолжала наступать по нечерноземному грунту, изрытому траками и взрывами. Подразделения перемешались и поредели, превращаясь в неуправляемую толпу. Красноармейцы бежали, держа наперевес трехлинейки, но пока не вступили в контакт с противником и не могли ни выстрелить, ни гранату кинуть, ни штыком уколоть. Немцы отступили на запасные позиции, расстреливая цепи атакующих залпами винтовок и пулеметными очередями.

Сильно поредевшие роты ворвались все-таки в деревню, и теперь среди развалин шли схватки мелких групп. Чтобы развить успех, полковник бросил в бой мотоциклистов, но в небе появились чуть запоздавшие пикировщики, и выдвигавшийся резерв затянуло дымом рвущихся бомб. Между тем немецкие танки в сопровождении пехоты пошли в контратаку, советские танки ринулись во встречный бой. Через четверть часа все «Т-28» горели, а пехота перебежками отступала к исходным позициям. Немногие уцелевшие танки тоже отступали, неумело огрызаясь редкими пушечными выстрелами.

Савчук пытался утешить Ходынцева: дескать, не только ты, но и все красноармейские командиры сражения проигрывали. За неделю отступления майор видел много таких боев, и всякий раз немцы неизменно одерживали победу за счет исключительно слаженных действий, а также четкого взаимодействия разных родов войск.

— Мать вашу, но мы же все правильно делали, как в уставах написано! — яростно проревел полковник. — Что же это творится?!

Начальник штаба вдруг закричал, как раненый, показывая пальцем в другую сторону. Именно там, где на рассвете чекисты перевезли через реку Савчука, теперь переправлялись немцы на штурмовых лодках. Стоявшая там конная сотня беспорядочно стреляла, но вражеские пехотинцы, разбившись на боевые группы, сами пошли в атаку и быстро захватили единственную в этих местах заметную высотку. С западного берега отчаливали новые лодки с подкреплением.

— Вот и все, — спокойно резюмировал Ходынцев, пытаясь дрожащими пальцами расстегнуть кобуру.

Незаметно подошедший Петрович крепко сжал огромной ладонью предплечье полковника и хрипло прикрикнул:

— Отставить, комдив! На тот свет дезертировать вздумали? В городе отряды ополчения формируются. Вам придется командовать обороной.

Угрюмо кивнув, Ходынцев пошел к лестнице. Савчук бросился за полковником, надеясь получить под свое командование хотя бы роту защитников города. Они еще не знали, что через несколько часов Квантунская армия вторгнется в Приморье, на второй день захватит Благовещенск, прорвется к Хабаровску и Владивостоку, а японский флот уничтожит корабли в Советской гавани и оборонительные сооружения острова Русский.

 

Город Эвальдштадт, 17–18 июля

Он стоял за прилавком, изредка поглядывая на часы. Стрелки медленно подползали к пяти вечера. Посетителей было, как обычно, немного: толстая пожилая фрау с долговязой веснушчатой фрейлейн, обер-лейтенант из городской комендатуры и господин в костюме — кажется, он работал в районной управе. Последний вызывал чувство неприязни, перемноженное на тупую зависть. «Такой же унтерменш, как я, но ведь выслужился, — злобно подумал Виктор. — Галстук носит. И наверняка много других прав имеет. Почти как настоящий человек». Разумеется, крамольные мысли никак не повлияли на дежурную приветливую гримасу, не покидавшую лицо продавца.

Фрау наконец сделала выбор — новый дамский роман мюнхенского издательства и книгу для юношества о завоевании Северной Америки. Не иначе, сына-подростка решила порадовать. Старательно кланяясь, Виктор выбил чек и поинтересовался, в какой пакет завернуть покупки — пластиковый или бумажный. Старушка оказалась борцом за экологию и пластик не признавала. Можно подумать, вырубка деревьев для изготовления бумаги для экологии полезней, чем нефтепереработка.

Тетки ушли, а Виктор раскладывал по местам переворошенные ими книги, машинально прислушиваясь к разговору офицера с владельцем магазина герром Стивенсом. Арийцы обсуждали умную книгу берлинского профессора — как понял Виктор, запасы угля и нефти на планете неуклонно уменьшались, так что лет через двадцать нечем будет заправлять машины. Профессор предлагал отправить штерншифты с астронавтами на другие планеты, где тоже могут быть залежи горючих материалов.

При его образовании трудно было понять, всерьез они говорят или шутят. Однако унтерменш в галстуке ловил каждое слово арийцев с таким жадным вниманием, словно те рассуждали о чем-то по-настоящему важном. А может быть, просто надеялся, что высшая раса позволит ему присоединиться к беседе.

В половине шестого офицер купил книгу профессора — обслужил его сам Стивенс. Унтерменш из управы с унылым видом подошел к кассе, положив на прилавок две повести про комиссара московской полиции Фрица Хансена в мягких обложках и брошюру на немецком языке — что-то про нормативы строительного бизнеса — и осведомился:

— Скажи-ка, любезный, у вас не было такого же сборника документов о проведении финансовых проверок?

— Кажется, была, господин, — Виктор пытался вспомнить. — Если не ошибаюсь, прошлой зимой. Спросите у хозяина — он может посмотреть на рехнере.

— Может посмотреть, а может и не посмотреть. — Русский воровато огляделся. — Станет ваш хозяин из-за унтерменша головой вертеть. Британцы ведь почти настоящие арийцы, они нас не считают людьми.

— Мы, славяне, и есть низшая раса, — твердо произнес Виктор с положенной улыбкой. — Это научно установленный факт. Под мудрым руководством германских учителей часть славян и других унтерменшей может избавиться от некоторых уродств, вызванных нашей генетической ущербностью.

— Хорошо говоришь, — опешил господин из районной управы. — Грамотный? Учишься?

— Так точно. Посещаю второй класс средней школы для низшей расы.

— Я тоже так начинал, — взгляд посетителя потеплел. — Тогда, еще в прошлом веке, это было чудо. Я попал в первый набор, и вот, со мной даже немцы иногда здороваются… Учись, парнишка, выбирайся со дна.

Расплатившись, он ушел.

В начале седьмого появился новый покупатель — молодой немец лет тридцати, которого интересовали морские романы Букхайма. Стивенс умело заморочил ему голову, в результате чего вместо не слишком толстых «Подводных рыцарей» немец унес большой пластиковый пакет с несколькими дорогими книгами.

Незадолго до семи, когда хозяин велел подмести зал, неожиданно зашел полицай в чине квартального надзирателя. Виктор невольно вздрогнул — визиты таких гостей не сулили ничего хорошего для туземного персонала, но страж порядка заглянул, оказывается, не по службе, а показывал дорогу молодой привлекательной фрау, говорившей с незнакомым акцентом. Фрау кокетничала с полицаем и приобрела дешевую ерунду — карту города и брошюрку «Славянские пасьянсы». Еще она с удивлением прочитала названия нескольких книг, после чего громко сказала: дескать, подобная макулатура продается только в такой глухой провинции.

Запирая дверь и опуская решетку, Стивенс проговорил с неприязнью:

— Это была француженка, Виктор, некто Жаклин Прованс… Божье проклятье! Даже не блондинка и глаза непонятного цвета. Ты представляешь — этот позор европейской расы тоже признали равными арийцам! Куда катится мир…

Махнув рукой, он направился в пивную «Бочка и кружка», а Виктор перебежал улицу и вышел к станции штрассенбана. После вчерашнего дождя в лесу наверняка появилось немало грибов. Если повезет, он сможет принести домой хоть что-нибудь.

До него здесь успели побывать и городские грибники, и жители ближних деревень, поэтому надежды на богатую добычу стремительно растаяли. В прихваченные из магазина пластиковые пакетики удалось собрать лишь горсточку земляники, черники да немного сыроежек, лисичек и волнушек. Боровик попался всего однажды, подберезовики тоже были антикварной редкостью. Ну что поделать, хоть какая-то польза. Старики совсем плохие, витамины нужны — на своем огороде даже лук не уродился толком…

В поисках ягод Виктор провозился до сумеречных времен и вздрогнул, услыхав совсем рядом чужие голоса. Несколько человек переговаривались по-русски, причем слова произносили непонятные — прямо, как тот профессор.

— Все изменилось, дядя Гриша. Мы выглядывали три часа назад, потом еще через час… Обстановка была прежняя, парк, дорожки… А теперь этот лес.

— Петрович прав. Даже рельеф другой. Но город по-прежнему в той стороне. Вон, огни светятся.

— Будем брать языка… И книг накупить надо. Иначе не разберемся.

— Если случилось то, о чем я подумал, нас будут ждать.

— Не будут. Они думают, что мы придем в день, который на той газете напечатан. То есть на следующий год.

По рельсам рейхсбана Берлин-Варшау-Москау прогрохотал скорый пассажирский. Виктор попятился, но его уже обступили какие-то рослые — небось, не голодали с детства — крепкие мужики. Один из них даже окликнул беднягу чужим именем. Виктор оглянулся, но никого больше поблизости не было, то есть эти четверо обращались именно к нему.

— Вы ошиблись, добрые люди, — струхнув, смиренно проговорил он. — Меня Виктором зовут.

— Верно, не тот парнишка, — согласился незнакомый парень лет тридцати, державший обе руки в карманах роскошного брезентового плаща. — Похож, но не Вадим.

Другой — постарше, носивший кожаную куртку поверх гимнастерки, признал не без удивления:

— Пожалуй. Вадим был здоровее, повыше ростом. А ты, парень, бледный какой-то. И одет в лохмотья. Спортом не занимаешься?

Четверо беззлобно засмеялись, а Виктор зыркнул на обидчиков бессильным взглядом.

— Не заслужил я ваших насмешек, добрые люди, — он всхлипнул. — Сами знаете, нашему брату в спортивные залы вход заказан. И вовсе не лохмотья на мне. Я, хоть унтерменш, но все-таки на самое дно не спускаюсь. Мои родители всю жизнь честно служили рейху, чтобы меня во вторую категорию вывести.

Он отмахнулся и хотел уйти, но застыл, увидав, как вытягиваются физиономии грубых собеседников. Незнакомые мужики очень странно переглянулись, и лица их сделались озабоченными. Незнакомец средних лет, носивший хороший, пусть и старомодный, костюм с широкими лацканами и галстуком, спросил осторожно:

— Значит, ты — унтерменш? То есть недочеловек?

— Будто сами не заметили! — Виктор очень надеялся, что голосом не выдал своей ненависти. — Вы же неариец, славянский выговор за версту слыхать! Просто вам, в экстра-категории, костюмы с галстуком дозволены, а в остальном вы немногим лучше меня.

— Не горячись, паренек, — примирительно произнес мужик в кожаной куртке. — Мы издалека приехали, с-под Харькива. Это на Украине — слыхал, небось…

— А то как же, — Виктор вздохнул. — У вас гауляйтер добрый человек, большие послабления сделал. Слыхал, как полицайский вахмистр однажды говорил: мол, такой либерализм не к добру ведет…

Четверо снова переглянулись, после чего обладатель галстука поинтересовался, как в этом городе организована власть. Виктор начал с магистратуры, где чиновники во главе с бургомистром — все арийцы, либо приравненные к ним, вроде британцев и светловолосых французов. Унтерменши, заслужившие первую или экстра-категории, работают там на низких позициях. В районных управах славян побольше. Городские полицаи — все унтерменши, даже вторую категорию берут, но комендант и офицеры, конечно, только высшая раса.

Ему задали еще несколько детских вопросов, словно на школьном экзамене — чувствовалось, что хохлы сильно удивлены, как будто у них жизнь по-другому налажена. Про немецкий гарнизон Виктор ничего рассказать не мог, потому как солдат видел редко. Он стал беспокоиться — больно уж пугали такие разговоры, но приезжие продолжали расспрашивать, ловко выведали про его работу в книжном магазине, про учебу, про предстоящий экзамен на первую категорию.

— С первой категорией костюм не положен, — задумчиво прохрипел очень большой дядька в брезентовом плаще.

— Нет, конечно. Все равно большой шаг вверх получается. Продуктовый паек прибавляют — масла, мяса и крупы вдвое больше положено по карточкам, два яйца в неделю, сахар… Опять же штаны и рубаху выдают не два раза в год, а три, ботинки каждый год новые, лекарства разные… — Виктор вдруг понял, что солнце почти закатилось, и заторопился: — Извиняйте, добрые люди, мне бежать надо. Когда стемнеет, полицаи могут задержать и на всю ночь в участок запереть.

Он объяснил про собранные в лесу витамины для старых больных родителей. Сочувственно покачав головой, большой мужик — остальные называли его Петровичем — достал из кармана плаща завернутый в газетную бумагу сверток. Потом подумал, сорвал газету и спрятал обратно в карман, а Виктору протянул пакет из жесткой коричневой бумаги.

— Держи, парень, угости родителей, — сказал Петрович. — Это наши… как бы сказать… украинские гостинцы. Сало там, колбаса. А завтра наведаемся к тебе в магазин, книжек интересных купим.

— Книжки будут очень интересные, — подозрительно подрагивающим, словно от лютого бешенства, голосом произнес дядька в кожаной куртке. — Где твой магазин, на Театральной?

— Площадь называлась Театральной в глубокой древности, еще до освобождения от большевистской тирании, — снисходительно усмехнулся Виктор. — Теперь она ГерманГерингПлатц.

Сзади затрещали кусты, и откуда-то появилась поздняя компания: тот самый квартальный с француженкой, которые вечером заходили в магазин Стивенса, а с ними еще два полицая и девка из славянок. Ясное дело, гулянку затеяли. Молодцы, мужики, арийку на такое дело уговорили, пусть даже из второсортных…

— Кто такие? — строго рявкнул полицай с нашивками околоточного. — Аусвайс, шнеллер!

— Мы с Украины, пан полицай, — залебезил Петрович, низко кланяясь. — По торговым делам посланы канцелярией херра гауляйтера… Прошу до нашей телеги. Там и аусвайс, и горилка найдется, и закуска добрая.

Услыхав про горилку и закуску, околоточный повеселел, но веселья ему и без того хватало, так что на ногах едва держался. Покачнувшись, он неловко задел дерево и разодрал об острый сучок рукав на локте. Компания шумно удалилась за деревья, а Виктор торопливо припустил в сторону станции. За спиной завизжали женские голоса, потом все затихло.

Бегал Виктор плохо — на сотом метре стал задыхаться, на двухсотом сильно закололо в боку. Но все-таки успел на штрассенбан и домой добрался без ненужных приключений.

Когда электрический вагончик высадил последних пассажиров на станции в глубине русского гетто «Норд-Ост», снова хлынул проливной дождь. В небе сверкали блитцы. Дежурным полицаям лень было вылезать из будки, так что промокший насквозь Виктор, ни разу не задержавшись на проверках аусвайса, проскользнул в подъезд древнего дома. Пнув особо наглую крысу, он поднялся на третий этаж.

Дверь открыл своим ключом, чтобы родителей не беспокоить. Слабые совсем, ходить им трудно, просто чудо, как они до пятидесяти дожили…

Старики не спали, уныло сидели на табуретах, слушая радиотрансляцию. Певучий женский голос жизнерадостно рассказывал о грандиозных успехах германской науки — с астродрома на полуострове Флорида завтра будет запущен штерншифт «Вотан-3» к планете Марс. Экипаж штерншифта составляют восемь астронавтов под командованием штандартенфюрера СС Вернера фон Ламбрехта.

Когда Виктор выложил на стол свои трофеи, мать привычно запричитала: мол, напрасно сынок шастает по лесу, здоровье себе портит из-за двух стариков, которым все равно мало осталось. Ведь если прихворает, то никаких денег на лечение не хватит, и работу потеряет, и помрет под забором…

— Не надо, мама, все в порядке, — стараясь казаться веселым, отмахнулся Виктор, стягивая мокрую одежду. — Дождь был теплый, не сильно простужусь. Лучше пожуйте ягод, из грибов похлебку сварите — вам подкрепиться надо.

— Зачем нам это, — еле слышно пробормотал отец. — Тебе надо получше питаться. Может, доживешь… увидишь лучшие времена.

Они совсем утратили желание жить, это Виктор заметил еще прошлой зимой. Да и какое может быть желание после двенадцати часов у конвейера.

— Подбодрись, батя, — строго сказал сын. — Через два месяца сдам экзамен, получу первую категорию, будем получать хороший паек, лекарства смогу купить. Подкормлю, поставлю вас на ноги.

Радио заговорило о новом призыве туземцев в колониальные части вермахта — знаменитые войска «хиви». Солдатам из унтерменшей третьей-четвертой категорий полагалось усиленное питание, хорошее денежное довольствие, дополнительный комплект карточек на любого члена семьи, даже боевые раны лечить будут за казенный счет. Отслужив три года, унтерменш переводился в следующую категорию.

Поневоле Виктор задумался: звучало очень заманчиво. Конечно, колониальных солдат посылают в самые нехорошие места, где выжить непросто. Несмотря на все строгости, в народе поговаривали о карательных операциях в азиатских и африканских странах, где до сих пор сопротивлялись Орднунгу разные дикари вроде китайцев. Да и в Сибири, по слухам, банды большевистских варнаков постреливали в тайге. Но с другой стороны, лишний паек спасет родителей.

Он не стал ничего вслух говорить, но про себя твердо решил: если не сдаст экзамен на первую категорию, завербуется в армию. В конце концов, он грамотный, даже по-немецки хорошо говорить научился — может быть, удастся пристроиться в тылу. Говорят, штабные писаря в армии лучше всех живут. Хотя, с другой стороны, Петро Стрельченко, первый дворовой драчун, записался в хиви, а через год вернулся в ящике цинковом…

— Что ты принес?!

В отцовском голосе прозвучал такой ужас, будто в кульке из коричневой бумаги скрывалась ядовитая змея. Мать прибежала из кухоньки, даже соседи по коридору насторожились. Отец моментально накрыл подарок украинцев тарелкой и велел запереть дверь. Лишь после таких мер предосторожности он показал жене и сыну чудо, про какое они до сих пор только в старинных книгах читали.

Большой шматок сала, кусок настоящей вареной колбасы, головка чеснока и — самая невидаль — полбуханки настоящего белого хлеба. В этот вечер семья Лаптевых пировала: грибной супчик, ягоды с витаминами и дары украинской деревни. Родители с трудом жевали беззубыми челюстями нарезанное тонкими ломтиками сало, но колбасу скушали успешно. На изможденных лицах появились жалкие подобия счастливых улыбок.

После ужина Виктор убрал остаток сала в кулек и заметил обрывок, покрытый типографскими буквами. Наверное, оторвался от газеты, которую тот мужик в карман спрятал. На лоскутке подмокшей бумаги был нарисован солдат, втыкающий штык винтовки в оскаленную пасть. Голова солдата и корпус обладателя пасти остались за пределами обрывка, так что не понять, чей это солдат и кого принуждает к покорности. Перевернув бумажку, он обалдел: здесь была часть газетной колонки, где говорилось о выступлении товарища Ста… — конец имени не виден — на XVIII съезде. Из неоконченной следующей фразы Виктор понял, что делегаты долгими овациями приветствовали горячо любимого вождя.

«Интересные газеты у них на Украине выпускают», — подумал Виктор, устраиваясь на лавке. Накрывшись одеялом, перешитым из до дыр заношенного дедова пальто, он недолго ворочался и забылся тяжелым сном.

Ночью снилась всякая дрянь. Виктор не запоминал сновидений, но вроде бы он убегал от чего-то громадного и ужасного. Проснувшись в холодном поту, он лежал, не шевелясь, ожидая, когда сердце прекратит бешено колотиться. Потом все-таки поднялся, чихая — вчерашний дождь поработал, — и подошел к окну.

Снова лил дождь. Вдали, над мокрыми крышами гетто, изредка вспыхивали зарницы. Приближался рассвет очередного дня, который будет полон мучений и отчаянных мыслей о несбыточном. Дни, недели, времена года сменялись, как бессмысленные кадры кинематографа. Жарко, тепло или мороз на улице — существование оставалось тягучей нескончаемой пыткой без малейших проблесков смысла.

Исчезали надежды и люди — так пропали безобидные старики Ефим Мозырский, Тихон Шевелев, Гарик Ванштейн. Кто-то из соседей рассказывал шепотом, что их забрали среди белого дня. Даже не увезли в участок — просто забили до смерти и бросили посреди двора. С унтерменшами вне категорий не церемонятся даже полицаи…

Давным-давно, в старшем детском возрасте, Виктор искренне верил, что происходящее имеет высший смысл. Он учился не только потому, что не было другого способа вырваться из ада существования на дне. Узнавая новое, подросток Витя Лаптев пытался понять окружающий его мир. Невесть почему, больше всего интересовали его даже не арифметика и география, а история. Родители не одобряли увлечение сына, только дед как-то сказал: дескать, ничего не поймешь, пока не разберешься, как было в прошлом.

Он расспрашивал стариков, читал старые книги, которые сохранялись в разных семьях. Самое интересное записывал. Четыре класса школы для славян и два дополнительных — ему разрешили доучиваться за отличные успехи. Учителя — унтерменши и арийцы рассказывали интереснейшие вещи про высочайшую миссию арийской расы, про битвы прошлого, принесшие победы германскому оружию, про завоевание половины мира непобедимыми воинами Третьего Рейха. На уроках и экзаменах он повторял положенные слова про триумф высшей расы над недочеловеками, а вечером записывал даты, когда пали Париж, Москва, Томск, Лондон, Тегеран, Дели, Вашингтон…

После школы он — слава фюреру — попал не на фабричный конвейер, а в контору. Хозяину как раз понадобился мальчик, умеющий быстро считать. Проработав три года счетоводом, Виктор заслужил право продолжить обучение на курсах «Новый горизонт». Учеба давалась непросто: в двадцать лет алгебра и природоведение со страшным скрипом лезли в голову, забитую заботами — где бы достать жратву в конце месяца. Трехлетний курс Виктор изучал уже пятый год, а до конца еще далеко, словно до других планет. К счастью, герр Стивенс взял Виктора продавцом в свой магазин. Здесь зарплата была побольше, работа не такая напряженная, и вдобавок — много книг, в том числе о событиях прошлого…

Стараясь не разбудить родителей — пусть поспят лишние полчаса, — он тихо вышел из квартиры, отстоял короткую очередь в продуктовом распределителе и отоварил недельные карточки на мясо, масло, крупу и сахар. Еле дотащил эти десять кило плюс трехфунтовую буханку хлеба. Впрочем, и почерствевший черный хлеб казался невероятно вкусным в сочетании с ломтиками вчерашнего сала. Родители даже улыбались, чего Виктор не видел уже много лет.

Прикрываясь зонтиком, он шел от станции штрассенбана и улыбался. Не потому, что скоро суббота, и не потому, что завтра пойдет на курсы и сдаст наконец осточертевший тест по решению уравнений. Просто было хорошее настроение, как будто в жизнь пришла сказка.

Настроение быстро развеялось, едва Виктор увидел трех полицаев, гулявших по тротуару перед магазином. К счастью, здоровенные парни в мундирах не обратили на него внимания, лишь скользнули цепкими взглядами. Проскользнув мимо них, Виктор сложил зонтик и встал под козырьком. Буквально через пару минут подошел герр Стивенс, отпер замки, поднял решетку, запустил работника в торговый зал и вошел следом. Пока хозяин зажигал электрические плафоны и включал кассовые машины, Виктор открыл оконные жалюзи, натянул халат и встал к прилавку.

Ровно в десять вошел первый посетитель — герр Микаэль Шенберг. Был он арийцем, но к унтерменшам относился подозрительно по-доброму. Другие арийцы называли его Rechtsanwahlt, вкладывая в это слово насмешливое неуважение. Однажды герр Стивенс рассказал другому арийцу, что человек, подшутивший над Шенбергом, имел большие неприятности. Во-первых, нельзя смеяться над арийцами в присутствии унтерменшей, а во-вторых, все рехтсанвальты, то есть правозащитники, служат в гестапо и способствуют торжеству национал-социализма.

Запомнив эти слова, Виктор всячески уклонялся от разговоров, которые время от времени пытался завести с ним герр Шенберг. Собственная шкура дороже интересной беседы.

Но сегодня, в субботу, герр рехтсанвальт, лишь кивнув туземному продавцу, направился прямиком к владельцу магазина.

— Вы ждете новые книги? — осведомился он.

Хозяин ответил: дескать, завоз будет, как обычно, в понедельник утром, так что после обеда новинки появятся на прилавках. Они вполголоса продолжали обсуждать какие-то новые веяния, их голоса заглушало радио, вещавшее об окончательном решении негритянской проблемы в Северной Америке. Было интересно, только Виктор не мог слушать, потому как звякнул дверной звонок, и в магазине появились новые посетители, громко сказавшие:

— Хайль!

Удивленно посмотрев на вошедших, Стивенс и Шенберг ответили тем же приветствием. Обычно «хайль» говорили друг другу только арийцы и лишь самые старшие по категории унтерменши — такие, как городской голова, районный староста, офицеры войск «хиви» или начальник полиции. Но вошедшие не относились к этим категориям счастливчиков — Виктор узнал двоих украинских мужиков в брезентовых плащах. С ними был третий — пожилой, в хорошем цивильном пиджаке поверх украинской подпоясанной рубахи с расшитым воротником.

— Вот, знакомься, дядя Гриша, тот самый хлопец, — сказал украинский парень, державший обе руки в карманах плаща. — Виктором кличут. А фамилия, наверное, Лаптев.

— Совершенно верно, добрые люди, — Виктор широко улыбался, пытаясь вспомнить, называл ли он вчера в лесу свою фамилию. — Проходите, пожалуйста.

Он был почти уверен, что фамилия названа не была. Додумать эту важную мысль продавец не успел, потому что герр Стивенс приказал ему обслужить клиентов, пока он занимается важным покупателем.

— Понравилось угощение? — добродушно поинтересовался высокий хрипатый украинец, державший в руках вместительные сумки с эмблемой фирмы «Adidas». — Ну, показывай самые интересные книжки.

— Спасибо за угощение, добрый человек, — с чувством проговорил Виктор. — Никогда таких царских даров не получал… Прошу проследовать к тому прилавку, там стоят книги на туземном языке.

Все трое странно посмотрели на продавца, словно тот ляпнул полную несуразицу, и переглянулись. Дядя Гриша даже поцокал языком. Украинский старик был колоритным персонажем — на голову ниже своих рослых спутников, он как бы не превосходил обоих шириной плеч и вообще фигурой напоминал бочку на крепких подставках. Чувствовалось, что крестьянин очень силен — небось приходилось голыми руками быку шею сворачивать… А вот выговор у него был странный — отличный от всех, какие Виктору слышать доводилось.

— Кажи, хлопец, яки тут книжки для нелюдей, то бишь для унтерменшей разрешены, — потребовал дядя Гриша и добавил спутнику: — Петрович, приглядывай за кассой…

Возле кассы увлеченно беседовали два арийца, и Виктор не мог понять, для чего покупателям за ними приглядывать. Мелькнула мысль: может, они грабители, хотят выручку своровать… Мысль показалась глупой: какая там выручка с утра в будний день.

— Смотрите, добрые люди, какие замечательные издания выставлены в этой секции, — сказал он, улыбаясь. — Книги писателей-унтерменшей Чехова, Толстого, Тургенева, Горького, Короленко, Пушкина — с замечательными картинками, напечатаны крупным шрифтом, чтобы даже недоучившиеся в школе смогли прочитать.

— Из серии «Мои первые книжки», сказки для крестьянских детей, — пренебрежительно поморщившись, произнес Петрович. — Это все, что разрешено читать на русском языке? Такое у нас в Украине тоже продается. Ты мне найди серьезную литературу.

Его хриплый громкий голос привлек внимание герра Стивенса и герра Шенберга. Рехтсанвальт даже сделал движение, будто собирался присоединиться к унтерменшам, однако в его руке запел красивую музыку хенди «Симменс», и ариец приложил к уху карманный телефон.

— Конечно, добрые люди, — поспешно сказал Виктор. — Поглядите на эти полки. Здесь у нас выставлены книги немецких и других арийских авторов, переведенные на русский язык по милости рейхсминистерства просвещения…

— Почему ты все время называешь нас «добрыми людьми»? — перебил его дядя Гриша. — Вчера ты видел только Петровича и Васю, а меня вовсе впервые встретил. Такого знакомства совершенно недостаточно, чтобы считать нас «добрыми».

— Нам, из низших категорий, всех людей надлежит считать добрыми, — твердо, как учили в школе, ответил Виктор. — Если унтерменш обидит доброго человека, то добрый человек может жестоко наказать. Поэтому каждый должен знать свое место, дарованное милостью высшей расы.

Микаэль Шенберг уже приближался, держа в руке выключенный хенди. Любезно улыбаясь, он поздоровался с украинскими унтерменшами, поинтересовался, нравится ли гостям город, названный в честь великого танкиста Эвальда Клейста, после чего спросил о цели приезда в такую даль.

— Торговые у нас дела, — сообщил Петрович. — Вот решили заодно книжек прикупить. У нас в Харькове… то есть в Рундштедтбурге, книжный магазин поменьше вашего.

— Вы правы, — согласился герр Шенберг. — Магазин герра Стивенса совершенно уникален, даже в соседних гау нет подобного изобилия. Это результат долгой работы правозащитников, убедивших консервативную бюрократию. Мы считаем, что необходимо предоставить туземному населению больше знаний, больше возможностей, превратить унтерменшей в сознательных ассистентен… э-э-э… помощников арийской расы.

— Это великодушно, — согласился Вася, попрежнему державший руки в карманах. — Никогда бы не подумал, что такое возможно.

— Не все так просто, — герр Шенберг печально вздохнул. — Некоторые ретрограды считают незыблемыми давние требования сократить численность славян до двадцати миллионов. Но ведь нас, арийцев, не так уж много. Всего лишь триста миллионов полноценных немцев да сотни полторы миллионов тех, кого приравняли… — Он покосился на Стивенса. — Я не говорю о британцах и скандинавах — это расово чистые арийцы, но ведь есть еще генетический мусор вроде французов или латышей… А нам нужны умелые добросовестные работники, поэтому постепенно снимаются ограничения на рождаемость у славян, поэтому разрешено дополнительное обучение, поэтому разрешены книги, доступные вашему пониманию. И поэтому переведены на русский язык книги немецких и других расово полноценных авторов, правильно объясняющих жизнь унтерменшей под заботливой властью Великой Германии…

— Я вижу прекрасный новый мир, — восхищенно воскликнул Петрович. — Вот и мы хотим больше узнать о великом рейхе, об истории завоевания мира.

— Я знаю, что вам нужно, — провозгласил правозащитник. — Майн либер, дай им «Повесть об Адольфе Гитлере».

Укоряя себя, как он сам не сообразил такую простую вещь, Виктор нашел и протянул украинцам названную книгу. Повертев ее в руках, дядя Гриша надел простенькие очки с круглыми линзами, пролистал «Повесть» и начал читать вслух из середины:

— Когда Адольф Гитлер стал Фюрером, он сразу же принялся размышлять над тем, как можно помочь немцам, живущим в Польше. (Немцев, которые проживали на территории других стран, в те годы называли «фольксдойче».) Поначалу Фюрер надеялся, что сможет защитить польских фольксдойче, не прибегая к силовым действиям. Уже в 1933 году он заключил с маршалом Пилсудским, который в ту пору управлял страной, пакт о ненападении. В этом документе говорилось, что в течение 10 лет Польша и Германия не будут нападать друг на друга. При этом поляки обязались не нарушать гражданские права проживающих на их территории немцев. Однако обещание не выполнялось, преследования немцев в Польше становились все активнее.

— Ну, допустим, — проворчал Вася. — От поляков любой глупости ожидать можно.

Строго посмотрев на него, дядя Гриша кашлянул и продолжил, водя пальцем по странице:

— А в тыща девятьсот тридцать восьмом году Англия и Польша образовали союз против Германии. Англичане пообещали полякам, что всегда помогут им в любых действиях против немцев. Поляки решили, что под таким прикрытием им все дозволено по отношению к немцам. Крестьяне немецкого происхождения обязаны были платить значительно большие налоги, чем коренные поляки. Если сгорал амбар с хлебом, они не имели права построить новый. Немцы не имели права объединяться для борьбы за свои права. Их дети были лишены возможности учиться в немецких школах. Немцам запрещалось иметь радиоприемники, петь песни на родном языке, они терпели от поляков побои и оскорбления. Им не разрешалось в знак приветствия произносить: «Хайль Гитлер!», держать в доме книги, рассказывающие о великом немецком рейхе. Когда обо всем этом узнал Адольф Гитлер, он еле сдержался, чтобы попросту не отправить в Польшу германский вермахт; однако решил не нарушать до времени договор.

Перевернув страницу, старик объявил:

— А вот самое интересное. Слушайте… Между тем Англия неустанно предпринимала попытки уговорить Россию вступить в союз против Германии. Англичане хотели, чтобы Германия была окружена недружественными государствами со всех сторон. Однако в отличие от остальной Европы Россия не торопилась ввязываться в дела западных держав, долгое время не отвечая ни «да», ни «нет». Лишь в начале августа 1939 года англичане и французы сумели уговорить русских большевиков, пообещав им военную помощь. На самом деле коварные англичане и французы не помогли Польше и России, хотя сами втянули эти страны в войну… — Дядя Гриша снова пролистал книгу. — …За эти годы, в результате упорного труда гениальных германских инженеров и ученых, вермахт получил на вооружение новые танки «Тигр», реактивные самолеты «Мессершмит», дальнобойные ракеты бригаденфюрера СС фон Брауна и, наконец, подлинное Вундерваффе — нуклеативные бомбы с урановой начинкой…

Затем он прочитал про награждение Адольфа Гитлера премией Нобеля за укрепление мира во всем мире и решительно заявил, что покупает эту книгу, и потребовал показать все издания, пусть даже на немецком или румынском языках. Румынских книг в магазине, конечно же, не держали, но харьковские библиофилы быстро набрали много литературы по военному делу, истории, политическим вопросам. Виктор просто диву давался, глядя, какие книги заинтересовали украинских фермеров.

