Открыв глаза, агабек Хашбази Ганлы обнаружил, что стоит на верхней палубе галеры-триремы, которая только что пришвартовалась к причалу акабского порта. Рабы-нубийцы, напрягая могучие мышцы под лоснящейся от пота черной кожей, зацепили борт корабля крюками трапа, и на берег чинно двинулись знатные пассажиры: парфянские купцы и шпионы, праздные гуляки, спешащие растратить золото, награбленное отцами-разбойниками с Кушанских гор. За ними спускались, бросая по сторонам тяжелые настороженные взгляды, торговцы анашой и гашишем из далекого Кашгара. Следом за гостями столицы Атарпадана шли слуги, переносившие привезенные товары: ткани, богатую одежду, украшенное серебром и золотом оружие, шкатулки с драгоценностями, неограненные самоцветы. Рабы катили бочки с засоленной рыбой, икрой, тащили мешки пряностей.

Расталкивая мешкающих, Сумукдиар сбежал на пирс и направился к выходу в город. Солдаты таможенной стражи, охранявшие ворота, привычно подставили ладони, и он машинально кинул им несколько четырехугольных тамга. К его удивлению, скрещенные алебарды по-прежнему заслоняли путь, а караульные укоризненно сообщили, что за медную монету сейчас даже в морду никто не плюнет, а за проход полагается платить не меньше серебряного дирхема.

– Я без груза, – по возможности миролюбиво сообщил волшебник.

Он не любил без особой надобности превращать двуногих скотов в четвероногих. Обнаглевшие стражники, однако, принялись настаивать, и рассвирепевший Сумукдиар уже приготовился произнести подобающее заклинание. Тут из сторожки выглянул пьяненький офицер с нашивками юзбаши. Увидев, с кем препираются его шакалы, офицер заорал:

– Эй, вонючие крысы, дети болотной гадюки, собачье дерьмо в рот ваших отцов! Неужели жирные задницы, которые у вас вместо голов, не уразумели, что это благородный гирканец?! – Повернув ленивый взгляд на ара-бека, он милостиво провозгласил: – Проходи, земляк, и ничего не бойся. Юзбаши Надсар из Тахтабада не забыл обычай предков…

Неожиданно его глаза расширились, и, мигом протрезвев, командир стражников издал сдавленный вопль, в котором смешались восторг, опаска и подобострастие. Сумукдиар тоже узнал Надсара – в Бактрии тот служил десятником в гирканском эскадроне и славился великолепным ударом с обеих рук. А сейчас вот, переболев удалью, осел на тепленьком местечке в порту и промышляет мздой с контрабандистов и честных гостей столицы.

Опыт прожитых лет приучил джадугяра мириться с человеческими слабостями, и он тепло приветствовал бывшего подчиненного. Тот расцвел, проводил «дорогого эфенди» за ворота, расспросив попутно о драгоценном здоровье всех родичей до третьего колена, и долго настаивал, чтобы агабек хотя бы разочек посетил его скромное жилище. Уходя, Сумукдиар слышал, как Надсар вразумляет солдат:

– Как были вы безмозглыми чабанами, такими и остались. Это же сам Кровавый Паша – слышали небось, как он вырезал всю нечисть Шайтанда?!

– Вах! Вах! – поражались перепуганные стражники.

Оказавшись в городе в столь ранний час, Сумукдиар поневоле задумался, куда направиться. Салгонадад ясно дал понять, что до возвращения из «морского» путешествия говорить им не о чем. Племянник Верховного Джадугяра, сарханг мухабарата Шамшиадад назначил срок – к обеду. Во дворце эмира его наверняка не ждали, а идти в караван-сарай не хотелось. И вообще не лежала у него душа с утра наносить деловые визиты – стало быть, самое время навестить друзей и родных.

Ближе всех к порту жил его старый учитель Аламазан, второй джадугяр эмирата, посвященный самому Атару. Ближайших родственников было двое: двоюродный брат Фаранах и танцовщица Удака, с некоторых пор воспылавшая к Сумукдиару бешеной, хотя и не вполне бескорыстной страстью. Прикинув наиболее короткий маршрут, агабек направился к дому Фаранаха.

С годами он все меньше любил столицу. Этот огромный город, как опущенный в чашу вина сухарь, впитывал сброд со всего эмирата. Воры, убийцы, аферисты, мздоимцы, распутницы стекались в Акабу, словно привлеченные светом фонаря комары, словно спешащие к разлитому варенью осы. В этой клоаке превосходно прижились служители и поклонники кровавого культа. Пока жрецы старых храмов спорили, принять ли веру Единого бога, колдуны темной силы предались Единому повелителю Зла– Иблису. Не удивительно, что именно в Акабе разразился самый страшный за последние полвека погром.

Из грязных подворотен тянуло вонью гниющего мусора, возле колодцев и других источников воды толпились одетые в рванье простолюдины с кувшинами и бурдюками. Которые сильнее и нахальнее, отталкивали, а порой попросту избивали слабых и смирных. Рыдая, пробежала пожилая женщина, голосившая, что только сейчас какой-то негодяй отнял у нее последние три дирхема. Остальные старательно отводили глаза – не в силах помочь чужому горю, люди старались отгородиться от боли и забот ближних. В тени арок и деревьев скользили подозрительные фигуры с замотанными грязной тканью лицами – воры или сводники. Повсюду сидели нищие, окруженные множеством детей – убогих и калек. Тут же расхваливали свой товар торговцы, продававшие женщин на короткий срок – для одноразового использования.

Сумукдиар невольно вспомнил книгу «Сравнительное описание демонов», где говорилось, что с появлением Хызра будет рождаться много уродов, на улицы выйдет темный народ, разносящий дух смерти. Вот он, темный народ, – ворует, побирается и готов убивать себе подобных только за принадлежность к другому племени. Опутанные магией злых сил, люди на глазах превращались в двуногих зверей-людоедов.

Звери? Краем глаза Сумукдиар заметил непонятное движение и повернул голову в ту сторону. Грязная худая дворняга – белая с желто-рыжими пятнами – брела прочь от мусорной кучи, свирепо рыча на прохожих и бережно держа в зубах… белую куклу-щенка. Опустив свою находку на землю в тени чинара, псина принялась, нежно скуля, вылизывать куклу. Видимо, у бедняги недавно передохло потомство, и теперь несчастное животное нашло себе утешение. «Вот, казалось бы неразумное животное, а ведь тоже имеет какие-то чувства, – подумал агабек, всегда умилявшийся любым проявлениям жизни. – А я сравнивал людей с четвероногими. Нет уж, люди гораздо хуже зверей – те хотя бы не глумятся над трупами себе подобных. Разве что гиен и шакалов можно сравнить с человеком по жестокости и подлости…»

Он остановился на углу, ожидая, пока пройдет караван. Прямо перед ним, на другом конце площади начиналась главная городская улица, на которой стоял дом двоюродного брата, а слева вздымалась над Акабой покрытая лесом гора Патам-Даг, на гребне которой среди вековых сосен и кипарисов высился неподвластный времени замок. Розовый камень, франкские башни-форты по углам, уступчатая пирамида главной цитадели. Строение, отличавшееся своей архитектурой от остальных зданий города, служило когда-то обителью самому Мир-Джаффару – не очень сильному, но непреклонному магу, которого Джуга-Шах назначил сатрапом всего Атарпадана. После кончины царедарского тирана, когда Средиморье откололось от Рыси, Мир-Джаффар бесследно исчез. Ходили слухи, будто его казнили жрецы Иблиса, однако никто не видел этого колдуна мертвым, и никому с тех пор не удалось проникнуть в Розовый замок – непонятная магия оберегала покой резиденции жестокого, но любимого народом наместника…

Сумукдиар пересек площадь и несколько раз стукнул колотушкой о медный диск, подвешенный у двери. Слуга, впустивший гостя в дом, сообщил, что хозяин уже встал. Тут же он добавил:

– Господин в дурном настроении. Вчера были у этого пьяницы лега Рустамбека, вернулись поздно, хозяин всю ночь изволили простоять, согнувшись над тазом. Утром еще зеленый были и сейчас продолжают опохмеляться.

Родственничка джадугяр нашел во внутреннем дворе, где Фаранах увлеченно дразнил пару огромных псов. Небрежно ответив на приветствие Сумукдиара, он принялся с жаром расхваливать несравненные достоинства своих любимцев: рост, злобу, сноровку, покорность, ум. Помня, что впереди до обеда еще много времени, гость усердно делал вид, что внимательно слушает, а сам печально сокрушался тем, что сын его дяди так бездарно прожигает свою жизнь.

