Уотсон Коул сидел на скалах и смотрел на Тихий океан. Это место было прекрасно своей уединенностью. Небольшой городок Тодос-Сантос находился в пятидесяти километрах к югу. Пляж там был получше — меньше скал, больше песка. Туристы загорали и пили коктейль из текилы, довольные тем, что попали в простой маленький рай, находящийся вдали от давки и суматохи Кабо-Сан-Лукас\ Здесь, еще дальше от Кабо, пляж был узким и неровным. Море здесь с силой билось о скалы и узкую полоску коричневого песка, за землю цеплялась какая-то колючая трава — в общем, у туристов было немного оснований забираться так далеко на север.

Два дня назад Коул добрался сюда до своего убежища. Уйти оказалось непросто. Специальные контакты и средства формирования лица обманули биометрику на границе, но вот со своей фигурой он мало что мог сделать. Он привлекал всеобщее внимание. Если бы УПВР больше полагалось на человеческий интеллект… Но, так или иначе, он выполнил свою задачу.

Теперь кошмары будили его каждое утро. Арман, прокурор-идеалист. Члены его семьи, убитые в отместку за то, что он посмел выдвинуть обвинения против племянника коррупционера. Темир. Сердце разрывалось при виде его деревни, уничтоженной армией в поисках повстанцев, которых там не было.

И Лунара. Это было страшнее всего. Последние мгновения ее жизни. Если бы не Лунара, он не стал бы беглецом. Он находился бы где-нибудь в другом месте — где-нибудь за морями. Возможно, в Средней Азии. В качестве «военного советника» — участвуя в проведении специальных операций, подавляя повстанцев, зарабатывая благодарности. Или учился бы в офицерской школе.

Вместе этого он находился в розыске.

Уотс ни о чем не жалел. Он сделал свой выбор. Пленение в горах Казахстана — это лучшее, что когда-либо с ним случалось. Разумеется, это было не слишком легко. Эти шесть месяцев были самыми болезненными, самыми мучительными, самыми дезориентирующими в его жизни. Но они раскрыли ему глаза. А если глаза раскрылись, они редко опять закрываются.

Ему вспомнилось другое побережье. Высохшее. То, что осталось от Аральского моря. Пустыня, где некогда была вода. Внутреннее море, которое русские осушили, чтобы оросить свои посевы на севере. Нуржан водил его туда на прогулки — ближе к концу, когда его пленение превратилось в нечто совсем другое.

— Вот здесь Советы нас дрючили, — говорил геолог, — пока вы, американцы, не закончили это дело. — Он засмеялся — сухим и горьким смехом. — Коммунизм, капитализм — все одно и то же. Сильным нужны ресурсы — вода, природный газ, уран. Когда сильные их видят, они протягивают руки и подбирают, и кого при этом заботит, если они кого-то давят по дороге? Диктатура и демократия — все одно и то же. Разве ваша драгоценная демократия о нас заботится? Ведь все люди созданы равными, разве нет? У всех нас есть неотчуждаемые права — если только мы не живем слишком далеко. Вы, американцы, победили своего британского короля, потому что он был диктатором. У нас то же самое. Мы победим своего диктатора, даже если вы будете против нас.

Нет, подумал Уотс. Прости меня, Нуржан, но вы не могпи победить. И не победили.

Уже два года, как их нет в живых. Никого.

Он швырнул в море камешек. Пути назад нет. Только вперед.

Вернувшись из плена, он обнаружил, что мир изменился. Повстанцы были побеждены. Сидевший в Алматы «президент» укрепил свою власть. Природный газ струился рекой, урановые шахты работали. У Америки появился еще один союзник, который граничил с Китаем и должен был его сдерживать.

Он выяснил, что его средства усиления вызывают рак — это обнаружилось за время его пленения. Конечно, вызывают не сразу. Просто они немного дестабилизируют геном. Вирусы, которые создавали его клеткам дополнительные экземпляры генов для наращивания мышечной массы, повышения плотности костей и ускорения нервной проводимости, а также для применения других методов усиления его организма, выполнили свою работу недостаточно чисто. Один из нескольких миллионов вирусов устанавливал новый ген не туда, куда нужно, нарушая генетический алгоритм. Не сильно. Совсем не сильно. Не считая того, что эти генетические нарушения в конце концов должны так или иначе проявиться. Что в конце концов должны появиться опухоли — к тому времени, когда ему исполнится сорок лет, максимум сорок пять. А потом… но ведь современная медицина способна бороться с раком. Можно уничтожать опухоли гамма-лучами, перепрограммировать их с помощью еще более целенаправленных вирусов, перекрывать их кровоснабжение с помощью супрессоров регенерации тканей.