Прекрасно изданные, в глянцевых суперобложках, тома «Крылья над миром. Люфтваффе в битвах великой войны 1943–1947», «Вундерваффе Третьего Рейха», «75 лет Панцерваффен», «Кригсмарине: свастика в океане», «Гениальные решения» под редакцией Цейцлера и Варлимонта. Рядом легли увесистые, как кирпичи, в ламинированных обложках трехтомники «Блицкриг на Восточном фронте», «Адольф Гитлер в воспоминаниях соратников» и «Военный дневник» Гальдера, мемуары фельдмаршалов Рундштедта, Манштейна, Гудериана, Клюге, Моделя, Роммеля, фон Бока, Паулюса, гроссадмиралов Редера, Деница и Лютьенса, «Танковая война» Клейста, «Танковые прорывы» Гота, «Рядом с фюрером» Гиммлера, «Мы были солдатами фюрера» рейхсмаршала Геринга, «Роттердам-Крит-Москау-Лондон-Нью-Йорк» генерал-фельдмаршала Курта Штудента, «Битва за Гренландию» генерал-полковника Дитля, «Записки эсэсмана» оберстгруппенфюрера Дитриха, «Польская подлость в Гляйвице» бригаденфюрера Науйокса, «Протоколы допроса русских генералов» и «Секретные переговоры большевистских главарей с англо-французскими поджигателями войны (1938–1941)». Виктор чуть не надорвался, подтаскивая на прилавок дюжину томов «Истории Второй мировой войны». Кроме того, Петрович разыскал «Военный атлас», включавший около сотни карт основных военных операций.

Арийцы тоже были ошарашены — никогда прежде унтерменши не проявляли такого интереса к чтению. Впрочем, дядя Гриша рассеял недоумение, объяснив:

— Это не для нас. Директор нашего предприятия барон фон Вагнер собирает библиотеку для сына-студента. Кто-то сказал ему, что здесь книги дешевле.

На лицах британца и немца появились гримасы облегчения. Между тем Вася на секунду извлек левую руку из кармана, чтобы показать полку, на которую обращали внимание очень немногие покупатели. Виктору пришлось приставить лесенку, чтобы спустить «Дорогу борьбы» оберстгруппенфюрера Кальтенбруннера, мемуары Шелленберга, Мюллера, Канариса, Далюге. Затем к ним присоединились «История полиции безопасности», «Мартовский заговор Гейдриха», «Битва вервольфов: Абвер и полиция безопасности против НКВД». С соседней полки покупатели затребовали скучные монографии про военную экономику давних лет и пылившийся лет двадцать пухлый том с перечислением русских, согласившихся верно служить арийскому Орднунгу.

Проявив инициативу, Виктор предложил покупателям две толстые инкунабулы «Mein Kampf» и «Mein Sieg». Двухтомник ежегодно переиздавался большими тиражами, но продавался неважно.

— Первая у нас есть, а вторую возьмем, — решил дядя Гриша, озабоченно добавив: — За один раз не унести. Придется вторую ходку сделать.

— Я вызову авто, — предложил герр Стивенс. — А вы, господа, выбирайте. Здесь много хороших интересных книг… Виктор, майн либер, сделай гостям кофе, а потом покажи товар, который мы держим для настоящих ценителей. И себе тоже кофе налей.

Подмигнув, он бровями показал Виктору на самую нижнюю полку. Кажется, хозяин решил сплавить наивным простакам все залежи, накопившиеся за долгие годы. Заливая кипятком бразильский порошок, Виктор ломал голову над вопросом — как бы предупредить добрых украинцев не покупать эту никому не нужную макулатуру.

Поставив на прилавок поднос с шестью чашечками, он повернулся спиной к арийцам и попытался мимикой предупредить дядю Гришу, Петровича и Васю. К сожалению, все старания оказались напрасными: добрые люди не поняли, что означают его гримасы. Отхлебнув горячий напиток, украинский старик с искренним интересом попросил перевести названия.

Микаэль Шенберг объяснил, что самая большая книга представляет собой подробное описание работ по созданию урановых снарядов. Именно эти ужасные взрывчатые устройства, установленные в головных частях ракет «Фау-7», решили исход диалога с Америкой. Другие книги: «Фальшивая история великой войны», «Бочки и затычки», «Катастрофа вермахта на Волге», «Очищение от мифов», «Ложь о превентивной войне» и «Кровавые ошибки», — герр рехтсанвальт назвал с неприязненной усмешкой.

Прервав его, зазвонил колокольчик, распахнулась дверь, и в магазин вошли два полицая из тех, что с утра маячили возле магазина. Обхватив с двух сторон, они ввели самого господина Герасимова. Следом зашел еще один полицейский, тащивший немецкого офицера.

— Что случилось? — в один голос спросили Шенберг и дядя Гриша.

— Плохо людям стало, — сказал полицай, усаживая бесчувственные тела в кресла для особых посетителей. — Жарко на улице, мать его… Не извольте беспокоиться, щас оклемаются.

— Ну, валяйте, — буркнул дядя Гриша, снова поворачиваясь к прилавку. — Скажи, добрый человек Виктор, почему добрые люди поморщились при виде этих книг?

— Не знаю, добрый человек, — молодой продавец пожал плечами. — Никогда их не читал и ничего про них не слы…

Он вдруг лишился дара речи, глядя, как возле окна, позади посетителей, полицаи обхаживают приболевших офицеров. Один из уличных патрульных, в чине околоточного надзирателя, стоя спиной к прилавку, дал стонавшим пациентам понюхать небольшой флакон, после чего Герасимов и немец перестали шевелиться и шумно захрапели.

Но самое-то главное — рукав околоточного был порван на локте. Когда полицай повернулся в профиль, Виктор узнал его — вчера этот мужик был в лесу вместе с Петровичем и Васей, причем был одет в кожаную куртку, а сегодня напялил мундир полицая. Того самого, который вчера зацепил локтем сучок…

Мысли путались, происходящее не укладывалось в строгие рамки привычных представлений. Виктор боялся признаться себе, что на самом деле он давно понял: в их тихий город нагрянули настоящие большевики-партизаны из Сибири. Злобные убийцы-варнаки, которых так и не выловили в бескрайней тайге, которые с незапамятных времен убивают японцев и немцев, чтобы вершить кровавые ритуалы жидо-большевистского жертвоприношения…

Выдавив жалкую улыбку, похолодевший от ужаса Виктор ждал, когда сибиряки приступят к расправе. Однако покупатели не спешили угощать свежей кровушкой своих злобных демонов и внимательно слушали объяснения герра Шенберга.

— …трудно понять, что движет этими людьми, — брезгливо говорил правозащитник. — Трудно поверить, что настоящие немцы, отвечающие самым строгим расовым критериям, могут до такой степени ненавидеть свой народ. Пользуясь гуманностью законов рейха, они пишут гадости про нашу историю. Обвиняют великих вождей в провоцировании мировой войны, искажают великий смысл концентрационных лагерей. Некоторые даже утверждают, будто в отдельных операциях — например, при третьем форсировании Волги — генералы вермахта попросту заваливали врага трупами немецких солдат!

— Стало быть, с первого раза Волгу форсировать не удалось, — удовлетворенно резюмировал хриплый великан Петрович. — Не пора ли кончать?

— Да, пожалуй, — согласился дядя Гриша и показал громадной лапой на храпевших в креслах бедолаг. — Кто такие?

Ему объяснили: дескать, герр гауптман Айсбах, командир городского гарнизона вермахта, и господин Борис Герасимов, начальник вспомогательной полиции русского гетто. Удовлетворенно кивнув, дядя Гриша приказал какому-то майору Савонькову готовиться к отходу и попросил герра Стивенса вызвать авто, чтобы одним разом увезти десять человек и много книг. Герр Шенберг и герр Стивенс попытались было протестовать, но варнак Вася неуловимым движением извлек из карманов огромные древние пистолеты фирмы «маузер», а Петрович ловко обыскал правозащитника, отобрав изящный маленький «глок-скорпион» и служебный жетон гестапо.

— Я понял, кто вы такие… — пролепетал герр Шенберг. — Нас предупреждали… Но вы должны были появиться только через год!

Рассмеявшись, украинский варнак в кожаной куртке ответил непонятной фразой:

— Вас поблагодарить надо, ведь именно вы ту газетку с неправильной датой напечатали.

Виктор плохо запомнил, что происходило после. Кажется, он помогал полицаям перетаскивать книги в багажник ауто. Опомнившись, он обнаружил, что стоит внутри магазина возле двери, сибиряки уводят потрясенных арийцев, а Петрович держит его за плечо и что-то говорит.

— Вы уходите? — невпопад пролепетал Виктор. — Навсегда?

— Если бы ты знал, как сложно ответить на такой простой вопрос… — Петрович вздохнул. — Боюсь, когда мы вернемся, здесь тебя уже не будет…

— А что будет? — испугался Виктор.

— Надеюсь, будет нормальная жизнь. И кто-то, похожий на тебя, как тот Вадим Лаптев. И никто не будет вбивать ему в голову, что он — недочеловек. Потому что он по праву сможет считать себя полноправным человеком, одним из четырехсот миллионов хозяев своей страны… Ну, бывай, парень, до встречи.

Резко повернувшись, он вышел. Снаружи заурчал мотор и послышался шелест колес удалявшегося ауто.

Снова наступило помутнение. Виктор очнулся только на улице — он бежал вдоль тротуара, беззвучно шепча:

— Возьмите меня с собой…

Однако того ауто давно уже не было видно, по мостовой изредка проносились другие «Опели», «Мерседесы», «Порше» и «Фольксвагены». От недолгой пробежки снова начало колоть в боку под ребрами, и он, задыхаясь, вернулся в магазин.

Сказывались вчерашний дождь и голодное детство без витаминов в сырых строениях гетто. Любая зараза легко цеплялась к ослабленному здоровью. Виктор взахлеб кашлял, лоб горел. Парень не знал, что ему делать, он просто стоял за прилавком, пил остывший кофе и время от времени смотрел на часы в ожидании конца рабочего дня. Он машинально обслужил нескольких покупателей, потом сказал заглянувшим полицаям, что господин Герасимов с герром гауптманом заходили, но давно ушли. В последний раз он посмотрел на циферблат, когда стрелки приближались к половине третьего.

 

Сталинохолмск, 5 октября 1941 года

Немцы лениво бомбили мост. Зенитные пушки, поставленные на обоих берегах, непрерывно палили в небо. Наших самолетов, как обычно, видно не было. Вдавив изо всех сил педаль газа, Савчук промчался через мост, разгоняя клаксоном повозки с ранеными. Упавшая близко бомба бросила фонтан воды на лобовое стекло, но машина уже катила по восточному берегу. Впереди возвышался над лесом выстроенный по западноевропейской моде старинный замок. Майор уже слышал байки, будто какой-то из Лжедмитриев собирался здесь отсидеться, но Минин с Пожарским замок взяли, а самозванца четвертовали.

Подстреленный чекист застонал. Его товарищ зашептал:

— Потерпи, Вася, уже скоро.

Хотя майор торопился в штаб, он все-таки подбросил сотрудников госбезопасности до госпиталя. Здесь капитан Демидович и Петрович вынесли потерявшего сознание лейтенанта и сдали на руки врачам, потом вернулись в машину и всю дорогу благодарили за то, что подбросил.

В подвале замка, где был оборудован командный пункт, майор увидел знакомое лицо. Еще год назад он командовал ротой в танковой бригаде подполковника Ходынцева. Весной сорокового бригаду раскидали по округам, и на ее базе сформировали несколько частей. Успевший заслужить полковничьи шпалы Ходынцев тоже узнал бывшего подчиненного и, приветливо улыбаясь, гаркнул:

— Савчук, как живой! — И, понимающе оглядев потрепанный мундир майора, добавил сочувственно: — Помотало тебя, невооруженным глазом видать.

— Всякое случалось… Иван Митрофанович, кто здесь за старшего?

— Вроде бы я, — вздохнул полковник. — А ты, слухи ходят, в корпусе Дунаева танковым батальоном командовал? Как делишки в корпусе, технику не всю, надеюсь, бросили?

— Большие потери… Отступаем к мосту, часть артиллерии сохранили. Мне поручено доложить и просить помощи. А танкетки мои сгорели еще в июне. Потом набрали брошенное железо разного типа, с этим весь июль воевали, — от нервов и радости, что встретил давнего сослуживца, Савчук не мог остановиться. — В августе нас отвели на переформирование, меня назначили начальником оперативной части. Вот послали к вам, пока немец с этой стороны не прихлопнул нас.

— Не прихлопнет, — ободряюще-уверенным голосом заверил полковник и подвинул к гостю кружку, наполовину налитую разведенным спиртом. — Хлебни для успокоения души и смотри, что тут у нас делается.

Ничего хорошего на картах разглядеть не удалось. На изгибах реки к югу от города противник навел переправы. Все потуги соседей слева сбросить немцев с плацдарма были успешно парированы. Вчера враг перешел в наступление на север и резво продвигался к большому каменному мосту возле Ворошиловки. Еще сутки такого наступления — и немцы захватят мост, после чего Дунаев и шесть тысяч красноармейцев окажутся заперты на крутом западном бережке.

— Какие у тебя силы? — разволновавшись, майор не замечал, как подрагивает его голос. — Ты вроде танковой дивизией где-то за Волгой командовал.

— От той дивизии к первому июля ни хрена не осталось, — свирепо сообщил комбриг. — Танки можно было, не разуваясь, на пальцах пересчитать.

В следующие четверть часа командир 26-й танковой бригады полковник Ходынцев безбожно матерился, лишь изредка — исключительно для связки слов — добавляя воспоминания о первых месяцах войны. Как понял Савчук, танковую дивизию Ходынцева вместе с остальными войсками мехкорпуса начали перебрасывать поближе к границе еще за две недели до войны. Первые эшелоны ушли на Украину, но 19 июня поступил приказ направляться в район Могилева. В результате все части перемешались и выгружались где попало, причем мотодивизию того же корпуса забрал в свое распоряжение командующий фронтом, а гаубичный и два танковых полка переподчинил себе командарм.

Оставшиеся подразделения выгружались под непрерывными бомбардировками, сумбурно контратаковали, даже прорубили «окно» для окруженцев, уходивших из Минского котла. Потом отступали и снова бросались в контратаки, прикрывая отход стрелковых дивизий. В июле дивизии подбросили немного танков, возвращавшихся после ремонта, которые благополучно сгорели в боях за Ельню. За те недели, пока Красная Армия героически вытесняла три немецкие дивизии с Ельнинского выступа, главные силы вермахта взяли Киев, окружив и разгромив два фронта.

Дивизию Ходынцева переформировали в бригаду, вновь оснастив отремонтированными машинами разных типов. Завтра-послезавтра ждали эшелон новых, прямо с завода, «Т-34», однако нынче утром командарм переподчинил полковнику стрелковый полк и дивизион гаубиц, поручив остановить немцев, рвавшихся с южного плацдарма.

Майор еще раз, уже внимательнее, присмотрелся к карте. Тактические значки говорили, что противник наступает силами двух танковых батальонов и пехотного полка при поддержке солидной артиллерии. Противостоящие немцам стрелковые части были наверняка обескровлены и серьезного сопротивления оказать не смогут — исход решится уже сегодня к вечеру. Противнику до Ворошиловки оставалось пройти километра три. Если захватит деревню одним броском, то мост, считай, уже потерян. Конечно, в июне Савчук бы и сам атаковал, не задумываясь, отчаянно полез бы во встречный бой. Но сегодня, после страшного лета, понимал: лобовую контратаку немцы легко парируют, а потом на плечах отброшенных красноармейцев и мост возьмут, и в город ворвутся.

— Отсюда бы, из лесочка, во фланг ударить, — громко, вслух, подумал майор. — Только силенок для контратаки маловато.

— Соображаешь, — одобрительно согласился полковник. — Спасибо немцу, научил нас подсчитывать силы. Только нет у меня других войск и до завтра не будет.

— Тогда никаких контратак. Жесткая оборона.

Покачав головой, Ходынцев строго произнес:

— Тоже не дело. Оборону немцы прорвут, их надо бить, и бить сильно. Вот что, майор Савчук, времени мало, а на телефон и радио надежды мало. Поэтому садись в броневичок и лети стрелой в штаб Дунаева. Сколько тебе времени надо?

Прикинув расстояние до деревни, где располагался штаб кавкорпуса, и скорость бронемашины по забитым отступающими грунтовкам, сделав поправку на дождь и грязь, майор обещал вернуться через три часа. Ходынцев не поверил, но возражать не стал.

Савчук вернулся чуть позже обещанного, но ничего не пропустил. Холодный дождь остановил немецкое наступление, да и наши подразделения не успевали сосредоточиться в исходных районах. Зато немецкая авиация летать не могла, что само по себе праздник.

Штаб отыскался на единственной в этих местах заметной высотке. Ближний перелесок был заполнен танками — Савчук увидел хорошо знакомые «Т-26», «Т-28», «БТ-2», «БТ-5» и несколько могучих «Т-34». По дороге со стороны города подтягивалась колонна из дюжины отставших машин.

В накрытом тентом штабном окопе под ногами хлюпала дождевая вода. Кроме полковника и штабных командиров здесь оказались два немецких фельдфебеля и лейтенант. Машинально потянувшись к кобуре за «наганом», Савчук обалдело слушал, как приземистый широкоплечий фельдфебель излагает дислокацию войск противника. Немец говорил по-русски довольно чисто, но со страшным армянским или грузинским акцентом:

— Мы взяли языков, добыли солдатские книжки, гауптмана живым не дотащили, но вот его документы и карты из планшета. В общем, против этой высоты и леса они прикрылись двумя пехотными ротами, которые во вчерашних атаках понесли большие потери. При них четыре противотанковых ружья. Здесь на схеме помечено, где у них пулеметы, где минометная батарея. Танки все в овраге укрыты, готовятся к новой атаке на Ворошиловку. Артиллерия — четыре батареи — у изгиба реки.

— Ну, дядя Гриша, удружили, — восхищенно сказал полковник. — Такой работы я еще не видел. Не зря немцы вчера вашу базу в Горелой лощине бомбили — боятся, гады. Хоть часть людей спаслась?

— Люди все целы, — отмахнулся фельдфебель дядя Гриша. — Да и наши схроны не слишком пострадали… Ну, полковник, мы свое дело сделали, теперь твоя очередь.

— Не сомневайтесь, товарищ майор. — Ходынцев взял под козырек. — Сделаем, что сможем, и даже больше.

Странный фельдфебель погрозил ему пальцем и посоветовал не хорохориться, потому что маленько к югу немецкие танкисты громят оборону Брянского фронта и в любой момент могут прорваться, как это случалось летом.

Когда немцы, козырнув, ушли, полковник потребовал:

— Савчук, не тяни резину! Рассказывай, как съездил.

— Разрешите доложить, товарищ полковник, все в ажуре, — майор не смог сдержать довольной ухмылки. — Дунаев мужик толковый, от самой границы бьется. Сразу понял, о чем толкуем. Две батареи противотанковых «сорокапяток» на конной тяге уже подходят к мосту, скоро на нашей стороне будут. За ними скачут верховые — душ триста, и еще столько же безлошадных шагают. Эти подоспеют через час, я думаю.

— Отлично, а вы говорите — дополнительные силы взять негде! — Ходынцев оскалился. — Начарт, начинай через десять минут и накрой погуще минометы.

— Дай хоть танковый взвод, — взмолился Савчук. — И стрелковым командовать могу.

— Остынь, — посоветовал комбриг. — Сегодня ты у нас делегат связи. Вот переправим корпус на этот берег, и тогда, если тебя Дунаев отпустит, дам батальон «тридцатьчетверок», что завтра на станцию прибыть должны.

От его слов майор поморщился, потому что повидал в деле хваленые «Т-34». Машины, спору нет, сильные, но больно уж ненадежные: то дизель перебирать надо, то гусеницы и трансмиссия развалятся. И башни плохо сварены, и оптика дерьмовая, бывало в полусотне шагов от вражеской пушки проедешь и не увидишь.

Вдалеке загремели пушки — противник начал обстрел обороны на подступах к Ворошиловке. Спустя несколько минут грохот усилился — это заговорила советская артиллерия. Фонтаны огня и земли вздыбились в ротных опорных пунктах и на позициях минометов, над скоплениями вражеской пехоты распухали дымные клубы шрапнельных разрывов. Этот праздник военной души продолжался минут десять, после чего часть немецкой артиллерии перенесла огонь на позиции советских батарей. Артподготовка превратилась в артиллерийскую дуэль, потом прилетели «Юнкерсы», нагло не обращавшие внимания на плотные очереди зенитных пушек и пулеметов.

Обмен огневыми ударами продолжался с полчаса, после чего на поле прилегли догорать два пикировщика, опорные пункты были основательно перекопаны воронками, обе стороны понесли ощутимые потери в артиллерии, а немцы все-таки бросились в атаку. Танки резво приблизились к основательно разрушенной деревеньке, но нарвались на дружные залпы противотанковых пушек и отползли на исходные позиции, оставив перед Ворошиловкой несколько подбитых и горящих груд металла. Пехота, поднявшаяся было в атаку, залегла под винтовочными залпами и очередями автоматического оружия.

На замаскированном КП раздались торжествующие выкрики. Понятно было, что подразделения кавкорпуса, вовремя подоспев, уплотнили и укрепили оборону. Ходынцев приказал устроить короткий артналет и начинать атаку. Под чарующие звуки первых выстрелов полковник задумчиво добавил:

— Вы только подумайте, товарищи, какое счастье, что мы вернули западные области и Прибалтику. Иначе немцы начали бы вторжение с позиций в двух шагах от Ленинграда, Минска и Пскова.

— Да уж, не здесь бы сегодня стояли, а где-нибудь под Москвой, — поддакнул Савчук, с ужасом представив, как могли в таком случае развиваться события.

Орудийный гром сильно затруднял разговоры, к тому же в перелеске вокруг холма взревели десятки танковых моторов. Сквозь этот оглушительный шум Савчук чудом расслышал, как совсем рядом кто-то произнес:

— По плохому варианту немцы брали Москву к двадцатому сентября.

Другой голос, уже знакомый — с армянским или грузинским акцентом, — ответил:

— Если помнишь, то по раннему варианту, который получше, наш город взяли в начале сентября, а в конце ноября замкнули блокаду вокруг Москвы и двинулись дальше — на Горький, Ярославль и Рязань.

— Проще говоря, какую-то пользу наши походы через калитку принесли, — сказал первый голос.

От подобных рассуждений майор даже развеселился — ишь ты, какие-то стратеги всю войну на месяцы вперед прописали. Обернувшись, он, к удивлению своему, заметил поблизости лишь давешних «немцев», успевших переодеться в советское обмундирование с не совсем обычными знаками различия. Ну, понятное дело, НКВД — они себя самыми умными считают, будто всерьез могут знать, как дальше война пойдет.

Продолжая посмеиваться, Савчук снова посмотрел на поле боя. Танковая лавина, громя огнем и сверкая блеском, уже приближалась к основательно побитым артиллерией опорным пунктам, заваливая немцев десятками снарядов малокалиберных, но скорострельных пушек. Вскоре стальные коробки ворвались на вражеские позиции, принялись утюжить окопы гусеницами, расстреливать в упор заметавшихся немецких солдат. Следом накатили волны стрелковых цепей. Красноармейцы, пусть и не все были обстрелянные, но дрались с огоньком, стреляли, кололи штыками, забрасывали врага гранатами.

Опорные пункты были взяты почти по графику — за полчаса. Танки неловко развернули боевой порядок вправо, направившись к мосту. Пехота приотстала — командиры второпях приводили в подобие порядка перемешавшиеся в лихой атаке подразделения.

Немцы ответили, как обычно, четко. Нацеленные на мост у Ворошиловки орудия разворачивались стволами на юг, в сторону наступающих красноармейских частей. Танки с крестами тоже повернули навстречу контратакующим.

Наши танкисты открыли огонь, с расстояния около двух километров, поражая неприятельских артиллеристов. Пробить танковую броню на такой дистанции было невозможно даже при самой немыслимой удачливости, но снаряды рвались на позициях батарей, поражая огнем и осколками матчасть и личный состав. Несмотря на обстрел, тяжелые и противотанковые пушки немцев смогли подбить несколько танков, включая одну «тридцатьчетверку». Другие два «Т-34», шлепая по грязи широкими гусеницами и укрываясь за неровностями местности, подкрались поближе к артиллеристам, расстреляли с большого расстояния батарею 105-мм орудий, а затем пошли на ложбину, где прятались противотанковые пушки. Легкие 37-мм снаряды не брали лобовую броню советских машин, танки спокойно покончили с пушками и перенесли огонь на приближающиеся немецкие танки чехословацкого производства.

Затем подтянулись старенькие, но многочисленные «Т-28», «Т-26» и «БТ». Две танковые лавины медленно сближались, расстреливая противника с ходу и коротких остановок. Потери получались примерно равные, но целью сегодняшнего боя была вовсе не танковая дуэль. Пока стальные звери выясняли свои специфические отношения, стрелковый полк ускоренным маршем продвинулся к мосту и атаковал с тыла немцев перед Ворошиловкой. С некоторым запозданием с фронта ударили подразделения, защищавшие переправу, около часа продолжался тяжелейший бой в траншеях. Наконец, немцы не выдержали и побежали, обходя стороной схватку танковых подразделений.

К вечеру немцев отбросили от моста километров на шесть, но со стороны плацдарма подошли подкрепления, и линия фронта снова стала неподвижной. Сам командарм приехал в Сталинохолмск, чтобы удостовериться в неслыханном успехе. Конечно, победа немного смахивала на пиррову, потому как бригада Ходынцева потеряла три четверти танков и артиллерии, но противника отбросили, так что корпус Дунаева мог без опаски отступить на восточный берег и усилить оборону на речном рубеже.

Лишь послезавтра противник возобновит наступление на город и будет здесь задержан на целую неделю.

 

Город Романовск, 18–19 июля

Около половины третьего Вадим решительно выключил компьютер, убрал бумаги в сейф и чуть не предупредил капитана Банникова, что намерен отвалить на перерыв. Однако стол напротив был пуст: как известно, в летний период половина сотрудников улетает на заслуженный отдых, а самые молодые, кому отпуск не положен по причине короткого стажа, вынуждены оставаться в городе, чтобы пахать за себя и за того парня.

На первом этаже его окликнул отставник дядя Леша, который год сидевший в окошке пропусков. Когда Вадим наклонился к окошку, старик осведомился конспиративным шепотом, не происходило ли в последние дни чего-нибудь необычного.

— Летающая тарелка вчера прилетела, пришельцы халявное пиво раздавали, — пошутил старший лейтенант. — Не обижайтесь, Алексей Ильич, ничего необычного не случалось. Все проблемы — старые и хорошо знакомые.

— Знаем, — фыркнул дядя Леша. — Губернатор танки продает и мафию крышует.

Короткий разговор подпортил настроение. Покинув здание управления, часть которого новый начальник сдал под бутик и ночной клуб, он равнодушно прошел мимо пиццерии, мимо индо-китайского ресторана «Хижина счастливого дракона», мимо суши-чайханы с двусмысленным названием «Бикини», перешел улицу, задумчиво посмотрел на пирожковую «У Бабы яги» и направился к сравнительно дешевому кафе «Мимино».

Здесь подавали неплохой шашлык и не возражали, когда клиенты приносили водку с собой. Кроме того, Рамазан, хозяин заведения, все-таки решился и вместе со счетом тайком передал записку, где перечислялись известные ему наркодилеры. С удовольствием доев люля-кебаб, Вадим взял курс на книжный супермаркет «Солярис». С тех пор, как «Военную книгу» перепрофилировали в развлекательный центр «Веселый гном» с фитнесклубом, стриптиз-баром, дегустационным залом, боулингом и бильярдной, магазин Мозырского остался последним очагом культуры в центральной части города.

Книжный только что открылся после обеденного перерыва, но посетителей оказалось не меньше дюжины, так что Ефим Евсеевич и трое продавцов были при деле. Компания школьников суетилась перед стеллажами DVD, женщины интересовались новыми любовными романами, кто-то спрашивал кулинарные издания, пособия по картам Таро, свежие выпуски триллеров, детективов и кровавой фэнтезни. Отдел, куда направился Вадим, привлекал немногих.

Новинок он не обнаружил, и вообще на прилавках лежала сплошная макулатура вроде «100 великих проституток» или «100 выдающихся алкоголиков» с Ельциным на обложке. Почему-то подобный кошмар ныне считался историческими монографиями. Да уж, поступая на истфак, Вадим представлял изучение истории несколько иначе. Впрочем, он и работу в ФСБ иначе представлял…

— Скучаешь? — осведомился незаметно подкравшийся владелец магазина. — Контейнер таки прибудет сегодня вечером, так что завтра, то есть в субботу, после перерыва — милости просим.

— Я по многому скучаю, — со вздохом признался старший лейтенант. — И по хорошим книгам, и по вашей дочке. И начинаю думать, что напрасно ушел из науки.

— Конечно, напрасно. Писал бы сейчас вот такие книги, — хихикнув, Мозырский показал на стопку макулатуры в ярких обложках. — И забудь, наконец, Маню. Она ведь тебя забыла. У нее там другая жизнь, которой мы не поймем. Кстати, теперь ее зовут Мирьям.

— И для меня в ее новой жизни места нет. Знаю.

Вадим с отвращением перебрал стопку книг, на которые показал неудавшийся тесть. Стопроцентный навоз: «Как русские развязали Вторую мировую войну», «Как русские проиграли Вторую мировую войну», «Народ выиграл войну вопреки Сталину», «Вермахт в битвах против красно-коричневой заразы», «Русский менталитет — угроза человечеству», «Большевистская ложь о лагерях смерти» и тому подобные шедевры лженаучного недомыслия. Неожиданно Вадим понял, что собеседник нервничает и не решается что-то сказать. Он вопросительно поглядел на Мозырского, и тот, опустив глаза, неловко пробормотал: дескать, Маня скоро приедет, потому как уходит из тележурналистики и назначена завотделом в Сохнут, будет координировать репатриацию по нескольким областям.

— Меня тоже уговаривает переезжать. Говорит, наших там сейчас много, смогу открыть где-нибудь в Беэр-Шеве магазинчик русской книги.

— Рядом с Беэр-Шевой атомный центр Димона. Если попытаются бомбить иранцев, те в ответ ударят ракетами по реактору и в пустыне грибочек вырастет… — машинально прокомментировал Вадим, но спохватился. — Вам-то зачем уезжать?

— А зачем оставаться? — Мозырский махнул рукой. — Слишком много антисемитов развелось в областной администрации. Уже открытым текстом говорят, что магазин отберут. Придется все бросить и ехать…

Рядом прогремел зычный голос:

— Верно говоришь, областная администрация — тот еще змеятник. — Полковник добавил чуть потише и с ехидцей: — Здорово, пессимист в штатском.

— Я оптимист, — буркнул Вадим. — К сожалению, очень осведомленный оптимист.

Безусловно, полковнику Ходынцеву сильно не повезло, хотя судьба старалась, как могла. Внук легендарного комдива, на целую неделю задержавшего танки Гудериана, Петр Степанович в тридцать лет защитил диссертацию по военной истории. Спустя год молодой майор отказался расстреливать парламентариев в Белом доме, и с тех пор его мотало по самым захолустным гарнизонам. Офицеры рассказывали, что Ходынцев отлично воевал в Чечне и в Осетии, но генералом не стал и никогда не станет. Теперь он доживал последний месяц до пенсии в должности начальника базы хранения в Юбилейном, в двадцати верстах от Романовска.

Ходынцев и Лаптев подружились на почве военной истории, а также — входящей в моду компьютерной игры «Мир танков». Они уже полгода «сражались» в одном взводе, «прокачались» от наилегчайших моделей до супермонстров вроде «Мышонка» и ИС-7, вооруженных автоматическими восьмидюймовками, и за последний месяц победили во всех схватках. Увы, победы легко достаются лишь в сетевых играх…

Полковник принялся вполголоса жаловаться, что у него на базе стоят в огромных количествах отличные машины. Немалую часть единиц хранения можно было бы хорошо продать всяким латиноамериканцам или африканцам, которые буквально вымаливают эту технику. Однако губернатор Шевелев от жадности затребовал такой откат, что покупатели в ужасе бежали к украинцам. Тогда Шевелев договорился с кем-то в Москве, и все железо будет отправлено на металлургический завод в соседнюю область, за что губернатору причитается изрядный бонус.

— Допустим, железо он продаст барыгам из вторчермета, — желчно закончил полковник. — Но у меня же тысячи дизелей в хорошем состоянии. Можно было передать в промышленность, фермерам продать. Так нет — жди, говорят, найдется покупатель. Тоже мне, настоящие собственники, невидимая рука рынка! Никакого понятия о рентабельности! Как можно продавать на лом работоспособную технику?!

Собеседники печально согласились, что губернатор поступает неправильно, любой базарный торговец наварил бы куда больше денег. Мозырский проговорил, понизив голос:

— Ходят слухи, будто губернатору следующий срок не светит.

— Президент собирается предложить другую кандидатуру, — подтвердил Вадим. — Вот и ворует Шевелев на прощание все, что под руку попадает.

— Новый губернатор в лучшем случае появится месяца через два, за это время Анатолий Феликсович пол-области продаст, — злобно сказал Ходынцев и пристально посмотрел на старшего лейтенанта: — Слушай, чекист, не ты ли теперь курируешь мое хозяйство?

— Так точно. Пока ваш особист в отпуске, возложено на меня.

— Тогда закругляйся, погутарить надо.

Ни полковник, ни старший лейтенант ничего покупать не собирались, поэтому через пару минут они сидели в сквере, выбрав скамейку в безлюдной аллее. Ходынцев напомнил, что кроме железа на базе скопилось огромное количество секретной документации к новейшему оружию. Все это добро надлежало уничтожить под контролем комиссии, в которую войдут начальник штаба части, офицеры из округа, представители ФСБ, а также специальные инспекторы Центрального командования НАТО. Мастеровые уже сварганили большую печь-крематорий, где можно спалить в один присест до центнера особо важных военно-государственных секретов. Ждали только Северо-Атлантических контролеров…

Однако, по словам Ходынцева, накануне к нему заглянул помощник губернатора некто Доку Мириев и намекнул: дескать, можно выгодно продать и железо, и некоторые бумаги. В частности, коммерсанта интересовали системы активной защиты танков, ночные прицелы и чертежи электронной начинки некоторых систем вооружения.

