5
Герой, но не совсем
17 октября, среда
Мартин Хольцман едва не упал в обморок, пока его обыскивал агент Секретной службы. На лбу выступили бусинки пота, рука дрожала; пришлось покрепче ухватиться за трость, чтобы никто не заметил.
Но Максимилиан Барнс заметил.
– Воспоминания нахлынули? – спросил Хольцмана новый директор УПВР.
От этого человека у него мороз шел по коже. Темные глаза без всякого выражения. Слухи о том, что он творил в должности советника по особым вопросам…
– Да не бойтесь вы, – продолжал Барнс. – Теперь всех на нексус проверяют. Вашим же детектором, между прочим.
Хольцман кивнул.
Моим детектором, подумал он. Моим.
Барнс прошел через ворота терагерцевого сканера, через металлоискатель и детектор нексуса и оказался в Белом доме. Подошла очередь Хольцмана. Он взглянул на устройство, разработанное его лабораторией, и пожалел, что не избавился от нексуса заблаговременно, несколько месяцев тому назад. Он сам понимал, что будет идти на риск вновь и вновь – ради удивительных ощущений, которые дарил ему нексус.
Он прошел через ворота, и что-то всколыхнулось на поверхности его разума.
Ворота запищали. Агент Секретной службы в зеркальных очках шагнул ему навстречу. Хольцман попятился.
В руке у агента был жезл. Хольцман в ужасе замер на месте.
Агент обмахнул его многофункциональным жезлом со всех сторон, и Хольцмана едва не хватил удар. Вновь его сознание всколыхнулось, но жезл молчал – и запищал лишь тогда, когда добрался до трости.
– Ваша трость, сэр.
Трость?
Ах да.
Он передал трость агенту, и тот стал ее осматривать. Хольцман тем временем прислонился к сканеру для досмотра багажа и с трудом перевел дух.
– Держите, сэр. – Агент вернул ему трость.
– Видите? – спросил Барнс. – Здесь вы в полной безопасности. Да бросьте так волноваться, вы же герой, черт побери!
Они сидели в библиотеке и ждали. Хольцман, Барнс, несколько начальников, жены и дети двух агентов Секретной службы, погибших при исполнении обязанностей, – именно они повалили на землю Стива Трэверса, вышибли у него пистолет и тем спасли жизнь президента.
Миссис Трэверс и их сына-аутиста, понятное дело, сюда не позвали.
Хольцман заглянул в глаза женам и увидел там безысходность. Минуло уже несколько месяцев, но время не залечило раны. Он пошел в уборную, спрятался в кабинке и закрыл за собой дверь.
Глубокий вдох. Спокойный выдох.
Рука дрожала. Кожа покрылась липким потом. Галстук душил. Сердце колотилось, размозжённое – и недавно сросшееся – бедро мучительно ныло. Он знал, что поможет ему только одно.
Что, прямо здесь? подумал Хольцман. Прямо сейчас? Нашел время!
Да. Да.
Хольцман вызвал в уме нужный интерфейс, нашел кнопки управления.
«Это ведь только от боли, – говорил он себе несколько недель назад, когда сроки действия всех рецептов истекли и он установил приложение. – Совсем ненадолго: пока кости окончательно не срастутся. Только от боли. Чтобы спокойно спать. На месяц-другой».
Что ж, сегодня все-таки особый случай. Один разок можно. Чтобы снять стресс. Совсем маленькую дозу – крошечную.
Хольцман нажал кнопку, и нексус заставил его собственные нейроны выделить в мозг дозу опиатов.
Несколько минут спустя он вышел из уборной – улыбчивый, уверенный в себе, слегка сонный, но при этом и бодрый. Небольшая доза норадреналина держала его на плаву, пока опиаты снимали боль и стресс.
– Все нормально? – поинтересовался Барнс.
Хольцман улыбнулся:
– Да, мне уже лучше.
Они шеренгой вышли в Розарий и выстроились в ожидании церемонии. Хольцман улыбался камерам и махал знакомым. А потом они стали ждать. И ждали долго.
Опиатное спокойствие понемногу испарялось. Несмотря на жаркое октябрьское солнце, его начал пробирать холод. Дыхание вновь участилось. Бедро заныло. Рука начала дрожать.