Сын неистового Муканны Ганлы – знаменитого мятежника из Северной Парфии, сподвижника самого Парпага, – Фаранах унаследовал от отца могучее телосложение и густые черные усы, но отнюдь не волю и решимость. Силач, способный уложить одним ударом коня, он проводил все время, организуя попойки для своих разорившихся приятелей, а также дрессировал породистых псов, лошадей, охотничьих соколов, боевых петухов и баранов, гончих зайцев и тараканов. Иногда казалось, будто Фаранах действительно не шутит, когда говорит, что предпочитает четвероногих тварей законной жене и родным детям.

А вот, кстати, и его жена. Лансата, дочь рысски и гирканца, красивая светловолосая женщина, слишком любившая трепать языком по всякому поводу и уж подавно без повода, набросилась на гостя, расцеловала, посетовала, что он так редко навещает родственников, и продолжала тараторить, стремительно доводя до его сведения все последние сплетни о членах семьи, общих знакомых, просто известных в городе особах, а также о людях, которых, кроме нее, никто не знал.

Впрочем, повествование Лансаты вовсе не было сумбурным и беспредметным. Как бы между делом она ловко ввернула, что Удака уехала в родную деревню – кажется, не одна, но с очередным влиятельным покровителем, – и что ее племянница поведала своей любимой тетушке Лансате, будто безумно влюблена в Сумукдиара и по этой причине совершенно не спит ночами, непрерывно рыдает и даже чуть не похудела…

Измены Удаки Сумукдиара ничуть не тревожили – танцовщица, она танцовщица и есть. Гораздо сильнее нервировали попытки акабской родни скоропостижно женить его на очередной перезревающей, но упорно не худеющей девице.

– Видал я ее пару раз, – миролюбиво сказал Сумукдиар. – Дура, по-моему. К тому же кривоногая и слишком жирная.

– Очень красивая девушка, – обиделась Лансата.

– Так уж и «девушка», – он прищурился. – Мы хоть и в деревне живем, а кое-что слышим.

Фаранах заржал так оглушительно, что несчастные псы испуганно шарахнулись. Отпустив изрядное число соленых шуточек насчет любовных страданий и похождений упомянутой племянницы, кузен неожиданно вознамерился испробовать свое остроумие на госте и заговорил, слащаво улыбаясь:

– Сумук теперь бабами не интересуется, новое развлечение себе нашел – он теперь вздумал хастанцев убивать. Мало их качкыны резали – теперь еще великий джадугяр решил убийцам помогать… А тебя, случаем, совесть не мучает, когда единокровных убиваешь? Ты ведь сам наполовину хастанец!

– Не болтай, – буркнул Сумукдиар.

– Испугался! – засияв идиотской улыбкой, воскликнул Фаранах. – Надо будет кинуть по три тамга всем глашатаям, чтобы кричали по утрам: «Сумук Хашбази – хастанец, Сумук Хашбази – хастанец!» Глядишь, какой-нибудь дедеркин тебя и прирежет.

Разозлившись, волшебник обозвал двоюродного брата вонючим ишаком, посоветовал поменьше налегать на вино, пока не пропил все мозги. «А если пьешь, так хоть не собачьим дерьмом закусывай!» – сказал он и направился к дверям. Развеселившийся родственник вопил ему вслед:

– Погоди, не торопись, сейчас придут тебя убивать… Эй, ты, хастанец, убивающий хастанцев!..

Внезапно эта хмельная бравада сменилась душераздирающим воплем – неведомо откуда вокруг Фаранаха заплясали обжигающие языки пламени. Уже стоя в дверях, Сумукдиар обернулся, презрительно поглядел на побледневшего сына бесстрашного Муканны, щелкнул пальцами, погасив огонь, и вышел на улицу.

Короткая стычка окончательно испортила настроение. Всякий раз, сталкиваясь с межплеменной рознью, он испытывал неутолимое желание перерезать глотки выродкам, бросающим сухой хворост в костер вражды между народами, однако он лишь попусту исходил своей бессильной яростью. Проклятые поджигатели удивительным образом оказывались под защитой если не закона, то всеобщего мнения. «Ты не согласен, что надо убивать врагов нашего племени? – говорили они, изображая священное негодование. – Стало быть, ты сам враг! О каком примирении ты смеешь говорить, о каком еще милосердии – врагов надо убивать!» Оперируя такими нехитрыми призывами, удалось поднять на войну два народа – хастанский и атарпаданский.

Откуда, какими тайными тропами вползла в Средиморье ядовитая зараза вражды? Когда Сумукдиар был молод, да и раньше, когда был молод его отец, все царства жили мирно и дружно – саспиры и аланы, хастанцы и атарпаданцы, леги и хозары. Но три года назад началось страшное, чему нет названия в человеческом языке и не должно быть места там, где живут люди.

Собственно говоря, ростки этих безобразий появились вскоре после кончины Джуга-Шаха. Пока здесь стояли гарнизоны северян, Средиморьем правили сатрапы Белой Рыси – сурово правили, спору нет, но все-таки сохранялась справедливость, а малейшие признаки вражды жестоко искоренялись. Потом великое царство рухнуло, и на месте Средиморской губернии появились самостоятельные, но карикатурно-карликовые эмираты, ханства, королевства и княжества, владыки которых были озабочены лишь собственным обогащением.

Народ изнемогал под гнетом алчных ханов, бессердечных жрецов, продажных судей-казиев, безжалостных ханских нукеров. Изнемогал и копил лютую злобу, которая неизбежно должна была прорваться кровавой вакханалией мести. Большие и малые правители, при всей своей тупости сознавая это, стремились любой ценой отвести от себя гнев простолюдинов, а потому поступили древним как мир способом: натравили озлобленных голодных соплеменников на живших по соседству людей другой крови – таких же голодных и озлобленных.

Подлое это дело готовилось годами, если не десятилетиями, и наверняка не обошлось тут без грязных лап бесчеловечных колдунов Магриба. По всему Средиморью возводились – поначалу тайно, а затем в открытую – капища идолов Тьмы, в которых регенты Иблиса внушали слабым духом, что каждый, кто принадлежит к другому племени, – враг. Так постепенно и незаметно темные силы опутали злыми чарами весь край от моря до моря, и околдованные народы принялись без зазрения совести резать вчерашних друзей, истово уверовав, будто изгнание «врагов» сделает лучше их собственную жизнь.

И разразилась резня. Саспиры убивали аланов, аланы – саспиров. Из Хастании были изгнаны родственные атарпаданцам племена качкын и дедеркин, а из Атарпадана – хастанское племя дыга. И что же, счастливее стали изгонители? Атарпадан лишился половины городских ремесленников, лекарей, грамотеев, а Хастания – половины своих земледельцев и скотоводов. Теперь несчастные беженцы-качкыны, лишившиеся всего имущества, попав в Акабу, где им, прирожденным селянам, нечем было заняться, бесцельно слонялись по кривым закоулкам столичных окраин, нищенствовали, воровали, не гнушались и убийствами. Темный народ – свита злого демона Хызра…

Вот и дом Аламазана.

Войдя в большую комнату, Сумукдиар догадался, что явился не ко времени. Старый волшебник готовился к медитации, так что сейчас ему было не до гостей. Деликатный старик не показал виду, однако гость из Ганлыбеля, поспешил откланяться, ссылаясь на срочные дела в военном ведомстве.

– Погоди, – сказал Аламазан. – У меня есть немного времени.

Он велел подать чаю и сладостей, кивком указал любимому ученику на подушку в углу ковра. Агабек Хашбази Ганлы сел, скрестив ноги, и выжидательно поглядел на Аламазана. Тот проговорил, смущенно улыбаясь, точно оправдывался:

– Обычная история, только не вовремя, как всегда. Какой-то маг из-за моря покорнейше упросил дать ему поединок. Пришлось согласиться.

Дело действительно было обыкновенное. Волшебники всех рангов, подобно деревенским силачам-пехлеванам Средиморья, а также закованным в броню рыцарям из франкских стран, частенько сходились на поединки, чтобы испытать на практике свое мастерство, мощь и ловкость своих говве-а-джаду. Года три-четыре назад, как раз перед вспышкой атарпаданско-хастанских распрей, в Средиморье прошел грандиозный турнир джадугяров. Тогда и определились – до следующего состязания – титулы главных чародеев: Агафангел из Хастана и Серапион из Колхиды. Хотя Сумукдиар в тот раз занял лишь пятое место в общем зачете и стал третьим среди магов Атарпадана, все поняли, что у молодого джадугяра большое будущее. В решающей схватке предпоследнего тура он едва не одолел самого Салгонадада, однако опыт и хитрость одержали верх над грубой силой и бесшабашным натиском. После турнира Сумукдиар сделал важный вывод: в магических схватках, как и в рукопашных, надлежит действовать осмотрительно и неторопливо, чтобы тщательно выбрать момент для неотразимого выпада…

– Когда вы встречаетесь? – спросил Сумукдиар.