Охваченный оцепенением Вадим натужно переваривал информацию. Доку Мириев был двоюродным то ли братом, то ли племянником Алибека Хансолтанова, главаря северокавказской преступной группировки. За этой бандой, промышлявшей наркотой, живым товаром, общепитом и рэкетом, уже который месяц охотился Ромка Стрельченко из УБОП. Охотился безуспешно, потому как Хансолтанова прикрывали многие менты и благоволил сам губернатор, чей сынок давно и капитально сидел на героиновой игле.

— Я не могу действовать открыто, — тихо сказал Вадим. — Сами знаете, начальник управления — ближайший корефан губернатора. Вы пока поторгуйтесь, набивайте цену, потяните дня два-три. Попробуем организовать ловушку для гадов.

На службу он вернулся с опозданием, но тем и хороша оперативная работа — всегда можно набрехать: мол, встречался с агентурой, а мобильник выключал, чтобы не отвлекали.

Весело напевая, он пробежал через проходную, но потом вернулся к бюро пропусков, где незнакомый солидный мужик в костюме, наклонившись к зарешеченному окошку, перешептывался с дядей Лешей. Вадим увидел, как отставник передает посетителю покрытые машинописным текстом листки — компьютерную печать дядя Леша так и не освоил — и говорит негромко:

— Ждал вас, поэтому досье составил. И вот в папке газетные вырезки с подтверждениями. Ведь про ту инструкцию никто, кроме меня, не знает, собственноручно сжег в августе девяносто первого. И в Москве документы уничтожены, так что вас никто не ждет.

«Надо же, до чего свободный рынок довел, — равнодушно подумал Вадим. — Сам несгибаемый большевик Алябьев для частного бизнеса досье составляет…»

— Дядя Леша, меня никто не спрашивал? — поинтересовался старший лейтенант.

— Лично тебя не спрашивали, но предупреждали, что в половине пятого начальник ваш отдел собирает для вздрючки… — выглянув из окошка, дядя Леша сказал посетителю: — Вот, рекомендую, Вадим Лаптев, наш книголюб…

— Слышал, — неожиданно сообщил мужик в костюме, разглядывая оперативника с непонятным интересом. — Не вы ли, молодой человек, писали дипломную работу о партизанском движении в области?

— Писал и защитил…

— Вот и хорошо, — сказал странный посетитель, не объяснив, что он увидел хорошего в банальном факте дипломной защиты. — Значит, у вас есть фотографии партизанских командиров?

— Не существует в природе, — признался Вадим. — Может быть, в лубянских архивах, но кто ж туда пустит студента из областного универа… Даже у нас в управлении не осталось их портретов — ни Савонькова, ни Асрияна, ни Мальцева.

— Я же говорил, Егор Сте… Сергеевич, — вставил дядя Леша.

Видимо, сбитый с толку перечислением партизанских командиров, старик едва не назвал посетителя, как того самого Мальцева — Егором Степановичем. Вадим попытался спрятать усмешку. Между тем Егор Сергеевич продолжил:

— Просветите провинциала, можно ли в городском книготорге найти научную книгу о путешествиях во времени.

— Насколько я знаю, наука тут бессильна, — Вадим улыбнулся. — Научно-фантастическая литература на эту тему должна быть в больших количествах.

— Очень интересно. — Провинциал явно был обрадован. — А вам не встречались такие сюжеты… кто-то из прошлого проникает в будущее, узнает что-то важное и… как бы сказать… предотвращает какие-то события.

— По-моему, такого не было, — Вадим не увлекался фантастикой, поэтому не мог сказать наверняка. — Обычно бывает наоборот: люди из будущего попадают в прошлое, чтобы изменить свое настоящее.

Посетитель растерянно посмотрел на дядю Лешу, но тот лишь развел руками. Гость из глубинки явно был в замешательстве. Сжалившись, Вадим предложил встретиться завтра в три возле книжного на Театральной площади. Суббота после перерыва — время новинок и чудес.

Начальник областного управления генерал-майор Борис Герасимов, успев надраться в обеденную отлучку, пребывал в плывущем состоянии. Периодически теряя путеводную нить и постоянно заглядывая в присланный с Лубянки директивный документ, босс потребовал усилить борьбу с экстремизмом и взять под колпак агитаторов, призывающих к забастовкам из-за невыплат зарплаты, несоблюдения правил техники безопасности на производстве и по другим надуманным причинам.

В качестве примера подрывной деятельности генерал привел регулярно возникающие на стенах домов экстремистские призывы вроде «Смерть пентам-убийцам», «Остановить пентовской беспредел» или «Проснитесь, люди, мафия наступает». Как известно, продолжал начальник, экстремисты распускают лживые слухи, будто наша доблестная полиция поражена коррупцией, а также избивает и убивает мирных граждан. С подобными проявлениями пережитков тоталитаризма было велено бороться в первую очередь.

Затем, попив ледяной газировки, Герасимов напомнил, что в пригороде действует маньяк-насильник, убивающий жертв особо извращенными способами.

— Полиция уже троих случайных прохожих замела, только нападения все равно продолжаются, — вставил майор Устинцев. — Вчера замначальника угро намекал поработать вместе.

— Гони его подальше! — рассвирепел генерал. — Каждый будет свое дело поделывать.

Раздав еще некоторое число бесценных руководящих указаний, Герасимов отпустил офицеров. Единственным исключением оказался Вадим, услыхавший уже в дверях бессмертную фразу группенфюрера Генриха Мюллера.

— А вас, Лаптев, я попрошу задержаться, — потребовал генерал и, не предложив сесть, свирепо рявкнул: — Что, сопляк, упустил ситуацию в Юбилейном? Для чего тебя, бездельника, сюда прислали? Не умеешь работать — иди в университет взятки со студентов вытряхать…

По своим политическим убеждениям, Герасимов, подобно губернатору, был сторонником особо правых партий, поэтому давно продался оргпреступности, получая долю сразу с трех главных группировок. Вадима генерал невзлюбил с первого дня, подозревая, что Москва могла прислать выпускника Академии с тайным заданием присматривать за руководством области, включая управление ФСБ. К тому же Вадим не скрывал взглядов, которые не приветствовались романовской элитой.

— Не понимаю, о чем вы, товарищ генерал, — ответил старший лейтенант согласно уставу.

От обращения «товарищ» начальника перекосило, и он прошипел:

— Даже вы должны понимать, как важно уничтожить боевую технику в соответствии с межправительственными соглашениями. Под руководством господина Шевелева подготовлен план отправки ржавого железа на переплавку. И вот я буквально за десять минут перед совещанием узнаю, что к старому реакционеру полковнику Ходынцеву приехали какие-то загадочные личности на антикварном автомобиле. — Он заорал, выдыхая перегар: — Не позволю вам за моей спиной крутить интриги! Вшей кормить будете в камере для педиков!

— Зря печенку надрываете, — хладнокровно произнес Вадим. — Согласно данным из достоверных источников, к Ходынцеву обратился с деловым предложением некто Мириев, известный любитель уникальных тачек. Прикажете заняться расследованием?

У генерала отвисла челюсть. Он глотнул, рыгнул, отхлебнул хороший глоток из горла початой бутыли «Смирновской». Потом слабым движением руки разрешил Вадиму быть свободным, пробормотав на прощание:

— Шустрый парень… знаешь, к кому надо пристроиться.

Серьезных дел не оставалось, тем более что завтра суббота. Можно было со спокойной совестью сваливать, но Вадим все-таки набрал номер Ромкиной мобилы. Договориться о встрече не удалось — Стрельченко был явно перегружен срочными делами, так что даже намек на возможность прижать Мириева не вывел его из прострации. Убоповец попросил перезвонить завтра.

Антициклон разразился очередной грозой, черные тучи засверкали огненными змеями молний. Чертыхаясь, Вадим натянул поверх джинсового костюма непромокаемый пластиковый балахон. Уже в дверях его настигла телефонная трель. К счастью, вызов не относился к деловым — дружок-одноклассник Мишка Шенберг получил в своей газете крутой гонорар и предлагал отметить это знаменательное событие в ресторане «Старая Европа».

Между первым стопариком и салатом журналист рассказал, хихикая, свежий анекдот про клип на ю-тубе, где немецкий генерал говорит: «Майн фюрер, правооблядайтель дас торрентс-ру клип закрывайзер требовахтунг…» Дождавшись, когда дружок-чекист закончит ржать, Мишка разлил по второй и рассказал историю, которую выдавал за чистую правду.

Будто бы часа три назад в облюбованной ролевиками части лесопарка проходила репетиция «Озерных игрищ». Отряд эльфов и союзные римские легионеры тренировались в отражении гномьего хирда. Начавшийся дождь загнал всех в беседку, где чуть не случилась всамделишная драка между перумовцами, ниэннистами и правоверными толкиенутыми. Споры были прерваны особо сильными небесными разрядами, после которых из-за деревьев появилась неуместная компания.

На троих были непонятные мундиры с типично германскими орлами на кепочках, еще двое нарядились в брезентовые плащи, один дядька носил кожаную куртку и фуражку. Но самым смешным был мужичок средних лет в старомодном макинтоше поверх старомодного костюма с огромными лацканами, причем чувак в коже называл этого дядьку Эммануилом Семеновичем.

Вывалившись на поляну, компания изумленно уставилась на римлян в самодельных тогах и эльфов в пластиковых кольчугах. Насчет ролевиков мужики явно были не в понятиях. После затянувшейся немой сцены кожаный умело выматерился и сказал:

— Куда же нас на этот раз принесло? — затем подошел к ролевикам и поинтересовался: — Пацаны, чья власть в городе — немцы или большевики?

Народ обрадовался бесплатному развлечению, и кто-то из эльфов остроумно ответил:

— Сами-то вы не из махновцев будете?

К общей радости, растерявшийся Эммануил Семенович брякнул не в тему:

— Что вы, молодые люди, я — анархист-мистик…

Все покатились со смеху, лишь самый стойкий римлянин просипел сквозь спазмы хохота:

— А нами в последнее время правят гигантские человекообразные роботы…

Непривычные к юмору пришлые мужики натурально ушли в аут, потом дружно заговорили: дескать, это задачка для Эммануила Семеновича, но сам Эммануил Семенович отплевывался — типа он к роботам отношения не имеет, это выдумки Ланга и Чапека. Громила в брезентовом плаще почему-то сказал, что Ланг — немец, а Чапек — сидел в немецком лагере. Чем закончился этот диспут мудрецов, Мишка не знал, потому что дождь сделал паузу, и ролевики поспешили к трамваю.

— Хорошо придумал, — одобрил Вадим, принимаясь за мясное ассорти. — Меня улыбнуло.

Весьма правдоподобно изобразив обиду, Мишка принялся божиться, будто все так и было. По его словам, те мужики были городскими — один из них даже назвал Шенберга по имени и долго расспрашивал, не помнит ли знаменитый журналист Васю Маузера. При этом держал обе лапы в карманах длинного брезентового плаща и говорил на совершенно невъезжаемом вятско-пензенском диалекте.

Чтобы не расстраивать приятеля, Вадим сделал вид, будто поверил, и поделился новостью о скором приезде Мани Мозырской. Мишка порадовался за друга, но честно предупредил, как сильно меняет людей жизнь в чужой стране, а потом добавил:

— Слушай, все хочу спросить — ты по-прежнему живешь с родителями на Заовражной?

— Где ж еще… — Вадим уныло помахал вилкой. — Второй год обещают построить ведомственный дом где-то в микрорайоне. Грозились однокомнатную выделить, но я что-то не верю.

— А я едва не вляпался, — похвастался Шенберг. — Не хватило чуть-чуть на первый взнос, вот и пролетел. Зато все счастливчики, кто вложился, сейчас называются обманутыми дольщиками. Пишут петиции, пикеты устраивают.

— Беспредел, — согласился Вадим.

Их мирную жизнерадостную беседу прервало вторжение десятка фигур в камуфляжных комбинезонах и черных подшлемниках, закрывавших почти все лицо. Хорошо хоть автоматы не прихватили — только пистолеты в расстегнутых кобурах.

— Всем сидеть и бояться! — рявкнул один из налетчиков. — Проверка документов.

Хозяин заведения попытался качать права, но его скрутили и увели куда-то в служебные помещения. Разбившись на пары, проверяющие двинулись вдоль столиков. Работали профессионально: один страхует, держа пальцы на рукоятке пистолета, второй — внимательно читает документы. Некоторых посетителей вывели из зала.

— Пенты совсем озверели, — возмутился Мишка.

Словечко «пенты» вошло в лексикон после переименования милиции в полицию.

— Ой, сомневаюсь, — озабоченно шепнул Вадим. — Полицейские не решились бы — ресторан принадлежит самому Хансолтанову.

— Нашлась банда посильнее, — сообразил журналист. — Передел собственности на сферы влияния…

Двое в камуфляже приблизились к их столику, и старший лейтенант собрался потребовать, чтобы участники «маски-шоу» представились и предъявили документы. Однако дело разрешилось без конфликта.

— Этого я знаю, — сказал один из камуфлированных хриплым голосом. — Свой парень, из ФСБ.

Документы у них не спросили, а вскоре люди в масках ушли и увели четверых сильно пьяных посетителей. Вся разборка продолжалась не больше четверти часа.

— Странно хлопцы нарядились, — меланхолично заметил Шенберг и зажевал водку маринованным перцем. — В стиле «ретро».

Друг не ошибся — такой камуфляж носили разведчики Красной Армии в годы войны. Но больше всего смутило Вадима, что неизвестные узнали его и даже назвали «своим».

Домой старший лейтенант возвращался на маршрутке. На Окружном шоссе пришлось постоять — военные патрули перекрыли движение, чтобы пропустить колонну бронетехники. Трудно было не узнать древние «Т-55» и «Шилки», а также сравнительно новые «Т-72». Похоже, полковнику Ходынцеву пришлось все-таки отправить машины на переплавку.

Что хорошо в субботу — можно проспаться и меньше думать о служебных незадачах Вадим встал часа на три позже обычного, когда мамаша расшумелась на кухне. Хорошо хоть перед самой перестройкой деду покойному дали трехкомнатную квартиру, а то теснились бы в коммуналке…

Отец шикнул на него: не мешай, мол. По зомбоящику крутили специальный выпуск новостей в связи с новым обострением на Ближнем Востоке. Вроде бы ночью чьи-то сверхзвуковые птички налетели на Иран, что-то разбомбили, какие-то самолеты были при этом сбиты. Персидский президент поклялся на Коране, что как только плененные пилоты дадут показания, гнев Аллаха обрушится на поганые гнездовья трусливого агрессора. Как сообщал Пентагон, в Иране объявлена мобилизация, подводные лодки вышли в море, вооруженные силы приведены в полную боевую готовность. Вашингтон, Тель-Авив и Эр-Риад уже заявили о своей непричастности к ночной бомбардировке и предостерегли Тегеран от опрометчивых телодвижений.

— Кто-то врет, — резюмировал отец. — Твоя подруга еще там?

— Послезавтра здесь будет.

— Ну-ну, — отец покачал головой. — Коль пошла такая пьянка, до послезавтра многое может измениться.

Тут мамаша принесла свеженькие горячие оладушки, и мужчины временно забыли про политику.

Политика напомнила о себе в следующем выпуске местных новостей, который начался с экстренного сообщения: орудовавшая на городских окраинах банда «ночных маньяков» совершила серию дерзких ограблений. Полиция в очередной раз предупреждает, что прогулки на территории лесопарка в ночное время могут быть опасны. По согласованию с военным командованием для патрулирования лесопарка привлекаются вооруженные подразделения городского гарнизона. Другая сенсация оказалась даже круче — ночью в своем загородном особняке убит известный бизнесмен Алибек Хансолтанов.

— Приятно слышать, — вырвалось у Вадима.

Укоризненно поглядев на него, папаша разразился тирадой: дескать, довели державу до последней черты — не Россия, а какой-то Чикаго с гангстерами. С неотвратимым следующим тезисом: мол, в прежние тоталитарные времена все бандиты давно бы на Колыме котлованы копали, Вадим тоже мог бы согласиться. Однако сказать этого не успел — услышал, как в спальне его мобила надрывается.

Звонил Устинцев, замещавший отдыхавшего в Ессентуках начальника отдела.

— Лаптев, черт знает, что творится, — прорычал майор. — Немедленно найди своего дружка из пентовки, будешь участвовать в расследовании от нашей конторы.

— По делу маньяка или Хансолтанова?

— Не стоит разделять эти два дела, — загадочно проговорил Устинцев. — Там целый букет намечается. Не удивлюсь, если к завтрему трупов прибавится…

— Хорошо бы, — сказал Вадим, не сомневаясь, что и.о. начальника разделяет его мнение.

Будто не расслышав крамольной реплики, майор напомнил вчерашнее указание генерала и дал отбой. Задание выглядело понятным: узнать, чего успели выяснить маренговые мундиры, но реальной помощи не оказывать, ссылаясь на приказ Герасимова. Если уж гангстеры начинают войну, то не надо мешать взаимоистреблению криминальных сил. Как верно заметил мистер Гарри Трумэн, пусть убивают друг друга как можно больше. Возможно, губернатор и Герасимов думали иначе, но Лаптеву с Устинцевым не с руки было жалеть Хансолтанова.

Вадим неторопливо собирался, надеясь услышать в московском выпуске «Вестей» свежие сообщения с Ближнего Востока, но дикторы лишь повторили скороговоркой утреннюю информацию. Единственной новостью стало выступление российского премьер-министра, высказавшего надежду, что безответственные политики не начнут ядерную войну в опасной близости от российских границ. Большую часть эфирного времени занимал отчет о главной сенсации дня: Общественная палата начинает разбирать жалобу балетного солиста Большого театра на известного тенора, который коварно бросил его и завел адюльтер с двумя солдатами подмосковного гарнизона.

Стрельченко рассказывал такое — Дюма-папа с Агатой Кристи нервно курят в темном уголке. Одновременно с налетом на ресторан неизвестные в масках остановили под предлогом проверки документов не меньше десятка случайных граждан. У некоторых отобрали паспорта, велев зайти на другой день в управление городской полиции. Меньше повезло тем, у кого конфисковали бумажники с деньгами и пластиковыми картами, а то и самих увели в неизвестном направлении. В «Старой Европе» забрали менеджера, убили охранника и взяли какие-то деньги — судя по всему, неучтенную наличку, так что полная сумма похищенного неизвестна. Губернатор лично построил городской ОПОН, но те плакались, что не имеют к налету никакого отношения.

— Каким оружием убили охранника? — уточнил Вадим. — Я был там, но выстрелов не слышал.

— Расскажешь, что видел, — обрадовался Ромка. — На теле ножевые раны. Эксперт считает, что сначала ранили метательным ножом в горло, потом аккуратно прирезали. Пропал «глок» охранника. Через час этим стволом воспользовались на даче Хансолтанова.

По зомбоящику передавали, что убит сам крестный пахан Алибек, но рубоповец увеличил список гангстерских потерь: нападавшие хладнокровно перестреляли всех, кто был в доме, включая сына, брата и двух племянников хозяина, а также четверых телохранителей. Кроме изъятого в ресторане «глока», там поработали «Калашниковы» обоих калибров. Самое же главное, что, по данным экспертизы, старший племяш Хансолтанова и был тем маньяком, который уже полгода насиловал и убивал малолеток.

— Работали профессионалы… — Вадим понизил голос. — Человек в маске узнал меня в лицо, но я без понятия, кто он такой. Ни по телосложению, ни по голосу никаких догадок.

Многозначительно покивав, Стрельченко показал пальцем вверх. Поскольку они сидели в комнате старшего лейтенанта Лаптева, этажом выше располагался актовый зал управления. Но полицейский явно имел в виду, что ночные незнакомцы были присланы вышестоящей организацией, чтобы навести в области порядок без участия задешево покупаемых судей, прокуроров, адвокатов и присяжных.

— Не стоит им мешать, — глубокомысленно произнес Ромка. — Завтра прилетит большая комиссия из Центра — наши, ваши, Следственный комитет… пускай разбираются.

Он добавил, что сегодня несколько раз выходили в эфир мобильники, конфискованные у граждан людьми в камуфляже. Сработали также пластиковые карточки покойной хансолтановской родни — кто-то снимал со счетов крупные суммы в рублях.

— Видеокамеры должны были зафиксировать этих людей, — напомнил Вадим.

— Не шути, — отмахнулся Стрельченко. — Будто не знаешь, как эти камеры работают. Половина вообще не подключена. И мобильники запеленговать не удалось. А после десяти часов утра те мобилы больше не звонят.

— Магазины открылись, — сообразил чекист. — Парни новые трубки купили.

— Похоже, что так. Ты мне вчера какое-то дело предлагал, помнится…

Вадим изложил рассказ Ходынцева про нездоровый интерес Мириева к секретной документации. Два оперативника обмозговали возможные действия и составили план операции. Лаптев тут же позвонил Ходынцеву, но тот меланхолично предложил вернуться к разговору в понедельник. «Если живы будем», как выразился полковник.

Не успел Вадим положить трубку, как зачирикал аппарат внутренней связи. Герасимов требовал отчета. Старший лейтенант честно сказал, что вопрос перетерт с капитаном Стрельченко, и они отправляются на место преступления. В органы Герасимов пришел всего-то три с небольшим года назад, в оперативной работе ни хрена не смыслил, так что морочить его можно было, как последнюю дурочку на сеновале.

Шутки ради Вадим осведомился, стоит ли ему брать оружие, и, как ни странно, получил разрешение.

Они выпили по кружке пива и разошлись по своим делам. Стрельченко — в свое управление, а Вадим — в «Солярис», где сегодня ожидались новые книги. Конечно, сейчас не времена тоталитаризма, когда новинки исчезали за считаные минуты, но истинные библиофилы все равно предпочитают опередить конкурентов.

Переходя площадь, он увидел возле магазина две старинные машины — чуть ли не раритетные «ЗиМы», а то и «М-1». Перед входом в книжный супермаркет собралась небольшая толпа, на которую подозрительно посматривал полицейский наряд. Однако граждане не безобразничали, одеты были небогато, впечатления лиц кавказской национальности не производили, поэтому пенты поленились проверять документы и занялись поисками более прибыльных жертв.

Уже приблизившись к магазину, Вадим опознал в толпе Егора Сергеевича, с которым его накануне познакомил Алябьев. Кажется, он чуть не забыл, что обещал проконсультировать мужичка из провинции. К счастью, они все-таки встретились. Проходя мимо салона бытовой электроники, Вадим приветливо помахал, Егор Сергеевич тоже поднял руку, и сразу несколько человек посмотрели на приближавшегося старшего лейтенанта. Однако ни книжные новинки, ни толпа конкурентов его больше не интересовали. Взгляд Вадима был притянут большим плазменным телевизором на витрине салона.

С двухметрового экрана темпераментно размахивал руками и потряхивал бородой старичок в чалме и халате. Фоном для говорящей головы служил пейзаж горящих руин. Согласно титрам выступал аятолла, духовный вождь и экс-президент Ирана. Диктор скороговоркой переводил заявление старца:

— Стражи Исламской революции установили, что ночной налет совершили воздушные бандиты Израиля… Пленные пилоты признали свою вину и покаялись в совершенном преступлении… Бомбы и ракеты разрушили мирный завод, большие территории отравлены радиацией, но самое страшное — погибли десятки праведников, работавших на заводе и в прилегающих населенных пунктах… Гнев Всевышнего, приняв облик иранских ракет, обрушится на головы дьявольских порождений, нарушивших лживые нормы международного права, давно растоптанного большим заокеанским Сатаной…

Аятолла исчез с экрана, и знакомая дикторша с дежурной улыбкой зачитала следующее сообщение:

— Наш корреспондент в Тель-Авиве передал по спутниковому телефону, что в городе объявлена воздушная тревога, после чего произошел досадный обрыв связи. Мы надеемся, что получим полную картину происходящего к следующему выпуску новостей.

Подобные развлечения ближневосточных дебилов могли аукнуться грандиозной мясорубкой. Вадима даже прохватил озноб. К сильнейшему изумлению старшего лейтенанта, двое, стоявшие рядом с ним возле витрины, на передачу совершенно не обратили внимания. Невысокого роста — примерно по плечо Вадиму — сорокалетние мужички невыразительной внешности. Разве что один из них был в плечах вдвое шире второго, тоже не хилого.

Который постройнее, сказал озабоченно:

— Меня смущает, как оформить юридически. На случай, если в инстанциях появятся вопросы.

Широкоплечий пренебрежительно взмахнул громадной пятерней и произнес, лязгая кавказским акцентом:

— Оформим решением тройки. Егор подпишет, Леонид подпишет, прокурор тоже подпишет.

— Но получается задним числом…

— Почему задним, дорогой? — кавказец удивленно посмотрел на собеседника. — Сегодня вернемся и соберем тройку. И число поставим — двадцатое марта. Никаким задним числом не будет.

Странная арифметика убедила сомневавшегося, и он выдохнул с облегчением:

— Действительно, верно получается.

В это время подошел Егор Сергеевич, поздоровался и представил Вадима мужикам, обсуждавшим путаницу в датах.

— Познакомьтесь, это Вадим Лаптев, про которого я вам говорил, — сказал Егор Сергеевич. — Прошу любить и жаловать, как говорится.

Широкоплечий очень крепко пожал руку и назвался дядей Гришей. Второй вежливо улыбнулся и, протягивая ладонь для пожатия, пробормотал:

— Богдан… Трофимович. Но вы обращайтесь по имени.

— Пойдемте, Вадим, магазин вот-вот откроется, — предложил Егор Сергеевич. — Я познакомлю вас с другими членами делегации.

За десять шагов до дверей «Соляриса» он поведал, что большой отряд сельских учителей истории приехал по обмену опытом из Брянской области. Решили заодно прикупить полезную литературу, поэтому нуждаются в консультации специалиста.

В толпе возле входа их ждали остальные работники просвещения: Леонид Федорович в джинсах, водолазке и кожаной куртке, Вася и Петрович в брезентовых плащах с капюшонами, а также носившие двубортные костюмы с галстуками учителя постарше возрастом: Александр Романович, Григорий Борисович и, как ни странно, Эммануил Семенович. Поскольку подобные имена встречаются не часто, можно было понять, что именно этот гражданин в допотопных круглых очках прошлой ночью отрекомендовался ролевикам как анархист-мистик. Только костюмчик на нем был отнюдь не старомодный — словно только что на толкучке куплен.

Ровно за две минуты до открытия книжного супермаркета разразилась гроза. Вадим накрыл голову капюшоном непромокаемой курточки дальневосточного пошива, печально подумав, что следующий дождь может оказаться радиоактивным. От невеселых мыслей его отвлек Егор Сергеевич, который показал на тумбу с портретом губернатора и сказал Леониду Федоровичу:

— Помнишь, сколько крови пролил его дед?

— Прадед, — уточнил Леонид Федорович. — Редкостная был сволочь. Как сейчас говорят, «жертва необоснованных репрессий».

— Жертва, как же… — дядя Гриша покачал головой. — Всех людей с образованием был готов отправить в лагерь, лишь бы не подсидели его…

Подобные слухи про бывшего партийного вожака и предка нынешнего губернатора ходили, но публиковать их при нынешней власти не осмеливался даже Мишка Шенберг. А вот деревенские историки из Брянска были в курсе, что само по себе удивительно… Тут кто-то из продавцов открыл дверь, и покупатели устремились в торговые залы.

Далеко в глубь магазина уйти не удалось — грозный голос пожилой продавщицы тети Шуры заставил всех вернуться к камерам хранения и сдать все сумки.

— При немцах порядки были помягче, — обиженно прохрипел страдавший простудой Петрович. — И саквояжи не сдавали, и полицаи не проверяли на улицах аусвайсы.

— А я вам не гестапо! — рявкнула тетя Шура. — Шмонай потом, чего вы там по сумкам потырили.

Под строгим надзором сварливой бабки-пенсионерки Петрович и Леонид Федорович затолкали в ячейки спортивные сумки с гордой этикеткой «Abibas». Вероятно, среди местных изготовителей контрафакта нашелся грамотей, нарисовавший букву «d» задом наперед. Покончив с формальностями, публика разбрелась по прилавкам, и Егор Сергеевич осведомился:

— Ну-с, с чего начнем?

— Я бы начал, как в прошлый раз, с «Повести об Адольфе Гитлере», — сказав это, дядя Гриша улыбнулся, как будто изощренно пошутил. — Жаль, здесь ее не должно быть.

Удивленный и даже обиженный подобным недоверием, Ефим Евсеевич немедленно вступился за свой магазин:

— Почему же не должно быть. Несколько экземпляров завалялись.

Требуемая книга молниеносно легла на прилавок. Побледневший и заметно разволновавшийся дядя Гриша осторожно взял «Повесть», полистал, нашел интересующее его место и стал читать вслух:

— Между тем Англия неустанно предпринимала попытки уговорить Россию вступить в союз против Германии. Если бы это произошло, Германия была бы окружена недружественными государствами со всех сторон. Однако в отличие от остальной Европы Россия не торопилась ввязываться в дела западных держав, долгое время не отвечая ни «да», ни «нет». В конце августа тридцать девятого года союзники узнали нечто для себя неожиданное: Россия заключила с Германией пакт о ненападении. Оказывается, она и не думала воевать с рейхом. На востоке разомкнуто враждебное кольцо вокруг Германии! Англичанам и французам понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя от такого чудовищного потрясения…

— Я тоже потрясен, — пробормотал Егор Сергеевич. — Ведь буквально недавно на конференции об этом говорили.

Дядя Гриша продолжал:

— Тем временем Фюреру стало окончательно ясно, что Польша не хочет подчиниться его предложениям по-хорошему. Он отдал приказ, согласно которому первого сентября тридцать девятого года войска вермахта одновременно с трех сторон — Померании, Восточной Пруссии и Силезии — вступили на территорию Польши. В ответ на это 3 сентября Фюрер получил послание от английских властей, в котором говорилось, что если Германия немедленно не выведет свои войска из Польши, Англия объявит ей войну.

Сельские преподаватели устроили непонятное перешептывание, словно никогда не слыхали этих общеизвестных фактов. В конце концов Егор Сергеевич отобрал книгу и сам прочитал другой отрывок:

— Западная Европа была возмущена. До того Гитлер все время называл Россию с ее советами врагом Германии и вдруг стал действовать с нею заодно! Но понять этот ход было не так сложно. Прежде русские говорили, что хотят создать советскую Германию — установить в ней такое же коммунистическое правление, как в России. Этого Фюрер допустить не хотел. Он всегда поощрял стремление немцев стать национал-социалистами, но отнюдь не коммунистами. Когда же русские отказались от своих планов сделать Германию коммунистической, Адольф Гитлер стал воспринимать их как хороших соседей. Разумеется, западным державам было бы выгоднее, чтобы Россия выступила против Германии, как это было в годы Первой мировой войны. Но Адольф Гитлер предотвратил такой ход событий. Двадцать девятого сентября он заключил с Россией соглашение о границах и дружбе. Было решено, что две страны начнут поставлять друг другу те товары, в которых нуждается каждая из них. Например, русские будут снабжать Германию продуктами животноводства, древесиной и кормом для скота, а Германия Россию — машинами.

Безусловно, в старой книге Аннемарии Штилер те события трактовались несколько иначе, нежели в советской, а тем более — в нынешней, антитоталитарной историографии. Никаких этических страданий, никакой болтовни о секретных протоколах — голый прагматизм. Вадим искренне пожалел деревенских учителей, ежегодно получающих новые бездарно написанные учебники и полные противоречий методические указания.

— Мне как-то не по себе, — признался Егор Сергеевич. — Не знаю, что с нами дома сделают, но книгу надо купить обязательно… Леонид, ты начинал, тебе и дальше командовать.

Леонид Федорович поманил ладонью Вадима и поведал, что им хочется собрать хорошую библиотечку о том, как начиналась война и как были побиты немцы. Но, главное, повторил он — начальный период, дислокация войск, направления ударов и контрударов. Он упомянул, что когда-то покупал мемуары Жукова и Рокоссовского, но хотел бы приобрести новые издания.

— Я вас понимаю, коллега, — старший лейтенант ободряюще улыбнулся приехавшему из глубинки историку. — Старые издания действительно были сильно порезаны цензурой, но в новом веке они выпущены в полном виде, без купюр.

Он добавил, что в последние годы появилось множество серьезных научных исследований с объективным анализом боевых действий. Впрочем, как честный человек, Вадим упомянул и поток низкопробной макулатуры, которую пишут фальсификаторы, стремящиеся очернить отечественную историю.

Подумав, Леонид Федорович провозгласил решение:

— Макулатуру тоже купим, для общего развития. За работу, товарищи. Не забудьте, читать будут много людей. Поэтому чисто военную литературу берем в трех экземплярах, а по нашей линии — в четырех. Вечером приедет начальник главка, он будет разбираться на месте.

То и дело консультируясь с Вадимом, Егор Сергеевич, Леонид Федорович и дядя Гриша (остальные учителя отошли к другим отделам) бойко занялись покупками. Вскоре на прилавке перед ними громоздилась солидная гора ламинированных и коленкоровых кирпичей.

Первым делом они отложили мемуары прославленных маршалов, адмиралов и конструкторов, монографии «Приграничное сражение 1941 г.», «Начальный период войны», «Котлы 41-го года», «Крах блицкрига», «Когда не стало внезапности», «От Дубно до Ростова», «Роковые решения», полное издание «Военной энциклопедии» (нашелся всего один экземпляр) и «Истории Великой Отечественной войны», «Механизированные корпуса РККА в бою», «Советские танки — бронированный кулак Сталина», «Запрещенная Курская битва», воспоминания англо-американских и немецких военачальников, «Флот и война» Роскилла, «Флот, который уничтожил Хрущев», «Кампании войны на Тихом океане», «Сломанный меч Империи». Очень заинтересовали селян-историков иллюстрированные, с хорошими чертежами, издания по боевой технике времен войны — описания танков, кораблей, самолетов, артиллерийских и реактивных установок.

— Ну, кое-что из этого, даже получше, мне внук Ходынцева обещал, — сказал коллегам дядя Гриша и попросил продавца: — Покажите, что у вас имеется по стрелковому оружию.