Господи, сейчас бы еще дозу!
В висках стучало. Когда уже начнется?
Еще одну дозу, подумал Хольцман, даже меньше предыдущей. Совсем маленькую.
Нет. Ни в коем случае.
Совсем-совсем крошечную?
Тут дверь открылась и в сад вышел президент Соединенных Штатов Америки.
Хольцман выпрямился. В горле у него пересохло. Президент произнес речь об отваге и самопожертвовании, о необходимости борьбы с теми, кто для достижения своих целей использует насилие. Теперь он мог нести что угодно. Покушение резко изменило его позицию в предвыборной гонке: до выборов оставались считаные недели, а Стоктон уже обошел главного соперника на десять очков.
Надо было смолчать, пусть бы его убили, подумал Хольцман.
Стоктон пошел вдоль строя, благодаря жен и детей убитых агентов. Он произносил добрые слова, пожимал руки, гладил детям головы – каждое движение президента снималось на камеры.
По мере его приближения Хольцману становилось все дурнее. Сердце гремело, как отбойный молоток. Он отер лоб рукой, и та увлажнилась от пота. Хольцману стало так холодно, что начало сводить судорогой мышцы. Ох, принять бы еще одну дозу опиатов, совсем маленькую, только от боли…
Нет.
И вот президент уже стоит перед ним. Хольцман смотрит на него, чувствуя, как сердце едва не выпрыгивает из груди.
Он все поймет, дошло до Хольцмана. Иначе и быть не может. Как я вычислил убийцу? Они все узнают!
– Доктор Хольцман, три месяца тому назад я выжил благодаря вашей внимательности и находчивости. Нация перед вами в огромном долгу. Я перед вами в огромном долгу. В награду я вручаю вам медаль за выдающиеся успехи на службе. Вы герой, доктор. Спасибо вам.
Президент надел ему на шею ленту с медалью, Хольцман с трудом выдавил «спасибо» и чуть не скривился, когда они пожимали друг другу руки. Он улыбнулся в камеру страшной натянутой улыбкой и подумал было, что все закончилось, когда президент вдруг притянул его к себе – Хольцман даже уловил запах его лосьона после бритья и почувствовал себя звездой футбола, не меньше. Стоктон зашептал ему на ухо:
– Надеюсь, доктор, в ближайшее время вы сможете ввести меня в курс дела касательно нексуса. И особенно касательно тех детей с нексусом, которых вы сейчас изучаете. Даю вам две недели. На встрече будем только мы с вами и директор Барнс. Скоро с вами свяжется глава моей администрации.
Хольцман судорожно сглотнул, и в следующий миг президент двинулся дальше. Все закончилось.
В туалете он едва не потерял сознание. Ввел небольшую дозу и сразу почувствовал сладостное облегчение: колотивший его озноб начал отпускать.
Всего один разок, сказал себе Хольцман. В виде исключения.
Он подождал, пока страх полностью исчезнет, затем – сразу после опиатов – принял норадреналин, чтобы немного взбодриться.
За дверью туалета его поджидал Барнс.
– Все в порядке, Мартин?
Хольцман улыбнулся и показал на голову – в тот роковой день он получил черепно-мозговую травму.
– Травма дает о себе знать. Но я уже почти в норме.
Барнс кивнул.
– Источник нексуса вычислить пока не удалось?
Хольцман помотал головой.
– Мои ребята работают круглосуточно. Мы непременно найдем посторонние примеси. Что-нибудь, что выведет нас на источник.
Барнс кивнул:
– Ищите.
Затем они отправились в Капитолий – обосновывать необходимость новых законопроектов, которые хотел внести президент.
Хольцман объяснил собравшимся правоведам и законодателям, что необходимо усилить контроль за химреакторами и исходными материалами, которые могут использоваться при производстве нексуса. Двигаясь из зала в зал, он то и дело проходил через детекторы собственной же разработки – все были с одной незаметной уязвимостью. Он заверил очередную сенаторшу, что давать ребенку-аутисту нексус – такое же преступление, как обкалывать его героином. Сенатор пожала им руки и сказала, что пересмотрит свои взгляды. К тому времени Хольцман хотел только одного: добраться до туалета и принять собственные же опиаты, чтобы хоть чем-то заглушить отчаянное презрение к самому себе.