– В третий день недели. На пустыре позади заброшенного аташкяха, что возле Драконьих Ворот. Мой соперник настаивает, чтобы поединок проходил без свидетелей и чтобы ни один из нас не использовал каких-либо магических предметов… Ты давай кушай пахлаву, чай пей, остынет.

Усмехнувшись, гирканский агабек заметил, что будущий противник Аламазана не отличается храбростью, но очень самолюбив – не желает, чтобы кто-нибудь увидал его поражение. Волшебники посмеялись, с наслаждением смакуя отличный чай. Затем старик вдруг спросил о военном походе, в котором так отличился юный Хашбази. Сумукдиар с жаром заговорил о том, что так волновало его в последние месяцы, – о неизбежности войны с надвигавшейся из-за Гирканского моря ордой Тангри-Хана, о пробуждении Хызра, о необходимости тщательной подготовки к будущим битвам. Аламазан слушал не очень внимательно, хоть и кивал время от времени, вроде бы в знак согласия.

Лицо старого – годами, но не духом – джадугяра выражало крайнюю степень самоуглубления. Опытный боец, Аламазан заранее настраивал себя на предстоящий поединок. Когда его гость умолк, Аламазан произнес задумчиво и отрешенно:

– Я знаю… А то, что разбужен Хызр, что же, этого следовало ожидать. Это плохо, но не слишком страшно. Жаль, что Салгонадад увлекся придворными интригами и не всегда смеет отстаивать истину перед властителями. Но он – я уверен! – не поддался силам Мрака и будет на нашей стороне в трудную минуту.

Внезапно Аламазан уколол собеседника пристальным взглядом и сказал:

– Ты говорил, что постиг своего двойника в потустороннем мире… Кто он – человек или демон, каким силам служит?

Вопрос трудно было назвать простым. Двойник, как и прочие его соплеменники, занимался странными делами, в которых Сумукдиар разобрался далеко не полностью. Больше всего молодого джадугяра смущали таинственные устройства с сердцевиной в виде кристаллов рубина или граната, испускающих огненный луч света, который прожигал даже стальной лист. Луч этот мог служить сильнейшим оружием, однако Двойник предпочитал пользоваться этим светом, чтобы изучать тайны материи.

Аламазан закивал и проговорил одобрительно:

– Ты настолько крепко связан с Духом Света, что даже твой аналог, живущий в Мире Теней, тоже служит Свету.

– Разумеется, я ведь посвящен Ахурамазде.

Предостерегающе помахав ладонью, старик сказал поучающим тоном:

– Не ограничивай себя одним лишь именем повелителя. Чтобы разобраться в событиях, которые происходят у нас в Среднем Мире, надо понять смысл той грандиозной борьбы, что развернулась в Верхнем Мире между богами, а также в извечной борьбе между владыками Верхнего и Нижнего Миров, в которой поневоле вынуждены участвовать и смертные… Мы знаем много воплощений бога Света: Ахурамазда, Аполлон, Хорс, Будда, Лур…

– Старые боги, увы, покинули Средний Мир и не интересуются более нашими делами, – мрачно произнес Сумукдиар. – А Единый бог еще не пришел к нам.

– Ты не прав, – мягко возразил Аламазан. – Он уже здесь, просто мы не хотим замечать его. Скорее всего, мы просто боимся поменять старых повелителей на нового, несравненно более могущественного… Наверное, зря боимся. Есть свидетельства, что Светоносный тоже вернулся, поддержав Единого и вступив в его свиту.

– Но почему Он не явился мне, даже не подал знамения?!

– Нам ли судить наших повелителей? И Ахурамазда, и Атар служат Единому богу и могут быть не свободны в своих поступках и решениях.

– Так кто же Он, этот Единый?! – вскричал Сумукдиар. – Действительно ли новый дух, недавно рожденный в Верхнем Мире, или кто-то из старых, сумевший свергнуть олимпийского царя-громовержца?

– Узнаем, – пообещал старый маг. – Поговорим об этом при следующей встрече. А теперь прости, но мне пора приступать к медитации…

Покидая дом, агабек посмотрел на водяные часы в прихожей. Приближалось время обеда, так что следовало бы поспешить. Сумукдиар направился в сторону Самшитового замка, раздумывая на ходу, почему вызов исходил на этот раз не от назира-хекмандара, как обычно, но – от Шамшиадада, начальника городских шпионов и родного племянника Салгонадада. Возможно, решил он наконец, дело не в облете очередного дракона. Возможно, Тайная Стража опять поймала важного преступника, и требуется допросить его с помощью колдовства. Сумукдиару уже приходилось оказывать мухабарату подобные услуги – Шамшиадад говорил даже: неоценимые услуги, – и волшебник не испытывал желания уклоняться от участия в допросах. Враги государства и рода человеческого для того и существуют, чтобы их искоренять!..

Он перешел широкий арык, осторожно ступая по скрипучим, еле скрепленным доскам мостика. Дальше дорога шла вверх – Акаба стояла на холмах. Город вырос на юге полуострова, распластавшись дугой вдоль берега бухты – от Патам-Даг до Ахмедарта. Первую гору венчал Розовый замок Мир-Джаффара, другую – Нефритовый замок эмиров династии Ас-Кечан-Гюн.

Вспомнив о правящем семействе, Сумукдиар не удержался и даже вполголоса выругался, чем здорово напугал нескольких прилично одетых прохожих обоего пола.

С монархами эмирату не повезло так же основательно, как и со всем остальным. В бурные недели после отделения Средиморья от охваченной смутой Белой Рыси, когда только что образовавшиеся государства целеустремленно готовились к сведению застарелых счетов, а оккупировавшие Парфию армии Халифата – к решительному броску на север, – в те дни трусливый меджлис Атарпадана не нашел ничего лучше, как призвать на пустующий трон Акабы принца Уалкинасала из захудалого ассирийского рода. Избрать земляка оказалось сложно, потому что вожди знатных родов не смогли вовремя договориться и, проснувшись в один прекрасный день, узнали, что ими правит чужеземец – Ас-Кечан-Гюн. Худшего выбора трудно было представить. Монарх-чужестранец не понимал и откровенно презирал народ государства, которое досталось ему во владение, и к тому же оказался полным бездарем и трусом, в результате чего моментально развалил армию, наводнил администрацию взяточниками и разорил землевладельцев и других уважаемых людей. На третий год его правления вторгшиеся с севера хозары осадили Акабу, и эмир, бросив столицу и подданных, скрылся в горах. Захватчики вскоре ушли, удовлетворенные поспешно собранным выкупом, и с той поры марзабаны не очень-то подчинялись трусливому эмиру. Порядок в стране кончился, казалось, навсегда, чем и пользовались темные силы, открыто хозяйничавшие по всему Атарпадану…

Темные силы? А вот и они. Легки на помине. До резиденции Тайной Стражи оставалось не больше сотни шагов и два поворота, но Сумукдиар укоротил шаги, не без интереса наблюдая за происходящим. В этом месте кривые улочки сходились к Мурдар-Мейдану, что переводилось как Площадь Нечисти. Здесь собирались воры, менялы, продавцы и покупатели дурманящего курева, сутенеры и служившие им девицы, наемные убийцы. Тут и там зияли входы в подвальные притоны и харчевни. Здесь же собиралась всякая полуестественная нечисть. Порождения Зла и Мрака прочно обосновались на городском дне и держали за глотку продажных блюстителей неправедных законов. Зло всегда взрастает на отбросах и нечистотах.

Жизнь на Мурдар-Мейдане кипела главным образом в ночное время, а сейчас по площади слонялись лишь несколько диких на вид парней – вероятно, дедеркины из какой-нибудь бандитской шайки. Но кроме них, недоступные взорам простых смертных, по разбитым в щебень булыжникам скользили призрачные тени – злые духи, исторгнутые преисподней и, в чем Сумукдиар не сомневался, посланные в Средний Мир, чтобы совершить какое-нибудь грязное дело. Вот невидимые сгустки Мрака, распределив между собой дедеркинов, заставили этих спутников Хызра собраться в кучку. Вот одна из теней вложила некий предмет в карман рослого дедеркина, одетого в грязный, но когда-то щегольской халат из дорогого кашгарского шелка в красно-зеленую полоску. Заинтригованный столь сложными приготовлениями к предстоящему действу, Сумукдиар с нетерпением ожидал продолжения.