Внезапно лицо его, до сих пор вполне добродушное, исказилось, как будто учитель увидел ядовитую змею без ошейника и намордника. Проследив, куда нацелен взгляд приезжего, Вадим обнаружил в конце воображаемого луча бульварное издание «Народ выиграл войну вопреки Сталину», «Большевистский геноцид воинов Третьего Рейха» и тому подобную графоманию.

— Автор считает, что раз его жена могла рожать детей не благодаря, а вопреки законному супругу, то и народ мог выиграть войну вопреки Верховному, — сострил старший лейтенант.

Укоризненно покачав головой, Леонид Федорович молча провел большим пальцем поперек горла. К удивлению Вадима, селяне попросили отложить по две штуки нескольких изданий подобного рода.

А гора книг продолжала расти, к великой радости Мозырского, давно потерявшего надежду реализовать древние залежи. Учителя сметали с полок даже сборники статей о боях на Халхин-Голе и в Финляндии, монографии по истории создания ракетного и ядерного оружия. Убедившись, что гости областного центра сами прекрасно разбираются, Вадим попросил Мозырского показать новинки, ради которых он, собственно говоря, наведался в «Солярис».

Ефим Евсеевич показал ему на мониторе новые поступления. В основном, конечно, полная лажа, но были отличные сборники «Директивы главного командования вермахта» и «Документы кануна Второй мировой войны». Вадим купил обе книги, а подоспевший Леонид Федорович схватил их же по три экземпляра.

Брянская делегация принялась обсуждать животрепещущий вопрос о том, сколько баулов понадобится, чтобы упаковать их покупки. Незаметно подошедший Петрович немного послушал их, потом громко кашлянул и предложил поглядеть его находку из серии «Органы госбезопасности в годы войны».

— Десять томов, — гордо сказал Петрович. — В конце каждого — трофейные документы немецких разведок.

Леонид Федорович и дядя Гриша, застонав, бросились к отделу политической литературы. Егор Сергеевич попросил Мозырского упаковать отобранные книги, после чего поинтересовался, нет ли в продаже книги про героев борьбы против большевистского тоталитаризма.

— Если можно, с жизнеописаниями, — вкрадчиво добавил Богдан Трофимович. — Нас интересуют предки героев.

— Было что-то про диссидентов и отсидентов, — припомнил Ефим Евсеевич и послал молоденькую продавщицу поискать в завалах. — И еще у нас много литературы про времена Большого Террора.

Нахмурившись, покупатели переглянулись, и Богдан Трофимович осторожно поинтересовался, какие именно времена имеются в виду. Владелец «Соляриса», весьма удивленный такой реакцией на широко известный термин, объяснил в доступных выражениях. Кажется, его снова не поняли.

— Что вы имеете в виду под «сталинским террором»? — переспросил Егор Сергеевич.

— Ну как же, это про те аресты и расстрелы, которые были в тридцать седьмом, в тридцать восьмом, — Ефим Евсеич даже ладошками всплеснул. — Страшное время было, НКВД хватал всех подряд, и простых людей, и партийных работников. Деда моего взяли, полгода в камере держали. Потом, правда, разобрались, освободили…

Он замолчал, настороженно глядя на свирепую мимику деревенских историков. После тяжелого молчания Леонид Федорович осведомился:

— Вашего деда звали Арон Маркович?

— Совершенно верно, он был нэпманом…

— К моменту ареста он был замначальника облснабсбыта, — уточнил мрачный Егор Сергеевич. — Ваш дед посмел перечить первому секретарю, отказался подписывать липовую бумагу. Шевелев велел его арестовать и выбить показания на всех работников, от которых избавиться хотел. Когда майор Асриян арестовал Шевелева, всех освободили.

— Доломанов эти дела закрывал, — буркнул дядя Гриша. — Завтра его пришлем, а то первая команда уже вымоталась.

В этот момент к Вадиму подошел интеллигентный учитель Григорий Борисович и деликатно поинтересовался, не может ли товарищ помочь в сложном вопросе.

Тройка интеллигентов застряла в отделе научно-технической литературы, где набрала издания по ядерной физике, астрономии, космонавтике, электронике и другим точным наукам, включая скандально известную энциклопедию «Астрономия» популярного столичного издательства. Засмеявшись, Вадим посоветовал не брать энциклопедию, известную грубейшими безграмотными ошибками, предложив вместо нее зарубежную «Радость познания».

В серьезной научной литературе старший лейтенант не разбирался совершенно, лишь подтвердил, что Стивен Хокинг — известный ученый, мировая величина. На удачу сельских историков, зашел в магазин доцент-физик Самойлов, с которым Вадим познакомился на почве совместной сдачи кандидатского минимума по немецкому языку. Немного удивленный странной просьбой, он выбрал для школьных преподавателей несколько хороших, по его словам, университетских учебников по самым разным наукам. Григорий Борисович добавил к покупкам годовую подшивку журнала «В мире науки».

Пока они просматривали эти книги, Александр Романович нашел популярную книжку про важнейшие открытия XX века, прочитал статью «Антибиотики» и потребовал все, что есть, о новых лекарствах и вообще о достижениях современной медицины.

— И про лазеры, — азартно покрикивал Эммануил Семенович. — И про компьютеры. И про теорию Большого Взрыва. И про аномальные явления. И посмотрите, что у вас найдется про путешествия во времени.

— Про путешествия во времени самое лучшее — это «Терминатор», первая и вторая серия, — сказал парнишка-продавец, утомленный настырными учителями. — Третья и четвертая — полный отстой.

— Две первые мы уже смотрели, — признался Александр Романович. — Впечатляет. Значит, не советуете третью серию?

— Разве что в переводе Хоббита, — хохотнул Самойлов. — Там доктор Шмурдке крутой, хорошо сказал про количество радиоактивных осадков. И свистнуть предложил.

Деревенские не поняли юмора, и Эммануил Семенович предложил посмотреть научно-фантастическую литературу.

— Про путешествия во времени только фантасты пишут, — подтвердил Вадим.

Попросив упаковать отобранные книги, они двинулись в отдел художественной литературы. Здесь уже командовал Егор Сергеевич, толково отобравший романы-эпопеи Симонова, Чаковского, Стаднюка и Кошкина, несколько книг про Штирлица, сборники стихов Роберта Рождественского и Всеволода Емелина. Подходя к прилавку, брянские гости переговаривались и лишь в последний миг подняли глаза на громоздящиеся до потолка стеллажи с яркими обложками. Мускулистые супермены и секс-бомбы в скафандрах и доспехах, оставляющих открытыми массу эрогенных участков, равно как взрывающиеся звездолеты, гадкие инопланетяне и поражаемые магическим оружием демоны, потрясли сельскую интеллигенцию до глубины души.

Наугад взяв с витрины какие-то глянцевые книжки, Григорий Борисович нашел аннотацию. Его благообразное, удлиненной формы лицо с седыми усами и аккуратной бородкой, напоминавшее о дореволюционных интеллигентах из числа разночинцев, изумленно вытянулось. Дрогнувшим голосом он стал читать вслух. Вадим не слишком жаловал фантастику, поэтому для него синопсисы звучали довольно дико:

…Время — не препятствие для тех, кто способен изменять Историю… Тихий, ничем не примечательный 1942 год. В далеких землях, за морями и пустынями, среди поросших ядовитой тайгой развалин древнего города хранится Посох Проклятого Архангела. Элитная команда диверсантов Третьего Рейха проникает в Оружейную Палату, чтобы похитить артефакты, вывезенные Николаем Рерихом из дьявольской Пещеры Смерти в неприступной части Гималаев. За успех операции отвечает безжалостная красавица-блондинка обер-штурмфюрер СС Эльза Вольферин, выполняющий личное задание Гитлера. Однако вышколенным убийцам Черного Ордена «Анненербе» противостоит пионерка Марфуша, зомбированная магами-вуду из сверхсекретных лабораторий ГУЛАГа…

…Века и века тому назад отгремела Великая Война, когда лившееся с расплавленных небес жидкое антивещество сожгло Землю на много верст вглубь. Сдвиг фазового градиента вверг колыбель человечества в особое сверхъестественное состояние, где не действуют законы природы, а из виртуальных джунглей прорываются жуткие потусторонние девственницы-людоедки. Лишь в самой глубокой пещере горстка мудрецов, сохранивших эзотерические знания Атлантиды, воспитывают несокрушимых борцов, которым предстоит поднять поверженные миры для Последней Битвы. Там, где с первоначальным злом не могут справиться князья и волхвы, инквизиторы и рыцари, — на помощь зовут воспитанников Великого Храма, и начинаются захватывающие приключения на Земле, в параллельных реальностях, в закоулках мистических пространств и в далекой галактической империи Бархуфистан…

…Начало XXII века не слишком похоже на Полдень человеческой истории. Земля перенаселена, наука в кризисе, и не видно выхода из тупика. Казалось бы, талантливому ученому-физику Марату Ирсанову улыбнулась удача — Великие Гости, пришельцы со Старших Миров, выбрали его для участия в важных научных исследованиях При этом пришельцы строго оберегают свои секреты — по завершении контракта они стирают память у тех, кто на них работал. Однако, проникнув на военную базу погибшей сверхцивилизации, Марат узнал намного больше, чем положено знать варвару-землянину… Перед вами — новый шедевр от автора «Звездных лабиринтов», «Печатей тайны», «Экстремальных услуг», «Клыков Вселенной» и «Скупых звезд»…

— Хотел бы я знать, где они такую траву достают, — вырвалось у Вадима. — У самой Вселенной клыки выросли…

Он с интересом наблюдал, как немолодой продавец, много лет проработавший школьным учителем литературы, безуспешно пытается всучить Егору Сергеевичу собрание сочинений Солженицына. Брезгливо пролистав сокращенное издание «Архипелага», руководитель брянской делегации решительно вернул книгу.

— Включено в школьную программу, — предпринял безнадежную попытку работник прилавка.

— У нас в школе такое не преподают! — отрезал Егор Сергеевич.

В это самое время, смущенно протирая круглые линзы очков, Александр Романович проговорил:

— Как мы и полагали, путешествия во времени для отечественной фантастики не характерны. Да и на Диком Западе после Уэллса ничего такого не писали.

— Ну что вы, уважаемый, — возмутился продавец. — На полках нашего магазина имеется обширный выбор изданий на интересующую вас тему. Вот, извольте…

На прилавке появились «Патруль времени» Андерсона, «Война во времени» Нортон, «Техноколорная машина времени» Гаррисона, «Конец Вечности» Азимова, книги Лаумера и Хейнлейна, сборники «Хроноклазм», «Пески веков», «В океанах Хроноса», «Светофор на перекрестке времени». Затем был извлечен крупногабаритный двухтомник, при составлении коего чертовой дюжине известных писателей предложили написать по рассказу о том, как изгадить и как улучшить жизнь потомкам. Книги так и назывались: «Убить будущее» и «Спасти будущее».

Три интеллигентных учителя вцепились в эти книги, но — вероятно, из жадности — спросили, имеются ли в продаже книги, созданные довоенными писателями. Беляева и Шпанова не нашлось, но продавец раскопал несколько томов Ефремова и Казанцева. Строго поглядев на книголюбов, Егор Сергеевич посоветовал не увлекаться и, обратившись к продавцу, осведомился:

— Нет ли случайно такой книги… читал когда-то, но автора забыл и название. В общем, там человек из будущего привез в прошлое книгу, от чего все будущее совершенно изменилось.

— Не подскажу, уважаемый, — продавец ухмыльнулся мстительно. — Очень уж много таких книг издается в последние годы. Целое течение в альтернативной истории возникло — «литература про попаданцев». Они, попаданцы эти, теперь пачками попадают в прошлое и рассказывают Ивану Грозному, капитану Рудневу, Кутузову, Деникину, Чаке Зулу, пророку Мохаммеду, а то и товарищу Сталину, как тем надо победы одерживать. И будущее, разумеется, меняется — в ту или иную сторону.

Учительский квартет возопил: дескать, именно это им и нужно. Книгопродавец охотно предложил последние издания: «Победа адмирала Макарова», «Упреждающий удар», «Красная Армия всех сильней», «Вставай, страна огромная», «Шпаргалки для Сталина», «Харьков-пентиум», «Вчера будет война», «Пулеметы Чингисхана», «Танковые полчища Бонапарта», «На „Цесаревиче“ в Цусиме», «Лейб-гвардия против Мумии», «Мавзолей Троцкого».

Прочитав аннотации, сельские педагоги облегченно вздохнули. Судя по блаженным улыбкам, они были счастливы. По-крестьянски запасливые брянские учителя принялись упаковывать добычу в предусмотрительно закупленные сумки. Пластиковых карточек они, разумеется, не признавали — какие уж банкоматы в глубинке. Егор Сергеевич и дядя Гриша расплачивались пухлыми пачками наличных. Вадим тоже заплатил за свои покупки и собрался поболтать с Ефимом Евсеичем.

Учителя, пыхтя, перетаскивали тяжеленные сумки в антикварные автомобили с номерными знаками Брянской области. Полицейский наряд ринулся наперехват, но Егор Сергеевич сунул сержанту несколько купюр, и стражи порядка вернулись на исходные позиции.

— Даже права зачитывать не пришлось, — пошутил сержант-полицейский.

Послышалось неодобрительное кряхтенье, и Вадим почувствовал, как его руку сжали мощные тиски. Скосив глаз, он обнаружил, что за него держится дядя Гриша.

— Как вам, офицеру госбезопасности, нравится такая жизнь? — осведомился старый учитель. — Полиция взятки вымогает, повсюду воровство, безработица, от армии ошметки остались. Не зря же писатели мечтают, как бы изменить историю.

— Мало ли что мне нравится или не нравится, — буркнул старший лейтенант. — Кого мое мнение интересует?

— Понятно, — вздохнул дядя Гриша. — Тогда скажите, как историк историку. Я тут полистал кое-какие книжки. Получается, что успех немцев во многом определила внезапность нападения. Как будто высшее руководство СССР не поверило докладам разведки, не привело войска в боевую готовность, не подтянуло соединения к границам…

— Глупости, придуманные идиотами и вбиваемые в голову безграмотной публики, — с отвращением ответил Вадим. — Одни пишут, будто Сталин напрасно сконцентрировал войска возле границы и готовился к нападению, другие — что войска стояли далеко от границы, причем не готовились даже к обороне. А на самом деле никакой внезапности не было, об этом прямо сказано в мемуарах маршалов Василевского и Баграмяна. В Кремле прекрасно понимали, что происходит. Ровно за неделю до немецкого вторжения приграничным округам был отдан приказ развернуться для обороны.

— И в чем же дело, почему не получилось? — хмурясь, осведомился дядя Гриша.

Объяснение было простое. Приказ о развертывании приграничные округа получили 15 июня, два дня ушло на подготовку к маршу, 17 июня корпуса двинулись в указанные районы, одновременно началась переброска войск из внутренних округов. Для завершения этого маневра войскам требовалось около 10 дней, так что дивизии могли занять позиции к 28 июня, но противник упредил Красную Армию.

— Не хватило буквально недели, удар немцев застал соединения на марше. — Вадим развел руками. — В тех книгах, которые вы купили, об этом сказано.

Он посетовал, что гости не смогут достать книгу полковника Ходынцева, написанную по материалам его же диссертации «Боевые возможности приграничной группировки РККА летом 1941 года». Полковник показывал, что даже не полностью укомплектованные личным составом и техникой корпуса и дивизии вполне могли — при умелом управлении — отразить атаки превосходящих сил вермахта.

— Он подарил нам свою книгу, — сообщил учитель и, кивнув на прощание, вышел из магазина.

На улице приезжие стояли возле своих древних колымаг, и Григорий Борисович требовал проехать по аптекам, чтобы закупить побольше лекарств-антибиотиков. Леонид Федорович сомневался и предлагал скорее возвращаться. Интеллигенты упрямо стояли на своем, напоминая, что надо срочно лечить Александра Романовича от костного туберкулеза. Наконец, дядя Гриша сдался:

— Ладно, поехали. Егор Степанович, вы ждите полковника в парке, а мы быстренько заглянем в аптеку.

«Все-таки он Степанович, — подумал Вадим, провожая удивленным взглядом сорвавшиеся с места старинные машины. — И почему Ходынцев подарил им книжку, предназначенную лишь для служебного пользования? Хотя какая на хрен секретность — тот гриф давно устарел…»

Мобильник повелительно сыграл мелодию Гуарани «Мой бедный папа». Голос отца сказал из трубки:

— Сенсацию слышал? Иран ответил ракетами.

— Атомными?

— Вроде бы обычными. Проще говоря, атомной бомбы у них не было. Напрасно базар устроили.

Поблагодарив, он поспешно вернулся в магазин. В кабинете Мозырского работал телевизор, подключенный к спутниковой «тарелке». Как и в день арабской гражданской авиации 11 сентября 2001 года, российские каналы вели прямые репортажи, то и дело переключаясь на трансляцию западных каналов. Сообщения звучали противоречиво, но было ясно, что Иран запустил по Тель-Авиву ракеты дальнего действия «Шахаб», а хваленая израильская ПРО смогла перехватить лишь четверть мишеней. Несколько мощных боеголовок разорвались возле Кнессета, прямым попаданием разрушено здание министерства обороны. Кроме того, боевики организации «Хезболла» начали массированный обстрел северных районов Израиля, применив большое количество реактивных снарядов разного типа. Как сказал ведущий русскоязычного израильского телеканала, «в Хайфе упали десятки „катюш“ типа „Скад“ и „Град“, имеются жертвы среди мирного населения и на попавшей под обстрел „катюш“ авиабазе, где сгорело несколько самолетов и вертолетов».

— Какие новости от Мани? — быстро спросил Вадим.

— Все нормально. — Мозырский налил ему чай. — Только что разговаривал. Цела-невредима.

Снова появилась дикторша РТР, затараторив:

— Выступая по национальному телевидению, президент Ирана подчеркнул, что обстрел израильских городов и потопление израильских кораблей являются адекватным ответом на попытку разрушить подземный завод и бомбардировку домов, где жили иранские ученые-атомщики. Далее он повторил, что метким попаданием иранской ракеты израильский реактор был согласно воле Аллаха поврежден и взорвался, покарав преступников, нарушающих международное право…

— Ух ты! — поневоле воскликнул Вадим.

— Израиль уже дал опровержение, — успокоил его Ефим Евсеевич. — Не было взрыва.

Он переключился на израильский канал и охнул. С экрана улыбалась Маня, Мария Мозырская, дочь Ефима Евсеевича, бывшая одноклассница Вадима. Держа левой рукой микрофон, она показала правой на тянувшийся до горизонта сельский пейзаж.

— Мы ведем прямой репортаж из Явне, — сообщила Маня. — Где-то в той стороне, посреди пустыни, находится атомный научный центр, который объявлен взорвавшимся. Как видите, никаких следов атомного взрыва…

Как бы в опровержение ее слов, с неба слетели два светлячка, и в пустыне расцвели бутоны разрывов. Маня, стоявшая спиной к далекому реактору, не видела, как посреди равнины начал расти огненный гриб. Налетевший порыв ударной волны взметнул тучу пыли, после чего трансляция прервалась.

Мозырский рыдал, проклиная террористов, атомное оружие, весь мир и себя в придачу. Вадим утешал его, объясняя, что там был не настоящий атомный взрыв, а просто авария, как в Чернобыле, и вообще Маня находилась далеко от эпицентра. Ефим Евсеевич немного приободрился, но тут позвонили из дома — его жену «Скорая помощь» увезла с инфарктным диагнозом. Мозырский немедленно уехал, а Вадим побрел в управление — при таком развитии международной политики лучше быть на службе.

В управлении было тихо. Отставной майор Алябьев меланхолично сдавал дежурство прапорщику Ветрякову. Из новостей с Ближнего Востока ветераны знали только, что собирается Совет Безопасности ООН.

Оперативно информация поступала не по телевидению, но через Интернет, поэтому Вадим решил подняться в кабинет и включить компьютер. Он уже был на лестнице, когда дядя Леша сказал:

— Вадим, а почему не сохранилось фотографий Мальцева, Асрияна, Савонькова, Демидовича?

— Так они же остались на оккупированной территории — Мальцев возглавил партийное подполье, Асриян и другие чекисты создали диверсионно-разведывательную сеть. Вот и вычистили из областных архивов все фотографии, чтобы немцы не могли опознать. Кстати, про Демидовича я не говорил — его портрет имеется. Немецкая листовка из серии «Разыскивается опасный бандит».

Старик почему-то изменился в лице. Махнув ему на прощание, Вадим добрался до клавиатуры. Информация вытекала, как сперма, неровными толчками, многие сообщения могли не соответствовать истине, потому как об одних и тех же событиях разные агентства передавали противоположные сведения.

Даже последние областные происшествия попали во всемирную паутинку. Ленты новостей дружно поведали, что президент поручил директору ФСБ расследовать вспышку бандитского беспредела, а моджахедский сайт Kavkaz.org с прискорбием извещал, что стал шахидом великий боец за свободу, участник рейда на Буденновск, эмир центрально-российского имамата Алибек Хансолтанов. Группа видных московских правозащитников уже призвала мировое сообщество осудить очередное преступление кровавого кремлевского режима и немедленно исключить страну Эрефию из Европарламента, Евросоюза, ПАСЕ, ОБСЕ и СНГ.

О бомбардировке Израиля говорилось очень невнятно даже на израильских сайтах. Реактор в Димоне вроде бы не взорвался, как атомная бомба, но сильно поврежден и выбрасывает радиоактивную дрянь.

На севере «Хезболла» не прекращает ракетные удары, выпуская снаряды залпами, число жертв растет, сухопутные войска готовятся перейти ливанскую границу, чтобы выбить с позиций боевиков-ракетчиков, причем несколько танков уже подорвались на минных полях и были добиты неизвестными очень мощными ракетами.

На морском театре крылатые ракеты и беспилотники Ирана потопили два израильских фрегата. Иранская подводная лодка, торпедировавшая несколько кораблей в бухте Тель-Авива, уже уничтожена.

Судьба тележурналистки Мозырской в этой суматохе никого не интересовала. К большой радости Вадима, она сама появилась полчаса назад в Одноклассниках, установив статус: «Как мне хреново». Значит, пока жива…

Вздохнув с облегчением, он позвонил Ефиму Евсеичу, сообщил добрую весть, затем достал из сейфа заначенную бутылку, хлопнул полстакана и пошел бродить по коридору. Управление словно вымерло, лишь в одной комнате Устинцев собирал бумаги, готовясь уходить.

— Идите домой, Лаптев, и отдохните, — посоветовал майор. — Завтра прилетит комиссия, день будет непростой.

Запирая кабинет, Вадим вдруг вспомнил разговор с дядей Лешей, и нестерпимо захотелось посмотреть материалы дипломной работы. Все-таки зря он не пошел в аспирантуру…

Он снова включил компьютер и раскрыл папку со старыми материалами. Текст диплома, фотокопии документов из архивов, фотографии партизанской базы в Горелой лощине, отсканированная листовка о розыске большевистского бандита по кличке Диоген, он же Богдан Демидович.

Такого не могло быть, потому что не могло быть никогда, но Вадим видел сегодня этого человека. Легендарный партизан Демидович Богдан Трофимович, капитан госбезопасности, в 20-е годы вместе с Асрияном водил отряды на польскую территорию, потом воевал в Испании, с декабря 1938 года — заместитель начальника межкраевой школы подготовки разведчиков и диверсантов «Комета» в окрестностях Сталинохолмска, ныне — город Романовск. По слухам, без промаха стрелял из любого оружия с обеих рук, умел приготовить фугас из мешка соломы и склянки чернил, пустил под откос десяток воинских эшелонов, возглавлял успешные налеты на немецкие гарнизоны. Убит в начале 1943 года, когда сводный отряд СС и вермахта зачистил Горелую лощину.

Тот человек в магазине так и назвался — Богдан Трофимович, но не мог быть внуком или правнуком капитана Демидовича, потому что Вадим встречался с единственным потомком партизана-героя… Их было много сегодня — странных людей, не принимавших и не понимавших современную Россию. Причем, кроме великана Петровича, почти все — небольшого роста, как десятки лет назад, когда еще не началась акселерация. Вадим вдруг понял, кем мог оказаться дядя Гриша с его кавказским акцентом, и похолодел. Как могли появиться здесь эти призраки легендарной эпохи?

Дрожащими руками старший лейтенант набрал в строке поиска: «Эммануил Сергеевич анархист мистик». Ответ его даже не удивил, хотя Вадим никогда не слышал этого имени. Разумеется, в такой ситуации чекистам понадобился консультант…

Приходящие на память события последних суток удовлетворительно укладывались в безумную схему. Они появились в нашем времени вчера вечером где-то в лесопарке и первым делом спросили, какая в городе власть… Почему-то пришельцы из прошлого полагали, что Родина может быть под оккупацией — ну, допустим, они пришли из довоенных лет и не знали, чем кончится война… Потом стали проверять документы и поняли, что страны, которой они служили, уже нет, а возникшее на руинах государство они вполне могли посчитать враждебным, поэтому перестали церемониться. Дальше начинаются предельно жесткие силовые операции — захват «языков», добывание денег у мафии… быстро же ребята разобрались, настоящие профессионалы старой школы. Одно слово, дядя Гриша и его компания… А в итоге они сообразили купить книги — наверное, скоро в Кремле узнают о неудачах первых месяцев войны и постараются не допустить прежних ошибок.

«Мы смирились с настоящим, а они думают о будущем, — подумал Вадим. — Они — камни в фундаменте наших плотин, а мы эти плотины разрушили…»

Отключив электроприборы, он запер дверь, чуть ли не бегом добрался до «Соляриса», купил еще несколько книг и, тормознув такси, велел водителю гнать в лесопарк. Они пришли оттуда, и дядя Гриша приказал ждать его там же. По дороге он пытался прикинуть, из какого времени пришла опергруппа — дядя Гриша и Демидович уже развернули школу, но про договор с Гитлером еще не знают. Видимо, весна-лето 1939-го… Все верно, дядя Гриша говорил, что завтра будет 20 марта.

Попасть в лесопарк не удалось — повсюду стояли патрули автоматчиков и с каменными лицами повторяли: дескать, никого пускать не велено. Вадим попытался дозвониться Ходынцеву, но мобила полковника была недоступна. Хоть в чем-то повезло — услыхав, кому он звонит, офицер из оцепления сказал, что командир части скоро приведет последнюю колонну танков — тогда, мол, и поговорите.

Вскоре подтянулась короткая колонна — несколько «Т-55», БРДМ, самоходок и «КамАЗ» с крытыми кузовами. Экипажи покинули машины, а из леса вышли танкисты в старомодных комбинезонах, сели за рычаги и повели бронетехнику и грузовики в глубь лесопарка.

Вадим нашел полковника, когда тот руководил сворачиванием оцепления и прощался с офицерами. Автоматчики садились в грузовики, офицеры разбежались по кабинам, и колонна, зарычав моторами, устремилась в сторону шоссе. В лесу остались двое — полковник Ходынцев и старший лейтенант Лаптев.

— Вы пешком домой пойдете? — криво улыбаясь, осведомился Вадим.

— Мне в другую сторону, — буркнул полковник. — Не желаешь со мной?

— Боязно… не понимаю, как вы решились.

— Меня здесь ничего не держит, а там я нужен. — Ходынцев дернул плечом. — Черт подери, я всю жизнь мечтал о такой возможности!

Из леса навстречу им шли знакомые персонажи дипломной работы.

— Удачи вам, Петр Степанович, — Вадим протянул полковнику пластиковый пакет с книгами. — Отдайте товарищам. Здесь про то, как погибала сверхдержава. Может быть, они сумеют совершить чудо, чтобы наша номенклатурная элита не выродилась в мафию.

— Пригодится, — согласился Ходынцев и снова предложил: — Пошли с нами. Тебе и этому миру осталось жить два часа. Как мне объяснили, все изменяется, как только книги доставляют в Кремль и передают тем, кто будет их читать и принимать решения. Два, от силы три часа.

— Сегодня это случится быстрее, — уточнил, приблизившись, Леонид Федорович. — Главные читатели едут на базу вместе с наркомом и начальником главного управления. Будут через полчаса.

— Прощайте, товарищ майор, — тихо сказал Вадим.

— Ну, я-то тебя завтра увижу, — сказал майор из прошлого. — Может, даже сегодня.

— Прощайте, — старший майор дядя Гриша печально вздохнул. — Надеюсь, стирание мира происходит безболезненно.

Трое уходящих зашагали в сторону Горелой лощины и скрылись за деревьями. Вадим постоял немного, глядя им вслед, даже сделал неуверенный шаг, но потом развернулся и побрел к трамвайной остановке. Лил дождь, но Вадим не поднимал капюшон непромокаемой курточки, лишь часто-часто смотрел на циферблат «Полета».

Мир вместе с ним исчез примерно через полчаса, около пяти вечера, когда трамвай остановился напротив старого дома на Заовражной.

 

Сталинохолмск, 6 мая 1942 года

Перед рассветом немцы все-таки прорвались и сбросили бомбы. Старинный замок задрожал, со стен посыпалась штукатурка, положенная в недавние, после гражданской войны, годы. В окно Ходынцев увидел, как поперек ночного неба падает горящий «Юнкере». Или, может быть, «Хенкель». Генерал-майор самокритично подумал, что напрасно расположил штаб в исторической постройке — больно уж заманчива мишень, и самолеты бомбят, и артиллерия нет-нет, но достанет дальнобойным выстрелом. Впрочем, пока каменные стены метровой толщины защищали от бомб и снарядов. К тому же такого наблюдательного пункта на сотню верст окрест не отыскать — с чердака вся местность на ладони…

Появившийся без стука адъютант, козырнув, доложил, что командир приданного полка прибыл, а эшелоны с танками подтянутся примерно часа через два.

— Давай его сюда, — приказал генерал.

С вошедшим они были давно знакомы. Во времена Освободительного похода в Западную Белоруссию капитан Савчук командовал ротой в танковой бригаде подполковника Ходынцева. После победоносного прорыва «линии Маннергейма» бригаду раскидали по округам и на ее базе сформировали несколько частей. И вот опять свела военная судьба, только теперь генерал-майор Ходынцев командует механизированным корпусом, а подполковник Савчук — отдельным тяжелым танкосамоходным полком.

— Ну, как живой, — весело порадовался комдив.

— Здравия желаю… — Подполковник расплылся в улыбке. — Так это ты, Иван Митрофанович… А мне сказали — доложиться твоему однофамильцу.

— Есть такой однофамилец, его Петр Степанович зовут, — Ходынцев кивнул. — Сам вызова жду, но товарищ представитель Ставки проводит совещание с опергруппой НКВД. Ума не приложу, о чем они говорить могут.

Савчук высказал естественное опасение: дескать, пришло время арестовать кого-нибудь за неудачные действия на фронте. Генерал возразил, что особых неудач в последнее время не наблюдалось, а потому с арестами НКВД подождет до послезавтра. Так и не придумав объяснения, танкисты приняли по маленькой, после чего заговорили про первый военный год.

Изредка срываясь на мат, они вспоминали, с каким трудом выполняли головоломные майские приказы, выстраивая «мешки» на шоссейных магистралях, по которым ринулись на восток вражеские подвижные соединения. В тяжелейших боях — куда там Халхин-Голу и Карельскому перешейку — шли стенка на стенку танки с пехотой. Это была новая война, о которой они узнали из боевого устава, утвержденного летом сорокового. Новые законы войны обесценивали значение численного превосходства — важнее было правильно разместить огневые средства, организовать взаимодействие пехоты с танками, авиацией, артиллерией, а потом точно нанести удар массой живой силы и техники. Случалось, что старенькие, с бензиновыми моторчиками, танки громили застигнутые на марше вражеские колонны. Случалось, что новейшие машины молниеносно сгорали, натолкнувшись на правильно организованный оборонительный рубеж.

Танковая дивизия Ходынцева сгорела за две недели в конце мая, превратив в обгорелый металлолом почти сотню немецких танков и перебив до полка пехоты. А потом почти разгромленная немецкая дивизия каким-то невероятным обходом ударила во фланг, и почти выигранное сражение превратилось в разгром.

— Пока в тылу пополнение принимали, нас на командирских курсах натаскивали, объясняли ошибки, — рассказывал генерал. — В августе-сентябре мы уже получше воевали, а зимой просто разбили и погнали. Учимся помаленьку. Да и техника новая не чета прежней.

— Так точно, — тоскливо подтвердил Савчук. — Учимся. Стыдно вспомнить, как мы в первые месяцы воевали. Только не стоит слишком железо винить. Если бы чуть пограмотнее работали, могли бы на «бэтэшках» и «виккерсах» Гудериана разбить.

Взгляды невольно потянуло к карте. Бумажный лист, раскрашенный топографическими и тактическими узорами, непреклонно подтверждал отсутствие сослагательного наклонения в историческом процессе. Можно было, конечно, побить и Гепнера, и Клейста, и фон Бока, только не получилось. Немцы ловко выворачивались из всех ловушек, отвечая страшными ударами. И даже после кровавых зимних боев, когда казалось бы загнали в волчью яму группу «Центр», обложили в Оршанско-Витебской «бутылке», так нет же — снова смогли вырваться. Теперь в окружении оказались армии недавнего стыка Центрального и Западного фронтов, а панцергренадерские дивизии стремительно рвутся по шоссе на восток.

— Могли бы, наверное, — нехотя признал Ходынцев. — Только новые машины — это чудо.

О поступивших на вооружение танках «Т-39» он мог говорить долго и только восторженно. Мощный мотор, морская пушка в 100 миллиметров, закругленная в виде шляпки гриба башня, толстенная броня, надежный воздушный фильтр. Рядом с этими красавцами прежние «Т-34» казались жалким уродством. Конечно, «тридцатьдевятками» был оснащен лишь один полк дивизии, но в двух других имелись «Т-34-85» — далеко не сахар. У немцев ничего похожего нет и не предвидится.

По такому поводу Савчук тоже похвастался. Кроме батальона КВ-85 и дивизиона самоходок СУ-152, его полк получил батальон танков «ИС». Невероятный дизель мощностью в 800 лошадей, толстая броня и 130-мм пушка в полусферической башне делали тяжелый танк почти неуязвимым и непобедимым на поле боя.

— Только вот чего я боюсь, Иван Митрофанович, — озабоченно продолжил внезапно помрачневший подполковник. — Наверняка ведь предстоят совместные действия с пехотой…

— С кавкорпусом Дунаева, — уточнил Ходынцев.