– Зачем вы взяли меня с собой? – спросил он Барнса.
– Вы – уважаемый ученый, Мартин, – ответил тот с фирменной жутковатой улыбочкой. – Вам доверяют больше, чем любому сотруднику спецслужб и правоохранительных органов. И вдобавок вы – национальный герой.
Хольцман хмыкнул и скрепя сердце продолжал лицемерить.
* * *
В четыре часа Барнс его отпустил и ушел на другую встречу. Хольцман был измотан до предела, покрылся липким потом и сгорал от желания принять очередную дозу, но все было позади, он пережил этот страшный день и поклялся, что больше никогда не воспользуется опиатами на работе – только дома, чтобы уснуть или снять боль.
Он вышел из Капитолия и поковылял вниз по лестнице, когда впереди увидел ее. Рыжие волосы. Светлая кожа в веснушках. Лиза Брандт. Они не виделись много лет. Она заметила его и бросилась навстречу. На ее лице не было ни радости, ни злобы, только тревога.
– Мартин!
– Лиза… Сколько лет, сколько зим… – Свободной рукой он дотронулся до ее плеча. – Что ты здесь делаешь?
– Лоббирую интересы одного правозащитного движения. Мартин, до нас дошли страшные слухи. – Она сверлила его напористым взглядом, и он вспомнил, какую страсть когда-то пробуждал в нем этот взгляд, какое влечение… – Вы держите у себя детей-аутистов…
Хольцман искательно заглядывал в ее глаза. Неужели он ей совсем безразличен?
– …и ставите над ними опыты, Мартин. Прямо в здании УПВР!
Он ошалело смотрел на нее и мечтал поцеловать эти губы или забиться в темный угол, сбежать, провалиться под землю.
– Ты меня слушаешь, Мартин?! Детей похищают! Ты что-нибудь об этом знаешь? Ответь мне!
Наконец до Хольцмана начало доходить, о чем она говорит. Он заморгал:
– Я… Лиза… Я…
– Ты знаешь.
Она на секунду замолкла, переводя дух, и Хольцман увидел биение голубой жилки на ее дивной шее. Она совсем не изменилась за пятнадцать лет, все такая же красавица. Тогда ему было сорок, он был профессором в университете, а она – его двадцатипятилетней студенткой.
– Мартин, – жестче и напористей проговорила Лиза, – по-твоему, я идиотка? Ты же все знаешь! – Она покачала головой. – Помоги нам. Даже ты не мог повестись на эту чушь собачью! Помоги собрать доказательства для Конгресса. Эти дети – люди, что бы там ни говорилось в акте Чэндлера и что бы ни плел президент. Они дети, Мартин. Помоги нам! – И уже тише, мягче добавила: – Пожалуйста.
Тут до Хольцмана окончательно дошло. Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза. Уронил руку, которую до сих пор держал у нее на плече. Открыл глаза. Лиза по-прежнему стояла перед ним.
– Прости, – сказал он. – Я ничего не знаю.
Хольцман развернулся и пошел прочь. К горлу желчной горечью подступало презрение к самому себе. Спустя секунду он услышал, как Лиза пробормотала ему в спину:
– Вот козел!
Машина ждала его у пункта забора пассажиров – на безопасном расстоянии от Капитолия: никакая взрывная волна не докатится.
Хольцман сел на место водителя, а трость положил на пассажирское сиденье.
– В офис, – скомандовал он компьютеру и опустил спинку. Опиаты манили, но он устоял. Хольцман запрограммировал свое сознание на тридцать минут сна и тут же отключился; автомобиль сам повез его по оживленным вашингтонским улицам.
Час спустя он уже стоял в наблюдательной комнате и смотрел на детей. Смотрел, как они общаются – это было полноценное общение, недоступное обычным детям-аутистам, – как сплетаются в единый коллективный разум, переставая быть просто группой больных детей.
Кто вы? думал Хольцман. И кем станете, когда вырастете?
Никем, если он выполнит поручение Барнса и президента – создаст вакцину и лекарство от нексуса.