Дальнейшие события не заставили себя ждать. На площадь выбежала подгоняемая парой духов Тьмы высокая девушка – голубоглазая со светлорусой косой. Никто из людей не видел посланцев потустороннего мира, которые неощутимо управляли каждым их движением и поступком, однако духи делали это, и шесть городских негодяев, отпуская непристойные шуточки, окружили девчонку. Та приветливо заулыбалась и сделала попытку заговорить с ними по-венедски, объясняя, что приехала в Акабу с отцом, купцом из Рыси, но здесь заблудилась и не может найти обратной дороги к караван-сараю. В ответ дедеркины, продолжая перешучиваться, стали подталкивать ее к дверям какого-то вертепа. Сначала юная венедка доверчиво сделала несколько шагов, но затем, заподозрив неладное, стала вырываться. Хохочущие мерзавцы, подхватив девушку, грубо потащили в сторону подвала. Прохожие старательно отворачивались, не желая связываться с дерзкими бандитами.

Лишь один смуглый и жилистый черноусый парень в опаленном кожаном фартуке – судя по пятнам сажи на лице, он был кузнецом – бросился к дедеркинам, возмущенно требуя прекратить безобразие, но вынужден был остановиться, когда перед носом у него сверкнули ножи. Парень отступил на полшага и принялся громко возмущаться: дескать, проклятые пришельцы совсем обнаглели, и пора, мол, наконец очистить город от этой дряни. Обозленные дедеркины пустили в ход кулаки. Кузнец вырвался из кольца, отбежал на другой конец площади и, с трудом шевеля разбитыми губами, прокричал со злобой:

– Ну, погодите, шакалы! Вот придет Горуглу – поглядим, какого цвета ваши кишки!

Никто его не поддержал. Зажав девушке рот грязными ладонями, распоясавшиеся насильники беспрепятственно понесли ее дальше.

Сумукдиар стоял как раз на пути банды и, когда шестерка дедеркинов проходила мимо, громко сказал:

– Немедленно отпустите ее.

Невероятно удивленные этим окриком, они уставились на агабека, и красно-зеленый проговорил примирительно:

– Эфенди, зачем мешаешь позабавиться с этой желтоволосой кобылой? Если хочешь, мы позволим тебе попробовать ее первым – только заплати десять дирхемов.

«Превратить бы их в жаб», – брезгливо подумал Сумукдиар.

Делать этого он, однако, не стал, потому что не хотел неприятностей с городскими властями, и снова потребовал:

– Я сказал: отпустите и убирайтесь.

На их свирепых рожах заиграли угрожающие гримасы. Кто-то завизжал:

– И твоя очередь скоро настанет! Кровью умоешься, гирканский пес!

– Он мешает честным гражданам эмирата! Хастанский шпион!

«Ну вот они меня и довели, – отреагировал разъяренный джадугяр. – Придется выпустить немного черной крови. Никакого вреда, кроме пользы».

Он сделал шаг вперед и, все еще надеясь обойтись без трупов, опрокинул ближайшего дедеркина ударом эфеса в челюсть. Остальные проворно расступились, взяв агабека в кольцо. Снова тускло блеснули длинные кривые клинки кинжалов.

Дело принимало неприятный оборот – как тогда, в Шайтанде. Убить волшебника без магического оружия трудно, однако возможно, поэтому Сумукдиар, не дожидаясь атаки, пустил в ход говве-а-джаду. По Мурдар-Мейдану пронесся вихрь джамана, и злобные духи мгновенно исчезли, сметенные сокрушительным ударом чародейской силы. Теперь никто не направлял шестерку бандитов, но у тех не хватило ума ретироваться, и главарь в полосатом халате приказал перерезать глотку богато одетому врагу. Двое рискнувших напасть на него одновременно спереди и слева немедленно лишились голов, и число мертвецов могло бы утроиться, но тут на площадь вырвались две дюжины всадников, возглавляемых Шамшиададом.

– Бросайте оружие, вы, дети бешеной гиены! – рявкнул сарханг Тайной Стражи.

Мигом растеряв последние остатки куража, дедеркины бросились врассыпную, но были схвачены спешившимися солдатами.

– Вовремя ты подоспел, братишка, – сказал Сумукдиар.

– Дядюшка меня предупредил, что наемники Сил Мрака могут напасть на тебя, вот я и выехал навстречу.

Салгонадад предвидел? Значит, это была ловушка для него, Сумукдиара! Не отвечая Шамшиададу, он подошел к связанному главарю бандитов и, обыскав карманы красно-зеленого халата, обнаружил необычный кинжал. На первый взгляд оружие казалось бронзовым, но то была не простая бронза. Клинок буквально горел от переполнявшей его магии, причем магии злой, на какую был способен только Магриб. Изображения сплетенных змей, выгравированные на рукоятке и вдоль лезвия, не оставляли сомнений – оружие изготовлено далеко за морем, на западе Черной Земли. И назначение у этого оружия было самое простое – убивать сверхъестественные существа, в частности волшебников.

Додумать, что все это могло означать, агабек не успел: на площадь выбежал рыжебородый мужик в кафтане – типичный рысс. Девушка, ставшая поводом для стычки, бросилась к нему и принялась, всплескивая руками, что-то рассказывать. Выслушав ее, мужик подошел к Сумуку и Шамши и проговорил на ломаном парфянском:

– Чок саг ол, большое спасибо, досточтимые эфенди, вы спасли от бесчестья мою дочь…

– Это был наш долг, – ответил Сумукдиар по-рысски. – Можете говорить на своем языке, мы оба учились еще в прежних школах.

Озабоченный, как бы у приезжих не сложилось превратного впечатления о порядке в Акабе, Шамшиадад добавил:

– Надеюсь, этот досадный случай ненадолго омрачит настроение наших дорогих гостей. Преступники – не горожане, а пришельцы из Хастании. К тому же они были обуяны злыми демонами – гульябанами.

– Вроде ваших бесов, – пояснил Сумукдиар. – Оставим этот неприятный разговор. Скажите лучше, какая сейчас жизнь в ваших городах?

Гость – так у рыссов назывались купцы – оказался словоохотливым и поведал, что в Белоярске, откуда он приехал, сейчас тревожно: прежний князь сильно прижимал податями торговых людей, а новый – тот и вовсе лютый зверь. Донельзя донимают поборами, говорят, к войне готовиться надо… И вообще, дескать, народ вконец обленился – пахари, скотоводы и мастеровые больше пьют, чем работают.

– А коли некому работать, так и торговать нечем, да и всем голодно живется… И у вас тоже тревожно, знатные гости не рвутся на Гиркан плавать – убивают у вас, и лихих людей много развелось. Ой, спаси Стрибог, что дальше-то будет…

– Погодите-ка, – прервал его обеспокоенный Сумукдиар. – Вы сказали, что в Белоярске теперь новый князь. Что же случилось с Иваном Ползуном?

Потрясенный его осведомленностью купец растерянно пробормотал:

– Так Ваньшу ведь в Царедар призвали на княжение…

– Ты знал об этом? – Джадугяр порывисто повернулся к офицеру мухабарата, но тот отрицательно покачал головой, и Сумукдиар снова обратился к венеду:

– Кто же теперь правит вашим городом?

– Санька Пушок, – мрачно сообщил гость. – Ух, лютый мужик, не гляди, что молодой. Обложил, говорю, налогами. Все, кто побогаче, зело злобствуют: какая, мол, война, с кем война – непонятно… – Гость привычно понизил голос– Но только платят налоги безропотно, ибо память у Пушка крепкая.

Оба гирканца выразительно перемигнулись и, распрощавшись с купцом и купцовой дочкой, направились к Самшитовому замку.

Дорогой они обсудили неожиданное известие (в Атарпадане всегда настороженно следили за переменами на севере) и пришли к согласию, что Белая Рысь, похоже, взялась за голову и к власти мало-помалу приходят умные князья-патриоты, способные возглавить отпор Орде.

Потом беседа переключилась на другой круг вопросов, и агабек изложил свои подозрения, что происшествие на Мурдар-Мейдане было не случайным. Сбывалось предсказание Ак-Годжи: гульябаны, демоны темных сил, явно пытались устранить Сумукдиара, для чего и подсунули одному из дедеркинов специальное заколдованное оружие.

– Возможно, – вздохнул Шамши. – В последнее время регенты Иблиса совершенно распоясались. Я, собственно, собирался просить тебя о помощи.

– Опять «неоценимые услуги» понадобились? – усмехнулся волшебник.

– Представь себе. Мы арестовали одного одержимого– надо его допросить.

– Надо – допросим… А я, честно говоря, надеялся, что мы идем к тебе обедать, а потом я получу дракона.

– Все будет, не торопись… И обед, и дракон, и особое задание… Только пообедаем мы чуть позже, у военных. – Шамшиадад помедлил, потом все же сказал: – Твое участие в хастанской операции смутило многих – и врагов, и друзей.