— Хороший мужик, но тем не менее… Ты же знаешь — если танковая часть действует совместно с общевойсковой, то старшим назначают общевойскового командира. И опять растащут твою дивизию и мой полк поротно-побатальонно.

— Не растащут, — успокоил его генерал. — Есть приказ Ставки — танковые части и соединения, оснащенные новой техникой, получают большую самостоятельность. Нам с тобой даже командарм только указывать может. И остатки Дунаевского хозяйства могут оказаться у меня в подчинении.

Он хотел что-то добавить, но вошел адъютант и доложил:

— Товарищ генерал, приехал генерал из Ставки.

Когда они спускались по древним каменным ступеням, Савчук настороженно поинтересовался:

— Что за человек этот однофамилец?

— Чудной он, — сказал Ходынцев, и непонятно было, как относится генерал к однофамильцу. — Седой совсем, лет на десять, если не больше, старше меня. Но при том пару раз назвал меня «дедом». И не могу понять, откуда взялся — никто про него не слышал, не было такого командира в Красной Армии, но в тридцать девятом вдруг появился…

— В тридцать девятом и в конце тридцать восьмого многие вдруг появились, — хмыкнул Савчук.

— Верно говоришь, однако не сидел он, это мы тоже выяснили… Но военную науку отменно знает. Летом исключительно точно угадывал немецкие рывки. Кабы не его интуиция, все могло намного хуже повернуться… В общем, сам увидишь… Здравия желаю, товарищ генерал-полковник.

Эшелоны с тяжелыми танками миновали городскую станцию, не снижая хода. Люфтваффе трижды за ночь бросалось на поезда, но дивизия истребителей «Як-3» неизменно отгоняла врага, добавляя на земле костры сбитых бомбардировщиков. Хозяйство Савчука разгрузилось на полустанке в полусотне километров западнее реки. К рассвету последние танки укрылись в лесу на фланге ставшего в оборону кавкорпуса генерала Дунаева. По соседству ждали своего часа полки Ходынцева. Колонна грузовиков с последними подразделениями мотострелков подтянулась уже утром, немцы побросали бомбы, но без большой пользы.

Командный пункт саперы оборудовали под елями на горбатой высотке, с которой равнина просматривалась на всю дальность огня дивизионной артиллерии. Горизонт на западе затянуло дымом — там отступали части, не сумевшие удержать врага в «бутылке».

— Их авангарды подойдут часа через два, — процедил седой «однофамилец» с четырьмя генеральскими звездочками на петлицах. — Диспозиция вам понятна: подпустить и расстрелять, пользуясь огневым превосходством. Напоминаю — противник прекрасно маневрирует огнем и колесами, даже небольшое превосходство в полевой артиллерии сохранил. Поэтому внимательнейшим образом отслеживайте любую попытку обходов или охватов. Имейте в виду: возможны сюрпризы — по некоторым данным, ставка Гитлера послала на наш участок новые танки «Тигр».

— Читали, — вырвалось у «деда». — Виноват…

— Виноват будешь, если немца к реке пропустишь, — усмехнулся седой генерал.

Первыми, вслед за нестройно отступавшей советской пехотой, к передовой подкатили немецкие мотоциклисты. Опорные пункты врывшихся в грунт кавалеристов встретили врага плотным огнем, и разведка откатилась, оставив убитых. А вот выставленные перед лесом немногочисленные патрули мотострелков мехкорпуса отступили почти без сопротивления, вяло постреливая из винтовок, и укрылись за деревьями. У противника должно было возникнуть впечатление, что на этом участке нет прочной обороны, то есть между лесом и правым флангом кавкорпуса тянется широкая плохо прикрытая полоса. Несколько мотоциклов рванулись через пустое поле, и лишь в трех километрах наткнулись на подразделение, поспешно копавшее траншеи.

Немудреная хитрость удалась: воздушный разведчик донес, что вражеские колонны разворачиваются на марше. Пешие движутся на расположение кавкорпуса, расставляют орудия. В то же время механизированные части, приняв влево, нацеливаются прорваться по незанятой войсками полосе и ударить по голому флангу дунаевского соединения.

— Клюнули? — недоверчиво переспросил Иван Митрофанович. — Должны ведь знать, что Дунаев — опытнейший волчара.

— Ты пойми, дед, что немецкий генерал не умнее нас с тобой, — не отрываясь от стереотрубы, сказал «однофамилец». — Он тоже по шаблону действует. Просто учился лучше, поэтому больше шаблонов зазубрил. Теперь, танкисты, не подведите, не попадитесь на шаблонную немецкую хитрость.

Трехосные бронетранспортеры Горьковского автозавода, отдаленно похожие на полугусеничные немецкие «ханомаги», увезли «деда» и Савчука в их штабы. Вскоре после отбытия танкистов налетели тучей пикировщики «штука», на которых немедленно набросились «яки» и «лавочкины». Бой выдался свирепый, горящие самолеты падали один за другим. Наши воздушные потери были велики, но прицельного бомбометания у немцев не получилось.

Первой в трехкилометровую полосу, не занятую советскими войсками, ворвалась разведка — мотоциклисты, бронетранспортеры, легкие танки. За ними хлынули колонны главных сил — средние танки с длинноствольными пушками, грузовики с пехотой, самоходки. Отдельной колонной двигались конные упряжки тяжелой артиллерии.

Мысленно повторяя: «Держи нервы в кулаке и не бросайся в ближний бой», — комдив Ходынцев ждал, когда же противник втянется в ловушку. Не сорок первый год, не должны упустить нужный момент. Выдержки хватило — генерал-майор не отдавал приказа открыть огонь, пока не получил условный сигнал «Костер». Это означало, что разведка немецких войск приближается к опорному пункту в глубине ловушки. Дальнейшее продвижение перекрывал батальон мотострелкового полка танковой дивизии, усиленный дивизионом противотанковых пушек «ЗиС-З» и батальоном окопанных «тридцатьчетверок».

Всего на уступленной врагу полосе скопилось не меньше сотни танков, столько же бронетранспортеров, вдвое больше грузовиков, несколько батарей 105-мм пушек и 150-мм гаубиц, минометные упряжки. Сзади длинными лентами подтягивались пешие колонны. С востока показались эскадрильи сталинских соколов — построившись в несколько волн, шли средние бомбардировщики, прикрытые немалым числом истребителей. Не обращая внимания на растянувшуюся по равнине дивизию противника, самолеты проследовали дальше на запад — их целью был следующий эшелон немецких войск.

Появление краснозвездной авиации вызвало легкую панику, четкие линии вражеских колонн смешались, но бомбы с неба не посыпались, и немцы успокоились. Передовые подразделения перестраивались из походного порядка в боевой, готовясь атаковать опорные пункты, канониры расчехляли свои орудия. Небольшие подразделения двинулись влево и вправо, некоторые приблизились к лесу — в любой момент засада могла быть обнаружена.

— Красную ракету! — скомандовал генерал.

Разом заговорили сотни замаскированных среди деревьев танков и пушек. Далеко не каждый выстрел достигал цели, но при точном попадании тяжелые снаряды вдребезги разбивали панцеркампфвагены типов IIIJ и IVF, а также штурмовые пушки StuG III и бронетранспортеры. Ближняя к лесу левая колонна была выкошена в первые же минуты канонады, но дым горящих машин затянул обзор, мешая прицелиться.

Такого погрома Ходынцев не видел даже в августе прошлого года, когда сводный отряд его дивизии разгромил ударом во фланг рвавшуюся к Витебску колонну и продвинулся на десяток километров, расстреливая все, что движется и разбегается. Впрочем, тогда у него были только старые «тридцатьчетверки», лишь один батальон успел получить «Т-34-85». Сегодня все поле было усеяно горящими вражескими машинами. До смерти не терпелось бросить в атаку двести своих танков и перемолотить оставшихся немцев залпами в упор. Однако генерал сдержался, лишь обзванивал командиров частей, требуя продолжать огонь с места.

Немцы попытались контратаковать, развернув к лесу полсотни танков, дюжину самоходок и почти тысячу пехотинцев. Волна контратаки приблизилась к стене деревьев на четыреста метров, после чего откатилась, оставив сгоревшими половину машин. Любо-дорого было видеть, как растет гора опаленного железа.

Отступив с тяжелыми потерями, враг открыл по лесу неприцельный огонь из пушек и гаубиц. Снаряды разрывались беспорядочно, однако некоторые падали рядом с машинами. Вдобавок ветер нагнал грозовые тучи, хлынул дождь, испортивший видимость. Огонь с места потерял эффективность. Как бы угадав настроение комдива, «однофамилец» связался по радио, поинтересовавшись:

— Что предложишь, генерал?

— Атаковать надо!

— Верно, самое время. Только имей в виду, что соседи тоже начали нажимать.

Слова представителя Ставки могли означать лишь одно: переходят в наступление полк Савчука и ударная группа дунаевского корпуса. На такой случай были согласованы сигналы и полосы продвижения, чтобы в суматохе по своим не ударить.

По приказу комдива «Т-39» и «Т-34», покинув лесные укрытия, поползли в атаку. Слабенькие снаряды немецких танковых пушек бессильно скользили по лобовой броне башен и корпусов. Все-таки целый дециметр закаленной стали — враг мог пробить такую защиту разве что с трехсот метров, но подпускать панцеркампфвагены на такую дистанцию никто не собирался. Некоторую опасность представляли только крупнокалиберные полевые орудия, которых следовало расстреливать в первую очередь — не зря же все экипажи на тренировках отрабатывали задачу «Обнаружение и уничтожение артиллерии на поле боя».

Стреляя с коротких остановок, украшенные красными звездами танки миновали скопления горящих вражеских машин и продолжили движение. В прицелах и приборах наблюдения танкисты видели метавшихся немцев и брошенную технику. Противник поспешно отходил на запад, где тоже гремели пушки, а вдалеке поднималась стена жирного черного дыма — словно нефть горела.

Согласно диспозиции полк Савчука расположился в пяти километрах к северо-западу, прикрывая дивизию Савчука с фланга и тыла. Выжидательный район выбрали из расчета, чтобы в случае надобности тяжелые танки и самоходные установки сумели быстро выдвинуться на любое из четырех направлений, откуда можно было ждать противника. Однако враг не показывался, хотя Ходынцев уже почти полчаса стрелял из всех стволов и, судя по радиопереговорам, имел полный успех.

Взобравшись на «грибную шляпку» башни «ИСа», подполковник видел в бинокль поле, по которому катались одиночные машины немецкой разведки. Вдали на западе продолжался воздушный бой, туда эскадрилья за эскадрильей уходили «Ту-2», СБ, «Пе-2» и сопровождавшие их истребители. Судя по густому черному дыму, затопившему полнеба, там обильно полыхали горюче-смазочные материалы.

— Хорошо горит, — с чувством глубокого удовлетворения сказали рядом.

Опустив бинокль, Савчук увидел стоявшего на корпусе «однофамильца».

— Так точно, хорошо, — согласился подполковник. — Наверное, бомберы накрыли колонну бензовозов.

— Нет, это напалм… — Поскольку танкист не понял объяснения, Ходынцев добавил: — Отличная штука.

Три сотрудника НКВД, сопровождавшие генерала, кивками подтвердили незаменимость в хозяйстве неведомого напалма. Один из них — мрачный лицом и не вынимающий руки из карманов длинного брезентового плаща, процедил:

— Вроде бы неплохо дела идут.

— Не сравнить с ранними сценариями, — загадочно согласился другой, покрупнее телосложением. — С таким оружием грешно не победить нокаутом в первом же раунде. Ну, самое большее — во втором.

— Так и получается, — подтвердил представитель Ставки. — Только с таким оружием трудно говорить о чистой победе. Вот если бы нокаутировать их в первом раунде, как метко выразился Петрович, тогда…

Осекшись, «однофамилец» вскинул бинокль. Савчук и без оптики видел, как в сторону его части сворачивает с дороги походно-боевой ордер тяжелых танков. Похожие машины он уже видел на картинках — немцы называли их «тиграми».

— Ну вот и на нашу улицу праздник идет, — обрадовался подполковник и гаркнул: — По машинам!

Множество голосов передало по цепочке приказ командира полка. Лес наполнился звуками беготни, лязгающих люков и подобающих выкриков. Моторы «ИСов» пока молчали.

— Порадуй старика, — сказал генерал, спрыгивая с танка. — Очень хочется посмотреть, как твои «мамонты» будут «Тигров» крушить. И помни, парень, «тигры» пока сырые — не танк, а тапок непрокачанный. Им полагалось осенью в серию пойти, но Гитлер от безвыходности запустил в производство машину, которую доводить и доводить до ума.

«Тигров» Савчук насчитал с дюжину, причем танки явно были двух разных модификаций. На курсах в прошлом месяце так и рассказывали: над новой машиной работают сразу две фирмы — «Хеншель» и «Порше». Как водится при капитализме, конкуренция мешает инженерам объединить усилия, поэтому вместо одного хорошего изделия получилось два плохих.

— Заводи! — отдал команду подполковник.

Танки загремели траками, выдвигаясь на участок, откуда легче было расстреливать неуклюжих противников. Самоходные установки стали в линию на оси движения противника, тогда как танки Савчук повел в обход, чтобы ударить врага сбоку. Первого «Тигра» подбил шестидюймовый снаряд самохода. Бронебойная болванка в полцентнера весом проломила толстую лобовую броню, и танк загорелся. Савчук собственноручно прицелился и выстрелил по другому танку. Тяжелый морской снаряд прошил борт башни и взорвался внутри. «Тигр» встал, выпустив из всех щелей клубы дыма.

— Заряжающий, давай спецснаряд, — приказал подполковник. — Побачим, что за сердечник.

Таких боеприпасов выдали по две штуки на машину со строжайшим наказом — стрелять лишь наверняка. Отбившийся от остального стада «Тигр» как раз двинулся прямо на «ИС» командира полка, наводя длинный хобот пушки. Паскудник опередил Савчука, и 88-мм снаряд с лязгом и скрежетом скользнул по закруглениям башни. Выругавшись, подполковник подправил прицел и нажал ногой педаль спуска, засадив драгоценный спецснаряд в лоб «Тигра» — рядом с маской пушки. После боя оказалось, что снаряд проткнул насквозь дециметровый бронелист, прошел через командира танка, разрушил механизм поворота башни, после чего стальная оболочка разлетелась на куски, а раскаленный сердечник ударил в укладку снарядов, часть которых взорвалась.

Машины с полушариями башен оказались намного сильнее обрубков с прямыми броневыми плитами. Бой закончился быстро — все немецкие танки были подбиты, у некоторых сила удара сорвала и отбросила прочь башни. Серьезно пострадал лишь один «ИС», подставивший врагу борт. Снаряд, угодивший в командирскую машину Савчука, оставил на башне борозду, не пробив броню даже на треть глубины.

Потом седой «однофамилец» указал полку полосу атаки, назначил ближайшую и последующие цели. Враг огрызался, но отступал под натиском стальной лавиной — «хозяйства» Савчука и Ходынцева прижали остатки немецкой танковой дивизии к опорным пунктам кавкорпуса, и знаменитое соединение вермахта закончило свое существование между двух огней.

К вечеру стало известно, что противник разбит на всех участках неудачного прорыва и прекратил атаки. Не давая врагу опомниться, представитель Ставки приказал Ходынцеву и Дунаеву наступать ночью, пока немцы не успели выстроить неприступную оборону. Пришло время танкистам испытать очередное чудо техники — приборы ночного наблюдения.

Когда командиры уточняли детали перед атакой, Савчук рассказал о страшном действии новых снарядов с необычными сердечниками. Выслушав его, Дунаев, за полтора года до войны служивший в Туркестане, засмеялся и сказал: дескать, теперь он уразумел, для чего осенью тридцать девятого вдруг начали разрабатывать урановое месторождение. На рудники пригнали множество зэков, повсюду стояли патрули войск НКВД, в штабе округа ходили туманные слухи, будто уран необходим для какого-то невероятного оружия.

— А теперь понятно стало, — закончил генерал Дунаев. — Уран был нужен, чтобы делать противотанковые снаряды особой пробивной силы.

Танкисты согласились, что боеприпас действительно сильный получился и что ни для чего другого уран наверняка не пригоден. Снаряды с урановыми сердечниками сильно пригодились им осенью следующего года, когда разыгралось невиданное танковое сражение на Одере.

 

Город Дзержинск, 19 июля

Стрелкам оставалось преодолеть последние деления до пяти часов, когда председатель облисполкома поднялся на трибуну. Истомленный долгим ожиданием дискуссионный клуб утих очень быстро, словно кто-то передвинул рычажок громкости. Приветствовав собравшихся, глава области коротко изложил главное.

…Согласительная комиссия в составе членов бюро трех обкомов большинством голосов приняла решения на основе наказов, прозвучавших на вчерашнем митинге… Решено потребовать от руководителей Коммунистической партии Советского Союза, Советской Коммунистической партии, а также Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) уладить разногласия, создающие ненужные межфракционные конфликты в союзном парламенте… Поступавшие из первичек предложения настаивать на объединении трех партий в единую организацию признать несвоевременными… Как показывает исторический опыт, именно многопартийность создает наилучшие условия для товарищеской конкуренции на основе взаимной критики… Рекомендовано провести республиканские и областные парткоференции, на которых будут избраны делегаты на примирительную конференцию Союза компартий СССР… На период до конференции коммунистическим фракциям Верховного Совета рекомендовано воздержаться от постановки вопроса о доверии коалиционному правительству КПСС-СКП…

Народ разразился бурными, продолжительными и переходящими в овации аплодисментами. Выступили по два человека от каждой партии, причем все говорили почти одно и то же, пусть немного разными словами: теперь, мол, от нас требуется проследить, чтобы вожди выполняли обещания или скинуть их к чертовой матери и повыбирать новых, которые станут не свои амбиции качать, а пахать на благо страны и народа. С тем и разошлись, очень довольные сделанным за последние дни.

Снаружи поливал дождь, а на остановке собралась внушительная толпа. Хотя троллейбусы, автобусы, маршрутки и трамвайчики подходили один за другим, народу не убавлялось. К тому же в расположившемся поблизости кинотеатре «Космос» почти синхронно закончился сеанс, выплеснув под грозу сотни зрителей. Вадим задумчиво посмотрел на громадный рекламный транспарант — судя по восторгам критиков и успевших посмотреть друзей, римейк «Петра Великого» обещал оказаться шедевром.

Проталкиваться через толпу не хотелось, поэтому Вадим спрятался от дождя под козырьком витрины универмага. Здесь и нашел его Мишка Шенберг, переполненный восторгами по поводу завершившейся митинговой акции.

— Чего стоишь? — возбужденно начал журналист.

— Ты не поверишь, трамвая жду, как ответил удивленному супругу голый мужик из шкафа.

Фыркнув, Мишка поинтересовался планами на вечер. Услыхав про премьеру в «Космосе», он загорелся, но Вадим предложил посмотреть новинку завтра.

— Устал я, — признался доцент. — Вчера митинг и три лекции, сегодня прямо из аудитории на митинг отправился… Сил нет.

— Давай завтра, — согласился Шенберг. — А сейчас возьмем бутылку и закуску, чтобы отпраздновать преодоление коалиционного кризиса.

Прикрыв головы непромокаемыми капюшонами, они пробежали вдоль стены, обогнули здание и оказались на Театральной площади возле универсама.

Отоварились, как положено для неприхотливой мужской компании, не требующей кулинарных излишеств. «Пшеничная» 0.75, литр «Байкала», баночка консервированного балыка, батон особой твердокопченой, полкило сала, шпроты и кило развесных соленых помидоров. Уложенная в большие пластиковые пакеты снедь приятно оттягивала руку, располагая к задушевному общению.

Друзья уже собрались переместиться на три квартала подальше от центра, где легче поймать такси, но внезапно Вадима неумолимо повлекло в Дом книги.

— Чуть не забыл, — проговорил он виноватым голосом. — Сегодня у них был прием товара. Может, чего-нибудь интересного завезли.

— Поторопись, библиофил хренов, — неохотно буркнул Мишка. — Седьмой час, скоро закроют.

Лет десять назад на этом месте находился магазин «Дружба», торговавший книгами социалистических и других дружеских стран. Однако потомственный коммерсант Ефим Мозырский расширил дело, отхватил соседние помещения, так что теперь Дом книги занимал два этажа. Помимо книжных полок здесь имелся небольшой видеосалон, а на прошлой неделе открылся буфет, где подавали чай, кофе, прохладительные напитки, бутерброды и выпечку. Как хвастался Мозырский, после нововведений поток покупателей удвоился.

Оставив покупки в секции хранения, журналист и доцент-историк окунулись в лабиринт стеллажей. После получасовых блужданий, когда до закрытия магазина оставалось минут десять, в корзинке Вадима лежал только «Путь рейхсминистра», итог почти четвертьвековых трудов Риббентропа во Владимирской тюрьме. На прошлой неделе, прочитав в «Книжном обозрении», что книга все-таки издана в серии «Рассекреченные тайны», Вадим не поверил своим глазам, но вот она — источает приятный аромат типографской краски. А с октября согласно темплану издательство «Наука» начнет выпускать многотомный сборник документов о предыстории Второй мировой войны. Первая книга будет называться «Борьба СССР за создание системы коллективной безопасности в Европе (1932–1937 гг.)» и должна включать вагон ранее не публиковавшихся документов дипломатических и тайных ведомств — отечественных и зарубежных.

Предвкушая радость общения с новой книгой — это даже лучше, чем общение со многими женщинами, — Вадим поднялся на второй этаж. Надо же запастись легким чтивом на следующую неделю. Здесь он столкнулся с Мишкой, который деловито укладывал в корзинку свежий альманах «НФ», книгу из серии «Классика зарубежного детектива» и что-то из библиотеки ЖЗЛ.

Фантастику доцент Лаптев не понимал, криминальные детективы не уважал. Поколебавшись, он все-таки взял увесистый «Поцелуй смерти» — из цикла о приключениях советского контрразведчика, созданного в противовес ублюдочному Джеймсу Бонду. Затем он все-таки купил «Генри Портер и кровавые паладины» — девятую книгу про мальчика-волшебника. Конечно, хотелось бы чего-нибудь посерьезнее. Когда стояли в кассу, Вадим так сказал:

— Скорее бы следующий том «Эры титанов» вышел.

— Даже не знаю, — буркнул журналист. — Чувак решил переплюнуть «Войну и мир». Замахнулся на эпопею.

— Первые два тома были прекрасно написаны.

— Непривычная концепция войны, — пожаловался Шенберг.

— Отличается от школьного учебника, но близко к реальности.

— Верю, но мне такая история не нравится, — Мишка поежился. — Между прочим, я на прошлой неделе, когда в Москву ездил, с редактором «Октября» познакомился. Парень заверял, что в сентябрьском номере начнет печатать главы третьего тома.

От такого известия настроение резко поднялось. Вдобавок по трансляции объявили: дескать, в связи с наплывом посетителей дирекция на полчаса продлила время работы Дома книги — до 7.30.

— У нас есть полчаса, предлагаю попить капучино, — провозгласил Вадим, отходя от кассы.

Мишка возражать не стал. Не то чтобы всем нравился импортный рецепт кофе, но пить капучино стало повальной модой. Чужое слово даже начали склонять по законам русского языка: «Меня вчера клевой капучиной отпаивали»…

Направляясь в кафетерий, они столкнулись с поспешно ворвавшимися в магазин озабоченными мужиками, чья одежда выглядела непривычно даже в эпоху либеральной моды. Двое помоложе нарядились в брезентовые плащи, причем один из них — пониже ростом — все время держал руки в карманах и настороженно поглядывал по сторонам. Еще двое, постарше годами, были одеты в костюмы с широченными лацканами, пошитыми из паршивой синтетической ткани. Большой парень толкнул Шенберга, извинился и сказал своим спутникам:

— Быстрее. Десять минут до закрытия.

Вадим замедлил шаг, поджидая отставшего Мишку, и услышал, как друг-журналист у него за спиной говорит, что торговый центр будет работать до половины восьмого. В ответ послышались бурные благодарности за приятную новость.

Усмехаясь азарту припозднившихся книголюбов, Вадим подошел к стойке, заказал два кофе и пирожные. Когда он с подносиком направлялся к свободному столику, какая-то блондинка в джинсовом костюме замахала руками и крикнула:

— Вадим, давай сюда.

Он машинально шагнул навстречу и вдруг понял, что видит Маню Мозырскую.

Подошедший через пару минут Мишка тоже полез целоваться, радостно восклицая:

— Привет! Ты откуда взялась! Мы так переживали, когда самолет врезался в небоскреб, с которого ты репортаж вела.

— Я была на соседнем, — весело сообщила Маня, то есть Мэри. — Там мой бойфренд погиб.

— Сильно переживаешь? — осведомился Мишка.

— Всплакнула. — Она махнула рукой. — Потом села на самолет и сюда рванула. Как вам живется в Совдепии?

— Прекрасно. — Мишка повернулся к Вадиму. — Странные ребята со мной у входа столкнулись. И меня знают, и тебя. Так и сказали: мол, вы тот самый знаменитый журналист, а ваш друг Вадим Лаптев — историк, в госбезопасности работает.

— Ты работаешь в КГБ? — удивилась Маня.

— Нет, с чего бы… Историю в универе преподаю.

После армии ему действительно предлагали поступить в школу КГБ для офицеров запаса, но Вадим предпочел аспирантуру.

— В общем, я им сказал, что мы кофе пить будем, — продолжал Шенберг. — Обещали заглянуть.

Вадим моментально забыл о приятелях Мишки — очень уж хотелось поболтать с Маней, которую не видел два года. К сожалению, за столик подсели ее предки — папаша Ефим Евсеич, он же директор Дома книги, и дедушка Евсей Аронович. Старцу было за восемьдесят, но голова пока работала, угрожая долгими монологами на все мыслимые темы, потому как патриарх рода Мозырских круглосуточно сидел возле телевизора.

Маня тоже заскучала и шепнула одноклассникам: дескать, надо делать ноги. Ей объяснили, что закуска-выпивка уже закуплены, поэтому остается лишь выбрать, куда движемся — в двухкомнатную Вадима или в трехкомнатную Мишки. Поскольку Мишкина супруга Надюха была на четвертом месяце, решили не беспокоить ее и при первой же возможности стартовать в сторону микрорайона.

Они уже приготовились просить прощения и бежать, когда к их столику подошли двое парней, которые откуда-то знали Шенберга. Высокий книголюб в брезентовом плаще, не без труда выдавив улыбку, произнес:

— Здорово, Лаптев. Не узнаешь Петровича?

Машинально пожимая большую стальной крепости ладонь, Вадим пытался вспомнить собеседника, но ни лицо, ни хрипловатый говорок не вызывали никаких ассоциаций. На всякий случай он осведомился, не служил ли Петрович в Сталинградском гарнизоне, и Петрович охотно подтвердил: дескать, да, приезжал с командой из Астрахани, тогда и пересеклись. Его спутник, человек постарше тридцати, напяливший очень плохой костюм в ужасную полосочку, задержав тяжелый равнодушный взгляд на Ефиме Мозырском, сказал Вадиму:

— Товарищ Лаптев, мы видели на прилавке вашу книгу. Не откажите надписать автограф.

— Охотно. — Вадим встал, предупредив друзей: — Я быстро.

Евсей Аронович, страшно побледнев, привстал и хотел что-то сказать, но челюсти не подчинялись желаниям старика. Тяжело вздохнув, пенсионер опустился на стул и только жалобно смотрел на мужика, попросившего автограф.

До закрытия оставалось чуть больше десяти минут, входные двери были заперты, посетителей только выпускали. В отделе военной литературы Вадим расписался на нескольких экземплярах своей книги «Советско-германский пакт от 23 августа 1939 года: причины, последствия и спекуляции». Именно за эту книгу он получил кандидатскую степень. Вадим уже собрался уходить, когда увидел солидную библиотечку, которую за неполных полчаса отобрали четыре покупателя.

Наверное, ребятишки собирались уезжать на далекую полярную зимовку или даже в Антарктиду — вот и запасались чтивом на много месяцев. Гора книг состояла из военных мемуаров, исследований по военной и политической истории, романов о войне и путешествиях во времени, монографий по ракетной технике. «Вторая мировая война» Лиддел-Гарда соседствовала с «Дуэлями авианосцев» Уильямса, «Танковые сражения» Меллентина — с «Корейским небом» Кожедуба, «Директивы Верховного командования Красной Армии, 1941 г.» — с меркуловскими «Записками наркома», а воспоминания Паулюса — с «Ракетной гонкой» Королева.

Тяжко им на зимовке без Интернета будет, сочувственно подумал Вадим. Он посоветовал азартным книголюбам почитать нескольких историков — московских и ленинградских, чьи труды произвели настоящий фурор в последние годы. Четкая логика в сочетании с использованием рассекреченных архивов открывали совершенно необычную трактовку событий, происходивших в мире и особенно в Европе 30-40-х годов.

Пока трое бегали по стеллажам в поисках рекомендованных изданий, Петрович укладывал выбитые продавцом книги в экзотические сумки, украшенные товарными знаками «Adidas» и «Abibas». Машинально подивившись неизвестным науке фирмам, Вадим стал помогать продавцу паковать книги в полиэтиленовые пакетики. Через его руки прошли «Битва за Белоруссию» Павлова, «Трагедия блицкрига» Клейста, «Огненные вехи» Конева, «Ристалище исполинов» Гланца, коллективные монографии «Киевские Канны, 1942», «Армия Советская» и «Создание ракетно-ядерного щита», а также много выпусков «Бронетанковой библиотеки» и «Флотомастера», симоновский пятитомник «Живые и мертвые», «Атомный шпионаж большевиков» отставного директора MI-6 Кима Филби, «Локальные войны» и «Загадки сталинского террора» Гуляевой и Климентиди. Отдельной стопкой лежали «Внутриполитические конфликты в СССР 50 — 70-х гг.», «Июльский (1978 г.) пленум и триумф социалистической многопартийности», «Политическая эволюция СССР во второй половине XX века», «Идейный разгром буржуазного национал-сепаратизма», «Проблемы развитого социализма», «Атлас мира», несколько энциклопедических ежегодников, а также свежий справочник «Политические партии в СССР». Все книги приобретались в двух-трех экземплярах.

Разумеется, были здесь и «Опередившие эпоху» — прекрасная монография о советских танках времен войны, внесших едва ли не главный вклад в копилку победы. Авторы восхищались подвигом конструкторов, разработавших на базе «Т-34» неуязвимые «тридцатьдевятки» с грибовидными литыми башнями и 100-мм пушками. Поставленные на поток средние танки громили слабенькие тип-3 и тип-4, а на первых порах неплохо противостояли даже «Тиграм». Тем временем не слишком удачный «КВ» был превращен в грозный «ИС», оснащенный мощнейшим 800-сильным двенадцатицилиндровым дизелем В-45 и огромной пушкой, насквозь пробивавшей «Тигров» и «Пантер» снарядами с урановым сердечником. Отдельной темой были, конечно, восторги по поводу прозорливости кремлевских вождей, заблаговременно, еще до пакта с немцами, закупивших в Америке и Германии особые станки и прессы для обработки громадных танковых корпусов.

Последний чек был выбит ровно в половине восьмого. Петрович, подмигнув, достал древний фотоаппарат, зачем-то сфотографировал Вадима на фоне книжных полок, и четыре книголюба, взвалив на плечи тяжеленные «абибасы», бодро зашагали к выходу. По дороге они обсуждали дальнейший маршрут — кажется, собирались заехать в аптеку и накупить много лекарств по списку. Вадим понял, что угадал — такие запасы полагается делать перед дальними экспедициями.

Когда он вернулся к столику, компания уже была готова к отбытию на сабантуй. Только старый Евсей Аронович осведомился:

— Молодой человек, кто был этот гражданин в ужасном костюме?

— Папа, успокойся, это не мог быть друг твоего детства, — взмолился Ефим Евсеич. — В лучшем случае, его правнук.

— Это был он, — тихо произнес старик. — Доломанов, следователь НКВД.

— Дедушка, в тридцать восьмом тебе было пять лет, — дипломатично намекнула Маня-Мэри, явно утомленная этим разговором.

— Мне было девять, и я не смогу забыть это лицо и этот взгляд, — Евсей Аронович разволновался, но продолжал, несмотря на одышку: — Как сейчас помню, второго декабря мама взяла меня с собой. Она хотела просить о свидании с папой. Но вместо следователя Герасимова дело вел этот человек — старший лейтенант Доломанов. Он сказал нам, что Герасимов арестован как соучастник врага народа Шевелева, и позвонил куда-то, чтобы привели папу. Маме стало плохо, она плакала, а Доломанов поил ее валерьянкой и успокаивал. Потом привели папу, и следователь сказал ему, что дело закрыто, и все обвинения сняты. Тогда папа тоже схватился за сердце, Доломанов ему тоже валерьянку дал. А потом зашел очень большой мужчина, Доломанов называл его «товарищ майор», и майор принес папе извинения и пообещал, что виновные в его аресте понесут суровое наказание. Доломанов попросил майора подписаться на каком-то документе, чтобы люди не ходили второй раз в другой день. Но майор ответил, что уже не руководит управлением и что бумагу должен подписать Леонид Федорович. Доломанов попросил нас подождать и куда-то ушел, майор утешал моих родителей, а мне дал шоколадку, велел не плакать и сказал, чтобы я называл его…

Догадываясь, что поток воспоминаний прервется не скоро, Вадим перебил старика:

— Чтобы вы называли его «дядя Гриша». Все так и было — в начале декабря Асриян возглавил учебный центр, поэтому начальником областного управления НКВД стал его заместитель майор Савоньков Леонид Федорович.

— Ну, не знаю таких подробностей. — Евсей Аронович сбился с нити повествования. — О чем я говорил?.. Ну да, Доломанов принес бумагу с подписью, вернул папе какие-то вещи, и нас отвезли домой на машине… Я этот час в НКВД на всю жизнь запомнил.

— Пошли, папа, — нетерпеливо прервал его директор Дома книги. — До свиданья, молодые люди.

Обогнав медлительных стариков, они выбежали под дождь и грозу, поймали такси и поехали на улицу Циолковского.