Но в конце концов одна из них вырвется из-под контроля. Через год. Через пять лет. Через десять. Это зависит от того, где их обнаружат, в какой части тела они располагаются, как пациент будет реагировать на интенсивное лечение. От очень многих переменных.

До него кто-то мягко пригрозил судебным иском, пригрозил оглаской. Корпус морской пехоты этого позволить не мог, и на свет без особого шума появилось предложение для всех, кто получил пакет усиления. Достаточное, чтобы Уотс отправился домой на Гаити и жил бы там как король до конца жизни — возможно, довольно близкого. Достаточное, чтобы он мог вместо этого остаться в Штатах и жить как активист, рассказывая о том, что он видел на войне, о том, как его братья истекали кровью и умирали и убивали, чтобы поддержать убийцу, сохранить правительство воров, насильников и убийц, как любил говорить Темир. Достаточное, чтобы получить образование. Достаточное, чтобы ждать, надеяться и проходить медосмотры и держать скрещенными пальцы, чтобы удалось найти методы лечения.

Он швырнул в море еще один камешек.

Достаточно денег, чтобы приобрести несколько дополнительных идентичностей и купить убежище здесь, у черта на куличках.

И что теперь? Даже если он мог бы вернуться в Америку, дома у него там не было. Отчим отрекся от Уотса из-за его антивоенной деятельности. Он слишком ясно высказывался о том, что борьба США с наркотиками создала наркобаронов, которые разрушили Гаити. Он слишком много говорил о том, что война в Казахстане была призвана поддержать диктатора. Он больше не был сыном Фрэнка Коула.

Назад на Гаити? Вернуться на ту землю, которая его породила? Его там будут искать. Устроить себе комфортабельную жизнь где-нибудь еще? Проживать свои сбережения здесь, в Мексике, пока рак его не убьет? Он предназначен для чего-то другого, для чего-то большего. Темир, Нуржан, Лунара… они рисковали своими жизнями, чтобы кое-чему его научить. Он должен сделать так, чтобы это кое-что значило. Борьба еще не закончена.

Подал звуковой сигнал дешевый одноразовый телефон, который он купил в Кабо. Уотс посмотрел на экран. Программа добычи данных кое-что нашла — новое упоминание в сети о Кейде. Это было необычно. С тех пор как он запустил эту программу, она приносила десятки упоминаний о представлениях и музыке Рангана, сотни упоминаний о работах Ильи, но ничего о Кейде.

Он открыл сообщение. Список участников конференции. Мероприятие проводится Международным обществом нейробиологов. Резюме сообщения, которое должен сделать

Кейден Лейн. Кстати, Кейд не упоминал ни о какой поездке в Таиланд.

Бангкок. Город порока, современный Вавилон. Город храмов и проституток. Он провел там незабываемое время, отведенное командованием на кратковременный отдых, когда они два года стояли в Бирме. В Бангкоке можно купить все, что угодно. Плоть, фантазии, наркотики.

И оружие.

Если это ловушка, то она идеально организована. Они должны знать, что он там был. Уотс знаком со злачными местами этого города, он немного говорит по-тайски. Он уже представлял, как отправится туда, найдет Кейда и освободит его.

А если он освободит Кейда… Тогда Уотс сможет сохранить нексус-5. Он сможет надеться, что когда-нибудь о нем узнает мир. А если о нем узнает мир… Это может изменить людей. Точно так же, как его изменил нексус. Точно так же, как его изменила возможность с помощью нексуса прикасаться к чужому сознанию.

Выбора нет. Даже если Кейд снова ему откажет, даже если это ловушка, он пойдет на это без колебаний. Он ведь все равно уже мертвец — это лишь вопрос времени.