– Ну их всех в…

Шамшиадад настойчиво продолжал:

– Ты столько раз отказывался воевать с хастанцами, но вдруг вызвался сам. Многие влиятельные лица…

– Не лица, а…

– Успокойся! – прикрикнул тайностражник. – Важные персоны встревожены: что случилось? Признаюсь, мы с дядюшкой всерьез надеялись, что ты, как истинный парфянин и к тому же наполовину хастанец, попытаешься примирить наши народы, а ты почему-то решил воевать по-настоящему. И другое: ты разбил вторгшуюся армию с минимальными потерями, но использовал несоразмерно большие силы. К тому же Тигранакертский полк ушел от Нимдада практически в полном составе, а не был разгромлен… Кое-кто уже начал шипеть: дескать, не обошлось без измены.

– Это уже по твоей части, – съязвил Сумукдиар. – Начни следствие по факту предательства, которое выразилось в деблокировании Арзуана от многократно превосходящих войск противника.

– Напрасно шутишь. – Сарханг мухабарата нахмурился. – Разумеется, никто из серьезных людей не верит, что ты можешь изменить Атарпадану. Более того, могу под огромным секретом довести до сведения: его величество святейший эмир Уалкинасал Ас-Кечан-Гюн намерен присвоить тебе очередное воинское звание «паша»… – Он посмотрел на друга и тревожно спросил: – Чего ты?

На лице агабека вспыхнула яростная гримаса. Оскалившись и гневно сузив глаза, джадугяр выдохнул свирепым свистящим шепотом:

– Ах, вы мне доверяете… Вот спасибо! А можно было бы и о другом подумать: кто обвиняет в предательстве пашу, который разгромил вражеское войско! Хотелось бы мне знать, за чьи деньги они стали вдруг такими бдительными.

Шамшиадад замахал руками и примирительно заверил, что Тайная Стража разберется с кем положено. Сумукдиар покипятился еще немного, но быстро остыл. Чего, в конце концов, взять с этого служаки – человека сильного, довольно честного и неглупого, однако неспособного самостоятельно мыслить, а тем более самостоятельно действовать. Увидев, что волшебник успокоился, Шамшиадад облегченно продолжил:

– Будь другом, объясни наконец, чего ты добивался своими заумными маневрами.

Фыркнув, Сумукдиар осведомился, известно ли уважаемому начальнику городской Тайной Стражи о существовании Орды сюэней под командованием некоего Тангри-Хана. Шамши, насторожившись, кивнул. На этом разговор прервался, потому что друзья подошли к Самшитовому замку, и продолжился только за плотно запертыми дверями кабинета сарханга Шамшиадада.

– Ну так вот, слушай внимательно, – сказал джадугяр, который уже два дня подряд без перерыва объяснял всем свой замысел. – Самое позднее через год сюэни будут здесь. И мы обязаны готовить свою армию для будущих сражений. Там, в Арзуане, была только проба сил. Главное впереди, а войска наши слабо подготовлены. Подразделения плохо выполняют команды, организация давно устарела, офицеры безграмотны, оружие – отвратительного качества.

– Это все бессмысленно, – отозвался Шамши упавшим голосом. – Они разбили лучшие армии Парфянского царства. Нам остается надеяться, что сумеем откупиться от сюэней. Или – что Орда пойдет не по южному берегу Гирканского моря – через Парфию и Средиморье, а по северному. В таком случае они сразу же обрушатся на Рысь, и венеды, хочется верить, сумеют наказать сюэней. В противном случае нет разницы – чуть лучше или чуть хуже подготовлены и вооружены твои солдаты… Пойми: армия Тангри-Хана непобедима!

Презрительно усмехнувшись, агабек Хашбази напомнил:

– Мудрые предки учили, что не бывает непобедимых армий. Бывают армии победоносные, да и то – до поры до времени.

Лицо Шамшиадада вытянулось, и он демонстративно поморщился, ибо в эмирате отнюдь не поощрялось цитирование изречений Джуга-Шаха, объявленного «злейшим врагом атарпаданского народа». Однако, будучи профессионалом, Шамши сумел возвыситься над политическими антипатиями и поинтересовался, что именно, по мнению младшего повелителя Ганлыбеля, необходимо для подготовки армии Атарпадана к возможной войне. Давно готовый к такому разговору Сумук стал перечислять:

– Нужно новое оружие – из железа и стали, а у нас три четверти войск имеют деревянные доспехи и бронзовые мечи. Нужно также другое оружие – магическое, но это уже моя забота… Необходимо обучать личный состав новой тактике, без которой не одолеть Тангри. Нужно добиться единения всех народов Средиморья.

– Добивайся! – обрадовался Шамшиадад. – Я же говорю: ты – лучшая кандидатура для таких переговоров.

– Попробую, конечно. Хотя меня в равной мере не любят ни здесь, ни в Хастании, поэтому официальных полномочий я не получу, а без них мало толку… И еще нам позарез нужны новые десятки ифритов и драконов. Такого страшного врага можно подавить лишь превосходящей огневой мощью.

Хохотнув, хозяин кабинета заметил, заговорщически подмигивая гостю:

– Ну, драконов-то мы скоро получим. Ты и привезешь.

– Значит, все-таки придется лететь…

– Обязательно. И не только полетишь, но и попытаешься договориться со своими дружками на севере. Мы ведь тоже понимаем, что войны избежать навряд ли возможно. Просто до сих пор все надеялись на помощь Парфии, но парфяне попали под удар с двух сторон и теперь почти лишились армии… – И он добавил доверительно: – Дядюшка Салгонадад пытался убедить эмира, что без союза с Великой Белой Рысью нам не обойтись.

Такие высказывания обнадеживали. О величии государства венедов и сколотов в Средиморье вспоминали только в самые тяжелые моменты – стало быть, даже в Нефритовом замке понимают серьезность положения. Только вот захочет ли Рысь помогать тем, кто четверть века назад проявил столь черную неблагодарность и откололся от великой державы… Но говорить этого вслух Сумукдиар не стал, спросил только:

– Сколько будет яиц?

– Дюжина. Но главное твое задание – переговоры. Дядюшка очень рассчитывает на твою миссию. Передай воеводе Огарышу, что Атарпадан готов допустить на свою землю армию рыссов.

– Хорошо. А что теперь? Пора идти в военное ведомство, я уже проголодался.

Шамши заверил, что они отправятся в соседнее здание сразу же после допроса. После, так сказать, очередной неоценимой услуги.

Двое конвоиров, держась за рукоятки коротких мечей, ввели арестованного – худого низкорослого качкына с неприятным бегающим взглядом выпученных глаз.

Противник попался не из трудных. Конечно, кто-то постарался, накладывая на его разум чары темных сил, так что при обычном допросе из него не удалось бы выдавить ни слова, но для грамотного волшебника такие чары не представляли проблемы. Сумукдиар развернул джаман в виде колокола, который обрушился на качкына. Арестованный вскрикнул и, закрыв глаза, погрузился в забытье. Шамшиадад шепнул другу, что требуется как можно скорее снять показания, после чего придется немедленно убить лазутчика – иначе могучие заступники успеют уговорить эмира освободить пленника. Понимающе кивнув, джадугяр спросил:

– На чем он засыпался?

– Прибыл на корабле из-за моря. Его заподозрил мой человек в портовой страже – наш земляк, между прочим… Да ты его должен знать, вы же вместе в Бактрию ходили.

– Юзбаши Надсар?

– Он самый… Так, значит, Надсар обратил внимание на его странное поведение и приказал обыскать. В мешке арестованного нашли книгу магрибских заклинаний, несколько заколдованных предметов и бутыль ядовитого зелья.

– Что за волшебные предметы? – моментально заинтересовался Сумук. – Случайно не оружие?

– Прости, не знаю. Все сразу забрал дядюшка…

Естественно, Салгонадад немедленно наложил лапу на столь ценную добычу… Мысленно вздохнув и непочтительно обозвав Верховного Джадугяра, Сумук достал из сумки, пришитой к изнанке плаща, квадратик тонкого золотого листа. Затем была извлечена рамка с подставкой, в которую он заправил золотой квадратик, после чего нараспев произнес заклинание. Хотя окна были зашторены, золото засверкало, словно попало под ярчайший солнечный луч – теперь каждое произнесенное слово, каждое движение будут навечно запечатлены листком заколдованного металла.

Завершив эти приготовления, ганлыбельский агабек усилил нажим джамана и, отчетливо выговаривая каждый звук, потребовал от арестованного поведать без утайки всю правду о себе и связях с заговорщиками в Акабе, равно как с темными силами Магриба.