Похоже, аэробус, врезавшийся в соседний небоскреб, сильно подействовал на Маню. Она даже не требовала называть ее Мэри — только напивалась и почти не закусывала. Когда кончилась «Пшеничная», и Вадим вытащил из холодильника поллитру вьетнамской рисовой водки, Мэри пожаловалась:

— Америкашки так боялись вашего коммунизма, что были готовы кого угодно вооружить — лишь бы против Союза воевать согласились. Вот и подкармливали каких-то пакистанцев, афганцев, диссидентов и прочих ваххабитов… — Она залпом опрокинула фужер и шумно выдохнула. — Ну и фашистов, конечно, ведь они — главные противники коммунизма.

— Видели мы здешних диссидентов. — Мишка покривился. — Те же фашисты, хоть и называют себя христианскими демократами. Один по пьяной лавке прямо брякнул: мол, жалеет, что не Гитлер войну выиграл — тогда бы мы, говорит, всех коммунистов потравили в газенвагенах, а сами баварское пиво пили.

— Тот еще ублюдок, — подтвердил Вадим. — Кстати, не дожил бы он до баварской пивной. С его родословной — прямая дорога из газенвагена в крематорий.

Всхлипнув, Маня прожевала соленый помидор, надкусила изготовленный Вадимом бутерброд с салом и горчицей. Потом стала пересказывать очередную экранизацию «Гамлета», премьера которой состоялась на прошлой неделе.

…От батюшкиного призрака Гамлет узнает, что датского короля отравил родной брат — крутой норманн, правивший варварской страной Руссланд. Захватив престол, коварный убийца вводит порядки, похожие на представления американской публики о коммунизме: начали, конечно, с общности жен и поголовного пьянства. Странствуя по Европе, Гамлет встречает армию германцев, идущую на Польшу. На дежурный вопрос: «На всю ли Польшу вы идете, господа?» — германский командир ответил, что гады из Руссланда уже захватили почти всю Польшу, поэтому его доблестные воины попытаются спасти хотя бы часть этой несчастной страны. На прощание военный вождь (кригсфюрер) германцев пообещал, что придет в Данию, как только покончит с руссландской опасностью в Польше. Германские воины, украсившие свои доспехи сдвоенными руническими молниями, действительно без боя захватили Данию, но Гамлет уже был смертельно ранен, поэтому новым королем стал принц-кригсфюрер…

— От исламистов они уже получили благодарность. — Шенберг по-братски чмокнул Маню. — Теперь еще фашисты им спасибо скажут.

Маня почему-то обиделась и с пьяной непоследовательностью закатила скандал: дескать, ваша Совдепия ничем не лучше. Мужчины попытались тактично переубедить ее, но Маня пошла вразнос и выкрикивала разные исторические примеры. Как положено, главным доводом была свирепость Большого Террора, когда сажали и расстреливали неизвестно за что.

— Ну, допустим, перебили старых большевиков вроде Антонова-Овсеенко, Дыбенко или того же Шевелева — с ними понятно, они только и умели лозунги кричать на митингах и расстреливать невиновных. — Маня махнула рукой, едва не потеряв равновесие. — Ну, ладно, всяких придурков вроде Суслова и Хрущева к стенке поставили — тоже кровавые гиены… Но как объяснить этот изуверский секретный приказ — истребить до единого семьи Горбачевых, Яковлевых и… как их там по матери… Ельциных и еще каких-то простых колхозников? Или чеченские семьи Басаевых, Завгаевых, Яндарбиевых и Дудаевых под корень истребили — спрашивается, для чего? Ну скажи, чем эти несчастные могли советской власти угрожать? Так нет же, нашли всех и — пулю в затылок!

История той директивы на самом деле была совершенно дикая и необъяснимая. Вадим смущенно пробормотал:

— Значит, были какие-то причины. Сама знаешь, после смены наркома в НКВД многих освободили и вообще понапрасну не сажали.

— Ничего я не знаю! — Маня кивнула на бутылку. — Разлей последние капли.

Чтобы разрядить обстановку, Вадим включил телевизор. На третьем московском канале заканчивалась первая серия «Солдатами не рождаются» по роману Симонова. Маня заворчала: дескать, в Голливуде хватает денег, чтобы пригласить одну-две звезды на фильм, а коммуняки собирают потрясающие букеты исполнителей. Выслушав ответ, что в этом проявляется одно из многих преимуществ социализма, она замяла тему.

А на экране молодой Папанов в роли Серпилина допрашивал Ульянова, игравшего безымянного командарма:

— Ну как объяснить, что мы так умело расставили войска в начале войны, обложили подлеца Гудериана под Барановичами, но разгромить не смогли? Почему он вырвался из окружения и погнал нас, так что мы его только под Минском остановить смогли? Чья в том вина?

— Не спрашивай, Федор Федорович, — опустив голову, глухим голосом ответил безымянный генерал. — Правду не скажу, а врать не хочу. Наша теперь задача — чтобы Паулюс из этого котла не выбрался.

Дело происходило осенью сорок второго — Серпилин командовал дивизией, которая должна была на рассвете начинать наступление на немцев, окруженных в окрестностях Киева. Переломное сражение, после которого гитлеровцы уже не оправятся.

— Ну, быть может, вы ответите, почему не смогли разбить фашистов малой кровью да могучим ударом? — воинственно спросила Маня. — Скажи нам, историк, почему непобедимая и легендарная бежала до Минска и Киева?

— Не бежала, а с боями отступала, — поправил ее Вадим. — А возле границы разгромить не смогли, потому что враг слишком сильный попался.

Начался обычный спор на тему проигранного приграничного сражения. Маня и Мишка сцепились, яростно ссылаясь на общеизвестные факты, но каждый трактовал факты по-своему. Вадим отмалчивался, потому как осточертели некомпетентные суждения дилетантов на основе второсортных фильмов и публикаций.

Почему-то каждый второй обладатель образования от неоконченного среднего и выше считает себя вправе судить о сложнейшей военно-политической игре тех лет. Время от времени в обществе случались спазмы, когда журналисты и писатели принимались обсуждать драматические события первого военного полугодия. Главными источниками вдохновения были школьный учебник истории для 10-го класса (учебники для университетских истфаков дискутанты осилить не могли), мемуары полководцев и несколько книг западных исследователей.

Главным откровением подобных диспутов становилось открытие Америки про лучший в мире танк «Т-39», и Маня вспомнила о чуде-машине уже на второй минуте схватки. Вадиму пришлось объяснять, что про «Т-39» написано даже в школьных учебниках, но «тридцатьдевятка» имела существенные конструктивные недостатки вроде слабой трансмиссии, ненадежного дизеля и мутной оптики, а в реальном бою наши танкисты дрались не столько против панцеркампфвагенов, но имели дело с окопавшейся пехотой, расставившей на позициях полевые пушки.

— Технические проблемы решались, — огрызнулась Маня. — Смогли же каким-то образом запустить в производство эти невероятные восьмисотсильные дизеля и танки с круглыми башнями! Но как оценить абсолютно чудовищный приказ: отвести войска на полсотни километров от границы — по существу, без боя оставили немцам территорию, равную половине Франции!

— Прекрасное решение, — вопрос был обглодан до последнего ребрышка, поэтому Шенберг ответил, не задумываясь. — Вывели первый эшелон из зоны артиллерийского огня, заняли прочную оборону на рубеже укрепрайонов, под их прикрытием подтянули дивизии со всей страны, пополнили до штата, сформировали ударные группировки.

Вадим подхватил:

— Рассредоточили авиацию, встретили танковые клинья мощными контрударами.

— Потери в самолетах у нас были вдвое больше, чем у немцев, — дежурно возразила Маня. — И в танках, и в пехоте.

— Зато через два месяца такой мясорубки вермахт уже не мог наступать, — победоносно заявил Мишка. — Жаль, конечно, что наши комкоры и командармы так неумело действовали. Верховное командование выработало идеальную диспозицию, ударные группировки немцев сами по мешкам расползлись, а на уровне фронт-армия херрен генерален побили товарищей красных командиров. Опыт сказался, серьезный подход к военному делу.

Вадим напомнил, как в начале сорок второго Гитлер сказал дружку своему Муссолини: дескать, если бы я знал, что нас ждет в России, то не стал бы нападать. И еще доцент предположил, что решение о вторжении в СССР вызвано шизофренией фюрера, его зоологическим антикоммунизмом и подстрекательством англосаксов. Советские же руководители всеми силами пытались избежать войны.

— Он боялся Сталина, боялся совковых танковых армад, — устало проговорила Маня. — А ваш Усатый просто выжидал удобный момент. Через три года Совдепия имела бы двадцать тысяч неуязвимых танков, реактивные истребители и первую атомную бомбу. Кто-нибудь сомневается, что сделало бы Политбюро, получив атомную бомбу?

— Тебе жаль Гитлера? — удивился Мишка.

— Нет, конечно. — Она опустила голову. — Просто бывает обидно, что у нас такая неудачная история.

— Какая есть, — вздохнул Вадим. — Мне тоже бывает обидно, что у нас такая неудачная история любви получилась.

— Нашу с тобой историю нетрудно исправить, — сообщила Маня. — А вот у страны была история — страшно вспомнить. Сами видели — деду в каждом встречном энкавэдэшники мерещатся.

Мишка шестым чувством понял, что становится третьим лишним, и молниеносно вспомнил о беременной спутнице жизни. Вадим и Маня поцеловались, не дожидаясь, когда за ним хлопнет дверь. Конечно, годы разлуки сильно изменили обоих, да и чувства притупились, утратив былую неукротимость, однако их по-прежнему влекло друг к другу, а в такие моменты люди меньше всего думают о высоких материях. Для них существовал лишь воспетый поэтом ускользающий миг между прошлым и будущим.

Чуть позже, когда они, счастливые, но еще не вполне удовлетворенные, стояли под душем, Вадим сказал, улыбаясь:

— Ты права, нашу историю удалось исправить.

— Я всегда права, — провозгласила Маня. — Но историю человечества исправить нельзя.

Она была весьма далека от истины. Где-то в непостижимой бездне пространства-времени очередная порция книг была доставлена в Кремль, куда незадолго перед тем вернулись члены узкого руководства, побывавшие утром в Сталинохолмске. Спустя четверть часа двое из тех, кому история доверила право принимать решения, раскрыли два разных издания в глянцевых обложках и стали читать, делая пометки в толстых тетрадях. Очередная перевернутая страница подняла волну, которая побежала сквозь время, стирая версию будущего, признанную неудачной.

 

Западная Белоруссия, 22 июня 1941 года

Штаб разместился в каком-то феодальном строении времен короля Ягайлы. Древняя каменная кладка создавала иллюзию защиты, хотя лучшей защитой была непрерывная работа истребителей. Все пять военных дней авиация работала с большим напряжением, нанося немалые потери наземным и воздушным силам противника.

Задачу командирам ставил генерал-лейтенант Ходынцев, присланный на фронт из Ставки. С однофамильцем полковник Ходынцев уже встречался — на зимних курсах переподготовки комсостава и на мартовских окружных учениях. Никто прежде не слыхал об этом генерале, хотя в армии все старшие командиры на виду. Тем не менее седого военачальника уважали за толковые лекции, глубокое знание тактики, справедливую строгость, а также за оригинальные взгляды на будущую войну, которая во вторник перестала называться «будущей».

Кроме «однофамильца», командарма, двух комкоров и четырех комдивов, на военном совете присутствовали сотрудники НКВД, постоянно сопровождавшие представителя Ставки. Как обычно, они держались в сторонке, почти не вмешиваясь в генеральские разговоры. По слухам, одним из чекистов был знаменитый дядя Гриша — командир диверсантов, которые в первый день подорвали противнику десятки складов боеприпасов и горюче-смазочных материалов. Якобы некоторые взрывы случились за пять минут до начала войны.

— Форсировав реку Неман в районе Гродно, противник пытается продвинуть механизированные соединения в направлении городов Вильнюс и Минск, — показав на карте предполагаемые маршруты немецких ударов, «однофамилец» перечислил вражеские дивизии, после чего продолжил: — Задача вашей армии — прочно удерживать занимаемые позиции, вести активные действия, уделяя особое внимание противотанковой обороне. В то же время мехкорпус наносит удар во фланг армейскому корпусу противника, который силами двух танковых и двух гренадерских дивизий ведет наступление на позиции кавкорпуса генерала Дунаева. Авиация поддержит ваши действия, а мосты через Неман взорваны коллегами…

Помянув коллег, генерал движением головы указал на бесстрастные фигуры сотрудников госбезопасности. Затем он поставил конкретные задачи каждому соединению и добавил: дескать, если в первые же дни приграничного сражения выбьем фашистскому зверю его стальные клыки, то вторым ударом будет легче хребет переломить.

Когда расходились, полковник Ходынцев пробормотал:

— Жаль, мало у нас этих новых танков с круглыми башнями.

Командир мехкорпуса сказал укоризненно:

— С теми танками любой дурак победит. А мы должны воевать на том, что имеем. И зубы выбить, и шею свернуть.

— Сделаем, — козырнув, полковник сел в свой броневик и велел водителю гнать в штаб дивизии.

Конечно, новые «Т-39», производство которых сейчас налаживал завод в Сталинграде, были посильнее проверенных на финской войне «Т-34», но и прежнее поколение танков не уступало немецким. И организация наших бронетанковых войск стала более рациональной.

Весь прошлый год механизированные войска Красной Армии занимались переформированием, совсем старые «Т-26», «БТ-2» и всевозможные плавающие танкетки были распределены по стрелковым и кавалерийским соединениям, так что каждая дивизия получила по танковому полку. Конечно, сотня старых машин — не ахти какая сила, но могут неплохо поработать и в обороне, и в атаке. Более современными машинами комплектовались механизированные корпуса.

Неделю назад два полка в дивизии Ходынцева включали по сотне «БТ-5» и «БТ-7», а третий получил семь десятков «Т-34». Остальные машины должны были поступить к осени, но теперь придется воевать с тем, что осталось. И мотострелковый полк не успел получить всех положенных грузовиков, и в артиллерийском полку лишь один дивизион самоходный, а два других имеют на вооружении буксируемые гаубицы и противотанковые пушки. Придется изворачиваться. К тому же представитель Ставки обещал усилить его дивизию батальоном тяжелых танков. Правда, при этом непонятно подмигнул и почему-то назвал полковника «дедом».

Впрочем, куда сильнее генеральских шуточек заботил Ходынцева именно полк «тридцатьчетверок». Подготовкой остальных частей дивизии он занимался больше года, проводил тренировки всех видов, включая батальонные и полковые учения с боевой стрельбой, даже на окружных маневрах с блеском себя показали. Весной получили пополнение, довели подразделения до штата, на учениях натаскали танкистов, артиллеристов и мотострелков. Тогда же все танки прошли техосмотр, многие машины были отремонтированы, так что за них полковник не беспокоился. А вот новые «Т-34» начали поступать в дивизию только в этом году, и хотя личный состав неплохо освоил технику, отличных оценок по тактике и огневой подготовке они пока не заслужили.

До сих пор опасения полковника ничем не подтвердились. С первого дня танкисты дрались отлично, грамотно прикрыли отход передовых соединений на оборонительный рубеж. И не их вина, что враг все-таки сумел переправиться через Неман. Однако в настоящих боях дивизия пока не участвовала, что добавляло Ходынцеву причин для волнения.

Возле штаба дивизии полковника встретил знакомый мужик в мундире майора. Еще год назад Савчук был капитаном, командовал ротой в танковой бригаде подполковника Ходынцева и отличился при прорыве «линии Маннергейма». В мае сорокового бригаду старых танков «Т-38» переформировали в дивизию, Ходынцева назначили комдивом, а Савчука загнали на Урал.

— Как живой! — обрадовался полковник и вдруг разглядел в темноте укрытые под деревьями громадные корпуса «КВ». — Ты, что ли, тяжелым батальоном командуешь?

— Так точно, прибыл в ваше распоряжение.

Майор доложил, что в батальоне 22 танка «КВ», экипажи хорошо подготовлены, машины заправлены, боекомплект загружен. Разумеется, полковник спросил про сверхтяжелые «ИСы», но Савчук огорченно ответил, что те машины, как и «Т-39», в серию пока не пошли. На заводе говорили: мол, запустят их в производство, если противник придумает сильный танк, способный справиться хотя бы с «Т-34». Пока же челябинцы гнали «КВ», постоянно совершенствуя конструкцию.

— Ну, верховному командованию виднее, — стараясь не демонстрировать сомнений, бодро резюмировал Ходынцев. — Значит, сегодня встретим врага всеми силами.

Он поставил комбату задачу на карте и приказал начинать выдвижение прежде, чем рассветет. Пока экипажи готовились к маршу, Савчук попросил коротко, хотя бы в общих чертах, объяснить, что происходит в действующей армии.

— Нас ведь еще в прошлую среду в путь отправили, — сказал майор. — Сначала предписали двигаться на Львов, но в Белгороде развернули эшелоны на Минск. Так что неделю мотаемся на шайтан-арбе и ничего толком про войну не знаем.

— Дела вроде бы неплохо идут, хотя на полсотни верст от границы отступили, — начал Ходынцев и кивнул на дверь. — Пошли, братишка, посмотрим, как твои молодцы в дорогу собираются… В общем, за два дня до начала, то есть в ночь на то воскресенье, нас подняли, приказали скрытно выдвинуться в район северо-западнее Минска и тут рассредоточиться. К понедельнику корпус укрылся в лесах и болотах, а во вторник перед рассветом немцы большими силами авиации разбомбили наши пустые казармы.

— В газетах писали, наша авиация сбила много немецких самолетов…

— Страшные бои шли в воздухе, — подтвердил полковник. — Иной раз видели в небе одновременно сотни машин. И бомбили немцев, и самолеты их сбивали, и они нас не жалели. Дня три назад один сбитый капитан-истребитель на парашюте к нам опустился. Так он рассказывал, что их полк аж за неделю перед войной из-под Смоленска поближе к границе подтянули, распределили по полевым аэродромам и держали в полной готовности. Как пришли сообщения, что немцы начали обстрел и переходят границу, сразу всю авиацию подняли в воздух. Может, преувеличивает, но уверял, будто крепко потрепали фрицев уже в первый час и потом тоже спуску не давали. Сейчас на военном совете секретную сводку зачитали, что за четыре дня боев противник потерял больше тысячи самолетов, несколько сот сбитых летчиков в плен попали.

Комдив махнул на прощание рукой. Танки вытягивались колонной, направляясь к проселку, ведущему к указанному району сосредоточения. Вздохнув, полковник вспомнил цифры, которые представитель Ставки не назвал, но которые помянул летчик-капитан. Якобы на каждый сбитый вражеский самолет приходится по три наших. И еще он вспомнил картину, виденную позавчера — как штурмовики накрыли бомбами и ракетами немецкий батальон на марше. Отменное было зрелище, хоть боевую кинохронику снимай. Жаль, не оказалось поблизости кинооператора.

Едва рассвело, налетели немцы, закрутились колесом над передним краем, рассыпая бомбы на позиции окопавшихся кавалеристов. Присланный для связи бывалый казак степенно объяснял танкистам: дескать, машины с торчащими ножками шасси — это «Юнкерсы», они бомбят, а похожие на веретено — это «мессеры», они больше из пулеметов стреляют, но порой могут и бомбу кинуть.

Потом вдруг подоспели наши самолеты — знакомые «ишачки» и «чайки». Краснозвездные истребители сбили один бомбардировщик, но «мессеры» бросились на них, как стая коршунов, и сбили два «И-16». Тут откуда-то вылетели три тройки новых истребителей «Як», атаковали немецкие истребители, и в небе началась жуткая карусель, из которой время от времени падали на болото, лес и поле горящие машины. Через полчаса сильно поредевшие эскадрильи разошлись по своим аэродромам, а со стороны противника заговорила артиллерия.

Пушкари корпуса ответили контрбатарейным огнем, над позициями вздыбились фонтаны огня и земли. После недолгой гаубично-пушечно-минометной долбежки немцы сбавили темп стрельбы, а на кавалеристов двинулись танки, сопровождаемые пехотой. Немцы шли в атаку не цепью, но сбивались в кучки, прячась за силуэтами стальных машин.

Сначала наступающих обстреляли артиллеристы, потом заработали пулеметчики, а с расстояния в полкилометра залпами — повзводно и поротно — затрещали винтовки. Танки загорались, вертелись на перебитых гусеницах, фигурки солдат падали, залегали, переползали. Несмотря на потери, немецкие танки приблизились к окопам, проломили натянутую в три кола проволоку, расстреливали пулеметные гнезда. Только теперь комдив дал отмашку, и Савчук передал ротным приказ, который так ждали.

Первые снаряды «КВ» выпустили с места. Потом закиданные ветками великаны рванулись вперед. По лобовой броне бессильно замолотили малокалиберные болванки. Тяжелые танки наползали, не обращая внимания на обстрел, поражая тонкую сталь вражеских машин. Не каждый выстрел достигал цели, даже не каждый пятый. Но каждую минуту возрастало число горящих немецких танков, и противник попятился, начал отходить, словно получил пушечно-пулеметное напутствие «скатертью дорога».

— Преследую, — крикнул в трубку Савчук. — Поддержите.

Его батальон ворвался на немецкие позиции на плечах отступающих немцев, раздавил и расстрелял батарею тяжелых орудий, расстрелял много живой силы. Не задерживаясь, они пошли дальше, проломились через лес, обнаружив слегка холмистую местность и дорогу, по которой мимо них, подставляя борт, двигались танки, грузовики, повозки с орудиями, шагали пехотинцы. Удержаться было невозможно, и майор, доложив обстановку комдиву, приказал расстрелять безобразие на дороге. Два десятка «КВ» открыли с полутора километров огонь осколочно-фугасными, первыми же залпами накрыв цель.

Высунувшись из командирской башенки, чтобы лучше видеть праздник, Савчук увидел, что его догоняет кавалерия, а следом напирают в предбоевых порядках десятки старых машин — не иначе, Дунаев послал на развитие успеха полк своих легких танков и танкеток.

Немцы между тем пытались развернуть пушки и танки для организации отпора. Не давая врагу опомниться, Савчук повел свои роты в атаку. С коротких остановок «КВ» били по вражеским пушкам и танкам, но вскоре тяжелые машины отстали от проворных «Т-26» и «Т-38». Легкие танки умчались, за ними поскакали, обгоняя неповоротливые «КВ», эскадроны кавалеристов. Раздосадованный майор приказал прекратить огонь, чтобы не зацепить оказавшихся впереди своих.

В этот момент раздавшийся из радио голос Ходынцева продиктовал новую диспозицию — перенести удар к западу, где сейчас бомбит наша авиация. Полковник предупредил, что направляет на подмогу полк «бэтэшек» и батальон мотострелков. Километрах в пяти действительно шел воздушный бой. Подобравшись поближе, танкисты увидели пощипанную воздушными атаками крупную воинскую часть — десятки танков и сотни солдат с артиллерией.

Атаку с ходу немцы встретили дружным огнем. Пришлось отступить, оставив на поле подбитый «КВ» и четыре «БТ». Мотострелки заняли оборону, на этой необорудованной позиции они выдержали немецкую контратаку и налет пикирующих бомбардировщиков. Дело шло к вечеру, приехали оба Ходынцева, подтянулась артиллерия, к противнику тоже подошли подкрепления. Оставив часть сил на месте, комдив приказал сформировать маневренную группу из батальона «КВ», батальона «Т-34», мотострелкового батальона и батареи самоходных пушек Пока остальные подразделения имитировали подготовку атаки по всему фронту, маневренная группа совершила обходной маневр через лес и, сметая заслоны, обрушилась на фланг немцев, громя пехоту, танки, пушки, грузовики и вообще все, что подворачивалось.

К исходу дня оказалось, что панцергренадерская дивизия разбилась о прочную оборону, а танковая дивизия разгромлена и отброшена километров на десять. Таким образом, наступление немецкого корпуса на Минск сорвано, причем корпус охвачен с флангов. Разбитые части поспешно заменялись войсками, подходившими из тыла и переброшенными с других участков.

— Отлично повоевали, — подытожил представитель Ставки. — Личному составу отдыхать и приводить в порядок технику. Небольшими подразделениями всю ночь беспокоить противника, чтобы ждал атаки в лоб. А мы на рассвете ударим всеми силами по флангам.

Ночь выдалась светлой — и луна светила, и танки повсюду горели. Трофейные команды доносили, что немецких машин подбито раза в полтора больше, чем наших, причем ремонтные бригады уже начали оттаскивать поврежденные танки, так что к утру некоторые из них вернутся в строй. Победу обмыли наскоро — «однофамилец» на ужин не остался, сославшись на необходимость заглянуть в соседний справа стрелковый корпус.

Когда генерал возвращался к броневику, Савчук услышал обрывок непонятного диалога. Сопровождавший «однофамильца» капитан госбезопасности спросил с недоумением в голосе:

— А как же те, другие танки, не понадобятся, что ли?

— Война не завтра кончится, — ответил Ходынцев. — Сил у немцев еще достаточно, так что много прольется крови, прежде чем до Берлина и Парижа пробьемся. Через год, глядишь, придется против «Тигров» новую технику бросить. А пока прекрасно справляемся чисто военным искусством.

Захлопнувшаяся бронированная дверца отрезала продолжение разговора. Савчук вспомнил слова генерала в начале зимы, когда во главе бригады «ИСов» отражал атаки «Тигров» на подступах к Варшаве.

 

Город Сталинохолмск, 20 июля

Что хорошо в воскресенье — можно проспаться и меньше думать о служебных незадачах. Вадим встал часа на два позже обычного, когда жена расшумелась у плиты. До чего же здорово, что все так удачно совпало зимой, когда они женились. Как раз началось заселение ведомственного дома, и молодожену Лаптеву вручили ключи от трехкомнатной квартиры.

Потягиваясь и поигрывая полупудовыми гантелями, Вадим заглянул в кафельно-кухонное царство. Обоняние не подвело: Маня штамповала пирожки — с мясом, печенкой, сыром и картошкой. Потом оседлает велотренажер и не слезет, пока не выпотеет хотя бы часть лишних килограммов.

— Чего тебя с утра потянуло на трудовые подвиги? — осведомился Вадим, целуя жену. — Как себя чувствуешь?

— Наследничек толкался, — Маня погладила заметно подросший живот. — И не такое уж утро — скоро твой дружок заявится.

Вспомнив про неизбежный визит четы Шенбергов, старший лейтенант мысленно застонал. Спорадически, то бишь через неодинаковые промежутки времени, Мишка превращался в неугомонного маньяка-конспиролога, подлежащего лечению лишь посредством рубашки с очень длинными рукавами.

Зимой он слезно молил друга-чекиста поискать в секретных архивах областного управления сведения про семейство доисторических гуманоидов-питекантропов, якобы во времена царицы Лисаветы поселившихся в дремучих чащах на границе со Смоленщиной. Весной на него сошло невероятное спокойствие, но в июне Мишку стукнула новая шиза: будто перед войной Горелая лощина, что в десятке верст от городской черты, стала местом приземления космических пришельцев. Объяснения про созданный в лощине центр подготовки диверсантов журналист встретил высокомерной ухмылкой — убедить его не удалось.

Всю последнюю неделю Мишка названивал, умоляя о встрече. Вроде бы в дебрях областного краеведческого музея он обнаружил нечто совершенно сногсшибательное. В субботу Лаптевы отмечали юбилей у Мозырских, но сегодня Шенберги нагрянут как штык. Точнее, как два штыка и один маленький штык в неявном виде — Мишкина жена Ларка была на шестом месяце.

Вернувшись после душа на кухню, Вадим обнаружил, что не в силах терпеть такие ароматы, и схватил пирожок под возмущенные протесты хозяйки. Добыча была съедена молниеносно, глава семьи потянулся за добавкой, однако был остановлен телефонным звонком. Сигналил не карманник, а простой городской телефон, почти выведенный из употребления неумолимой логикой научно-технического прогресса.

Без всякой телепатии супруги Лаптевы подумали об одном и том же — звонит Мишка. Маня поняла свою ошибку, наблюдая лицо мужа.

— День добрый… да, это я… и вам не кашлять… — Брови Вадима недоуменно подтягивались к переносице. — Простите, какой Петрович?.. Который дядя Гриша? Нефедьев из Воронежского университета?.. Товарищ, я правильно понял, что вас зовут Григорий Петрович?.. Клуб книголюбов?.. Нет-нет, я не состою, поэтому задолженности по взносам быть не может… Да, наверное, однофамилец… Не переживайте, любезный. Дом книги работает без выходных. Просто в воскресенье закрывается в пять часов… Всего доброго.

Жена чекиста молниеносно восстановила детали телефонного недоразумения и проговорила голосом соседки-разоблачительницы из третьесортного дамского детектива:

— Григорий Петрович приехал из Воронежа взыскивать с какого-то Лаптева членские взносы за прошлую пятилетку, и справочная, по ошибке, дала наш номер?

— Наш номер никому дать не могут, — Вадим помотал головой. — И вообще все не так. Петрович передавал привет от дяди Гриши, который знаком с Лаптевым по клубу, а хотел он выяснить, где в нашем городе можно в воскресенье книги прикупить.

— Загадочная история, — Маня покачала головой, перенося с жаровни на блюдо последние пирожки. — Откуда они узнали наш телефон? Или я переборщила с бдительностью?

— С бдительностью переборщить невозможно в принципе. Недобдеть — запросто, а перебдеть — никак… Ты права: незнакомцы, каким-то образом узнавшие мой номер, производят загадочное впечатление.

Вадим сообщил в управление о подозрительном звонке, надел под куртку кобуру с двадцатизарядным «ланцетом» под патрон 10/23 и набрал номер Мишки. Журналист обрадовал его: мол, они уже подходят к лаптевскому подъезду.

Действительно, через минуту-другую гости уже звонили в дверь. По случаю положения дам Шенберги заявились без алкоголя, с тортом и конфетами.

— Лучше бы банку пикулей принесли, — хохотнула Маня. — Трехлитровую.

Пока уминали пирожки с чаем, Мишка деликатно не заводил разговоров о своей надобности.

Болтали в основном жены, у которых имелась одна тема — про токсикоз и хороших гинекологов. За тортом мужчины перекинулись словечком о партийных делах и вчерашнем выступлении главы правительства на всесоюзном совещании. Все четверо согласились, что съезды КПСС и СКП, намеченные, соответственно, на сентябрь и ноябрь, пройдут не скучнее, чем закончившаяся неделю назад конференция большевиков.

Потом женщины неосторожно вспомнили прогнозы синоптиков о том, что надоевший антициклон скоро должен успокоиться. Мужчины творчески развили идею и решили устроить пикник с рыбалкой. Жены сразу поскучнели, но смирились.

В полдень, сразу после «Музыкального киоска», Вадим и Мишка переключили телевизор на третий канал, где начиналась аналитико-новостная передача «Весть». Известный корреспондент привез репортаж с азиатского фронта. На кадрах отражения северянами налета марионеточной авиации мелькнули хорошо знакомые пусковые установки «С-150». Стало быть, наши помогают союзникам даже такой грозной техникой!

— Какой материал, — простонал Шенберг. — Вот что значит московский журналист…

На экране уже крутился следующий сюжет — об испытаниях гиперзвукового сверхвысотного аппарата. После машины, шестикратно обгонявшей звук, показали старт очередного модуля для марсианской экспедиции. Осталось доставить на орбиту жилые отсеки, и два советских космолета будут готовы к старту. Монтаж обоих американских и китайского кораблей также не отставал от графика. Похоже, в октябре вся армада, запустив свои атомные моторы, двинется в поход на Красную Планету.

Затем показали короткий репортаж из Каира — о 1-й конференции Организации Ближневосточного Сотрудничества. Как и ожидалось, делегаты избрали сопредседателями президента Ирака и премьер-министра Израиля.

По традиции, последняя часть передачи стала маленькой сенсацией: выступил непосредственный начальник Вадима — заместитель министра и начальник 4-го Главка (защита конституционного строя). Голос генерал-полковника не отличался эмоциональностью, но рассказывал он о вещах невероятно интересных и важных. Разумеется, в кулуарах ведомства давно поговаривали, что пора открыто сказать четырехсотмиллионному народу о накопившихся проблемах. И вот — сказали.

Напомнив о неизбежности обострения классовой борьбы по мере приближения к бесклассовому социуму, генерал стал перечислять конкретные примеры усилившегося давления на социалистический лагерь. В первую голову помянул, конечно, подкармливаемые «нефтедолларами» бандформирования в сопредельных странах и попытки — не всегда безуспешные — путчей в дружественных государствах «третьего мира» вроде Чили, Боливии, Венесуэлы, Панамы, Афганистана, Турции, Конго.

Затем генерал открытым текстом поведал о многомиллиардной помощи деньгами и оружием, направленной правым партиям и движениям социалистических стран. Были названы западные дипломаты, уличенные в передаче валюты лидерам непримиримой оппозиции. Те же лидеры тех же партий были замешаны в создании тайных арсеналов и в подготовке боевиков для организации беспорядков, мятежей, повстанческих банд. Разоблачение подобных заговоров стало причиной арестов в Гдыне, Варшаве, Праге, Данциге, Бреслау, Гамбурге, Урумчи, Шанхае, Сайгоне, Бендер-Аббасе, Иерусалиме, Дамаске, Салониках. Коллеги-чекисты из братских стран своевременно выявили замыслы врага и приняли решительные меры оперативного воздействия.

— Не менее сильный нажим потенциальный противник пытался оказать на нашу страну, — продолжал генерал. — Чекисты разоблачили в разных регионах многочисленные попытки создать подпольные антигосударственные ячейки. Преступники, получавшие обильную финансовую и техническую помощь через различные международные организации, планировали совершение диверсий, террористических актов, а в перспективе — насильственное свержение законных органов власти. С этой целью в отдельных автономных и союзных республиках, под предлогом пропаганды национальных традиций, пытались возродить феодальные предрассудки, а в дальнейшем — развязать массовый террор против патриотов и спровоцировать этнические конфликты. В ходе обысков изъяты огромные денежные суммы в советской и зарубежной валюте, тысячи стволов автоматического оружия, шифровальная аппаратура, списки подлежащих уничтожению советских граждан. Среди заговорщиков изобличены некоторые работники государственного аппарата и депутаты Советов разных уровней. Многие вовлеченные в заговор враги государства были замешаны и в других преступлениях — как правило, коррупционного характера.