Холцман понимал: УПВР совершает страшное преступление. Преступление против будущего. Он чувствовал это нутром. Они – неандертальцы, пытающиеся остановить приход современных людей. Динозавры, стремящиеся уничтожить всех млекопитающих – пока те не начали угрожать их виду. УПВР лишает детей элементарных прав человека, но ведь эти дети – больше, чем люди, ценнее и прекраснее, чем люди, и оттого нуждаются в еще большей защите.
Он лицемер и трус: ведет борьбу с технологией, которую сам же давно и с удовольствием использует. Ищет способы очистить сознание детей от чуда. Придумывает, как лучше обустроить для них «жилые комплексы» – читай, концентрационные лагеря, – на случай, если лекарство не поможет. И при этом каждый день терзается страхом, что однажды нексус найдут и в его мозгу.
Осознание собственной ничтожности жгло его изнутри подобно кислоте. Страх разоблачения сидел в душе ледяной глыбой.
А что я могу? спрашивал он себя. Подать в отставку? Это неизбежно привлечет внимание аудиторов. А те уж точно заметят недостачу нексуса. Нексуса, который я принял…
Хольцман оказался меж двух огней. Поступить правильно, как подсказывает сердце, – и сесть в тюрьму? Или продолжать преступную деятельность и оставаться на свободе?
Даже если я сяду, кто-то все равно займет мое место, говорил себе Хольцман. От моего благородства никому легче не станет.
С души воротило от собственной трусости.
Хольцман думал эту нелегкую думу, когда ему сообщили новость: Ильяна Александер скончалась. От сердечного приступа.
Черт подери! Хольцман впечатал кулак в зеркальную стену, отделявшую его от детей.
Эти сволочи перегнули палку. Бесконечные допросы. Пытки. Требования выдать лазейку. Чего они ждали?
Да поможет Господь им всем – всем, у кого есть нексус. Им несдобровать, если УПВР когда-нибудь заполучит лазейку. Никто не должен обладать такой властью над умами людей.
До конца рабочего дня он просидел за столом, наверстывая упущенное за день. А день выдался долгий и полный стрессов. Как просто стереть этот неприятный осадок – всего одна маленькая…
Нет. Анна ждет его дома. Их дом опустел с тех пор, как сыновья уехали учиться за океан – один в Германию, другой во Францию. Зачем он только их отпустил? В эту склеротичную, загнивающую, зашоренную Европу. Если уж отправлять детей учиться, то в Азию, где люди с надеждой смотрят в будущее, а не фетишизируют прошлое.
Хольцман покачал головой, взял трость и собрался было уходить, но тут в кабинет ворвался Кент Уилсон:
– Доктор Хольцман! Как хорошо, что я вас застал!
Вид у молодого докторанта был растерянный и тревожный.
– Кент, я как раз собирался домой. Твое дело может подождать до завтра?
– Нет, сэр. – Уилсон закрыл за собой дверь.
Хольцман нахмурился:
– Что такое?
– Сэр… Это насчет нексуса, обнаруженного в мозгу убийцы…
Хольцман вскинулся:
– Вы нашли посторонние примеси! Мы можем идентифицировать источник!
Уилсон заморгал.
– Нет, сэр, никаких примесей я пока не нашел, но…
– Что? – перебил его Хольцман. – Значит, надо искать, Кент.
– Я нашел кое-что другое, сэр. Химический штрих-код.
Хольцман нахмурился:
– Зачем преступникам понадобилось помещать туда штрих-код?
Уилсон помотал головой:
– Это наш штрих-код, сэр! Нашей лаборатории! Изготовители этого нексуса – мы сами!
В глазах у Хольцмана потемнело, мир померк. Если преступники украли нексус из штаб-квартиры УПВР, проверок не избежать. А проверки… проверки неизбежно покажут, что и он сам регулярно брал нексус из внутренних запасов, для личного пользования…
И тогда его жизни конец.
Когда Уилсон ушел, Хольцман сел за стол и уставился в пустоту. Он заверил мальчишку, что сам расскажет руководству о находке – когда придет время. А пока надо помалкивать, чтобы не спугнуть вора.
Руки у Хольцмана дрожали. Голова отказывалась соображать. Его мир рушился. Он знал, что ему поможет: доза. И приличная. Чтобы полностью заглушить лавину боли, страха и дурноты.