Едва разжимая посиневшие губы, качкын заговорил сдавленным хриплым голосом:

– Я – Садулла, сын Манафа, охотник из деревни Кешишкенд, что на востоке Хастании. Три года назад проклятые хастанские собаки ворвались в наше селение, убивали мужчин, бесчестили девушек… Моя невеста после зверских надругательств бросилась в пропасть. Вернувшись наутро с охоты, я обнаружил только пустые дома и горы трупов… Всех уцелевших жителей они погнали в горы, старые женщины ночью бежали босиком через заснеженный перевал… Добравшись до сторожевых постов Атарпадана, мы поклялись отомстить и пошли в Акабу, но в столице оказались никому не нужны… Горожане смеялись, говорили: «Качкыны – не мужчины, дедеркины – евнухи, надо было не бежать на восток, а драться, защищать свои дома, свои земли, своих жен…» – Неожиданно Садулла принялся завывать и раскачиваться. – О Всемогущий, что мы увидели – по Акабе спокойно разгуливали ненавистные хастанцы-дыга, и атарпаданцы даже не думали убивать их, а подлые жители Акабы презирали не дыга, а нас, несчастных качкынов! Ничего, настанет час, когда мы перережем акабских псов, как резали дыга!

Он говорил все свободнее – похоже, Сумукдиару удалось достаточно глубоко подавить его волю и запреты, наложенные чародеями из числа магрибских прислужников. Однако стоило Шамшиададу потребовать, чтобы Садулла рассказал о своих контактах с врагами, как арестованный сразу начал запинаться.

– Мою семью приютил Плешивый Самир, хозяин курильни опиума на Второй Портовой улице. Я часто ходил на галерах за море, привозил зелье из Бикестана, из Джангышлака… В доме Самира собирались разные люди, бывали и высокие персоны, велись важные разговоры…

– Кто собирался? Назови имена! – заорал Шамши.

Садулла молчал, бессмысленно устремив в пустоту застывший взгляд. Крупные капли пота наперегонки скользили по его бледному лицу.

– Ответишь после, – приказал Сумукдиар, усилив нажим джамана, чтобы окончательно сломить сопротивление. – Продолжай.

– Хорошо, господин, я отвечу, – покорно повторил Садулла. – Там были очень большие люди. Когда я заслужил доверие, меня и других… стали допускать на сходки. Нам говорили, что городская чернь вконец обнаглела, что простолюдины хотят жить как прежде, при Асвильде и Джуге, хотят свергнуть законную власть эмира, убить жрецов, богатых людей, которые защищают качкынов. В народе растет любовь к мятежникам-хуррамитам… Говорили ещё, что многие землевладельцы и купцы хотят пригласить дружественных нам демонов Тьмы, чтобы покарать не… покорных, восстановить прочный порядок, а затем – отвоевать наши деревни, захваченные хастанцами. Для начала нужно было объяснить колеблющимся недоумкам, что во всех их бедах повинны вовсе не богачи, не властители, но – проклятые чужаки, которых слишком много в Акабе… Человек в черном капюшоне говорил, что надо сначала выгнать всех дыга, отдать их имущество, деньги, дома качкынам и дедеркинам, а потом мы будем убивать легов, хастанцев, хозар – всех, кто осмелится не подчиниться. Еще он говорил, что правители Хастании поступили мудро: сразу выгнали всех атарпаданцев и надолго связали свой народ круговой порукой пролитой крови… Я и другие облеченные доверием искали на городском дне воров и убийц, снабжали их деньгами и анашой. Мы находили и покупали глупых болтунов, у которых хорошо подвешен язык и которые готовы говорить все, что угодно, – лишь бы их слушала толпа… Так мы подготовили резню, мы вывели на улицы Акабы десятки тысяч качкынов и дедеркинов, которых вели опытные бандиты, убийцы, грабители. Мы убили и ограбили многих богатых дыга – кроме тех, конечно, которые вовремя уплатили выкуп нашим командирам… Этим, которые откупились, – им мы помогали добраться до порта и сесть на корабли… И еще мы убили много атарпаданцев, на которых указали хозяева, – эти считались опасными для нашей будущей власти…

Взбешенный Сумукдиар, прервав излияния бандита, потребовал назвать организаторов прошлогодней резни, Садулла пытался сопротивляться – внедренное в его душу злое колдовство требовало молчать, но агабек снова усилил натиск своего говве-а-джаду, и бывший охотник, сломленный и раздавленный, заговорил. Он перечислял столь известных и влиятельных вельмож, что бедняга Шамшиадад буквально трепетал, но золотая пластина бесстрастно впитывала каждый звук. Арестованный запнулся лишь в самом конце, когда пришло время произнести имя главного заговорщика – того, кто являлся на тайные сборища, закутавшись в черный плащ с капюшоном, и творил леденящие кровь обряды, взывая к владыке теней Анхра-Майнъю. Садулла клялся могилами предков, будто внезапно забыл, как зовут этого жреца, и наверняка не лгал– магический запрет заставил его забыть имя. Сумуку пришлось применить довольно сложные чары, чтобы извлечь из памяти качкына картину кровавого действа, где над коленопреклоненными фигурами возвышался некто, совершающий дьявольский ритуал.

– Гара Пейгамбар! – в один голос вскричали Сумукдиар и Шамшиадад.

Да, похоже, это действительно был сам Черный Пророк, главный жрец возродившегося мрачного культа. На вакханалиях в капищах, где приносились человеческие жертвы, Гара Пейгамбар взывал к Анхра-Майнъю, которого франки называют Ариманом, однако теперь Сумук понимал, что прежний повелитель Тьмы, исконный соперник Ахурамазды, покинул грешный мир смертных пигмеев. Так кому же подчинялся и молился Черный Пророк, милостями каких злых демонов он пользовался? Если прав старый мудрый дэв Белушезиб, – значит, подземное царство ужаса и смерти исторгло нового демона, который ныне возглавляет силы Зла. Вероятно, это и был пресловутый Иблис, о котором в последнее время появилось множество легенд, часть которых звучала вполне правдоподобно. Как бы то ни было…

– Очень важное признание, – удовлетворенно произнес гирканский джадугяр. – Оправдываются давние мои подозрения.

– К прискорбию… – Шамшиадад шумно вздохнул и непроизвольно дернул себя за бороду. – Боюсь, эта добыча нам не по зубам, ибо названные им персоны неуязвимы. Кажется, он все уже сказал, как ты думаешь? Эй, юзбаши, перережь горло этому негодяю.

Сотник привычно взялся за кривой кинжал, но Сумукдиар шевельнул бровью, и стражник почел за благо не трогаться с места в ожидании дополнительного приказа. Джадугяр сказал укоризненно:

– Не спеши. Или ты желаешь, чтобы столь важный свидетель умолк прежде времени? У меня зарождаются подозрения насчет того, кому ты служишь.

– Ты смеешь подозревать меня?! – дрожащим то ли от возмущения, то ли от страха голосом вскричал Шамши, но внезапно его гневный запал иссяк, и он произнес покорно: – Ты прав, я поторопился. Продолжай допрос. Какие еще вопросы мы не успели прояснить?

– Самый важный, мы не знаем, кто, к кому и зачем послал его в Акабу из-за моря. Отвечай, Садулла, сын Манафа.

В надломленном разуме не оставалось больше сил для сопротивления. В кабинете зазвучал монотонный безжизненный голос, доносившийся словно из гору – могилы. Посланец магрибцев говорил бессвязно, рваными фразами:

– Память изменяет, как продажная девка… Помню подземелье и демона, шептавшего заклинания, потом – корабль в штормовом море… Тангри-Хан – огромного роста… клыки, как у кабана, вокруг – чудовищные духи… Я должен был передать Черному Пророку кинжал, чтобы убивать джадугяров… Черный Пророк помнит, что обязан безоговорочно подчиняться приказам великого Хызра, любимого брата и соратника самого Тангри-Хана… Главное– не допустить примирения между Хастанией, Атарпаданом и Колхидой, пусть убивают друг друга как можно больше… – неожиданно Садулла изменил голос, будто пытался подражать кому-то: – Скажи колеблющимся: не бойтесь вмешательства Белой Рыси, там есть немало наших друзей, с ними Ящер – они без труда перессорят доверчивых недалеких венедов и антов, не допустят, чтобы армия северян выступила на помощь Бикестану, да и Будиния не пропустит через свои земли войско рыссов… Эй, нукер, передай Хызру: когда мы раздавим Бикестан, настанет очередь Белой Рыси, но и в Средиморье мы направим пару туменов. Будь готов открыть ворота Акабы, когда Орда подступит к стенам… – Его глаза вдруг открылись шире, чем возможно для человека, и качкын издал дикий вопль: – Об этом нельзя говорить никому, кроме Хызра!

Обмягшее тело арестованного сползло на ковер, как рыхлая груда тряпья. Шамши метнулся к упавшему, тряс за плечо, прикладывал зеркальце к почерневшим губам, заглядывал под веко. Сумукдиар чувствовал себя совсем омерзительно – чужая магия увела пленного у него из-под носа!