Фамилии, количество и должности арестованных генерал не назвал. Однако затем было сказано главное, о чем Вадим еще не знал, хотя накануне в управлении зачитывали присланный с Лубянки документ. По словам генерал-полковника, пресечена попытка провезти на территорию СССР ядерные взрывные устройства. Боеприпасы изготовлены в одной из исламских стран, но содержат компоненты, производимые лишь в передовых государствах Северо-Атлантического блока. В ближайшее время, сказал начальник главка, детали обезвреженных ядерных фугасов будут представлены советским и зарубежным журналистам.

— Таким образом, западные страны, потерпев поражение в мирном соревновании двух систем, переходят к открытому террору и даже снабжают своих наймитов оружием массового поражения. В такой обстановке не может быть и речи о каком-либо снисхождении к ядерным террористам. В то же время министр государственной безопасности уполномочил меня заверить общественность, что на происки враждебных сил будет дан адекватный симметричный ответ.

Пленительно улыбаясь, ведущая поблагодарила генерала за интересный рассказ.

Мишка по привычке принялся возмущаться сенсацией, уплывающей мимо его газеты, но Вадим успокоил друга, пообещав подкинуть интересные новости.

— И у нас в области были аресты? — вскричал потрясенный журналист. — Значит, правда, что Герасимова взяли?

— Лично брал этим вечером. Ты будь готов — наверное, завтра днем устроим пресс-конференцию, а потом организую тебе и Мане встречу с руководством. Сделаете свои сенсационные репортажи.

Дамы дружно набросились на него, выясняя, в какой город пытались провезти атомные хлопушки, но Вадим только разводил руками — для него эта информация тоже была новостью. Зато насчет «адекватного симметричного ответа» сомнений не возникало: теперь у советских спецслужб развязаны руки, и всевозможные афро-американские, латиноамериканские и другие диссиденты начнут получать много денег, литературу с полезными указаниями, а также кое-какую спецтехнику.

— Мне жутко, — тихо сказала Маня. — То есть репортаж-то мы снимем, и я скажу с должным пафосом очень гневные слова. Но что, если в следующий раз они смогут протащить фугас через границу?

— Для этого есть мы, — спокойно произнес Вадим. — Мы работаем, чтобы этого не случилось, и работаем неплохо.

— Работают они, — поморщилась Ларка. — И откуда берутся такие гады, если вы работаете?

— Негативные последствия расцвета социалистической демократии, — объяснил старший лейтенант. — Полтора десятилетия мы не слишком строго наказывали врагов. Как правило, обходились профилактикой, то есть вызывали в территориальный орган и объясняли, что нехорошо разжигать межнациональную рознь, призывать к убийствам и мятежам. Некоторые понимали и становились на правильный путь, а другие просто затаились и ждали своего часа. Сейчас они решили, что час настал, но не подумали, что мы продолжаем за ними присматривать.

Он предложил выпить за разгром несостоявшегося путча. Закусив стопку «Посольской особой» предпоследним пирожком, Вадим вспомнил о цели Мишкиного визита. Шенберг снова загорелся и принялся излагать очередную безумную идею. Бедняга убедил себя, что знаменитая комета 1612 года была космическим кораблем, потерпевшим крушение возле Земли. Проведя очередные раскопки в архивах, он твердо решил: обломки звездолета упали именно в болотистых лесах возле деревни Карнауховка, на месте которой позже вырос город Романовск, во второй четверти XX века переименованный в Сталинохолмск.

— Ну и что? — скептически осведомился Вадим. — Эту душещипалку ты нам еще в девятом классе излагал.

Оказалось, что Мишка нашел еще какие-то, чуть ли не ветхозаветные, летописи о необъяснимых феноменах, творившихся в Горелой лощине с незапамятных столетий. Вроде бы и выгорела та лощина после падения небесного камня во времена, когда Минин и Пожарский брали приступом замок Лжедмитрия. Кроме того, в западной прессе поговаривали, будто пресловутая диверсионная школа была создана для отвода глаз, а на самом деле там исследовали космолет пришельцев, на базе которого удалось построить супертанк «Т-39». По этой причине Шенберг считал необходимым разбудить общественность, раскрыть архивы, устроить настоящие раскопки и найти обломки звездного корабля.

— Успокойся ты, маньяк-уфолог, — взмолился Вадим. — Ты же не думаешь, что я пойду с твоими домыслами к начальнику управления или к секретарю обкома нашей партии.

— К секретарю? Хорошая мысль, — одобрил Мишка. — Но я вообще-то собирался статью в газету сделать и через Маню пустить сюжет на телевидении.

Когда с Шенбергом разговаривали по-хорошему, он становился почти вменяемым и воспринимал разумные доводы. Послушавшись добрых советов, журналист согласился поговорить с друзьями в университете и уговорить обследовать ту часть леса с помощью приборов — вдруг обнаружится какая-никакая аномалия. Магнитная, либо гравитационная. Тогда уж точно можно будет шум поднять…

На этом интересный разговор был прерван. Позвонил начальник отдела, сообщивший, что приказано собрать по тревоге личный состав и что машина за старшим лейтенантом Лаптевым отправлена. Нетрудно было понять: случилось что-то серьезное, иначе руководство не стало бы поднимать оперативников, напряженно работавших последние девять дней. Вчера вечером Вадим и еще половина сотрудников управления получили разрешение отдыхать до понедельника. Для срочных мероприятий в воскресный день были сформированы опергруппы. Очевидно, происходили события, требующие участия всего личного состава.

Начальник 4-го отдела полковник Алябьев Алексей Ильич был встревожен. Упреждающие аресты частично разрядили обстановку, следователи разматывали клубок заговора, но не было уверенности, что удалось выявить все ячейки. Прижатые в угол враги, чувствуя неминуемость разоблачения, вполне могли решиться на крайние меры. Поэтому спецслужбы переводятся на усиленный режим, объявлена негласная мобилизация кадрированного батальона спецвойск МГБ.

Оперативникам не надо было объяснять смысл этих мер. Одну роту спецбатальона развернули до штата еще в прошлую среду. Солдаты и офицеры, отслужившие в погранвойсках и спецназе, были возвращены в строй и участвовали в арестах и обысках. Сейчас в гарнизон собираются еще двести с лишним опытных надежных бойцов.

— Есть причины для беспокойства? — поинтересовался капитан Банников.

— К сожалению, имели место происшествия, внушающие опасения, — хмуро проговорил Алябьев. — В такой обстановке мы должны утроить бдительность…

Полковник спросил Вадима, удалось ли выяснить, каким образом неизвестные лица узнали номер его домашнего телефона. Старший лейтенант покачал головой. Алябьев проинформировал сотрудников, что ни в одну городскую телефонную службу никто с подобным запросом не обращался. Следовательно, сделал вывод начальник отдела, эти люди знали номер из каких-то иных источников.

— Среди изъятых при арестах материалов имеются списки сотрудников органов МГБ и МВД, — вставил подполковник Устинцев, начальник отделения, в котором служил Вадим. — Домашние адреса, номера телефонов… Правда, на Лаптева данных в том списке не было, но нет гарантий, что мы нашли все документы.

— Именно так, — подтвердил Алексей Ильич. — Арестованные признаются, что планировали теракты против областного руководства, чекистов и милиционеров. Вадим, имей в виду, что возле твоего дома выставлена засада.

Затем полковник рассказал, что с раннего утра поступают разрозненные сигналы о непонятных событиях.

Рано утром в отдел электроники универмага «Космос» явились четверо мужчин и девица — все несуразно одетые. Посетители хотели купить портативную ЭВМ — «попроще», как они выразились. При этом возникло недоразумение, поскольку покупатели назвали ЭВМ непривычным для продавцов заморским словом «компьютер». Посовещавшись, странные люди приобрели небольшой телевизор «Фотон-1032», дисковый проигрыватель и несколько дисков с историческими кинофильмами. Продавцы посоветовали им заглянуть в Дом книги или книжный военторг, где выбор фильмов намного обширнее.

— Все работники отдела уверяют, что после этих слов посетители-мужчины неожиданно засмеялись. Старший среди них, которого остальные называли «дядя Гриша», сказал: дескать, туда они обязательно наведаются, — сообщил полковник и неожиданно посмотрел на Вадима. — Потом он добавил, обращаясь к своим спутникам: «Жаль, на этот раз Лаптева с нами не будет». Все снова засмеялись… Вадим, у вас есть знакомый дядя Гриша, которого вы водили в книжные магазины на Театральной?

— Есть, — подтвердил старший лейтенант. — Дядя… двоюродный брат матери. Тарасевич Григорий Александрович, в Могилеве живет. Приезжал, когда я на последнем курсе учился, мы гуляли по городу. Может, и в книжный заглядывали, хотя вряд ли. Дядька больше дегустационным залом интересовался.

Полковник нетерпеливо уточнил:

— Какой из себя ваш дядя? Ростом примерно метр шестьдесят, очень широкий в плечах, темно-карие глаза, говорит с сильным кавказским акцентом?

— Ростом под два метра, в плечах широк, глаза серые, акцент белорусский, но по-русски говорит очень чисто, — уточнил Вадим.

— Не тот, — с сожалением резюмировал полковник. — Продавец Месропян по акценту опознал в том покупателе армянина, они обменялись несколькими фразами на своем языке.

Продолжая излагать подробности, Алябьев сообщил, что шестеро неизвестных пожелали приобрести в том же отделе карманные телефоны. Однако узнав, что для регистрации необходимо предъявить паспорт, от покупки отказались. По словам подозрительных лиц, документы они оставили в гостинице, поэтому за телефонами зайдут попозже.

После этих слов Устинцев уточнил:

— Мы проверили все гостиницы. Интересующие нас лица там не появлялись.

Кивнув, Алябьев возобновил рассказ.

Один из продавцов проследил за этой группой и затем сообщил опергруппе, что все шестеро уехали на автомобиле старинной модели в сторону Северного микрорайона. При этом высокий атлетически сложенный мужчина, которого остальные называли «Петрович», тщательно фотографировал улицу, людей, здания и автомашины при помощи фотоаппарата очень старого типа. Одна из женщин — предположительно ее зовут Рита — также делала снимки аппаратом «Зенит-Молния». Как удалось установить, аппарат и шесть катушек цветной фотопленки «Свема» чувствительностью 130 единиц она приобрела также в универмаге «Космос», причем выясняла у продавцов, в какой мастерской можно проявить пленку и сделать цветные отпечатки.

Алексей Ильич раздал сотрудникам фотороботы подозреваемых: дядя Гриша с квадратным подбородком и усами-щеточкой, Петрович — атлетически сложен, рост около 185–190 см, Вася в брезентовом плаще, Богдан — ниже среднего роста, две девицы не старше двадцати пяти лет — Рита и Нюся. Машинально отметив, что некоторые лица кажутся знакомыми, Вадим отложил фотографии, поскольку полковник продолжал вводить сотрудников в курс обстановки.

В органы МВД был сделан запрос информировать о передвижении старинных автомобилей. Сотрудники ГАИ доложили о машине «М-1» довоенного образца в хорошем состоянии с грязными номерами, проследовавшей рано утром в сторону лесопарка. Чуть позже две такие же машины выехали из лесопарка и направились в сторону ближайших к областному центру городов Мальцев и Златобор. Около полудня одна «М-1» была обнаружена в лесу около Златобора с неисправным двигателем. Вторая машина возле Мальцева не появилась. Городским отделам МГБ дано указание искать машину и подозрительных лиц с привлечением сотрудников милиции. Оперативники областного управления вылетели в оба города на вертолетах и уже приступили к работе. Поскольку в управлении оставалось только руководство и одна тревожная группа, генерал приказал вызвать всех, включая отпускников и отгульщиков.

Однако перечень происшествий не был исчерпан. Сообщения продолжали стекаться в управление, и каждый следующий случай укладывался в не до конца понятную схему, подобно фрагменту мозаики.

Сразу после открытия обменных пунктов у стадиона СКА и в здании железнодорожного вокзала люди в странной одежде обменяли на рубли большие партии царских золотых империалов. Между 9 и 10 часами утра в милицию обратились несколько жителей областного центра, подвергшихся ограблению на северных окраинах города. Бандиты, угрожая ножами и револьверами, отобрали у них карманные телефонные аппараты, но денег не взяли. В начале одиннадцатого милиция организовала прослушку этих номеров, и оказалось, что телефоны включались в районе Златобора и Мальцева.

— Не смогли купить телефоны в универмаге, — Устинцев озвучил версию, к которой самостоятельно пришли многие оперативники. — Поэтому пошли на ограбление, после чего зачем-то отправились в ближние города. Работают профессионалы, черт бы их побрал.

— Брать их будем мы, — отрезал полковник. — Черту не доверим…

Дверь кабинета открылась, впустив генерал-майора Бурлака, начальника управления МГБ по Сталинохолмской области. Приветствовав подчиненных взмахом руки, начальник осведомился:

— Что доложишь, Алексей Ильич?

— Ввожу в курс личный состав, Михал Дмитрич. Подозреваемые говорили, что намерены посетить книжные магазины и фотомастерские. Может, подбрасывали нам ложный след, но кто знает… Поставил там людей.

— На это рассчитывать не стоит, — генерал поморщился. — Я больше надежд на патрулирование улиц возлагаю. В резерве держим роту спецназа, полтора десятка бронемашин «Барс» рассредоточены по городу и прибудут в любую точку в течение трех минут. — Бурлак вздохнул. — У кого-нибудь есть догадки, за каким дьяволом они пожаловали?

После заминки в несколько секунд отозвался Банников:

— Похоже на сценарий прошлогодних учений. Проникновение в населенный пункт, изучение обстановки, а в итоге — штурм объекта.

— Похоже, — согласился генерал. — А поскольку мы не знаем, какой объект они намерены штурмовать, остается предполагать самое худшее. Будем считать, что мы имеем дело с террористами. И вы еще не знаете последних новостей. Полчаса назад обнаружен антикварный автомобиль «эмка» в городе Мальцев. И не где-нибудь, а возле нашего горотдела. Опергруппа, прибывшая с вертолетной площадки, нашла майора Емшанова в бессознательном состоянии. Сейчас его «Скорая помощь» откачивает.

Именно этот напряженный момент выбрала Маня, чтобы позвонить на карманный телефон мужа. Под укоризненными взглядами руководства Вадим зашипел, что занят, но Маня перебила его:

— Это насчет утреннего звонка. Телефон тем людям мой дедуля сообщил.

— И кто эти люди? — Вадим включил внешний динамик, чтобы коллеги слышали разговор.

— Знакомые из далекого прошлого. Какой-то благодетель нашей семьи заглянул к старику с утра пораньше и спросил, как позвонить к тебе.

— Сколько можно объяснять, чтобы не давали наш номер! — разозлился старший лейтенант.

— Фитиль ему я уже вставила, — похвасталась Маня. — Но дед уверяет, что тому человеку не мог не назвать наш номер. И еще просил тебя навестить книготорги на Театральной.

— Ладно, ладно… — Вадим дал отбой. — Виноват, товарищи, но вроде бы раскрыта тайна, как приезжие книголюбы ко мне дозвонились.

Генерал и полковник объявили, что звучит правдоподобно и что звонок может не иметь отношения к налету потенциальных террористов, но гости старика Мозырского упоминали те же книжные магазины, что и подозреваемые из универмага «Космос».

Руководство начало раздавать указания по организации патрулирования, оперативники получили указание не расставаться с оружием и регулярно докладывать обстановку в штаб, которым руководит первый замначальника управления.

Потом зазвонил телефон генерала, и Бурлак объявил, что налажена видеосвязь с Мальцевским горотделом. Видеофон был штукой дорогой и неудобной — Алябьев просто включил свою ЭВМ и запустил программу «Почтовый агент». Вскоре на экране появились несколько людей в штатском и в камуфляже.

— Капитан Гусев, оперуполномоченный горотдела, — представился парень в штатском. — Товарищ генерал, дело было так. Я поехал на вертолетную площадку встречать товарищей из области, а товарищ майор остался в отделе. Вернулся я примерно через час с четвертью, нашел майора в отключке, с упаковкой валидола в руке. Врачи подтвердили, что у Валерия Христофоровича сердечный приступ, предынфарктное состояние. В отделе полный порядок, ничего не пропало, но в пепельнице — окурки сигарет Емшанова и папирос «Казбек», которых давно нет в продаже.

— Как состояние майора Емшанова? — спросил генерал.

— Откачали и увезли в больницу, — Гусев покачал головой. — Боюсь, у него с головой не в порядке. Когда санитары уносили, майор обронил, что к нему прадед покойный заходил, сам Григорий Рубенович. И все время повторял, что никогда не слышал про какую-то инструкцию.

— Отправьте кого-нибудь в больницу, — распорядился начальник управления. — Пусть расскажет, что там случилось.

«Приходил Григорий Рубенович?» — Вадим наморщил лоб, вспоминая. Ну да, конечно, Юрий Емшанов был внуком младшей дочки Асрияна… Необъяснимые события, творившиеся в первой половине дня, сами укладывались в мозаику невероятной версии. В эту картину прекрасно вписывались и давние бредни Шенберга, и единственный известный ему благодетель семьи Мозырских.

Не дослушав указания полковника, говорившего, чем предстоит заниматься Банникову и Лаптеву, Вадим сдавленно произнес:

— Михаил Дмитриевич, Алексей Ильич, почему мы сразу не узнали эти лица? — Он выложил перед руководством картинки фоторобота. — Ведь каждый день их видим на стенде боевой славы.

Недоуменно изучив рисованные портреты, генерал признал:

— Похожи. Вы хотите сказать, что подозреваемые загримированы в прежних руководителей областной госбезопасности? Но зачем?

Не отвечая начальнику управления, Вадим набрал номер Мозырских, попросил позвать Евсея Ароновича, поинтересовался, где сейчас Ефим Евсеевич. Выслушав ответ, что сынок на службе, в Доме книги, старший лейтенант осведомился непринужденно:

— Значит, Евсей Аронович, сам Доломанов к вам заходил?

— Таки да, заходил, — подтвердил старик. — Даже шоколадкой «Металлург» угостил той самой, сегодня таких не делают. И колбаска любительская нынче совсем не та, что раньше была. Целый батон мне оставили. Вы с Маней загляните вечерком — угощу, тогда поймешь, какой должна быть настоящая колбаса…

— Обязательно заглянем. Вы мне вот что объясните — Доломанов был один?

— Ну как же один! Савоньков с ним зашел, начальник его, Леонид Федорович. Ой, Вадим, ты не представляешь, как они смешно вырядились, думали, что в наше время такая дурацкая мода…

В очередной раз перебив словоохотливого родственника, Вадим поинтересовался:

— Они не говорили, как сюда попали? И что именно спрашивали про меня?

— У них какое-то секретное место возле Горелой лощины… — Мозырский задумался. — Он сказал, будто они сами плохо понимают, как это получается… А про тебя говорили, что ты им сильно помог и хорошо, мол, если снова появишься в магазине у Ефима.

— Что значит, я им сильно помог? — переспросил старший лейтенант.

— Ну откуда же мне знать? Так и сказали, что много раз им помогал книги подбирать. И про потомков своих расспрашивали. Я им объяснил, что Валерик Емшанов — правнук самого дяди Гриши. Его родители ведь оба у меня в школе учились…

— Удружили, Ефим Аронович, огромное спасибо, вечером поговорим! — Вадим решительно дал отбой.

Настороженно глядя на него, Бурлак спросил:

— Кто-то носит грим полковника Доломанова?

— Старшего лейтенанта Доломанова, из довоенных времен. — Вадим вздохнул. — И может быть, что не загримированы они… Товарищи, прошу выслушать меня, хотя вы навряд ли поверите. Я и сам не очень верю…

Он постарался доложить свои догадки сжато, поэтому сообщение продолжалось не больше пяти минут. Два года назад разговор на эту тему растянулся часа на полтора.

Дело было в конце лета, когда Вадим уже вернулся из армии, женился на Мане, они отгуляли свадебное путешествие и собирались в Минск, где старшему лейтенанту Лаптеву предстояло изучать чекистские премудрости. Мишка приехал в середине дня и упросил выслушать очередную безумную теорию — других у маньяка-уфолога не бывало.

Оказывается, изучая дела дворянского собрания Романовской губернии, Мишка набрел на несколько упоминаний о загадочном происшествии.

Через несколько лет после воцарения государя императора Александра Александровича, то есть в первой половине 80-х годов позапрошлого века, крестьяне Карноуховского уезда подали полицмейстеру жалобу на появившихся в лесах полоумных разбойников. Лихие люди воровали по деревням мелкую живность и выспрашивали, где стоят французы. Сельские стражники прочесали лесной массив, обнаружили стоянку, но самим разбойникам удалось ускользнуть от облавы.

Злодеи продолжали по мелочи беспокоить деревенских жителей, но допустили промашку — зимним вечером обстреляли имение богатого помещика Вильгельма Петровича Хельвига, носившего баронское звание и состоявшего в близкой дружбе с губернатором. Выстрелы напугали гостей, при этом получили ранения сам землевладелец, а также тенор смоленской оперы, исполнявший французские арии. Переполошившись, жандармское ведомство забило тревогу, потому как на памяти было недавнее покушение «друзей народа» на августейшую особу. Вдобавок сын раненого помещика, молодой барон Хельвиг, командовавший драгунским эскадроном в губернском городе, уговорил своего полковника устроить облаву по всем правилам. Сводный отряд драгун, казаков, жандармов, стражников и дворянская охотничья команда с собаками двое суток рыскали по Карноуховским чащам и, наконец, окружили шайку злоумышленников. Те пытались отстреливаться из допотопных кремневых ружей калибром в семь линий, но были подавлены залпами дальнобойных и скорострельных винтовок Бердана.

Шестерых разбойников удалось застрелить, седьмой попал в плен с тяжелыми ранениями, прожил недолго и в бреду наговорил жандармам разные небылицы. Были они будто бы мушкетерами 2-го Юрьевского полка, вместе с полком отступали с Бородинского поля, отбились от своих во время грозы, заблудились в лесу и порешили бить неприятеля, дожидаясь возвращения кутузовской армии. Никаких документов при злодеях, естественно, не имелось, хотя мундиры их напоминали форму русских мушкетеров времен Отечественной войны.

Спустя немного лет старый барон Петер Францевич Хельвиг рассказывал в дворянском собрании, будто бы нашел в фамильном архиве упоминание о похожем случае, имевшем место в правление Екатерины Великой. Согласно стариковской байке, предок барона, имени коего Петер Францевич не удосужился назвать, записал в дневник про невероятный случай на охоте во время ужасной грозы. Якобы где-то между хельвигским имением и Горелой лощиной безымянный предок обнаружил сплетенные из молний чародейные ворота, миновав которые, оказался в глубокой древности. Встречные разговаривали на старинном русском языке и уверяли, будто на Руси правит царевна Софья, не подпускающая к престолу младших братьев Иоанна и Петра. Баронский пращур, перепугавшись, поспешил вернуться через колдовские врата, а по возвращении долго отмаливал грехи. Вскорости он ушел на войну и сложил голову в Кинбурнской баталии.

Историю, рассказанную бароном, слушатели сочли неудачной шуткой на почве старческого слабоумия, и в дальнейшем соседи старались пореже общаться с немецким семейством. Дальнейшая судьба Хельвигов туманна. Известно лишь, что в гражданскую войну офицеры этой фамилии участвовали в мятеже, открывшем Добровольческой армии дорогу на Москву. Когда же контрудар первоконников погнал деникинцев в последний поход к Тавриде, Хельвиги исчезли. По некоторым данным, они ушли с белыми, а затем переселились в Германию.

Молодожены Лаптевы слушали друга вполне скептически, подтрунивали и придирались к явным нелепостям. Шенберг обиделся, но продолжил рассказ, поскольку никто другой вообще не стал бы его слушать.

— Совсем недавно, — поведал он, оскорбленно насупясь, — американцы выложили в Интернет новые документы из архивов Абвера. Много тысяч страниц в дурацком формате пэ-дэ-эф. Так вот, в докладной записке оберста Ленгхайма упоминается неудачная попытка сотрудников московского посольства майора Вайса и гауптмана Хельвига проникнуть в Горелую лощину весной тридцать девятого года. Однако ни в одной картотеке, ни в одном оперативном журнале этот рейд в нашу область не упомянут. Понимаешь?! Ни в абверовских документах, ни в посольских, ни в МИДовских!

— Не заводись, — попросил старший лейтенант. — Я в курсе, чем эта вылазка закончилась. Два немца из посольства, оба — рождены в царской России — собирались разведать межкраевую школу разведывательно-диверсионной подготовки «Комета». Но дядя Гриша, Савоньков и Демидович так основательно замаскировали хозяйство, что немцы несколько часов блуждали по лесу далеко от объекта. Потом поспешно вернулись в Москву, первым же рейсом улетели в Берлин и больше в посольство не возвращались.

— При чем здесь разведка асрияновского хозяйства?! — взвыл Мишка, разгневанный тугодумием друга. — Разве ты не понял, что возле города — нашего города! — образовался темпоральный тоннель двустороннего действия. Иногда можно из прошлого попасть на семь или семь с половиной десятилетий в будущее, а иногда — наоборот — люди проваливаются в прошлое на такой же примерно срок. Проваливаются, но потом той же дорожкой назад, в свое время возвращаются.

— Сенсация мирового масштаба похлеще летающей тарелки, утонувшей в болоте на девятом километре Московского шоссе, — не сдержав издевательской усмешки, согласился Вадим. — А еще каждый детсадовец расскажет, что именно в наших лесах Емеля волшебную щуку поймал. И что в Шемякином угодье Баба-яга живет и каждый Старый Новый год утаскивает в прорубь одну неверную жену. Или, например, на Смоленщине лешие поили самогоном автоинспектора, но из придорожной канавы поднялся святой Никола и погрозил всем пальцем, от чего наваждение рассеялось.

— Темпоральный тоннель не в нашей области, а в соседней, — поддержала мужа Маня. — Общеизвестно, что из Брянских лесов регулярно выходят мужики в полушубках, борода лопатой, «ППШ» на шее… Матерно ругаются и поезда под откос пускают.

— Ну вас! — обиделся Мишка.

Принципиально игнорируя потешавшихся друзей, он принялся развивать разухабистую конспирологию: дескать, Хельвиг из середины XVIII века не просто переместился в 1680-е годы, но встретился с молодым Петром и просветил царевича, как надлежит обустраивать империю. Слушатели, хихикая, поддакивали по принципу «с буйными не спорят». Совсем обидевшись, Шенберг с вызовом осведомился, какие логические несоответствия делают его гипотезу столь смешной.

— Миша, это даже не смешно, — почти серьезно произнесла Маня. — Ну, представь, что такие ворота действительно существуют. Ведь каждый день там бы люди ходили туда-сюда. Ладно, наши малообразованные предки, попав в современность, остолбенеют с разинутой варежкой. Но среди современников наверняка нашлись бы энтузиасты переписать историю.

— Точно, — поддержал жену Вадим. — Я сам сколько мечтал о такой возможности. Взять портативную ЭВМ, записать на большой диск все нужные книги, архивные документы — в Кремль предвоенный. Я даже продумал, как прорваться на прием к начальству повыше и не загреметь с полпути на Колыму.

Доводы произвели впечатление, но журналист не сдавался, надеясь найти объяснение.

— Тоннель работает не всегда, — сказал он упрямо и продолжил, распаляясь: — Включается на один-два дня каждые сто двадцать-сто тридцать лет. Очередной случай приходится на нынешнее десятилетие. Мы должны… мы просто обязаны взять под наблюдение окрестности Горелой лощины, чтобы не упустить появление тоннеля. И как только восстановится темпоральная трасса — немедленно послать в прошлое знающих людей, чтобы предупредили предков…

— В прошлое? — удивился Вадим. — Я думал, мы сможем заглянуть в будущее.

Вконец потеряв терпение, Мишка схватил блокнот и стал доказывать, что в современности будет «передний» выход тоннеля, тогда как «задний» выход приходится на предвоенную пятилетку.

— Они там понятия не имеют, какие ждут их испытания! — выкрикивал журналист. — Мы должны рассказать, предупредить…

Снова вспомнив бабушкины назидания не спорить с одержимыми, Лаптевы прикинулись, будто поверили. Как всегда, Мишка вскоре разочаровался в очередной навязчивой идее, вновь увлекся неопознанно-аномальными объектами, написал книгу о межпланетной космонавтике, потом организовал дискуссионный клуб. Про темпоральные путешествия он вспомнил однажды, причем сам же смеялся: какие, мол, абсурдные мысли приходят иногда.

Коллеги выслушали Вадима с весьма кислыми физиономиями, наверное, такие же были два года назад у них с Маней.

Отвернувшись к окну, Бурлак задумчиво произнес:

— Ливень, однако… Любой грим с морды смоет…

— Насчет лесопарка надо подумать, — заметил Алябьев. — Тоннель или что другое, но старинные машины оттуда выезжали и туда же возвращались.

— Машины они бросили в Златоборе и Мальцеве, то есть возвращаться будут другим транспортом. — Генерал закурил и обратился к Гусеву: — Камера наблюдения должна была записать изображение посетителей.

Капитан подтвердил, что такая запись существует, и запустил воспроизведение. На экране появились входившие в отдел Асриян и Савоньков.

— Емшанов — опытный сотрудник, — пробормотал Устинцев. — Распознал бы загримированных.

Кивнув, начальник управления позвонил заместителю и приказал организовать поиск в городах Мальцев и Златобор, а также выставить заслоны на всех автомобильных и железнодорожных трассах, ведущих в областной центр. Опергруппам из работников госбезопасности и милиции раздать фотографии. При обнаружении взять под наблюдение и доложить в штаб. Предупредить о нежелательных гостях управления МГБ в соседних областях.

Скептически покачивая головой, Алябьев заметал: дескать, время упущено, и эти люди могли исчезнуть, уехать в любом направлении. Согласившись, что разыскиваемые имели достаточно времени, чтобы вернуться в Сталинохолмск или покинуть пределы области, генерал продолжил распределять задания:

— В лесопарк выдвинуть пятую группу и снайперов, старшим — начальника третьего отдела. — Он повернулся к Вадиму: — Значитца так, товарищ оперуполномоченный. — Не знаю, что замышляется, но кто-то явно ждет вас около книжных магазинов. Поэтому старший лейтенант Лаптев идет один и привлекает к себе внимание. Прикрывать будет группа Банникова, на соседней улице поставим «Барса» с автоматчиками. Старший — подполковник Устинцев.

Накинув похожий на мешок балахон из прозрачного непромокаемого пластика, Вадим выбежал под дождь.

Он не слишком верил в догадку про путешествия по темпоральному тоннелю, но дурацкая Мишкина выдумка многое объясняла.

Опергруппа из предвоенных или первых военных лет должна была действовать именно так. Профессиональные диверсанты проникают в незнакомый для них город, разбираются в обстановке, меняют золотые монеты на современные дензнаки. Наверное, они все-таки из предвоенного времени — поэтому покупают фильмы про войну — хотят узнать, как будут развиваться боевые действия. Но кино — не самый надежный источник знаний, поэтому они собираются посетить книжный магазин и хотят, чтобы сопровождал их коллега с историческим образованием.

Здесь логика событий внезапно прерывалась. Очень уж уверенно действовали эти люди, словно не первый день работают в чужом городе. Но вчера и позавчера подобных инцидентов не было — госбезопасность немедленно узнала бы про гостей, не понимающих современной жизни и задающих бестолковые вопросы. И эти загадочные намеки про его, Вадима, помощь с выбором книг. Не было такого, разве что в студенческом, а то и школьном возрасте…

С другой стороны, на вражеских диверсантов не похоже. Те не стали бы привлекать к себе внимание неподобающим внешним видом или употреблением заморского словечка «компьютер». Такого прокола не позволят себе даже нелегалы, родившиеся в Арканзащине или Пакистанщине…

Театральная площадь была практически пуста — проливной дождь загнал пешеходов под крыши. Только из арки двора выглядывал багажник оперативного «Изюбря» — Устинцев, Банников и два рукопашных дел мастера из наружки, подняв бампер, изображали вялые попытки починить карбюратор и трансмиссию.

До окончания обеденных перерывов в Доме книги и «Военной книги» оставалось несколько минут. Вадим прогуливался вдоль квартала, разглядывая торопливо пробегавших редких прохожих. Надетый на голову аппарат «Эскорт» поддерживал звуковую связь с Управлением и передавал в штаб изображение с миниатюрной телекамеры. Пользуясь свободным временем, старший лейтенант позвонил Шенбергу, и тот радостно сообщил:

— Ты был прав! В лесопарке аномалия!

— Магнитная?

— Самойлов как-то по-другому называл. Вроде бы сила тяжести неравномерно меняется. То есть сначала все было не очень заметно, а вот потом, когда молнии засверкали, его приборы словно взбесились.

— И что он говорит?

— Ничего не говорит, обалдел парень. Пошел домой думать.

— И ты его отпустил? — старший лейтенант невольно улыбнулся.

— А куда деваться? — уныло буркнул Мишка. — Дождь полил, приборы могли промокнуть. К тому же твои коллеги нас прогнали.

К началу дождя, то есть час назад, в лесопарке чекистов быть не могло, и Вадим догадывался, кто присматривал за темпоральным тоннелем. Он предупредил Алябьева, что пятая группа может столкнуться с группой обеспечения отхода. В свою очередь, начальник отдела проинформировал, что Асриян и Савоньков, видимо, вернулись в областной центр вертолетным рейсом из Мальцева и растворились в городе прежде, чем были разосланы их фотографии.

Алексей Ильич еще раз спросил его, не заметил ли старший лейтенант знакомых, про которых писал дипломную работу. В этот самый момент из-за угла, с Речного бульвара, на Театральную вышли двое. Мужичок среднего роста и маленькая девочка, укрываясь зонтиками, направлялись к главному входу Дома книги.

— Секундочку, Алексей Ильич, тут кто-то появился, — сказал Вадим и двинулся навстречу мокнущей парочке. — Похоже, наша клиентура.

Группа Устинцева тоже перестроилась — то ли сами заметили фигурантов, то ли полковник их предупредил. На крыше дома напротив мелькнули тени в камуфляже — значит, генерал подстраховался и прислал снайперов.