Хольцман вызвал в уме соответствующий интерфейс, набрал нужное значение и несколько секунд просто смотрел на цифры. Должен быть другой способ. А потом он подумал, что его ждет в случае разоблачения, – и у него перехватило дыхание. Он увеличил дозу и нажал кнопку.
Страх мгновенно исчез. Накатила теплая волна, смывшая все заботы и тревоги. Затем пошла новая волна – глубокого удовольствия. Целый океан наслаждения. Огромный вал счастья вырос над ним, накрыл с головой, и несколько минут Хольцман купался в этом бесконечном счастье, ни о чем не думая. Полное блаженство. Потом его накрыла еще одна волна, и еще, и еще, и еще, и он уже не плавал на поверхности этого океана, а тонул в нем. Все мысли начисто смыло опиатным потопом, обрушившимся на мозг с чудовищной силой.
Последняя мысль: передозировка. Он принял слишком много. Слишком много. В следующий миг море поглотило его целиком.
Лиза Брандт тихо вошла в свою бостонскую квартиру. День выдался тяжелый, удручающий. Чертовы политики! Жалкие трусы! Нексус теперь ассоциируется у всех с террористами-смертниками. Никто не посмеет принять закон, разрешающий применять нексус для лечения аутистов и признающий права детей, рожденных с нексусом в мозгу. По крайней мере сейчас, когда на носу президентские выборы.
И еще Мартин Хольцман! Катастрофа. Господи, как он мог ей нравиться? Ведь раньше она считала его умнейшим, выдающимся человеком.
Ага, пятнадцать лет назад. Когда я еще не знала, какой он слизняк.
Лиза вздохнула и закрыла за собой дверь. Лунный свет лежал на дощатом полу, на турецком ковре, на красочных картинах, которые она привезла из путешествия по Центральной Америке. Лиза тихонько прокралась по коридору и заглянула в спальню. Элис крепко спала в их общей кровати. Рядом, в детской кроватке, посапывал маленький Дилан. Лиза подошла к нему, полюбовалась его крошечными кулачками, мерно вздымающейся грудкой, длинными ресницами. Их сын. Их приемный сын. Их очень особенный, ни на кого не похожий сын.
Интересно, они с Элис видят один и тот же сон? Его детское сознание нежится в уютных ласковых объятьях материнского разума?
Ну какое же это зло? Как люди могут смотреть на этого чудесного беспомощного малыша и видеть в нем что-то плохое?
Ох, людям давно пора понять и принять нексус. Он поможет вылечить синдром Альцгеймера и аутизм, совершить множество великих научных открытий – путем объединения сильнейших разумов человечества.
Однако самая важная и прекрасная причина – вот это чудо, радость прикосновения к мыслям и сознаниям любимых.
Лиза усилием воли заставила себя выйти из спальни. На кухне она освободила одну из полок в холодильнике, сдвинула дверцу потайного отсека в задней стенке и извлекла оттуда пузырек с заветным веществом. Осторожно вернула все на место и тихо пошла в кабинет.
Там она вставила в планшет запрещенную смарт-карту и нашла в открывшемся интерфейсе последнюю резервную копию системы. Палец замер над кнопкой. Долго ли она так протянет? Перед каждой поездкой создавать резервные копии, сносить систему и подолгу терпеть боль, дезориентацию и смятение, пока узлы нексуса отделяются от ее нейронов и разлагаются на составляющие? Несколько дней чувствовать железный запах нексуса от собственной мочи, а потом, вернувшись домой, тратить долгие часы на восстановление резервной копии?
Это ужасно. Это отнимает массу времени. И это большой риск.
Можно все бросить, подумала Лиза Брандт. Можно полностью отказаться от нексуса.
Но потом она вспомнила о жене и сыне, спящих в соседней комнате, о бесконечной радости общения с ними на мысленном уровне и поняла: она будет терпеть столько, сколько потребуется.
Лиза Брандт запрокинула голову и опустошила пузырек с серебристой жидкостью. Набрала на планшете команду: восстановить систему и все установленные приложения. Затем откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и стала с нетерпением ждать, когда сможет вновь прикоснуться к любимым.