– Унесите труп! – распорядился сарханг Тайной Стражи, убедившись, что Садулла ускользнул в мир, откуда не возвращаются.

– И сожгите на всякий случай, – сказал Сумукдиар. – Плохо дело. Силы Зла растут, а мы не успели выведать явки Хызра.

– Будем искать. Попытаемся бороться, пока это возможно, – пробормотал Шамшиадад и растерянно добавил: – Сумук, ведь у нас еще остается немного времени, правда?

– Осталось, осталось…

Джадугяр покачал головой: если даже этот несгибаемый воин мухабарата так перепуган, что же тогда говорить о простых солдатах… Выдержат ли они натиск Орды, особенно если Тангри-Хан действительно захватил Золотой Дворец на вершине божественной обители горы Хималай, если он смог разграбить наследство Индры?.. Нет, даже объединившись, все три армии Средиморья, пусть и при поддержке слабых дружин аланов, легов и хозар, не сумеют отразить нападение сюэней. Спасение от рабства и гибели лежало к северу от Большого Гирдыманского хребта, в стране Великой Белой Рыси!

– Когда мне вылетать? – спросил он.

– Чем скорее, тем лучше. – Голос Шамшиадада стал чуть-чуть крепче. – Что делать с яйцами – сам знаешь. Главное, любой ценой пробейся к своим друзьям, особенно важно заручиться поддержкой воеводы Огарыша. Объясни, что Атарпадан согласится пропустить армию рыссов.

– От имени кого я это скажу? – Вопрос прозвучал излишне жестко, но время дипломатии ушло безвозвратно.

Шамши тихо проговорил:

– От имени Верховного Джадугяра Салгонадада.

– Боюсь, этого будет мало, но я попытаюсь.

Когда они шли по пустому коридору Самшитового замка, Сумукдиар осведомился, какие меры примет Тайная Стража против Гара Пейгамбара и других выявленных пособников Магриба. Беспомощно разводя руками, Шамшиадад ответил:

– Сообщу хекмандару, он доложит дальше. Думаю, эмир прикажет перепроверить. В общем, все останутся на свободе.

– Я так и догадывался, – буркнул Сумук.

На улице он мрачно вглядывался в лица прохожих. Нормальные вроде бы люди. Купцы, ремесленники, крестьяне, солдаты, виноделы, моряки, прорицатели, алхимики, лекари, рыбаки, свахи, аристократы. Пешие, верхом на коне, в арбах. Кто быстро, а кто неспешно. Обычные лица – озабоченные, унылые, задумчивые, веселые, беззаботные, счастливые, отрешенные, горестные. Нормальные люди… А ведь кое-кто из них не так давно превратились в озлобленных убийц и мародеров, истреблявших вчерашних друзей. Сегодня они вновь казались миролюбивыми законопослушными гражданами, но Сумукдиар понимал, что злые чары магрибских колдунов лишь затаились и ждут удобного момента, чтобы вновь прорваться наружу кровавым разгулом насилия.

Иногда ему говорили, что эти люди не виноваты в том, что творили, ибо совершали отвратительные поступки, повинуясь магии темных сил. Однако опыт и знания не самого плохого из волшебников Средиморья подсказывали, что Зло овладевает лишь теми, в чьей душе поселилась склонность к недоброму и кто не пытается бороться с Мраком в самом себе…

Мерзкое настроение, нараставшее с момента прибытия в город, обострилось до предела, когда они подошли к угрюмому зданию военного министерства. Той Акабы, которую он когда-то любил, которую по праву называли «жемчужиной Гирканского побережья», больше не существовало… Неожиданно навалилось кристально ясное осознание безысходности, неотвратимости поражения в грядущей битве, к сердцу подступила апатия, как это уже случалось много лет назад, когда возглавляемые им три конные сотни чуть не угодили в ловушку неподалеку от бактрийской столицы Хабура, а потом он еще раз испытал подобное же чувство, когда узнал о резне между хастанцами и атарпаданцами…

И в это тягостное мгновение весь мир вдруг исчез, будто никогда не существовал, и агабек Сумукдиар Хашбази Ганлы, третий джадугяр эмирата, обнаружил, что стоит на узком горном серпантине, ведущем через отроги, перевалы, пропасти – к Розовому замку, возведенному почему-то на далекой-предалекой, но тем не менее прекрасно видимой вершине. А на соседнем пике горел нестерпимо яркий золотисто-огненный сгусток, и в душе разлилось блаженное умиротворение, словно после выпитого кубка хаомы – напитка богов.

Свет, лившийся с острой, будто заточенной, горной вершины, успокаивал и вселял надежду. Свет, которому от рождения был посвящен Сумукдиар, означал, что древнее божество вновь снизошло к своему смертному, хотя и не простому адепту. Кто он – Ахурамазда, Люкс, Аполлон, Вишну? Не все ли равно! Ведь высшему существу глубоко безразлично, каким именем нарекут его люди. В разных странах Его называют по-разному, но все это Он – бог Света, Светоносный… Последнее имя, неожиданно сорвавшееся с внутреннего голоса, смутило волшебника, ибо он слышал о некоем Светоносном, который якобы состоит ныне в свите Единого бога, и это сопоставление смущало и внушало страх. Однако Сумукдиар отогнал преждевременные догадки, тем более что над горным краем загремел мощный и доброжелательный голос.

– Не спеши отчаиваться, мой верный друг и союзник. Да, враг силен, но его злая сила не беспредельна. В нужный момент ты получишь помощь. Отныне я буду чаще являться тебе.

– Значит, сохранилась надежда на победу? – радостно спросил Сумукдиар. – Но что могу сделать я один?

– Ты не один, – строго указал Светоносный. – Тебя поддерживают высшие силы и даже сам Демиург. У тебя есть друзья и скоро появятся новые – буквально сегодня вечером. И помни: ты на верном пути, но постарайся, чтобы дом в конце этой дороги стал твоим как можно быстрее – только так мы сможем соединить прошлое с будущим.

Повелитель Света и Молний не пояснил своей мысли, но Сумукдиар понял и без слов. Человек, народ, государство, лишенные прошлого, обречены остаться без будущего. Жизнь – триединство безостановочного превращения настоящего в грядущее, но драма эта играется на сцене, выстроенной минувшими поколениями. Выбить из этой цепи любое звено – значит погубить все. Сковать разобщенные кольца в прочную цепь – вот путь к спасению и победе.

Он очнулся и понял, что вновь стоит на пыльной раскаленной улице, а перепуганный Шамши осторожно треплет его за рукав.

– Слава Ахурамазде, он приходит в себя, – с облегчением в голосе проговорил тайный стражник. – На тебе лица нет, весь белый, как хорошая мука. Что случилось, дружище, какие демоны уносили в потусторонний мир твою душу? Или… – Его глаза почтительно округлились. – Или ты разговаривал со своей Тенью?

– Да, был разговор, – подтвердил Сумук, не вдаваясь в подробности. – Послушай, за победу над хастанцами мне, кажется, полагается сколько-то золота…

– Именно так. Его величество повелел… Теперь раскаивается, не хочет платить.

– Облегчим душу эмира. Попытайся договориться с властями… Я отказываюсь от денег и прошу взамен Розовый замок.

– Это их, конечно, устроит, – признал Шамши. – Но зачем тебе старый замок?! Туда же никто не может войти!

– Так надо. Ну, пошли, не будем терять времени.

Они поднялись по ступенькам, миновали зевавших от скуки часовых, бесцельно сжимавших заржавленные алебарды, и вступили в святая святых военной машины Эмирата. Харби назиррийе, военное министерство – тепленькое местечко, вожди которого увлеклись мздоимством до такой степени, что организацией обороны государства вынуждена заниматься Тайная Стража. Два самых боеспособных полка – Мидийский на севере и Гирканский на юге подчинялись непосредственно назиру… то есть министру мухабарата, прочие же армейские части воевать не могли, поскольку их командиры давно распродали и оружие, и провиант, и амуницию, и даже военные планы. Хорошо хоть Атарпадан не имел серьезных противников, а войска Колхиды и Хастании были насквозь проедены той же заразой взяточничества и потому не представляли реальной угрозы.

По коридорам военного министерства надлежало передвигаться мелким, нарочито замедленным шагом, еле-еле волоча ноги, словно в похоронной процессии. И жизнь здесь текла с такой же неспешной тягучестью, как будто не грохотали над миром ужасающие потрясения, требующие немедленных ответных действий. Разжиревшие обитатели этого болота старательно не обращали внимания на все внешние бури. Более или менее честные люди, хоть немного озабоченные судьбой Отечества, служили • непосредственно в боеспособных полках или в Тайной Страже, а военное ведомство, как трясина, затягивало ленивых, праздных, тупых и жадных. Многие толстосумы всяческими неправдами пристраивали своих тупоголовых сынков в джаду-медресе, школу магии, оканчивая которую эти раскормленные юнцы зазубривали два десятка простейших заклинаний, после чего, имея звание дипломированного мага, становились чиновниками разных министерств, включая харби назиррийе. Таких называли алверчи, таких презирали, но именно такие недоумки составляли правящую элиту Эмирата. По всей видимости, их мозгов не хватало, чтобы осознать всю меру надвигающейся угрозы, которая сметет с насиженных местечек всех этих недоносков.