Мы все рождаемся, чтобы умереть, — сказал кто-то. Важно лишь то, как мы используем данное нам краткое мгновение.

Он хотел потратить свое мгновение на то, чтобы изменить мир. Он хотел потратить его на то, чтобы раскрыть глаза гражданам страны, которая стала его второй родиной. Он хотел потратить его на то, чтобы передать дальше тот дар, который вручили ему Темир, Нуржан, Лунара и все остальные.

Он швырнул в море последний камешек. Пора действовать. У него осталось семь недель.

Уотсон Коул поднялся на ноги и привел себя в движение.

Сэм дожидалась заместителя директора по правоохранительной деятельности Уоррена Беккера возле его кабинета. Она была в бешенстве, ей хотелось расхаживать по приемной. Вместо этого Сэм безжалостно насиловала свое тело, заставляя себя в полной неподвижности сидеть на неудобном стуле — спина прямая, руки сложены на коленях. Видимость спокойствия, хотя внутри все кипит.

Дверь открылась, и из нее вышел тот, с кем только что встречался Беккер. Мужчина, который смутно напоминал Сэм какого-то политика, посмотрел на нее и поспешно отвел взгляд.

— Входите, Сэм! — позвал из-за двери Беккер.

Сэм сделала глубокий вдох и, игнорируя секретаршу, стремительно прошла в кабинет Беккера и закрыла за собой дверь. Беккер сидел за массивным столом из красного дерева, украшенным двойной эмблемой МВБ и УПВР.

— Чем могу служить? — спросил он.

— Сэр, д-р Хольцман только что сообщил мне время, когда я должна получить дозу нексуса-5 для постоянной интеграции. Он говорит, что это делается по вашему приказу.

— Да, — ответил заместитель директора. — По моему приказу.

— Сэр, — сжимая кулаки, сказала Сэм. — Я думаю, это очень плохая мысль.

— Не согласен, — ответил он.

— Одно дело идти на риск, пробуя нексус на задании, но, сэр, Хольцман говорит, что он останется у меня в голове не на одну неделю, даже, возможно, не на один месяц… Это не может быть правильно.

— Сэм, в данном случае это имеет решающее значение для проведения операции, а потенциально и для большего.

— Не вижу, каким образом.

Беккер начал загибать пальцы.

— Во-первых, получив опыт в этом деле, вы увеличите возможность одурачить кого угодно в том, что касается вашей идентичности при контакте между сознаниями.

— Для этого у нас есть гипнотическая имплантация, — возразила Сэм.

— …Которая не сработала в последний раз, когда вы были на задании, — подчеркнул Беккер.

— В следующий раз я добьюсь большего. Я буду лучше подготовлена, — сказала Сэм.

— Да, — согласился Беккер. — Вы будете лучше подготовлены. Потому что в течение нескольких недель вы будете практиковаться в контактах между сознаниями с помощью нексуса-5. Во-вторых, — продолжал Беккер, загибая второй палец, — вы с Лейном получите канал связи на время операции без необходимости разговаривать вслух. В-третьих, это даст вам возможность следить за эмоциональным состоянием Лейна и, возможно, поддерживать его. Его подготовка проходит просто отвратительно. Его неспособность сохранять хладнокровие ставит под угрозу всю операцию.

— Тогда пошлите кого-нибудь другого, — сказала Сэм, демонстрируя максимальное спокойствие, в то время как ее ногти больно впивались в ладони. — Мое присутствие будет его лишь возбуждать, а не успокаивать. И я не тот человек, который может разгуливать с этой штукой у себя в голове.

— У нас просто нет никого, кто для этого подходит, Сэм.

— А как насчет Андерсон?

— На операции с глубоким прикрытием, которая продлится как минимум несколько недель, а может, и дольше.

— Тогда Новаке.

— У Новакса нет подходящей легенды. Вы ведь уже аспирантка в области нейробиологии и находитесь в двух шагах от Лейна. Новаке не подойдет.

Сэм напряженно думала.

— А как насчет Эванса? У него есть легенда в сфере нейробиологии.

Лицо Беккера не дрогнуло, но в его взгляде что-то изменилось.