Одежда на них и в самом деле выглядела странно. Брюки и куртки из светло-голубой джинсовой ткани, вышедшей из моды еще в позапрошлом десятилетии, клетчатые рубахи, тяжелые ботинки на толстой подошве — так не одевались даже в самых глухих каунти варварской страны, именуемой «вероятным противником». Тем более не пристали подобные наряды жителям средней полосы, где публика с болезненной чуткостью следила за свежими веяниями моды.

Уже не сомневаясь, что нашел коллег из прошлого, Вадим подправил телекамеру «Эскорта» и шепнул в микрофон:

— Как видите и слышите?

— Видим и слышим, — подтвердил Алябьев. — Камера и микрофон работают. Что намерен делать?

— Иду на перехват.

Он подошел к парочке и встал у них на пути. У тех широко раскрылись глаза — безусловно, узнали старшего лейтенанта.

— Здравствуйте, — настороженно сказала девица, судя по описаниям, это была Нюся. — Вам чего?

На расстоянии вытянутой руки стало ясно, что вовсе она не подросток, просто худенькая и ростом метр с кепкой. Ну да, понятное дело, в те времена люди в среднем были намного ниже, чем в начале нового столетия. Акселерация началась только в шестидесятые годы.

— Дядя Гриша привет передавал и спрашивал, удалось ли Рите проявить пленки, — сказал Вадим, доброжелательно улыбаясь. — И сказал, чтобы я ждал здесь Петровича и Александра Федоровича с Юлием Ивановичем. И чтобы не делали резких движений, потому как снайперы держат вас на прицеле.

Он сумел их смутить. Парочка обменялась напряженными взглядами. Откуда бы они не явились — из прошлого или из-за океана, — непрошеные гости играли на чужом поле и не имели шансов против отлаженной машины министерства щита и меча.

— Да-да, конечно, — невпопад ответил мужик, подозрительно похожий на знаменитого партизана. — Только Рита с Александром Федоровичем уже вернулись, наверное.

— А как же Асриян и Доломанов? — Вадим отмахнулся. — Неважно, разберемся. Попрошу вас держать руки на виду, даже если вы на самом деле Богдан Демидович.

Похожий на Демидовича мужик послушно показал ладони, и Вадим предусмотрительно сделал шаг назад. Не ему состязаться с этим зубром в рукопашной схватке. Тем более в сковывающем движения мешке из полиэтилена.

— Полегче, Лаптев, мы же не враги, — примирительно сказал мужик. — Вы хотите нас задержать или просто поговорить?

Голос Устинцева прошелестел в правом ухе: «Осторожно, подходят еще трое». Скосив глаза, Вадим увидел, как под дождем шагают через площадь трое в доисторических брезентовых плащах. Лица скрывались под капюшонами, но низенький, почти квадратный, должен быть Асрияном, а высокий и почти такой же широкий в плечах — Петровичем.

Подполковник сообщил, что седьмая группа подтянута к магазину, шестая проникла в Дом книги через служебный вход и ждет внутри, а капитан Банников двинулся на подмогу к Лаптеву.

— Здравствуйте, дядя Гриша, — весело крикнул подходившим Вадим. — Привет, Петрович.

— Здорово, братишка, — Петрович помахал рукой. — Значит, ты все-таки помнишь нас?

— Отставить, — невысокий широкоплечий говорил с заметным кавказским акцентом. — Он не может нас помнить, здесь многое со вчерашнего дня поменялось.

Непонятные слова заставили Вадима насторожиться. Если эти люди появились в городе днем раньше, значит, служба работает из рук вон плохо.

— Дядя Гриша, нас раскрыли, — пискнула Нюся.

— Предлагаю зайти в магазин и поговорить без этой влажности, — сказал похожий на Демидовича. — Девчонка насквозь промокла.

Подошедший сзади Банников посоветовал не спешить и позволить себя осмотреть. Поняв, что нужно капитану, гости возмутились, но широкоплечий невысокий неожиданно сбросил капюшон за спину, подставив голову под потоки хлеставшей с неба воды, и разрешил щупать. Помимо ощупывания Банников провел по его лицу тампоном, смоченным жидкостью для снятия макияжа.

— Это не грим, — резюмировал Банников. — И не пластическая операция. Наденьте капюшон, майор, а то простудитесь.

«Тяните время, в Москве принимают решение», — приказал Устинцев на волне «Эскорта».

— Он старший майор, — уточнил Вадим.

— Не простужусь, высоко в горах вырос, — засмеялся дядя Гриша. — И вовсе я не старший, а просто майор.

— Значит, у вас еще не наступил апрель тридцать девятого, — сделал вывод Вадим. — Вам присвоят старшего майора четырнадцатого апреля.

— Три недели ждать, — майор Асриян покачал капюшоном. — Только не говори, когда и где меня убьют. Не хочу знать.

— Разве правнук не сказал, что вы умрете своей смертью? — удивился Банников.

В наушном динамике проснулся голос Бурлака: «Министр не советует их брать. Поговорите. Узнайте, зачем они явились».

— Ну, пойдем в магазин, — пригласил Вадим. — Как я понимаю, вас интересуют книги про начало войны. До войны еще больше двух лет, за это время вы успеете лучше подготовиться.

До магазина оставалось всего ничего — шагов десять. Гости прошли это расстояние молча. Только в вестибюле дядя Гриша произнес очередную загадочную фразу: дескать, ход войны интересовал их позавчера, а сегодня важно понять, как живут потомки. Еще больше тумана напустил Петрович, сообщивший с энтузиазмом:

— Обратили внимание, что замок Лжедмитрия виден?

— Вчера не было, — сказал дядя Гриша.

— Днем не было, а вечером уже появился, — уточнил Петрович и спросил Вадима: — Сумки сдавать в камеру хранения?

— Зачем? — Старший лейтенант заподозрил, что гости морочат голову бессмысленными разговорами. — Идите к прилавкам, вас обслужат. А почему не должно быть замка?

— Разве его не разрушили, когда немцы штурмовали город? — переспросил дядя Гриша.

Вадим насторожился. То ли гости что-то путали, то ли прикидывались дурачками. Но предполагаемые предки-коллеги выглядели заинтригованными, и пришлось объяснить, что немцев остановили в двухстах километрах к западу от города.

За прилавками стояли знакомые лица — по два оперативника на каждого настоящего продавца. Оперативников нетрудно было опознать по работающему «Эскорту»: динамик и телекамера на правом ухе, микрофон у края рта. Девушка-лейтенант из второго отдела усадила Нюсю на диванчик и принялась сушить феном. Наверняка и «жучка» всадила.

Между тем второй спутник дяди Гриши откинул капюшон, и Вадим узнал Василия Мазура по прозвищу Маузер. Сразу стало понятно, почему парень предпочитает не вытаскивать руки из карманов. Он сообщил в штаб результат опознания, руководство передало указания по цепочке, и стоявший за прилавком капитан военной контрразведки восторженно вскричал:

— Ой, лейтенант Мазур! Вы и правда всегда таскаете с собой два «маузера»?

Смущенный такой популярностью Вася беспомощно посмотрел на майора. Тот кивнул, и Мазур показал автоматические пистолеты системы «боло», которые фирма «Маузер» в догитлеровской Германии выпускала специально для советских большевиков. По такому случаю стянулись коллеги со всего магазина, восхищенно передавая из рук в руки раритетное оружие. Демидович даже обиделся, что на его «ТТ» никто внимания не обращает.

Дядя Гриша поспешил прервать это безобразие, напомнив, что время уходит, а возвращаться надо пораньше, пока ворота не закрылись. Затем он показал Вадиму длинный, написанный чернилами список: воспоминания советских и германских военачальников, членов правительства, сборники документов по периоду 1935–1950 гг., монографии про историю Второй мировой войны, про оружие военной и послевоенной эпохи. Пришельцев из прошлого интересовали также книги по мировой и советской истории новейшего времени, в том числе художественные произведения. Последним пунктом были документальные и художественные фильмы, записанные на дисках, которые можно просматривать на проигрывателе типа «Радуга-М218».

Чтобы не ходить по всему магазину, Вадим отвел гостей в справочное бюро, где работник Дома книги вывел на дисплей полный каталог наличия. Покупателям осталось только называть заинтересовавшие их издания.

— Хорошая машинка, — мечтательно вздохнул Петрович. — Значит, вы не называете их «компьютерами»?

— Это название прижилось только в англоязычных странах, — объяснил Вадим. — Мы предпочитаем пользоваться своими, русскими словами, поэтому говорим: ЭВМ, то есть электронно-вычислительная машина.

— Немцы называли «рехнер», — сказал дядя Гриша. — А карманный телефон — «хенди», то есть ручной.

— Совершенно верно, — подтвердил Вадим. — Именно так немцы и говорят.

Возле них начала расти гора книг, подвозимых продавцами на тележках. К сожалению, на складе нашлись не все тома «Советской военной энциклопедии», «Документов внешней политики» и полного комплекта «Истории Великой Отечественной войны», зато «Нюрнбергский процесс» и «Историю Второй мировой войны» собрали полностью. Продавцы продолжали толкать тележки, выкладывая на прилавки серии «Военные мемуары», «О жизни и о себе», «В походах и боях»: Рокоссовский, Жуков, Василевский, Штеменко, Павлов, Конев, Еременко, Буденный, Потапов, Ворошилов, Баграмян, Рычагов, Голованов, Кузнецов, Исаков, Котин, Грабин, Дегтярев, Калашников, Морозов, Петляков, Катуков. Отдельной стопкой поднимались воспоминания Молотова, Маленкова, Берии, Меркулова, Ванникова, академиков Курчатова, Александрова, Глушко, Королева, Зельдовича, Флерова, генералов Судоплатова, Эйтингона, Старинова. Немцев тоже набрали в приличном количестве: Клюге, фон Бок, Манштейн, Гудериан, Клейст, Редер, Лютьенс, Цилиакс, Меллентин, Мюллер-Гиллебранд, Гальдер, Шелленберг, Мюллер, Гейдрих, Хауссер.

Помимо документальных книг, команда дяди Гриши отобрала много романов, сборники повестей, собрания сочинений лучших писателей. Вадим начал понимать: коллег из прошлого интересовал не только ход будущей войны, но и жизнь, которая начнется после победы.

— Надо же, — громко сказал вдруг Демидович и громко прочитал отрывок из книги в суперобложке: — «Уже летом сорок пятого Соединенные Штаты лишили большевиков монополии на ядерное оружие. Это позволило президенту Трумэну проводить более сбалансированную политику, но битва за Азию была проиграна вчистую»… Да, мне это нравится.

— Что же хорошего? — буркнул Вадим. — У них были дальние бомбардировщики не хуже наших «пе-десятых» и «ту-пятых». Конечно, мы раньше сделали водородную бомбу и сверхзвуковые истребители, но Королев и фон Браун запустили межконтинентальную ракету только в начале пятидесятых…

— Почитаем, — заверил его дядя Гриша. — Может, еще чего-нибудь посоветуешь?

— Даже не знаю… — старший лейтенант замялся.

«Морскую войну» Роскилла они уже взяли, «Совершенно секретно. Только для командования», «Документы ГКО и Ставки ВГК», «Советские танки» и «Обогнавшие время» — тоже. Из затруднения его вывел Петрович, воскликнувший:

— А где же мемуары Деница и Ватутина?

Не без труда вспомнив, о ком идет речь, Вадим объяснил, что названные военачальники погибли в середине войны, потому и мемуарных книг написать не успели. Гости не стали развивать тему и стали собираться в дорогу. Взяв дядю Гришу за руку, подполковник Устинцев объявил:

— Ваши покупки мы оплатим по перечислению за счет министерства. Вас попросим только сдать карманные телефоны. Надо владельцам вернуть.

Понимающе кивнув, чекисты давних лет выложили на прилавок четыре телефона. Затем, пролистав мемуары Кирпоноса «От Киева до Гибралтара», дядя Гриша осведомился, не помогут ли потомки с транспортом.

— Трамвай уже ждет, — сообщил Устинцев.

Предложение пришельцев поехать на такси подполковник деликатно признал неудачным. Очевидно, приказ о трамвайном отъезде был отдан на высочайшем уровне.

Трамвай ждал на остановке, вокруг бродили оперативники разных отделов. Поодаль, возле тротуара, застыл в готовности бронированный «Барс». Пассажиры в трамвайном вагоне отсутствовали — предстоял спецрейс для избранных.

Кроме гостей из прошлого в электрический вагончик вошли только Банников и Лаптев. Трамвай конвоировали два пуленепробиваемых «Изюбря» с оперативниками, а в некотором отдалении двигался тяжелый «Барс». Вадим не сомневался — при малейших осложнениях из крыши бронемашины выдвинется крупнокалиберный пулемет на турели, после чего трамвай станет похож на бабушкин дуршлаг.

Примерно на полпути, когда пересекли улицу Циолковского, оставляя справа микрорайон, Бурлак коротко поведал, что Емшанов пришел в сознание и рассказал о встрече с предком. По словам майора, гости расспрашивали, как сейчас людям живется. Еще гости выспрашивали про инструкцию встретить гостей из прошлого. У майора сложилось впечатление, будто старые чекисты ищут какой-то подвох.

Автоинспекция перекрыла светофоры на боковых улицах, устроив кавалькаде безостановочный марш-пробег. Конечной остановки трамвай достиг за рекордное время. Здесь их встретил Алябьев с сотрудниками, а лес был полон людей в камуфляже и в штатском. За деревьями Вадим разглядел крытый грузовик с антеннами — похоже, зачем-то подтянуты войска связи.

— Савоньков и Доломанов ждут возле беседки, — сообщил Алексей Ильич. — Майор просил поторопиться. Говорит, калитка начала безобразничать.

— В каком смысле? Что значит «безобразничать»?! — возмутился дядя Гриша. — У нас на завтра делегация намечена!

— Извините, мы тут ни при чем, — развел руками полковник. — А насчет завтра — отдельный вопрос. Свободный переход закрыт. Отныне любые визиты будут проходить под нашим контролем.

Дядя Гриша покачал головой, но ничего не сказал. Ситуацию прокомментировал Вася Маузер, весело проговоривший:

— Серьезные хлопцы. И работать умеют, не то что вчерашние-позавчерашние…

— Да уж, за считаные часы разобрались, — согласился Демидович.

Со стороны беседки подтянулись четверо в довоенных мундирах, возглавляемые капитаном, в котором Вадим узнал Доломанова, будущего замначальника следственного управления МГБ СССР. По приказу капитана, его спутники — младший лейтенант и два сержанта — помогли Петровичу и Мазуру отнести тяжеленные сумки куда-то в лес. С ними ушла и Нюся.

— Кажется, вы нам не вполне доверяете, — сказал Демидович, обращаясь к Алябьеву.

— Вы нам тоже, — отрезал полковник и тут же поинтересовался: — Вы на своей стороне ловите радиосигналы отсюда?

— С помехами, — признался дядя Гриша. — Мои радисты говорили, что на коротких волнах лучше слышно. Телефонный провод протянули — хорошо слышно было.

Алябьев молчал, слушая указания из верхних эшелонов. Вадим подумал, что распоряжения поступают как минимум из Коллегии министерства, хотя могли подключиться и персоны повыше рангом, вплоть до главных руководителей государства.

— Хотите установить постоянную связь? — спросил Демидович. — Наверное, дельная мысль, можно подумать…

Капитан посмотрел на старшего майора, и Вадим понял: они про что-то недоговаривают. Остальные современники тоже заметили странное выражение на лицах гостей.

— Мы не знаем точно, кто вы такие, — мягко, словно извиняясь, произнес Алексей Ильич. — Нужны доказательства, что вы пришли из нашего общего прошлого.

Голос министра шепнул Вадиму прямо в ухо: «Предложи сходить на ту сторону, старший лейтенант. Вернешься капитаном».

«Если вернусь», — подумал Вадим. Впрочем, он понимал, как важно выяснить, куда ведет темпоральный тоннель, а он был единственным в радиусе километра специалистом по истории того периода.

— Может, я прогуляюсь, провожу товарищей, — непринужденно вызвался он. — Не возражаете, дядя Гриша?

— Я сам хотел тебя пригласить, — не совсем искренне сказал Асриян. — И других приглашаю.

«Другие» вежливо отказались.

Офицер-связист прикрепил к «Эскорту» Вадима тонкий проводок — если УКВ не пройдут через тоннель, товарищи на этой стороне все равно получат изображение и звук.

Снова пошел дождь, по небу змеились молнии. Трое коллег из разных времен быстрым шагом подошли к беседке, где людей в погонах сменили люди в петлицах, вооруженные старинными самозарядными винтовками. В глубине лесопарка сверкали синеватые вспышки.

— Пошли скорее, не нравятся мне такие сполохи, — сказал немолодой дядька в кожанке поверх мундира со шпалами на петлицах. — Спасибо за помощь, Лаптев.

— Он с нами, — объяснил дядя Гриша.

Майор госбезопасности — Вадим не сомневался, что видит самого Савонькова, который после войны станет начальником 3-го главного управления, — кивнул и шагнул под дождь. После недолгого бега через мокрый лес они увидели неправильной формы контур, очерченный между деревьями тонкой светящейся линией. Линия была белого цвета, но часто моргала, делаясь ярко-синей.

— Совсем узкие стали, — озабоченно буркнул Савоньков. — Как бы совсем не закрылись. На машине уже не проехать.

— Это и есть темпоральный тоннель? — сообразил Вадим.

— Мы называем их воротами или калиткой, — объяснил дядя Гриша. — Ну, пошли, в колонну по-два. Не бойся, Вадим, это не больно. Только немножко током бьет.

Разряды кололи ощутимо, но приходилось терпеть. Кто-то позади высказался: мол, надо в резиновые костюмы нарядиться, как у водолазов. Подгоняемый электрическими ударами Вадим пробежал по ослепительно сверкавшему проходу и вновь оказался в лесу под дождем. Толкнув его в спину вышел из тоннеля следующий путешественник во времени.

«Темно или камера плохо работает?» — спросил в «Эскорте» полковник Алябьев.

— Темно, — подтвердил Вадим.

— Здесь раннее утро, — объяснил Асриян. — Рассвет через час.

Ждавшие на этой стороне люди в мундирах помогли разматывать кабель, который тянулся за Вадимом. Савоньков и дядя Гриша спросили, доставлены ли книги, и Доломанов доложил, что груз уже в штабе и что комиссар ждет прибывших.

Их повели через лес, примерно через полкилометра тропинка уперлась в столбы с колючей проволокой. Часовые распахнули ворота, дальше тянулись булыжные дорожки, одна из которых привела к большому бревенчатому дому, за которым стояли автомобили, а чуть подальше Вадим увидел танк неизвестной ему конструкции.

Он даже сбился с шагу, пытаясь в тусклом освещении рассмотреть боевую машину. Танк явно не относился к основным — скорее, что-то среднего тоннажа. Шесть опорных катков, фальшборты отсутствуют, приплюснутая башня, длинная пушка с эжектором в средней части ствола. Ничего подобного в предвоенные годы не создавалось, да и после Победы конструкторы разрабатывали более тяжелые модели на базе «ИСов». Поторопив его, дядя Гриша поинтересовался: неужто, мол, не узнаешь «Т-72», на что Вадим ответил отрицательно, потому как нельзя узнать то, чего никогда прежде не видел.

С этими словами он вошел в дом, откинул капюшон и расстегнул «молнию» куртки, машинально вытер подошвы о половик.

На стенах просторного помещения висели карты полушарий, СССР и Европы. Мебель ограничивалась большим столом, десятком стульев и прибитыми к стенам книжными стеллажами. Стены украшали положенные, согласно эпохе, портреты. На ближнем к входу краю стола лежала пачка свежей периодики — Вадим узнал сегодняшние выпуски городских и центральных газет.

У стола, спиной к вошедшим, сидел плечистый мужчина в военном френче и генеральских брюках с лампасами. Стоявший напротив него гражданский постарше среднего возраста, поглаживая старорежимную бородку, объяснял:

— …давно, лет двадцать назад заболел. Туберкулезная палочка в костный мозг попала. Сейчас врачи вкалывают Александру Романовичу пенициллин. Должно помочь.

— Будем надеяться. — Человек в мундире встал и повернулся к возвратившимся из будущего.

«Ух ты, нарком, — охнул в наушнике Бурлак, но другой голос возразил: — Пока еще первый замнаркома и начальник главка госбезопасности».

Первый замнаркома поздоровался с вошедшими, потребовал отчета по главному вопросу, но заметил Вадима и приветствовал его, назвав по имени-отчеству. Критическая масса непонятностей была превышена, поэтому Вадим немного нервно поинтересовался, каким образом он оказался столь популярной в далеком прошлом личностью.

— Они там должны думать, что сегодня мы пришли туда в первый раз, — с неловкой кривой улыбкой пояснил гражданский с бородкой. — Они не знают…

— Истина станет для них приятным сюрпризом, — начальник главного управления хохотнул. — Григорий Борисович, покажите гостю вчерашние-позавчерашние материалы. А мы пока поговорим о более важных делах.

Старшие по званию отошли к стеллажам у дальней стены, заговорили вполголоса. Вадим машинально прибавил усиление звука, так что слышал почти весь их разговор. «Мы не заметили признаков, — говорил дядя Гриша. — Ни в областном центре, ни в других городах. Трудно поверить, чтобы они взяли под полный контроль всю область…»

Григорий Борисович, благожелательно улыбаясь, осведомился:

— Вы по-прежнему не жалуете научную фантастику? — затем положил перед старшим лейтенантом пачку фотографий. — Вот полюбуйтесь, и книжки полистайте…

Вадим слышал, как замнаркома недоверчиво переспросил: «Не слишком ли хорошо стало? В такое тоже трудно поверить, товарищ майор! Может быть, вы что-то проглядели?» Демидович неуверенно ответил: «Мы покупали книги в разных магазинах, покупали газеты в разных киосках, задавали вопросы случайным людям. Противоречий незаметно…» Затем, взяв в руки фотографию — черно-белую, глянцевую, примерно 18 на 24 сантиметра — он обалдел и на некоторое время перестал прислушиваться к беседе коллег.

На первом снимке он увидел себя, Савонькова и Ефима Мозырского. На нем была куртка, которой он никогда не носил, а Савоньков держал в руках загадочную книгу о неслыханном Рязанском сражении 1942 года. Второе фото изображало задохлика в кургузом заношенном пиджачке. Дистрофичный парень с неуловимо знакомым лицом показывал дяде Грише несуществующие в природе мемуары Кальтенбруннера на немецком языке. Следующая фотография вообще послала Вадима в нокаут: он — опять-таки в незнакомой одежде — стоял рядом с дядей Гришей и Мазуром перед секцией книжного магазина, над которой висела большая табличка: «Литература о периоде большевистского тоталитаризма».

Мелькнула мысль: «Здорово кто-то поработал графическими программами…» Фотографий было много, и на каждой присутствовал Вадим или кто-то, сильно на него похожий. Он обнаружил себя на незнакомой улице — судя по множеству иностранных машин и нерусской вывеске «Solaris», снимок был сделан за границей, но Вадим и дядя Гриша рассматривали установленный возле «Соляриса» рекламный щит с призывом поддержать губернатора-демократа. Надпись на плакате была набрана кириллицей, что совсем запутывало ситуацию.

Сбитый с толку старший лейтенант машинально взял со стола непривычно оформленную толстую газету, носившую дикое название «Провинциальный либерал». С первой полосы бросался в глаза чудовищный заголовок: «Редактор столичной газеты возмущен обвинениями в пособничестве исламским террористам». Раскрыв газету, Вадим прочитал еще более кошмарные материалы про милиционеров-убийц и прокуроров-взяточников, про педофильское лобби в Государственной думе и засилье гомосексуалистов в масс-медиа и шоу-бизнесе, про бандитскую распродажу морского флота и коррупцию в ведущих вузах России, про многомиллионные взятки в процессе приватизации, про убийство лучшего друга губернатора, который оказался крестным отцом организованной преступности…

Буквы были русские, многие слова — тоже, но смысл напечатанного ускользал. Вадим не мог понять, почему тексты загрязнены таким количеством иностранных слов и в какой стране издается эта газета. Вновь перечитав первую полосу, он выяснил, что «Провинциальный либерал» выпущен вчера, в субботу, в городе Романовске, причем в списке редколлегии значился небезызвестный М. Шенберг. Не сильно прояснил обстановку и вчерашний же номер «Средней полосы» — органа исполкома Дзержинского облсовета. Михаил Шенберг работал и в этой газете — на должности зав. отдела местных новостей. В полной растерянности Вадим схватил с полки «Атлас мира» и увидел невозможные государства: расколотые Вьетнам и Корею, суверенный Тайвань, существующие раздельно Чехию, Словакию, Сербию, Хорватию, какие-то незнакомые названия на месте Конго и Бирмы, а также единую Италию и неприлично разросшуюся Польшу.

Совсем худо стало старшему лейтенанту, когда в руки ему попался том краткой истории Великой Отечественной войны. Раскрыв книгу в середине, Вадим увидел на цветной вклейке карту боевых действий. Это было невозможно: синие стрелы немецких ударов углубились далеко за Днепр, линия фронта извивалась возле Москвы, Кавказских гор и Сталинграда. Причем не Роммель прорывался на Кавказ через Африку, Палестину и Турцию, как это чуть не случилось на самом деле, но группа армий «Юг», наступавшая из районов Ростова и Воронежа.

Никаких объяснений подобному бреду Вадим предложить не мог. Оставалось думать, что какие-то веселые люди напечатали много книг и газет с целью дезинформации, но кому и зачем это могло понадобиться? Но для чего неведомые шутники придумали написанную неведомым доцентом В. Лаптевым монографию о предвоенных временах, да еще нарисовали авторский автограф, точно скопировав его, Вадима, почерк?

— Разобрались? — добродушно поинтересовался замнаркома.

Вадим отрицательно мотнул головой. Понимающе покряхтев, дядя Гриша проговорил:

— Нам тоже непросто было. Привыкли.

— Простите, молодой человек, у меня важный вопрос, — требовательно произнес Григорий Борисович. — Мы с Эммануилом Семеновичем второй день спорим и не можем найти ответ. Писатели-фантасты придерживаются противоположных точек зрения.

Бородатый старик говорил напористо, размахивая книгой, на обложке которой сцепились в рукопашной схватке две фигуристые блондинки в скудных купальниках. Книга называлась «Хроноклазм». Вадим с виноватым видом покаялся:

— Вряд ли смогу чем-нибудь помочь. Вы ведь откуда-то знаете, что я фантастикой не увлекаюсь. А из довоенной читал только «Звезду КЭЦ» и «Тайну двух океанов».

— Приятно слышать, — почему-то Григорий Борисович самодовольно ухмыльнулся. — И милейший Александр Романович порадуется… Но вы же слышали какие-то разговоры, смотрели фильмы про Терминатора… Какой вариант кажется вам более правдоподобным: что в результате изменения появляется новое ответвление реальности, или что реальность меняется целиком?

Поставленный в тупик столь заумными абстрактно-философскими концепциями, Вадим сознался, что не смотрел кино про Терминатора и даже не слыхал о таких фильмах. А вопрос о времени он вообще не понял.

— Старая реальность полностью исчезает, — сказал Савоньков. — Сомнений нет.

— Погодите, товарищ майор, у нас мало времени, — строго сказал замнаркома и обратился к Вадиму: — Должен признаться, товарищ старший лейтенант, что мы подозревали розыгрыш. Решили, что вы знали про наш предстоящий визит и разыграли спектакль. Показали нам потемкинскую деревушку, где нет никаких проблем и все замечательно, как прекрасная мечта. Но несколько групп опытных оперативников не нашли никаких признаков имитации.

Продолжая думать о дезинформационных изданиях, Вадим отозвался, вздыхая:

— Скажете тоже, «никаких проблем»! Вот же, сегодняшние газеты… не эти фальшивки из какого-то Романовска, а настоящие сегодняшние газеты напечатали большие статьи… У нас идейный кризис: непонятно, какой путь выбрать… Надо признать, что коммунизм удастся построить лишь в условиях постиндустриального общества, причем ведущие капстраны сами придут к тому же без всяких революций. Поэтому сегодня главной задачей становится не построение коммунизма, как такового, но укрепление и защита социализма при разумном сочетании различных форм собственности.

— Мне бы ваши заботы, — фыркнул глава предвоенной госбезопасности. — Говорите, об этом есть в газетах?

— Есть, — подтвердил Савоньков. — Передовица в «Правде» и большие статьи в других газетах. Только слова больно диковинные, я не понимаю, что такое постиндустриальная модель Тоффлера…

— Кому положено, те поймут… видел я книгу Тоффлера в позавчерашнем завозе… — начальник главка строго посмотрел на Вадима. — Скажите мне, как чекист чекисту: не может ли случиться такого, чтобы во главе государства или партии оказался недостойный человек, который начнет проводить политику оппортунизма и разрушения государства, ослабления армии, будет сдавать дипломатические позиции?

— Конечно, не может быть! — уверенно сказал старший лейтенант. — Принцип разделения ветвей власти не позволит резко изменить основные ориентиры развития. Кроме того, все важнейшие изменения в конституции утверждаются Советом Старейшин, а там заседают очень консервативные товарищи: маршалы, отставные члены президиума правительства… И не надо забывать о роли силовых министерств: если даже отщепенец чудом станет министром или членом Политбюро, то после первого же подозрительного телодвижения переселится во внутренний двор Лубянки.

— Имеется секретная инструкция на такой случай? — заинтересовался замнаркома.

— Это в Конституции записано… — Вадим невольно улыбнулся. — Вы же и поставите вопрос о включении такой статьи. В первый год, когда станете председателем Совета министров.

Окинув присутствующих хмурым взглядом, комиссар 3-го ранга достал с какой-то полки книжку, написал несколько строчек на титульном листе, завернул в газету.

— Возвращайся, старший лейтенант, — тихо сказал он. — Надеюсь, ты увидишь свою реальность не изменившейся. А пакет с книгой там разверни, у себя.

Он снял телефонную трубку и приказал соединить его с наркомом. Оперативники, ходившие в будущее, окружили Вадима, устроив шумное прощание. Потом прибежал незнакомый лейтенант, с беспокойством в голосе сообщивший, что калитка уменьшается в размерах.

— Может и совсем закрыться, — спохватился Вадим. — Вроде бы тоннель открывается на несколько дней каждые сто тридцать лет.

— Именно так, — печально подтвердил Григорий Борисович. — В следующий раз откроется примерно через полвека. Сможете увидеть, как живут люди в тридцатые годы следующего века.

— Уводите его! — прикрикнул замнаркома и сказал в телефонную трубку: — Так точно, дальнейшие изменения кажутся излишними… Я говорю, стоит оставить все, как есть. И проследить, чтобы не было никаких инструкций насчет того, чтобы встретить опергруппу в будущем… Да, конечно, вся история останется тайной для узкого круга…

Продолжение разговора Вадим не услышал.

Они бежали через лес. Гроза закончилась, дождь еле моросил, начинало светать. Впереди тускло светился контур входа в темпоральный тоннель.

— Гроза питает ее, что ли, — озабоченно пропыхтел лейтенант, доложивший про быстрое уменьшение калитки. — Попробуем подтянуть кабель от нашего генератора.

— В крайнем случае, останешься у нас, — пошутил Леонид Федорович. — В нашей системе старший лейтенант равен армейскому майору. А пользы ты принесешь, как полковник, а то и комкор.

— Подумаю на досуге, — буркнул Вадим.

Тонкий проводок от телекамеры путался под ногами, поэтому Вадим отбросил «Эскорт» подальше — пусть предки с ним разбираются. Кроссовки скользили по размокшему грунту лесной тропинки, он чуть не упал, но все-таки удержался на ногах и достиг финишной черты. Профиль ворот времени действительно съежился, стал совсем узким и ниже среднечеловеческого роста.

Попрощавшись, Вадим пригнулся и протиснулся в калитку. За спиной кто-то напутствовал его:

— Желаю вернуться в свое будущее. Сегодня мне понравилось больше, чем в прежние дни…

Загадочные необъяснимые намеки предков изрядно Вадиму надоели, но заняться решением ребусов не позволяла обстановка. Напрягая все мышцы, он натужно пробивался через упругую внутренность темпорального тоннеля. Стенки неровного рукава, соединившего две точки на оси времени, неуклонно сжимались, давили, хлестали электрическими ударами. Одуревший от боли Вадим яростно рвался вперед и сам не заметил, как очередной рывок вынес его в лес, где стоял аромат мокрых листьев, а в облачные разрывы светило вечернее солнце.

Полуослепший от непрерывного сверкания молний-разрядов, он щурился, пытаясь разглядеть приближавшихся людей. Его отвели к машинам, дали выпить коньяк и газировку, промыли слезящиеся глаза. Зрение постепенно возвращалось, и Вадим увидел знакомые лица: Алябьева, Банникова, других оперативников.

— С возвращением, капитан, — весело сказал Устинцев. — Рассказывай, как оно, на той стороне?

— Сурово там…

Его прервал рапорт офицера в камуфляже: спецназовец сообщил, что тоннель закрылся. На траве остался лишь оборванный конец кабеля. Вадим пошутил: дескать, в 2067 году откроется снова, тогда и заглянем в будущее. Полковник махнул рукой, приказал спецназовцам организовать охрану местности — из Москвы уже поступил приказ министра организовать здесь музей партизанской славы.

— Так что территорию закроем, огородим, на хрен, чтобы никто не пролез, — объяснил Алябьев. — По машинам, товарищи. Лаптев, вы в состоянии писать отчет, или вас в госпиталь отвезти?

— Лучше домой, — слабым голосом попросил Вадим. — Отлежусь, оклемаюсь, а там и отчет одним пальчиком напечатаю.

На заднем сиденье ведомственного «Изюбря» он развернул дареный пакет, бегло пробежал глазом газету и решительно отдал полковнику — не хватало, чтобы Маня увидела такой кошмар, еще выкидыш случится… Книга, завернутая в эту газету, оказалась ничем не лучше: Меркулов никогда не писал мемуаров под названием «Щит и меч Отечества» и не могло быть в его книге глав о коварном нападении немцев 15 мая 1941 года — война, как известно, началась 17 июня… Впрочем, Вадим уже начал догадываться, что прошлое хранит намного больше загадок, чем известно историкам и даже контрразведке.