Впрочем, конечно же сметены и смещены будут далеко не все. Многие удержатся на поверхности и даже приумножат свои доходы – те, кто не просто бездельничают, но истово служат враждебным силам. Таких здесь тоже хватало с избытком.

О, как хотелось агабеку Хашбази Ганлы ворваться сюда в сопровождении верных соратников, пройти под тусклыми сводами размашистым солдатским шагом в развевающемся плаще, взбудоражить этот омут, разогнать лоботрясов и бездарей, перевешать предателей! Но нет, он вынужден послушно следовать бессмысленным традициям, разыгрывать смирение, упрятав в глубинах воспаленной души презрение и надежду. Несбыточную покуда надежду расквитаться с презренными губителями родной земли.

Они чинно проследовали по длинному коридору, церемонно приветствуя попадавшихся на пути напыщенных взяточников и дебилов, свернули за угол, поднялись на третий этаж, и Шамшиадад распахнул роскошную, полированного сандалового дерева дверь. Кабинет занимал помощник раиса магических вооружений старший маг Нухбала.

Этого деятеля Сумукдиар откровенно терпеть не мог и чувств своих по обыкновению не скрывал. Маг тот был никудышний, родился недоношенным и с повреждением головы, вдобавок его, по законам племени Нух, в день совершеннолетия кастрировали, готовя то ли в евнухи, то ли в наложники для высокопоставленных извращенцев. Потом Нухбала каким-то образом оказался в Царедаре, где изучал зачатки алхимии, при этом самым мерзким образом сожительствовал с хастанцем по имени Араик, внуком купца Анастаса, вернейшего соратника Джуга-Шаха. Вернувшись в Акабу, Нухбала на каждом перекрестке громогласно хвастал близким знакомством (можно даже сказать – родством) с потомком «великого человека», а также всячески прославлял ум и порядочность «братского хастанского народа». Однако чуть позже, когда Хастания предъявила претензии на Арзуан и пролилась кровь, он стал говорить, что с пеленок ненавидел «проклятых дыга», которые все как один убийцы, воры, тупицы, садисты и так далее. Словом, проститутка – он и есть проститутка. Тем более кастрат.

О неприязни, которую агабек Хашбази Ганлы питает к его драгоценной особе, Нухбала прекрасно знал и отвечал злобной взаимностью, но принял посетителей подчеркнуто приветливо и даже посулил настоящий колдовской обед. Он прочитал – нараспев, но запинаясь и с ошибками – мудреное заклинание, и на столе появилось множество изысканных кушаний.

Восхищенный его чародейскими способностями Шамши одобрительно причмокнул, однако Сумук едва удержался от смеха: все эти роскошные блюда были отнюдь не наколдованы, а приготовлены хорошим поваром и спрятаны заранее в комнате этажом ниже. Нухбала просто освободил чары, поднявшие подносы со второго этажа на третий. Что ж, если не умеешь творить чудеса – умей хотя бы видимость создавать…

После трапезы старший маг, сделав строгое лицо, принялся нудно излагать, сколь сложное и ответственное задание доверено Сумукдиару.

– Созрела очередная дюжина драконьих яиц, – говорил он таким тоном, будто доверял страшную тайну. – Чтобы из них вылупились настоящие бойцовые звери, необходимо, чтобы кто-либо из джадугяров два-три дня возил эти яйца над морем, сидя верхом на сильном огнедышащем драконе. Тебе придется…

– Знаю, все знаю, – лениво отмахнулся уставший от его трескотни гирканец. – Давайте корзину с яйцами, дайте дракона – и я полечу. Через три дня получите то, что вам надо.

– Я облечен полномочиями объяснить смысл твоего задания, – с тупым упрямством повторил Нухбала. – Ты должен взять корзину, в которой находятся ровно двенадцать драконьих яиц, оседлать большого дракона серой породы… Нет, кажется, дракон будет уже оседлан…

– Не нервничай, – посоветовал Сумукдиар любезным тоном. – Я сам писал эту инструкцию и к тому же не раз летал на такие задания. Объясни мне другое – как с женщинами обращаться, может быть, хотя бы в этом вопросе ты осведомлен лучше, чем я…

Шамши захохотал, а Нухбала наконец сообразил, что над ним нагло издеваются, и побагровел. Со столь явной непочтительностью он сталкивался, наверное, впервые после производства в маги. Странная, кстати, история с его назначением: алхимик – и вдруг попадает в службу магических вооружений. Наверняка влиятельные родичи помогли.

– Будешь долго болтать – упустим время, – безжалостно продолжал джадугяр. – Если я вылечу позже, чем солнце минует полпути от зенита до моря, – яйца могут неправильно дозреть, и вместо дракона вылупится простой крокодил… Или, быть может, ты нарочно задерживаешь мой вылет?… – Он победоносно уперся сапогом в край стола, угрожающе покачивая заостренным сафьяновым носком. – А ну, признавайся, сколько и какими монетами заплатили тебе гонцы Тангри-Хана?

Теперь лысина Нухбалы побледнела, и уничтоженный маг-алверчи растерянно пролепетал:

– В инструкции ничего не говорится о времени вылета…

– Потому что сие есть великая тайна. Впрочем, если ты не веришь… – широким картинным жестом Сумук показал на волшебный светильник. – Обратись к Верховному Джадугяру, и он объяснит тебе все: и про то, когда следует отправляться в полет, и для чего это нужно!

Скопец отрицательно замотал головой. Его хварно, и без того тусклое, вовсе потухло. «Он, что ли, и разговаривать через огонь не умеет? – подумал гирканский агабек. – Или забыл от страха, как это делается…»

Небрежно кивнув на прощание, Сумукдиар вышел и направился в свой кабинет. Благодаря должности главного магического консультанта по военному министерству (главным военным джадугяром был, конечно, совершенно не владевший магией родственник эмира) он получил в этом здании небольшую каморку, где хранил кое-какие мелочи. Несколько коротких, но мощных колдовских формул сняли заклятие, часть стены превратилась в дверь, и он шагнул в комнату. Здесь все оставалось точно, как в момент, когда он покидал кабинет в прошлый раз. Да иначе и быть не могло – никто, кроме Сумукдиара, не смог бы сюда войти.

Он наполнил двойную торбу деликатесами: банка черной икры, балык из севрюги, козий сыр с зеленью, копченый хашам, три огромых кувшина – с красным, белым и зеленым вином… За спиной скрипнула дверь.

– Ты зарываешься, – строго сказал, стоя на пороге, Шамшиадад. – Не стоило так жестоко дразнить Нухбалу.

– Дураков надо учить… Пошли, я готов.

– Ну, как знаешь… Я тебя предупреждал.

Легкий фаэтон, запряженный парой иноходцев, примчал их на пустынное поле далеко за крепостными стенами столицы. Только степь, поросшая красноватой колючкой, да нестройные ряды приземистых каменных сараев, в которых содержались боевые драконы. Солдаты-нестроевики расквартированной здесь вспомогательной сотни опасливо растворили ворота и вывели крылатого ящера – немолодого, но еще вполне здорового и крепкого. Сумукдиар ласково похлопал зверя по чешуйчатой шее, и дракон, миролюбиво взревев, выпустил в небо слабую струйку пламени.

– Помни, нам нужны огнедышащие среднего класса. Лучше всего серой породы, – в очередной раз повторил сарханг мухабарата. – Не для воздушного боя, но чтобы поражать сверху пехоту и кавалерию. А в корзине у тебя лежат яйца драконов, которых ты вывел прошлой зимой – ползающих зеленой породы.

– Ясно. – Сумукдиар уже устроился в седле на спине огромного животного, удобно облокотившись на раздвоенное звено гребня. – Я все помню. Отойдите подальше.

Люди проворно бросились врассыпную. Дракон расправил крылья, несколько раз громко хлопнул ими, разминая могучие мышцы, пробежал шагов двадцать и плавно взмыл в небо. Когда деревья внизу сделались размером с ноготь мизинца, а фигуры людей стали и вовсе неразличимыми простым глазом, джадугяр легонько потянул уздечку, направляя полет ящера в сторону моря.

Его ждала Великая Белая Рысь – держава, где жили племена венедов, антов, сколотов, склавенов, а также другие народы, которых обычно называли одним словом – рыссы.