— Крис Эванс на прошлой неделе был тяжело ранен. — Он вздохнул. — Вы скоро получите об этом более подробную информацию. Мы хотели, чтобы он хоть немного поправился, и только потом сообщить. Я знаю, вы были друзьями…

Сэм почувствовала, что бледнеет. Больше, чем друзьями. Они с Эвансом вместе проходили подготовку. Когда-то они были любовниками, пока напряженная работа и необходимость скрывать свои отношения их не разлучили. Он был с ней таким нежным…

— Насколько это серьезно? — спросила она.

Беккер помрачнел.

— Очень серьезно, Сэм. Он был внедрен в сеть ДЧГ. Они каким-то образом узнали, кто он такой. Они всадили в него двадцать пуль. С ним была утрачена связь, мы искали его два часа, а когда нашли, он уже умирал. Мозговые клапаны и гипероксигенация его спасли. Он выжил просто чудом.

ДЧГ — «делай, что говорю». Наркотик, превращающий в рабов. Для сексуальных хищников, торговли сексуальными услугами, для других, еще более ужасных вещей. От одной мысли об этом ей делалось плохо. То, что Крис пострадал, когда с этим боролся…

— Он проходит реабилитацию? — спросила Сэм.

Беккер медленно кивнул.

— Ущерб очень большой. В большинстве органов погибло много клеток. Сейчас у него выращивают новое сердце, чтобы можно было отключить его от машины. Ему предстоит долгий и трудный путь. Он может никогда полностью не выздороветь.

Сэм сглотнула, чувствуя, как внутри закипает гнев. Был ли он в сознании эти два часа? — думала она. При падении кровяного давления кортиковискулярные клапаны четвертого поколения должны были закрыться, оставляя в мозгу кровь, перенасыщенную кислородом. Должна была включиться система снятия боли. Все это время он мог оставаться в сознании и понимать, что происходит. Каково это — чувствовать, что ты вот так лежишь с остановившимся сердцем, насквозь простреленный, когда из тебя сочится кровь и все тело умирает, хотя мозг еще живет, беспомощный… ожидая спасения или смерти…

Так может когда-нибудь случиться и с ней.

Беккер снова заговорил:

— Так что, как видите, Сэм, больше действительно никого нет.

Сэм кивнула. После того, через что прошел Крис Эванс, ее собственные возражения казались теперь несущественными.

— Я знаю, что вы питаете глубокое отвращение к этой технологии, — сказал Беккер. — И знаю, почему. Отчасти из-за этого я на вас и полагаюсь. Все мы делаем неприятные вещи, все мы рискуем. Крис так и поступил, поставив на карту свою жизнь. Я знаю, что для вас это будет неприятно, но из-за этого лишь больше вам доверяю.

Беккер ее не понимал. Дело было как раз не в том, что это так отвратительно. Как раз наоборот — дело было в том, что ей нравилась эта способность касаться чужого сознания. Именно это ее и пугало. Она ощущала себя предательницей. Сэм чувствовала, как тошнота поднимается все выше и выше.

Но больше все равно никого нет. Она должна выполнить свою работу.

— Спасибо за то, что вы уделили мне время, сэр. Если вы увидите агента Эв… если вы увидите Криса, скажите, что я болею за него.

Беккер кивнул.

— Я уверен, что он рад будет это слышать. Я дам вам знать, когда вы сможете его навестить. Что-нибудь еще?

— Нет, сэр, — ответила Сэм и вышла, закрыв за собой дверь. Ее желудок отчаянно бунтовал при мысли о том, что Крис Эванс едва не погиб. При мысли о том, что ей предстоит сделать во имя долга.

Она сдерживалась достаточно долго для того, чтобы успеть добраться до туалета, мимо какой-то женщины, поправлявшей прическу, забежать в одну из кабинок, опуститься на колени и спустить в унитаз весь свой обед.

Даже через много лет воспоминания оставались чересчур свежими. Ее накрыла новая волна тошноты. Она снова опустилась над унитазом, избавляясь от того небольшого количества пищи, которое еще оставалось у нее в желудке. Она выполнит свой долг, в этом она не сомневалась. Это было все, что она умела. А УПВР уже много лет было ее единственной семьей.

Она снова и снова склонялась над унитазом, пока внутри наконец ничего не осталось.